Текст книги "Sто причин убить босса"

Автор книги: Макс Нарышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

«Вижуэл» занимает два первых этажа, и каждый раз, минуя первый, где в постоянном движении находится чиновный люд, я тороплюсь подняться, потому что не нахожу в этом движении жизни. Десятки субъектов от 20 до 35 лет куда-то торопятся, но я-то точно знаю, что занимаются они порожними хлопотами. Без них можно было запросто обойтись. Это – стаф. Как и все слова, пришедшие из английского, это преломилось и к великому восторгу русского бизнеса обрело новый смысл. Насколько хорошо я знаю английский, staff должно произноситься как «стэф». Однако у нас его с настойчивостью, достойной лучшего применения, произносят как «стаф». И этому есть свое объяснение. Русский бизнес на английский лад уверяет, что никаких принципиальных различий между английским staff, звучащим по-русски как «штат», «персонал», и stuff – «вещество», «дрянь», «отбросы», не существует.

Цена лицемерия, с которым «хьюман ресорсез» (та же тема), она же «эйчар» (HR), она же – начальник отдела кадров, утверждает новому лопоухому простачку, что «Вижуэл» – единая семья, известна только мне подобным, которые добрались до вершины пирамиды и вцепились в нее когтями. Никакой семьи нет и быть не может. Ты, «стаф», будешь носиться по коридорам, станешь мальчиком на побегушках, лизать задницу ради маячившей на горизонте должности «старшего чего-то». Ты нужен, пока бегаешь. Едва ты подашь сигнал о том, что достоин большего, тобой подотрут задницу и выбросят вон на потребу другому «Вижуэл», где понадобится твой опыт не менее двух лет, мобильность, креативность мышления и знание ПК. В мгновение ока тебя оптимизируют, и кто еще не знает истинного значения этого слова, объясняю – вышвырнут вон.

Утверждать, что я ненавижу свою работу, что я герой своего времени, значит, рядить себя в одежды резонера. Мне действительно много чего не нравится в корпоративной системе «Вижуэл», но я из тех, кто умеет приспособиться и зарабатывать на ночные клубы и концерты Маккартни своим трудом.

Реклама – тяжкий труд. Я много чего понимаю в рекламе, и потому готов биться об заклад, что ролики «Магги», заставки «Дома-2», «Клинского» и «ОВИП ЛОКОС» – это продукт творческой деятельности как раз этих ребят, с первого этажа. Другое дело, что за работу специалистов «Вижуэл» платить нужно в пять раз больше, а зачем это делать?..

Меня прорывает на эти мысли, ибо я только что оказался в роли этих бездарных ходоков. Меня провели, как воробья на мякине, убедив, что я нестреляный. Меня послали подальше, точно зная, что лучше «Вижуэл» в Москве нет. И сейчас я вхожу в свой кабинет брезгливой походкой, ощущая на своем «Понти» тяжесть плевков. Проблема не в том, что послали. Проблема в том, что я так и не понял, почему. В «Адидас» не лохи, и им известно, что лучше «Вижуэл» в Москве нет. Вот в чем проблема.

– Георгий у себя? – скинув пиджак, я вышел в приемную, и теперь от кабинета Рогулина меня отделяет только пять метров паркета.

Это еще одно правило, которого я, как и все, придерживаюсь неукоснительно. В русской армии офицеры в клубе звали друг друга не по званию, а по имени и отчеству. В русском бизнесе на службе принято называть друг друга просто по именам. Так создается иллюзия той самой семьи, где мы все за все в ответе и где победы, как и поражения, общие. Рогулин – по-коммунистически, президент – официально (официоз мешает делу), Георгий Валентинович – тоскливо, как в ЖЭУ. Самое лучшее – Георгий, но никак не Жора, понятно. Не хочешь приобщаться к таким правилам – шагом марш в народное хозяйство. Там тебе и «товарищ Рогулин», и все остальное.

