Текст книги "Прогрессоры (Лестница из терновника-3)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Да не торопись ты… а никудышники?

Илья вздыхает.

– Нормальное человеческое изуверство. Природа подсказывает нам: после обрезания должно последовать спаривание, иначе – зачем обрезали? А люди отсекают бедолаге все возможности, это – своего рода блокирование негодного генетического материала. Негодяй – ну, скажем, с точки зрения общества или с точки зрения конкретного индивидуума, размножаться не должен. Но и твой никудышник – не кастрат, ни физически, ни психически. Он, с некоторой долей приблизительности, может быть уподоблен женщине, которая не может родить и испытывает трудности интимного плана. Вроде вагинизма. Конечно, операция часто вызывает застой везде и не добавляет привлекательности… Но – человеческое общество, что поделаешь. В разы терпимее, чем земное, кстати.

– Поэтому они так легко вписываются, – говорю я. – Смиряются. И ведут себя так естественно. Ты к этому клонишь?

– Ты понаблюдай, как играют дети, – говорит Илья. – Нянчатся с младшими, со зверушками… у маленьких есть куклы. Чем старше – тем агрессивнее, Время же приближается. И сдаётся мне, что слово «мальчик», которым вы переводите это словечко на всех языках, которое означает ребёнка, на самом деле адекватно слову «дитя». Очень по-русски и очень точно.

– Дитя. Да, – говорит Кирри. Он смотрит в лицо Ильи снизу вверх, запрокинув голову. – Илья знает всё-всё. Что внутри у людей. Что внутри у зверей. Что внутри у гор. Я же сказал: он – божество.

Илья перебирает его косы с самодовольным видом.

– Вот слушай, что тебе Кирюша говорит. Он со мной давно знаком.

– Ну да, – говорю я. – Он вправду умница. Он отлично понимает русский язык и владеет им мастерски. Профессиональную терминологию он тоже понимает. В частности, он в курсе, что ты – существо другого биологического вида. Правда? – спрашиваю я у Кирри.

Он отводит взгляд. Говорит, слегка смущаясь:

– Конечно, другой. Он другой, и ты другой. И все вы таковы, земляне. Родился таким – не станешь другим. У вас с Ильёй внутри нет места для будущего ребёнка, пусто. У ваших женщин… – и запинается.

– Я понял. И чем ты занимаешься?

– Смотрю в прошлое, – в тоне Кирри слышится нотка тихой, глубоко скрытой печали. – Делаю препараты из старых костей, что лежат под горами – чтобы Илья мог представить себе предков моего народа. Тех, что жили страшно давно. Почти животных, но уже людей. Ты знаешь, как они жили, Николай?

Кирри садится, подтягивает к себе колени, обхватывает их руками. Илья снова кладёт руку ему на плечи – и Кирри опирается на него спиной, со странным лицом, отрешённым, почти печальным.

– Они жили в каменной пещере, вон там. В пещеру ведёт узкий лаз, который был засыпан пятьсот лет назад… Я видел место, где жгли костёр. Много, много лет. Сто, двести, триста лет – на одном месте. Угли… Так скудно и просто… у них были ножи из вулканического стекла, в форме листа зонтик-дерева… и, знаешь, они лепили горшки. И всё, можно сказать. И делали себе бусы из панцирей жуков. Очень древние и простые люди, с зубами, как у диких зверей, с лицами… грубыми, как у зверей. Но люди. Илья хочет их изучать. И я. Они… родня мне. Когда я думаю о них, у меня болит внутри – как за близких. Как они жили, как умирали… их души – моя душа.

Кирька глядит на меня, и я никак не могу понять смысла его взгляда. Только тяжело описуемое напряжение, непокой. Мне мерещится даже мольба. А Илья с благодушной миной гладит его по плечу, откидывает косы, улыбается…

– То есть, тебе нравится на станции, да? – говорю я. – Тебя захватила работа? Ты благодарен Илье?

Кирри бросает на Илью быстрый взгляд и опускает глаза.

– А как ты думаешь, дружище, – говорю я, – что будет потом?

