Текст книги "Прогрессоры (Лестница из терновника-3)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Их правда проклинают родители? – спросил Ри-Ё смущённо. – Если они попадают в плен?

И-Кен кивнул.

– Она хочет просить прощения у отца?

– Нет. У матери.

– Но ведь… – начал Ри-Ё, но тут подошла Лурху. Она принесла миску с вафлями и чашку жасминового настоя, протянула И-Кену – и взглянула на Ри-Ё вопросительно.

– Расскажи Юноше, как тебе хочется увидеть мать, – предложил И-Кен, принимая чашку. – Юноша очень хочет понять лянчинок.

Лурху как-то смешалась, опустила глаза, поставила миску на широкий подоконник открытого окна, низкого, как во всех деревенских постройках, скользнула взглядом по земле в следах лошадиных копыт, по белёной стене трактира… сказала в сторону:

– В лянчинках нет ничего непонятного. Мне просто… я только… я не знаю, – и, наконец, заставив себя взглянуть Ри-Ё в лицо, сказала с заметным трудом, облизывая губы. – Прости, брат. Я не просто лянчинка, я… волк, в общем. Волчица. И мне низко любить мать… а я хочу. И я… виновата я перед ней. Вот и всё.

Ри-Ё чуть не провалился сквозь землю от неловкости. Он не ожидал и такой нервной искренности, и таких слов на грани откровения. Всё же северяне – сдержаннее и холоднее. Лянчинец может неожиданно выдать незнакомцу что-то с самого жаркого дна души – к этому трудно привыкнуть.

А Лурху не уходила, будто хотела говорить дальше.

– Вы мало видели женщин, Госпожа Лурху? – спросил Ри-Ё, преодолевая смущение.

– Дома? – спросила лянчинка спокойнее. – Много. Но мельком. Работающих рабынь. Рабынь старших братьев. Трофеи. Знаешь… вы, кшинассцы, не понимаете, насколько у нас женщина – ниже. Наверное… насколько скот ниже человека. По крайней мере – многие, многие… Ты живёшь так – и думаешь так, думаешь, как все, пока с тобой не случается метаморфоза… а когда меняешься – начинаешь понимать.

– Что это несправедливо? – спросил Ри-Ё.

– Что в плен не всегда попадают трусы. Что человек от метаморфозы не глупеет и не делается дрянью. И что можно по-другому. Хочется по-другому. И душе становится больно. Вспоминаешь… всякое.

– Я хотел бы вставить слово, Юноша, – сказал И-Кен. – Они, конечно, говорили, что хотят видеть отцов… Но я подозреваю, что они хотят видеть матерей. И ещё – они ведь не могут забрать всех женщин Лянчина туда, где на эти вещи существует совсем другой взгляд. Поэтому они готовы пытаться изменить свой мир – или умереть.

– Они идут на смерть…

– Ради тех, кто рожал их. Совесть мучает. И они, как люди, наделённые совестью – наши братья и сёстры по оружию. Совесть – это братские узы между разделёнными границами, верой и обычаями, верно?

Лурху взяла руку И-Кена и прижала её к своей груди. Взглянула на Ри-Ё без смущения – открытым взглядом.

– Это правда, брат.

– Вам было бы лучше в Кши-На, – сказал Ри-Ё тихо. – Не только вам, Госпожа Лурху – всем этим женщинам. Да?

Лурху пожала плечами.

– Не знаю обо всех. Но… говорят, быть в Кши-На девкой почётнее, чем в Лянчине – матерью. Ну что… мы останемся, а другие? Это как слепота – слепого хочется взять за руку и дать ему ощупать… то, что правильно.

Закончить разговор Ри-Ё не удалось – его позвал Учитель. Но Лурху успела объяснить вдесятеро больше, чем сказала словами.

Это будет не дворцовый переворот и не бунт. Это – они собираются умереть за признание людьми их матерей. Это свято – и вот отчего с ними северяне, Учитель, аристократы…

Так Ри-Ё почувствовал огненное дыхание грядущей войны раньше, чем произошла первая стычка.

Запись №143-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, местечко Радзок, усадьба Львёнка Хотуру ад Гариса.

Усадьба – настоящий форпост. Феодальный замок с поправкой на местный стиль. Крепость посредине воюющей страны. Вокруг крепости ничего не растёт метров на триста: всё вокруг должно просматриваться и простреливаться. Львёнок живёт на собственных землях не слишком спокойно.