– Только что пришел, – прощебетала Милочка, пытаясь понять, произвел на меня впечатление ее новый костюм, заказанный по Интернету в «ОТТО», или нет. Мила Красавина постоянно заказывает вещи через Интернет, переписывается по Интернету, знакомится по Интернету, и я не удивлюсь, что и сексом она тоже занимается через сервер.

Войдя, я обнаружил Георгия в добром здравии. Он всегда в добром, поскольку бассейн, массаж и беговая дорожка – это треть его рабочего дня. В отличие от меня он не выпивает, не курит и не платит девушкам по семьсот долларов за ночь. У него жена, счет в банке, напоминающий номер телефона, и он ничуть не ниже ростом Чувашова за минусом пятидесяти килограммов.

– Ну?! – хитро прищурившись, протянул он с порога, не сводя глаз с моих пустых рук. Потом он посмотрел на мои брючные карманы, потом на рубашку, и когда убедился, что и под ней тоже нет экземпляра подписанного с «Адидас» договора, осел и произнес еще более несуразный вопрос: – Что?

– Нас послали.

– То есть как послали? – Жора занервничал и стал шевелить руками, как щупальцами. – В каком смысле послали?

– В прямом. Они сказали, что их шефу не понравилась шлюха, бегущая в чем мать родила. Им показалось невозможным, что мать родила ее в шиповках.

Георгий откинулся в кресле, и сейчас я вижу, что он не готов к такому повороту событий. Он играет логарифмической линейкой, словно онанирует.

– Послушай, этот контракт позволял нам открыть пару офисов в Питере.

Меня подбросило.

– Уж не собираешься ли ты поставить мне это в упрек? Кто автор идеи?

– Это была хорошая идея.

– Мне она тоже понравилась! Это лучше, чем задумчивые размышления бегущих трусцой девок из «Найк»! Но они отшили нас и это факт!

Рогулин посмотрел в окно слепым взглядом.

– Нужно было послать на предварительный разговор Белан.

Мне очень не хотелось еще больше портить и без того отвратительное настроение. Но президент компании Георгий только что предположил, что Машенька Белан в роли переговорщика выглядела бы куда лучше Евгения Медведева. Только что произнесенная фраза означает, что провал контракта – это мой провал.

Подтянув стул к столу, я встал на него коленом и гадко улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, что все было на мази, и если бы у меня в голове было чуть больше позитива, сделка не сорвалась?

– Именно это я и хочу сказать. – Поднявшись, Рогулин стал нервно прохаживаться по кабинету. – Четыреста тысяч… Черт возьми, это четыреста тысяч. Это «Адидас». Махонький логотип «Вижуэл» в правом нижнем углу ролика с бегущей к Олимпу девушкой… Ты провалил дело, Женя, факт.

Перед моими глазами поплыли круги. Иронизируя, я не предполагал, что все не так смешно. Все очень смешно! Этот парень с натренированными мышцами всерьез считает, что я испортил все дело!

– Ты это серьезно?

Покусав губу, он вдруг стал спокойным и рассудительным. Заняв свое место за столом, но стоя, он показал мне кулак и стал по очереди разгибать пальцы, начиная с большого.

– В марте с нами отказался работать «Бэмби». Наш логотип на рекламе детского питания был как нельзя кстати. Но я послал тебя, вместо того чтобы поехать самому, и сделка сорвалась.

– Так не свидетельствует ли это о том, что вина полностью ложится на тебя?

Видя, что Георгий даже не собирается загибать палец обратно, я вспомнил и более веские доводы:

– В марте я зарядил частного детектива, и тот выяснил, что в детском питании «Бэмби», в частности, в овощных пюре, растворяются тонны консервантов! «Бэмби: здоровая пища, здоровый малыш!», – я даже рассмеялся, осознав, насколько прав. – Прошло всего два месяца после того, как я отказался работать с «Бэмби», и пять из восьми их филиалов по всей стране были закрыты на ключи СЭС! Как думаешь, сколько в России мам, дети которых вырастают, и все они вместе взятые больше не прикоснутся к товарам, рекламируемым «Вижуэл»? Я виноват в том, что провалил сделку, обещающую нам крупные неприятности?