– А что будет? – отвечает за него Илья. – Идти ему некуда, да и вряд ли он захочет – обратно, в своё племя. Он у нас чистенький, привык к интересной работе, к хорошей жизни, сладкое любит, как маленькая девочка – что ему, возвращаться козам хвосты крутить? Я его учу; может, в университет поступит года через три-четыре. На ксеноантрополога, на биолога…

Кирька обхватывает себя руками. Оэ…

Илья, конечно, невероятно осведомлён по части биологии нги, но по части их психики…

– Кирри, – говорю я, – хочешь Землю посмотреть?

Он улыбается, но несмело, с ощутимой изнанкой.

– Конечно. Мне бы так хотелось увидеть сказочный город, – говорит он тихо и грустно. – Я хотел увидеть Чангран… только не получилось. Из-за прыгуна. Теперь я хотел бы увидеть город Ильи. Город Новгород. За небом.

Его глаза влажны. Илья треплет его по голове.

– Ещё увидишь, зайка. Закончим работу – я тебе всё покажу.

– Ты сильно рисковал, когда вышел взглянуть на лянчинцев, – говорю я. – Война грядёт. Ты ведь понимаешь, что тебя не убили по чистой случайности?

– Это правда, – сказал Илья. – Я же тебя просил…

Кирри опускает ресницы.

– Не ругай его, – говорю я Илье. – Ты вышел посмотреть на воинов, Кирри, да? На «людей земных», не таких, как мы, обычных? Ты скучаешь?

Слеза соскальзывает из уголка глаза. Кирри стирает её кончиками пальцев, отвернувшись от Ильи. Молчит.

– Боишься, что Илья сочтёт тебя неблагодарным? – продолжаю я. – Любишь его, интересуешься его работой – но тоскуешь?

Кирри поднимает взгляд. Слёзы текут уже откровенно.

– Я неблагодарный, – говорит он хрипло. – Я люблю Илью, да, но я так тоскую по людям… Я никогда не стану взрослым.

– Это почему? – искренне удивляется Илья. Поворачивает голову Кирри к себе. – Ты во Времени, тебе уже почти восемнадцать. Ты уже, можно сказать, взрослый. Ты чего ревёшь, не надо плакать, зайка…

– Нет, – медленно говорит Кирри. – Я, как ты сказал, «дитя». И всегда буду «дитя». Я всегда буду исполнять приказы взрослых. Настоящих. Ты не такой, как взрослые люди земные, ты почти божество… с тобой легче, потому что ты – не человек. Я всегда буду выполнять твои приказы… Но иногда мне хочется умереть.

Илья ошарашен.

– Прости, старина, – говорю я. – Кирьку я у тебя забираю. А ты – связывайся с орбитой, здесь пора сворачивать работу и консервировать оборудование. Рассекреченный объект.

– Слушай, Николай, – говорит Илья, – ты себя ведёшь, как средневековый тиран! Профессиональная деформация личности?

– Кирри, – говорю я, – пойдёшь со мной? С воинами? Обратно к людям?

Ух, какое лицо! Неземное сияние надежды!

– Илья не захочет… Да, я пойду.

– Тебе ведь придётся всё забыть, – говорю я жёстко. – Обратно, в свой век, дикий и непростой. Ни чистоты, ни сладостей, ни лекарств от всего на свете…

Кирри качает головой.

– Я много понимаю, – говорит он. – Есть вещи, которые не надо забывать. Я могу лечить людей… и я хочу рассказать о старых костях. Как легенду – ведь так можно? Но если ты запретишь – я промолчу. Просто – вернусь домой. Там – мой дом.

Илья смотрит на Кирри отчаянными глазами. Плохо дело.

– Собирай вещи, – говорю я Кирри. – И сними эту футболку, она мне не нравится. Я потом проверю, что ты взял.

Кирри вспыхивает изнутри, кивает, убегает. И я спрашиваю:

– А что общего между QH-хромосомами нги и XX-хромосомами земной женщины, а, господин палеонтолог?

