Текст книги "Последний еврей Багдада (СИ)"

Автор книги: Макс Кратер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– То есть ваши люди раньше воевали. Кто они?

– Бойцы одного из подразделений, которое уже расформировано. Я – их командир. Мы занимались военной разведкой. Самые верные остались со мной.

– Допустим, – кивнул Дэвид, также присаживаясь в кресло, – но к чему весь этот маскарад? Нельзя было устроить встречу где–нибудь в городе без всех этих скаутских игр?

– Можно, но время слишком дорого. Тема, о которой я хотел поговорить, не терпит отлагательств. Вы ведь были возле музея во время нападения на него, а я знаю, что именно украл тот юноша, что взорвался на ваших глазах.

– Знаете, так говорите, – по–прежнему с вызовом произнес репортер.

– Он вынес из здания артефакт, который представляет огромную историческую и культурную ценность. Знаю, что во многих других странах этим не принято гордиться, но у нас, на Востоке все иначе. Так вот, я – патриот. Вас я позвал по двум причинам. Во–первых, в обмен на мою информацию, мне хотелось бы узнать, что видели вы. А во–вторых, мне понадобится ваша помощь.

– С чего вы взяли, что похитив человека, можно рассчитывать на его помощь.

– Да, тысяча злых джинов, никто вас не похищал. Вы свободны. Можете идти куда хотите. Одно ваше слово, и мои люди тут же доставят вас обратно в город. Но вам ведь, как журналисту, должно быть свойственно некоторое любопытство. Неужели не хотите узнать то, что известно мне?

– Хочу.

– Тогда, предлагаю построить беседу в форме интервью. Я задаю вопросы, вы отвечаете. Затем наоборот. А просьбы и пожелания оставим на потом.

– Идет, – кивнул Дэвид, – но я начну первый.

Барзани жестом предложил журналисту начинать. Подошел успевший переодеться в гражданское Абдулла и разлил кофе по пузатым фарфоровым стаканчикам.

– Откуда вы узнали о моем существовании и о том, где меня искать? – спросил журналист.

– Люди рассказали. Вас видели на похоронах, а то, что иностранные журналисты в большинстве своем живут в «Палестине», известно всем.

– То есть, у вас есть свои осведомители?

– Скорее, друзья. Они мне сообщили, что вы были рядом с погибшим парнем.

– Что вы знаете о нем?

– Он работал в музее. Это все.

– Что именно он вынес из здания?

– Табличку. Очень древнюю.

– Табличку? – переспросил репортер.

– Ну да. Никогда не слышали?

– Табличку, подобную тем, которые использовались для письма в древнем Вавилоне. На мягкой глине выдавливали клинописные символы.

– Их же найдены тысячи, – возразил Дэвид, – эта чем–то отличается от других?

– Безусловно. Прежде всего, тем, что она – не из глины. Она – из золота. Вес – чуть больше девятисот граммов, с действительно нанесенными на нее символами. Но это не клинопись. Это буквы греческого алфавита. По документам она проходила, как «Объект хранения № 1255».

– Греческого? Получается, что она относится к эпохе эллинизма – периоду, который начался здесь, в Месопотамии в третьем веке до нашей эры.

– Даже чуть раньше. Считается, что ее отлили во времена завоевания Персидской империи Искандером Двурогим.

– Александром Великим, – поправил Барзани журналист.

Дэвид часто замечал за собой, что в периоды напряженных размышлений о чем–либо автоматически исправляет ошибки или упущения в речи собеседников, даже не отдавая себе в этом отчета. Также он иногда и комментировал услышанное.

– Это для вас, европейцев, он – великий. Здесь, на Востоке им до сих пор детей пугают.

– Оставим дефиниции ученым, – быстро произнес репортер, который вдруг ясно представил себе, что сейчас узнает о сказочных сокровищах Междуречья, – продолжайте.

– Не исключено даже, что речь идет о последней воле этого, бесспорно, выдающегося, но крайне жестокого завоевателя.

– Невероятно. И факт существования такого документа до сих пор скрывали от науки?

