Текст книги "Положение человека в Космосе"

Автор книги: Макс Шелер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Как я уже сказал, у животного нет и мировогопространства. Собака может годами жить в саду и часто бывать во всех его уголках – она никогда не составит себе целый образ сада и независимого от ее тела размещенияего деревьев, кустов и т. д., какой бы величины ни был сад. У нее есть лишь меняющиеся вместе с ее движениями пространства окружающего мира,которые она не способна скоординировать с целостным пространством сада, независимым от положения ее тела. Причина в том, что она не в состоянии сделать свое тело и его движения предметом,включить положение своего тела как изменчивый момент в созерцание пространства и научиться как

[59]

бы инстинктивно так считаться со случайностью своего положения, как это может делать человек, не прибегая к помощи науки. Это достижение человека – лишь начало того, что он продолжает в науке. Ибо в том и состоит величие человеческой науки, что в ней человек научается во все большем объеме считатьсяс самим собойи всем своим физическим и психическим аппаратом, как с чуждойвещью, находящейся в строгой каузальной связи с другими вещами, а тем самым может получить образ мира, предметы которого совершенно независимыот его психофизической организации, от его чувств и их пределов, от его потребностей и заинтересованности в вещах, они остаются постояннымипри изменении всех его положений, состояний и чувственных переживаний. Только человек – поскольку он личность – может возвыситься над собойкак живым существом и, исходя из одного центра как бы по ту сторонупространственно-временного мира, сделать предметом своего познания все,в том числе и себя самого.

Но этот центрчеловеческих актов опредмечивания мира, своего тела исвоей Psyche ^*не может быть сам «частью» именно этогсЖ мира, то есть не может иметь никакого определенного «где» или «когда»,– он может находиться только в высшем основании самого бытия. Таким образом, человек — это существо, превосходящее само себя и мир.В качестве такового оно способно на иронию и юмор, которые всегда включают в себя возвышение над собственным существованием. Уже И. Кант в существенных чертах прояснил в своем глубоком учении о трансцендентальной апперцепции это новое единствоcogitare ^{* *}– «условие всего возможного опыта и потому также всех предметов опыта» – не только внешнего, но и того внутреннего опыта, благодаря которому нам становится доступна наша собственная внутренняя жизнь. Тем самым он впервые возвысил «дух» над„Psyche" и категорически отрицал, что дух – это лишь функциональная группа так называемой душевной субстанции, обязанная своим фиктивным признанием лишь неправомерному овеществлению актуальногоединства духа.

Тем самым мы уже обозначили третьеважное определение духа: дух есть единственное бытие, которое не

[60]

можетсамо стать предметом,и он есть чистаяи беспримесная актуальность,его бытие состоит лишь в свободном осуществлении его актов. Центр духа, личность, не является, таким образом, ни предметным, ни вещественным бытием, но есть лишь постоянно самоосуществляющеЛяв себе самом (сущностноопределенное) упорядоченное строение актов.Душевное неосуществляет «само себя»; оно является рядом событий «во» времени, который мы в принципе.можем наблюдать именно из центра нашего духа и который мы можем опредметитьво внутреннем восприятии и наблюдении. Чтобы быть личностью,,мы можем лишь самососредоточиться, но не можем объективировать это бытие. И другие личности как личности не могут быть предметами. Достигнуть участия в них мы можем, лишь осуществляя вслед за ними и вместе с ними их свободные акты, «идентифицируя» себя, как мы обычно говорим, с волением, любовью и т. д. какой-нибудь личности, и тем самым – с нею самой. И в актах упомянутого одного сверхъединичного духа (допустить его существование мы должны на основании неразрывной сущностной связи идеи и акта, если мы вообще допускаем реализующийся в этом мире порядок идей независимоот человеческогосознания и приписываем его самому перво-сущему как одиниз его атрибутов) мы можем участвовать лишь благодаря соучастию.Прежняя философия идей, господствовавшая со времени Августина, допускала „ideae ante res" ^*, «предвидение» и план творения мира еще додействительного бытия мира. Но идеи существуют не довещей, не вних и не послених, но вместес ними и производятся лишь вакте постоянной реализации мира (creatio continua) ^{* *}, в вечном духе. Поэтому и наше соучастие в этих актах, поскольку мы мыслим «идеи», не есть простое отыскание или открытие уже независимо от нас сущего и бывшего, но истинное со-порождениеидей и сопровождающих вечную любовь ценностей из перво-истока самих вещей.