– До третьего месяца… – начинает Илья и перебивает сам себя. – Ну какого, скажи, какого ляда ты его сманил?! Он – талант же! Что ему делать в этих ваших тёмных веках?! Знаешь, ни одна женщина бы не отказалась от нашей жизни – чисто, спокойно, благополучно, всё для неё и всё для ребёнка, если будет ребёнок… Я бы забрал её…

– Илья, – говорю я тихо, – ты понимаешь, что шансов нет?

– Земля же, – говорит Илья беспомощно. – Гормональная терапия… генетическое программирование… даже искусственное оплодотворение… она была бы счастлива… Я бы всё сделал, чтобы она…

– Нет, – говорю я.

– Я же видел его анализы на уровень гормонов! Он ниже уровня местного альфы, намного! Всё равно Кирька будет женщиной! Да он, в сущности, и так… почти… ты видел…

– Нет, – говорю я. – Он хотел, чтобы его убили люди его народа. Чтобы не мучиться с нами. Конкретно – с тобой. Он до сих пор не сбежал только потому, что он тебе обязан.

– Кирька меня любит, я уверен, – говорит Илья упавшим голосом.

– Да, – говорю я. – Как того, кому обязан жизнью. Хочешь, чтобы возненавидел, как насильника?

Илья зажмуривается и трёт виски.

– Лучше помоги мне собрать хорошую аптечку, – говорю я. – Она мне очень пригодится. Нельзя так смотреть на ксеноморфов, Илья, прости.

Он садится. Смотрит в пол.

– Собирай сам. Не могу. Что ж ты сделал, этнограф… будь ты неладен…

И тут в комнату влетает Кирри. Быстренько собрался. Вместо пластиковых заколок – ленточки, вместо КомКоновской футболки – простая чёрная. На шее – шнурок, на котором висит просверленный окаменевший панцирь доисторического жука. Кирри босой. Из вещей у него при себе – только обсидиановый нож.

И говорит:

– Прости меня, Илья. Я собрался, Николай. Можно идти.

* * *

Не то, чтобы Ри-Ё не поверил Учителю. Он поверил, просто не умел верить слепо.

Учитель мог ошибаться. Ему могли солгать. Тот, ведьмак под горами, мог оказаться чернокнижником или ещё какой-нибудь злобной мерзостью – Учитель редко принимал во внимание саму возможность зла.

И Ри-Ё не мог спать.

Анну, которого после драки в Хундуне хотелось называть Уважаемым Господином Анну, тоже не мог спать. Сидел у крохотного костерка, даже не отмахивался от ночной мошкары, смотрел в еле живой огонёк. Думал о Господине Ча, тут и спрашивать не надо. Наверное, ещё о будущем походе, о том, как там всё сложится, в южной столице Чангране – но уж точно о Господине Ча тоже.

Возможно, без Господина Ар-Неля Уважаемому Господину Анну будет гораздо тяжелее победить.

Ри-Ё не заметил, когда Господин Ча пропал и что с ним случилось. Он и синих стражей не видел – не обратил внимания. Глазел на всякую ерунду – он не наблюдателен, вот что. Для настоящего солдата это нехорошо. Таким цепким и оказывающимся в нужном месте в любой нужный момент, как Кору, Ри-Ё, похоже, никогда не стать.

И, вдобавок, пока не получалось стряхнуть с себя смерть смазливого лянчинца, меч, вошедший ему между рёбер, тускнеющие глаза его, в которых, кроме боли, уже ничего не было – ни глупости, ни злости, ни похоти, ни мерзкого любопытства… Тяжело убивать людей, даже последних мерзавцев. Хорошо, что тут же вспоминалась и маленькая женщина у Учителя на руках – золотисто-смуглая, как все южанки, с громадными глазищами агатового цвета. Никогда не была она солдатом. Вот Лотхи-Гро и Нодди – военнопленные, сразу видно, а та крохотная женщина, совсем молоденькая, точно солдатом не была. Какие-то гады забрали из разрушенного города ребёнка, только-только вступившего во Время – видно же. Если так – то поделом сволочам.