– Ну, это не совсем факт. Скорее, предположение. Сложность заключается в том, что текст выглядит полной абракадаброй. Это, вероятно, шифр, разгадать который никто до сих пор не смог. Отчасти, наверное, потому, что и попыток было предпринято не так много.

– В это трудно поверить.

– И, тем не менее, это так. Возможно, все станет понятнее, когда я расскажу историю обнаружения таблички и то, как она, в конечном счете, попала в музей. Ее нашли немцы из экспедиции Кольдевея⁴.

– Того самого, который открыл Древний Вавилон, – опять же механически произнес Дэвид.

– Да не было никакого открытия, – раздраженно парировал Барзани, – все это байки, которыми вас кормят на Западе. Любой здешний крестьянин с рождения знает, где находился этот город. И не потому, что кто–то его якобы открыл. Да там даже один из холмов издревле называется Бабил. Лет за тридцать до того же Кольдевея начать раскопки пытались и ваши соотечественники, но не оценили весь масштаб работ.

– Пусть так. Не будем спорить, дальше…

– Немцы подошли к делу с размахом. Собрали полмиллиона золотых марок. Бешеные деньги по тем временам. И это только на первый этап работ: узкоколейку проложили для вывоза грунта, речную пристань построили. Мечтали о сказочных богатствах.

– Но ни золота и ни драгоценностей так и не нашли, – согласился Дэвид.

– Раскопали одни руины, в том числе и обломки ворот Иштар. Нашли основание Вавилонской башни, амфитеатр, место, где стояли сады Семирамиды и, в общем–то, все.

– Кольдевей в письмах домой жаловался на воровство со стороны местного населения, которое нанимали для работы на раскопках, – припомнил репортер деталь, о которой читал, будучи студентом.

– Я бы назвал это попытками патриотов сохранить исторические ценности и не дать их вывезти из страны.

– И снова – не будем устраивать дебаты. Что с табличкой?

– Ее обнаружили в начале 1917 года. Самого Кольдевея тогда на месте не было. Он уехал в Багдад, решать какие–то технические вопросы. Руководили всем его помощники. В тот день в лагере царило невероятное оживление. Еще бы – такая сенсация: годы работы, одни кирпичи да черепки. И вдруг такое! Табличку положили в сейф в палатке, где жил сам Кольдевей. Охранять его вызвались четыре человека, считай, все руководство экспедиции, а на утро их нашли убитыми. Ходили слухи, что погибли они все по–разному, но какой–то жуткой смертью. Табличка пропала.

– Одну минуту. То, о чем мы сейчас говорим – это из разряда легенд? Откуда вам все это известно?

– Один старик рассказал. О нем – чуть позже.

Кофе давно был выпит, и Абдулла принес кальян. Одну трубку протянул Барзани, тот с наслаждением затянулся. Дэвид от предложения покурить отказался.

– Описание таблички никто не успел сделать. И даже сегодня нет ни фотографий, ни рисунков. Она не была занесена ни в один из археологических справочников, о ней не писали в газетах и не упоминали другие участники раскопок.

– Убийцу не искали вовсе?

– Шла же Первая мировая. Англичане начали наступление с юга, и немцы были вынуждены спешно свернуть работу. Табличку похитили представители одного из племен, которое кочевало в пустыне к западу от Евфрата. Еще года через три был образован Ирак – государство в тех границах, в которых оно существует и по сей день. Вождь племени, назовем его, скажем, Али, мог расплавить золотую вещицу, но не стал этого делать. Тогда повсюду наблюдался невероятный патриотический подъем: Великое арабское восстание, освобождение Сирии. Потом мы прогнали османов, которые веками здесь хозяйничали. У нас появился свой король.

– Фейсал Первый, – произнес Дэвид, но не для того, чтобы поддержать разговор, а чтобы Барзани понял: его собеседник в курсе истории страны, в которую приехал с журналистским заданием. Незначительные детали можно просто опустить.

– В новом короле видели основателя будущей династии, – не понял намека араб.

