Текст книги "Приватизация по-российски"

Автор книги: Максим Бойко

Соавторы: Анатолий Чубайс,Дмитрий Васильев,Альфред Кох,Петр Мостовой,Александр Казаков,Аркадий Евстафьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Особое внимание пресс-служба ГКИ уделяла средствам массовой информации в субъектах Федерации. А со временем акцент в нашей работе вообще переместился на региональный уровень. Мы установили рабочие контакты с местными СМИ, которые ощущали в то время сильный информационный голод. Журналисты с удовольствием сами звонили нам и, что весьма важно, могли дозвониться, получить информацию и квалифицированную помощь. Особенно тесно работали мы с ведущими областными и городскими газетами, поскольку именно эти издания оказывали наибольшее влияние на общественные настроения на местах. А для местных радио– и телестудий готовили специальные программы. Дабы восполнить дефицит информации в регионах, издавали информационный бюллетень о важнейших экономических событиях. Была у нас и целая команда экспертов, которая выезжала на места, выступала с лекциями, проводила семинары, объясняла и рассказывала.

Впрочем, не везде пресс-службе удавалось завоевать симпатии местных средств массовой информации. В регионах “красного пояса” – Воронеже, Липецке, Курске, Белгороде, Смоленске – очень непросто было найти общий язык с журналистами ведущих изданий. Газеты, бывшие прежде органами обкомов и горкомов, остались на прежних прокоммунистических позициях. Пользуясь старыми связями и влиянием, руководители этих изданий пытались монополизировать местный газетный рынок и задушить демократическую прессу. Порой больших усилий стоило разместить в местных газетах объективные материалы о реформах и даже просто проинформировать местных жителей о приватизации предприятий, находящихся в их городе и области.

Зато в крупнейших промышленных центрах Урала, Сибири и Дальнего Востока – в Екатеринбурге, Иркутске, Новосибирске, Владивостоке – оказалось много сторонников реформ. Здешние газеты охотно публиковали как хронику приватизации, так и большие аналитические статьи о путях перехода к рыночной экономике.

Постепенно пресс-службе удалось сплотить вокруг себя талантливых, прогрессивно мыслящих журналистов из регионов. Результатом совместной деятельности стало создание региональных ассоциаций журналистов, пишущих на экономические темы. С такими ассоциациями мы работали тесно и регулярно. Как только появлялась информация, заслуживающая внимания, мы собирали на двух-, трехдневные семинары пресс-секретарей региональных КУГИ и ведущих журналистов из различных краев и областей России. Подробно знакомили их с информацией, предлагали возможные варианты освещения темы. Поддерживали связь с коллегами из регионов и после завершения семинаров.

Вообще нести экономические знания в массы мы старались всеми доступными способами, не ограничиваясь только помощью СМИ. Например, готовили к печати и издавали специальную литературу по приватизации, рассчитанную как на неподготовленных читателей, так и на специалистов. Подобного рода литература рассылалась в региональные комитеты по правам человека, в школы и институты. Везде эти пособия встречались с благодарностью, так как литературы на актуальные экономические темы катастрофически не хватало. Образовательные цели преследовало и создание компьютерной игры “Сто шагов в рыночную экономику”. Распространяя наши пособия, мы пытались не только рассказать, что такое приватизация, но и решить более сложную сверхзадачу: научить людей самостоятельно мыслить, делать выводы из полученной информации, принимать решения и, наконец, нести за них ответственность.

НА ОШИБКАХ УЧИМСЯ

Насколько хорошо мы справились со своей задачей, судить не нам. Наверное, было бы верхом самодовольства утверждать, что в стране, где только ленивый не костерит приватизацию и приватизаторов, с идеологическим обеспечением реформ в целом и приватизации в частности все было в порядке. Но объективно оценить проделанную работу по переходу страны к частной собственности, я думаю, возможно будет только со временем. Для нас самих главной оценкой нашей работы стал один-единственный факт: приватизация состоялась. Более 90 процентов населения вложили свои приватизационные чеки в процесс разгосударствления.

Конечно, в идеологическом обеспечении приватизации нами допускались ошибки. Нас часто ругают (и, наверное, правильно ругают) за то, что слишком много эйфории было на старте приватизации. Две “Волги” за ваучер нам все время аукаются.

Почему приватизация оказалась не столь социально справедливой, как хотелось бы большинству населения, – на эту тему много говорит в этой книге Анатолий Чубайс. Но вот что касаемо эйфории. Конечно, эйфория была. Была она у всей страны. Была и у меня лично, и у всей нашей команды. Еще бы! Страна стремительно выбиралась из коммунистического болота, разворачивалась на 180 градусов. Каких-нибудь пять лет назад о таких переменах и мечтать не приходилось. Да, не обошлось без эйфории.

Но высокий накал приватизационной пропаганды объяснялся и другим обстоятельством: нельзя было политически проиграть. Если бы нам не удалось вовлечь в массовую приватизацию значительную часть населения и люди не стали бы вкладывать свои чеки в разгосударствление – что тогда? Отказ от частной собственности? Возвращение к командной экономике на годы и годы – с ощущением поражения и безысходности? В этой ситуации страна оказалась бы отброшена на много лет назад, и цена нашей нерешительности была бы куда выше цены тех ошибок, что случилось совершить в состоянии эйфории.

И еще. Нам, команде приватизаторов, часто приписывают всевозможные “эмэмэмы”: не отреагировали вовремя, не уследили, не остановили. Извините, но по такой логике на Чубайса надо повесить и подпольно производимую в стране водку, и аферистов-“наперсточников”, и нарушителей таможенного законодательства – одним словом, все преступления и нарушения в экономической сфере. Простите, но зачем тогда существуют правоохранительные органы?

Мошенничеством и жульничеством, к коим относится и упомянутое строительство финансовых пирамид, в любом цивилизованном государстве занимаются полиция, суд, прокуратура. У нас же складывалась какая-то абсурдная ситуация: руководители правоохранительных органов с пафосом ругали экономический курс, но заниматься своим прямым делом как-то не очень торопились. Так, в самый разгар “пирамидального строительства” подавляющее большинство обращений потерпевших в суды и прокуратуру зачастую кончалось ничем: правоохранительные органы просто отказывали в регистрации таких дел. Не хотели заниматься. После чего руководители этих органов говорили много пафосных слов о “воровской приватизации” и персональной ответственности Чубайса.

Но вот что действительно я считаю нашей серьезной ошибкой, так это то, что не обращали должного внимания на такие заявления, не боролись с античубайсовской пропагандой. Не занимались имиджем “отца приватизации”.

У Чубайса много ненавистников. И “посадить” и “повесить” его грозились не раз. Коммунисты яростно ненавидят его за то, что своими действиями по разгосударствлению экономики он окончательно похоронил их надежды на возврат к красной диктатуре. Многочисленным лоббистам он как кость в горле со своими принципами либеральной рыночной экономики, главное правило которой – честная конкуренция и равенство перед законом, А рой политических и профессиональных импотентов не могут простить Чубайсу его работоспособности, его профессионализма, его “непотопляемости”, наконец.

Конечно, в такой ситуации над имиджем “отца приватизации” надо было работать. Оппоненты-то старались вовсю: чувство всенародной ненависти к фамилии “Чубайс” взращивалось методично и профессионально. Но все как-то было не до таких “мелочей”. Работа с имиджмейкером – это часы и часы потраченного времени. Там, как в школе, учат ходить, говорить, выглядеть, казаться. Чубайс не мог себе позволить тратить время на подобные “штучки”. У него всегда что-то “горело”: приватизация, бюджет, переговоры с МВФ, отопительный сезон на носу. Сегодня я очень сожалею о том, что имиджем одного из ведущих российских либеральных политиков никто и никогда не занимался всерьез.

ИНФОРМАЦИОННАЯ “ИМПЕРИЯ ЧУБАЙСА”

Волей-неволей, но обстоятельства складывались так, что работа пресс-службы Госкомимущества со временем все больше и больше политизировалась. Так получалось: нам приходилось регулярно отбивать атаки на приватизацию со стороны Верховного Совета. Естественно, в ходе этих баталий затрагивались не только приватизационные, но и общеэкономические, общеполитические вопросы.

Со временем львиная доля разъяснительной работы по поводу бюджета и инфляции легла на пресс-службу ГКИ. По этим темам мы готовили ролики, газетные публикации, семинары. Теперь все знают, что бюджет должен быть реальным, что инфляция вызвана большим количеством денег в обращении, что тратить/ больше, чем получаешь, нельзя. В первые же годы реформ все эти истины нужно было доказывать и многократно объяснять. Я думаю, именно разъяснительная, образовательная работа (в том числе и работа, проводимая пресс-службой ГКИ) в значительной степени способствовала снижению инфляционных ожиданий – этого психологического фактора повышения цен.

