355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Макс Хейстингс » Вторая мировая война. Ад на земле » Текст книги (страница 4)
Вторая мировая война. Ад на земле
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:29

Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"


Автор книги: Макс Хейстингс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

30 ноября в 09:20 советские самолеты предприняли первую из множества воздушных атак на Хельсинки. Ущерб они причинили главным образом советскому же посольству да нервам британского посланника – тот попросил освободить его от опасной должности. Советские войска в нескольких местах перешли границу. Финны посмеивались: «Сколько их, а страна у нас маленькая, где же мы их всех похороним?» Национальную оборону возглавил семидесятидвухлетний маршал Карл Густав Маннергейм, герой многих войн, последней из которых стала гражданская внутри самой Финляндии. На царской службе он был отряжен послом в Лхасу и там научил далай-ламу стрелять из пистолета. Маннергейм говорил на семи языках, хуже всего – на финском. Высокомерием не уступал де Голлю, свою беспощадность с лихвой продемонстрировал в 1919–1920 гг. при чистках побежденных коммунистов.

В 1930-е гг. Маннергейм руководил строительством укрепленной линии поперек Карельского перешейка – эта линия была названа его именем. Он не питал особых иллюзий по поводу обороноспособности страны и настаивал на переговорах со Сталиным. Однако его соотечественники предпочли бороться, и Маннергейм с хладнокровием профессионала стал готовиться к обороне. Не дожидаясь вторжения, финны прибегли к тактике выжженной земли и эвакуировали с приграничной территории 100 000 гражданских. Иные расставались со своими домами на удивление стоически: пограничники, заранее предупредившие пожилую женщину о том, что ей придется уехать, когда вернулись поджигать дом, с удивлением увидели, что она напоследок подмела и вымыла полы. Хозяйка оставила на столе спички, лучину для растопки и записку: «Когда приносишь Финляндии дар, хочется, чтобы он выглядел как новенький»15. И все же печальное это было дело – уничтожать жилые дома и оборудование никелевого рудника в Петсамо[4]4
  Петсамо – современная Печенга. – Прим. ред.


[Закрыть]
с таким трудом, ценой стольких усилий выстроенного за полярным кругом. Приграничная зона была густо заминирована, а на льду замерзших озер были установлены мины, срабатывавшие при натягивании троса: пусть лед провалится под захватчиками.

Двенадцать сталинских дивизий ударили сразу в двенадцати местах. Солдатам говорили, что финны первыми напали на Советский Союз, но многие сомневались и недоумевали. Капитан Исмаил Ахмедов слышал, как украинский крестьянин спрашивал: «Товарищ командир, объясните, зачем мы воюем? Разве товарищ Ворошилов не сказал на съезде партии, что мы не желаем ни пяди чужой земли и своей ни пяди не отдадим? А теперь мы воюем? Зачем?»16 Офицер попытался объяснить, какую опасность представляет такая близость вражеской границы к Ленинграду, но стратегические амбиции Москвы не вызывали энтузиазма у тех, кому было приказано воплощать их в жизнь, – по большей части это были поспешно набранные резервисты из местных.

Сталина это мало беспокоило. Он был уверен, что 120 000 человек, 600 танков и 1000 пушек с легкостью преодолеют линию Маннергейма, и не прислушивался к предостережениям своих генералов насчет труднопроходимого ландшафта Финляндии. Танки и другой транспорт были вынуждены передвигаться узкими колоннами между озерами, лесами и болотами. Хотя у финнов было мало артиллерии, а противотанкового оружия еще меньше, советские войска действовали настолько неумело, что финны ухитрялись рассеивать колонну огнем из винтовок и автоматов. Заснеженные пустоши восточной Финляндии вскоре густо пропитались кровью. Финны иной раз падали от нервного истощения после того, как час за часом с близкого расстояния косили русских. Красная армия лишилась 60 % танков, главным образом потому, что танки шли сами по себе, без прикрытия пехоты. Их подбивали самыми примитивными средствами, в основном бутылками, наполненными бензином и со вставленным фитилем, – бутылки бросали в машину, и бензин вспыхивал жидким пламенем. Хотя бутылки с зажигательной смесью применялись и раньше, именно в Финляндии их прозвали сперва корзиной Молотова, а затем коктейлем Молотова.