– На престол он взошел не без помощи Британии, – не смог тем временем удержаться от реплики репортер.

– Верно. И его так опекали ваши вездесущие соплеменники, что на коронации за пробковыми шлемами трудно было разглядеть монаршую куфию. Вскоре был открыт Багдадский музей.

– Опять не обошлось без моих, как вы выразились, соплеменников. Основала его Гертруда Белл⁵. Великая женщина.

– Великая шпионка, – парировал Барзани. – Вождь племени подумывал о том, чтобы передать реликвию властям, но начались смутные времена. То и дело вспыхивали стычки между шиитами и суннитами. Тогда еще музей находился прямо в королевском дворце. Это позже было построено отдельное здание.

– Вы так говорите, будто этот Али только и дожидался того, чтобы передать табличку властям. Зачем тогда было ее похищать?

– Иначе ее бы просто вывезли из страны. Кольдевей умудрился украсть ворота Иштар. Их по фрагментам вывезли в Германию, и я что–то ни разу не слышал от немцев даже извинений за это. Что уж там говорить о небольшом предмете, тем более сделанном из золота.

– И как же табличка попала в музей?

– Вскоре мы подойдем к этому. После Второй мировой войны наконец–то появился шанс на национальное примирение и спокойную жизнь. Все с надеждой смотрели на юного короля Фейсала Второго. Но тогда ему едва исполнилось десять лет, и страной фактически правил его двоюродный брат – регент Абдаль–Иллах. Подходящее время для того, чтобы расстаться с реликвией, как считал вождь племени, настало в 53–м году. Это был день совершеннолетия нового монарха, день его восхождения на престол. Али нарядился в свои самые лучшие одежды и отправился в летнюю королевскую резиденцию. Больше живым его никто не видел.

– То есть человек просто пропал?

– Тело нашли через несколько дней со следами пыток в сточной канаве.

– Не самый гуманный поступок для только что усевшегося на трон монарха, – прокомментировал Дэвид.

– Фейсай Второй был к этому непричастен. Единственный сын вождя, назовем его, скажем, Али–младший, служил тогда в армии. Он провел собственное негласное расследование. Нашлись люди, которые видели, как его еще живого отца на привязи возили по пустыне за спортивным кабриолетом. Такая машина в Багдаде была только одна и принадлежала она регенту. Али–младший, будучи лейтенантом, как ни в чем не бывало, продолжил службу, но думал, естественно, только о мести. В середине 50–х он вступил в тайную организацию «Свободные офицеры» – союз заговорщиков, которым была небезразлична судьба их страны и которые окончательно разочаровались в монархии. Организация революционных ячеек, вербовка сторонников, выпуск подпольных газет – чего в те времена только не было. К 58 году Али–младший дослужился до майора.

– Регент, наверняка, пытался расшифровать текст на табличке, – произнес журналист.

– Этого мы не знаем. Возможно, он вообще не отдавал себе отчета в том, что получил в свои руки вещь огромной исторической ценности. Абдаль Иллах носил титул наследного принца, был фельдмаршалом и командовал ВВС. Он купался в роскоши. Что ему какой–то там кусок золота с древними письменами.

– И, тем не менее, вождя, который ему его принес, он убил, – напомнил Дэвид.

– Такой это был человек. Все приближенные ненавидели его. Когда утром 14 июля две бригады восставших вошли в Багдад и оцепили королевский дворец, именно Али–младший первым проник в здание. Бывшего регента он убил лично, вышвырнул тело во двор, привязал к пикапу, провез по всему городу, под крики толпы подвесил труп за ноги на одной из центральных площадей и разделал, как тушу барана на бойне.

– Остальной королевской семье, получается, повезло больше, – поморщился юноша, – их ведь просто расстреляли.

– Началась новая эпоха в жизни страны.

– В которой было еще больше крови.

– Что поделать, это – Восток.

– А табличка? – спросил Дэвид.

– Лежала среди других сокровищ в дворцовых кладовых. Али–младший забрал ее оттуда и хранил затем долгие годы.

– Так этот мясник–мститель еще жив? Ему сейчас должно быть за 80.

