Текст книги "Последний еврей Багдада (СИ)"
Автор книги: Макс Кратер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Последняя фраза была произнесена высоким и звонким, почти истеричным голосом. Все окружающие вжали головы в плечи.
– Он вожак, мой повелитель, – попытался оправдаться командир бессмертных, – другие смотрят на него и поступают также.
– Что же, мы видели достаточно. Надеюсь, ты не думаешь, что я буду платить за этих безмозглых и трусливых хвостатых свиней.
– Они еще покажут себя, мой господин!
Царь хлестнул коней, и те, выбивая пыль из–под копыт, галопом пустились в сторону Вавилона. Телохранители поскакали следом, и вскоре холм опустел. Рядом с Ферзаном остался лишь Макута.
– Ты–то чего ждешь!? – в гневе закричал на него вельможа, – немедленно задержи пятерку этих оборванцев. И на столбы их всех.
Макута бросился исполнять приказ.
Глава XXIX. Вечное блаженство на полях камыша
В лесу, где часто по кустам
Резвились юные дриады,
Стоял безмолвно–строгий храм,
Маня покоем колоннады.
Николай Гумилев, «В лесу, где часто по кустам...»
Вечером того дня, когда недалеко от стен Вавилона разыгралась кровавая драма, Фансани готовился к важному для него событию. Происходило оно регулярно, но не часто, поэтому управляющий Эгиби немного волновался. Надо было поскорее освободиться.
Ступеньки приставной лесенки поскрипывали в такт свистящему дыханию хозяина. Престарелый банкир в последние недели стал замечать, что его все чаще преследует одышка. Даже при таком вот несложном, казалось бы, занятии как сейчас – взобраться перед сном на широкую кровать под шелковым балдахином. Тяжело кряхтя Эгиби погрузился на лебяжьи перины.
Фансани рассказывал ему вещи, в которые трудно было поверить. Какими же надо быть безумцами, – подумал глава торгового дома, – чтобы решиться на избиение сотен безоружных горожан, ради демонстрации мощи доставленного за тридевять земель оружия! Так они и тут умудрились в лужу сесть. Вот ведь послали боги несчастной Персии полоумного труса в роли императора.
И этот Ферзан тоже хорош. А он еще финансировал эту его, как выяснилось, провальную затею. Хорошо, что чутье не обмануло, и взят достаточный залог. Впрочем, странно все это. Корреспонденты Эгиби в Индии сообщали, что слоны – действительно грозная сила, и как только могли они так оплошать?
К вечеру слухи о бойне разнеслись по всему городу. Рассказывали страшные подробности о количестве покалеченных, а также из уст в уста передавали небылицы о храброй пятерке, обратившей в бегство сначала одного слона, а затем и всех остальных. При этом местные жители клялись, что это были вавилоняне, египтяне уверяли, что доблесть проявили их соотечественники, а греки ничуть не сомневались, что за героическим поступком стоят эллины.
– И что, правда, никому из выживших ничего не заплатили? – переспросил банкир.
– Так точно, мой господин, – произнес Фансани, – теперь все ненавидят персов больше прежнего.
– Ну и дурак же этот Дарий. Наплачется еще страна с ним. Это все новости на сегодня?
– Не совсем. К нам поступила необычная заявка на завтрашний аукцион. Человек, пожелавший остаться неизвестным, хочет, чтобы наш агент купил для него одного из махаутов, которого осудили за двойное убийство.
– И зачем ты беспокоишь меня перед сном подобными глупостями? Деньги внесены? С комиссией клиент согласен? Так пусть покупает. Сам все устрой.
– Это крайне странный заказ. Нам не ограничили максимальную сумму покупки.
– Неужели! Нет ли здесь какого подвоха... И сколько клиент внес денег?
– Сто монет золотом.
– Любопытно... Ничего не предпринимай. Я сам завтра поеду на аукцион. Полюбуюсь на этот бесценный лот.
Управляющий поклонился и попятился к выходу. Затворив за собой дверь спальни, он прижался спиной к резному дереву и простоял так до тех пор, пока из комнаты не раздался раскатистый храп.
Затем Фансани повел себя более чем странно: спустился в свою каморку и сдвинул стоящий у стены сундук. Под ним открылся тайник, из которого он вынул старый, потрепанный плащ и холщовый мешок. Египтянин закутался в одежды так, что видны были только глаза. Быстро, но бесшумно пройдя по коридорам, он очутился в саду, добрался до потайной калитки, выходившей к пристани, открыл ее своим ключом и покинул резиденцию.
У пристани чуть выше по течению его ждала крытая тростником лодка с четырьмя гребцами. Как только египтянин оказался под навесом, не произнося ни слова они взялись за весла, и судно заскользило по темной воде.
Путь их лежал сначала вверх по реке, а затем по каналу, опоясывающему город с севера. Высадился Фансани рядом с пальмовой рощей, начинавшейся у подножия пологого холма и покрывавшей все его склоны.
Там его также уже ждали. Несколько мужчин, прикрытых одними набедренными повязками, с копьями в руках, опустились на колено в почтительном приветствии. Их голые спины отливали бронзой. Лица с широко посаженными раскосыми глазами не оставляли никаких сомнений в том, что это египтяне.
Управляющий Эгиби поспешно проследовал мимо соотечественников. При этом в его облике произошла разительная перемена. Плечи, обычно опущенные, распрямились, голова гордо задралась, а осанка из услужливо–любезной стала царственно–повелительной. От обходительного раба не осталось и следа.
Фансани шагал по земле, которая была куплена около года назад. Причем значительную часть денег заплатил лично он из собственных сбережений. Теперь в глубине рощи ускоренными темпами шло возведение нового храма – первого святилища Осириса в Вавилонии. Прежние алтари и места поклонения египетским богам не шли ни в какое сравнение с тем, что вскоре появится здесь. Уже поднялась вокруг глухая высокая стена из глазурованного черного кирпича; встали за ней колонны, отделанные ракушечником; взлетели к самым вершинам пальм раскрашенные в желтые и красные цвета кипарисовые перекрытия. Осталось всего ничего: обложить ярко–голубым облицовочным камнем алтарную нишу и нанести на стены священные тексты. Тогда храм раскроется подобно цветку.
Эта вводящая в божественный экстаз форма, – восхищался Фансани, торжественно переходя из одного помещения в другое, – когда внешняя колоннада лишь подчеркивает геометрическую замкнутость внутреннего пространства. Разве могут сравниться с ней заносчивые вавилонские зиккураты с золотыми статуями богов на вершинах, выпуклые персидские жертвенники с горящими в них священными огнями или неуклюжие ассирийские молельни! Даже греческие пантеоны – лишь жалкое подражание величественной архитектуре детей Нила. Но главное, конечно, не форма...
Во всем ощущалось, что сегодня особенный день. У алтаря его встречали пятеро одетых в длинные черные одежды жрецов. Один из них налил из кувшина вина. Густое, темно–красное оно пахло пряными травами. Фансани выпил залпом. Голова закружилась. Жрецы встали полукругом в почтенных позах. Каждый выставил вперед ладони, как бы отгораживаясь от только что вошедшего. Шепотом, но при этом очень быстро, как скороговорку они стали повторять слова древнего заклинания. Их шипящий речитатив разносился по залу, становясь все громче и громче. Стены зашатались. Кипарисовые балки у потолка стали извиваться подобно гигантским змеям. Фансани схватился за горло и начал сползать на пол. Он несильно ударился головой о плиты. Изо рта и носа запузырилась красная пена. Еще через несколько мгновений конвульсии прекратились.
Жрецы взяли тело и потащили его в расположенное прямо за алтарем служебное помещение. Затем один из них вернулся. Пучком высохшей травы он тщательно оттер с пола красные следы.
Еще через полчаса двери храма вновь распахнулись. Внутрь потянулись прихожане. Просторное помещение постепенно заполнялось. Зазвучала негромкая музыка. Отражаясь от стен, ее звуки магически воздействовали на детей тростника. Они начинали раскачиваться взад и вперед, бормоча себе под нос слова древнего гимна.
Вновь появились жрецы, на этот раз в белых одеждах и таких же белых, заостренных кверху головных уборах. По очереди они стали зачитывать текст известной даже младенцу истории о том, как ослоухий бог Сет задумал погубить Осириса, как обманом заставил его лечь в саркофаг, как захлопнул крышку и сбросил гроб в Нил. Как богиня Исида нашла своего возлюбленного, и как пришел в ярость Сет и разорвал тело первого среди ушедших в страну Заката на четырнадцать кусков. И как искала Исида эти части по всему свету, как собирала их все, кроме одной – самой важной для мужчины.
В этом месте повествования откуда–то снизу и с боков повалил белого цвета дым. Он не заполнял помещение и не поднимался вверх, а стелился вдоль пола. Со стороны алтаря, откуда–то снизу, как из под земли появился пестрый саркофаг. Он плыл, паря над каменными плитами. Облачка дыма извивались вокруг него, закручиваясь в причудливые спирали, струились вверх и вниз, оживляя красочные изображения из сцен загробного мира на стенках ложа вечного сна. Деревянная капсула остановилась. Жрецы сняли крышку. Внутри лежало тело Фансани.
Внешне он опять преобразился. Его реденькая бородка, до этого волнистыми прядями спадавшая на грудь, превратилась в плотный, отливающий блеском черный жгут. Всклокоченные обычно волосы были расчесаны и аккуратно уложены. Вместо старого халата – расшитые золотом и соединенные спереди шнурками одежды. На груди лежали символы царя загробного мира – короткий жезл с загнутым полукругом концом и плеть.
Фансани не подавал никаких признаков жизни. Жрецы вынули тело и аккуратно уложили на алтарь. Регалии поместили рядом с головой и расступились, давая дорогу одетой в обтягивающий красный наряд женщине.
– Исис, Исис, – разнеслось по храму.
У прихожан не осталось никаких сомнений в том, что им предстоит стать свидетелями ритуала воскрешения бога Осириса. Исида плавно подошла к умершему и провела руками над телом. Ее алое одеяние развивалось подобно крыльям хищной птицы.
– Соколица–птица, соколица–птица, – запричитали прихожане.
Мягкими белыми ладонями богиня провела по одеждам мертвеца и стала снимать их одну за другой. Подушечками пальцев она коснулась груди убитого бога, затем опустилась на колени и стала целовать его холодное и бледное лицо. Руки при этом продолжали шарить по телу, сбрасывая ткани и пробираясь все ниже, к животу и бедрам.
Вскоре и губы Исиды пустились в тот же путь, что и ладони. Они решительно устремлялись вперед, а затем, как бы устыдившись, возвращались назад: от щек к губам, от груди к шее, от живота к соскам, от сводов бедер к их центру.
И случилось чудо. Мужское естество раздетого пришло в движение и восстало. По храму разнеслось возбужденное бормотание. Исида проворно распрямилась и вскочила на алтарь. Медленно, в такт бубнам она стала опускаться на лежащего, одновременно подбирая полы багряного платья. В конце концов богиня слилась с ним и издала сладострастный стон. Музыка стала ритмичнее. Размеренные и монотонные движения постепенно наращивали темп.
Ресницы Фансани дрогнули и разомкнулись. Он сделал глубокий вдох и изогнулся всем телом, приподнимая на себе девушку. Бедра оживленного, все ускоряясь, начали двигаться вверх и вниз. Ногти Исиды вонзились ему в грудь. Затем она самозабвенно схватилась за шею. Безумная скачка продолжалась еще какое–то время, до тех пор, пока из глотки Осириса не вырвался сладострастный хрип. Богиня в экстазе сомкнула бедра и откинулась назад. Подпрыгнув еще несколько раз, она рухнула на спину между ног египтянина.
Очнувшись от нахлынувшего наслаждения, Фансани аккуратно оглядел зал. Прихожане попадали ниц. Самые любопытные из них украдкой посматривали на алтарь. У самого входа, – какое неуважение к происходящему, – стоял невысокий человек в потертом кожаном фартуке. Его лицо и руки покрывал слой сероватой извести. В руках он держал внушительных размеров свиток папируса.