III

Если мы захотим еще детально уяснить себе особенность, своеобразие того, что мы называем «духом», то

[61]

лучше всего начать со специфически духовного акта, акта идеации.Это акт, полностью отличный от всякого технического интеллекта. Проблема интеллекта была бы, например, такая: у меня сейчас болит рука, как возникла эта боль, как ее снять? Соответственно, установить это должна была бы позитивная наука. Но ту же самую боль я могу рассматривать и как примертого чрезвычайно редкого и удивительного сущностногообстоятельства, что мир этот вообщезапятнан болью, злом и страданием. Тогда я спрошу иначе: что же такое, собственно, сама боль,помимо того, что она здесьи теперьу меня —и каким должно быть основание вещей, чтобы было возможно нечто подобное – «боль вообще»? Величественный пример такого идеирующего акта дает история обращения Будды. Принц видит одногобедняка, одногобольного, одногоумершего, до этого же во дворце отца он много лет был лишен отрицательных впечатлений; но он сразу постигает эти три случайных, «здесь-и-теперь-так-сущих» факта как простые примерыпостижимого в них сущностного свойства мира. Декарт на кусочке воска пытался понять, что такое essentia ^*тела. Это именно те вопросы, которые ставит себе дух как таковой. Самые впечатляющие примеры вопросов такого рода дает математика. Человек способен отделить троичность как «количество» трех вещей от этих вещей и оперировать с «числом» «три» как самостоятельным предметом согласно внутреннему закону порождения рядатаких предметов. Животное не способно ни на чтоподобное. Таким образом, идеацияозначает постижение сущностныхформ построения мира на одномпримере соответствующей сущностной сферы, независимо от числа совершаемых нами наблюденийи от индуктивных заключений. Знание, которое мы получаем таким образом, имеет силу в бесконечнойвсеобщости – для всехвозможных вещей этой сущности, совершенно независимо от наших случайных чувств и вида и меры их возбудимости ^{* *}. Знания, которые мы получаем таким образом, имеют силу за пределаминашего чувственного опыта. На школьном языке мы называем их „a priori".

[62]

Эти. знания о сущности выполняют двевесьма различные функции. Во-первых, они дают для всех позитивных наук высшие аксиомы,указывающие нам направлениеплодотворного наблюдения, индукции и дедукции посредством интеллекта и дискурсивного мышления. Но для философской метафизики, конечная цель которой – познание абсолютно сущего бытия, они образуют, по меткому слову Гегеля, «окна в абсолютное».Ибо не может быть сведена к конечным эмпирическим причинам ни одна подлинная сущность, находимая разумом в мире,– ни сама она, ни существование(«нечто») такой сущности. Она может быть приписана лишь одномусверхъединичному духу как атрибут сверхъединичного сущего Ens a se ^*. Эта способность к разделению существования и сущности составляет основной признак человеческого духа, который только и фундирует все остальные признаки.Для человека существенно не то, что он обладает знанием, как говорил уже Лейбниц, но то, что он обладает сущностьюa priori или способеновладеть ею. При этом не существует «постоянной» организации разума, как ее предполагал Кант: напротив, она принципиально подвержена историческому изменению. Постоянен только самразум как способность образовывать и формировать – посредством функциона-лизации таких сущностныхусмотрений – все новые формымышления и созерцания, любви и оценки.

Если мй захотим глубже проникнуть отсюда в сущность человека, то нужно представить себе строение актов,ведущих к акту идеации.Сознательно или бессознательно, человек пользуется техникой, которую можно назвать пробным устранением характера действительности.Животное целиком живет в конкретном и в действительности. Со всякой действительностью каждый раз связано место в пространстве и положение во времени, «теперь» и «здесь», а во-вторых, случайное так-бытие (So-sein), даваемое в каком-нибудь «аспекте» чувственным восприятием. Быть человеком – значит бросить мощное «нет» этомувиду действительности. Это знал Будда, говоря: прекрасно созерцатьвсякую вещь, но страшно бытьею. Это знал Платон, связывавший созерцание идей с отвращением души от чувственного содержания вещей и обращением ее в себя самое, чтобы найти «истоки» вещей. И то же самое имеет в виду Э. Гуссерль, связывающий

[63]

познание идей с «феноменологической редукцией», т. е.«зачеркиванием» или «заключением в скобки» (случайного) коэффициента существования вещей в мире, чтобы достигнуть их „essentia". Правда, в частностях я немогу согласиться с теорией этой редукции ó Гуссерля, но должен признать, что в ней имеется в виду тот самый акт, который, собственно, и определяет человеческий дух.