Маннергейм сухо заметил, что на европейский взгляд нападавшие проявляли непостижимый фатализм. Близкий к истерике командир советского батальона объявил подчиненным: «Товарищи, наша атака захлебнулась, но командир дивизии только что лично мне отдал приказ: через семь минут мы атакуем снова»17. Советские колонны вновь рванулись вперед и были истреблены. Некоторые финские подразделения вели широкомасштабную партизанскую войну, ударяли по русским из леса и тут же исчезали. Они старались разделить продвигавшуюся вперед часть, а затем уничтожить советские соединения поодиночке. Свою тактику они именовали «рубка леса» (motti). Среди героев этой кампании запомнился подполковник Ааро Паяри, который в разгар одного из сражений перенес инфаркт, но каким-то образом сумел остаться на ногах. Он, как и большинство его сражавшихся в тех битвах соотечественников, не был профессиональным солдатом, но одержал существенную, пусть небольшую, победу против значительно превосходящих сил противника под Толвоярви. В недели сражений под Коллаа финны использовали две французские 3,5-дюймовые пушки, отлитые в 1871 г., которым для выстрела требовался заряд дымного пороха. В северном секторе оборону поддерживал бронепоезд, стоявший там с 1918 г., – теперь он носился, отражая угрозу на всех направлениях.

Красная армия до нелепости плохо подготовилась к зимней кампании: к примеру, в 44-й дивизии рядовым раздали инструкцию по передвижению на лыжах, но не выдали лыж. В первые недели боев советские танки даже не додумались покрасить в белый цвет. Финны же высылали лыжные патрули, чаще всего ночью, и перерезали пути сообщения между советским авангардом и обозом. Во главе одного из егерских полков финнов стоял полковник Ялмар Сииласвуо. Юрист по мирной профессии, невысокий, светловолосый, крепкий, он вдохнул новую жизнь в затянувшуюся оборону деревни Суомуссалми и в итоге был назначен дивизионным командиром. Русские начали опасаться меткости финских снайперов, которых они прозвали «кукушками». Начальник штаба Девятой армии (командовал ею генерал Василий Чуйков) проанализировал допущенные советским командованием ошибки и пришел к выводу, что продвижение Красной армии было излишне привязано к проезжим дорогам: «Наши соединения, оснащенные большим количеством техники (в особенности артиллерией и средствами транспорта), оказались неспособны к маневру и успешным действиям на такой территории». Солдаты, по его словам, «боялись леса и не умели ходить на лыжах»18.

Финнов советская манера вести войну приводила в изумление и негодование. Один советский генерал вздумал проложить путь по минному полю, погнав перед собой табун лошадей: финны, нежно любящие животных, пришли в ужас от этой бойни. Правда, и кто-то из финнов, глядя на груды вражеских трупов, валяющихся в северном секторе, промолвил: «Этой зимой волки наедятся». Карл Миданс, фотограф из американского журнала Life, описывал вид заснеженного и промороженного поля боя: «Сражение почти закончилось, когда мы прошли по тропе между сугробами от дороги к реке. На ледяной корке лежали погибшие русские. Одинокие, исковерканные тела в тяжелых шинелях и бесформенных валенках. Лица пожелтели, только веки белеют на морозе. По ту сторону ледяного русла весь лес был усеян оружием, фотографиями, письмами, сосисками, хлебом, обувью. Там и сям – туши подбитых танков с разорванными гусеницами, разбитые повозки, мертвые лошади, мертвые люди грудами перегораживали дорогу и пятнали снег под высокими черными соснами»19.

Советская агрессия вызывала повсюду недоумение, в том числе и потому, что у финнов свастика была знаком удачи. Большинство сочувствовало жертвам нападения, даже в фашистской Италии проходили демонстрации в поддержку финнов. Англичане и французы рассматривали действия Сталина как еще одно проявление хищнического союза Германии и России – только что эти двое разделили Польшу. Однако на самом деле Берлин к этому был непричастен. Кое-кто в среде союзников порывался послать в Финляндию военную помощь. Французский генерал Максим Вейган обратился с таким предложением к Гамелену. Помимо всего прочего, это решило бы главную в глазах французов задачу: увести войну подальше от Франции. Он писал: «Я считаю необходимым сломить хребет Советского Союза в Финляндии и повсюду»20. Совместная англо-французская экспедиция в Финляндию напряженно обсуждалась на протяжении нескольких месяцев, но слишком велики были практические препятствия. Будь Уинстон Черчилль в ту пору премьер-министром Британии, он бы, наверное, начал крестовый поход против русских, но в правительстве Чемберлена лорд Черчилль, министр военно-морского флота, отстаивавший активный курс, оставался в меньшинстве, а все остальные не решались выступить против Советского Союза, пока не завершился конфликт с Германией.


Маршал Маннергейм установил себе строгий режим дня на все время кампании: в 7:00 он просыпался в штаб-квартире в отеле Seurahuone в Миккели, примерно в 65 км за линией фронта; часом позже, безупречно одетый, выходил к завтраку, затем проезжал несколько сотен метров до своего штаба, оборудованного в здании школы. Он велел читать ему вслух список потерь – каждое имя. Финский народ очень немногочислен, и все знают всех. В первые недели войны, сознавая, как слаба его армия, Маннергейм решительно противился желанию подчиненных перейти в атаку, развить успех, но 23 декабря на Карельском перешейке финны все же бросились в наступление. Пехота неслась с криками: «Hakkaa paale!» («Руби сверху!»), – но, без поддержки артиллерии и авиации, принуждена была отступить с большими потерями.

Финское правительство не питало иллюзий, будто сможет нанести решительное поражение СССР, но надеялось, что Сталин сам отступится, если понесет слишком большие потери. Увы, подобная стратегия не могла сработать в борьбе против врага, не считавшегося с человеческими жертвами. Унизительные декабрьские неудачи побудили Сталина лишь сменить часть военного руководства, одного дивизионного командира расстреляли, другого отправили в ГУЛАГ, а на Финский фронт прислали большое подкрепление. Начали строить ледовые дороги, способные выдержать вес танков: на утоптанный снег выкладывали бревна, затем поливали их водой и давали замерзнуть. Финны вступили в войну с запасом артиллерийских снарядов на три недели, а топлива и пуль – на два месяца. К концу января эти ресурсы были практически исчерпаны.

Мир, затаив дыхание, следил за первоначальными успехами финнов. Маннергейм сделался героем Европы, французский премьер-министр сулил финнам к концу февраля 100 самолетов и 50 000 солдат, но пальцем не пошевелил, чтобы исполнить свое обещание. Писатель Артур Кестлер, в эмиграции, в Париже, презрительно отзывался по поводу французского ликования из-за финских побед: «Так любитель подглядывать удовлетворяет свою страсть, наблюдая за другими людьми». В Британии еженедельный орган левых Tribune поначалу нерешительно поддерживал Москву, но затем резко сменил позиции и встал на сторону финнов.

В глазах Черчилля действия Советского Союза ничем не отличались от нацистской агрессии. Первый лорд Адмиралтейства радовался каждой неудаче Сталина и 20 января заявил по радио: «Финляндия, не сдающаяся, более того, торжествующая в самых челюстях чудовища, показала нам, на что способен свободный человек. Эта страна оказала величайшую услугу человечеству. Перед всем миром Финляндия обнажила слабость Красной армии и ее военно-воздушного флота. Множество иллюзий относительно Советской России рассеялись в эти краткие жестокие недели боев за Полярным кругом. Всем стало очевидно, как развращает коммунизм душу нации, так что в мирное время она голодна и беспокойна, а в военное – низменна и жестока».