Дозорная башня – единственное, что можно разглядеть из-за крепостной стены из светлого песчаника. Сама стена – высотой около десяти метров и в зубцах бойниц. Подъёмная решётка и окованные железом массивные ворота ведут на крепостной двор. Над воротами – синее знамя с белой звёздочкой, небеса Творца со звездой Элавиль, путеводной звездой Прайда У решётки дежурит стража – четверо волков, вооружённых до зубов.

Наш отряд производит на стражу впечатление. Оцениваются знаки Прайда, труп поперёк седла, женщины, потерянный Ориту и его ошалевшие люди. Стража явно думает, открыть ли ей ворота или лучше дёрнуть во двор, опустить решётки и приготовиться к осаде.

– Братья, – дружелюбно и милостиво окликает Анну, – Львёнок Хотуру дома?

– Ты – Львёнок из Чанграна, старший брат? – осторожно говорит молодой боец. – А кто это с тобой?

– Львята Льва, – отвечает Анну таким непринуждённым тоном, будто не понял вопроса. – Пятый Львёнок и Маленький Львёнок. И их не годится держать за воротами.

– Это так, – еле выговаривает Ориту.

– Инху мёртвый… – как-то задумчиво, нерешительно говорит стражник.

– Ваш Инху оскорбил величие Прайда, – говорит Элсу. – И пытался обнажить оружие, чтобы убить меня. Я – любимый сын Льва Львов.

В его тоне столько жестокой надменности Прайда, что стражники больше не спорят. Нам открывают ворота – и отряд въезжает в крепость.

Двор мощён каменными плитами. Мрачно, пыльно и тесно; постройки из тёсанного камня – на расстоянии пары конских корпусов друг от друга, зато двор покрывает тень даже около полудня. Самое высокое сооружение – сам… донжон, я бы сказал, со сторожевой башней в виде штыка, потом – маленький храм с угрюмым ликом Творца в солнечном диске над входом. Дальше – конюшни, казарма, колодец… Между двумя постройками – лоскуток зелени, белым облачком цветёт миндаль и реденько алеет пара довольно чахлых деревьев т-чень: на затоптанной траве под деревьями возятся дети. Родничок бьёт в каменное корытце – и по ступенчатым желобкам стекает куда-то на задний двор, где теряется из виду. Самое широкое пространство – что-то вроде плаца напротив входа в храм. На краю плаца, к сооружению из жердей и вкопанных в землю столбов, вроде коновязи, привязаны – между столбами, за запястья, спина к спине – двое мальчишек, едва во Времени, одетых только в полотняные штаны длиной чуть ниже колена, босых. Их полунагие тела – в свежих синяках и царапинах, лиц не видно – головы опущены.

Под навесом у казармы волки играют в местную игру – похоже то ли на домино, то ли на нарды – и отвлекаются на нас. Рабыня с татуированным лицом и голой татуированной грудью, в одних складчатых шароварах, роняет глиняный кувшин и бежит опрометью куда-то за угол. Четверо волчат, отрабатывающих удары на палках, опускают палки и дико пялятся на наших девочек и на северян, я подозреваю. Редкое зрелище.

– Позовите Хотуру, кто-нибудь! – приказывает Анну.

Эткуру, Элсу и Кору подъезжают ближе к нему. Мои северяне останавливают лошадей рядом со мной.

– Оу, – еле слышно говорит Ар-Нель на языке Кши-На, – откуда у меня такое чувство, что драка может приключиться прямо сейчас – и я в этой драке кого-нибудь убью впервые в жизни?

– Интуиция, наверное, – подхватывает Юу в тон.

Тут и появляется хозяин усадьбы – хотя никакая это, чёрт бы её взял, не усадьба, а Хотуру – не помещик. Я затрудняюсь подобрать аналог его роли. Наместник?

Ему – лет сорок или около того; он заматерел и выглядит очень брутально, как случается с основательно подтверждёнными мужчинами, проводящими много времени в тренировках и спаррингах. Лицо, почти квадратное из-за квадратной нижней челюсти, узкие глаза, губы тонкие. Его волосы спрятаны под тёмно-синюю «бандану», на нем шаровары и что-то вроде короткого халата или кимоно, тканого пёстрым, сине-зелёно-чёрным геометрическим орнаментом. С ним – пожилой бесплотный священник с львиной бляхой поверх широкого балахона, пара бесплотных помоложе – то ли служек, то ли секретарей самого хозяина, и высокий хмурый парень лет двадцати. Сын, наверное – его скуластая угловатая физиономия изрядно похожа на суровое лицо Хотуру.