Если захотят узнать, как происходит этот акт редукции,то надо узнать, в чем. собственно, состоит наше переживание действительности. Нельзя указать на какое-нибудь особое ощущение (синий, твердый и т.д.), от которого возникало бы впечатление действительности. Восприятие, воспоминание, мышление и все возможные перцептивные акты немогут сообщить нам этого впечатления: то. что дают они,это всегда лишь так-бытие(So-sein) вещей, но не их тут-бытие (Da-sein). Тут-бытие дается нам в переживании сопротивленияуже освоенной сферы мира – сопротивление имеется лишь для нашего жизненного устремления,побуждаемого влечениями,для нашего центрального жизненного порыва.Изначальное переживание действительности как переживание «сопротивления мира» предшествует всякомусознанию, всемпредставлениям и восприятиям. Даже самое неотвязчивое чувственное восприятие никогда не бывает определено только раздражителем и нормальным процессом в нервной системе. Обязательно должно участвовать влечение,будь то желание или отвращение,– даже если речь идет о простейшем ощущении.И так как импульснашего жизненного порыва есть одно из необходимых условий всех возможных восприятий, то сопротивление, которое оказывают нашему жизненному порыву силовые центры и поля, лежащие в основе телесных образов окружающего мира (сами «чувственные образы» как раз совершенно недейственны),может переживаться уже на той временной стадии становящегосявозможного восприятия, на которой дело еще недошло до сознательного восприятия образа.Поэтому переживание реальности дано не послевсех наших «представлений» о мире, а предшествуетим. Что же означает тогда это. мощное «нет», о котором я говорил? Что значит дереализовать (entwirklichen) или «идеировать» мир? Это незначит, как думает Гуссерль, воздерживаться от суждения осуществовании; напротив, это означает попытку снять, аннигилировать сам момент реальности, целостное,нерасчлененное, властное впечатление реаль-

[64]

ности с его аффективным коррелятом – устранить тот «страхземного», который, как глубокомысленно замечает Шиллер, «уходит прочь» лишь «в тех сферах, где формы чистыеживут» ²¹ .Если тут-бытие есть «сопротивление», то этот в основе своей аскетическийакт дереализацй^может состоять лишь в снятии, в аннулировании именно того жизненногопорыва, относительно которогомир есть прежде всего «сопротивление» и который одновременно является условиемвсего чувственного восприятия случайного так-здесь-и-теперь. Но этот акт может совершить лишь бытие, называемое нами «духом». Толькодух в форме чистой «воли» может деактуализироватьтот центр чувственного порыва, который мы распознали как доступк действительному бытию действительного.

Таким образом, человек есть то живое существо, которое может (подавляя и вытесняя импульсы собственных влечений, отказываяим в питании образами восприятия и представлениями) относиться принципиально аскетическик своей жизни, вселяющей в него ужас. По сравнению с животным, которое всегда говорит «да» действительному бытию, даже если пугается и бежит, человек – это «тот, кто может сказать нет», «аскет жизни»,вечный протестантпротив всякой толькодействительности. Одновременно, по сравнению с животным, существование которого естьвоплощенное филистерство, человек – это вечный «Фауст»,bestia cupidissima rerurn novarum ^*, никогда не успокаивающийся на окружающей действительности, всегда стремящийся прорвать -пределысвоего здесь-и-теперь-так-бытия и «окружающего мира», в том числе и наличную действительность собственного Я. В этом смысле и 3. Фрейд в книге «По ту сторону принципа удовольствия» усматривает в человеке «вытеснителя влечений». И лишь потому, чтоон таков, человек может надстроитьнад миром своего восприятия идеальное царство мыслей, а, с другой стороны, именно благодаря этому во все большей мере доставлять живущему в нем духу дремлющую в вытесненных влечениях энергию,т. е. может сублимироватьэнергию своих влечений в духовную деятельность.

[65]

IV

Но здесь встает решающийвопрос: возникаетли дух только благодаря аскезе, вытеснению, сублимации, илиблагодаря им он лишь получает энергию?По моему убеждению, этой отрицательной деятельностью, этим «нет» действительности обусловливается отнюдь не бытиедуха, а только как бы его снабжение энергиейи тем самым его способность к манифестации. Сам дух, как мы говорили, в конечном счете есть атрибут самого сущего, проявляющегося в человеке в сосредоточенном единстве «собравшейся» в себе личности. Однако —дух как таковой в своей «чистой» форме изначально не имеет никакой «власти»,«силы», «деятельности». Чтобывообще получить какую-нибудьхоть малейшую степень деятельности, должна присовокупитьсята аскеза,то вытеснение влечения и одновременно та сублимация, о которых мы говорили.

Отсюда мы видим две возможностипонимания духа, которые играют фундаментальную роль в истории идеи человека. Перваяиз этих теорий, развитая греками, приписывает самомудуху не только силу и деятельность, но и высшую степень власти и силы – мы называем ее «классической» теориейчеловека. Она входит в общее миросозерцание, согласно которому изначально существующее и неизменяемоепроцессом исторического становления бытия «мира» (Космос) устроено так, что высшиеформы бытия от божества до materia bruta ^*суть всякий раз более сильные, мощные,то есть причиняющиевиды бытия. Высшей точкой такого мира оказывается тогда духовный ивсемогущий Бог, то есть Бог, который именно благодарясвоему духу также и всемогущ. Второе, противоположное воззрение, которое мы будем называть. «отрицательной теорией» человека, представляет обратное мнение, что сам дух – поскольку вообще допускается это понятие – как минимум вся «культуросозидающая» деятельность человека, то есть и все моральные, логические, эстетически созерцающие и художественно формирующие акты только и возникаютисключительно благодаряэтому «нет».

Я отвергаю обетеории. Я утверждаю, что, хотя благодаря этому отрицательному акту и происходит насы-

[66]

щение энергией изначально бессильного духа, состоящего лишь агруппе чистых «интенций», Но дух «возникает» прежде всего не благодаря этому.

Я назову несколько очень различных, конечно, между собой примеровотрицательной теории человека: учение Будды о спасении, учение Шопенгауэра о «самоотрицании воли к жизни», примечательную книгу Альсберга «Загадка человека», наконец, позднееучение 3. Фрейда, особенно в книге «По ту сторону принципа удовольствия». Не имея возможности подробно рассмотреть эти учения, я могу посвятить им лишь несколько слов. Для Буддысмысл человеческого существования завершается его угасаниемв качестве субъекта желаний, соответственно, достижением только созерцаемого сущностного мира, т. е. ничто, или нирваны. Позитивнойидеи духа у Будды нет, ни в человеке, ни в мировой основе. Он глубоко познал только каузальный порядок, в котором с применением техники дереализации посредством внутреннего упразднения желаний и всего того, что он называет «жаждой», одноза другимвыпадают чувственные качества, образы, отношения, пространственные и временные характеристики бытия. Шопенгауэрусматривает сущностное различие животного и человека исключительно в том, что животное неспособно проделать это «искупительное» отрицание воли к жизни, доступное человеку в лице его высших образцов – для Шопенгауэра, как и его учителя Бутервека ²² ,это отрицание есть источниквсех «высших форм» сознания и знания в метафизике, искусстве, этосе сострадания и т. д. Альсберг ²³ , ученик Шопенгауэра, совершенно прав в том, что никакой морфологический, физиологический или эмпирически-психологический признак не может оправдать общего убеждения культурного мира в сущностномразличии человека и животного. Учение Шопенгауэра он расширил, превратив в тезис о том, что «принцип человечности» состоит исключительно в умении человека выключатьсвои органыиз борьбы за сохранение жизни индивида или рода в пользу изготовления орудий, языка, образования понятий,причем последнее он сводит к выключению органов чувств и их функций и к принципу наибольшей «экономии» чувственных содержаний Э. Маха. Альсберг намеренно отказывается определятьчеловека через дух и разум. Разум, который он – ложно, как и его учитель Шопенгауэр,– понимает только как дискурсивное мышление, в особенности как образование понятий, явля-

