Текст книги "Дорога в рай"

Автор книги: Макс Аллан Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Сэм, ты ведь проделал весь этот путь не для того, чтобы поболтать о семейных делах.

Гьянкана опять пожал плечами, потом положил руки на колени.

– Я приехал для того, чтобы повидаться с тобой, Святой.

– Неужели?

– О да. Понимаешь, я позволял тебе все это время заниматься второстепенной работой, потому что для наших дел было выгодно, чтобы такой парень, как ты, окруженный ореолом славы, был нашей «крышей».

У Майкла начало покалывать в затылке.

– Но, Майк, я никогда не забывал о том, кто ты на самом деле. Ты по-прежнему тот парень, который застрелил Фрэнка Эббета, тогда, в Калифорнии. Ты по-прежнему тот парень, который в одиночку уложил отряд убийц в имении Капоне в Пальм-Айленд. И ты по-прежнему тот парень, который застрелил тех двух предателей-телохранителей, которые напали на Фрэнка.

Майкл откинулся назад и выдавил из себя улыбку.

– Вообще-то, Сэм, я не тот, за кого ты меня принимаешь.

– Не тот?

– Я уже не тот, кем был раньше.

Гьянкана развел руками; Майкл заметил, что Муни изо всех сил старался вести себя непринужденно.

– Кто из нас может сказать, что не изменился со времен молодости? Раньше я мог осилить трех-четырех телок за ночь… Может, то время прошло, но, Майк…

Гьянкана снял темные очки, и его маленькие круглые акульи глазки, не мигая, уставились на Майкла.

– Я все еще не импотент.

– Рад за тебя, – поднял бровь Майкл.

Гьянкана швырнул очки на стол, они звякнули и немного проехали по столу.

– Первый раз, когда я обратил на тебя внимание, черт, когда же это было, в сорок втором? Когда ты пришел в «Белла Наполи» поговорить с Официантом.

«Белла Наполи» – ресторан на Ривер-Форест, на окраине Чикаго, но официант, о котором говорил Муни, не подавал еду. Гьянкана имел в виду Пола Рикка по кличке Официант.

– Я скучаю по нему, – сказал Майкл, намекая на недавнюю смерть своего крестного отца.

– Такая потеря. Такой человек. Лично я всегда думал, что это ужасно – из-за тюрьмы он лишился кресла, которое по праву принадлежало ему. Джо Бэттерз хороший человек, но при всем моем уважении к нему ему далеко до Пола Рикка. Джо Бэттерз было прозвище Тони Аккардо еще со времен Капоне.

– Я многим обязан Полу, – сказал Майкл.

– Да… да… как и все мы. Жаль, что я не смог приехать на похороны, йо, черт возьми, там должно было быть больше федералов, чем мух над собачьим дерьмом.

– Так и было, – ответил Майкл на это сентиментальное замечание.

– В тот раз в «Белла Наполи» ты произвел на меня впечатление.

– В самом деле?

– Действительно. Это правда. – Маленький человек поерзал в кресле. Он был маленьким в буквальном смысле этого слова, но в нем было что-то необычное, некая харизма, поднимавшая его на пьедестал. – Ты не испугался Бешеного Сэма. Ты не дал ему поблажки.

– А он ее заслужил?

Гьянкано коротко рассмеялся.

– Нет, черт побери! Он был психом, психом и остался. Ты помнишь очки, которые он носит?

– Конечно.

– Ему их не прописывали. У него прекрасное зрение. Но иногда он их снимает, потирает глаза, а потом смотрит на кого-нибудь, уверенный, что застал его врасплох. Как будто мы все думаем, что раз он носит очки, то он совершенно слепой!

Майкл выдавил улыбку.

– В самом деле.

Гьянкана наклонился вперед и сделал большие глаза.

– Ты знал, что он сатанист?

– Сатанист?

– Самый настоящий сатанист, без дураков! Он рассказывал мне про людей, которых убил. Жертвоприношения дьяволу! Я раз видел, как он катался по полу в каком-то припадке, с пеной у рта, и кричал: «Снизойди ко мне, Сатана, я твой слуга, Сатана, управляй мной!» Бред какой-то.

Майкл отхлебнул колы и поставил бутылку на стол.

– Это очень интересно, Сэм.

– «Дьявол заставил меня!» – сказал Гьянкана, напоминая в этот момент самого плохого пародиста всех времен. – Черт! Я могу такое рассказать…

– Ты убедил меня. Бешеный Сэм чокнутый.

Гьянкана наклонился так низко, что почти лег на стол.

– Он не просто чокнутый, Майк. Он опасен.

– Разве это для кого-то секрет?

– Опасен не в том смысле, что может воткнуть нож для колки льда в твою мошонку. Опасен из-за этого дела с Гримальди, этого суда – тызнаешь, как Сэм ведет себя в суде!

– Он защищается.

– Как же. Лежит на носилках в пижаме и кричит в мегафон. Говорит судье, что он хуже, чем Сталин!

– И что?

– А то, что такой непредсказуемый придурок, как Сэм, очень много о нас знает. Ты представляешь себе, какой это риск? А если ему пообещают иммунитет…

– Какое это имеет отношение ко мне?

Гьянкана откинулся на спинку кресла; в окне за его спиной виднелось синее небо, зеленый лес и багровые горы.

– Сэм – проблема. Ты – решение.

Майкл глубоко вдохнул.

– Нужно, чтобы кто-то об этом позаботился – сказал Гьянкана и снова развел руками, – кто-то из тех, кто находится вне подозрений, понимаешь? Ты можешь подойти прямо к Сэму, он ничего не заподозрит. А копы и федералы? Ты так долго был святым, что кто, черт возьми, будет…

– Нет.

Глаза Гьянканы сузились, на его лице было написано скорее замешательство, чем недовольство. Как будто Майкл сказал что-то на суахили.

– У тебя тут непыльная работенка, Майк, – медленно произнес Гьянкана. – Ты уверен, что хочешь потерять ее?

– Уволь меня, если хочешь. У меня есть десяток предложений от честных предпринимателей в Вегасе.

–  Честныхпредпринимателей?… – ноздри Гьянканы раздулись.

– При всем моем уважении, Сэм, – сказал Майкл, успокаивающе подняв ладонь, – эта часть моей жизни осталась позади.

Постороннему наблюдателю улыбка Гьянканы могла показаться даже приятной.

– Майк… у тебя нет выбора.

– Это приказ Аккардо?

Овальное лицо Гьянканы вспыхнуло. Но голос оставался спокойным:

– Это мой приказ, Майк. И это не тема для обсуждений. Мы не собираемся устраивать тут дискуссии.

Кивая, Майкл откинулся назад.

– Ты прав. Тут нечего обсуждать. Я не буду этого делать ни для тебя, Сэм, ни для Тони, и ни для кого-либо другого.

Глаза Гьянканы сердито забегали из стороны в сторону, и все же он заставил себя посмотреть на Майкла.

Майкл продолжил:

– Ты не можешь просто зайти ко мне в кабинет, спустя тридцать лет, и ни с того ни с сего сказать, что я снова убийца.

Гьянкана встал.

И навел на него палец.

Палец не дрожал, а голос да, совсем немного.

– Я тебе скажу, что было тридцать лет назад. Тридцать лет назад ты дал клятву. Тридцать лет назад…

Майкл покачал головой.

– Меня не волнуют пушки и кинжалы, и все эти сицилийские скаутские ритуалы. Тогда я, черт возьми, был почти ребенком. А сейчас я взрослый человек. У меня семья и безупречная репутация, и за все эти годы я заработал для вас много денег.

– Для вас! Для вас!

– Уходи туда, откуда пришел, Сэм, и выметайся из имения – ты все еще в черном списке, а я должен защищать интересы инвесторов. Иди и найди какого-нибудь идиота, который будет исполнять твои приказы. Я управляю предприятием Синдиката. Вот и все.

Лицо Гьянканы стало багровым.

– У тебя есть семья, вот именно,Майк.

Майкл встал. Он посмотрел Гьянкане в глаза и произнес холодно, бесстрастно и решительно:

– Послушай, сукин сын. Может, я больше для тебя и не убиваю людей… но против самообороны я ничего не имею против. Хоть пальцем тронь мою семью, только посмотри на них, и ты пожалеешь, что связался со Святым, а не с Бешеным Сэмом… Усек?

Гьянкана глубоко вдохнул.

Маленький гангстер взял со стола свои очки, надел их и пошел к камину, где повернул потайной рычаг. Каменная опора повернулась, открыв темный проход.

– Усек, – тихо сказал Гьянкана и шагнул в темноту Каменная дверь закрылась за ним, заскрипев, как ноготь по школьной доске.

Майкл вздрогнул, но совсем не от скрипа.

Глава вторая

Два дня назад Патриция Энн Сатариано отпраздновала свой пятидесятый день рождения. Как и ее муж, она выглядела молодо для своего возраста, хотя (в отличие от мужа) ей помогли несколько небольших пластических операций.

Пат курила, и из-за этого над верхней губой у нее появились вертикальные морщинки, и к тому же потребовалась подтяжка кожи вокруг глаз, Но Пат не знала ни одной матери двоих детей в ее возрасте, глаза которой не выдавали быее годы. А насчет курения.… Когда она начинала курить, о вреде никотина для здоровья так много не говорили, и эта привычка помогла ей перенести много тягостей.

Всеэто ей подправили, а пять лет назад немного подтянули грудь (Пэтси Энн встретила свое сорокапятилетие с ужасом, который некоторые женщины испытывают в пятьдесят); и глядя в зеркало, она видела перед собой весьма приемлемую и вполне узнаваемую версию поразительно красивой Пэтси Энн О'Хара, которая была королевой выпускного бала в городе Де-Калб, штат Иллинойс, в 1938 году.

Сейчас, в этот свежий весенний день, она стригла газон. Патриция была в белом топе без бретелек, голубых шортах и белых кроссовках. Она все еще была достойна восхищенного присвистывания: стройная, длинноногая, хорошо сложенная голубоглазая блондинка с длинными волосами, закрывающими плечи, в стиле Карли Симон. Пэтси всегда держала себя в форме, начав тренироваться задолго до того, как фитнес вошел в моду. Ее фигура осталась безупречной, и она следила за модой как могла, учитывая, что ближайшим «большим» городом был Рено, в часе езды от их дома. (Если бы не магазин «И. Магнин» в «Каль Нева», она бы уже давно сошла с ума.)

Они с Майклом начали встречаться еще в старших классах, потом Пэтси Энн поступила в колледж в Де-Калбе, а Майкл работал у своих родителей в итальянском кафе. Потом ее парня одним из первых призвали в армию – еще до Перл-Харбора – и одним из первых он вернулся с фронта.

Майкл приехал с Батаана со стеклянным левым глазом и первой в той войне Почетной медалью конгресса.

Пэтси знала об ужасном прошлом Майкла, которое заставило его использовать награду, чтобы работать на Фрэнка Нитти; она знала о его безрассудной и рискованной попытке отомстить убийцам матери, брата и отца. И она знала, какие запутанные обстоятельства привели к тому, что он оставался среди этих людей все эти годы.

И все же, несмотря на напряжение, связанное с тем, что ее муж работал на мафию, жизнь Патриции Сатариано была почти безмятежной. Работа Майкла оплачивалась очень хорошо, у них был прекрасный дом (обособленно стоящее одноэтажное здание на территории Загородного клуба), их дети выросли здесь, в маленькой богатой общине в Кристал-Бей, штат Калифорния, под самым голубым небом, какое только создал Господь в своей мастерской.

Первые лет десять они жили в Чикаго, Пэтси Энн преподавала литературу в старших классах, а Майкл работал на… этих людей. Сатариано обосновались в Оак-Парк, а преподавала Пэтси Энн в соседнем рабочем городке Беруин; первые несколько лет – когда Майкл помогал мистеру Аккардо, в основном с «Моррисон-отелем» в «Луп» [4]4
  Луп– главный торговый центр Чикаго. (Прим. перев.)


[Закрыть]– были тяжелыми. Пат не знала, что Майкл делал для мистера Аккардо в то время, и никогда об этом не спрашивала.

Но после того периода Майкл постоянно работал в законной сфере на своих работодателей, обычно в ресторане или в ночном клубе. Иногда Сатариано ездили в Вегас, изредка даже проводили там несколько месяцев – настоящие каникулы – и всегда бывали там на Рождество, когда Майкл заменял кого-нибудь в «Сандс».

Они планировали, что Пат немного поработает, а потом они займутся семьей. Всерьез задумываться над этим они начали только в конце сороковых, и какое-то время было похоже на то, что Пэтси Энн будет преподавать всегда, но в 1951 году появился Майк-младший, а в 1955 Анна. И хотя они и были добрыми католиками, все же решили остановиться на двух детях.

Каким-то образом им удалось создать маленькие копии самих себя – маленький Майк был тихим, спокойным мальчиком, любил читать. Он не был отличником, но учился неплохо, выделялся в спорте – в футболе и бейсболе, как и его отец. У Анны были темные волосы и глаза, но в остальном она очень походила на мать, и, как мать, Анна была общительной, являлась членом команды болельщиков и училась на «отлично», увлекалась кино, театром и поп-музыкой.

Ни у кого на свете не было лучших детей.

Переезд в Кристал-Бей пошел их семье только на пользу – даже пригород Чикаго был криминальным местом. Майк – их сына всегда называли «Майк», а его отца «Майкл», чтобы различать их – был достаточно взрослым (двенадцать лет) и сначала противился переезду, но мальчик пережил это, особенно когда девочки Кристал-Бей начали засматривать сяна его темные волосы и глаза. Анна была только в первом классе, поэтому с ней особых проблем не было.

Так как католической церкви не было ни в Кристал-Бей, ни в соседнем городке Инклайн-Вилладж, штат Невада, Сатариано примкнули к церкви Святой Терезы в Сайс-Лейк-Тахо. Хотя расстояние до нее было всего тридцать миль, поездка по извилистым горным дорогам занимала минут сорок пять. Дети жаловались каждое воскресенье, с первого класса до последнего, но родители настаивали, кроме того, Пат принимала довольно активное участие в церковных делах, хоть больше и не преподавала.

Патриция не могла бы назвать Майкла очень внимательным и эмоциональным отцом. Он дарил детям подарки, всегда находил для них время, но был очень сдержанным и скупым на похвалу.

Их дочь была ближе к отцу, а сын к матери.

Отдаление сына и отца произошло в начальной школе, когда Майк – который был просто помешан на спорте – начал увлеченно следить за всеми играми университетских и национальных сборных, обклеил свою комнату постерами и флагами. Хотя Майкл в свое время и сам был известным школьным спортсменом, он никогда не интересовался спортом, считая все это только игрой, которая давала возможность делать ставки и являлась частью его работы.

– Это всего лишь один из способов выпустить пар, – говорил Майкл Пат.

Поэтому именно Пат сидела и смотрела телевизор вместе с сыном, следила за матчами, футбольными и бейсбольными, пока Майкл ходил с Анной в кино, которое они оба любили, и в театр, и он всегда заботился о том, чтобы у всей семьи были лучшие места в Вегасе и в «Каль Нева» на концертах Синатры, Дарина, Джуди Гарланд и Элвиса… плюс рукопожатия за кулисами и автографы.

Благодаря роду своих занятий Майкл мог осуществить мечту Анны. В прошлом году он возил ее в Голливуд, познакомил с самыми знаменитыми актерами и актрисами, режиссерами и продюсерами, показал все голливудские студии, даже провел на съемки (ни за что не догадаетесь) «Крестного отца». Анна мечтала петь и играть в кино, и ее отец всерьез вознамерился помочь ей проложить этот путь. Пат понимала, что у Анны есть талант, а Майкл стремится поддержать одаренную дочь, но мать опасалась, что ее маленькая отличница забросит колледж и сразу займется шоу-бизнесом, который представлял собой – давайте смотреть правде в глаза – всего лишь сборище мерзавцев (какими бы талантливыми они ни были), выполняющих приказы торговцев одеждой и гангстеров. Это было одной из немногих причин для споров между бесспорно счастливыми, дружными супругами.

– Ты полна предрассудков, – говорил Майкл. – А я нет. Эти слова всегда были невыносимы для педантичной Пат.

– Ты говоришь «шуты», а имеешь в виду «макаронники» и «жиды», – заявлял он.

– Нет!

– Никогда не забывай, что все думают, будто я один из этих «макаронников»… благодаря которым у нас, кстати, очень хорошая жизнь, черт возьми.

– Думаешь, я этого не знаю?

– А почему ты думаешь, что ирландцы лучше, чем остальной европейский сброд? Мы все приплыли сюда из-за океана, не так ли?

После этого довода Пат задумчиво замолкала, что было необычно, поскольку во всех остальных спорах все, как правило, происходило наоборот, Майкл редко становился таким красноречивым, как в тех случаях, когда поднималась эта тема.

И Пэтси Энн понимала: где-то глубоко в душе он чувствовал вину за жизнь, которую вел, но как он и говорил, для его семьи это было только на пользу. И в конце концов, он был законопослушным бизнесменом, несмотря на некоторые связи…

В то же время нельзя было сказать, что Майкл относился к Анне как к любимице. Он поддерживал также и интересы сына – как бы равнодушен Майкл ни был к профессиональному спорту, он всегда с интересом следил за спортивными успехами сына. Несмотря на жесткий, даже изнурительный график работы, Майкл редко пропускал игры детской лиги, школьные игры, даже внутренние игры в Сент-Терезе.

Когда Анна стала учиться в старших классах, мать и дочь очень сблизились – заботами и тревогами школьных мюзиклов Анна делилась с матерью, потому что Майкл никогда не был силен в эмоциональных переживаниях, ни в своих, ни в чужих. Кроме того, появились проблемы с мальчиками, которых (до недавнего времени) они обсуждали, как две подружки на вечеринке с ночевкой.

А потом был Вьетнам…

Пат и ее сын сильно поссорились из-за Большого американского провала. Патриция – прирожденный демократ – продолжала интересоваться местной политикой, политикой штата и даже государства, и в конце шестидесятых активно протестовала против войны. (Майкл, тоже демократ, всегда соглашался с ней, но никогда не принимал участия в демонстрациях и сидячих забастовках – хотя и жену не отговаривал.)

Пэтси Энн так ненавидела войну, что даже голосовала за Никсона – чертова Никсона! – в 1968 году, потому что демократы взорвались на собрании, Бобби Кеннеди был убит, а у Хитрого Дика хотя бы был секретный план. Кто бы мог подумать, что этим секретным планом была бомбежка Камбоджи!

В семидесятом, когда Майк – выпускник школы, имевший несколько предложений футбольных стипендий, – вытянул трехзначное число в армейской лотерее (это означало, что его скорей всего не призовут), Пат была в восторге. А муж крепко обнял ее и прошептал: «Слава Богу. Слава Богу». Но потом, одним ужасным воскресным утром, Майк усадил их в гостиной и сказал, что он записался добровольцем в армию.

– Отец защищал своюстрану, – сказал Майк. – И я хочу сделать то же самое.

– Ты серьезно?! – срываясь на крик, воскликнула Пат. – Зачем тебе рисковать жизнью в этой бессмысленной, безнравственной войне?

Она, конечно, прекрасно знала, что ее сын – как и многие дети – имеет политические убеждения, противоположные ее собственным; то, что он был президентом Клуба юных республиканцев Инклайн-Вилладж, не было предметом ее родительской гордости. Вот уже несколько лет Майк высмеивал «антивоенные бредни» матери в своей добродушной манере.

Когда Майк сильно злился, он мог даже ее назвать «стареющей хиппи». Вот так.

– Думаю, ты знаешь, что я другого мнения об этой войне, – сдерживая гнев, неторопливо сказал Майк, совсем как его отец. – Президенты обеих сторон решили, что это правильно. И распространение коммунизма надо остановить… Я хочу служить. Как отец.

Пэтси Энн повернулась к мужу, бледному и взволнованному. Они с Майком были одеты в костюмы пастельных цветов для игры в гольф, которые внезапно показались Пат похожими на саван.

– Скажи ему, Майкл! Скажи, что это плохая идея! Объясни, что ты сражался в праведнойвойне!

– Ничего подобного, – тихо сказал Майкл.

– Майкл, ради Бога! Гитлер и холокост, чертов Перл-Харбор! Но эта, эта, этавойна… ни из-за чего! Просто ни из-за чего!

– Это решение Майка, – сказал Майкл жене.

– Но ведь там умирают!

– Я хочу, чтобы ты гордилась мной, мама. Так же, как папа.

Она чуть не закричала на сына:

– Он тобой не гордится!

– Вообще-то горжусь, – возразил Майкл.

Пэтси Энн начала плакать, но не позволила никому из них себя утешить. Майкл говорил сыну, что его мать права, что эта война не то же самое, что Вторая мировая, и что он будет им так же гордиться, если его сын просто последует результатам лотереи, как любой другой американец, и к тому же Майку давали стипендию во Фресно…

Но было слишком поздно, и той ночью Пэтси Энн сказала Майклу, что никогда не простит его, и заставила его спать в кабинете целую неделю. Потом она его простила, потому что они все же были лучшими друзьями и все еще любовниками и она не могла вынести весь этот ужас без него…

Самое страшное было то, что Пэтси Энн не могла проявить даже фальшивого энтузиазма по отношению к решению сына, такому важному для него. Даже когда она поцеловала его на прощание на автобусной остановке в Рено, она почувствовала его обиду – в выражении его лица, даже в словах: «Я тебя люблю, мама», но из-за этого она не стала ценить их меньше.

Когда Майкл был на Батаане, в начале Второй мировой войны, Пат писала ему каждый день, а он ни разу ей не ответил. Он пытался отдалиться от нее, порвать с ней, притворившись равнодушным к ее чарам, – но потом она узнала, что он читал все ее письма и помнил наизусть чуть ли не каждую строчку.

Последние три года Пэтси Энн писала сыну каждую неделю и получила всего шесть беспорядочных писем в ответ. Отчасти это объяснялось тем, что ее сын не любил писать – язык и литература, ее специальность, давались Майку хуже всего. Слова приходили к нему тяжело, изъяснение в письменной форме было для него тяжелой работой, и те несколько писем, которые получили родители, были вымученными и натянутыми и состояли в основном из уверений, что у него все хорошо и он в безопасности.

Это немного утешало Патрицию – он служил секретарем в своем батальоне и в сражениях не участвовал.

«Я в полной безопасности, мама».Он писал очень мелко, неразборчиво и аккуратно, совсем как в младших классах. «Пожалуйста, не волнуйся».

Теперь, когда эта ужасная, глупая, проклятая, чертова, аморальная война почти закончилась, Пат, наконец, позволила себе надеяться. Позволила себе поверить, что опасности нет, что Никсон, после всей этой шумихи с «Уотергейтом», [5]5
  Имеется в виду «Уотергейтское дело» – расследование событий, связанных с противозаконными действиями в период избирательной кампании 1972 года (попыткой установить подслушивающее устройство в штаб-квартире Демократической партии в отеле «Уотергейт»), Президент Р. Никсон под угрозой обвинения в причастности к «Уотергейтскому делу» в августе 1974 года вышел в отставку. (Прим. ред.)


[Закрыть]наконец попытается разрешить конфликт в Южной Азии, и Киссинджер [6]6
  Генри Алфред Киссинджер –государственный секретарь США в 1973–1977 гг., советник президента по вопросам национальной безопасности в 1969–1975 гг. (Прим. ред.)


[Закрыть]подпишет мирное соглашение. Но, черт побери, – еще в конце прошлого года, несколько месяцев назад, почти все мальчики были уже дома! Осталось только двадцать пять тысяч – почему среди них ее сын?

Майкл успокаивал ее, говоря:

– Он должен исполнять приказы, дорогая, – он же пишет, что когда закончатся три года его службы, он поступит в колледж. Чего еще мы можем желать?

Потом, пару месяцев назад, наконец, наконец, наконец, в Париже было подписано соглашение о прекращении войны, и все мальчики должны были быть дома до конца месяца. Пэтси Энн было бы спокойнее, если бы Майк написал письмо, объяснил им ситуацию, сообщил, когда его ждать. Зная сына, она предполагала, что он просто однажды появится дома, криво усмехнется, как отец, и скажет: «Все еще злишься на меня, мам?»

Она выключила газонокосилку.

Оставив ее посреди двора – газон был большим, и Майкл с радостью бы нанял кого-нибудь стричь его, но Пэтси Энн считала эту работу частью своих тренировок, – она обошла пустой бассейн (они наполнят его через месяц) и вошла в кухню через стеклянную дверь. Пэтси Энн устраивала ремонт дома (а иногда и его реконструкцию) где-то раз в десять лет. Из-за этого Майкл неизменно подшучивал над ней, а их дом менял сельский стиль на средиземноморский, а затем на интернациональный.

И конечно, ее муж позаботился о том, чтобы в их доме все было самым лучшим – в гостиной стояла мебель фирм «Легорбусье» и «Мис ван дер Роэ», строгость которой смягчалась античным ковром на полу, мягким диваном и двумя креслами «Честерфилд» из красной кожи. Весь дом был отделан в желто-белых тонах, подчеркнутых геометрическим орнаментом зеленых, черных, красных и белых тенков. Пат обожала эту спокойную обстановку, а Майкл (она знала) считал ее стерильной.

Ее модернистские увлечения не коснулись только двух комнат: кабинета Майкла и их спальни. Кабинет был заставленным книжными шкафами храмом, посвященным увлечению ее мужа, – назвать его вкусы обывательскими было бы очень великодушно, – а спальня представляла собой простую комнату со стенами цвета слоновой кости и антикварной дубовой кроватью с пологом, которую они, расщедрившись, купили в первый год совместной жизни. Эта кровать каким-то образом выдержала все изменения, происшедшие во вкусах Пат за эти годы.

За круглым обеденным столом в современной бело-желтой кухне с белыми оштукатуренными стенами Пэтси Энн выпила чаю со льдом и, достав сигарету из пачки «Вирджиния Слимс», подкурила ее от зажигалки «Биг».

Пат много раз пыталась бросить эту отвратительную привычку, но, учитывая то, что ее муж работал на такихлюдей, а сын был во Вьетнаме, она считала, что имеет полное право рисковать своей жизнью любым удобным ей способом.

Тем не менее Пэтси Энн пообещала Майклу, что когда Майк вернется из Вьетнама, целый и невредимый, она действительно бросит курить. Наконец. Раз и навсегда.

– Я заставлю тебя сдержать слово, – говорил ей муж, грозя пальцем, с кривой усмешкой, которая ей всегда нравилась.

Когда война закончится и ее сын будет в безопасности, Пат сможет позволить себе заняться дочерью.

Без всякого лицемерия – хотя подростковая жизнь ее дочери была немного обновленной версией ее собственной жизни – Пат хотела, чтобы ее дочь, выпускница школы Инклайн-Вилладж, не слишком увлекалась такими второстепенными вещами, как постановка весеннего мюзикла в школе (Анна всегда этим занималась), мечты о том, что бы стать королевой школьного бала (она уже была вице-королевой), а вместо этого улучшала бы свой средний балл (Пэтси Энн О'Хара произносила прощальную речь на своем выпускном, и что с того?). И кроме того, Пат была уверена, что у Анны слишком серьезные отношения с ее парнем Гэри Грейсом.

Вздохнув, мать призналась себе в лицемерии. Ее с Майклом интимные отношения начались на заднем сиденье «бьюика», принадлежавшего ее отцу, еще в старших классах. Но это был выпускной вечер, и они были обручены, и в итоге поженились, и…

Пат не пыталась найти противозачаточные таблетки (вообще-то она следила за циклом дочери), но она их нашла. Как ребенок смог все это устроить без согласия родителей? Или сейчас девушка может купить таблетки, даже если ей всего лишь семнадцать лет, как Анне?

Да, времена изменились, сексуальная революция и все такое, но от этого Пат не чувствовала себя спокойнее, зная, что ее старшеклассница-дочь спит с Парнем, Который Вероятно Преуспеет (а он, несомненно, преуспеет). И Пэтси Энн не осмелилась рассказать об этом Майклу, который обожал девочку, потому что он был бы в ярости. Она знала, что все считают Майкла хладнокровным человеком, но она видела, как он выходит из себя, и это зрелище было не из приятных.

Несколько недель Пат мучилась: как поговорить с Анной? Или, точнее, как поговорить с ней так, чтобы не доводить дело до ссоры. Но когда Анна узнает, что мать рылась в ее вещах, что может произойти кромессоры?

К тому времени как Пат закончила стричь газон на заднем дворе и принялась за лужайку перед домом, она уже отрепетировала беседу с дочерью тринадцать раз – чертова дюжина. Эта беседа начиналась как благоразумный, рассудительный разговор, речь доброй, понимающей матери, а потом Пэтси Энн начинала мысленно кричать на Дочь, а дочь кричала на нее…

Как там Анна говорила в последнее время?

Е.

Действительно, е.

Пэтси Энн стояла, опершись на газонокосилку, когда к дому подъехал «шевроле». В этой темно-зеленой машине не было ничего необычного, но никто из знакомых такую не водил.

Пэтси Энн нерешительно зашагала по широкой пологой лужайке, чтобы поприветствовать незнакомого посетителя… Он вышел из машины, и она увидела зеленую форму и фуражку, закрывающую лицо молодого солдата невысокого роста.

Ее сердце радостно забилось – как она и предполагала, ее сын удивил их, появившись неожиданно. Разве это не в его стиле? Она была уже в нескольких шагах от него, когда поняла, что это совсем не Майк, а другой молодой солдат, с лицом слишком серьезным даже для военного.

И Пат, споткнувшись, остановилась, быстро поняв в чем дело, потому что любая мать солдата знала, что когда приходит военный и это не ее сын, единственная возможная новость была…

Патриция Энн Сатариано сказала «О Боже, о Боже мой» и упала на только что подстриженную траву, и – к счастью – потеряла сознание.

Проснувшись в темной спальне, Пэтси Энн с облегчением вздохнула, обнаружив на себе ночную рубашку. Она привстала, опершись на локоть.

Майкл сидел на краю кровати. В комнате было темно. За окнами спальни тоже было темно. Почему-то день уже закончился.

Она встряхнула головой и сказала:

– О Майкл… мне только что приснился самый плохой сон… самый ужасный сон…

Он щелкнул выключателем ночника, и свет залил комнату, приглушенный, но все же слишком яркий для них обоих.

– Это не сон, – сказал Майкл.

Но она уже поняла это, едва взглянув на него. Он был в белой рубашке, которую надевал на работу, воротник расстегнут, галстука нет, рукава закатаны до локтей. Его лицо было бледно, волосы взъерошены, а глаза покраснели от слез.

– Наш сын… наш сын не можетумереть, – произнесла Пэтси Энн. – О Майкл, скажи мне, что он не умер!

– Мы не знаем, Пат. Мы не знаем. – Он пододвинулся к ней и обнял одной рукой. Они сели, облокотившись на спинку кровати. – Есть надежда. Небольшая надежда.

– Небольшая?…

Майкл вздохнул и, сглотнув, кивнул.

– Майка объявили пропавшим без вести.

И в ее сердце родилась надежда с привкусом отчаяния.

– Значит, он может быть жив?

– Может. Но мы должны смотреть правде в глаза. Шансы… в общем, мы должны смотреть правде в глаза.

Пэтси Энн не хотела продолжать этот разговор в спальне, и он подал ей ее голубой шелковый халат и отвел в кухню, где был готов кофе, и налил ей чашку. Они сели – целую вечность назад она курила на этом месте и думала о проблемах с дочерью, которые казались сейчас такими незначительными. Пат сделала несколько больших глотков кофе, как будто надеялась, что горячий напиток поможет ей собраться с силами.

Потом спросила:

– Анна? Она знает?

Майкл покачал головой.

– Она еще не вернулась с репетиции «Звуков музыки». Я скажу ей. Я смогу.

Пэтси Энн коснулась его руки.

– Как это могло произойти? Майкл, война кончилась, все ребята возвращаются домой.

Он снова вздохнул.

– Не все… И не прямо сейчас.

– Что они тебе сказали?

Тот молодой солдат был старшим сержантом из военкомата в Рено, куда записался Майкл. Он отнес потерявшую сознание Пат Сатариано в дом. Ее подруга Труди была во дворе, поливала цветы. Она увидела, как Пат упала, и примчалась на помощь. И позвонила Майклу в «Каль Нева». – Майк официально зарегистрирован как пропавший без вести, – сказал Майкл. – Нам оставили документ, в котором все описано, по крайней мере, все, что известно.

– Но, Майкл… война закончилась… Как?…

– Это случилось в январе.

– И нам сообщили только сейчас?

Майкл пожал плечами и вздохнул.

– Вероятно, шли какие-то переговоры, они пытались узнать, не попал ли Майк и другие ребята в плен. Пытались выяснить, живы они… или…

– Нет, – резко сказала Пат. – Я скажу тебе, почему так произошло, черт возьми. Это секрет, правильно? И они не хотели, чтобы это выплыло наружу! Из-за прекращения войны и…