– Эй, кто… – начинает Хотуру и осекается.

– Я тебя помню, – говорит Элсу, и его жеребец пританцовывает под ним. – Ты – тот Хотуру, о котором отец мой, Лев Львов, сказал на Совете Старших Прайда: «Граница заперта их мечами…»

Хотуру расплывается в улыбке, которую издали можно принять за искреннюю.

– Творец мой оплот! – восклицает он. – Маленький Львёнок, любимый брат! Ты живой! Ты цел! С тобой – старшие братья! Счастливы наши звёзды – и возрадуется Прайд!

– Очень славно, – говорит Элсу, и я понимаю, что этот честный и отчаянный парень может быть здорово неприятным, когда захочет. – Ты знаешь меня – значит, твои люди больше не будут пытаться оскорбить Прайд в моём лице?

– Любой, кто посмеет, будет наказан! – заверяет Хотуру, прижимая руки к сердцу.

– Уже, – Элсу указывает на волков, снимающих труп с седла.

– Нашим людям нужна пища, нашим лошадям нужен корм, всем нужна вода и отдых, – говорит Эткуру. – И твой долг – принимать детей Прайда как полагается.

Я думаю, что не слишком приятно говорить с земли с теми, кто верхом – получается снизу вверх – но Хотуру, так и не отнимая рук от груди, заверяет, что ему радостно, почётно и он готов.

И его свита кланяется. А волки кланяются в пояс. Хотуру приказывает устроить всех, наши бойцы обоего пола, наконец, спешиваются, а рабыни, укутанные по самые глаза, тащат мешки с «кукурузой» для лошадей, сыплют в колоды около конюшен…

Ар-Нель, оказавшись около меня, тихо говорит:

– Здесь умеют лгать, улыбаясь.

– Тоже так думаете? – говорит Юу.

Ар-Нель кивает – и нас приглашают под навес. Деревянный помост там застелен потёртым ковром, валяется куча подушек, сшитых из кусочков кожи, и на круглой столешнице, снабжённой низенькими, в спичечный коробок, ножками, стоит плетёная корзина – или ваза – с сушёными фруктами и орехами.

И Элсу так и идёт рядом с Кору, а Эткуру заминается. Думает, позвать ли Ви-Э, а если да, то как.

– Возьми её, брат, – говорит Анну, проследив его взгляд.

И мы все – в обществе двух женщин – заходим под навес и садимся на ковёр. Только тут Хотуру осмеливается спросить:

– Братья, я не понимаю… Есть с рабынями и язычниками за одним столом? И те… ваши люди… среди них…

– Наши братья и сёстры, пленные, которых нам отдал север, – говорит Анну холодно. – Чего ты не понимаешь? Никого никогда не терял?

– Пленные… – Хотуру натянуто улыбается. – Маленький Львёнок, это с тобой…

– Мой оруженосец, – говорит Элсу, и его глаза темнеют. – Не начинай, брат. Она спасла мне жизнь и больше, чем жизнь. Не смей унижать её.

Кору подбирается, как кошка перед прыжком. Элсу обнимает её за плечи, но так, чтобы не помешать вытащить нож. Хотуру и его свита пытаются сделать хорошие мины.

– Прости, брат, – говорит Хотуру почти заискивающе. – Ты собираешься в Чангран с этой женщиной? Вы с ними собираетесь возвращаться к Прайду, братья?

– Собираемся, – говорит Анну. – Они – это и есть Прайд. Волки – братья Прайда. Разве нет?

– Они же не волки… – Хотуру мнётся. Хочет спросить напрямик, но боится, не смеет.

– Да простит меня Львёнок, – подаёт голос пожилой бесплотный, – а язычники? Они-то никакого отношения к Прайду не имеют…

– А, – смеётся Анну. – Они – послы. Барсята. Добродетельные парни, жаль, пропадают в безверии…

Анну быстро переглядывается с Ар-Нелем. Ар-Нель улыбается.

– Уважаемый Господин Хотуру, – говорит он по-лянчински, тщательно произнося каждый звук, – я, Барсёнок Ар-Нель, восхищён вашими братьями по вере. Они – достойнейшие люди, мы непременно найдём истину вместе.