Итак, сфера интересов пресс-службы Госкомимущества со временем все больше расширялась. Например, когда при кабинете министров был создан комитет по экономической реформе – эдакий мозговой центр реформаторского крыла правительства, – информационное обслуживание ее поручили именно нашей пресс-службе.

Укрепление нашей структуры в значительной степени объяснялось и отношением самого Чубайса к информационной работе. Анатолий Борисович считал ее одним из своих приоритетов. В других государственных органах пресс-секретари традиционно жаловались на то, что подолгу не могли попасть к своим шефам. У меня такого никогда не было. Доступ к информации был полный. Я всегда сопровождал Чубайса во всех его поездках, а в ГКИ все знали: если нужно что прокомментировать, разъяснить, встретиться с журналистами, Чубайса долго упрашивать не придется. Анатолий Борисович очень внимательно контролировал ход информационной работы. Мы регулярно готовили для него тезисы наших предложений по каждому очередному этапу информационной кампании и затем обсуждали с ним эти тезисы. Он просматривал тексты информационных объявлений и газетных публикаций, внимательно прослушивал радиоролики. Заинтересованное отношение первого лица также во многом способствовало формированию работоспособной, всегда мобилизованной пресс-службы.

Пожалуй, в середине 90-х годов ни в одном другом государственном ведомстве не было столь мощной информационно-идеологической структуры. И в какой-то момент укрепление информационной структуры, подконтрольной Чубайсу, стало пугать определенные политические круги. В Думе и Администрации Президента стали все громче поговаривать о том, что Чубайсом создана некая мощная информационная империя, способная управлять всем и вся.

Забегая вперед, замечу: когда Госкомимущество возглавил Владимир Полеванов, развязавший беспрецедентную войну против приватизации “по Чубайсу”, пресс-служба стала одним из главных объектов его нападок. И Полеванов, и стоявшие за ним люди из окружения президента явно побаивались так называемой информационной империи. Кульминацией этого противостояния стала нашумевшая история: работников пресс-службы перестали пускать в здание Госкомимущества.

Странный это был альянс: прокоммунистическая, оппозиционно настроенная Дума и ближайшее окружение президента. Одни ненавидели реформы, и уже потому ненавидели реформатора Чубайса. Другие придворные интриганы, опасающиеся ослабления своего влияния на президента, с ревностью и страхом наблюдали за тем, как укрепляет свои позиции неподконтрольный им политик. Позже против Чубайса неоднократно будут складываться подобного рода экзотические альянсы. Но тогда все было впервой. И когда в газете “Завтра” появилась запугивающая статья об укреплении информационной “империи Чубайса”, инициированная, по нашим данным, из ближайшего окружения президента, – ощущение было мерзкое.

Наверное, то, что происходило тогда, еще не тянуло на полнокровную информационную войну. Но, несомненно, это были уже первые звоночки: для травли линии на последовательное и бескомпромиссное проведение реформ объединялись вчерашние политические противники, отбросив в сторону свои разногласия и противоречия.

Сегодня, когда прямым следствием полномасштабных информационных войн стали фактический отказ от последовательных рыночных преобразований и беспрецедентный экономический кризис, опыт создания так называемой информационной “империи Чубайса” видится в несколько ином свете. Представляется большой ошибкой то, что не смогли сохранить и укрепить информационно-идеологическую структуру, работавшую на пропаганду последовательных рыночных преобразований. Почему так случилось? Тому был целый ряд причин. Ну, например. С уходом Чубайса из Госкомимущества приоритеты публичной работы – информационной, образовательной, пропагандистской – стали исчезать из деятельности пресс-службы этого ведомства. Председатели ГКИ, пришедшие позже, уже не уделяли столь пристального внимания продвижению и популяризации рыночных идей. Начались трудности в контактах с журналистами и пропали открытость, доверительные отношения со СМИ.

Чубайс же, ушедший на должность вице-премьера, счел, видимо, неудобным для себя иметь собственную мощную информационную структуру. Во-первых, в аппарате правительства была своя пресс-служба. А потом, борьба со свирепствовавшей тогда инфляцией отбирала все силы и до кропотливой пиарошной работы, до создания каких-то информационных структур руки уже не доходили.

