Текст книги "Нерон. Царство антихриста"

Автор книги: Макс Галло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Она потребовала беседы с Нероном с глазу на глаз.

– Я могу быть оправдана только своим сыном, императором, – заключила Агриппина.

Нерон послушно последовал за ней в спальню, внезапно покорный мужчина-ребенок, бредущий за матерью, зачавшей его, за женщиной, с которой он делил ложе, за самкой, желавшей навсегда сохранить его для себя. И в очередной раз его покорившей.

21

Сумеет ли Нерон когда-либо противостоять этой женщине, приходившейся ему одновременно и матерью, и любовницей, добившейся для него императорского трона, многократной сообщницей сына, пользовавшегося результатами всех преступлений, которые она совершила или задумала? Найдет ли он в себе силы порвать эти узы, такие глубокие и прочные, что их можно уподобить тем, что связывают сиамских близнецов?

Нерон был плотью и кровью Агриппины, и казалось, что пуповина между ними не обрезана, а если и была когда-то обрезана, то срослась вновь.

Сенека казался спокойным. Однако ему пришлось держать ответ перед всеми – сенаторами, вольноотпущенниками, советниками, кто со смертью императора Клавдия оказался отодвинут от власти и в соперничестве между Агриппиной и Нероном видел возможность реванша. Они поверили в Британика, но Нерон опередил их. Тогда они обратили свои взоры на униженную Агриппину, лишенную охраны и отосланную далеко от сына, и были счастливы видеть, что она по-прежнему способна принять Нерона в свои объятия, и там, как они надеялись, задушить его.

Эти люди вплотную занялись Сенекой, несущим, на их взгляд, большую долю ответственности за то, что происходит в империи. Ведь это Сенека посоветовал императору отменить налоги, которые их обогащали. Они восстали против фискальной реформы, обвиняя философа, якобы жадного до денег, владений, домов, в том, что он чудовищно обогатился, приняв от Нерона взятку за соучастие в убийстве Британика.

Они уверяли, что он дал сорок миллионов сестерциев в долг бретонцам под огромный процент при немедленных его выплатах и развязал против них войну, чтобы вернуть эти суммы.

Суиллий, один из бывших советников императора Клавдия, тоже участвовал в нападках на Сенеку. В качестве ответа учитель ограничился написанием небольшого труда под названием «О счастливой жизни», где он с презрением отвергал все обвинения, не отрицая, однако, что деньги и богатство являются основой социальной иерархии Рима и он, как философ-стоик, не может это игнорировать. Впрочем, говорил он, «призвание к бедности вовсе не обязывает жить в нищете».

Нерон встал на сторону Сенеки, и Суиллий был изгнан из Рима. Но эти выпады означали, что противники императора не сложили оружия.

Почти ежедневно я поджидал Сенеку, возвращавшегося к себе после дневных забот. Вначале из-за кипарисов и зарослей лавровых и розовых кустов показывался сопровождавший его раб Аббо – молодой африканец с матовой кожей, изящной фигурой и очень длинными ногами. Когда он шел, то казалось, что он вот-вот взлетит. В нескольких шагах сзади я замечал Сенеку, бледного, задыхающегося, еле волочившего ноги.

Однако после нескольких минут, проведенных на массажном столе, и теплой ванны Сенека оживал и начинал улыбаться. Он рассказывал, что Аббо шел слишком быстро, но следовать за ним и видеть его – от этого философ не мог отказаться.

Мы медленно шагали рядом, в окружении статуй, расставленных вокруг перистиля [8]8
  Перистиль – в античной архитектуре прямоугольный двор, сад, площадь, окруженные с четырех сторон крытой колоннадой.


[Закрыть].

– Я знаю, Серений, – говорил Сенека, – что за спиной Суиллия стоит Агриппина, одержимая желанием вновь обрести потерянную власть. Если сын ей не уступит, она готова пойти на убийство. И даже если уступит, потому что она ему больше не верит. Он взбунтовался. Между ними – труп Британика и оскорбления, которые он ей нанес. Она хочет вновь завоевать его, и этой ей удается. Но не для того, чтобы подчинить, а чтобы уничтожить. Даже если он смирится, они больше не будут союзниками.

Склонив голову, он добавил печально:

– Похоже, он смирился. Ты видел, как он вошел к ней в спальню. Но все идет так, как должно.

Я удивленно взглянул на него.

– Если один погибнет, то и другому не выжить, – уронил он.

– Снова смерть! – прошептал я.

Сенека развел руками.

– Она все упрощает. А это необходимо. Битва закончится в пользу одного или другого, но я не знаю, кого именно и какое оружие будет выбрано на этот раз.

Вскоре стало понятно, что оружием избрана Поппея, молодая женщина, чья властная красота ослепила всех, кто видел, как она подходила к Нерону на закате летнего дня, окрасившего колонны, мраморные плиты и статуи в больших залах императорского дворца в розовый и золотистый цвета. Ее лицо и светлые волосы были скрыты белым покрывалом, расшитым серебряной нитью. Она шла рядом со своим последним мужем, Отоном, одним из тех молодых людей, что вместе с Актой участвовали в ночных оргиях Нерона.

Увидев Поппею, я понял, что влияние Акты на императора закончилось.

Поппея происходила из старинной семьи сенаторов, и по знатности родства могла соперничать с Агриппиной. Да и по складу характера они были схожи. Амбициозная, лукавая и умная, с детства жившая среди людей, обладающих властью, она и помыслить не могла, чтобы ее мужем или любовником стал человек, не принадлежавший к узкому кругу сильных мира сего.

И вот перед нею был тот, кто находился на самой вершине власти, – император Нерон.

Когда я увидел, что Нерон берет изумруд, чтобы лучше разглядеть подходившую к нему Поппею, я понял: он уже попался в ее сети и у Агриппины появилась наконец достойная соперница. Что мать Нерона могла противопоставить Поппее, бывшей в курсе всех интриг, всех пороков, Поппее, в чьих жилах текла благородная кровь, и вдобавок мечтавшей отомстить Агриппине за свою семью?

Молодая женщина остановилась перед Нероном, склонив голову. Покрывало соскользнуло, открыв чистый профиль и белизну кожи. Рассказывали, что она проводила полдня в заботах о своей внешности, ежедневно принимая ванну из молока от пятисот ослиц.

Отон играл роль мужа для официальных приемов. Он подвел супругу к императору так, как кладут дань к подножию трона. Нерон просто использовал его, женив на Поппее, чтобы было, кому представить ее при дворе – примерную супругу одного из приближенных императора.

Так или иначе, достаточно было увидеть их рядом, чтобы понять, что никакие договоренности, никакие связи – будь они родственными или супружескими – не устоят перед красотой Поппеи.

Я видел гримасу, исказившую лицо Агриппины, которую она тщетно пыталась выдать за улыбку. Ее кулаки сжимались, черные ногти глубоко вонзались в ладони, голова была втянута в плечи. Вся ее фигура выражала бешеную, но безнадежную ревность. Она тоже понимала, что партия, которая только начинается, будет самой жестокой и что пуповина, до сих пор связывавшая ее с Нероном, на этот раз может не выдержать. Она кусала губы, сжимала челюсти. Не опуская глаз, принимала вызов, желая видеть, как эта женщина без единого жеста, одним своим присутствием, своей будоражащей красотой овладевала Нероном.

Стоявшая рядом с мужем Октавия отвела взгляд, как бы заранее отказываясь от борьбы. Так же безропотно, не выдавая своей боли, она приняла и смерть Британика, сидя среди пирующих гостей, в то время как остывало тело ее отравленного брата. Она просила лишь об одном: чтобы ей оставили жизнь. Но Октавия была мечом и щитом Агриппины, с помощью которых та, жена и дочь императора, надеялась запретить Нерону взять в жены Поппею.

Октавия была под защитой Агриппины. Их судьбы были неразделимы. Но в случае поражения последней Октавия будет всего лишь тщедушной женой, от которой Нерон сможет избавиться легким движением руки.

Я не мог отвести глаз от Агриппины.

Она не могла отвести глаз от Нерона и Поппеи.

Эти женщины были похожи, обе решительные, только одна моложе, а другая – опытнее. Последняя напоминала окаменевшую статую, которую нельзя отодвинуть и, следовательно, надо разбить.

22

Наблюдая за Поппеей, слушая ее, я понял, чего молодая женщина, сочетающая в себе красоту, ум, ловкость и хитрость, а также амбиции, волю и обольстительность, может добиться от мужчины, будь он хоть правителем империи. Но Поппея располагала еще кое-чем: ненавистью к Агриппине. Чтобы уничтожить соперницу, она была готова на любые интриги, любые хитросплетения.

Я слышал, как она льстила Сенеке, превозносила талант Лукана, который приходился философу племянником, и Петрония – оба входили в круг поэтов, актеров, музыкантов, а также гладиаторов, в чьем обществе любил бывать Нерон.

Возлежа рядом с императором, Поппея была в этих компаниях признанной хозяйкой, благосклонного взгляда и дружбы которой добивался всякий. Она участвовала и в пирах, и в оргиях. Она любила, когда Нерон рассказывал ей о своих бурных ночах на Мульвийском мосту, в том месте Рима, где происходили «ночные развлечения», как их называл Петроний, один из завсегдатаев тамошних сборищ.

Поппея слушала истории о неожиданных встречах, о засаде на Нерона, которой тот избежал, угадав, что тени у входа на мост не сулят ему ничего хорошего. Его гладиаторы разогнали злоумышленников.

Поппея не считалась ни с чем; она позволяла себе такое, на что не отважилась бы ни одна женщина, даже Агриппина. Повернувшись к Нерону, она спрашивала: знает ли он, что опасности, которые ему угрожают, являются угрозой и для нее? Ведь враги императора ее ненавидят. А что он делает, чтобы ее защитить? Он уступает Агриппине. Не разводится с Октавией. Чего он боится? Или он все лишь кукла, – так она его называла, – раб чужих желаний? Считает себя властителем рода человеческого и не в состоянии даже жениться на женщине, которую любит? Может, она недостаточно хороша или ее семья недостаточно благородна? Или он сомневается в ее способности иметь детей?

Она встала. В таком случае пора вернуть ее мужу, Отону, которого Нерон, чтобы удалить из Рима, назначил губернатором Лузитании. Она хочет уехать к законному супругу. Ей будут рассказывать о жизни императора, она будет расстроена, если с ним случится что-нибудь нехорошее, но, по крайней мере, она не увидит этого ужаса своими глазами и не будет замешана ни в какие интриги.

Поппея расхаживала по залу, полному гостей Нерона, держа спину прямо и слегка разведя руки. Ее лицо отчасти скрывала вуаль, как будто под ней пряталась вызывающая улыбка.

Нерон провожал ее взглядом, горящим от желания, готовый, казалось, на любые уступки.

Утверждали, что когда он в первый раз сбрил бороду, то это случилось по настоянию Поппеи. Он положил волосы в позолоченный сундучок, инкрустированный камнями, и отдал на хранение в Капитолий. Разве он не был императором в ореоле военной славы, добытой генералом Корбулоном в битвах с парфянами, которых он вытеснил из Армении, принудив короля Тиридата к бегству?

Нерону и вправду благоволили боги, и Поппея тоже пользовалась этим покровительством.

Она собрала приближенных Нерона вокруг Руминальской смоковницы, спасшей восемьсот тридцать лет назад Ромула и Рема. Столпившись вокруг дерева, они увидели, что растение с мертвыми ветвями и высохшим стволом дало молодые побеги. Поппея приумножит мощь Нерона, принеся ему сок этого живого дерева.

Толпа восторженно приветствовала императора и эту прекрасную и таинственную женщину. Ходили слухи, что она увлекается восточными религиями – египетской или даже иудейской, потому что ее посещали раввины, приезжавшие из Иерусалима.

Так, шаг за шагом, будучи всего лишь любовницей, она добивалась влияния, которое распространялось и на Нерона. Она изменила императора, присутствуя при его возмужании. А может, просто позволила ему состояться.

В нем появились живость, отвага, сумасбродство, которые он до сих пор сдерживал.

В деревянном амфитеатре, который он приказал построить на Марсовом поле, император устраивал удивительные игры, которые очень нравились простому люду. На искусственном озере происходили морские сражения двух флотов, которые сопровождались представлением морских чудовищ, повергавших зрителей в изумление. В другой раз устраивались случки живых быков с деревянными телками, при этом утверждали, что супруги всадников и сенаторов, а быть может, и сама Поппея, спрятавшись внутри деревянных фигур, наслаждались мужской силой животных.

Каждый день римлян удивляли новым праздником, новой игрой, каким-нибудь неслыханным событием, на котором непременно присутствовал Нерон, сопровождаемый Поппеей.

Иногда к празднеству примешивалась смерть. Актер, изображавший Икара, разбился о трибуны, упав прямо к ногам Нерона; брызнувшая кровь испачкала белоснежную тунику императора.

Но праздник продолжался.

Всем этим затеям рукоплескала сложившаяся вокруг Нерона компания, несколько сотен молодых людей, сильных и красивых. Она состояла из честолюбивых отпрысков аристократии, льстивших императору, аплодировавших любому его шагу, восхвалявших его красоту и голос, сравнивавших его с богами. Они действовали под лозунгом: «Мы – августианцы, рядовые его триумфа!».

Их восторги щедро оплачивались, и вся молодежь из благородных семей мечтала влиться в ряды августианцев, повсюду сопровождавших императора и аплодировавших во время состязаний возничих, певцов и кифаредов.

Нерон с деланной скромностью принимал их восторг и свой триумф. Я наблюдал, как он, раскрасневшись от гордости и удовольствия, раздавал деньги и титулы, призывая римлян последовать примеру августианцев и предаться безудержному и безбрежному веселью.

У меня было ощущение, что новая эра начинается в Риме, где правит император двадцати двух лет, мечтающий лишь о пирах, оргиях, играх, развлечениях и роскоши. Значит, суровая римская добродетель больше не интересовала никого? Ведь даже мой учитель Сенека превозносил милосердие, приятное обхождение, благополучие, и лишь вольноотпущенники, вчерашние рабы, держались высокомерно, пытаясь скрыть жадность к наживе, пороки, неуемное тщеславие.

Нерон же пел, окруженный угодниками и молодыми людьми, не помышляющими ни о чем, кроме удовольствий.

И все же иногда лицо императора мрачнело. Проследив за его взглядом, я натыкался на Агриппину, кружащую повсюду грозным и мстительным призраком. Она была тенью, угрызением совести, которое надо было стереть. Пойдет ли на это Нерон?

Склонившись, Поппея что-то шептала ему на ухо.

23

Нерон осмелился – он отдал приказ убить свою мать.

Когда это кощунство было совершено, он отправился на место преступления, в Анций, где был рожден. Туда, где халдейский прорицатель Бальбил сказал когда-то, увидев новорожденного: «Он станет правителем, но убьет свою мать», и мать ответила: «Пусть он убьет меня, лишь бы правил!»

Через двадцать два года Агриппина стала окровавленным телом, над которым склонился ее сын.

Сенека был свидетелем этой сцены. Он передал мне слова и жесты императора.

– Нерон ощупал тело матери, как будто хотел убедиться, что она и вправду мертва, – начал он свой рассказ.

Его отрешенный вид поразил меня: он стоял, опустив руки вдоль тела, говорил медленно. Его взгляд застыл. Казалось, что описываемые им события разворачиваются прямо сейчас, хотя злодеяние было совершено несколько дней назад.

– Нерон, – продолжал Сенека, – стал ругать того, хвалить другого. А потом вдруг резко выпрямился и произнес: «Я не думал, что моя мать так красива». Он снова наклонился над телом и стал осматривать раны. Лицо покойницы было опухшим. Я узнал, что Геркулей, капитан гвардейцев, ворвавшись в спальню, где Агриппина была одна, ударил ее жезлом по голове. Кровь залила ей глаза, она зашаталась. Однако поняла, что центурион Обарит, сопровождавший капитана, вытаскивает меч из ножен. Этим оружием ей была нанесена вторая рана – под левую грудь. Нерон долго рассматривал ее, касаясь пальцами рваных краев. Показалось даже, что он засовывает пальцы внутрь раны. Он подозвал центуриона и стал расспрашивать его. Дрожащим голосом, не поднимая глаз, тот рассказал, что, когда он обнажил меч, Агриппина бросила ему: «Порази это чрево!» Нерон колебался. Ему хотелось убить Обарита. А тот сгорбился и подставил шею, готовый принять смерть. Но император стащил с пальцев два перстня, сунул их центуриону и произнес: «Убирайся!» А капитан рассказал мне, что Агриппина крикнула не только «Порази это чрево!», она еще добавила: «Оно выносило Нерона». Я посоветовал Геркулею никому не говорить о том, что он слышал, покинуть Мизенский флот, где он служил, и скрыться в Греции, чтобы о нем забыли.

Сенека повернулся ко мне.

– За участие или присутствие на месте большого преступления часто приходится платить жизнью. Подобные деяния должны оставаться под покровом тайны, как если бы они совершались по велению богов. – Учитель снова отвел глаза и уставился на кипарисы, растущие в глубине сада и напоминавшие направленные в небо гигантские мечи.

– Агриппина была предана огню в ту же ночь, – продолжил он свой рассказ. – Ее тело положили на стол, окруженный факелами, и пламя быстро сделало свое дело: дерево, из которого изготовили смертное ложе, было сухим. Никаких похорон. Ни холмика, ни ограды над могилой. Лишь один из ее вольноотпущенников пронзил себе грудь шпагой возле горящего тела. Верность или страх? Привязанность к Агриппине или уверенность, что Нерон все равно не оставит его в живых? Кто может знать?

Сенека поднялся, сделал несколько шагов и вернулся ко мне.

– Смерть равно метит и того, кто ее принял, и того, кто ее причинил. Ты веришь, что Агриппина, сестра, жена, мать императора, представляла себе, что погибнет так, по воле своего сына?

– Пророчество Бальбила, – прошептал я, – на вилле в Анции…

Сенека пожал плечами.

– Кто может знать? – повторил он.

Я признал правоту Сенеки: смерть неуловима, и никто не в силах предугадать ни путь, которым она придет, ни час, когда она свершится.

Нерон решил убить свою мать. И верил, что смерть ему покорилась. Он подкупил рабов Агриппины и кое-кого из ее вольноотпущенников. Трижды они подмешивали яд в ее еду и питье, и Лукуста клялась императору, что его мать ничего не почувствует. Однако Агриппина выжила, отделавшись лишь легкими недомоганиями, поглядывая на окружающую ее прислугу вызывающе и презрительно. Некоторые из отравителей бежали, опасаясь разоблачения. Она приказывала их отыскать и пытать до тех пор, пока не скажут правду. Но всякий раз палачи Нерона опережали Агриппину и несчастных находили с перерезанным горлом.

Нерон обезумел. В ярости и нетерпении он искусал себе все пальцы: мать, конечно же, обзавелась всеми необходимыми противоядиями, и никогда ему не удастся сжить ее со света. Скорее она покончит с ним.

И вот тут он призвал к себе Аникета, вольноотпущенника, своего бывшего учителя.

Этот одержимый тщеславием грек поощрял порочные наклонности Нерона, его страсть к распутству, ходил с ним на ночную охоту по римским улицам. Император расплатился с ним званием адмирала Мизенского флота, которым тот очень гордился, и с тех пор служил Нерону верой и правдой. Его центурионы и моряки состояли в императорской гвардии. Капитан триремы Геркулей и центурион Обарит были его людьми.

У Аникета было лицо шакала, ненасытность пожирателя падали, наглость и злоба бывшего раба, лелеющего мечту подняться выше. Он был настолько льстив и угодлив, что старался предупредить малейшее желание хозяина.

Нерон знал, что может на него положиться.

Именно он после трех неудачных попыток отравления организовал убийство Агриппины. Нужно, сказал ему Нерон, чтобы ее смерть выглядела как несчастный случай.

При этом он так дрожал, как будто боялся, что мать слышит его. Нерон был убежден, что мать добилась от богов покровительства и что никогда ему не удастся подступиться к ней. А если даже и удастся, то она возникнет вновь, поднимет против него преторианцев и отомстит.

Импульсивный и сомневающийся, решившийся на убийство и трепещущий при мысли о неудаче, он повторял: «Это моя мать, я ее знаю, это моя мать!»

Аникет успокоил хозяина.

Его люди сделали подкоп под фундамент дома Агриппины, чтобы обрушить потолок и стены комнаты, где та находилась. Все так и случилось, однако Агриппину спасла балка, которая устояла. Выбравшись из злополучного помещения невредимая, но с головы до ног покрытая белой пылью, она отправилась через весь город к Нерону и вошла в его покои, похожая на мертвеца, восставшего из могилы.

Он кинулся к ней, обнял, поклялся, что защитит ее от подобных ударов судьбы, предложил поехать на виллу Байи в Кампании и заверил, что отныне между ними восстановятся прежние, близкие и любовные отношения. Они сидели так, тесно прижавшись друг к другу, больше похожие на любовников, чем на мать, помирившуюся с сыном. Их объятия и поцелуи были такими страстными, что ревнивая Поппея возроптала.

Сенека позже рассказал мне, как он воспользовался услугами Акты, прежней фаворитки, чтобы убедить Нерона, что преторианцы более не потерпят кровосмесительной связи между ним и Агриппиной. И что этот противоестественный союз выгоден только ей. И что она воспользуется им, чтобы убедить солдат, что власть по-прежнему в ее руках, а он – не более чем послушная марионетка. И что, в конце концов, она его уничтожит и поставит на его место кого-нибудь из своих любовников, к примеру Рубеллия Плавта, который тоже происходит из рода Цезаря и Августа.

Аникет выдвинул свои доводы. На его взгляд, примирение между Нероном и его матерью, это приглашение в Байи были настоящими подарками судьбы. Аникет брался устроить кораблекрушение того судна, на котором поплывет Агриппина. В кабине сделают пробоину, и судно пойдет ко дну. С ней будет покончено, а что может быть естественнее гибели на море?

На берегу воздвигнут жертвенный алтарь, монумент во славу Агриппины, погребенной волнами и оплакиваемой сыном и всем Римом. Можно будет устраивать богослужения в ее честь, а Нерон сочинит по этому случаю поминальную песнь.

Император смеялся. Он верил, что смерть отныне на его стороне. Но она снова уклонилась, как будто желая, чтобы Нерон умолял ее. Ему пришлось до конца испить чашу, лгать во имя поставленной цели, изображать любящего сына, сопровождающего родительницу до пристани, обнять ее и держать в сыновних объятиях, доказывая свою любовь, чтобы у нее не возникло ни малейшего подозрения.

А потом он принялся ждать.

Наконец явился гонец от Аникета и рассказал, что кораблекрушение состоялось, вода ворвалась внутрь судна и ударом весла была убита женщина, выкрикивавшая имя Агриппины. Однако когда выловили тело убитой, выяснилось, что это была ее служанка Ацеррония. Был еще труп, застрявший между переборками каюты, но это был человек из ее свиты по имени Галл. А сама Агриппина исчезла. Может быть, выбралась на берег?

– Тот, кто не видел Нерона, когда он слушал о новом неудачном покушении, не может представить себе, во что ужас способен превратить человека, будь он даже вершителем человеческих судеб. – Сенека делился со мной своими ощущениями.

– Теперь она знает, – повторял Нерон. – Она пойдет к преторианцам и будет обвинять меня!

Ломая руки, он обернулся к Поппее, которая массировала ему затылок. Он смотрел на нее взглядом признательным и покорным.

– Риск был велик, это правда, – объяснял Сенека. – С этого времени стало очевидно: если Агриппину не убьют, она устроит военный переворот.

Он помолчал.

– Бурр и я свой выбор сделали. Аникет уверял, что у него есть надежные люди, и это удача, потому что представлялось невозможным склонить преторианцев к убийству Агриппины. И вот тогда гвардейцы Мизенского флота окружили виллу, капитан Геркулей и центурион Обарит ворвались к матери Нерона и нанесли ей последний удар.

– Его мать, – прошептал я. – Женщина, давшая ему жизнь, а потом империю!

– Серений, необходимо избежать гражданской войны, это большое зло, – отвечал Сенека.

Лицо его посуровело, он продолжал:

– Не существует писаных законов, принуждающих нас к благим поступкам, даже в отношении родной матери. Здесь следует руководствоваться здравым смыслом. Каждый имеет право прикинуть, сколько пользы и сколько вреда ему принес тот или иной человек, а затем посчитать, он тебе больше обязан или ты ему. Агриппина представляла опасность как для империи, так и для Нерона. Ее благие поступки несопоставимы с несчастьями, которые она уже навлекла на нас и еще могла навлечь.

Она вернулась в свое имение в Анции. Теперь, увидев своими глазами, как убили ее верную вольноотпущенницу Ацерронию, приняв за хозяйку, Агриппина была уверена, что коварство Нерона не знает пределов и он продолжит попытки ее уничтожить. Она решила обмануть Нерона, чтобы выиграть время на подготовку достойного ответа, и послала Агрема, одного из своих вольноотпущенников, сказать Нерону, что ей удалось выжить в кораблекрушении, что она спасена и очень счастлива своим примирением с императором. Надо было внушить Нерону, что она не подозревает его в стремлении ее убить.

Однако Нерон, слушая Агрема, понял замысел матери. Бросив кинжал к ногам вольноотпущенника, он закричал, что тот послан Агриппиной, чтобы его убить. Посланника следует схватить и пытать, преступный и кощунственный заговор против императора должен быть раскрыт.

Геркулей и Обарит уже находились в комнате Агриппины, и первый успел ударить ее жезлом по голове. Ее лицо залилось кровью. Обарит обнажил свой меч, и его рука не дрогнула, когда мать императора вскричала: «Порази это чрево! Оно выносило Нерона!»

Император пожелал увидеть тело, он щупал ее плоть, прикасался пальцами к ранам и вдруг – эту подробность добавил Сенека – почувствовал жажду и потребовал, чтобы ему принесли напиться.

В последующие дни Нерон то испытывал приступы веселья, то впадал в апатию.

Крепко обнимая Аникета, он говорил: «Сегодня я получаю империю из рук вольноотпущенника».

С крепнущей день ото дня убежденностью он повторял, что был вынужден защищаться, поскольку Агриппина плела против него заговор. И добавлял: «Моя жизнь вне опасности, но я еще не могу ни поверить в это, ни наслаждаться этим».

Его поведение выдавало определенное беспокойство: оставаясь в Кампании, он медлил с возвращением в Рим, задаваясь вопросом, какой прием готовят ему в столице сенат, плебс и преторианцы. Аникет успокаивал его. Имя Агриппины покрыто позором, уверял он. Возвращение Нерона будет триумфальным.

Это была правда. Я сам стал свидетелем бурной радости римской толпы и раболепия сенаторов, облачившихся в парадные одежды. Их жены и дети выстроились в очередь, чтобы приветствовать Нерона. Простой люд теснился на трибунах, построенных по такому случаю вдоль всего пути следования императора.

Каждая новая волна приветственных возгласов отражалась на светящемся гордостью лице Нерона. Но было на нем и презрение к низкопоклонству окружающих. А также уверенность в том, что наконец-то он сможет править и жить, как хочет, не встречая никаких препятствий своим страстям и инстинктам.

Нерон поднялся по ступеням Капитолия.

Он выразил свою благодарность могуществу сверхъестественных сил и, повернувшись к толпе, поднял руки к небесам. И стал похож на статую какого-то божества.