Хотуру смотрит на него потрясённо, его сын – восхищённо, бесплотный не без язвительности спрашивает:

– Ты готов принять истинную веру и спасти душу?

Ар-Нель кланяется, по-лянчински прижав ладонь к груди.

– Безусловно. Как только я приду к убеждению, что вера истинна. Разве я могу сомневаться в истине, если она будет доказана должным образом?

Это интересно. Даже Хотуру чуточку расслабился.

– Ты хочешь побеседовать о вере? – спрашивает бесплотный, сменив язвительный тон на отеческий.

– О да! – восхищённо соглашается Ар-Нель. – И о поступках, к которым приводит ваша вера, почтенный.

Я бы ему поаплодировал, если бы позволяло место и публика. Сноб Ар-Нель ради дипломатической игры назвал «почтенным» такого презренного типа, как никудышник… Хотя, возможно, он думает о Соне.

Бесплотные рабы приносят вино, лепёшки, от которых пахнет не северными вафлями, а настоящим горячим хлебом, и большое блюдо с тушёным мясом. Никто, впрочем, до еды почти не дотрагивается, только Элсу берёт из корзины горстку орехов и сухих ломтиков плодов т-чень. Бесплотный священник поощрительно улыбается.

– Мы можем говорить о вере, можем говорить о доблести и о добродетели. Ты – редкостный язычник. Признаюсь, я до сих пор считал таких, как ты, упрямыми глупцами…

– Что вы, почтенный, – возражает Ар-Нель с лёгкой улыбкой. – Я всегда готов прислушиваться к слову истины. Вы позволите мне спрашивать?

Бесплотный важно кивает.

Диспут отвлёк общее внимание. Волки Хотуру ушли от наших девочек, предоставив им устраивать и кормить лошадей – с облегчением ушли, кажется – и слушают, даже, похоже, заключают пари. Дети постарше, вооружённые деревянными саблями, рассаживаются на краешке помоста. Ар-Нель говорит:

– Кто те Юноши, которых я видел привязанными к столбам на солнцепёке, и в чём заключается их вина? Полагаю, так можно обойтись с людьми лишь в наказание.

– Это – деревенские мальчишки, замеченные в запрещённом и непристойном поведении, – объясняет бесплотный. – Они дрались между собой, подобно животным во время гона.

Юу непроизвольно сжимает кулаки, Ар-Нель чуть качает головой.

– Бои запрещены?

–  Такиебои запрещены самим Творцом, – изрекает бесплотный. – Кто опускается на уровень бессловесного скота, тот подвергает сомнению собственное мужское естество.

Анну морщится, Элсу и Эткуру переглядываются.

– Плебс спаривается, как скот, – говорит Хотуру, досадливо морщась и посматривая на Львят виновато. – Сотня лет истинной веры не научила плебс нравственности – да Прайд ведь всегда закрывал глаза на это. Пусть холуи плодятся, как знают. Но эти двое – они из сравнительно приличных семей: сын деревенского старосты и сын трактирщика. Их отцы могут себе позволить купить сыновьям женщин – но щенки потакают своим звериным инстинктам…

– То есть, каждый из них хочет, чтобы его дети родились не от рабыни, а от подруги, – говорит Ар-Нель.

– Каждый из них сам хочет быть рабыней, – брезгливо говорит бесплотный.

– Если их отцы не заплатят за их жизни по три сотни «солнечных» до завтрашнего утра, – говорит Хотуру, – они и станут рабынями Прайда. То есть, их желание осуществится.

– Эта истина не бесспорна, – говорит Ар-Нель.

– Почему? – бесплотный, кажется, искренне удивлён.

– По многим причинам, – говорит Ар-Нель совершенно безмятежно. – Во-первых, я не уверен, что вы верно трактуете мысли и желания этих Юношей. Во-вторых, мне кажется, что Творец, создавая любого из людей, имел в виду не товар на продажу…

– Ты отрицаешь, что человеческий мир разделён на свободных людей и рабов? – спрашивает Хотуру.

– Нет, – говорит Ар-Нель. – Но ведь это – Юноши, рождённые свободными. Они не военнопленные. Они не крали, не убивали, не предали. Они на своей земле.

– Они совершили преступление против нравственности, – говорит бесплотный.

Ар-Нель улыбается. Здешние расслабились и думают, что разговор уже закончен, а наши ждут, что Ча отмочит – они его достаточно хорошо знают.

Ар-Нель берёт лепёшку и отламывает кусочек.

– Скажите, почтеннейший, – говорит он бесплотному священнику, – верите ли вы в то, что Творец создал мир совершенным?

Бесплотный тут же важно кивает.

– Конечно, – говорит он. – Как же иначе? Творец совершенен по своей природе – и его создание достойно создателя, как безупречное оружие достойно руки мастера.

– Это бесспорно, – говорит Ар-Нель. – Бесспорно также, что Творец вложил в тварей земных и человеческие сердца побуждения, помогающие им выжить, не так ли? Он вложил в барса и льва побуждение нападать на оленей и буйволов, чтобы они могли питаться мясом, а в оленя и буйвола – побуждение бежать при виде льва и барса, чтобы спастись от гибели… Верно ли?

– Конечно, – чуть удивлённо подтверждает бесплотный. – Верно.

– Он, Владыка Небес, также вложил в тварей земных страсть сражаться, побеждать и делать своих соперников матерями своего потомства, – продолжает Ар-Нель. – И лев, и ничтожная мышь ведут себя так.

– Да, – снова подтверждает бесплотный. Кажется, он начал подозревать подвох.

– В наши души он, Творец, тоже вложил благородную жажду битвы, – говорит Ар-Нель. – Стремление победить. Кто этого не чувствовал?

У бесплотного багровеет лицо.

– Это не человеческая, а скотская страсть! – заявляет он. – Человеческий грех!

– Простите мне злое слово, почтенный, – говорит Ар-Нель печально, – но лично вы не можете судить об этом. Вам не случалось чувствовать, как сам Государь Небес направляет ваш меч.

Бесплотный озирается, ожидая поддержки среди правоверных, но правоверные слушают Ар-Неля со странными лицами. Напряжённо и внимательно.

– Разве мои слова оскорбляют Творца, Уважаемые Господа? – говорит Ар-Нель, обращаясь уже к Хотуру и его волкам. – Поверьте мне: я, хоть и язычник, люблю его, Отца Мира, всей душой. Я благодарен ему за то, что он создал мир совершенным.

– Это странно слышать, – говорит сын Хотуру, пытаясь скрыть восторг. – Ты и вправду добродетельный человек.

– Ар-Нель как брат мне, – говорит Анну.

– Вы ведь понимаете меня? – говорит Ар-Нель волкам. – Вы все знаете, что такое священное упоение боя, правда?

Волки нервно хихикают и шушукаются.

– Бой благословлён Небесами, – говорит Ар-Нель, и его глаза горят. – Сам Творец смотрит на бойца с высоты.

– Это так, клянусь Творцом! – не выдерживает молодой волк, вскинув сжатый кулак. – Это правда!

Его друзья переглядываются.

– Творец разрешил бой за продолжение рода и благородному льву, и мыши, – продолжает Ар-Нель вдохновенно. – Вам, волкам и Львятам – но ведь и деревенским буйволам тоже. Если они – не обрезанная скотина, то зов крови влечёт их в схватку. Разумно ли – обрезать кровных бугаёв, у которых будут телята, только из-за того, что они сшиблись рогами?

Волки посмеиваются. Им страшновато и приятно это слушать – кто бы мог подумать?

– Ты клонишь к тому, что я неправ? – подозрительно спрашивает Хотуру.

Ар-Нель поспешно отрицательно мотает головой – прядь выбивается из косы.

– Что вы, Уважаемый Господин, великолепный Львёнок! Я боюсь, что вас ввели в заблуждение. Мои друзья, прекрасные Львята Льва, учили меня богословию на лянчинский лад – и я вижу, что почтенный служитель Творца судит о Юношах по себе, а не по Небесной истине.

– И всё-таки деревенские не смеют! – возмущается Хотуру, но как-то формально.

– Вы, Уважаемый Господин, сто лет отучаете буйволов бодаться, отпиливая телятам рога – а новое поколение вновь рождается с рогами, ибо отроду данное оружие – воля Творца, – говорит Ар-Нель. – Получается, что вы убеждаете себя в истине, а сами отрицаете заветы Небес.

Волки потрясены. Сын Хотуру – тоже. Сам Хотуру смотрит на Ар-Неля во все глаза, а бесплотный кричит:

– Ты – грязный язычник!