– Я вижу, вы ему ничуть не симпатизируете, – отозвался Барзани.

– В этой вашей истории все такие милые, что трудно сразу вот так решить, кто же достоин большего восхищения, – съязвил Дэвид.

– Али–младший мстил за отца. Я его не осуждаю. Он был моим армейским наставником и близким другом. Три года назад, 28 апреля 2000 года вновь был открыт для посетителей Национальный музей Ирака. В этот день по почте в адрес музея пришла посылка с золотой табличкой и кратким письмом, в котором рассказывалось, где и когда она была найдена. Али–младший умер вскоре после этого. Он покинул этот мир, зная, что исполнил свой долг. Справедливость восторжествовала. И так продолжалось до тех пор, пока несколько часов назад какой–то никому неизвестный ночной сторож не вынес древнюю реликвию из музея.

– Судя по тому, что я видел, там много всего было украдено.

– Именно так, и я хочу разобраться, почему это произошло и, по возможности, вернуть похищенное. Это, если хотите, и мой долг тоже. На этом все. Теперь мне хотелось бы узнать, что точно видели вы. Возможно, отыщется какая–то зацепка.

– Минуту. Еще пара вопросов. Была ли эта табличка самым ценным из того, что можно было похитить в музее?

– Конечно, нет. Там хранилось много поистине бесценных вещей.

– То есть тот, кто завладел артефактом, охотился только за ним.

– Именно так.

– Пока у меня вопросов больше нет, – произнес журналист, – можете приступать к опросу, но все, что видел, я уже рассказал имаму.

– Опишите человека в машине.

– Седая шевелюра, такая же борода – возможно накладная. Европеец. Темные очки. Широкие плечи. Вообще, торс очень мощный. Мышцы под рубашкой с короткими рукавами прям–таки переливались. Сильный физически человек. И совсем не старый. Лет 45–50. Может чуть меньше.

– Как он двигался, как вел себя, какие–нибудь еще приметы. Любая информация, которая позволила бы опознать этого человека.

– Он не выходил из автомобиля. Смотрел на происходящее спокойно, даже несколько флегматично.

– А машина?

– Белый пикап. Такие тут часто встречаются.

– Номер?

– Я не обратил внимание.

– Фары круглые, большая радиаторная решетка?

– Верно.

– «Симург»⁶, иранского производства.

– В честь птицы? – уточнил Дэвид.

– Ага. Старье–старьем.

Последнее, понял репортер, относились к автомобилю, а не к мифическому существу, которое у древних иранцев было принято изображать в виде соколицы с львиными лапами и с девичьей грудью. Собеседник журналиста о чем–то напряженно думал, потирая лоб.

– О помощи, – напомнил Дэвид.

– Что?

– Вы говорили, что собираетесь просить меня о помощи.

– Ах, да, – Барзани нахмурил брови, как бы собираясь с мыслями, – понимаете, из музея были похищены тысячи экспонатов. У нас народ здесь не слишком искушенный. Вряд ли мародеры даже осознают, что попало им в руки. Американцам плевать на все. Надо поднять эту тему, надо кричать во весь голос о произошедшем! Пусть начнут шевелиться, пусть обратятся к людям с просьбой вернуть награбленное в обмен на отказ от преследования или за небольшое вознаграждение. Поверьте, многие согласятся.

– Так что вы от меня хотите?

– Чтобы вы делали свою работу. Напишите об этом.

– Я и так занимаюсь этим делом, так что статья непременно появится. Большего обещать не могу.

– Вот и чудно. Замечательно. Еще хотел спросить, с вами ничего необычного в последние часы не случалось?

Дэвид припомнил, что происходило с ним в последние часы, и мысленно растянулся в блаженной улыбке.

– Ничего, что могло бы относиться к этому делу, – наконец сухо ответил он.

– А если вы еще раз увидите этого человека, то сможете опознать?

– Думаю, да. Вы, я вижу, собираетесь приложить все усилия к его поиску. Что такого в этой табличке? Все дело ведь в зашифрованном тексте? Там сокрыта какая–то важная информация?