Конечно, была и еще одна немаловажная проблема – финансирование. Активная образовательная и пропагандистская работа пресс-службы Госкомимущества была возможна не в последнюю очередь благодаря тому, что под пропаганду приватизации мы получали финансирование по линии международных финансовых организаций. Когда же финансирование в рамках проекта было окончено, встал банальный материальный вопрос: рекламные ролики, пропагандистские клипы, рекламные газетные публикации – за чей счет?

Никакого государственного финансирования под пропаганду рыночных реформ или государственной поддержки в какой-либо другой форме ждать не приходилось. Главная проблема заключалась в том, что государство, вставшее в 1992 году на путь либеральных рыночных преобразований под давлением экономических и политических обстоятельств, уже спустя год-другой не имело политической воли для последовательного проведения этих преобразований. Либеральные реформы оказались не нужны в первую очередь сильнейшим лоббистам, успевшим укрепить свои позиции благодаря слабости государства и его непоследовательности в деле реформирования экономики.

Поэтому стоит ли удивляться тому, например, что на создание и финансирование государственной программы идеологического обеспечения реформ сил не хватило, а вот прогарантировать кредиты для абсолютно частного канала НТВ возможности изыскали. Сначала Черномырдин подписывал распоряжение о госгарантиях. Потом, когда НТВ оказалось не в состоянии (как и планировалось, видимо) расплачиваться с кредиторами, Задорнов подписывал эти самые гарантии. И пока государство занималось столь странной благотворительностью – фактическим финансированием частного телеканала, – хозяева облагодетельствованного канала со товарищи разворачивали невиданного размаха информационные войны. Войны, направленные, собственно, не против Чубайса как такового, но против либеральной экономики, против игры по правилам, против государственных интересов.

Ну, и что в итоге? Кто может считать себя сегодня победителем? В информационных войнах победителей не оказалось. В проигравших – вся страна. Плата, которую мы все платим сегодня, – это плата в том числе и за отсутствие единой идеологии государственного реформирования, и за неспособность (нежелание) государства вести последовательную пропаганду либеральных рыночных преобразований.

ГЛАВА 5. ДЕНЕЖНАЯ ПРИВАТИЗАЦИЯ

Альфред КОХ
ГОСУДАРСТВО – ПРОДАВЕЦ

ДЕНЕЖНАЯ ПРИВАТИЗАЦИЯ: РОБКИЙ СТАРТ

О том, что чековая приватизация в России была мерой вынужденной, мы уже не раз говорили. Ваучер выполнил роль заменителя денег (которых у большинства населения просто не было) и обеспечил более-менее равномерный доступ к собственности. Однако ваучерная приватизация – это все-таки исключение из правил.

Да, она дала первый импульс формированию класса частных собственников. Да, она заложила основу рынка акций приватизированных предприятий – фондового рынка. Однако формирование нормальных рыночных отношений, возникновение эффективного собственника возможно только в процессе денежной приватизации, когда имущество продается за реальные деньги, а покупатель несет ответственность за приобретенное своим кошельком, своим карманом.

Итак, к началу 1994 года в России завершилась ваучерная приватизация. В это же время появились все признаки устойчивости фондового рынка: акции бесперебойно продавались и покупались; наметилась отрадная тенденция роста их стоимости; активизировались портфельные инвесторы, которые уже могли зарабатывать в России своим ремеслом: выгодно перепродавать ценные бумаги. Да и общая ситуация значительно отличалась от той, что была два года назад. В стране появились частные собственники. Появились люди со средствами, готовые вкладывать эти средства в дальнейшее приобретение собственности.

Скажем, в ходе ваучерной приватизации рядовой работник “Норильского никеля” получил по закрытой подписке примерно 300 акций своего предприятия. Если он сумел продать эти акции на пике спроса (по 16–17 долларов за акцию), он получил за них около 5 тысяч долларов. Собственники же крупных пакетов вполне могли заработать на ваучерной приватизации средства, необходимые для участия в денежной приватизации.

У государства таким образом возникла реальная возможность не просто раздавать свои заводы и фабрики, но продавать их за деньги, чтобы вырученные средства вкладывать в приватизируемые предприятия, а также использовать их для пополнения бюджета. Начался второй этап российской приватизации – денежный.

Однако поначалу денежная приватизация в России шла непросто – в основном в форме инвестиционных конкурсов, которые, как ни прискорбно, в большинстве случаев стали конкурсами обещаний. Скажем, выиграл МЕНАТЕП конкурс по Усть-Илимскому лесопромышленному комплексу: 180 миллионов долларов наобещал. А где эти инвестиции? По документам, конечно, деньги давно перечислены, но никаких вложений в реальной жизни до сих пор не наблюдалось.

Формально денежный этап приватизации начался 1 июля 1994 года. Но вряд ли инвестиционные конкурсы можно считать достойным ее началом. Откровенно сказать, вторую половину 1994 года мы потратили на раскачку. Активных продаж не было, бюджетного задания по приватизации не было. А тут еще и Чубайса из Госкомимущества осенью забрали. Полеванов объявился… Конечно, ведомство переживало некий кризис. Я считаю, что по-настоящему к денежному этапу мы подошли уже после залоговых аукционов.

А тогда, в 1994–1995 годах, требовалась серьезная организационная переналадка. Ведь технически очень сложно перестроиться с приватизации, предполагающей продажу огромного количества предприятий в сжатые сроки, на программу, которая требует скрупулезной индивидуальной работы по каждому проекту. Нужны совершенно другие специалисты, совершенно иначе проходит работа с регионами, всевозможными организациями и самим покупателем.

На ваучерном этапе приватизации мы сами создали некий искусственный спрос, раздав населению приватизационные чеки. Этот спрос постоянно давил на нас и требовал непрерывно выбрасывать на рынок все новые и новые порции собственности. На денежном этапе спрос, напротив, был ограничен, так как денег было немного, и потому нужна была индивидуальная работа с каждым покупателем.

Но как только ты начинаешь эту самую индивидуальную работу, на тебя обрушивается такой поток всевозможных упреков в предвзятости, продажности, коррупции! Всякий претендующий на хороший кусок собственности начинает кричать во всеуслышание: “А почему он с таким-то разговаривает, а со мной не разговаривает?” Ну, хорошо, давай я буду и с тобой разговаривать. Но если через пять минут разговора я выясняю, что денег на покупку собственности у тебя нет, о чем мне с тобой разговаривать дальше?! Мне деньги для бюджета нужны.

Но только я хлопаю дверью перед очередным надутым мыльным пузырем, мне вслед несется: “А-а! Он разговаривает только с денежными мешками, а нас, простых тружеников, знать не хочет! Это несправедливо! Это коррупция!” Мне надо как можно дороже продать собственность, чтобы заплатить деньги учителям, врачам, военнослужащим, а меня обвиняют в том, что я общаюсь только с банкирами. А с кем мне общаться, скажите, если мне нужно продать нефтяную компанию? С уборщицами, что ли?

Да, я согласен: в денежной приватизации принимает участие очень и очень небольшой процент населения. Но если мы хотим исправных поступлений в бюджет, значит, должны принимать как данность тот факт, что необходимые нам деньги очень неравномерно рассредоточены среди граждан страны и вытащить живые рубли можно в первую очередь у тех, кого принято называть денежными мешками.

Другой разговор, что в результате этого перераспределения богатые опять станут богаче, потому что они купят собственность, которая будет приносить доход. Но кто остальным мешал в свое время открывать кооперативы, торговать джинсами или компьютерами? У меня у самого много таких друзей из НИИ всевозможных, из академической среды, которые все годы реформ упорно простояли у кульмана. Им месяц зарплату не платят – они стоят. Два месяца без денег – все равно стоят. Правда, на пятый месяц кто-то все-таки не выдерживает: “Да пошли вы все к черту!” – и открывает кооператив. Но кто-то и на пятый год продолжает по-прежнему не получать зарплату, рассуждая по-своему: “Почему я должен джинсами торговать?! Я ведь великолепный инженер-конструктор!” Да никому ты ничего не должен! Нравится стоять у кульмана? Стой! Но только не надо тогда этих выспренних разговоров о торгашах джинсами и социальной справедливости.