– Да, – кротко говорит Ар-Нель. – Я язычник, но я ищу истинную веру. Я слышал от Львят Льва о Творце, о том, что он совершенен и милосерд к следующим его Путём. Я знаю от них и знаю собственным телом, что путь Юноши и Мужчины – это путь бойца. Как можно его запрещать? Это богохульно.

– Твой северянин – исчадье тьмы, гуо! – заявляет бесплотный нашему Анну, от волнения срываясь на фальцет. – Ты слышишь? Он всё извращает, он извращает Святое Слово!

– В чём? – спрашивает Анну насмешливо. – Опровергни, Наставник.

– Люди не должны уподобляться скоту!

– То есть, не должны сражаться? Вы слышите, волки? – хохочет Анну.

– Не должны брать женщин в драке!

– Вы не брали женщин в бою, волки? Кто-нибудь говорил вам, что это грех?

– Война есть война… – бесплотный запутался. – Волки есть волки, а чернь есть чернь…

– Чтобы кто-то мог купить рабыню, кто-то другой должен взять её в бою, – говорит Анну. – Никто никогда не говорил мне, что рабыни, взятые в бою для Прайда – это плохо.

– Это – для Прайда…

– Я был прав, – подытоживает Анну. – Я понял, Хотуру – то, что говорят бесплотные – ложь. Погоди, я ещё пойму, зачем им это…

– Я понимаю, – вдруг говорит сын Хотуру. – Чтобы запретить сражаться. Чтобы запретить сражаться МНЕ! Пришить мою душу к своему балахону! А, пропасть! У волков женщины, взятые в бою, а у меня – купленные рабыни! Кто не был на войне – у того нет ничего! – он уже кричит. – Отец, мои сверстники брали женщин в бою, а я получаю то, что уже принадлежало другим!

– Мы давно не воевали, – неожиданно зло говорит волк из свиты Ориту. – Наши рабыни – обрезанные деревенские девки и подранки. У моего отца были военные трофеи и восемь детей, а у меня подохли две девки, а третья скинула ребёнка!

– Деревенские холуи дерутся, только отвернётся Наставник, – говорит другой волк, немолодой и со шрамом на лбу. – Львятам Льва не годится лгать – я скажу, что думаю. Разве плебс заключает сделки? Как бы не так! Сперва их щенки грызутся между собой, а потом они приходят в храм, приносят пожертвование за удачную покупку рабыни и клянутся, что это был не поединок, а бедный человек продал своего сына соседу…

– Дальше так пойдёт – деревенские мальчишки будут сильнее волчат…

– Эти девки – с тобой, Львёнок Льва – они боевые трофеи? Вот, смотри, Наставник, как это должно выглядеть!

Вокруг помоста под навесом – толпа. Кричат уже все, беседующие вскочили на ноги, диспут превратился в митинг и грозит перерасти в свалку.

– Эти девки прокляты Творцом! – вопит бесплотный. – Посмотрите на их лица! Бесстыжие твари, да ещё с оружием!

– Это волки! – кричит Элсу так, что я понимаю: командный голос он вполне может выработать. – Это такие же волки, как все волки! Кто может поручиться, что его ждёт в бою? Он может быть ранен, убит, покалечен, может стать чужим трофеем! Вас учили бросать братьев?! Так вот, лично я братьев не бросаю!

– Любимый братец, – говорит пожилой волк из местных. – Чангранский Львёнок, чистый Львёнок, живи счастливо… Я вот не знаю, что сталось с двумя моими братьями…

– А если они были в плену и боятся вернуться? – говорит Кору тихо, но все почему-то её слышат. – Если они боятся, что ты проклянёшь их? Они же любят тебя… как я – своих братьев и своего командира.

– Мы не отрекаемся от братьев! – говорит Анну. – Если брат не предал – то и мы его не предадим. А тот, кто называет наших братьев, которые сражались за Прайд, бесстыжими тварями – сам богоотступник!

– Уважаемый Господин, – говорит Ар-Нель Хотуру, – скажите мне, вы ведь не отреклись бы от своих сыновей или от своих братьев, если бы с ними случилась беда? Ваш сын – прекрасный Юноша, но пути Творца неизвестны никому. Неужели вы отреклись бы?

Хотуру поправляет ворот на шее. Он совершенно потерян.

– А вы, Господа? – обращается Ар-Нель к толпе. – Среди вас ведь только честные бойцы, верно? Нет предателей? Вы бросили бы брата? Друга? Не приняли бы его калекой или женщиной?

