355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Макс Хейстингс » Вторая мировая война. Ад на земле » Текст книги (страница 17)
Вторая мировая война. Ад на земле
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:29

Текст книги "Вторая мировая война. Ад на земле"


Автор книги: Макс Хейстингс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

8. Америка вступает в войну

Соединенные Штаты 27 месяцев следили за происходившими в Европе событиями со смешанными чувствами изумления, ужаса и презрения. Герой современного этим событиям романа Дж. Маркванда «Так мало времени» (So Little Time) говорит: «На время можно было забыть о войне, однако ненадолго, потому что она была во всем, даже в солнечных лучах. Во всем, что ты говорил и думал. Ты ощущал ее вкус в пище, слушал ее в музыке». Многие считали, что этот конфликт и торжество наци отражают общий упадок и вырождение Европы. Особой вражды к странам оси по ту сторону Атлантики не отмечалось, а этнические немцы даже активно поддерживали Гитлера. Опрос, проведенный в Принстоне 30 августа 1939 г., показал, что 68 % американцев не считают допустимым для граждан США записываться добровольцами в вермахт, но 26 % предпочли бы сохранить право на такой выбор1. И почти никто из американцев не хотел, чтобы его страна ввязывалась – не важно, на какой стороне, – в кровопролитие, от которого ее отделял океан. В сентябре 1939 г. другой опрос уточнял, какую позицию США следует занять по отношению к воюющим державам. 37 % респондентов предложили не становиться ни на ту, ни на другую сторону, но торговать со всеми, лишь бы платили; 23,6 %, напротив, возражали против торговли с воюющими странами, всего 16,1 % предлагало смягчить строгий нейтралитет и все же помочь Британии и Франции, если те окажутся на грани поражения. Сторонники вмешательства распределялись главным образом по южным и западным штатам.

С момента прихода Гитлера к власти президент Франклин Рузвельт неустанно напоминал своему народу о грозящей также и Америке опасности и сокрушался, что никто толком его не слушает. 30 октября он писал послу США в Лондоне Джозефу Кеннеди: «Несмотря на значительные шаги к национальному объединению, совершенные тут у нас за последние шесть лет, мы все еще не разбираемся в международных географических связях и не понимаем, как быстро исчезают пространства и локальные экономики»2. Но привычка к изоляционизму по-прежнему была сильна, и с 1939 по 1941 г. президенту приходилось оказывать помощь Британии с оглядкой на общие сомнения и даже недовольство. Тем не менее этот умелый политик сумел овладеть общественным мнением, причем в стране, где, по словам одного из его помощников, это мнение «отличалось величайшей неустойчивостью». Один из частых гостей Белого дома Роберт Шервуд писал: «Пока в Западной Европе не разразилась катастрофа и у руля не встал Уинстон Черчилль, дело союзников не казалось особенно привлекательным даже тем, кто ненавидел фашизм со всеми его зверствами»3.

Писатель Джон Стейнбек весной 1940 г. несколько недель ходил под парусом вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки и 26 марта писал с пути другу: «Мы не слышали новостей из Европы с тех пор, как отплыли, да и не очень-то жаждем. На берегу мы встречаем людей, которые даже не знают о существовании Европы, и от этого только выиграли. В этой поездке мы обретем образ мира, где нет места Гитлеру и Москве, а существует нечто более живое и сильное, чем они оба»4. Стейнбек разделял мнение многих либералов: Америке придется рано или поздно вступить в схватку – но ни малейшего энтузиазма эта перспектива у него не вызывала. «Если б не надвигающаяся война, я мог бы рассчитывать на несколько лет спокойной и приятной жизни», – писал он 9 июля5.

В то утро в апреле 1940 г., когда немецкие солдаты вошли в Норвегию, репортеры столпились в кабинете Франклина Делано Рузвельта, вопрошая, не приближает ли это событие вступление Штатов в войну. Президент ответил, тщательно подбирая слова: «Скажем так: события последних двух суток, несомненно, побудят многих американцев задуматься о вероятности войны». Изначально Рузвельт не хотел избираться на третий срок в 1940 г. и говорил друзьям, что изменить решение его побудил общемировой кризис, в особенности падение Франции. «Вопрос о том, выдвинет ли Рузвельт свою кандидатуру, – писал 15 мая того же года один из близких к Рузвельту людей Адольф Берле, – решается на берегах Мааса»6. Но, возможно, слова о нежелании участвовать в выборах были только словами, поскольку Рузвельт, как и большинство правителей, не был равнодушен к власти. Следующие поколения признают, что именно этот человек из всех американцев был призван провести народ через величайшие в мировой истории катаклизмы, но довольно активное меньшинство соотечественников, в том числе деловое сообщество, в ту пору противилось новому избранию Рузвельта. Дональд Нельсон, впоследствии отвечавший за промышленную мобилизацию страны, писал: «Кто из нас, кроме президента США, вполне осознавал, какая предстоит работа? Люди, с которыми я встречался и беседовал, даже члены генерального штаба, военные, моряки, офицеры высшего ранга, видели в программе обороны лишь средство не допустить врага на берега Америки»7.

Перевооружение началось в мае 1938 г. Биллем об увеличении состава флота было выделено $1,15 млрд на оборонные расходы, а затем в ноябре последовал Билль о торговле, модифицировавший Акт о нейтралитете таким образом, чтобы Франция и Британия могли приобретать американское оружие. Рузвельт созвал в Белом доме совещание руководителей всех армейских подразделений и велел им готовиться к войне, в первую очередь существенно наращивая численность вооруженных сил. В 1940 г. он протолкнул через конгресс Акт об ограниченной воинской повинности, предусматривавший обязательную военную службу для определенных категорий призывников. В бюджете появилась новая строка: $15 млрд на программу перевооружения. Президент лично обратился к законодателям и объяснил одну из задач: ежегодно производить 50 000 самолетов. На это начальники штабов отреагировали запиской, которую подписал адмирал Гарольд Бетти: «Мистер президент, ВЕЛИКОЛЕПНО! Бетти (за всех нас)». За два года с сентября 1939 г. армия США численно выросла – с 140 000 человек до 1,25 млн, однако начальники штабов понимали, что инфраструктура и люди не готовы к большой войне. Не только гражданские, но и многие кадровые военные не были уверены в том, что их стране следует ввязываться в войну, и многие все еще не понимали неизбежность этого.

Молодые люди, оказавшиеся в силу Акта о воинской повинности в лагерях боевой подготовки, томились. «Какая скука служить в мирное время, – писал в романе, датированном 1941 г., Карсон Маккалерс. – Что-то происходит, но то же самое повторяется вновь и вновь. Скука усиливается благодаря изолированности от мира, благодаря безопасности и безделью, ведь в армии нет другой заботы, кроме как шагать в ногу»8. Журналист Эрик Сиварейд описывал, как Рузвельт «постепенно собирал упиравшихся, недоумевающих, недовольных людей в армию. Никто из гражданских лидеров не смел называть этих людей “солдатами”, как будто в самом этом обозначении было нечто постыдное, и мало кто отваживался напомнить, что призывников обучают убивать»9.

Укрепление армии предусматривало также покупку 20 000 лошадей. «Армия США слишком поздно начала всерьез готовиться ко Второй мировой войне, – писал Мартин Блуменсон. – В результате программа подготовки, разработка оружия и все остальные вопросы решались впопыхах и на ходу, непоследовательно и весьма неудачно, во весь тот короткий и напряженный период мобилизации и организации военного производства непосредственно перед и после Пёрл-Харбора»10. Подполковник Дуайт Эйзенхауэр, командовавший пехотным батальоном в форте Льюис, штат Вашингтон, сказал своим подчиненным: «Нам предстоит война. Страна вступит в войну, и я хочу, чтобы сражались в этой войне люди обученные»11. И за такие речи он удостоился насмешливого прозвища Айк-паникер.

Многие интеллектуалы рассматривали европейскую войну как схватку двух делящих мир империализмов. Это мнение отражено в трактате Квинси Хоува «Англия ожидает, что каждый американец исполнит свой долг» (England Expects Every American to do His Duty, 1937). Они бы предпочли, чтобы Америка в одиночестве предприняла крестовый поход против фашизма, лишь бы не вступать в союз с дряхлыми нациями Европы. В особенности нестерпима была мысль, что США поспособствуют сохранению британской, а также французской и голландской колонизационной системы: связь с этими империалистическими державами марала доблесть и честь Соединенных Штатов. Можно ли вообще считать достойной и праведной войну в союзе с английскими тори?12 Издание левых Partisan Review восклицало: «Вступив в войну под лозунгом “Остановить Гитлера!” мы добьемся лишь немедленного распространения тоталитаризма в нашей стране!»

Казначей Гарвардского университета заявил ректору: «Гитлер победит! Лучше с ним не ссориться». Роберт Шервурд отмечал, что многие бизнесмены, в том числе Роберт Вуд, Джей Хормел и Джеймс Муни, были убеждены в победе Гитлера и советовали иметь дело с ним, а не с союзниками. На встрече в посольстве США в Лондоне 22 июля дипломаты пришли к заключению, что у Великобритании есть шанс продержаться до 30 сентября, но особой уверенности в их голосах не прозвучало: с равной вероятностью остров, отстаиваемый Черчиллем, мог к тому времени оказаться и полностью захвачен. В сентябре 1940 г. в Atlantic Monthly появился манифест Кингмана Брюстера и Спенсера Клоу, издателей студенческих газет Йеля и Гарварда: от имени всех студентов они заявляли, что молодежь не собирается спасать Европу от Гитлера.

Понятно, с каким чувством читали подобные декларации англичане. Их премьер-министр возлагал все надежды на победу в США сторонников войны, а летом 1940 г. к возмущению по поводу недостаточной помощи со стороны Америки присоединилось и более серьезное сомнение: а можно ли вообще доверять иным вашингтонским политикам? 17 июля Черчилль письменно возражал против того, чтобы американцам сообщали важную военную информацию: «Я бы не торопился выдавать наши секреты, пока Америка не выразит гораздо большую готовность вступить в войну, чем она выражает сейчас. Полагаю, всё, что мы сообщаем различным службам США, где числится немало немцев, живо попадает в Берлин»13. От этого подхода Черчилль отказался лишь тогда, когда стало ясно, что лишь полная откровенность с этим пока еще ненадежным союзником обеспечит Британии американские поставки.

Рузвельт, со своей стороны, сумел получить санкцию и на помощь Великобритании, и на перевооружение, воспользовавшись аргументом генерала Джона Першинга, самого знаменитого американского участника Первой мировой войны: эти меры не втягивают Америку в конфликт, а, напротив, способствуют тому, чтобы война не затронула западный берег Атлантики. Поначалу англичане расплачивались за все поставки наличными, однако их валютные и золотые запасы вскоре исчерпались и во второй половине 1941 г. вступили в силу правила ленд-лиза. В сентябре 1940 г. Америка одобрила предложенную Рузвельтом сделку с англичанами, основанную на принципе «истребители в обмен на военные базы». Даже изоляционистская Chicago Tribune приветствовала «любое соглашение, которое предоставит США морские и воздушные базы в регионе, где должна распространяться зона оборонительных интересов Америки. Это триумф». Черчилль также прислушивался к постоянным настойчивым требованиям Вашингтона не разглашать подробности своих отношений с президентом до выборов 1940 г., и этот совет также подразумевал, что после выборов Америка примет более активное участие в европейском конфликте.

Поражение люфтваффе в Битве за Англию существенно повлияло на настроения американцев: хотя большинство по-прежнему не рвалось вступать в бой, по крайней мере появилась надежда, что народ Черчилля продержится. В сентябре военный министр Генри Стимсон записывал в дневнике: «Любопытно наблюдать, как общественное мнение склонилось в пользу вероятной победы В. Б. Рассеялась господствовавшая двумя месяцами ранее атмосфера пессимизма. Отчеты наших наблюдателей на том берегу изменились, сделались более оптимистичными». Тем временем вступил в силу Тройственный пакт Германии, Италии и Японии, и американцы начали понимать, что это общий и угрожающий всему миру враг: едва ли с дюжину демократических стран оставались еще неоккупированными. Октябрьский опрос мнений показал, что уже 59 % американцев выступают за снабжение Великобритании оружием, даже если тем самым страна рискует быть втянутой в войну.

Однако во время президентских выборов 1940 г. изоляционизм был еще заметной политической силой, и хотя кандидат от республиканцев Уэнделл Уилки в глубине души склонялся в пользу вмешательства, пока что он выступал с пацифистскими речами. Рузвельт опасался, как бы его собственная позиция – предполагалось, что он настаивает на скорейшем вступлении в войну, – не привела к провалу на выборах. Генерал Хью Джонсон, писавший колонки для изданий синдиката Scripps-Howard, сообщал: «Любой осведомленный человек в Вашингтоне знает, что стоит нам проголосовать за мистера Р. и он при первой же возможности втянет нас в войну, а если подходящей войны не будет, он ее сам затеет»14. Опрос журнала Fortune 4 ноября 1940 г. показал, что 70 % американцев допускают как минимум 50 %-ную вероятность вступления Америки в войну, но при этом 41 % соглашается предоставить Великобритании всевозможную материальную помощь и только 15,9 % одобряют непосредственное участие в боях. Конгрессмен Линдон Джонсон, представитель Демократической партии, поддерживавший администрацию во всех вопросах внутренней политики, добился для родного Техаса большой доли казенного пирога, раз уж военный бюджет так раздулся, – и все равно выступал против вмешательства США в военные действия в Европе. В июне 1940 г. он сказал своим избирателям: «Умение американцев мыслить здраво и действовать в критических обстоятельствах разумно убережет нас от войны»15. Его мнение удалось изменить лишь летом 1941 г., когда англичане потерпели ряд поражений в Средиземноморье: стало ясно, что США не могут примириться с победой оси.

Однако давление изоляционистов побудило Рузвельта сделать в одной из предвыборных радиопередач крайне рискованное и неоднозначное заявление: «Обращаясь к отцам и матерям, хочу заверить вас еще раз – я уже говорил это, но готов повторить вновь и вновь: ваши мальчики не будут сражаться в иноземных войнах». Многих эта реплика возмутила, в том числе супругу президента, и в собственной газетной колонке «Мой день» (My Day) она поспешила сделать существенное уточнение: «Никто не может гарантировать вам ныне мир дома или за рубежом. В человеческих силах обещать только одно: сделать все возможное, чтобы предотвратить вступление нашей страны в войну». Было ясно, что в данном случае президент проявил уклончивость, если не откровенно солгал. И все же ни Черчилль, ни американский народ в 1940–1941 гг. не могли до конца разгадать одну загадку: добился бы Рузвельт вступления Штатов в войну, если бы действия стран оси не вынудили Америку сражаться?

На выборах 5 ноября 1940 г. действующий президент получил 55 % голосов – 27,2 млн против 22,3 млн у соперника. Посол США в Ирландии, родной дядя Рузвельта, описывал реакцию англичан на этот успех: «Всегда по-джентльменски сдержанный диктор BBC начал сегодня утром восьмичасовую программу словами: “Рузвельт победил!” Его голос выдавал облегчение и торжество». Но выборы показали также и силу оппозиции. Миллионы американцев разделяли мнение Джорджа Фиска из Корнеллского университета: «Ни одна война не приводит к желанной цели». В декабре Рузвельт вновь просил британское правительство держать в тайне все подробности о поставках оружия, «по внутренним американским причинам, а не по соображениям безопасности».

Американский писатель Джо Диз в январе 1941 г. сообщал из Нью-Йорка другу-англичанину: «Все разговоры – о помощи Англии. Американцы хвалят стойкость англичан, гордятся их успехами в Албании и Ливии, встревожены самоубийственным упорством Ирландии [соблюдающей нейтралитет], боятся сами воевать, но готовы помочь всем, чем можно»16. Вместе с тем и Диз, анализируя широкое разнообразие противоречивых мнений в Штатах, позднее в том же году писал: «Кое-кто из моих друзей хотел бы призвать Рузвельта к более решительным мерам: снаряжать боевые конвои из американских судов и т. д. Они считают, что ФДР отстает от народного движения, а не возглавляет его. Но я думаю, он гонит нас так быстро, как мы допускаем. “Мы” – это 130 млн человек, включая множество выращивающих пшеницу, кукурузу и скот жителей Среднего Запада, которые сентиментально настроены против нацизма, но полагают, что через океан немцы не переберутся, а если бы и перебрались, не сумели причинить нам вреда. Я бы не назвал американское общество неосведомленным – вполне оно обо всем осведомлено, – однако ему недостает того энтузиазма, который побуждал людей умирать за Испанскую Республику и вступать в Свободную Францию»17.

Необходимость помогать Великобритании Рузвельт подкреплял теми же самыми аргументами, которыми вскоре западные союзники будут отстаивать необходимость поддержать Советский Союз: лучше предоставить англичанам материальные ресурсы и сберечь жизни американцев (а предпочтительно, чтобы русские проливали кровь, а не англичане и американцы). В марте 1941 г. был принят Закон о ленд-лизе, санкционировавший поставки в кредит. В тот год лишь 1 % полученного Черчиллем оборудования проходил по ленд-лизу, но затем эта программа обеспечивала большую часть поступавшего в Англию провианта и топлива, значительную долю танков, транспортных самолетов и снаряжения для десантных операций. На своем острове англичане производили боевые самолеты, оружие и транспортные машины. Начиная с 1941 г. они оказались в полной зависимости от предоставленного американцами кредита: платить за военные поставки им было нечем.

Черчилль изо всех сил уговаривал президента США вступить в войну, однако до Пёрл-Харбора этого не случилось – и к счастью. Если бы даже Рузвельт взял верх в конгрессе и США объявили Германии войну (на что надежды, в общем-то, не было), народ не поддержал бы президента. Вплоть до декабря 1941 г. большинство населения выступало против вооруженного конфликта с Гитлером. Зато суровые меры против японцев одобряла гораздо большая доля населения: в частности, поддержали принятое в июле 1941 г. решение заморозить японские активы и ввести эмбарго на любой экспорт в Японию. Собственно, эти недружественные меры и побудили Токио напасть на США, поскольку 80 % нефтепродуктов страна получала из Штатов и из Голландской Ост-Индии. Эмбарго в США сочли вполне уместным, в отличие от все более масштабного участия кораблей США в Битве за Атлантику. Рузвельт расширял роль военно-морского флота в этом конфликте, конвои сопровождали британские суда все дальше через Атлантический океан и порой вступали в перестрелку с подводными лодками.

Каковы бы ни были личные желания президента, конгресс сдерживал его наступательную политику до тех пор, пока Берлин и Токио все не решили сами. Историк Дэвид Кеннеди высказывал предположение, что Рузвельт лучше послужил бы интересам своей страны, если бы предотвратил войну с Японией и полностью сосредоточил усилия на уничтожении нацизма, главного врага демократии: «Незначительный компромисс (обычное дело для дипломатии) принес бы богатые плоды»18. А вот побив Гитлера, продолжает Кеннеди, удалось бы унять и амбиции японских милитаристов, причем ценой гораздо меньших материальных затрат и человеческих жертв: они бы сами сдались перед угрозой неодолимого натиска союзников. Но как бы Рузвельт убедил свой народ сражаться с Германией при отсутствии какой-либо провокации с той стороны? Гитлер избегал подавать Америке повод к войне.

И даже когда в декабре 1941 г. война была объявлена – и вплоть до конца этой войны, – в Штатах не отмечалось по отношению к немцам враждебности, сколько-нибудь напоминающей ненависть многих американцев к японцам. Тут сыграл роль не только расовый фактор, но и горячее сочувствие китайцам, которые уже пострадали и продолжали страдать под варварским игом японцев. И хотя большинство американцев сокрушалось и о тех бедствиях, которые причинял миру Гитлер, они бы не поддержали идею направить армию в Европу – более того, они бы решительно выступали против такой затеи, если бы Гитлер сам не вынудил Америку.

27 мая 1941 г., после падения Греции и Крита, 85 млн американцев приникли к радиоприемникам и выслушали речь Рузвельта о той угрозе, которую несет им всем очередное торжество нацистов. По словам одного историка, народ бы «напуган, разозлен и повержен в смятение»19. В завершение своей речи президент объявил чрезвычайное положение. Никто толком не знал, что это будет за чрезвычайное положение, ясно стало одно: война приближается вплотную, исполнительные власти облекаются дополнительными полномочиями. Во многих местах, особенно на юге страны, благодаря военным и военно-морским заказам начался экономический бум, однако профсоюзные войны все еще раздирали нацию: в глазах части промышленных рабочих государственные интересы Америки совпадали с интересами эксплуататоров, а им были чужды, как мы помним, подобные настроения царили и в некоторых слоях английского пролетариата. Например, шахты никто и не думал приводить в порядок, и только за 1940 г. в них погибло 1300 рабочих и многие покалечились. Страсти накалялись, забастовки переходили в драки: например, в 1941 г. во время стачки в округе Харлан (Кентукки) стычки привели к гибели четырех человек, а еще двенадцать были изувечены в драке.

Страна отказывалась принимать беженцев, даже жертв нацистского режима. В июне 1941 г. был запрещен въезд в США всем, у кого в Германии остались родственники. Изоляционисты гнули свою линию. Имелось влиятельное ирландское лобби, самым известным представителем которого стал отец Чарльз Кофлин – автор памфлетов, часто выступавший по радио. 19 мая 1941 г. Рузвельт писал одному из приверженцев Кофлина, конгрессмену от штата Монтана Джеймсу О’Коннору, ревностному изоляционисту: «Дорогой Джим! Когда же вы, ирландцы, избавитесь от ненависти к Англии? Помните: если Англия падет, Ирландия не устоит. Шансы Ирландии на полную независимость будут значительно выше, если уцелеет демократия, чем при гитлеризме. Загляните ко мне, и мы все это обсудим, и прошу вас отказаться от древних предрассудков и закоснелой ненависти и мыслить завтрашним днем. Искренне ваш»20.

Сенатор от штата Айдахо Ворт Кларк, еще один изоляционист, в июле 1941 г. предложил провести посреди океана границу – пусть американцы остаются по свою сторону этого рубежа, спокойно охраняя собственную половину мира, включая Канаду и Южную Америку: «Мы бы назначали марионеточные правительства, которые блюли бы наши интересы, а не германские и не какой-либо другой нации». В странах оси высказывания сенатора радостно подхватили: вот оно, доказательство неугомонного империализма янки! Немецкая разведка предсказывала скорое вмешательство США в войну с большей уверенностью, чем это делали англичане и даже многие американцы. Еще 1938 г. рейхсминистр финансов Шверин фон Крозиг предвидел такой оборот дела: борьбу «не только оружием, но также экономическую, широчайшего масштаба». Фон Крозиг с тревогой сопоставлял экономическую слабость Германии и почти неисчерпаемые ресурсы потенциальных противников. Гитлер предполагал, что к противникам Германии присоединится в 1942 г. и Америка. Он предпочитал не дразнить США раньше времени, однако его не смущала вероятность и этого конфликта, отчасти потому, что сам Гитлер почти ничего не смыслил в экономике. И учитывая отсутствие единого мнения в США, сомнения и уклончивость политиков, нужно сказать, союзникам повезло, что решение, вовлекшее США в войну, принималось в Токио, а не в Вашингтоне.

Роковой шаг военные лидеры Японии сделали в 1937 г., приступив к вторжению в Китай. Тем самым они навлекли на себя ненависть многих народов, а в итоге эта оккупация оказалась величайшей стратегической неудачей. Территория Китая чересчур велика, и все военные успехи японцев не приводили к сколько-нибудь осязаемым результатам. Японский солдат в отчаянии нацарапал на стене разбомбленного дома: «Сражение и смерть повсюду, и я тоже ранен. Китай безграничен, мы здесь – словно капли воды в океане. Война бессмысленна. Я никогда не увижу свой дом»21. Хотя в войне против коррумпированного режима генералиссимуса Чан Кайши и его плохо вооруженных армий японцы одерживали победу за победой, их потери были слишком велики: 185 000 погибших на конец 1941 г. Несмотря на тотальную мобилизацию (вплоть до 1945 г. в Китае пребывал миллион японских солдат), не удалось нанести окончательное поражение ни националистам, ни коммунистам под руководством Мао Цзэдуна. Фронт растянулся на 3500 км.

На Западе война с Японией обычно рассматривается в свете кампаний на Тихом океане и Юго-Восточной Азии. Однако именно действия японцев в Китае привели в итоге к окончательному их поражению. С 1937 по 1939 г. происходили крупные сражения, которых в Европе как бы и не замечали. По большей части японцы брали верх, но ценой тяжелых потерь. Если бы японцы ушли с материка в 1940 г. или хотя бы в 1941 г., это могло бы предотвратить войну против США, поскольку японская агрессия и возведенная в принцип жестокость по отношению к населению (60 000 мирных жителей вырезано только в Нанкине) породила в американском обществе ответную враждебность и даже ненависть. Более того, пусть даже китайские армии оказались бессильны отразить нашествие, Япония растратила в этом походе слишком много жизненно важных ресурсов. Проклятие токийского правительства заключалось в господстве в нем милитаристов, числивших самурайской доблестью войну ради самой войны. Опьяненные верой в свое мужество и превосходство, они просто не понимали трудности и даже безумия войны против Соединенных Штатов, величайшей индустриальной державы мира, к тому же недоступной для прямого нападения.

Из-за побед Японии в 1941–1942 гг. западные державы были склонны переоценивать силу ее армии. Их представления о возможностях японской армии были бы гораздо точнее, если бы на Западе знали о вооруженном столкновении, произошедшем несколько ранее, которые обе стороны предпочли скрыть. Летом 1939 г. постоянные стычки между японской и советской армией на границе, отделяющей Манчжурию от Монголии, переросли в полномасштабный конфликт, который на Западе именуют Номонганским инцидентом, а в СССР – боями на Халхин-Голе22. С самого начала ХХ в. влиятельные силы в Японии выступали за экспансию в Сибирь. После большевистской революции 1917 г. какое-то время японские войска находились в Сибири, и даже появилась надежда предъявить территориальные претензии, однако западные державы предпочли поддержать объединившийся и вернувший себе стабильность СССР, а потому японцы вынуждены были уйти из Сибири. В 1939 г. Токио вновь счел русских слабыми и уязвимыми и направил к границе армию, чтобы испытать силу их сопротивления.

Для Японии эта авантюра обернулась катастрофой. Георгий Жуков провел блестящую контратаку при мощной поддержке танков и самолетов и одержал убедительную победу. Полагаться на официальные данные о потерях не стоит, однако даже по приблизительным оценкам они составляли не менее 25 000 с каждой стороны. Мир был заключен в октябре на условиях, устраивавших Москву. Последствия этого столкновения повлияли на ход Второй мировой войны: Япония отказалась от прежней нацеленной на север стратегии, опасаясь вновь ввязываться в конфликт с Советским Союзом. В 1941 г. Токио подписал с Москвой договор о нейтралитете. В японском руководстве большинство выступало за соблюдение этого соглашения, поскольку колонии западных держав в Юго-Восточной Азии представлялись Японии более легкой добычей. Япония рассчитывала на полное завоевание Европы Германией, а сообщения военных атташе из Лондона и Стокгольма, предупреждавших, что Германии не под силу осуществить вторжение в Британию, начальство в Токио не принимало во внимание, поскольку эти трезвые советы расходились с их мнением. Немецкая экспансия в Европе послужила спусковым механизмом для японской экспансии в Азии: Токио никогда бы не решился ввязаться в войну, не считай он окончательную победу Гитлера в Европе неминуемой.

27 сентября 1940 г. в Берлине был подписан Тройственный пакт между Германией, Италией и Японией. Участницы пакта обязались защищать друг друга в случае, если одна из них подвергнется нападению государства, не вовлеченного в общеевропейскую войну. Основной задачей пакта, очевидно, было воспрепятствовать давлению на Японию со стороны США, но как раз эту задачу осуществить не удалось: Америка, крайне возмущенная японской агрессией в Китае, продолжала применять все новые санкции против этой страны. И тогда японцы приняли новую стратегию – удар на юг. Они решили провести ряд молниеносных операций, захватить слабо защищенные форпосты Запада на юго-востоке и вынудить Америку отказаться от противостояния и вывести свои войска из западной части Тихого океана.

К середине 1941 г. японский генштаб составил план под оптимистическим названием «Операционный план по завершению войны с США, Великобританией, Нидерландами и Чан Кайши». Первоначально японцы намеревались «дождаться подходящей ситуации на европейском фронте, а именно коллапса Великобритании, завершения германо-советской войны и успехов нашей политики в Индии». Император Хирохито, изучив план, заметил: «Вижу, после Малайи вы намерены заняться Гонконгом. А как насчет иностранных концессий в Китае?»23 Его величество заверили, что владения европейцев непременно будут захвачены. Однако Токио не удалось оттянуть нападение до окончательной победы Германии в Европе, и эта ошибка в расчетах сыграла роковую роль, как и неумение японцев разгадать характер будущего противника. Японцы (за исключением немногих образованных офицеров, к числу которых принадлежал знаменитый адмирал Исороку Ямамото, главнокомандующий ВМФ), считали американцев выродившимся и невоинственным народом: дескать, достаточно нанести им несколько основательных ударов, и они запросят мира.

И все же до нападения на Пёрл-Харбор поведение японцев оставалось непоследовательным, выдавало колебания. В 1940 г. Токио снарядил войска и воздушные силы во Французский Индокитай, вырвав у Виши на это согласие. Поставки в Китай через Индокитай были перекрыты, давление на Чан Кайши усилилось. В первую очередь японцев на юго-востоке Азии интересовала нефть Восточной Индии, но голландское правительство в изгнании (в Лондоне) отказывалось допустить их в свои владения. Некоторое время японские генералы обдумывали вариант нападения на европейские колонии, не затрагивая зависимые от США Филиппины, однако в начале 1941 г. японские флотоводцы убедили сухопутное командование в том, что любой удар в южном направлении заведомо вызовет конфликт с США. Токийские стратеги пересмотрели свои планы и предложили нанести ряд быстрых ударов, смести слабую оборону Малайи, Бирмы, Филиппин и Голландской Ост-Индии в расчете на то, что США не решатся на полномасштабную войну и большие жертвы в попытке изменить новый статус-кво.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю