Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"

Автор книги: Макс Хейстингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Джордж Гэй, вылетевший с Hornet на одном из Devastator, имел в своей эскадрилье репутацию хвастуна, однако в итоге только он один из всей команды и уцелел. Упав в море – сам раненный пулей, два других члена экипажа мертвы, – он целый день болтался в воде, наслушавшись историй о том, как японцы приканчивают сбитые экипажи. Лишь с наступлением ночи он рискнул надуть спасательную шлюпку, и ему вновь неслыханно повезло – наутро его подобрал патрульный самолет-амфибия.

На авианосцах Нагумо команде пришлось выдержать час величайшего напряжения, пока к ним сквозь шквал зенитного огня прорывались Devastator. Но большая часть торпед упала вне радиуса поражения, и эти снаряды (Mk 13) двигались в воде так медленно, что японские корабли прекрасно успевали выполнить маневр и уйти с их пути. «Я не заметил или не почувствовал, как были сброшены торпеды»³⁸, – признавался один из стрелков на Devastator. Он предположил, что мог этого не заметить, потому что в тот момент пилот пытался увильнуть от огня. «Несколько дней спустя я спросил его, где он сбросил бомбы. Он ответил, что сбросил, когда понял, что мы остались совершенно одни и что шанса доставить торпеду на нормальное расстояние для поражения нет». Я в тот момент не понял, что он хотел сделать, а по нам вовсю били зенитки, и я заорал в переговорное устройство: “Пора убираться к чертям!” – и мой крик, вероятно, подтолкнул его к этому решению».

Сразу после 10:00 атакующие отстрелялись, ни разу не попав в цель. В тот день в воздух поднялся 41 американский торпедный бомбардировщик, а вернулось лишь шесть, из 82 членов экипажа выжили только 14, но даже их самолеты были в многочисленных пробоинах. Раненый пулеметчик Ллойд Чайлдерс услышал слова своего пилота: «Мы не вытянем». Их Devastator долетел до корабля, но не смог сесть на палубу Yorktown, развороченную бомбой. Пилот нырнул в море, и Чайлдерс успел еще похлопать исчезавший в волнах хвост самолета в благодарность за то, что верная машина доставила его к своим. Но многие среди уцелевших были в ярости: их принесли в жертву безо всякого смысла, собственные истребители не прикрывали их роковой вылет. Стрелка с одного из Devastator, чей самолет благополучно приземлился на Enterprise, пришлось удерживать силой, чтобы он не избил пилота Wildcat.

У американских истребителей в тот день было немного удач. Один из сбитых самолетов – на счету Джимми Тэча, которому предстоит стать одним из лучших тактиков в морской авиации той войны. Тэч, по его словам, сорвался, когда увидел, как японский самолет прошил очередями идущую с ним рядом машину: «Я обозлился, потому что мой бедняга ведомый никогда прежде не бывал в бою, стрелковая подготовка у него была никакая, а этот Zero разнес его в клочья. Я решил поливать его огнем, идя на сближение, пусть он отвернет, а не я, и так оно и вышло, причем он разминулся со мной лишь на пару метров, а из днища у него било пламя. Так крутые парни гонят свои авто лоб в лоб, проверяя, кто первый струсит, только мы еще и стреляли»³⁹.

На американцев обрушивалась катастрофа за катастрофой, такая цепочка неудач грозила дурным исходом всего сражения. Но судьба внезапно переменилась: Нагумо дорого заплатил за то, что не сумел нанести удар по Спрюэнсу, когда вражеский флот оказался вблизи (хотя, разумеется, это упущение оказалось вынужденным). Многие Zero находились в нижнем эшелоне, и у них заканчивалось топливо, когда вслед за последней атакой торпедоносцев высоко в небе вновь загудели американские самолеты.

Пикирующий бомбардировщик Dauntless оказался единственной эффективной машиной на вооружении американской морской авиации по состоянию на 1942 г., и буквально за несколько минут ход Тихоокеанской кампании переломился в пользу США. Эскадрилья Dauntless налетела на авианосцы Нагумо. «Я увидел мерцание со стороны солнца, – вспоминал Джимми Тэч. – Это было так красиво, словно серебристый водопад: заходили на позицию пикирующие бомбардировщики. Мне казалось, будто каждая бомба ложится точно в цель»⁴⁰. На самом деле первые три бомбы, сброшенные на Kaga, пролетели мимо, но четвертая угодила в судно, и послышался отрадный для нападавших звук взрывавшихся на авианосце орудийных складов. Та же участь постигла Soryu и Akagi⁴¹. Пилот Wildcat Том Чик оказался еще одним восторженным зрителем устроенного бомбардировщиками представления. «Я оглянулся и увидел, как Akagi буквально развалился надвое. Сперва на взлетной палубе между островной надстройкой и кормой взметнулось ярко-оранжевое пламя взрыва. Затем сразу же бомба взорвалась у миделя, а возле кормы поднялся фонтан брызг от едва разминувшейся с нею бомбы. Почти одновременно взлетную палубу Kaga изуродовали взрывы и языки пламени. Я все еще не отрывал глаз от Akagi, и тут взрыв на уровне ватерлинии словно бы выпотрошил корабль – выглядело это словно катящийся изжелта-зеленый шар света. Здорово попало и Soryu. Все три корабля начали рыскать, за ними уже не тянулась ровная пенистая струя в кильватере. Я медленно кругами уходил вправо, совершенно ошеломленный».

Такое же изумление, но еще больший ужас переживал коммандер Мицуо Фучида, герой Пёрл-Харбора, а теперь – беспомощный зритель на палубе Akagi: «Чудовищные разрушения были причинены нам за считаные мгновения. В палубе сразу за грузоподъемником на миделе появилось огромное отверстие… Палубные пластины гнулись, принимая гротескные формы. Самолеты пикировали вверх хвостами, изрыгая сизо-багровое пламя и черный дым. Невольно по моим щекам покатились слезы»⁴².

В результате налета пикирующих бомбардировщиков два японских авианосца затонули сразу же, а с пылающего корпуса третьего в тот же день пришлось эвакуировать экипаж. Для американцев то было замечательное достижение, особенно если учесть, что два эскадрона пикирующих бомбардировщиков вместе с эскортировавшими их Wildcat были направлены не в ту сторону и не приняли участия в схватке. Все десять истребителей из эскадрильи Hornet растратили топливо и приводнились, так и не обнаружив противника, а 35 бомбардировщиков с того же корабля приземлились на Мидуэе, не попав к месту сражения.

Японцев обозлила потеря авианосцев, и свою досаду они срывали на всех попавшихся под руку американцах. Двадцатитрехлетний пилот бомбардировщика, чикагский уроженец Уэсли Осмус был замечен с палубы эсминца, извлечен из воды, и взвинченный японский офицер тут же подверг его допросу, угрожая саблей. Ближе к закату японцы утратили интерес к пленнику, отвели его на ахтерштевень и принялись рубить пожарным топориком. Истекая кровью, несчастный цеплялся на поручень, пока ему не перебили и пальцы, и тогда он свалился в море. Культ жестокости в японском флоте усвоили ничуть не хуже, чем в сухопутной армии Хирохито.

Поздним утром единственный уцелевший авианосец Нагумо Hiryu нанес ответный удар по Yorktown под командованием Флетчера. Американские радары засекли приближающиеся бомбардировщики за 80 км и истребители поднялись в воздух. Wildcat сбили 11 бомбардировщиков Val и три Zero, а еще с двумя Val расправились зенитным огнем; три бомбы все же попали в Yorktown, но благодаря энергичной борьбе за живучесть авианосец смог принять заходившие на посадку бомбардировщики, пока экипаж боролся с огнем. Флетчер перешел на крейсер Astoria, а общее командование поручил Спрюэнсу.