Конечно, вопрос о социальной справедливости – вопрос бесконечно болезненный. Нам твердят: вы так провели свою приватизацию, что в стране теперь социальное расслоение. А я считаю, что мы сделали свое дело – оптимально. В стране, где два поколения жили чужим умом; где уже давно не осталось людей, которые могли бы сказать: “Я помню, что это такое – частная собственность на землю”, – в такой стране провести преобразования такого масштаба за такие сроки. А главное – провести их бескровно!

Вы посмотрите на Китай. Они там никак не решатся врубиться в приватизацию. И не потому, что коммунистические идеалы. Нужны им эти идеалы, как собаке пятая нога! Просто не могут найти бескровной схемы. Там едва-едва только начались демократические преобразования, и тут же – кровь. И это при том, что коммунизма у них по времени было в два раза меньше, чем у нас. При том, что у них есть поколения, которые прекрасно помнят, что такое частная собственность на землю. И при всем при этом китайцы боятся. Повторяю: они не могут найти оптимальной схемы.

Мы же не просто нашли такую схему, мы претворили ее в жизнь. И, повторяю, сделали это бескровно А вот те люди, которые хотят сегодня ревизию провести, итоги приватизации пересмотреть, – вот те нарываются на большую кровь.

Но вернемся на старт денежной приватизации – в 1994–1995 годы. Госкомимущество перестраивалось. Инвестиционные конкурсы шли ни шатко ни валко. Отечественные банкиры еще не накопили достаточно денег, чтобы принимать участие в полнокровных денежных аукционах. А иностранцы боялись рисковать. Политическая нестабильность отбивала охоту у многих потенциальных инвесторов рисковать своими деньгами. Собственно, российский рынок ценных бумаг и до сих пор остается крайне чувствителен к разного рода политическим событиям.

Если в Америке, например, не дай Бог, застрелят президента, то фондовый рынок отреагирует на это максимум двухпроцентным падением стоимости акций крупнейших частных компаний (так называемых голубых фишек). Да и то – на два-три дня.

И это вовсе не означает, что американцы не жалеют своего президента. Просто они понимают, что основы американского экономического и политического устройства выстраивает не какая-то отдельная личность, но они базируются на двухсотлетней историй конгресса и конституции, судов и полиции. На священном праве частной собственности, вдолбленном с пеленок каждому младенцу усилиями огромной пропагандистской машины. На Великой Американской Мечте, наконец, – когда всякий уважающий себя гражданин стремится стать миллионером.

Не то в России. Не развиты основы демократии. Не устоялось в ментальности нации представление о священном праве частной собственности. Со скрипом работает неразворотливая и крайне рыхлая судебная система. Свежи еще воспоминания о всевозможных экспроприациях, репрессиях.

Кстати, об экспроприациях и репрессиях. Как-то принято считать, что они породили в народе страх перед государственной машиной. Люди, мол, не очень торопятся включаться в реформы, потому что слишком уж силен страх перед возможностью кровавой реставрации. Но я думаю, что дело обстоит еще хуже. Потому что вся загвоздка не в страхе (страх побороть было бы проще), а в устойчивом недоверии народа к государству, недоверии, порожденном многолетним государственным насилием.

Я был знаком со многими людьми, которые прошли через жернова сталинской машины – лагеря, высылки. Многие мои родственники все это пережили: отец, его сестра, брат, я уж не говорю о деде с бабкой. Они были простые крестьяне. Не очень образованные, но жили своим крестьянским умом. Всю жизнь с природой боролись: дождь пойдет, не пойдет? Урожай успеть бы собрать да сохранить. Скотину обиходить. И вот такой образ жизни – русский быт – из поколения в поколение воспитывал человека абсолютно бесстрашного. Крестьянин только с виду был забит и безмолвен, а на самом деле он решительный и всегда рассчитывал только на свои силы.

Так вот, когда моих деда с бабкой высылали в Сибирь (только за то, что немцы), что, они высылки этой испугались? Ничего подобного! Да, господи: в Сибирь так в Сибирь! Они и там начали землю пахать. А через пять лет у них и корова была, и свиньи, и все у них было. Но вот что было действительно утеряно, так это доверие к государству, которое может просто так сорвать с насиженного места и забросить в глушь. А вместе с доверием был утрачен и стимул к труду.

И вот мои дед с бабкой, потомственные, можно сказать, крестьяне, собрали последние крохи, чтобы своего сына, Рейнгольда (отца моего), вытолкать из деревни в город. В автомобильный техникум, машины чинить – да куда угодно, лишь бы не крестьянствовать, лишь бы под эти жернова опять не попал. И он сбежал из деревни ночью, а в городе наврал с три короба, будто паспорт потерял, крестьянам-то тогда паспорта не полагалось, чтобы пристроиться в этот самый техникум. А потом всеми правдами и неправдами и сестру с братом вытаскивал.

Ну, и чего добилось государство своими репрессиями? Страха и покорности? Да ничего подобного! Оно добилось того, что крестьянства у нас совсем не стало. А потом стали кричать: кризис сельского хозяйства! И еще добились того, что народ понял: с нашим государством лучше не связываться. Оно все равно обманет. И это “все равно обманет” мы расхлебываем по сю пору. Это “все равно обманет” мы полной ложкой хлебали и по ходу реформ.

Государство говорит своему гражданину:

– Вот тебе бесплатный ваучер, поди купи себе акции “ЛУКОЙЛА”.

А гражданин:

– Не надо мне твоего ваучера. Тут что-то не так. Потому что так не бывает.

– Бери!

– Нет, а можно, я его не буду брать? А что мне будет, если я его не возьму?

– На, возьми! А то сейчас накажу!

– Да? Ну, хорошо, я взял. А что мне с ним делать?

– Пойди на аукцион, купи акции.

– Да? Ну, хорошо, я иду.

Вдруг – на дороге киоск. А там – бутылка водки.

– Отлично! Вот – ваучер, а мне – водочку, пожалуйста.

И – государству:

– Все, нет у меня вашего ваучера! Я вышел из игры. Я не хочу ни с кем связываться.

Вот что вколошматили. Вот что страшно. И когда мы приходим со своими ваучерами, со своими реформами, народ рассуждает привычно: “С таким дурацким государством, как наше, лучше не связываться. Ах, теперь вы не собираетесь меня обманывать? Извините. Как говорится, лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Я уж как-нибудь”.

Вот наше отношение к власти. Народ не то чтобы боится своего государства, но, говоря попросту, все время ждет от него какой-нибудь подлянки. Поэтому пристально следит за каждым его шевелением и с подозрением реагирует на каждый его чих. Поэтому фондовый рынок наш крайне неустойчив. И инвесторам в России риски мерещатся даже там, где их, может быть, и близко нет.

У процесса денежной приватизации есть свои пики и свои падения. Очень часто они связаны именно с политическими событиями разной степени значимости.

Стагнация рынка, растянувшаяся до конца 1995 года, была обусловлена парламентскими выборами, а стагнация весной 1996 уже выборами президентскими. Летом, после победы Ельцина на первых президентских выборах, пошел бурный рост стоимости акций приватизированных предприятий, но уже осенью – снова затишье. Вызвано это тем, что начался период всеобщей апатии: Ельцин заболел, правительство стало анемичным, не принималось никаких фундаментальных экономических решений, не было продаж крупных пакетов акций. А вот подъем в начале 1997 года – это приход в правительство Чубайса и Немцова. Подъем в конце августа – следствие удачного размещения евробондов на мировых финансовых рынках и, конечно же, вбрасывание на рынок “Связьинвеста”. Потом – сентябрьский провал. Это, смею думать, – мое увольнение с поста председателя Госкомимущества.

Впрочем, нестабильное состояние фондового рынка и медленный ход денежной приватизации в России объясняются не только политическими факторами. Есть и чисто технологические проблемы. У нас очень слабо развита так называемая фондовая инфраструктура. Что это такое? Непрерывный, массированный процесс денежной продажи и перепродажи акций требует как минимум наличия двух вещей: независимых, хорошо оснащенных технически регистраторов – фирм, которые ведут реестры акционеров. А также – существования депозитариев, специальных электронных хранилищ для акций.

Чтобы я, сидя, например, в Тюмени, мог связаться со своим регистратором в Санкт-Петербурге и сообщить ему, что хочу совершить продажу таких-то и таких-то своих акций тому-то и тому-то. А это станет возможно только тогда, когда мой регистратор будет иметь соответствующую техническую поддержку, соответствующее программное обеспечение. Причем необходимо, чтобы этот регистратор был совершенно независим от управленцев тех компаний, продажу акций которых он должен фиксировать. Дабы у менеджеров компаний не появилась возможность давить на него.