Волки вопят, кто-то выдёргивает меч из ножен:

– Львёнок Льва, я с тобой!

– Будут битвы? Будут?

– Мы покончим с ложью, – говорит Анну. – Битвы будут.

– Уважаемый Господин Хотуру, – говорит Ар-Нель сердечно, – отпустите деревенских Мальчиков домой. Они, их родители и их дети будут благословлять ваше имя, поверьте мне.

Раньше, чем сам Хотуру успевает среагировать, его сын спрыгивает с помоста, обнажая кинжал. Он подходит к ошалевшим мальчишкам и режет верёвки. Мальчишки переглядываются – и грохаются ниц. Ар-Нель проскальзывает сквозь толпу к ним, садится рядом на корточки:

– Скажите мне, – говорит он, поднимая одного из них за плечи, – вы будете благодарны Господину, который справедлив к вам?

– Ты – посланец Творца, – шепчет парень. Слёзы текут у него из глаз.

Его друг вскакивает, делает несколько быстрых шагов и преклоняет колени перед помостом – его лицо подвижнее и живее, он, кажется, уже смекнул, что надо делать.

– Львёнок, да продлит Творец твои дни во сто крат, – говорит он с восхищением, которое усиливает искренность радости, – этот чужой парень, этот язычник, он верно тебе сказал! Мы будем за тебя молиться, наши дети, наши внуки, мы соседям расскажем…

Хотуру поражён. Мальчишка кланяется земно.

– Ты был прав, кажется… – бормочет Хотуру.

– Я готов верить в истину, – говорит Ар-Нель воодушевлённо. – Я хочу принять вашу истинную веру. Уважаемый Господин, мы вернём миру истину, страсть и битвы, правда?

– Эй, – говорит волк коленопреклонённым деревенским, – брысь отсюда!

Кто-то открывает ворота. Мальчишки удирают, взявшись за руки. Волки свистят им вслед и хохочут. Девочки Анну смешались с толпой. Случается момент общего экстаза, всем хочется вина, драться и петь песни, Анну и сын Хотуру обнимают Ар-Неля – и он не возражает, Юу рубится на палках с кем-то из волков, а куда делся бесплотный священник-Наставник со своими служками, я за всей этой суетой не заметил.

Это нехорошо.

– Эткуру, – говорю я Львёнку, который ближе. – Надо бы закрыть ворота за запор.

Эткуру смотрит на меня, улыбаясь. Машет рукой, отмахиваясь от тревожных мыслей, как от мух.

– Кому понадобится – тот всё равно их откроет, – говорит он. – Или найдёт другой способ смыться. Но знаешь, Ник, Анну обо всём позаботится. Он умный, он ведёт себя спокойно – значит, он обо всём уже подумал.

– Я не буду спать этой ночью, Учитель, – говорит Ри-Ё мне в самое ухо.

– Вот безумие! – смеётся Ви-Э. – Ар-Нель, я тоже хочу принять истинную веру! Эткуру, ты же поможешь мне, миленький?

Северяне – закоренелые вольнодумцы, никому из лянчинцев и в голову не приходит, что в такие вещи можно играть. Шуточки наших скептиков принимают всерьёз; южане вообразили, что обратили «упрямых язычников» в истинную веру – и сами обрели откровение.

Новообращённые во многих человеческих культурах воспринимаются избыточно серьёзно.

Во двор вытаскивают глиняный сосуд с вином – вместимостью литров в тридцать. Волки Хотуру режут коз. Форменный импровизированный праздник – напряжение между девочками и волками сошло на нет, волки, девочки и Львята передают друг другу круглые оловянные чаши, толкаются и хохочут. Крутые кудряшки шальной девчонки, отросшие по плечи, перевязывают чёрной «банданой» – и она рубится на палках с юным волчонком под хохот и свист его старших товарищей. Девчонка хорошо повоевала, волчонок войны ещё не видел – она выбивает его оружие в три удара. Он возмущается, она возвращает ему палку – и снова выбивает в три удара, и волки смотрят восхищённо, горящими глазами, а девчонка улыбается победительно и поглаживает пальцами короткий светлый шрам на скуле…

Этот шутливый спарринг очень многое решает и меняет.

– Тхонку, тебя женщина победила! – потешаются волки, но Тхонку и не думает лезть в карман за словом.