[67]

ется для него следствием,а не истокомязыка; сам язык он рассматривает как «нематериальное орудие» для выключения работы органов чувств. Основание для возникновения этого «принципа человечности» или тенденции жизни выключать свои органы и заменять функции живых органов «орудиями» и «знаками»,– а тем самым и основание для нарастающей «церебрализации» человека в морфологическом и физиологическом смысле Альсберг усматривает в недостаточномприспособлении органов человека к его окружающему миру (отсутствие цепкости ног, когтей, клыков, волосяного покрова и т.д.), т.е. в отсутствии тех специфических приспособлений органов, которые есть у ближайших сородичей, человекообразных обезьян. Таким образом, то, что называют «духом», для Альсберга оказывается поздно возникшим суррогатом отсутствующегоприспособления органов – в духе Альфреда Адлера можно было бы сказать: сверхкомпенсацией конституциональнойнеполноценности органов – у человека как вида.

Позднее учение 3. Фрейдатоже относится к кругу отрицательных теорий человека. Понятие «вытеснения» влечений и аффектов употреблялось уже Шопенгауэром, чтобы, как он говорит, объяснить определенные «формы безумия». Известно, как замечательно развил эту мысль Фрейд для объяснения возникновения неврозов. Но согласно Фрейду, то же самое вытеснение влечений, которое, с одной стороны, должно объяснить невроз, с другой стороны, когда вытесненная энергия влечений «сублимируется»,должно породить не что иное, как способность ко всему высшему культурному творчеству и даже, подчеркивает Фрейд, специфичностьсамой человеческой конституции. Так, в работе «По ту сторону принципа удовольствия» определенно говорится: «Предшествующее развитие человека не требует, как мне кажется, никакого иного объяснения, чем развитие животных, а то, что можно наблюдать у меньшинства человеческих индивидов как неустанный порыв к дальнейшему совершенствованию, может быть понято просто как следствие вытеснения влечения, и на этом вытеснении построено все самое ценное в человеческой культуре» и т.д. (с. 40). Пока что мало обращали внимания на то, что поздний Фрейд, выдвинувший дуалистическое учение о двух основных влечениях – либидо и влечении к смерти,– оказался в примечательном соседстве не только с Шопенгауэром, но

[68]

и прямо-таки с учением Будды. Согласно обоим учениям, в сущности все формы духа, начиная с материальной вещи, далее, включая растение, животное, человека и вплоть до мудреца, владеющего «священным знанием», представляют собой как бы группы застывшей процессий, шествующей в тихое небытие, к вечной смерти. Ведь согласно Фрейду, который, ошибочно, как я думаю, приписывает организму вообще тенденцию к безусловному сохранениютак-бытия, тенденцию к покою, защите и «отказу» от раздражений, уже двигательная система, добавляющаяся у животного к системам питания, роста и размножения, которая включается междуэтими системами и окружающим миром (в противоположность растению), оказывается относительным результатом в сущности садистского, разрушительного влечения к смертикак изначального стремления жизни «обратно в неорганическую стихию».

Основным недостатком любойразновидности этой отрицательной теории человека является то, что в ней нет и следа ответа на вопрос: чтоже в человеке совершает отрицание, чтоже отрицает волю к жизни, чтовытесняет влечения, и по каким различным основаниям вытесненная энергия влечения один разстановится неврозом, а другойраз сублимируется в культуросозидающей деятельности? В каком направленииидет сублимация, и как получается, что принципы духа хотя бы частично согласуются с принципами бытия? Наконец, для чегосовершается вытеснение, сублимация, отрицание воли к жизни – ради каких конечных ценностей и целей? Следует спросить и Альсберга: чтоже производит выключение органов, чтоизобретает материальные и нематериальные орудия? Одной только «потребности» здесь совершенно недостаточно, и уже Ламарк сильно переоценил ее значение для новообразования органов, считая ее конечной «причиной собственного удовлетворения». Почему же столь плохо приспособленный вид не вымер, как сотни других? Как было возможно,что это уже почти приговоренное к смерти существо, это больное, отставшее, страдающее животноес установкой на боязливое закутывание, защиту своих плохо приспособленных, чрезмерно ранимых органов нашло спасениев «принципе человечности», а тем самым – в цивилизации и культуре? ²⁴Говорят, что изначальным родовым признаком человека является избыток влечений (А. Зей-дель), и потому он должен вытеснять. Однако этот

[69]

избыток влечений скорее бы должен быть, наоборот, лишь следствием уже совершенного вытеснения влечений, а отнюдь не их причиной. Отрицательная теория человека всегда уже предполагает то, что она должна объяснить: разум, дух, самостоятельные законы духа и частичное тождество его принципов с принципами бытия. Именно дух осуществляет вытеснение влечения, поскольку воля, руководимая идеями и ценностями, отказывает всем противоречащим идее импульсам влечений в представлениях, необходимых для реализации влечения в действии, а с другой стороны – как бы приманивает притаившиеся влечения представлениями, соответствующими идеям и ценностям, чтобы скоординировать импульсы влечений для исполнения волевого проекта духа. Этот только что описанный процесс мы будем называть управлением,которое состоит в «затормаживании» и «растормаживании» импульсов влечений; а под руководствоммы будем понимать (как бы) предварение самих идей и ценностей, осуществляющихся через движение влечений. Но чего неможет дух, так это самостоятельно порождать или устранять какую-либо энергию влечения. Однако позитивно не только это исходящее от духа вытеснение, но позитивна и конечная цель: внутреннее освобождение и самостоятельность, обретение власти и деятельности – короче говоря, животворение духа. Только это заслуживает по правубыть названным сублимацией жизни в духе —но не мистический процесс, который должен создавать новые духовные качества ²⁵.

Тем самым мы возвращаемся к так называемой «классической теории». Как я уже говорил, она столь же ложна, как и отрицательная теория. Но так как эта классическая теория господствует почти во всей философии Запада,ее заблуждение для нас гораздо опаснее. Эта теория, истоки которой находятся в греческом понятии духа и идеи, есть учение о «самовластииидеи», ее изначальной силе и деятельности, ее деятельной способности, которое первоначально было изложено греками и через них стало основным воззрением большей части европейского бюргерства ^*. Выступает ли эта классическая теория духа у Платона и Аристотеля, где идеи и формы впервые

[70]

выступают в качестве образующих сил, которью из «rneon» ^*, соответственно, «возможного бытия» materia prima ^{* *}образуют существующие в мире вещи; является ли она в теистической форме иудейско-христианской религиозности, позволяющей лишьчистому духу быть Богом и приписывающей ему как таковому не только руководство и управление (торможение и растормаживание), но и позитивную, творческую, собственно всемогущую волю;выступает ли она в более пантеистической форме, как у И. Г. Фихте, или в виде гегелевского панлогизма, согласно которому мировая история должна основываться на самораскрытии божественной идеи по законам диалектики, человек же по сути своей есть лишь становящееся самосознание вечного духовного божества, которое обретает его в «человеке»,– всюду и всегда классическая теория страдает одним и тем же недостатком: заблуждением,будто духу и идее прису-ща изначальная власть.Это классическое учение о человеке выступает прежде всего в двух основных формах:в учении о духовной субстанции души человека и в тех учениях, согласно которым существует лишь один единственный дух, а все отдельные духи сути лишь модусы или деятельные центры этого духа (Аверроэс, Спиноза, Гегель). Со своей стороны, учение о субстанциальностидуши основывается на совершенно неоправданном применении категории внешней вещиили – в более древней форме – орга-низмического разделения и применения категорий «вещества» и «формы» к отношению тела и души (Фома Аквинский). Приложение космологических категорий к центральному бытию человека в обоих случаях не достигает цели. Личность человека есть не «субстанция», но лишь монархическое упорядочение актов, одиниз которых осуществляет руководство. Однако не будем заниматься критикой отдельных форм этих учений. Основное заблуждение, из которого возникает «классическая» теория человека, глубоко, принципиальносвязано собразом мира в целом;оно состоит в предположении, что -)тот мир, в котором мы живем, изначально и постоянноупорядочен так, что формы бытия чем они выше, тем больше возрастают не только в ценности и смысле, но и в своей силе и власти. Итак, считают ли, с одной стороны, что всякая более

[71]

высокая форма бытия – например, жизнь относительно неорганического, сознание относительно жизни, дух относительно дочеловеческих форм сознания в человеке и вне человека – генетически возникаетиз процессов, относящихся к низшим формам бытия (материализм и натурализм),—либо, наоборот, предполагают, что высшие формы бытия суть причинынизших, например, что имеется какая-то жизненная сила, деятельностьсознания, изначально могущественный дух (витализм и идеализм) – то и другое представляется нам в равной степени большим заблуждением. Если отрицательная теория ведет к ложному механистическому объяснению универсума, то классическая – к несостоятельности так называемого «телеологического» миросозерцания, господствующего во всей теистической философии Запада. Ту же мысль, которую я уже защищал в моей «Этике», недавно очень метко выразил Николай Гартман: «Высшие категории бытия и ценности – изначально более слабые».

Поток деятельных сил, который один только способен полагатьтут-бытие и случайное так-бытие, течет в мире, где мы обитаем, не сверху вниз, но снизу вверх.С самой гордой независимостью стоит неорганический мир с его закономерностями—лишь в немногих точках он содержит нечто вроде «живого». С гордой независимостью противостоят человеку растение и Животное, причем животное гораздо больше зависит от существования растения, чем наоборот. Животная ориентация жизни означает отнюдь не только достижение, но и потерю сравнительно с растительной ориентацией, ибо у нее больше нет того непосредственного сообщения с неорганическим, которое есть у растения благодаря его способу питания. Аналогичным образом в такой же независимости по отношению к высшим формам человеческого существования выступает в истории масса как таковая с закономерностью ее движения. Кратковременны и редки периоды расцвета культуры в человеческой истории. Кратковременно и редко прекрасное с его хрупкостью и уязвимостью.

Изначальное соотношение между высшими (или низшими) формами бытия и категориями ценностей и силами, в которых осуществляются эти формы, характеризуется положением: «Низшее изначально является мощным, высшее — бессильным».Каждая более высокая форма бытия бессильна относительно более низшей, и осуществляется не собственнымисилами, а силами низшей формы. Жиз-

[72]

ненный процесс есть оформленный в себе временной процесс, имеющий собственную структуру, но осуществляетсяон исключительно материалом и силами неорганическогомира. И в совершенно аналогичном отношении к жизни находится дух. Дух, конечно, может обрестимощь через процесс сублимации. Жизненные влечения могут войти (или не войти) в присущую ему закономерность и идейную и смысловую структуру, которую он выставляет перед ними в качестве руководящего образа и в процессе этого вхождения и проникновения в индивида и в историю – но изначально у духа нет собственной энергии.Высшая форма бытия, так сказать, «детерминирует» сущностьи сущностные сферы мироустроения, но осуществляетсяона посредством иного, второго принципа, который столь же изначальносвойствен первосущему: посредством творящего реальность и определяющего случайные образы принципа, который мы называем «порывом»,или фантазией порыва, творящей образы.

Следовательно, самое могущественное,что есть в мире, это «слепые»к идеям, формам и образам центры силнеорганического мира как нижние точки действия этого «порыва». Согласно широко распространяющемуся представлению нашей нынешней теоретической физики, эти центры в своих взаимоотношениях друг с другом, вероятно, вообще не подчиняются какой-то оптической закономерности, а подлежат только случайной закономерности статистическогохарактера. Лишь живое существо, благодаря тому, что органы его чувств и их функции в большей мере указываютна регулярные, чем на нерегулярные процессы, вносит в мир ту «природную закономерность», которую затем вычитывает из него рассудок. Не закон стоит за хаосом случайности и произвола в онтологическом смысле, но хаосцарит за законом формально-механического характера. Если бы пробило себе дорогу учение о том, что все природные закономерности формально-механической структуры в конечном счете имеют лишь статистическое значение и что все природные процессы (в том числе и в микросфере) получаются из взаимодействия произвольныхсиловых единиц, то вся наша картина природы претерпела бы колоссальное изменение. Истинными оптическими законами оказались бы тогда так называемые гештальт-законы, т. е. законы, предписывающие определенную временную ритмику событий и независимые от нее определенные статические образы (Gestalten) телесного тут.-бы-