– Откуда мне знать. Али–младший верил, что это какие–то древние заклинания, иначе, зачем использовать столь ценный материал. Обычное письмо или договор выдавили бы на глине.

Барзани поднялся с кресла.

– Мои люди довезут вас до гостиницы. Также по реке. На этот раз, уверен, все пройдет гладко. Рацию оставьте у себя. Вдруг разузнаете что–то новое. Если понадобится связаться – частота вам известна. Канал шифруется автоматически, так что можете говорить, не опасаясь быть подслушанным. Со своей стороны обещаю делиться информацией, которую добуду, и которая может представлять интерес для вашей статьи.

Дэвид холодно поклонился. Руки пожимать друг другу не стали.

Барзани был прав. Обратное путешествие действительно прошло без происшествий. Первую часть пути Дэвид проделал с повязкой на глазах. Ее сняли, как только лодка снова оказалась в черте города. «Мост 14 июля» был пуст.

В гостиницу репортер вошел, когда на часах было начало пятого. Он поднялся к себе в номер и открыл дверь. Едва Дэвид протянул руку к выключателю, как кто–то стремительно бросился на него и повалил на пол.

Глава VI. Пасть гиены

Персидская империя,

местность в трех дневных переходах

к югу от Вавилона,

30 июля 331 года до н.э., 17 часов 15 минут

Пловец и лодочка, знаю,

Погибнут среди зыбей;

И всякий так погибает

От песен Лорелей.

«Лорелея», Генрих Гейне,

пер. А.Блока

На закате, когда тюльпаны, провожая солнце, закрывали бутоны и клонились к земле, а ветер нес к подножию высоких серебристых тополей речную прохладу, на поляне недалеко от идущей с севера на юг дороги встретились двое. Первый – широкоплечий мужчина средних лет с курчавой черной шевелюрой и такой же, правда, уже тронутой едва заметной проседью бородой. Второй – примерно того же возраста, что и первый, но огненно рыжий, не носивший бороды вовсе. У первого кожа была бронзового оттенка. У второго – бледно–белого. Оба при этом были эллинами и наедине друг с другом говорили по–гречески.

– Выяснил, как вы войдете? – спросил первый.

– Нет ничего проще. Переберемся через частокол да порежем их, – ответил рыжий, – нас четверо, против десяти–то потянем.

– Без нужды не убивайте. Там нет персов. А если погибнут местные, то ущерб для нас будет огромным. Раструбят повсюду, что шпионы Александра вырезали вавилонян. Нам это не к чему.

– Тебе легко отдавать приказы. Исполнять–то нам. Так, как ты говоришь – возни в два раза больше.

– Ничего, – произнес первый тоном, не терпящим возражений, – повозитесь.

– К тому же захватить маяк это только полдела. Важно еще, чтобы в крепости не поняли, что он – под нашим контролем. А с этим–то как раз и проблема. Крепость и маяк в прямой видимости друг от друга. И днем и ночью где–то раз в час, иногда чаще они обмениваются световыми сигналами. Как бы это лучше сказать, перемигиваются что ли. Из крепости посылают запрос, а с маяка отвечают. Один раз у них там, похоже, что–то пошло не так. Всадники налетели тут же. Старший их долго орал. Я в трубу видел. Так что кого–то из захваченных живьем придется расспросить с пристрастием, как и на какое количество световых сигналов отвечать. Это я к тому говорю, что без пыток, как ты хочешь, Элай, все равно не обойтись.

– Я сказал, оружие применять только в случае крайней необходимости, а ты про пытки! Одно дело сделаем, другое завалим. Давай, рассказывай, что там за сигналы, – приказал тот, кого рыжий назвал Элаем.

– Да нечего особо рассказывать. Я на ветке в первый и второй день зарубки делал, а потом надоело. Бессмыслица какая–то. Вообще никакой системы.

– И ветку ту ты, Леон, конечно, с собой не принес, – скорчил недовольную гримасу Элай.

– Может еще и дерево, на котором я сидел, спилить, да волоком тебе притаранить? – возмущенно ответил названный Леоном. – А вообще я запомнил, если надо. Не все, но... Вот, например, в первый день из крепости подают пять сигналов, с маяка отвечают десятью. Сигналят четыре раза, а в ответ – одиннадцать. Ночью с крепости – девять, с маяка – опять одиннадцать. Затем пять и не десять, как в прошлый–то раз, а, чтоб им всем сгинуть в пустыне, – пятнадцать! Тогда же следом – семнадцать и три – обратно.

– А вечером в форт кто–то приходил, – кивнул грек, который, как стало ясно из диалога, был начальником над рыжим.

– Откуда узнал!? Тоже следил? Мне, значит, не доверяешь? – огненные брови рыжего сошлись к переносице.

– Дурак ты, Леон. Как только ты в банде своей так высоко поднялся. Ну, полно–полно–то бычиться. Ты – мой самый верный товарищ. Кто вечером–то приходил?

Леон по–прежнему смотрел на начальника недоверчиво, но все же ответил:

– Все три дня, что я следил за маяком, незадолго до заката из крепости приезжал старикашка. На одном муле, значит, он, а сзади, на привязи – второй и мешок на нем. Я решил, что это кормежка для десяти человек, но ты–то откуда про старика проведал?

– А я, пока ты про сигналы не рассказал, ничего о нем и не знал. Просто кто–то должен был доставлять пароль на маяк на следующие сутки. Пять и десять, четыре и одиннадцать – и то и другое в сумме – пятнадцать. Ночью, девять плюс одиннадцать, пять плюс пятнадцать, а также семнадцать и три. Все пары чисел при сложении дают двадцать. Понимаешь теперь? Старик сообщает дежурным на маяке определенное число. Они отсчитывали, сколько раз им сигналят, отнимают от известного им пароля и ответ отправляют назад. А когда переполох подняли, о котором ты говоришь, они, значит, что–то напутали.

– Так просто! – хлопнул себя ладонью по лбу Леон.

– Один запрос и один ответ на весь день вводить было бы глупо. Заранее договариваться о разных вариантах на сутки вперед – запутаешься. А так для стороннего наблюдателя перемигивание маяка с крепостью выглядит абракадаброй. Уверен, они и с другими маяками на реке также поддерживают связь. В крепости помигали, ответ получили, сложили два числа, если верно, то можно быть спокойным – все в порядке, водный путь под контролем, судам ничто не угрожает.

– Ну, ты и голова, Элай. Извини, что вспылил тут.

– Считай, что я уже забыл об этом. Караван удалось задержать?

– Атрей все устроил. К узкой и скалистой протоке, местные зовут ее «Пасть гиены», суда подойдут ночью. Луны сейчас нет, так что будет кромешная темнота. А далее им один только путь будет – на дно.

– Значит, действуем, как и планировали. Штурм начинайте, как только узнаете новый пароль. Я – на плотине.

– Один–то справишься? – скептически посмотрел на начальника Леон.

– Не сомневайся.

Когда заговорщики разошлись каждый в свою сторону, караван из восьми судов, о котором они вели речь, миновал очередной поворот великой реки и неспешно вышел на просторы озера Лахама⁷. На палубе первого из кораблей, скрестив ноги, сидел щуплый, весь покрытый причудливыми тату индус.

Размеренный бой барабанов болью отдавался в его висках. Парс прислушивался к собственному сердцу. На десятый день плавания по Евфрату оно, казалось, стало биться в такт ударам бамбуковой дубинки по туго натянутой коже.

По морю добрались без приключений. Помотало и помутило, конечно, и слонов, и погонщиков, но в целом перенесли плавание без потерь. В устье же махаутов⁸ и животных перевели на суда особой конструкции – широченные и плоскодонные. Капитан, правивший караваном, рассказал, что их в кратчайшие сроки построили по приказу самого сатрапа!

Таких кораблей Парс еще никогда еще видел: три ряда весел, посередине надстройка. Две трети гребцов были рабами. Их легко было отличить по кандалам на ногах. Остальные – вольнонаемные. Операция проводилась в условиях строжайшей секретности. Пятнадцать бесценных боевых слонов из далекой Индии – родины Парса – ждали в Вавилоне к исходу недели, поэтому и остановок почти не делали, плыли даже ночью. Лишь утром возникла небольшая заминка, заставившая задержаться до полудня. Капитан взялся наверстывать упущенное, потому и барабан на корме бил чаще прежнего. Гребцы погружали весла в воду в такт его ударам, а индусу казалось, что делают они это в такт его сердцу.

По берегам росли пальмы. Время от времени встречались небольшие форты, а раз в день попадались настоящие крепости. Одна из двух главных водных артерий Междуречья прекрасно охранялась. Окинув невозмутимым взглядом озеро, в которое вошли корабли, Парс вновь погрузился в воспоминания.

Индус часто задумывался над тем, как получилось так, что он, появившийся на свет в крестьянской семье, чьи родители были убиты стадом разъяренных слонов, стал профессиональным погонщиком. Историю гибели отца и матери ему много раз рассказывал человек, заменивший их. Племя Парса пришло на берега реки, не имевшей в те времена даже названия. Рубили деревья, отвоевывая у джунглей землю под посевы. Пни жгли прямо в поле, удобряя пашню золой. Дома огораживали частоколом из толстых бревен. Все обитатели уничтожаемого людьми леса вынуждены были уходить дальше вглубь чащи. Все, кроме слонов. Это сейчас–то Парс уже знает, что они умеют смеяться, плакать, сочувствовать чужой беде, воспитывать потомство совершенно не так, как другие звери, и хоронить сородичей. Но тогда ни он – неразумный малыш, ни его соплеменники не имели об этом ни малейшего представления.

Нападение на деревню произошло незадолго до рассвета, когда все спали. Огромные самцы бивнями сокрушили ворота, и все стадо ворвалось внутрь. Первым делом они разрушили амбар в центре поселения. Весь запас семян был уничтожен. Если бы кто из обитателей деревушки и выжил, они все равно были бы обречены на голодную смерть. Но никто не уцелел. В пробитые слонами бреши устремились почувствовавшие запах крови тигры. Никогда прежде предки Парса не видели ничего подобного. Казалось, разные звери, в природе лишь обитающие неподалеку друг от друга, сейчас действовали заодно!

Парса нашли не на руинах разграбленного поселения, а в поле. Спустя пару лет оно вновь заросло джунглями. Люди надолго покинули те места. Повзрослев, махаут понял, что слоны защищали свою территорию. У них был выбор – смириться и уйти или остаться и сражаться. Они свой выбор сделали и победили.

– Огонь! – закричали на носу.

Впереди и справа по курсу в наступающих сумерках, действительно появилась едва заметная мерцающая точка. Удары в барабан вновь ощутимо ускорились. Передохнуть гребцам теперь удастся не скоро. Для быстрой проводки кораблей с ценным грузом хитроумные персы ввели специальную световую сигнализацию. На самых опасных участках они построили маяки, позволяющие избегать порогов, огибать мели и входить в нужные протоки. На реке действовало правило правой руки: сигнальные огни полагалось оставлять справа по борту.

Лоцман отдал команду, и судно взяло левее. Маяк приближался. Теперь уже можно было даже различить фигуру копейщика, возвышавшуюся за частоколом рядом с горящей чашей. Парс уже знал, что в землях, куда приплыл он и его погонщики, для освещения используют удивительное топливо – черную пахучую маслянистую жидкость, которую черпают прямо из ям, вырытых в земле. Махаут оглянулся назад. Цепочка сигнальных огней по бортам судов стала не такой вытянутой, как раньше. Отставшие стали нагонять впереди идущих.

В том, что слоны обладают разумом, Парс не сомневался. Наблюдая за ними из засады, он много раз видел, как взрослые особи уничтожают определенные растения, вырывая их с корнем. Делали они это не ради забавы. Под прополку попадали либо ядовитые, либо горькие на вкус побеги. Стадо уничтожало сорняки, расчищая пространство для тех трав, кустов и деревьев, которыми оно привыкло лакомиться. Ни одно другое живое существо, кроме людей, так не поступало.

Племя, приютившее сироту, занималось приручением диких слонов и превращением их в слонов боевых. Мальчик постепенно перестал панически бояться этих огромных животных. Однажды он стал свидетелем того, как взрослый самец угодил в ловушку. Ее вырыли на тропе специально для отлова молодняка. Невысокое животное, попавшее в яму в форме конуса, не могло самостоятельно взобраться наверх. Этот же статный красавец вырвался из западни, но при этом подвернул ступню. Он страдал, его качало из стороны в сторону, и каждый шаг давался с болью. Слоны не могут ходить на трех ногах, и раненный зверь был вынужден опираться на поврежденную конечность. Яростный рев разнесся над джунглями.

Новые соплеменники Парса издали наблюдали за беднягой. Взрослый слон им был не нужен – такого уже никогда не заставишь подчиняться. Приручению поддаются лишь молодые особи в возрасте до четырнадцати лет, а вообще–то, чем моложе – тем лучше. На подмогу искалеченному прибежали три самки. Одна из них угрожающе растопырила уши, наклонила голову, подняла хобот и сделала несколько шагов в сторону двуногих. Посыл бы понятен: не смейте приближаться. Двое других прислонились с боков к раненому, и вся троица заковыляла в сторону леса. Восторгу Парса не было предела: ни грозные львы, ни хитрые шакалы, ни благородные гималайские медведи, ни дерзкие мангусты так не поступали. Да, они защищали свое потомство от зверей или людей, некоторые охотились стаями, но никто из них никогда не приходил на помощь попавшему в беду сородичу.

Тот взрослый самец выжил. Парс встречал его позже: он так и продолжал прихрамывать. Прошли годы и из непонятных и вселяющих ужас тварей, слоны превратились для мальчика в непростых, но преданных друзей. Пять лет назад после смерти человека, заменившего ему родителей, Парс стал главой племени. Его признали лучшим махаутом, и теперь он вместе с другими погонщиками направлялся в далекую страну по призыву грозного, но очень богатого царя. Деньги за 15 боевых слонов обещали огромные. Половину из них они уже получили. Остальное заплатят по прибытии в Вавилон – город, прекраснее которого, как рассказывали, нет и никогда не было на свете.

Темнота окутала корабль со всех сторон. Берега скрылись из виду. Маяк остался позади. Караван шел плотным строем. Вдруг где–то далеко впереди полыхнуло. Свет озарил пологий левый берег и скалы на правом. Лоцман, дремавший на носу, вскочил и что–то закричал. Гребцы замерли.

– Назад! – услышал Парс знакомое слово. За месяцы плавания он уже стал неплохо понимать персидскую речь.

Сигнальщики на корме стали размахивать факелами. Какое–то время судно еще двигалось по инерции. Спустя минуту–полторы послышался приглушенный расстоянием раскат грома, а еще через несколько мгновений огромная волна обрушилась на корабль. Массивное судно накренилось и стало вращаться. Трещал каркас, кричали люди, ревели слоны. Корму задрало вверх. Шедшее позади судно завалилось на бок. Мощный, непонятно откуда взявшийся на спокойной реке, поток нес их прямо на скалы.

Индус вскочил на ноги и, балансируя на пляшущей под ним палубе, бросился к трапу. Слоны метались каждый в своем небольшом ограниченном канатами загоне. Первый – Хан, любимец Парса, беспорядочно бил бивнями по переборкам. Второй – по кличке То–тэ – поджал хвост и обезумевшими глазами смотрел на вожака. Погонщики и их помощники – все четверо были здесь же. В трюм хлынула вода.

– Канаты! – коротко приказал Парс.

С толстыми веревками удалось справиться довольно быстро, но путь к спасению был отрезан деревянной переборкой, возведенной уже после того, как слонов погрузили на корабль. Ее должны был разобрать лишь после прибытия к месту назначения.