В 14:30 волна японских торпедоносцев с Hiryu обрушилась на Yorktown, и вновь с авианосца поднялись на перехват истребители. Младший лейтенант Мильтон Тутл только успел оторвать свой Wildcat от палубы, как уже вплотную приблизился атакующий противник. Тутл развернулся под огнем собственных зениток, сбил вражеский самолет и сам был подбит Zero – бой продолжался едва ли минуту. Молодому офицеру повезло: из воды его подобрали товарищи. Удалось сбить еще несколько японских самолетов, но четыре торпедоносца все же успели сбросить свой груз, и две торпеды попали в судно. В пробоины хлынул океан, корабль заметно накренился. Около 15:00 капитан отдал приказ покинуть Yorktown. Возможно, это решение было преждевременным, и авианосец удалось бы спасти, но в 1942 г. искусство борьбы за живучесть еще не было освоено американским флотом на таком уровне, какого ВМФ достигнет спустя два года. Эсминцы спасли всех членов экипажа, за исключением тех, кто погиб непосредственно во время бомбардировки.

В 15:30 Спрюэнс нанес очередной ответный удар, выслав 27 пикирующих бомбардировщиков, в том числе десять из эскадрильи Yorktown – они приземлились на палубах других судов, когда их родной авианосец подвергся атаке. Почти ровно в 17:00 эти бомбардировщики достигли Hiryu. Моряки на борту японского судна как раз угощались рисовыми шариками. У Hirui оставалось еще 16 самолетов, в том числе десять истребителей, но в воздухе находился лишь один патрульный самолет, а радара, чтобы предупредить о приближении американцев, у японцев не оказалось. Четыре бомбы поразили авианосец, вспыхнуло несколько пожаров. Коротышка адмирал Тамон Ямагучи, старший офицер на этом корабле, взобрался на ящик из-под печенья, чтобы с этого постамента произнести обращенную к подчиненным прощальную речь. Затем он вместе с капитаном удалился, каждый в свою каюту, для свершения ритуального самоубийства, а уцелевших моряков тем временем снимали с горящей палубы их соотечественники. Погибающее судно затопили с помощью торпед – теперь уже четыре из шести авианосцев, участвовавших в нападении на Пёрл-Харбор, оказались на дне морском. На американской стороне вновь пострадал злосчастный Hornet: раненый летчик, с трудом сажая самолет на палубу, случайно нажал на гашетку и снес пятерых человек, стоявших на надпалубной надстройке. Вернувшиеся летчики с ужасом подсчитывали потери, но, по словам Джимми Грэя, «слишком устали, чтобы почувствовать что-то, кроме тупой боли в сердце».

Действительно, жертвы были велики, но наградой за них стала победа. Адмирал Нагумо настаивал на отступлении, однако Ямамото отдал иной приказ: провести ночную атаку. Из этого, однако, ничего не вышло: Спрюэнс отвел свои корабли, полагая, что все возможное флот уже сделал. И это оказалось правильным решением: с севера на большой скорости приближалась эскадра Ямамото, о местоположении которой американцам ничего не было известно. Спрюэнс добился огромного перевеса для своих, и теперь ему в первую очередь следовало удерживать это преимущество, всячески оберегая два уцелевших у него авианосца. Ямамото увидел, что атака не удастся, и отдал приказ об отступлении. Тогда Спрюэнс в свою очередь развернулся и преследовал его: итогом очередной воздушной атаки стали гибель одного японского тяжелого крейсера и серьезные повреждения на другом. На том сражение практически и закончилось, если не считать инцидента 7 июня, когда японская подлодка, наткнувшись на выгоревший, влачимый буксиром Yorktown, отправила его на дно. Не такой уж тяжелый удар на фоне громадных японских потерь.