Жаль, что Ри-Ё никогда не увидит малыша, который у неё родится. Было бы здорово подарить ей крохотный ножик на красной ниточке, для защиты ребёнка от зла – но ещё неизвестно, что будет завтра, и можно ли загадывать на такие дальние времена…

А Лотхи-Гро очень Ри-Ё понравилась. Она была сильная и весёлая, не красавица – но хотелось улыбаться в ответ на её улыбки, даже сейчас, когда лицо её разбито и старые раны мешают ей двигаться быстро. Ри-Ё мазал её раненое колено бальзамом Учителя Ника, тем самым, которым Учитель ему самому лечил раны – и ей тоже явно помогло: на верблюда Лотхи-Гро взлетела, как ласточка.

С этими женщинами Ри-Ё оказалось очень легко общаться: они были, как и он сам, чужие в Лянчине, но не стеснялись говорить на лянчинском языке с ужасными ошибками – Ри-Ё как-то исподволь начал им подражать. Нодди говорила: «Зной – он день, ночь – зной нет!» – и Ри-Ё понимал, даже рисковал ответить: «День – много-много… долго. Ночь – будет? Я думать – нет!» – вызывая бурное веселье и лянчинцев, и самой Нодди. Куда-то пропал замок, который закрывал Ри-Ё от попыток заговорить с южанами – это было очень здорово.

Если бы только не случилась беда с Господином Ча… Если бы только Ри-Ё был наблюдательнее и догадался бы обратить внимание на этих синих, кто бы они ни были… Кто знает, чем они отличались от прочих лянчинцев? Синей одеждой? Так её носят многие жрецы их Творца – поди догадайся, кто просто жрец, а кто – убийца из людей этого Синего Дракона! Не назовут доброго человека Синим Драконом.

Дракона Ри-Ё показала Нодди. Ну и жуткая же тварь: длиной с человека, вся покрыта сизой корой, как окаменелое дерево, пасть с клыками в два ряда, когтистые лапы враскоряку – проследила за отрядом угрюмым стеклянным взглядом и скрылась за песчаной дюной. Что за личность можно сравнить с такой зверюгой – сразу понятно. Ри-Ё жалел Господина Ча – и сочувствовал Господину Анну.

И было заметно, как аристократы устали. Как Господин Л-Та облизывает губы и смотрит на флягу, как Принц Элсу тяжело дышит и то и дело проводит рукой по лбу, то ли пот смахивая, то ли головную боль… Принца Эткуру смешила Ви-Э – и он был доволен собой после драки на базаре в Хундуне, но Ри-Ё всё равно казалось, что Принц Эткуру устал и встревожен. А самому Ри-Ё не нравилась пустыня – от холода укутаешься в плащ, а от такого пекла – куда денешься? – и хотелось уже в бой после бесконечного пути.

Чтобы всё решилось раз навсегда. Посольство – так посольство, война – так война.

А тут ещё это явление ночью. Пустынная нечистая сила.

Ри-Ё слышал, как люди Господина Анну сообщили ему, что Учитель и дикарь подошли к скале и вошли внутрь камня. Не удивился особенно: пусть южане удивляются, а мы знаем – Учитель многое может, это – горская наука, возможно даже – слегка магия. Но взволновался: мало ли, какая гадость живёт тут у них под горами.

Спустя некоторое время Господин Анну заметил, что Ри-Ё не спит. Позвал его к себе и принялся расспрашивать. Господин Анну прилично говорил на языке Кши-На, и Ри-Ё не видел смысла врать или что-то скрывать: в конце концов, ничего тайного, бесчестного или непорядочного его Учитель никогда не делал. Рассказывать пришлось довольно долго – и к концу рассказа Господин Анну, как будто, слегка успокоился. Ри-Ё это обрадовало.

В обществе Господина Анну Ри-Ё чувствовал себя увереннее. Не стеклодувом, ремесленником, сунувшимся, куда его не звали, а солдатом – рядом с опытным командиром. И рассказывая Господину Анну об Учителе, Ри-Ё непонятным образом окончательно успокоился – будто сам себя убедил, что Учитель, проникший в суть множества тайн Природы, просто так сгинуть не может. Он даже задремал, сам этого не заметив – и проснулся от громких звуков и неожиданной прохлады уже ранним утром, когда над пустыней вставала хрустальная, белёсая и розовая заря.

Солдаты Господина Анну седлали верблюдов, наскоро запивали водой из родника здешний хлеб – странный хлеб, тягучий какой-то, но довольно вкусный – и вообще, собирались в дорогу. А Учитель, как ни в чём не бывало, капал в медный котелок цветные жидкости из крохотных стеклянных сосудов – настои горных трав, конечно – потом долил туда родниковой воды и протянул Принцу Элсу.

Кору и никуды… в смысле, телохранитель Принца Элсу, который не мужчина, переглянулись.

– Не бойтесь, – сказал Принц Элсу и улыбнулся. – От трав Ника мне всегда становилось легче. Честное слово, Кору, это не отрава.

И тем не менее, Кору взяла котелок и отпила незаметный глоток.

– Жива? – спросил Учитель, и рассмеялись все, кто оказался рядом, но Кору ни капли не сконфузилась, просто передала котелок своему Принцу.

А Учитель повернулся к Ри-Ё и сказал:

– Не хотел тебя будить до последней минуты. Знаю, что ты не спал полночи, верный страж. Видишь: всё в порядке.

Но оно было не очень в порядке. Темнокожий дикарь со своими косичками, бесстыжая пустынная нечистая сила которая незаметно прокрадывается мимо караулов и ходит среди ночи по ногам добрым людям, мазал бальзамом Ника колено улыбающейся Лотхи-Гро.

При свете он выглядел менее нечистой силой, чем ночью – но всё равно, если бы Ри-Ё, как лянчинцы, верил в пустынных демонов, сходу решил бы: вот, оно самое и есть. Нодди – настоящая дикарка, а этот – поддельный.

Про нори-оки Ри-Ё уже слышал от лянчинцев. Дикари, кочевники, живут в кибитках на колёсах, пасут коз, питаются какими-то убогими травами да козлятиной – грязь и варварство, конечно. Даже Нодди считает, что Лянчин – сплошной свет разума по сравнению с дикой жизнью в пустыне. А этот – он не на дикаря, а на аристократа был похож, красивым лицом, чистым и нежным, хоть и тёмным, и умными глазами, и гривой безупречно чистых волос, заплетённых в множество косичек, и осанкой как у князя…

Но у дикарей никаких аристократов нет.

Видимо, и вправду его учил отшельник святой жизни. Может быть, даже родич Учителя.

Ри-Ё ощутил нечто вроде ревности. Ну и оставался бы здесь, в горах, в скиту, или как это называется – а не лез бы в дела, к которым не имеет отношения.

– Это – Кирри, – сказал Учитель. – Сведущ в лечении ран, так что пригодится нам. Кирри, – сказал он по-лянчински, – это – Ри-Ё, мой друг. Он с севера, из страны, называемой Кши-На.

Кирри встал, вытирая с рук остатки бальзама и взглянул на Ри-Ё – восхищённо, никак не меньше.

– Ты расскажешь мне про северные города? – спросил с надеждой.

– Плохо говорить лянчинский, – отрезал Ри-Ё нарочито грубо, чтобы этот тип, сохрани Небо, не заподозрил его в смущении.

– Я быстро научусь вашему языку, – сказал Кирри, и не подумав обижаться. – Я быстро всему учусь. И ещё – я тебя понимаю.

– Ри-Ё, поговори с Кирри, пожалуйста, – сказал Учитель. – У него было не так уж много собеседников за последние годы.

Тут Уважаемый Господин Анну возмутился, что все сидят, как пришитые, вместо того, чтобы отправляться в путь, и верблюды поднялись с песка, а отряд за несколько минут выстроился в походный порядок – и верблюды Ри-Ё и Кирри оказались в этом строю достаточно близко, чтобы можно было разговаривать.

День ещё только начинался, и пустыня не успела раскалиться добела – Ри-Ё решил поговорить, раз об этом просил Учитель. И отвлёкся от разговора лишь, когда с удивлением заметил, что тени уже уползли под животы верблюдов.

Кирри – дикарь, аристократ, воспитанник знахаря – оказался куда более странным парнем, чем Ри-Ё подумал вначале. И интересным.

Начать с того, что невозможный лянчинский язык вдруг превратился в общее развлечение, в словесный спарринг, похожий на игру в шарады:

– Этот печной пусть…

– От «печь»? Испечь? Печёный хлеб? Север спёкся?

– Да. Пекло. Но я другое… Под ноги верблюд – как? Вот – то?

– Песок. Пусть?

– Путь. Да?

В этой детской игре Ри-Ё вдруг увидел столько родного – с поправкой на звук чужого языка – что вся досада на Кирри испарилась сама собой, и звать его нечистой силой перехотелось. И – всё-таки не был Кирри дикарём. Не бывает таких дикарей. И экзотическая красота, и небрежная изысканность манер, и речь – с изящным подтекстом даже в игре с еле понимающим язык, и недикарская сдержанность, и разум, отточенный в месте, очевидно, сильно отличающемся от козьего пастбища – всё это неизбежно вело в аристократию, в тот статус, который был высоковат даже для самого Ри-Ё.

– Ты умеешь писать? – спросил Ри-Ё, уточняя собственные ощущения.

– Что? Умею… что?

Верблюды шли размеренным неторопливым шагом – проверить показалось так просто… Ри-Ё протянул руку – и Кирри готовно подал ладонь, тёмную, но узкую и без мозолей, с ровными чистыми ногтями. Ну да, подумал Ри-Ё, дикаря издалека видно – и начертил на внутренней стороне его ладони знак «кей».

Руку ожидаемо отдёрнули с нервным смешком:

– Писать. Пишут на…

– На…

– На бумаге. И ещё на… – Кирри снова рассмеялся с беспомощным жестом. – Я не смогу это объяснить на лянчинском. И на нори-оки не могу. Только словами чужих.

– Чужих?

– Как Ник. Как Илья. Как другие, – странная улыбка. – Полубоги. Почти люди.

– Почти?

– Поговорим потом. Когда будешь хорошо понимать. Ты ведь будешь?

– Я буду, – «Я буду, – подумал Ри-Ё. – Вывернусь, но сделаю всё возможное, чтобы в беседе не было нелепых пауз. И выясню – что ты такое, что такое тот, отшельник в горах среди пустыни, и как ты представляешь себе, что за явление мой Учитель». – Давай дальше. Пишут…

– Слова? Словами? Послание? Письмо? Или…

– Что?

– Книги. В книгу. То, что видят. Сказку. Легенду…

Ты умеешь писать, думал Ри-Ё. Ты умеешь читать. Ты умеешь исцелять раны. Возможно, ты умеешь ещё что-нибудь, выше доступного простым смертным уровня. Что ты делаешь? Сочиняешь стихи? Разговариваешь с камнями? Предсказываешь будущее? Угадываешь прошлое? Чему тебя научили родичи моего Учителя?

– Ты воевал? – вдруг вырвалось у Ри-Ё.

Кирри чуть помедлил с ответом.

– Нет. Не успел. Я даже не дрался. Это плохо?

Ри-Ё отрицательно мотнул головой, думая, что кое в чём у него, пожалуй, есть преимущества: он дрался, он дрался по-настоящему, он – подтвердил сам себя. И ощутив-таки себя на высоте положения, Ри-Ё весь день был страшно занят. Он почти не замечал убийственной жары, забыл о воде, забыл о войне, забыл о союзниках – он учил лянчинский язык, он разговаривал с самым загадочным парнем из всех, кого ему приходилось видеть. И ещё: Ри-Ё был уверен, что нравится Кирри.

Вот этой живой статуэтке из тёмного матового стекла. Аристократу песков, владеющему тайным знанием. Нравится. Вполне достаточно, чтобы о многом забыть.

А Учитель только улыбался, когда Ри-Ё смотрел на него. И время неслось галопом, быстрее, чем неторопливые флегматичные верблюды. Местность вокруг потихоньку менялась: горный хребет уползал на северо-запад, пески плавно перешли в каменистую растрескавшуюся почву, почти такую же безжизненную, как пески – но на этой полумёртвой земле всё-таки кое-где виднелись деревья – с толстым прямым стволом и широченной, как зонтик, прозрачной кроной из бесчисленных тонюсеньких веточек, дающей прозрачную тень. Ри-Ё надеялся на спокойный вечер, когда отряд остановится на ночлег, когда можно будет отдохнуть от несносной дневной духоты, от верблюда, от пыли, забивающейся, куда только возможно – и под каким-нибудь предлогом приложить ладонь к ладони Кирри – вроде бы, ничего не собиралось происходить.

Но произошло.

Здесь, на плоской, как доска, равнине, видно было, сколько хватало глаз. И отряд, поднимающий пыльное облако и направляющийся как раз навстречу, Уважаемый Господин Анну и его люди заметили очень и очень издалека. Наверное, как и те, другие – не путники какие-нибудь, не странствующие торговцы с товаром, а целая армия, не иначе: приближающиеся всадники выглядели как тёмная волна, катящаяся по пустыне.

– Сейчас будет бой? – спросил Кирри, и Ри-Ё честно ответил:

– Не знаю.

Господин Анну остановил отряд. Принцы подъехали к нему ближе, и Принц Эткуру надменно сказал, что не пристало Львятам Льва опасаться в Лянчине кого бы то ни было, но Принц Элсу возразил, насколько Ри-Ё смог разобрать:

– Мне надо опасаться Льва Львов. Волки движутся со стороны Данхорета – кто знает, какой они получили приказ.

– Их больше, – сказала Кору. – Намного больше.

– Это мои люди, – сказал Господин Анну глухо. – Больше некому. Нам надлежит встретиться, к чему бы эта встреча ни привела.

Принц Эткуру вздёрнул подбородок, и в глазах у него загорелся злой огонёк, а Принц Элсу переглянулся с Кору, и было видно, что им хочется обняться, потому что они не знают, удастся ли им ещё когда-нибудь коснуться друг друга – только обстановка смущает. А Господин Л-Та и Дин-Ли просто смотрели вперёд, щурились от солнца и, видимо, ждали, к чему придут Принцы. Ждали спокойно – по крайней мере, так выглядели.

И Господин Анну махнул рукой, приказывая всем двинуться вперёд.

Вот тут-то те, другие, и подняли штандарты – свои, лянчинские штандарты, синие, с белой звездой и ещё какими-то знаками. А двое людей Господина Анну, которые сопровождали его ещё из Тай-Е, радостно завопили:

– Львёнок, командир, это же наш штандарт!

И Принц Элсу сказал:

– Что-то мне подсказывает, что они подняли бы знамя Прайда, если бы считали нас предателями.

А Господин Анну улыбнулся впервые с Хундуна и сказал:

– Это мой Хенту, вот что это. И просто удивительно, как мы вышли друг к другу, так точно и верно.

Тем временем тот, другой отряд приближался – и Ри-Ё увидел, кто у них в авангарде. Там и вправду был телохранитель Господина Анну, по имени Хенту, там были незнакомцы с суровыми лицами южных воинов – и ещё там были женщины. Впереди, вместе с Хенту и его боевыми друзьями, Ри-Ё увидел трёх лянчинских женщин в мужской одежде – «сестёр», «волчиц» – а среди них была женщина из Кши-На.

Вот что было самое удивительное.

Она ехала на боевом верблюде рядом с Хенту, светлокожая и светловолосая, в белой шёлковой рубахе и корсаже поверх неё, с платком, повязанным на бёдрах, как у женщин-солдат, как боевая подруга лянчинцев или символ их новой веры – и Дин-Ли за плечом у Ри-Ё радостно сказал:

– Госпожа А-Рин, вы видите, Вассал Ник?! Она обещала – и она здесь!

А Учитель молчал и смотрел во все глаза, будто Госпожа А-Рин упала в пустыню прямо с выгоревшего южного неба.