Текст книги "В темноте"

Автор книги: Максим Есаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Кто–то постучал в дверь. Максаков не пошевелился. Кололо сердце. Безнадежная питерская зима заглядывала в окна черными зрачками. Гималаев задумчиво докуривал сигарету. Дым кольцами поднимался к потолку.

– Хуже всего, Михаил, – невозмутимо произнес он, – то, что мы, все понимая, завтра выйдем на работу и снова будем рвать жилы. Мы просто не умеем по–другому. И пока так будет, нас будут постоянно макать мордой в грязь.

Максаков улыбнулся.

– А давай дадим себе страшную клятву, что с завтрашнего дня забиваем на все и спокойно отбываем номер с девяти тридцати до восемнадцати? Бумажки, справочки и тэ дэ. А?

Гималаев затушил окурок и встал.

– Нельзя, – сказал он серьезно и направился к дверям.

– Почему?

Максаков потянулся. Вспышка ярости постепенно улеглась.

– Тогда получится, что у нас слабая воля, – грустно усмехнулся Игорь и отпер дверь.

«Прав!» – успел подумать Максаков за секунду до того, как облаченная в белоснежную песцовую шубу Ради–мова ароматным запахом магнолии ворвалась в кабинет, наполнив его мелодичным звоном своего голоса.

– Мишка! Ну ты заматерел! Ни хрена себе мужик стал! А я–то где хожу? Крутой начальник! Отдельный кабинет! Точно, перспективный мужик!

Она молниеносно и умело поцеловала его, оставив на губах привкус ванили, скинула шубу и рухнула на диван, небрежно закинув ногу на ногу. С виду строгая черная юбка имела четыре высоких разреза, фактически полностью открывая Максакову то, что уверенно прокладывало Ирке дорогу по жизни. Оценив ее сногсшибательную фигуру, Максаков тем не менее отметил тщательно загримированные морщинки у глаз и толстый слой косметики на лице. Он подумал, что ей уже тоже тридцать три, и пожалел, что утром надел дежурный старый пиджак и самую худшую рубашку. Радимова не вызывала у него сильного влечения, но, встречая однокурсников, ему всегда хотелось выглядеть как можно более благополучно.

– Что у тебя стряслось? Только не говори, что приступ ностальгии по временам студенчества.

Она приподняла бровь.

– Скучные вы, менты, с…

– …с подходцами нашими. Не скучные, а мудрые. Вещай.

– Ладно! – Она стала серьезной. – Хотя я к тебе всегда хорошо относилась, так что не наговаривай. Проблема в следующем. Я летом влюбилась!

– Это действительно проблема.

– Не нуди, – лицо у Радимовой неожиданно стало детски–восторженным, – для меня это проблема! Влюбиться – это тебе не замуж выскочить.

Затрезвонил прямой.

– Извини. – Максаков снял трубку.

– Труп на чердаке, на Поварском. Вроде не криминальный. Твои поедут?

– Сейчас машина вернется, и кого–нибудь пошлю. Прошлый раз участковый тоже сказал «без внешних», а в морге тридцать два колото–резаных насчитали. Они что, внутренние были?

– Ладно, передам, чтобы без вас не оформляли.

Радимова поежилась.

– Ужасы какие рассказываешь.

– Не бойся. Продолжай.

– Короче. Мальчик – прелесть. Девятнадцать лет. Белокурый как Аполлон. С меня пылинки сдувает. Цветы, подарки…

– Извини, Ира. – Максаков подался вперед. – Я правильно расслышал? Двадцать два?

Она фыркнула.

– Не хами, Мишка. Мне тоже ещене семьдесят.

– Просто, мне помнится, тебе нравились…

– Разонравились! Ты будешь слушать?

– Конечно, конечно.

– В общем, все было хорошо, мы жили у меня, а вчера прихожу – у дома менты! Ой, извини, милиционеры! Ждут его. Оказывается, он у одного своего должника, с которым в одной камере сидел…

Максаков прыснул.