И Нимиц, и Спрюэнс проявили гораздо более трезвый подход к операциям на море и воздухе, чем наделавшие столько ошибок Ямамото и Нагумо. Повторная атака, в результате которой был уничтожен Hiryu, была всецело заслугой Флетчера. Отвага и ловкость американских пилотов-бомбардировщиков затмили все прежние неудачи и разочарования. Для американского флота настал час торжества. Нимиц с присущим ему благородством послал личный автомобиль за коммандером Рошфором, чтобы вместе отпраздновать эту победу в Пёрл-Харборе. Перед всем штабом главнокомандующий объявил: «Этому офицеру причитается бóльшая часть похвал за победу при Мидуэе». Удача, благоволившая в первые месяцы войны японцам, с момента морского сражения на Тихом океане отвернулась от них и переметнулась к американцам. Но, говоря об удаче, не следует преуменьшать заслуги Нимица и его офицеров.

Японский флот еще многие месяцы оставался грозной боевой силой и нанес несколько сильных ударов по противнику на Тихом океане. Однако главное американский ВМФ уже совершил, проявив в критический момент свои отменные качества. Слабость японской промышленности не позволяла быстро компенсировать понесенные под Мидуэем потери. Один из наиболее существенных просчетов оси заключался в отсутствии резерва, из которого ВВС могли бы черпать подготовленных пилотов, восполняя потери. Американцы в скором времени располагали уже тысячами прекрасно натренированных экипажей, летавших на великолепных новых истребителях Hellcat. Авианосцев Нимицу недоставало вплоть до середины 1943 г., но затем американская производственная программа поставила впечатляющее количество новых боевых судов. Правила игры на Тихом океане определились: основные сражения разворачивались на море, а сухопутные силы крайне редко вступали в соприкосновение. Эскадрильи на борту авианосцев зарекомендовали себя в качестве основной боевой единицы, и вскоре Штаты научатся применять эту технику более эффективно и в гораздо больших масштабах, чем любой другой народ в мире. Марк Митчер, капитан Hornet, опасался, что его карьере придет конец, поскольку его эскадрилья как раз и не отличилась при Мидуэе. Согласно широко распространенному мнению, он внес подложные записи в бортовой журнал, указав иной курс самолетов, чем на самом деле, и таким образом скрыл собственный промах, из-за которого эскадрилья не приняла участия в бою. В итоге Нимиц и Спрюэнс вместе с летчиками авианосцев Yorktown и Enterprise сделались героями Мидуэя, но Митчеру еще предстояло стать капитаном самого прославившегося из американских авианосцев.

3. Гуадалканал и новая гвинея

Следующий акт тихоокеанской драмы характеризуется действиями более рациональными и вместе с тем большей свободой импровизации. США, верные своему обязательству в первую очередь вести борьбу против Германии, планировали направить основную часть войск в Северную Африку. У Макартура не хватало в Австралии резервов для казавшегося ему желанным нападения на Рабаул. Австралийские войска, к которым постепенно прибывали американские подкрепления, должны были сдерживать продвижение японцев вглубь обширного, заросшего джунглями острова Папуа – Новая Гвинея. От северной оконечности Австралии этот остров отделяло морское пространство шириной всего 370 км, и там разворачивалось одно из самых жестоких сражений этой кампании.

Тем временем в тысяче километров к востоку, на Соломоновых островах, японцы, уже занявшие остров Тулаги, перебрались оттуда на соседний Гуадалканал и начали строить аэропорт. Если бы им удалось достроить его, их воздушные силы захватили бы господство в регионе. Чтобы предотвратить это, американцы приняли мгновенное решение начать высадку Первой дивизии морской пехоты. Это вполне отвечало горячему желанию американского флота, выраженному в Вашингтоне адмиралом Эрнстом Кингом: вступать в схватку всюду, где удастся застичь врага. Морскую пехоту переправляли через новозеландскую столицу Веллингтон, куда именно – начальство еще не вполне определилось. Прозвучал приказ: подняться на борт, привести суда в боевую готовность. Работники дока отказались трудиться под проливным дождем, и моряки все сделали сами. В начале августа 1942 г. они отплыли на Гуадалканал. Многие по наивности думали, что им предстоит воевать в тропическом раю.

7 августа 19 000 американцев высадились сперва на внешних островках, а затем и на самом Гуадалканале. Сопротивления они почти не встретили, поскольку заранее подвергли берег основательному обстрелу с моря. «Мутный рассвет, мерцает лишь несколько огней, словно на городской помойке, освещая наш путь в историю»⁴³, – писал морской пехотинец Роберт Лекки. Австралийский разведчик капитан Мартин Клеменс следил за высадкой американцев из укрытия в джунглях и приветствовал ее в дневнике цитатой из «Алисы в Стране чудес»: «О славнодоблестный денек!»⁴⁴ На берегу моряки, счастливые уже оттого, что высадились без потерь, разбивали кокосовые орехи и пили молоко, невзирая на предупреждения, что плоды могли быть отравлены японцами. Затем десант двинулся вглубь острова, обильно потея и страдая от неутолимой жажды. Японская разведка вновь прокололась и даже не предупредила вовремя о прибытии американцев. Захват аэропорта, названного «базой Хендерсона» в честь отличившегося над Мидуэем пилота морской авиации, стал, вероятно, решающим событием войны на Тихом океане. Заодно десантники «освободили» вражеские склады провианта, в том числе изрядный запас саке, которого им хватило на несколько веселых ночек. Так закончилась приятная часть кампании, и начался один из самых мучительных эпизодов войны в этом регионе: кровавые сражения на берегу, столкновения боевых судов в море.

Через два дня после высадки флот США потерпел унизительное поражение поблизости от Гуадалканала. Флетчер просигналил Нимицу, что находящиеся в этом регионе воздушные силы японцев представляют собой угрозу трем его авианосцам, и предложил отвести их подальше. Не дожидаясь согласия командующего, он изменил курс и направился на северо-восток. Контр-адмирал Келли Тернер, командовавший движением в прибрежной зоне, откровенно заявил, что, по его мнению, авианосцы покинули боевой пост, и репутации Флетчера был нанесен тяжелый ущерб. Но современные историки, в особенности Ричард Фрэнк, считают решение Флетчера абсолютно верным, поскольку безопасность этих авианосцев была на тот момент основной стратегической задачей.

Еще до рассвета следующего дня, 9 августа, союзный флот был застигнут врасплох, и стала очевидна как некомпетентность его командования, так и прискорбное отсутствие навыков ночного боя. Японский вице-адмирал Гунъити Микава повел эскадру тяжелых крейсеров в атаку на якорную стоянку, охранявшуюся одним австралийским тяжелым крейсером и четырьмя американскими, а также пятью миноносцами. Эта вражеская эскадра была обнаружена накануне австралийским самолетом Hudson, но сообщение с самолета не было принято базой Фолл-Ривер на Новой Гвинее, потому что радиостанция была выключена во время воздушного налета⁴⁵. Но и после того как Hudson приземлился, прошло еще несколько часов – непростительная задержка, прежде чем предупреждение было передано на суда, находившиеся в море.

Американцы развернулись боевым порядком возле острова Саво и ожидали нападения японцев, но в темноте кильватерная колонна Микавы незамеченной миновала линию радаров на эсминцах. В 01:43, через три минуты после того, как американцы с опозданием заметили Chokai, шедший первым во главе японской эскадры, австралийский крейсер Canberra разнесли по меньшей мере 24 снаряда, которые, по словам одного из немногих уцелевших, рвались «с жутким зеленовато-оранжевым дымом». В машинном отделении погибли все, судно оказалось обезоружено и обездвижено. В следующие часы, вплоть до полной эвакуации экипажа, Canberra не смогла сделать ни единого выстрела. Предполагается (хотя эта гипотеза оспаривается), что в крейсер также угодила торпеда американского эсминца Bagley, метившего в японцев.

Эсминец Patterson находился в идеальной позиции для прицельного огня, но оглушительный грохот пушек помешал офицеру, командовавшему торпедными орудиями, расслышать приказ капитана выпустить торпеды. В 0:47 две японские торпеды поразили Chicago. Взорвалась только одна – та, которая угодила в нос, однако этого оказалось достаточно, чтобы вывести из строя противопожарную систему. Astoria дала тринадцать безрезультатных залпов: кораблей Микавы она разглядеть не могла, а система радаров на борту работала неточно. Японцы расстреляли крейсер из пушек с расстояния 5 км, и на следующий день, понеся большие потери, экипаж покинул судно.

Сильный урон потерпел и Vincennes, судно уже горело, когда наконец дало ответный залп. Командир капитан Фредерик Рифкол далеко не сразу сообразил, что подвергся вражескому нападению: он считал, что в него по ошибке стреляют свои. Когда прожектора Микавы поймали его судно в перекрестье лучей, Рифкол по радио громко потребовал выключить свет и занялся спасением своего корабля, которого три торпеды и 74 снаряда превратили в полыхающий малоподвижный каркас. Наконец, капитан сообразил, что виновники несчастья – японцы, и отдал эсминцам приказ атаковать, без всякого, впрочем, успеха. Осветительные снаряды Quincy оказались бесполезны, поскольку взорвались над низко нависавшей тучей, в то время как японский гидросамолет выпустил трассеры позади американской эскадрильи, высветив силуэты кораблей, и пушкари Микавы получили возможность четко разглядеть свои мишени. Злосчастный капитан Quincy погиб, едва успев отдать приказ выброситься на берег, – в итоге судно затонуло, унеся с собой 370 офицеров и рядовых. В Chokai попал только один снаряд, разрушивший штурманскую рубку.

В 02:16 японцы прекратили огонь: всего за полчаса они сокрушили противника. На мостике японского флагмана завязался спор, следует ли развить успех и напасть на оставшиеся без защиты транспортные суда американцев, находившиеся дальше по курсу, в стороне от Гуадалканала. Микава решил, что уже не успеет перестроить свою эскадру, провести атаку и до рассвета покинуть радиус действия самолетов с американских авианосцев: он ошибочно полагал, будто авианосцы находятся поблизости. Под вспышками молний тропического ливня японцы повернули в обратный путь, оставив американцев в состоянии хаоса и растерянности. Хаос продолжался еще несколько часов, и уже на рассвете американский миноносец расстрелял «вражеский» крейсер, слишком поздно сообразив, что то была и без того пострадавшая Canberra. Несчастный крейсер решено было затопить. Американские миноносцы выпустили по нему еще 370 снарядов и, наконец, вынуждены были пустить в ход торпеды, чтобы положить конец затянувшейся агонии. Единственное утешение для союзников – американская подлодка ухитрилась потопить один из тяжелых крейсеров Микавы, Kako, перехватив его на обратном пути.

Адмирал Тернер продолжал разгрузку припасов для морской пехоты с якорной стоянки у Гуадалканала до полудня 9-го, а затем, к негодованию остававшихся на берегу американцев, увел свои суда и отказался возвращаться, пока не получит прикрытия с воздуха. О катастрофе у острова Саво он писал: «Флот все еще одержим идеей своего технического и умственного превосходства над противником. Несмотря на множество доказательств боевых качеств противника, большинство наших офицеров и рядовых позволяют себе относиться к противнику с пренебрежением и заведомо рассчитывают выйти победителями из любого столкновения… Последствие этого заблуждения – роковая летаргия ума… Мы не были морально готовы к серьезному сражению. Полагаю, что этот психологический момент сыграл в нашем поражении более значительную роль, чем фактор внезапности»⁴⁶. Американский флот усвоил урок и больше до конца войны не подвергался подобному разгрому. А японцам пришлось осмыслить собственную психологическую проблему: вновь их адмирал ради вящей осторожности лишил себя шанса развить победу в крупный стратегический успех. Погибшие крейсеры американцы могли заменить, высадившиеся на берегу отряды смогли зацепиться за базу Хендерсона, поскольку десантные суда не пострадали и вскоре вернулись в залив Лунга. Саво американцы тоже вновь отобьют у противника.

Японцы далеко не сразу осознали, какое значение американцы придают Гуадалканалу и с каким упорством намерены удерживать эту позицию. Японцы направляли туда подкрепления небольшими партиями и бросали их в лобовые атаки; всякий раз натиск оказывался недостаточно сильным, чтобы смять охраняемый морской пехотой плацдарм. Но и для американцев на базе Хендерсон и в примыкавших к ней тропических джунглях началась нескончаемая пытка. Видимость в этом переплетении лозы и вымахавшего в рост человека папоротника, среди гигантских деревьев, густо оплетенных ползучими растениями, не превышала одного-двух метров. Даже когда стихал огонь, хватало других мучений: пиявки, гигантские муравьи, малярийные комары взимали с людей свою дань. При высокой влажности распространялись грибковые и накожные заболевания. Моряки, впервые попавшие в джунгли, пугались каждого шороха, а джунгли не умолкают и ночью. «Птицы ли это верещали, или какие-то пресмыкающиеся, или лягушки, понятия не имею, – вспоминал один из участников экспедиции, – но мы всего страшились, тем более что японцы, как нам говорили, окликая друг друга, подражают голосам птиц»⁴⁷.

Под непрерывным тропическим дождем американцы пытались разбить лагерь в грязи – грязь была главным проклятием всей этой кампании наряду со скудным рационом и дизентерией. Нервы были взвинчены до такой степени, что люди часто по ошибке стреляли друг в друга. Постоянно приходилось эвакуировать в госпиталь жертв военного невроза. Если во взводе четыре человека впадали в состояние глубокой истерии, командир считал такой процент «выбраковки» (15 %) нормальным. Варварские расправы японцев провоцировали такое же зверство со стороны американцев. Десантник Оре Марион описывал сцену после ожесточенного ночного боя: «На рассвете несколько наших парней, заросшие бородами, грязные, исхудавшие от голода, в рваной одежде, получившие незначительные штыковые ранения, приволокли три отрубленные головы и выставили их на кольях лицом к япошкам, которые засели на том берегу реки. Командир полка обругал их, заявил, что так ведут себя только животные, и грязный, провонявший паренек возразил ему: “Верно, полковник, мы и есть животные: мы живем как животные, едим как животные, с нами обходятся как с животными, так какого дьявола вы от нас ожидали?”»⁴⁸

Ожесточенные сражения происходили на реке Тенару, где обе стороны несли тяжелые потери: японцы атаковали вновь и вновь с самоубийственной отвагой и без малейшего представления о тактике. Роберт Лекки описывал эти сцены, освещаемые зеленым сигнальным огнем японцев: «Какофония, яростный шум, дикое неистовство, грохот, вопли, визг, свист, разрывы, колебания земли, оглушительные звуки. Попросту ад. Миномет – звук лопающегося пузыря при выстреле и треск при падении; грохот пулеметов и более частый скрежет автоматических винтовок Browning, молотом бьют пулеметы 50-го калибра, сокрушительный удар 75-миллиметрового противотанкового орудия прямо в бензобак противника – каждый звук что-то сообщает привычному уху». После многочасового боя на рассвете проступали очертания множества вражеских трупов и горсточки уцелевших»⁴⁹. Но то же самое повторялось ночь за ночью: бесконечные атаки и контратаки, изнурявшие американцев.

«Боевой дух упал очень низко, – вспоминал удостоенный военно-морского креста лейтенант Пол Мур. – Но так уж устроена морская пехота: когда нас посылали в атаку, мы всегда пытались прикончить врага»⁵⁰. Переплывая со своим взводом через реку Матаникау, этот молодой офицер поднял голову и увидел, как над головой пролетают мины и гранаты, «пули осыпали нас дождем». Мур, который за несколько месяцев до того учился в Йеле, был ранен пулей в грудь в тот момент, когда швырнул гранату, чтобы заткнуть пасть японскому пулемету. «Через отверстие в легком входил и выходил воздух. Я решил, что я покойник, прямо сейчас умру. Дышал я не ртом, а через эту дыру. Как воздушный шарик – надувается, сдувается, пшшш. Я сказал себе: “Я умираю”. Поначалу это казалось абсурдным, учитывая мое происхождение: как я смолоду думал, что буду жить богато, в роскоши и так далее, и вот я умираю на каком-то тропическом острове, лейтенант морской пехоты. Вроде как это и не я. Вскоре ко мне подполз замечательный санитар, сделал мне укол морфия, за ним еще двое с носилками и вытащили меня оттуда».

Три года Тихоокеанской кампании продолжались по образцу, заданному на Гуадалканале: противники боролись за гавани и аэродромы, устраивали стоянки для кораблей и воздушные базы посреди безликой водной пустыни. Японцы так и не смогли компенсировать ошибки, совершенные в самом начале, когда они недооценивали силы и волю американцев. Любая операция на островах по стандартам европейских фронтов казалась незначительной: в самый разгар битвы на Гаудалканале в ней участвовало не более 65 000 человек с обеих сторон на суше и еще 40 000 на боевых и транспортных кораблях. Однако эта кампания оставила одно из самых страшных воспоминаний за всю войну как из-за напряженности и жестокости этих сражений, так и из-за окружающих условий: американцы и японцы каким-то образом поддерживали свое существование среди болот, под тропическими ливнями, терпели жару, болезни, укусы насекомых, угрозы крокодилов и змей, голодали на скудном рационе. Битва за Гуадалканал превратилась в жуткую и нелепую повседневность:

«Все было организовано, налажено словно бизнес или работа, – вспоминал с изумлением и отвращением капрал Джеймс Джонс, который прибыл на Гуадалканал в составе пехотных подразделений на помощь десанту. – Самая обыкновенная работа. Но в основе этого бизнеса была кровь – кровь, увечья и смерть. Берег буквально кишел людьми, все куда-то перемещались, казалось, будто берег живет своей жизнью, вот как если бы на него выбросилась масса медуз или крабов. Эти людские потоки пересекались, все двигались неупорядоченно и очень торопливо. Одеты кто во что, многие скорее раздеты, чем одеты. Самые неожиданные головные уборы – домашние, самодельные, а иной, трудившийся в воде, торчал там в чем мать родила – на всем теле ни единой нитки, только медальон на шее»⁵¹.

С августа до ноября численный перевес на Гуадалканале оставался за японцами, но постепенно американские подкрепления и японские потери выровняли баланс в пользу американцев. Бесконечные лобовые атаки разбивались об упорную оборону. Японцы так и не смогли вырвать у американцев базу Хендерсон: американцы превосходили противника и в воздухе, и мощью артиллерийского огня. Однако это преимущество мало чем могло помочь, когда в дело вмешался японский флот. В ходе войны союзникам редко приходилось испытывать на себе такой обстрел с моря, какому Королевский флот и ВМФ США регулярно подвергали противника, однако на Гуадалканале американцы несли существенные потери от залпов с борта японских боевых судов. Четыре октябрьские ночи подряд час за часом: сперва 900 залпов 14-дюймовыми снарядами с линкоров, затем еще 2000 залпов с тяжелых крейсеров. «Ничего более потрясающего я за всю свою жизнь не видел, – вспоминал потом морской пехотинец. – Поблизости был большой бункер: туда угодил снаряд и прикончил всех разом. Мы попытались откопать их, но поняли, что проку в этом нет»⁵². Корреспондент писал: «С трудом верится, что мы еще здесь, еще живы, еще ждем врага и готовы к бою». Многие самолеты на базе Хендерсон были повреждены, взлетная полоса на неделю вышла из строя.