Эта риторика ободряла и финнов. Член парламента от консерваторов Гарольд Макмиллан рассказывал, как во время его визита в Хельсинки кондуктор сказала ему: «Женщины Финляндии будут сражаться до конца, ведь они знают, что вы придете на помощь»21. Принять участие в сражениях изъявили желание 8000 шведов, 800 норвежцев и датчан, немногочисленные гражданские американцы и англичане. Скольким-то удалось добраться до зоны боевых действий, но особого проку от них не было. Британии не хватало оружия для собственной армии, она мало что могла уделить народу, который сражался пусть и храбро, но не с тем врагом, против кого сражалась в тот момент сама Британия. Отправили 30 бипланов Gloster Gladiator, из которых 18 были подбиты в первые же десять дней. Финнов заставили уплатить за этот «подарок» – со временем точно такую же политику нейтралитета по отношению к Британии изберет и Америка.

Сочувствие к финнам было в Британии искренним и сильным, однако не предпринималось никаких попыток перевести это чувство в практическую плоскость, разве что подготавливали экспедицию в Нарвик, нейтральный порт в незамерзающих водах Норвегии. Союзников привлекала идея высадиться под видом помощи финнам в Норвегии и перерезать на зиму путь между Германией и шведскими железными рудниками – все тот же цинизм, которым была окрашена и политика союзников во время польской катастрофы. В начале 1940 г. Лондон и Париж все еще уговаривали финнов сражаться – ведь сдайся они, и исчезнет удобный предлог для экспедиции в Норвегию. На сумасбродную затею французов снарядить Экспедиционный корпус в Петсамо на северном побережье британцы наложили вето: они все же не хотели напрямую сталкиваться с русскими.

В середине января началась вторая волна вторжения в Финляндию. В одном месте 4000 советских солдат атаковали 32 финнов – русские потеряли 400 человек, а из оборонявшихся уцелело только четверо. 1 февраля захватчики провели массированный артобстрел линии Маннергейма, а затем двинулись многократно превосходящие финнов массы пехоты и бронемашин. Финская артиллерия, и без того насчитывавшая немного орудий, успела к тому времени почти полностью расстрелять все снаряды, и все же на протяжении двух недель финны удерживали свои позиции. Офицер Вольф Халсти 15 февраля писал: «Вскоре после полудня у нашей палатки появился прапорщик-резервист, с виду сущий ребенок, и попросил еды для себя и своих людей. Он командовал подразделением, в котором едва ли кто уже брился. Мальчишки замерзли, изголодались, были напуганы… Они шли на подмогу к отряду, удерживавшему заставу перед Ляде». На следующий день Халсти добавил к этой записи: «Тот же прапорщик-резервист вернулся, одежда в крови, и попросил еще еды. Он лишился обеих своих пушек и половины солдат – русские прорвались»22. Не меньшие страдания выпали и на долю русских, особенно тех, кто попадал в окружение. Советский солдат 2 февраля писал: «Сегодня утром холоднее прежнего, почти минус 35. Из-за холода я не смог уснуть. Наша артиллерия грохотала всю ночь. Проснувшись, я вышел облегчиться, но в этот момент финны открыли огонь, и одна пуля врезалась в землю промеж моих ног. Я не испражнялся с 25 января»23.

Но финны не могли долго продержаться в одиночку. Правительство в Хельсинки в последний раз тщетно обратилось за помощью к шведам. Англичане и французы снаряжали символическую подмогу, но эти отряды только грузились на корабли и еще не отплыли, когда 12 марта финская делегация подписала в Москве соглашение о перемирии. За несколько минут до вступления перемирия в силу Красная армия в последний раз провела массированный обстрел позиций своего побежденного противника. Финский офицер писал родным: «Одно могу сказать: мы не бежали. Мы готовы были сражаться до последнего человека. Мы вправе высоко держать голову, потому что три с половиной месяца подряд мы бились изо всех сил»24.