Георгий не стал и сейчас загибать палец. Напротив, он отогнул второй.

– Отказавшись от работы с «Бэмби», мы потеряли около ста двадцати тысяч. А потом был магазин спортивной одежды «Томикс». И на нем мы просрали еще сто тысяч. А все потому, что Евгений не посчитал возможным работать с организацией, контактирующей с контрабандистами.

– Не контактирующей, Георгий, а контрабандирующей! Славный магазинчик «Томикс» был местом сбыта привезенного из Китая ширпотреба под марками известных в Европе производителей. Кажется, там можно было купить даже «Адидас-Соломон», хотя известно, что эти ребята с розничными сетями не работают! «Карху», «Ботас», «Ромика» – где еще, как ни в «Томиксе», можно было купить эти бренды на четверть дешевле настоящей цены? Они позиционировали товар как продукт лицензированных предприятий из Малайзии и Индонезии, а на самом деле шмотки шиты в подвалах Шанхая за чашку риса! И вскоре магазином и его держателями заинтересовались соответствующие инстанции, и магазинчик прикрыли, разве это не так?

Георгий побагровел.

– А тебе не все равно, прикрыли его или нет?! Лично мне – все равно! Я не несу ответственности за товар, я несу ответственность за качество рекламы! Нам давали сто штук, и сразу, но я послал на внешнюю встречу тебя, и ты провалил дело!

Я снял колено со стула и сел на стол.

– Послушай, старик, я знаю, что тебе все равно. Ведь сейчас как раз и происходит доказывание этой теоремы. Тебе все равно, потому что под тобой как минимум три человека, которые подставляют свой зад под каждый из контрактов! Бесит только одно. Такое впечатление, что я разговариваю с азербайджанцем на цветочном рынке, которому по херу репутационный риск его ПБОЮЛ!

Рогулин завелся. Я бы тоже завелся. На эту тему за последних несколько лет мы не разговаривали ни разу, но и он ни разу за эти несколько лет не выставлял меня лицом, причиняющим ущерб компании. Пробоина сделана, вода хлынула, и теперь глупо закрывать щель своим телом. Напротив, нужно вышибать доски ногами, чем я тотчас и занялся:

– Делиться полномочиями ты не хочешь! Но они мне и не нужны. Но ты с удовольствием эти полномочия делегируешь! По-русски говоря, подставляешь чужие задницы под сапоги. Выгорит дело – мы молодцы. Не выгорит – Медведев никчемный чувак! – найдя взглядом урну, я послал в нее смачный плевок. Последний раз меня так трясло во время второго тайма «ЦСКА – Спортинг». – Но ты, верно, забыл, что именно Женя Медведев заключил за год одиннадцать контрактов, шесть из которых отмел из-под носа «Ребуса». Если ты соскочишь с беговой дорожки и справишься у своей памяти, то есть займешься делом, то обязательно вспомнишь, что за год один только я ввалил в «Вижуэль» поток в шесть миллионов! Давай посчитаем, за какую сумму я отрабатываю такие бабки? – я демонстративно показал свой кулак. – Двадцать в месяц. Двести сорок тысяч в год плюс проценты, которые ты выплачиваешь мне не от суммы реального договора, а от суммы «белого» договора, который занижен в десять раз! Итого – около трехсот тысяч долларов в год! Ты назовешь мне имя еще одного заместителя руководителя рекламной компании в Москве, который приносит папе такую марджу?[5]5
  Чистый доход.


[Закрыть] Но дело даже не в тех пяти процентах, которые я получаю от ста процентов приносимой компании прибыли…

Совсем уж возлегши на стол, я спросил тихо и спокойно:

– Кто дал тебе право обвинять меня в некомпетентности?

Кажется, это было началом нашего настоящего разговора. Того, который должен был случиться без прелюдий. В последнее время, видимо, от феерического взлета «Вижуэль», который продолжался два года от захудалой конторки в Бирюлеве до всем известного офиса в центре, Георгий тоже сильно изменился. Из перепуганного обстоятельствами мнительного бизнесмена, решившего, чтобы не сказать – отчаявшегося на широкий размах, он превратился в сноба, уверенного в будущем. В какой-то промежуточный период он стал самим собой. Таким, каким он должен был быть, не случись этого страшного начала перед взлетом и последующего парения в высоте, в тех пределах, откуда уже не слыхать стука мечей и мата уборщиц. Георгий около года был спокоен, рассудителен, чувства свои выказывать не любил, и порой я сомневался, есть ли они у него вообще. Но деньги деформировали этого человека. Я даже помню, в какой момент наступил окончательный перелом. В позапрошлом году Георгий посетил салон на Ленинградском и вернулся в офис на новенькой «бэхе». Само по себе это не достижение для города Москвы. Но я помню взгляд – взгляд сноба и пересмешника, которым Жора, не замечая, что я выхожу из офиса на крыльцо, одарил мой трехлетний «Мерседес». На его лицо заползла улыбка, которую я ожидал увидеть разве что у Чингисхана, который, доведись нам встретиться, вставил бы мне, просящему пощады, саблю в грудь. Мне почему-то кажется, что Чингисхан единственный, с кем я не нашел бы общего языка, отсюда и пример. Есть, правда, еще Чувашов из «Адидас», но поскольку мне неизвестна причина его отказа от сотрудничества с «Вижуэл», я не могу сказать, что Чувашов и Чингисхан одной породы. Все глупо получилось на Воздвиженке, глупо и непонятно.

Георгий, он же Жора, он же Рогулин, смотрит на меня немигающим совиным взглядом, после чего как-то спокойно молвит:

– Да я после всего этого нахожу ваше присутствие здесь, сударь, лишенным всякого смысла.

– Не беспокойтесь, Георгий Алексеевич, я и сам думаю так же.

Не сводя с него глаз, я сполз со стола и вышел из кабинета, прикрыв дверь.

Сударь… Что-то новенькое. Не понесло ли нашего Георгия в далекие края звездить по малой? Уж не представляет ли он себя частью государева пула, вынужденной общаться с таким замом-челядью только потому, что это предопределено служебным присутствием?

У себя в кабинете я оторвал на пачке сигарет картонную крышку – просто снять целлофан не получилось, с удовольствием закурил и вышел на балкон послушать Москву.

Я всегда считал себя человеком практическим. Кажется, я даже звездил. Сейчас нужно до конца осознать, что делал я это напрасно. Вчерашним днем мне делегировали полномочия, об истинном смысле которых я не догадывался. Облом с «Адидас» – это существенная потеря для «Вижуэль». Такое не прощают. За это рубят косты,[6]6
  Здесь: сокращение штатов.


[Закрыть] пусть даже это косты не уровня «стафа», а экзекьютива.[7]7
  Менеджмент высокого, но не высшего уровня.


[Закрыть]

Впрочем, я гоню. Рогулин мне не приятель, в десны я с ним не целуюсь, но знаю точно, что это деловой человек. Такими парнями, как я, умные люди не швыряются. В конце концов автором концепции идеи с «Адидас» была Белан, я же ехал лишь подписать пару бумаг. Георгию нужно время, чтобы поостыть и дать задний ход. Я тоже хорош. Мы хоть и не друзья, но все-таки больше, чем просто сослуживцы. Но это не значит, что я могу считать возможным танцевать у него на столе джигу и разговаривать таким тоном.

Это что касается меня. Что же касается его, то… То он, черт его побери, должен еще раз прокрутить в своей голове то, что я ему только что сказал, и понять, что я абсолютно прав! Прав!

Теперь нужно успокоиться.

Вокруг меня закрутилась пошлая интрига.

«Думай, Медведев, думай, тебя пытались валить не раз, и ты всякий раз выходил из темы еще красивее!»

Первый пункт выхода из интриги уже выполнен – я ее распознал.

Интриган действует по простой схеме: вовлечение в тему, потом выставление себя в качестве однополчанина, следом звучит добрый совет, после чего советчик исчезает в корпоративной тени обыденной жизни офиса.

Тема проявилась: я был выставлен как лучший для переговоров с «Адидас». К этому моменту меня уже порядком эмоционально раскрутили. Мне впарили, что я лучший, что «Адидас» – дело успешных переговорщиков, что премиальные от удачной сделки высоки и вообще человек, заключивший с «Адидас» сделку, вызовет в Москве уважение. Втиралось это мне Рогулиным, Машенькой и Лебедевым. Постепенно. Понемногу, ослепляя лживой завистью…

Самое поганое, что я на все это повелся.

Итак, когда меня проверили на возможность применения в этой схеме и убедились, что я склонен к ее реализации, тут же провернули дело.

Твою мать!.. Это же обычный трюк, направленный на снятие топ-менеджера!

Едва в мою голову проникла идея, что в переговорах с «Адидас» я лучший, из стального Жени Медведева я превратился в пластилинового. И мне уже подсказывали, направляли на путь истинный, указывали выходы из сложных ситуаций, не забывая при этом в конце добавить: «Ты знаешь это лучше меня, извини, что советую…»

Но кто из них троих – Рогулин, Белан, Лебедев – интриган, а кто – статисты? Впрочем, это неважно. Думается, у каждого из них есть своя причина быть инициатором свары, так как каждый имеет причины опасаться меня или ненавидеть. Лебедев – за должность креативного директора, Белан за то, что заместитель президента я, а до сих пор не она, Рогулин по своему слабоумию тоже мнителен, и ему ничего не стоит втереть, что я мечу на его место. Так что статистов тут скорее всего не было. Работал тесный коллектив единомышленников. Я забыл главную заповедь офиса: если кто-то пытается стать тебе еще более лучшим другом и количество таких желающих растет в арифметической прогрессии, значит, до удара ножом в спину остались считаные часы.

«Тебя развели на чувствах, Медведь», – пронеслось в моей голове.

Я слишком много шутил и входил в общение последних два месяца. Я забыл о том, что юмор доступен немногим, и распоясался. Я стал свободнее, я стал безответственнее к собственной безопасности. Наверное, ночи с Виолеттой настроили меня на кашемировую волну, и мне понравилось качаться в ней и тереть щеку о мягкий бархат жизни.

– Меня занесло, и я не удержался на вираже…

Этот хрип еще вчера я не признал бы за свой голос.

Вторая сигарета вызвала горечь и тяжесть в груди. Сейчас «Лаки Страйк» уже не тот, что раньше. Благодаря таким вот рекламодателям, как Жора, продукт Моршанской табачной фабрики загоняют в гильзы с надписью Luckу Strike и гонят, как взаправдашные.

Под балконом сонно прижмурился «БМВ» Рогулина, и я с трудом сдержал себя, чтобы не бросить окурок на сверкающую лаком крышу.

К двум часам я успокоился окончательно, а в пять минут третьего в мой офис, не постучавшись – и это невероятно удивительно, чтобы наша «хьюман ресорсез» не постучалась в мою дверь, я во всяком случае не помню такого, – вошла, как в свой хлев на первом этаже, кадровичка.

– Евгений Иванович, зайдите ко мне, пожалуйста.

И ушла, оставив меня в состоянии каталепсии.