– Так Аполлон еще и судим?

– Что ты! Он просто в «Крестах» сидел, его подставили.

– А, ну тогда другое дело.

Ирка кивнула.

– Там им вымогалово шили, но терпила был должен и, когда сменили положнякового адвоката…

«Вымогалово, терпила, положняковый». Максаков думал, что криминалитет плотно входит в нашу жизнь. Еще несколько лет назад Радимова, профессорская дочка и выпускница университета, не знала таких слов, а сегодня умело оперирует ими. Дань моде или уже привычка? Пишем «правовое» – читаем «бандитское». Время «бизнес–групп».

– …выпустили до суда на подписку. Но это ерунда. Он просто пришел к тому уроду, которого в камере грел, и отобрал машину. Ну, на время, пока тот не рассчитается. А этот урод пошел и заяву бросил в сто сорок четвертое отделение милиции. Ленечку теперь ищут. Он готов прийти и все объяснить, только чтобы не били и не закрыли. Можешь помочь? Пожалуйста, Мишенька!

Максаков вздохнул. Влезать в чужие дела и вызывать лишние разговоры не хотелось. С другой стороны, если у ребят с Комендантского материал, то тогда он и им сумеет помочь, и для Иркиного хахаля проблемы решит.

Дверь открылась. Заглянул Андронов, оценивающим взглядом окинул изящно откинувшуюся на спинку дивана Радимову и положил на стол лист бумаги.

– Рапорт, Алексеич.

Максаков кивнул.

– Съезди пока на Мучной. Там вроде не криминал. Адрес в дежурке.

Андронов кивнул.

– Девушку не надо подвезти?

– Она сама себя может подвезти. Давай, езжай.

Андронов улыбнулся Радимовой и вышел. Она внимательно посмотрела на Максакова и покачала головой.

– Суров ты. Или ревнуешь?

– Где уж мне. Тебе милиция какие–нибудь телефоны оставляла?

– Конечно. – Она протянула визитку. – Слышала, ты опять один. Кто была твоя последняя жена?

– Женщина. – Максаков присвистнул, глядя на визитку. – Прямо рекламный проспект какой–то.

На красном пластиковом квадратике, в обрамлении золотой вязи, были рельефно отпечатаны черные наручники. Под ними готическими буквами выведена надпись. «Хомяков Максим Николаевич. Оперуполномоченный уголовного розыска. Лейтенант милиции». Судя по званию, хозяин визитки работал в милиции не слишком долго.

– Молодой? – спросил он у Ирки, набирая номер телефона.

– Такой же, как мой, – кивнула она. – Симпатяга. В баньку предлагал сходить, в бильярд поиграть.

– Да? – Голос в трубке был звонким, с блатной интонацией. На заднем плане орал магнитофон и кто–то тоненько вскрикивал.

– Начальник «убойного» Архитектурного Максаков. Хомякова можно услышать?

– Я это. Секунду.

В трубке что–то брякнуло.

– Кончай эту сучку здесь дуплить, тащи в спортзал, – сказал кому–то хозяин кабинета. Магнитофон смолк. – Алло! Слушаю! Извини, братан, по малолеткам работаем. Кражу поднимаем.

Максаков хмыкнул. Радимова сползла на самый краешек дивана и прижала руки к груди.

– Слушай, коллега, ко мне тут знакомая обратилась. Вы ее мужика ищете по вымогалову. Он как бы готов прийти, но боится. Фамилия у него…

– Богданов, – подсказала Ира.

– …Богданов.

– А, есть такой, – бодро согласился Хомяков. – Коза у него знатная, повезло тебе.

Максакова передернуло, но он промолчал. Быть просителем всегда сложно.