Увидев, что управляющий Эгиби заметил его, он стал усиленно жестикулировать. Это был Азибо76 – инженер, трудившийся на рытье тоннеля, на который Фансани возлагал огромные надежды. Если он решился вломиться сюда в такой момент, значит произошло что–то чрезвычайно важное. Египтянин едва заметным жестом дал сигнал жрецам, что церемонию пора заканчивать.
Когда последний прихожанин покинул храм, время было уже за полночь. Взошла луна, и колонны отбрасывали длинные тени. Парадные двери заперли на засов. Жрецы уже успели разоблачиться и теперь были одеты в обычную, мирскую одежду.
– Сегодня сборы вдвое больше обычного, – произнес один из них.
Фансани пропустил эту реплику мимо ушей. Куском ветоши он оттирал черную краску с бородки. Сделанная на основе мазута она источала запах, от которого у египтянина начинала понемногу кружиться голова.
– Проследите, чтобы эта похотливая дура впредь не была Исидой. Все плечи разодрала, сучка. Что случилось, Азибо, зачем ты пришел сюда в такое время? – раздраженно обратился управляющий к землекопу.
– Мы пробили фундамент, – произнес инженер и развернул прямо на алтаре свиток, – все как и было предсказано. Вот здесь – цепочка камер, часть из которых затоплена водой, а кругом идет коридор.
На схеме был начертан план какого–то большого квадратного строения. Фансани внимательно посмотрел на рисунок.
– Прекрасные новости, – воодушевленно воскликнул он.
– Это еще не все. Мы слышали его рев. Совсем близко. Шагах в десяти, вряд ли дальше. Теперь мы знаем, в какую сторону нам продолжать копать. День, может – два, и мы до него доберемся.
– Видите, я был прав, – обратился Фансани к жрецам, – архивы Эгиби не обманули нас. Еще немного и мы обретем путь к бессмертию, к вечному блаженству на полях камыша. Проверьте сети, проверьте, готова ли лодка и клетка на ней. Когда настанет этот торжественный час, все должно пройти гладко. Как только все случится, немедля посылайте за мной. Я буду ждать. А сейчас, Азибо, возвращайся назад и продолжай работу.
Землекоп поклонился, схватил с алтаря план–схему и стремительно вышел.
– Расходимся, – обратился управляющий к оставшимся.
– Один только вопрос, начальник, – отозвался старший из жрецов, который в храмовой иерархии был вторым человеком после Фансани, – город будоражат слухи о секте. Сегодня приходили от Сорбона, чего–то разнюхивали и рабочих расспрашивали. Не ровен час нагрянут с обыском. Надо что–то делать!
– Гоните всех прочь, – раздраженно воскликнул Фансани, – вопрос с Сорбоном я решу.
Глава XXX. Вот и познакомились
Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы – смешные актеры
В театре господа бога.
Николай Гумилев, «Театр»
Ведущий аукциона не торговал, а лицедействовал. Этот человек безраздельно владел вниманием толпы. Она отвечала хохотом, когда он глумился над живым товаром или подшучивал над чуть замешкавшимся покупателем, грустно умолкала, когда призывал проявить жалость к несчастному рабу–ребенку и не дать ему попасть в руки «вон тех волосатых варваров» и похотливо подвывала, когда со знанием дела оценивал размер бюста или бедер молодой невольницы.
Он воображал себя актером: то комедийным, то трагическим. Обстановка этому способствовала. Происходило все в театре. Его построили лет двести назад в склоне холма сразу за восточной стеной первые переселившиеся сюда эллины. По прямому назначению строение использовалось лишь дважды в год, а в другое время сдавалось в аренду всем желающим.
– И еще один лот. Внимание! – аукционист схватил очередную табличку с текстом и в экстазе подпрыгнул, – редкий товар в наших краях. Индус. Не великан, с виду щуплый, но справлялся со слоном. Что это такое, спросите вы меня? Полно вам придуриваться! Весь город только и болтает об этих гигантах, привезенных к нам на погибель македонскому узурпатору. Я видел их мельком: здоровенные такие твари.