Глава 4

Понять меня, почему я остолбенел, может всякий, кто знает корпоративное устройство компании. Для тех, кто далек от этих пошлых тонкостей, я позволю себе рассыпаться в объяснениях. Зайти в кабинет заместителя президента без стука, сказать не «здравствуйте, Евгений Иванович», а «зайдите ко мне» и выйти, показав ему толстый зад, обтянутый юбкой с Черкизовского рынка, может только или мужественный начальник отдела кадров, или сошедший с ума. Входить в общение с экзекьютивом подобным образом стафу, а «эйчар», как ни крути – это стаф, категорически не рекомендуется. В «Вижуэл» платят куда больше, чем контролеру в метро, и если только наш «хьюман ресорсез» не ударилась в дауншифтинг,[8]8
  Отказ от высоких целей в связи с переменой убеждений.


[Закрыть] устав от гонки по жизни и решив удалиться в тихие омуты посредством выпада, то такой демарш бывшей кадровички завода «Серп и Молот» может означать только одно – она не видит во мне более заместителя президента. В крупных корпорациях новости об увольнении первыми узнают, как правило, не увольняемые, а люди, оформляющие документы, и поэтому я задумчивой походкой спускаюсь по лестнице вниз, чтобы узнать, какая из версий имеет право на жизнь.

Не знаю, бегом ли эта утка неслась по коридору, но когда я вошел, она уже сидела за столом в очках и что-то строчила на компьютере.

– И что у нас случилось? – вальяжно бросил я, расстегивая пиджак и вставляя в зубы сигарету.

– С приказом ознакомьтесь, Евгений Иванович.

Три месяца назад «хьюман ресорсез», больше я ее никак назвать не могу, подкатила к Георгию и попросила принять свою племянницу секретарем в «Вижуэл». Гоша, добрая душа, а тогда еще не было Милы, согласился. Племянница уже открывала дома шампанское и хвасталась подружкам, что получила работу в две штуки баксов, а я попросил своего «частника» проверить прошлое этой милой, или, как утверждала «хьюман ресорсез», «порядочной и ответственной девочки». Ответственная и порядочная девочка оказалась нагнанной из суда секретарем потому, что со многими документами, оказывавшимися в распоряжении ее судьи, знакомила своего бойфренда, активного члена Солнцевской ОПГ. Я пришел к Рогулину и спросил, действительно ли он хочет, чтобы с документами компании, отколачивающей по двенадцать миллионов долларов в год, работала ответственная девочка, которую пялит активный член Солнцевской ОПГ. Рогулин вовремя спохватился и тут же о девочке забыл, но «хьюман ресорсез» обо мне не забыла. Но в силу корпоративной дисциплины в течение долгих трех месяцев вынуждена была улыбаться мне и хихикать в ответ на мои остроты. Милу в «Вижуэл» привел я, поскольку лучше уж о происходящем в кабинете Рогулина буду знать я, чем какой-то член.

Я ознакомился с приказом.

Георгий пошел даже дальше того, что я предполагал в своих истеричных фантазиях. Я был уволен по собственному желанию, причем в основаниях увольнения значилось: «заявление».

– А какое заявление? – спросил я у «хьюман».

– А вы разве не принесли? – спросила она изумленным голосом, но голову с вовсе не удивленным взглядом повернула в мою сторону лишь через несколько секунд – так трудно ей было оторваться от писанины.

– А должен был?

– Георгий Алексеевич сказал, что вы принесете.

«Хьюман ресорсез» слабоумна, к тому же ей под пятьдесят, то есть, несомненно, наступил климакс, что, на мой взгляд, существенно понижает достоверность предоставляемой ею информации. Но сейчас все именно так, как я слышу. Таких ублюдков, как я, не просто увольняют, их увольняют с шиком.