– Материал у нас, – продолжал Хомяков. – Скажи пацанам – пусть не ссут. Этот блудняк просто так не рассосется. Надо, чтобы они подъехали перетереть. Утрясем, и все будет ровно. Ништяк все будет. Дуплить и закрывать их никто не будет. За базар отвечаю. Главное – все косяки снять, чтобы непоняток не было.

Максаков подумал, что зря возмущался Иркиным блатным языком. Чего уж о ней говорить, если свои… Хотя какие они к черту свои. Умерло все.

– Спасибо, дружище. Я сейчас ей трубочку дам, и договоритесь. – Он протянул Ирке телефон: – Все нормально.

В окнах стало совсем темно. В желтом проеме окна «пожарки» двое парней пили чай и играли в шахматы. Он на секунду позавидовал им, но тут же себя одернул. Сто раз просидишь, на сто первый нарвешься. За спиной хихикала Радимова. Зима щупала спину холодным сквозняком. Черное небо фактически не отлипало от черных крыш. Город погружался в темноту. Снова зазвонил прямой.

– Звонок о заминировании Смольного. ФСБ в курсе. Собаку вызвали.

– Может, взорвут наконец.

– Сплюнь.

Радимова уже закончила разговор и влезала в шубу.

– Спасибо Мишка! Только на тебя и надеялась. Полечу. Договорились на восемь.

– Не за что. – Максаков пожал плечами. – Позвони, как там.

– Спасибо, обязательно! – Она кивнула на яркий пакет, оставленный на диване. – Это тебе. Я, правда, не знаю, что ты любишь.

– Это не обязательно. – Максаков заглянул в пакет и увидел бутылку «Джони Уокера». – Я бы и так помог.

– А я бы и так привезла, – парировала Радимова и чмокнула его в щеку. – Пока, удачи.

На столе громоздились нерасписанные бумаги. Он увидел рапорт Андронова и посмотрел на часы. До вечерней сходки оставалось пятнадцать минут. В коридоре курил Вадик Дударев.

– Алексеич, надо ехать в командировку в Челябинск. Я объясню…

– На сходке, ладно? Мне надо Арбузова поймать – рапорт подписать. – Максаков открыл дверь Гималаева. – Слушай, я забыл, Дронов предложил запросить Северодвинск по междугородним звонкам Сиплого, еще до его тамошних подвигов. Неплохая мысль.

– Неплохая, – согласно кивнул Игорь. – Очень неплохая. Я неделю назад запросил, просто ответов еще нет.

Оба одновременно улыбнулись.

– Не разочаровывай молодежь.

– Не буду.

На втором этаже Максаков наткнулся на Шохина. Тот сосредоточенно несся куда–то со своими операми–старшеклассниками .

– Что там у вас по грабежу красного дерева?

– Работаем, прошелестел Саня. – Вроде и хочется этому уроду поколоться, а боится. Сторож со стоянки, похоже, в доле.

– Давай–давай, – подбодрил его Максаков, в душе понимая, что для Шохина выглядит просто еще одним временным руководителем, требующим результата.

На улице снова подморозило. Он не надел пальто, и мороз ощутимо прихватывал сквозь одежду. Выпавший днем снег весь куда–то пропал, и лишь редко где мелькал серебристыми прогалинами. Земля была темной, твердой и звонкой, как закаленное стекло. Ему показалось, что вокруг темнее, чем обычно, пока он не заметил, что уличные фонари горят через два на третий. Часового не было, наверное, пошел греться. Мысленно матеря старшину за то, что перекрыли проход в главное здание через подвал, Максаков вынырнул из арки и повернул направо. Ему показалось, что какая–то фигура отделилась от темной стены напротив и двинулась параллельно с ним. Он резко остановился. По идее, человек должен был войти в свет окон зубной поликлиники, но этого не произошло. Такое было впечатление, что он намеренно остановился на темном отрезке стены и ждал. Снова стало липко–беспокойно. Холод сковывал спину. По улице брели люди, но Максакову казалось, что город пуст и погружен во мрак. Глаза заныли от попытки пронзить сгустки тьмы. Он ругнул сам себя, тронул локтем рукоять «пээма» и решительно двинулся через улицу. Впереди что–то шевельнулось и скрипнуло. Максаков хорошо знал этот дом. Он много лет ходил мимо. Прямо перед ним находилась парадная с тяжелой расщепленной дверью. Он подошел к ней и осмотрелся. Никого. Метрах в двадцати женщина тащила авоськи и ребенка. Дверь скрипнула и приоткрылась. Он осторожно заглянул внутрь. Света практически не было, лишь слабое свечение пробивалось с верхних этажей. По лестнице кто–то топотал, спускаясь. Максаков сунул рапорт в зубы и потянулся за пистолетом. Лицо, уши, руки щипал мороз. Он застыл в проеме двери. На угадываемом верхнем конце первого лестничного пролета блеснули две точки. Зашуршало, и ротвейлер–подросток проскочил у него под ногами. Он отпрянул и едва не упал. Вслед за собакой появился худой мужик в очках и дурацком желтом «петушке». Он подозрительно–удивленно воззрился на Максакова.

– Никого на лестнице не встретили? – Тот потянулся за ксивой.

– Нет.

– Парадная же не проходная?

– Нет.

– А подвал есть?

– Да, большой.

Темнота и стужа давили на плечи. Максаков стоял и искал для себя причину не идти в подвал. Их было много: замерз, нет фонаря, надо быстрее подписать рапорт и т. д. Он знал, что настоящая одна. Ему было страшно. Он не был трусом, но сейчас острое предчувствие беды последних недель рвало душу холодными когтями. Хотелось, не поворачиваясь, пятиться назад в стены отдела. Он помнил это ощущение по армии, когда выходишь за периметр расположения части в чужую, недобрую ночь. Но это было за десятки тысяч километров отсюда, а здесь любимый родной город. Он повернулся и не спеша пошел через дорогу. Черное небо опускалось все ниже и ниже.

Глава 13

– Арбузов у себя?

– У начальника. – Невысокая, изящная Катя, секретарша шефа, приветливо улыбнулась Максакову. Девчонки из машбюро часто намекали ему, что она к нему неравнодушна.

– Подожду.

– Дежурите?

– Да. – Он опустился на стул.

– А я в дознание перевожусь. – Катя вышла из–за стола и начала поливать цветы на окне. У нее была крепкая округлая фигурка.

– Зря, – просто сказал Максаков.

Мысленно он все еще стоял на черной улице под пронизывающим ветром. Чувствительность медленно возвращалась к телу.

– Почему? – Катя закончила с цветами и достала из шкафа полушубок. – Не сидеть же всю жизнь в секретарях.

Максаков снова вспомнил серое лицо Хрусталевой и ее нервно подрагивающие пожелтевшие пальцы с зажатой в них дешевой сигаретой. Он не мог это пересказать.

– Зря, – снова сказал он, глядя в пол.

Катя передернула облаченными в мех плечиками.

– Может, найдете как–нибудь свободную минутку и объясните, Михаил Алексеевич?

Намек был достаточно прозрачен.

– Может быть.

– Буду ждать.

Она скрылась за. дверью. В приемной стало тихо. Слегка пощелкивали часы на стене. Шесть. Хорошо, если Павел вернулся и проведет сходку. По коридору на выход стремились работники бухгалтерии, кадров и штаба. Убаюкивая, гудел кондиционер. Он закрыл глаза и подумал о Татьяне. О ее волосах, голосе, улыбке, коже, губах. Хотелось…

– Максаков! Ты где был? Я тебя целый день ищу! – Инспектор отдела кадров майор Лобов помахивал в дверях «дипломатом».

– Зачем?

«Господи! Как все достали!»

– На той неделе начинаются сборы внештатных групп захвата от каждого РУВД. В нашу включены восемь сотрудников твоего отдела. Так что готовь их на месяц в Пушкин, в учебный центр.

Максаков покрутил пальцем у виска.

– Вы звезданулись?! У меня из двадцати бойцов шестнадцать живых. Еще минус восемь – кто работать будет? Пусть мобовцы едут.

– Приказ начальника РУВД. Милицию общественной безопасности нельзя ослаблять – много массовых мероприятий. И не ори на меня. Мое дело сообщить!

Лобов вышел. Максаков пожалел, что под рукой нет стакана. Он достал сигареты и нагло закурил прямо в приемной. Полемизировать с Григоренко – бесполезно. Проблема раскрываемости убийств существует для начальников, только когда за нее спрашивают. Тогда можно поорать, объявить кому–нибудь взыскание и т.д. А так – как любил говорить прежний начальник РУВД: «Ваши дурацкие убийства любой дурак может раскрывать». Максаков потушил сигарету в одном из цветочных горшков и потянулся к телефону.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Не отрываю?

Начальник Управления угрозыска города Смотров раньше работал в Архитектурном. Это время до сих пор вспоминалось как золотое.

– Здорово. Нет. Говори.

– Больше убийств раскрывать не будем. – Максаков в двух словах пересказал ситуацию.

– Григоренко на месте? – Смотров был человеком конкретным.

– Да.

– Все. Не волнуйся. Да, ты когда этого маньяка своего поймаешь? Как его? Шепелявого!

– Сиплого, – поправил, улыбнувшись, Максаков.

– Ну Сиплого! Какая на хрен разница. Давай быстро лови!

– Есть!

Максаков хорошо знал привычку Смотрова мимоходом, для . порядка, стимулировать работу, хотя, в отличие от других руководителей, он никогда не гнал, безоговорочно доверяя операм, которых уважал.

– Все, давай!

Арбузов все не выходил от шефа. Максаков спустился в дежурку.

– Тихо?

– Не сглазь, а? – Лютиков замахал руками. – День дурной, пусть хоть сейчас успокоится, хотя не верю. Вон сейчас из главка сообщили, что в связи с какими–то там задолженностями сегодня ночью не будет работать уличное освещение. Каково?

Максаков пожал плечами.

– «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла проклятый прокуратором город».

– Что?

– Так, к слову пришлось.

На лестнице он столкнулся с опером 87–го Антоном Челышевым.

– Здорово. Какими судьбами?

– В кадрах был. – Антон смотрел в сторону.

Месяц назад они вместе неудачно пытались задержать убийцу. Для Челышева это был личный вопрос. Даже по словам его лучшего друга Сереги Полянского, Антон все больше и больше замыкался в себе.

– Говорят, ты в Чечню собрался? – Максаков все же пытался поймать его взгляд.

– Правду говорят.

– На хрена тебе это надо? У тебя же семья.

– Семье не будет лучше, если я пущу себе пулю в лоб.

– Шоковая терапия?

– Вроде того.

– Главное – не переборщить. Когда едете?

– Постараюсь одиннадцатого.

– Я приду проводить.

– Спасибо.

У Арбузова дверь была приоткрыта. Сам он, уже в верхней одежде, собирался на выход.

– Разрешите? – просочился Максаков. – Убийцу надо до завтра подержать. – Он протянул рапорт.

Арбузов бегло прочитал и положил на стол.

– Не могу, – заявил он. – Откуда я знаю, вдруг завтра выяснится, что она ни при чем? Какие основания у меня ее держать? Это незаконно.

– Федор Аркадьевич. – Максаков безумно устал. Словно марафонец, который первое дыхание исчерпал и чувствует, ч что второго не будет. – Федор Аркадьевич, напишите тогда на рапорте «отказываю».

В конце концов, пусть Ковяткина идет на все четыре стороны.

– Зачем? – Арбузов крутил рапорт в руках.

– Как зачем? – Максаков откровенно забавлялся. – Она сбежит. Прокурор спросит меня, почему не проконтролировали? А я покажу ему рапорт. Мне тоже надо прикрыться.

– Прокурор? – На лице Арбузова отражалась вся гамма чувств, которые возникают при нелегком выборе.

– Конечно. Убийство же.

Арбузов вздохнул и с видом прыгающего в ледяную воду подписал рапорт. Спускаясь по лестнице, Максаков глянул на мятый лист и усмехнулся, «Разрешаю до 9.30. 18–го декабря».

На улице снова неприятно заломило шею. Последние фонари погасли. Колючий ветер атаковал с прежней силой. Темный сквер непроглядно громоздился напротив входа. По улице шли, борясь с ветром, несколько прохожих. Несмотря на седьмой час вечера в пятницу, город поражал пустынностью. Пронзительный холод и темнота разогнали всех по домам. Максаков быстро шел вдоль стены, пытаясь что–то разглядеть в окружающем черном пейзаже. В арке его догнал слепящий фарами «жигуленок» ОУР.

– Во дела! На Невском темно, как на лесной просеке. Хорошо еще рекламы светят, – весело поделился молодой вихрастый водитель. С заднего сиденья вылезли Колесов и Парадов.

– Иваныч! Ты только приехал?! – Максаков присвистнул.

– С тебя причитается. Пять часов говорильни без обеда и перекуров. – Иваныч потянулся. – Как всегда – бред.

Они подошли к лестнице.

– О чем хоть совещались?

– Обо всем и ни о чем! – поддержал Иваныча Парадов.

На подоконнике второго этажа сидел Шохин и загадочно улыбался. Максаков сразу все понял.

– Получилось?

– Тс–с… – Саня приложил палец к губам. – Явку пишет. Не спугните.

Лицо у него было слегка очумелое, но очень довольное. У Максакова улучшилось настроение. Главным образом из–за этого шохинского лица. «Я успеваю улыбнуться – я видел, кто придет за мной».

Опера толпились в коридоре. К потолку клубами поднимался сизый дым.

– Заходите! – Максаков отпер дверь. – Андронов, возьми рапорт и вези в восемьдесят седьмое. Прямо сейчас!

Подошел Гималаев.

– Паша! Тебя жена искала. У Юрки температура.

Колесов вздохнул и посмотрел на Максакова.

– Можно я сразу поеду? Срочного ничего?

Тот махнул рукой.

– А если бы и было? Езжай, конечно.

В кабинете, как всегда, трезвонил телефон.

– Да?

– Как дежурство? Можешь говорить? – У Татьяны, похоже, было хорошее настроение.

– Конечно. – Он жестом показал, чтобы опера рассаживались. – Все как всегда.

– Меня на ученом совете похвалили, – сообщила она.

– Молодец! – Он искренне обрадовался. – Хотя меня это не удивляет.

– Приезжай ужинать, – предложила она, – я рыбу под майонезом сделала.

Отдел полностью расселся.

– С удовольствием, только мне сестру надо из театра забрать около десяти.

– Успеешь.

– Договорились. Буду выезжать – позвоню.

Он положил трубку.

– Все собрались?

– Все.

– А где Жгутов с Венгеровским?

– В бане, в засаде.

– Уже, наверное, засадили!

– Нет, чистоплотные очень, моются.

Он жестом остановил поток острот.

– Не буду мучить на тему, кто чем занимался. Дежурные на выходные в курсе? Вопросы? Тогда – все.

Зазвонил прямой телефон точно на этих словах. Все моментально умолкли.

– Приехали, – констатировал Шаров. – Однажды в пятницу вечером…

– Двойник–огнестрел, – предположил Толя Исаков.

– Заткнись, дурак!

Максаков снял трубку.

– Ну что, сглазил? – Голос Вениаминыча был просто усталым, других ноток в нем не прослушивалось. – Собирайся. Днепропетровская семь, квартира восемьдесят три. Труп с колото–резаными после пожара. Медик поехал. Прокуратура сейчас будет.

– Шефам сообщил?

– Грач в курсе.

– Понял. Еду.

Отдел молча ждал, пока он повесит трубку.

– Есть добровольцы поработать?

Секундная пауза. Он знал, что вечер пятницы – святое время. Завтра семьи, дети, проблемы, магазины, ремонты, дачи, а сегодня несколько часов отдыха со сладкой перспективой двух выходных впереди. Если, конечно, ничего не случится. Случилось.

– Ну я съезжу.

Он не сомневался, что Игорь скажет это первым.

– Мы, мы останемся! – Казалось, Дронов и Велиготская только и ждали сигнала.

– Я могу, – кивнул Дударев.

– Достаточно! – Максаков остановил очередных желающих. – Еще Андронов дежурит, и Шароградский с ним в восемьдесят седьмом. Остающимся пять минут на сборы. Остальным – спасибо, и дуйте по домам. Кстати, не советую злоупотреблять. Город сегодня ночью фактически без света. Заблудитесь, замерзнете.

В кабинете остался только Игорь. Максаков снова взялся за телефон.

– Зайчик, я не смогу приехать на ужин.

– Как хочешь.

Его приводило в бешенство это деланно–холодное безразличие.

– У нас убийство.

– Конечно.

– Ты же понимаешь…

– Конечно. Работа превыше всего.

– Я позвоню позже.

– Как хочешь.

Аппарат едва не треснул от брошенной с размаха трубки. Он достал сигарету, но зажигалка щелкала вхолостую. Игорь протянул свою.

– Съезди. Я тебя подстрахую.

Первая же затяжка успокоила разгулявшиеся нервы.

– Тебе и так придется меня подменять – мне за сестрой в театр.

– Без проблем.

Максаков в несколько затяжек докурил сигарету и полез за своим пальто.

– Игорь! Почему она, как глухая? Ведь работу мою не по книжкам знает. Сама сколько лет…

– Именно поэтому. Ее и так все это достало, а еще и ты идешь по такому же пути. Она считает, что слепой и глухой – ты, раз не хочешь понять, к чему все катится.

Они подошли к дверям. Максаков достал ключи и выключил свет.

– Кто прав?

– Оба. Я пошел одеваться.

В темноте кабинета зазвонил телефон. Тоненько, жалобно и призывно. Он подумал и, не зажигая света, вернулся к столу. Хотелось, чтобы это была Татьяна. От окна нещадно сквозило. У пожарников зашипел мегафон:

– Дежурному наряду пройти на ужин.

– Алло?

– Мишка, это я! – Голос Радимовой частично заглушала орущая музыка. – Слушай! Такие отличные ребята! Мы все решили! Сейчас с ними в боулинг играем, а на одиннадцать баня заказана. Может, приедешь?!

Он усмехнулся.

– Не могу. Я же дежурю.

– Вот дура! Забыла! Как виски?

– Не пробовал еще.

– Попробуй.

– Обязательно. Пока.

В освещенном из коридора проеме двери возник Гималаев в куртке.

– Ты здесь?

– Да.

– Чего в темноте?

– Судьба такая. Готов? Поехали.

На улице упругий морозный ветер перемещал по воздуху огромные кубы осязаемого черного пространства. Максакову на секунду показалось, что темнота вот–вот рухнет на город и раздавит усталые промерзшие здания, пустые улицы и прячущихся по квартирам людей. Он тряхнул головой, отгоняя психоделические картинки, и снова почувствовал навязчивую, как комариный писк, тревогу. По пути к машине радовало, что за спиной идут его ребята. Мороз нарастал. Приближающаяся ночь пока безуспешно билась о желтые квадраты окон.