Театр притих, разглядывая чужеземца, а ведущий соскочил со своего места и зашагал по кругу.
– Кто купит бывшего погонщика? Ну же?! Он наверняка хорош в уходе за животными.
– Он буйный. Он же убил двоих, – вяло выкрикнул кто–то с задних рядов.
– Посадите его на цепь, – тут же отозвался аукционист, – непокорность для "говорящего орудия", не рожденного в неволе – это обычное дело. Но только поначалу. Мне ли вас учить? Ну или кастрируйте его. Получите тот же эффект, но только быстрее. Хотя мне лично было бы жаль лишать этот лот части мужского достоинства. Оно у него весьма достойное.
Ведущий подошел к индусу, руки которого были перетянуты за спиной веревкой, и сорвал с него набедренную повязку.
– Вот, полюбуйтесь!
С трибун послышался одобрительный свист, перешедший вскоре в завистливый гул.
– Присутствующие дамы, думаю, оценят, – несостоявшийся актер опустился на одно колено, всем своим видом показывая, что тоже восхищен. – Впрочем, почему только дамы? Некоторых мужчин, я знаю, такое также приводит в восторг!
В толпе кто–то фальцетом захихикал, и этот услышанный благодаря прекрасной акустике смешок, породил лавину хохота, которая тут же раскатилась по театру.
– Полно, полно! И я имел в виду всего лишь то, что этого раба можно подарить жене и он, когда вы устали или в отъезде, будет за вас исполнять супружеские обязанности.
Трибуны надрывались со смеху.
– Но мы заболтались, – жестом призвал всех к спокойствию ведущий, – начнем торги. Первая ставка – подрахмы. Две... Три... Кто больше? Четыре – женщина в третьем ряду. Пять – мужчина на галерке.
Аукционист выкрикивал фразы, задрав голову и глядя на задние ряды. Именно там, наверху, вдали от сцены, в прохладной тени навесов находились наиболее престижные места, и именно оттуда стоило ожидать самых высоких ставок.
– Десять – дама слева. Мужчина – пятнадцать. Дама снова двадцать. Чем ответит господин? Господин говорит тридцать!
Аукционист внутренне весь сжался от охватившего его волнительного восторга. Предложенная сумма уже была, по меньшей мере, втрое больше того, что он рассчитывал выручить, а сцепившаяся парочка, похоже, и не собиралась останавливаться.
– Тридцать пять! Сорок! Пятьдесят!
Происходило что–то невероятное. Даму он знал. Это была известная всему городу госпожа Тэхирих. Никогда еще имя, данное при рождении, не играло с человеком, его получившим, столь злую шутку. "Тэхирих" означало "целомудренная". Обладательница широченного крупа, по слухам, была ненасытна. Она владела тремя лучшими вавилонскими борделями, а об ее застольях, сопровождавшихся развратом, слагали легенды. Взбалмошная дура вполне могла польститься на индуса. К тому же он, когда надоест своей новой хозяйке, при должной рекламе действительно мог принести неплохой доход публичному дому.
Но вот кто был второй участник торгов? Аукционист сделал несколько шагов вверх по идущей между рядами лестнице и от удивления разинул рот. Сигнал об очередном повышении ставки подавал управляющий Эгиби. Сам банкир с невозмутимым выражением лица сидел рядом.
Чудно ведущему аукциона стало от того, что за последние недели ему пришлось продать больше сотни принадлежащих банкиру рабов. При этом управляющий категорически настаивал на том, чтобы принадлежность уходящих с молотка крестьян и ремесленников не афишировалась. Фансани доверительно шепнул аукционисту, что грядет перелом в войне на Западе, ублюдок из Пеллы будет повержен, а вслед за победой хлынет поток новообращенных: цены на рабов рухнут.
В осведомленности Эгиби сомневаться не приходилось. Аукционист даже сам продал пару принадлежащих ему невольников, а деньги отнес банкиру под проценты. И вот – на тебе! Фансани покупает погонщика да еще за такую цену! Не каждая красивая рабыня, обученная танцам и музыке, может столько стоить.
– Пятьдесят пять от щедрой госпожи, – озадаченный аукционист спрыгнул обратно на сцену, – и семьдесят, нет восемьдесят от не менее щедрого господина.
Ведущий открыл было рот, чтобы поинтересоваться, не собирается ли сиятельная Тэхирих предложить больше, но так и не произнес ни слова. Сверху, гремя доспехами, бежали стражники. Колонна разделилась надвое. Одна ее часть побежала налево, другая – направо, как раз к тем, кто делал ставки. И если в том месте, где сидела сутенерша, всего лишь завязалась перебранка, то рядом с Эгиби вот–вот могла начаться настоящая схватка. Телохранители, оголив мечи, сгрудились вокруг него, а безоружный Фансани схватил одного из стражников за копье и пытался вырвать его.
– Всем сидеть на местах, – громким командным голосом прокричали за спиной ведущего. Из–за колонн вышел одетый в красный кафтан, похожий на борова офицер.
– Сорбон, наш прославленный защитник, – с облегчением выдохнул аукционист. – Что стряслось?
В его голосе зазвучали заискивающие нотки.
– Пошел вон, торгаш, в морду дам. Вышвырните его, – приказал начальник городской стражи и, обращаясь к аудитории, громко пояснил, – эти двое преступники! Греческие шпионы. Они арестованы, а всем остальным придется пройти небольшую проверку. В театре могут быть их сообщники.
Эта реплика, призванная успокоить толпу, произвела прямо противоположный эффект. Люди повскакивали со своих мест и стали с недоверием озираться по сторонам. Еще через несколько секунд все вокруг пришло в движение.
– Попытки сбежать будут рассматриваться как пособничество врагу, – зарокотал Сорбон, – театр оцеплен.
В задних рядах началась давка. Одновременно десятки человек высыпали в орхестру77 и окружили начальника гарнизона. Его подчиненные, орудуя щитами, старались сдержать толпу.
– Руки убери, скотина! – истошно заревела владелица борделей.
Ее тащили вниз под улюлюканье горожан.
– Ты, обезьяна в латах, за это ответишь, – управляющий Эгиби держался за рассеченную бровь.
Аукционист жадно ловил каждый звук. У него слегка кружилась голова, и учащенно билось сердце. Он находился в состоянии невероятной ажитации и старался ничего не пропустить. Эгиби – греческий шпион! Тэхирих – греческая лазутчица! Лучшие люди города арестованы! И где? На его представлении. Об этом скандале сегодня будет судачить весь Вавилон. И он – главный очевидец, главный свидетель.
– Деньги только из конторы Эгиби забрать надо. Прямо сегодня, – пробурчал он себе под нос.
– Сейчас же и отправимся, – также негромко произнесли ему прямо в ухо, а спины коснулась холодная сталь, – идешь прямо, молча, не вызывая подозрений. Выведешь меня из театра, оставлю в живых. Пикнешь, печень проткну. Кивни, если ясно.
Аукционист едва заметно дернул головой и засеменил в сторону административной части здания.
– Дальше куда? – поинтересовался налетчик, когда они вошли в скену78.
– Вон, в тот проход, – дрожащим голосом произнес заложник, – вниз по лестнице, дальше направо и там выход. Только его, наверняка, охраняют. Сорбон не дурак. А вот, если налево повернуть и там в окно... Жизнь оставьте только!
Вместо ответа неизвестный нанес бедолаге сокрушительный удар рукояткой кинжала в висок. Аукционист рухнул без сознания.
***
Стоять в оцеплении было невероятно скучно. Со стороны театра доносился то рев, то хохот. Кайса распирало любопытство, но приказ есть приказ: о том, чтобы покинуть пост не могло быть и речи. Арест производила местная стража, а их отрядили охранять внешний периметр на случай, если кто–нибудь проскочит. В той нервной обстановке, что складывалась в городе, бросать бессмертных в гущу толпы сочли опасным.
Овальный щит, чтобы не мешал, юноша закинул за спину. Устав расхаживать взад и вперед, попробовал острием копья начертить на песке профиль Агнии. Получилось неважно.
Когда он в пятый раз пытался неуклюже вывести завитки волос, на тропе, ведущей от театра, появился человек. Бородатый, с кинжалом за поясом, он явно очень спешил.
– Назад. Проход закрыт, – Кайс сделал несколько шагов вперед, так чтобы в случае необходимости легко достать противника копьем.
Незнакомец замер. Юноша принял боевую стойку и обомлел. Перед ним стоял отец Агнии. Он надел парик и бороду, но не узнать аптекаря было невозможно.
– О чем ты, дружище! – Элай растянулся в недоуменной улыбке. Лепетал он, несколько растягивая гласные, умело подражая говору сельского жителя, – пастух я. У меня, вона, стадо за холмом. Я на минуточку туда сбегал. Эти кровопийцы кошару мою хотят на торги выставить. Всю душу вытрясли, гады. А мне ведь работать надо. Отпустил бы ты меня, а...
Служитель Панацеи так ловко изображал деревенского простака, что Кайс даже на секунду усомнился. Но – нет. Какие тут могут быть сомнения – это точно Элай. Но, как прежде гордый и властный грек жалобно смотрит на него, как опасливо поглядывает на наконечник направленного ему в грудь копья. А сам делает шажочки в сторону растущих у тропы кустов. Один, другой, третий.
Юноша лихорадочно соображал, что ему делать. Долг требовал того, чтобы ряженный был задержан. Сейчас же. Промедления и сомнения не допустимы и даже преступны. Но это ведь был отец Агнии! Кайс впал в замешательство. Заминка затягивалась.
Лжепастух сделал еще шаг–другой и юркнул в заросли. Перс в два прыжка преодолел расстояние, отделявшее его от кустов. За ними начиналась оливковая роща с редко растущими деревьями. Элай во всю прыть мчался в сторону города. Юноша занес руку с копьем для броска. Беглец был прекрасной мишенью. Конечно, в мелькавшие ноги с такого расстояния попасть не так просто, но пробить греку позвоночник не составило бы труда.
Нет, сказал сам себе юноша, убивать точно нельзя. Только в ногу. И обработать быстро рану, чтобы не было заражения.
Налитые кровью костяшки пальцев сжимали древко. Рука несколько раз делала замах. Мышцы на ногах начало сводить от напряжения. Вот чего тут, казалось бы, сложного?! Посчитать про себя – раз, два, три. Почти как на учениях. Утяжеленное свинцовым сердечником копье со свистом рассекло горячий воздух, по дуге пронеслось над землей и с треском вонзилось в изогнутую оливу.
Элай на секунду обернулся, бросил взгляд на еще звенящий, вибрирующий ствол ни в чем не повинного дерева, затем на перса, удивленного ухмыльнулся и вновь побежал.
Кайс вместо того, чтобы пуститься в погоню, сделал шаг назад.
– Вот и познакомились, – тихо произнес он.
Глава XXXI. Розы Сен–Мурха
Я имя скрыл твое средь этих строк;
Его ищи, в сплетенья слов вникая:
Оно – мой стяг, мой лавровый венок,
Мой талисман; твержу его всегда я.
Эдгар Аллан По, «Возлюбленной в Валентинов день»,
пер. Г. Бена
Все зависело от того, по каким законам его будут судить. Если по местным, уходящим корнями еще в древний кодекс Хаммурапи, то – плохо дело. Там ясно сказано, что за проникновение в чужое жилище полагалась смерть.
Правда, возможны варианты. Если злоумышленник сделал пролом в дом другого человека, – припоминал Кайс то, чему его учили в школе правоведы, – то возле этого пролома ему и полагалось оттяпать башку. К нему это точно неприменимо. Он лишь перебрался через стену. Да и проник не в жилище, а всего лишь в сад. Правда, за это тоже полагалась смерть. Но другая. Забрался по веревке, значит, на ней и повесят. Вот на этом самом дереве.
Он как раз ухватился за ветку платана, растущего за стеной, и, ловко перебирая руками, добрался до ствола. Спрыгнул на землю. Выбрал направление наугад и двинулся вперед.
Долго искать не пришлось: розы росли прямо рядом с домом – редкие, невысокие посадки. Молодой человек выбрал куст с тремя крупными бутонами. Потянул за стебель – как все просто, оказывается. Теперь той же дорогой – назад. Только развернулся, и тут послышались голоса. Кто–то шел по дорожке.
Глупо было предполагать, что резиденция ночью не охраняется. За кражу, припомнил молодой человек, тоже полагается смерть. Вавилонские законники разнообразием наказаний преступников явно не баловали. Бежать было поздно. Оставалось лишь затаиться и надеяться, что его не заметят.
Голоса приближались. Аккуратно, стараясь производить как можно меньше шума, юноша двинулся вдоль стены. В левой руке был цветок, правая шарила по шершавой кирпичной кладке. Разговаривавшие находились уже метрах в пяти от него.
Выбора не оставалось. Придется наброситься на них, постараться сбить с ног и затем бежать. Поднимется шум. Главное цветок не повредить.
Кайс сделал еще пару шагов. Рука нащупала нишу, а в ней обитую железом деревянную дверь. Толкнул ее – не заперто. Пожалуй, это выход: переждать, пусть проходят. Юноша скользнул внутрь. Узкий коридор вел в обширный центральный двор, открытое пространство которого со всех сторон было окружено колоннадой. Кайс прикрыл за собой дверь и затаился.
– Холодает, зайдем в дом, – раздался снаружи голос хозяина дома.
Вот так раз, – подумал Кайс, – едва не врезал самому банкиру! Хотя за его художества в театре, за издевательство над начальником, может и следовало бы. Но теперь–то уже поздно.
Юноша бросился к колоннаде. Масляные светильники, развешанные по стенам, отбрасывали длинные тени. Спрятаться здесь негде. Оставалось только войти в одно из боковых помещений, занавешенные проемы которых выходили во двор, и надеяться, что там никого не будет. Ему повезло. Комната, в которой он оказался, была нежилой. Она вся была заставлена стеллажами с золотой и серебряной посудой: кубки, подносы, кувшины, чего тут только не было.
– Чувствуете, даже сюда из сада доносится чудный запах роз, – прозвучал голос Эгиби, – недаром я заплатил такие огромные деньги за этого раба–садовника.
Кайс с ужасом посмотрел на цветы в своих руках. Будь хозяин чуть более внимательным, он бы понял, что запах идет вовсе не из сада. Собеседники улеглись прямо напротив комнаты, где спрятался юноша. Деваться ему теперь было некуда.
– Могу я поинтересоваться, что привело уважаемого гостя в мой скромный дом?
– Дела, не терпящие отлагательств, – сказал собеседник богатейшего человека в Вавилоне, и Кайс едва не вскрикнул – это был его собственный начальник.
Как ловко, получается, Ферзан разыгрывал гнев там – в театре. Он, оказывается, прекрасно знаком с Эгиби, а тогда лишь делал вид, что встретился с ним впервые! Это не укладывалось в голове.
– Всегда рад угодить. Не прикажите ли подать перекусить.
– В другой раз. Сейчас мне нужен новый заем, – произнес всадник, на такую же сумму, как и предыдущий и, надеюсь, на тех же условиях.
– Видят боги, вы просите о невозможном, – с нескрываемым удивлением в голосе вскричал хозяин резиденции, – торговый дом Эгиби не беден, но и наши возможности ограничены.
– Да полно вам прибедняться, Офир. Никогда не поверю, что вы не располагаете такой смехотворной суммой?
– Смехотворной? Война привела к сворачиванию торговли. Мы терпим убытки. А сколько бед принесло разрушение ирригационных сооружений на юге. Как же можно было такое допустить! Куда смотрела ваша охрана. Весь урожай погиб. А ведь эти расходы тяжким бременем уже легли на нас – масса людей не может погасить выданные им ссуды! Как подумаю о них, сердце сжимается от сострадания. Мне их жалко, но кто пожалеет меня!?