Если сейчас поднимется ураган, то тетке это доставит ни с чем не сравнимое удовольствие. Этот ураган ей необходим сейчас как воздух, как абонемент на годичное посещение клуба бывших жен, который эта сука посещает вот уже несколько лет, вместо того чтобы стать женой настоящей. Она тут же снимет трубку с телефона и при мне, ничуть не стесняясь, скажет Рогулину, что я безумствую в кадрах. Две шалашовки, сидящие рядом, подтвердят, что я крыл все и вся матом, был нетрезв и вел себя как свинья. Так из «Вижуэл» уже были уволены двое. Общую схему решили не менять даже для меня.

– Я забыл бумажку в кабинете, – огорчился я, вынимая из кармана «паркер». – Дайте-ка мне чистый листочек…

– После организованной вами оптимизации, Евгений Иванович, – проскрипела сука, – у нас каждый лист на счету.

– А, ну тогда подождите до завтра, – я завинтил ручку и уложил в карман. – Сейчас у меня дела, утром и увидимся.

Это в планы «хьюман» не входило. Она нервно, понимая, что уступает, выдернула лист из стопки, лежащей на ее столе, и швырнула на стойку.

Я взял лист, уложил на ладонь, откинул крышку стойки, подошел к суке и размазал его по ее роже…

Нет-нет, так не пойдет. Мне еще судебных процессов не хватало. Набросав на бумаге все, что, по моему мнению, должно содержать заявление об увольнении по собственному желанию, я показал пальцем на приказ.

– Здесь нет пункта, обязывающего финансовому отделу произвести со мной расчет. Как будет исправлено, сообщите, я приду и ознакомлюсь с новой редакцией.

– Георгий Алексеевич сказал…

Я толкнул дверь и вышел в коридор. Мне фиолетово, что сказал Георгий Алексеевич.

Ведомый каким-то детским желанием нагадить хоть как-то, я вошел в пустующий кабинет менеджеров отдела арт-проектов, сломал ящик на стене и вынул из него ключ, подошел к работающему компьютеру и удалил все программы вместе с рабочими документами. Ящик прикрыл, а ключ сунул в карман. Я не хотел, чтобы они все сгорели заживо, сгореть на двух первых этажах невозможно. Просто мне известно, что сформирована новая комиссия из числа пожарных, ментов и СЭС… Думаю, распинаться об этом сейчас не стоит. Придет время, и я объясню.

Ну, здравствуйте, дорогие моему сердцу жители первого этажа! Пока я застегивал пиджак, двое – юноша и две девушки – шлифанули меня своими одеждами. Их лица напряжены, походка пружинистая, они знают, что если будут хорошо работать, лет через десять станут заместителями президента компании. И тогда у них будет «Мерседес», квартира в центре столицы, счет в банке, и тогда можно будет влюбиться по-настоящему, всерьез, чтобы жениться.

Впервые за пять последних лет я, выйдя на улицу, вдруг озадачился вопросом: «Что делать?» Не в смысле – что предпринять сегодня, а что делать теперь вообще. Куда идти, в смысле – ехать? Отправить ли в «Ребус» резюме по факсу, махнуть ли на Сейшелы или просто заказать на дом грузовик пива и месяц наслаждаться футболом и сексом с Виолеттой. Чувство свободы вдруг ворвалось в мои легкие, и захотелось выбросить этот свежий поток обратно вместе с победным криком. Глупцы! Уж не думают ли они, что сделали мне плохо?!

Я только что задал себе вопрос с тремя неизвестными и теперь, даже не раздумывая, могу ответить на все пункты утвердительно! В «Ребусе» меня примут как родного – я был единственным, кто мешал им процветать! Один звонок – и мне будет забронировано место в бизнес-классе на самолете, отправляющемся в теплые края! Звонок по другому номеру – и Виолетта, как «Beer– ka», будет доставлена к пиву в мою квартиру!

Выхватив из кармана ключи, я снова услышал шорох в кармане. О, это последнее, что нужно будет сделать перед тем, как унести из кабинета коробку с вещами. Я совершенно забыл о Машеньке!

Через минуту я был на втором этаже, меня можно было увидеть шагающим посередине коридора с цветущей улыбкой на губах. Я был счастлив и свободен – никогда не думал, что увольнение по собственному желанию приносит столько счастливых минут!

До кабинета креативного директора я дошел, а вот внутрь попасть мне не удалось. Гоша Рогулин затеял в ее кабинете совещание, секретарша меня не впустила. Кажется, уже все в «Вижуэль» знают, что с Жени Медведева снят бейдж.

Решив, что вернуть документы никогда не поздно, если только возвратят их сегодня до вечера, я отправился домой.

Чувство свободы и счастья не покидало меня ровно тридцать минут. Как только «Туборг» впитался в стенки желудка и стало тепло, ощущение радости схлынуло, как вода из шлюзов. Я сидел один в квартире, передо мной слева на столике стояли четыре пустые бутылки, справа – шесть полных и запотевших, пепельница была полна, и наконец-то подошел момент, когда тишина, звенящая в комнате и прерывающаяся лишь тогда, когда я переворачивал бутылку, стала невыносима.

Подтянув к себе пиджак, я вынул из кармана телефон и набрал номер. Полминуты я слушал медляк, потом привычно сработал автоответчик, но обольстительный голос томной дивы не успел довести фразу до конца. Со мной заговорила живая женщина.

– Виолетту… – сказал я и откинулся на спину.

Мне не хотелось повеситься. Меня пожирало желание уйти из Москвы благородно, тихо и незаметно. Так незаметно, чтобы даже я не почувствовал, что уже на небесах. Пять лет, отданных проклятому «Вижуэл», трубили во мне возмездием, и кто-то мудрый, рассудительный и спокойный уверял голоса уничтоженных мною конкурентов, что нужно смириться, ведь сие есть промысел божий, что все пройдет и останется только тишина и покой…

– Тебе хорошо со мной?

Мне хорошо с Виолеттой. Я до сих пор не знаю ее настоящего имени, а потому не называю и Виолеттой. С ней не нужно быть чересчур умным и в каждую фразу вставлять двойной смысл. В общении с ней не нужно мобилизовывать в себе Баффета и блистать достижениями самокоучинга. Это опасно, потому что в этом случае и она тоже из милой проститутки, приняв твои попытки показаться сложным за игру, тотчас превратится в матерую блядь. Она не знает слов «аджента» и «харрасмент» и не впивается с рычанием зубами в твою плоть, полагая, что ты прешься от этого, как людоед. Каким-то тонким женским чутьем она еще шесть месяцев назад угадала, что меня интересует не столько секс с нею, сколько желание поговорить и потереться щеками. Случалось так, что я засыпал у нее на плече и просыпался только от того, что она треплет меня за щеку: у нее виноватый взгляд, словно это она, а не я виновен в том, что деньги заплачены, а услуга не оказана. За полгода общения мне удалось стереть с этой девочки профессиональную неприступность и по примеру графа Калиостро материализовать из каменной бабы в трепещущую невинность. Оборот «невинность» по отношению к элитной проститутке может выглядеть странным, но за пять последних лет я встречал очень много порядочных женщин, преданных жен и верных спутниц, чей порок не шел ни в какое сравнение со смиренной отдачей клиенту. А в теле этой маленькой негодяйки сидит невинная девушка, и мне порой кажется, что наступит срок, и девственница с облегчением стянет с себя ненавистную шкуру, чтобы забыть о ней навсегда, полюбит по-настоящему и станет наивернейшей из жен…

Кажется, это пиво. Я начинаю думать точно так же, как и проститутка.

Опустошенный, я кладу голову на ее колени, чтобы так и заснуть. К черту «Вижуэл», Рогулина и Марию. Те документы, что у меня в кармане, уже неактуальны. Белан знает, что они утеряны, и сочинит что-нибудь получше…