Карл Миданс по пути в Швецию оказался в одном поезде с тремя финскими офицерами. Один из них обратился к американцу с такими словами: «По крайней мере вы можете им сказать, что мы храбро сражались». Миданс пробормотал, что обязательно это сделает. Но полковник не совладал с собой: «Ваша страна обещала помочь! Вы обещали, и мы вам поверили». Он схватил Миданса и тряс его, вопя: «Полдюжины истребителей Brewster без запчастей! А из Англии нам прислали пушки, оставшиеся от последней войны, – они вовсе не стреляют!» И финн разрыдался25.

Условия мира, которые Сталин навязал побежденным, многих удивили своей умеренностью. Территориальные требования увеличились: он забирал себе 10 % территории Финляндии, но не пытался оккупировать страну, хотя, вероятно, мог бы. По-видимому, Сталин не хотел навлекать на себя гнев европейских держав в тот момент, когда на карту были поставлены куда более крупные приобретения. К тому же, потеряв убитыми 127 000 солдат (а может быть, и до четверти миллиона), в то время как потери финнов исчислялись всего 48 243 убитыми (и 420 000 лишились своих домов), Сталин утратил прежнюю самоуверенность. Пленников, возвращенных ему финнами, он отправил в ГУЛАГ – пусть искупают предательство: ведь сдача в плен приравнивалась к государственной измене.

В противостоянии между Германией и союзниками Финская кампания не играла никакой роли, но она существенно повлияла на стратегию обеих сторон: они пришли к выводу, что Советский Союз – «бумажный тигр», войско Сталина слабо, командиры – ничтожества. После перемирия Финляндия, так и не дождавшаяся реальной помощи от Британии и Франции, обратилась к Гитлеру, и тот с радостью взялся перевооружить финские войска. Русские также усвоили печальный урок Финской войны и принялись оснащать свою армию зимней одеждой, камуфляжем для перемещения по снегу и смазкой для низких температур. В будущей войне все это сыграет немалую роль. Но мир пока что видел одно: один из самых маленьких европейских народов сумел уронить престиж Советского Союза.

Пока Финляндия билась за свое существование, всю зиму с 1939 на 1940 г. солдаты союзников мерзли в заснеженных окопах и бункерах на границе Германии. Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, выжимал, как мог, патриотическую пропаганду из столкновений Королевского флота с немецкими подводными лодками и кораблями-рейдерами. 13 декабря произошел сенсационный эпизод: три британских крейсера столкнулись неподалеку от берегов Уругвая с намного лучше вооруженным карманным линкором немцев Graf Spee. В сражении британцы понесли большие потери, но и немецкому линкору был нанесен значительный ущерб, так что ему пришлось впопыхах искать убежища в Монтевидео. 17 декабря Graf Spee затопили, не решившись снова вступить в бой, а капитан судна совершил самоубийство; у англичан появилась долгожданная возможность похвастаться победой. Англичане старались приобрести друзей в Соединенных Штатах или хотя бы вести войну так, чтобы не раздражать американцев, и когда Черчилль узнал, что американцы недовольны распоряжением обыскивать их корабли на предмет контрабанды, он 29 января 1940 г. отдал приказ в дальнейшем не останавливать американские корабли в военной зоне Англии. Это распоряжение хранилось в тайне, чтобы не обижать другие нейтральные государства, чьи суда продолжали подвергаться досмотру.

Тем временем разногласия между правительствами союзников продолжались: французы руководствовались исключительно желанием избежать прямого военного столкновения с Гитлером и отказались даже бомбить промышленную область Саар, которая находилась в пределах досягаемости и заводы которой имели существенное стратегическое значение. Правительство Даладье стремилось увести войну как можно дальше от территории Франции, оно одобряло, к примеру, затею усилить блокаду Германии, перекрыв ей поставки железа из Швеции. Для достижения этой цели пришлось бы нарушить нейтралитет Швеции: либо минировать прибрежный рейд и тем самым вынудить немецкие корабли оставаться в открытом море, либо высадить на берег десант, подкрепленный с воздуха, или можно было принять одновременно и те и другие меры. Премьер-министр Британии Невилл Чемберлен и министр иностранных дел лорд Галифакс подобную политику отнюдь не приветствовали, хотя Черчилль и выступал за решительные действия. На обдумывание и подготовку норвежской экспедиции ушло много времени, но дата высадки многократно переносилась.