– Это не женщина… в смысле, не рабыня какая-то там! Это – мой бывший старший брат, да ещё и воевавший! – говорит он важно. – Разве Творец покарает того, кого брат учит сражаться? Ведь новичок всегда проиграет ветерану…

– Хитрый шакалёнок! – смеётся девчонка, толкает его в плечо и протягивает чашу с вином.

И всё.

Запреты и недоверие ломаются с треском.

К вечеру лянчинцы – и здешние, и наши – пьяны в хламину, весело злы, накручены и испытывают друг к другу чувства, далёкие от братских.

Пьяный Мингу, сын Хотуру, рубится с трезвым Юу, огребает палкой по лбу, хихикает, трёт шишку и упрашивает Юу остаться или взять его, Мигну, с собой. Юу снисходителен и ироничен – пытается подражать Ар-Нелю, но не говорит ничего по-настоящему злого – Мингу ему симпатичен и смешон.

Под навесом, где горят плошки и роится поющая мошкара, Хотуру пьёт с Эткуру, стараясь не смотреть на нетатуированное и открытое лицо Ви-Э, перебирающей струны тень-и рядом со своим господином. Улыбается умильно, почти заискивающе, говорит:

– Львёнок Льва, ты ведь и сам понимаешь, что мальчишкам нечего делать тут, в этой дыре, когда войны с Кши-На может и не быть… да и какие из кшинассцев трофеи! Хрупки, ломаются… не знаю, каким чудом ты взял такую – другим-то не везёт. Да ну! Прайд всегда смотрел на юго-восток – ты, Львёнок Льва, замолви слово там, в тени Престола, а? Возьмёшь ли его… на юг?

– Кши-На… гибкий клинок, – мурлычет Эткуру, гладя волосы и плечи Ви-Э, наплевав на обычаи и этикет Лянчина. – Для верной руки… Мы с кшинассцами весь мир уложим в пыль, если все будут блюсти договор… И твой сын… он мно-ого увидит… Такие победы… Ты пожалеешь о своём возрасте, брат!

– Рано, миленький, рано, – пытается предостеречь Ви-Э, но мало кому удавалось заткнуть Эткуру, когда он под газом. Глаза у Пятого Львёнка горят, он смотрит в темнеющие небеса, улыбается мечтательно.

– Видишь, Хотуру – я и северян могу убедить в чём угодно! Весь мир будет наш – истинная вера, совсем истинная, без лживых бредней всякой продажной дряни…

Хотуру пьёт, кивает. Вечер пахнет свежо и сладко, яблочным запахом весенних южных сумерек. Небо наливается лиловыми чернилами близкой ночи. Двор заполняют длинные тёмные тени, волки зажигают факелы, лица в мечущемся факельном свете становятся нежнее, бои похожи на танцы.

Дерутся и обнимаются. Пытаются выяснять отношения. Шутливые поединки заводят южан сильнее, чем северян – и южане не знают, что делать с этим возбуждением, у них нет опыта. Пытаются справляться, как могут.

Наш Олу, с отличным фингалом, украшающим одухотворённую страстью физиономию, прижал плечами к стене девочку с чёлкой, в проклёпанной сталью куртке, закрывающей грудь, как кираса, говорит жарко и умоляюще:

– Келсу, я… я тебя рабыней не считаю, ты не думай. И… не я тебя резал, это не против Завета… Я всех своих девок продам, раздам… честное слово… ради тебя…

Келсу не отталкивает его, но и только. Говорит с улыбкой печальной и циничной:

– Отпусти меня, Олу. Твои трофеи – товар: «Продам, раздам!» Знаешь, я хочу держаться подальше от братьев… лучше уж северяне. Лучше уж быть бесплотным, лучше всю жизнь жить одной, лучше не оставить ни детей, ни следа… но чтобы никто не предал.

Обветренная физиономия Олу кривится как от сильной боли.

– Прокляни меня Творец, я братьев не предавал, Келсу!

– Я не брат.

– Я тебя хочу!

– Это грешно. Это действительно грешно – называть себя братом, обещать луну с небес, ночью взять, а к утру корчить из себя праведника… Так и язычники не поступают.

– Я не знаю, как тебе доказать, – говорит Олу, и я вижу на его щеке блестящую влажную полоску. – Ты же не поверишь, что я не стал бы утром…

– Докажешь в бою… если не передумаешь, – режет Келсу и легко высвобождается из рук Олу. Уходит – и Олу с тоской смотрит ей вслед, а потом идёт пить: хозяева притащили шестой кувшин.