Сэр Эдмунд Айронсайд, командующий Британской армией, писал: «Французы выдвигают самые экстравагантные идеи и во всем проявляют полную беззастенчивость». Гамелен позднее говорил: «Общественное мнение не знало, чего хотело, но заведомо хотело чего-то другого, а главное – чтобы что-то делалось». Офицер французского флота Жак Мордаль, ставший впоследствии историком, с презрением писал: «Главное было делать хоть что-нибудь, пусть даже глупость»26. Очередным яблоком раздора стал британский план заминировать Рейн: Париж опасался ответных действий Германии.

Народам стран-союзников об этих спорах почти ничего не было известно. Они видели лишь, как их войска бездействуют в снегах на границе, роют окопы и оттуда следят за немцами в таких же окопах. Ощущение бессмыслицы происходящего охватывало все слои населения – от национального руководства до простых граждан от мала до велика. «Все вокруг выходят замуж, заключают помолвку или рожают детей, – записывала 7 апреля машинистка из Ливерпуля Дорис Меллинг. – Чувствую, что я отстаю от хода событий». Но ей не понравилось шутливое замечание журналиста лорда Кастлросса в Sunday Express: мол, если какая-то девушка до конца войны так и не найдет себе мужа, значит, плохо старалась. «Почти все мои подруги замужем живут довольно скверно. Собственного дома нет, приходится по-прежнему работать и т. д.»27.

Мэгги Джой Блант, тридцатилетняя писательница, сторонница левых, жила в Слоу, к западу от Лондона. 16 декабря 1939 г. она писала, что самое странное в нынешней войне то, как мало она отразилась на жизни большинства людей:

«Нам приходится терпеть определенные неудобства – затемнение, рационирование бензина, изменения в расписании автобусов и поездов, сокращение театральной программы, подорожание продуктов, недостаток некоторых товаров, в частности электрических батареек, сахара и масла. Многим людям приходится выполнять работу, какую они никогда прежде не делали и не собирались делать. Но в целом наш образ жизни, система занятости и образования, наши представления и планы на будущее не претерпели изменений. Мы словно решили разыграть еще одну партию в теннис, пока не разразилась уже нависшая буря. Наш местный член парламента… признается, что ему не нравится эта “полусонная” война. Разбрасывать [антинемецкие] листовки – все равно что разбрасывать конфетти. Вы уж меня извините, но, прежде чем станет возможным заключить мир, немцев нужно основательно проучить»28.

Мэгги и ее соотечественники не догадывались, что зимой 1939 г. нацистам тоже приходилось несладко. Накануне войны Германии грозило банкротство: Гитлер потратил все средства страны на оружие. На все остальное денег оставалось так мало, что разваливалась система железных дорог, катастрофически не хватало подвижного состава; две крупные железнодорожные аварии, унесшие 230 жизней, вызвали общественное негодование. Нацисты не только не сумели наладить движение поездов по расписанию – срывались поставки угля для паровозов, гестапо докладывало, что растет недовольство качеством обслуживания пассажиров. Союзническая блокада вызвала коллапс немецкого экспорта и острую нехватку сырья. Гитлер собирался развернуть контратаку на Западном фронте 12 ноября и пришел в ярость, когда вермахт потребовал отложить операцию до весны. Генералы считали невозможным проводить широкомасштабные боевые действия в такую погоду, а также жаловались на недостаточное снабжение частей в Польше: там не хватало транспорта и всех видов оружия. В результате всеобщей мобилизации число рабочих в промышленности (24,5 млн на май 1939 г.) сократилось на 4 млн. Тяжелая промышленность шаталась и колебалась, многие виды продукции пришлось сократить из-за недостатка стали.

И тогда было принято решение, на годы вперед определившее состояние немецкой армии: сосредоточиться на производстве боеприпасов и легких бомбардировщиков Ju88. Люфтваффе объявил «юнкерсы» оружием победы, и этот самолет действительно сослужил хорошую службу, однако на следующих этапах войны отсутствие самолетов нового поколения обернулось серьезной проблемой для ВВС. Германский флот оставался слабым. Говоря словами адмирала Редера, суда «отнюдь не были оснащены для больших сражений и могли лишь показать, как они умеют тонуть с достоинством». Численность же немецкой армии к зиме 1939 г. незначительно превышала силы союзников. Поразительно, что в столь сложной ситуации Гитлер сумел удержать психологическое превосходство. Существенное его преимущество заключалось в том, что союзники взяли на себя обязательство бороться против нацизма и одолеть его, но не были готовы к необходимому для достижения этой цели кровопролитию, к человеческим жертвам. Фюрер же был свободен действовать как ему заблагорассудится.

В последние недели перед немецкой контратакой на Западном фронте отношения между союзниками окончательно испортились: они винили друг друга в неуспехе первого этапа войны. Общественное мнение обрушилось на премьер-министра Даладье; тот 20 марта обратился к парламенту за вотумом доверия. Только один депутат проголосовал против действующего премьера, 239 высказались в его пользу, но 300 депутатов воздержались, и Даладье подал в отставку с поста премьер-министра, сохранив, однако, за собой портфель военного министра. Премьером стал Поль Рейно. Новый руководитель Франции, шестидесятидвухлетний консерватор, был знаменит большим умом и малым ростом – не дотягивал до метра шестидесяти. Он рвался в бой и тут же предложил помимо высадки в Норвегии еще и подвергнуть бомбардировке советские нефтяные скважины в Баку. Гамелен мрачно возразил: «После Даладье, который ни на что не мог решиться, мы получили Рейно, который выдает по решению каждые пять минут»29. Поначалу новый премьер-министр поддержал затею Черчилля минировать Рейн, но члены Кабинета, по-прежнему страшившиеся германской мести, решительно этому плану воспротивились. Тогда англичане сказали: раз французы не поддержали их план минировать Рейн, они не примут участия в высадке в Нарвике.

В первые дни апреля, как только на европейском континенте стаял снег, армии словно очнулись от спячки и огляделись, соображая, что принесет им новый военный сезон. Черчилль наконец убедил своих коллег в правительстве принять участие в минировании прибрежных вод Норвегии. С этой целью снарядили четыре миноносца, а в британские порты прибыл немногочисленный десант, готовый отплыть в Норвегию, если немцы попытаются воспрепятствовать там действиям англичан. Лондон упустил из виду тот факт, что немецкий флот давно уже находится в боевой готовности. Гитлер опасался вторжения британцев в Норвегию, потому что в итоге Германия оказалась бы отрезана от источника железной руды. Волнение фюрера достигло пика 14 февраля 1940 г., когда миноносцы Королевского флота загнали Altmark, вспомогательное судно при линкоре Graf Spee, в норвежский фьорд, чтобы освободить захваченных им в плен 299 британских моряков торгового флота. Чтобы перехватить инициативу и не позволить англичанам закрепиться в Норвегии, Гитлер 2 апреля сам отдал приказ, и вторжение с моря началось. Англичане со своих кораблей и самолетов видели, как тронулся в путь немецкий флот, но командование было так озабочено предстоявшей операцией минирования, что даже не сообразило: это перемещение предвещает не реакцию на их действия, а широкомасштабную операцию немцев. Адмиралтейство вообразило, будто адмирал Редер ведет свой флот в Атлантический океан, чтобы блокировать английские морские пути, а потому большую часть британских боевых судов поспешно отправили на перехват, далеко от берегов Норвегии. К утру 8 апреля англичане успели заложить мины в прибрежных водах Норвегии, но несколько часов спустя немцы атаковали и с воздуха, и с моря, высадили десант и захватили всю страну. Это был конец «Странной» войны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю