Текст книги "Рассказы арабских писателей"

Автор книги: Махмуд Теймур

Соавторы: Мухаммед Сидки,Юсуф Идрис,Ахмед ас-Сайид,Абдул Месих Хаддад,Эмиль Юсуф Аввад,Абдаррахман аш-Шаркави,Мухаммед Ибрагим Дакруб,Абдаррахман аль-Хамиси,Зун-Нун Айюб,Мавахиб ал-Каяли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Путешественник

Перевод Н. Прошина

Мухаммед Наджи-бек Абдаллах жил в своем доме неподалеку от духовной школы Аль-Азхар[4]4
  Аль-Азхар – высшее мусульманское учебное заведение в Каире. – Прим. перев.


[Закрыть] вместе с матерью, няней и несколькими преданными слугами.

Жизнь Наджи-бека была вполне обеспеченной: его месячный доход составлял сотню египетских фунтов; ему не на что было роптать и жаловаться. Наджи-беку минуло сорок восемь лет, и его черная борода была уже немного тронута сединой. Он всегда носил цветной или черный редингот, а на голове – неизменный широкий, немного приплюснутый торбуш.

Наджи-бек когда-то учился в начальной школе, но свидетельства об ее окончании не получил. И хотя впоследствии он брал уроки у частных преподавателей и слушал лекции в Аль-Азхаре, но и там постиг не много. К сорока годам Наджи-бек понял, что знаний у него маловато, но не отчаивался и хотел снова засесть за книги. Он решил учиться у шейха Мабрука аль-Хизами, старого профессора, ушедшего на покой. За небольшую плату Наджи-бек изучал у него право и догмы мусульманской религии.

Несмотря на все усердие Наджи-бека, он не научился ничему из-за своей тупости, зато его приятели, знавшие, сколько труда тратит он на науки, стали называть Наджи-бека «ученым», что его вполне удовлетворяло. Наджи-бек часто ходил в Аль-Азхар навестить своих друзей – «ученых».

Больше всего Наджи-бек любил читать повести и рассказы о древних путешествиях. В его домашней библиотеке имелось целое собрание подобных книг. Каждый день после полудня он отправлялся в книжную лавку неподалеку от Аль-Азхара. Лавкой владел бывший студент, потерпевший неудачу на научном поприще.

Время, проведенное в стенах этой лавки, было самым прекрасным в жизни Наджи-бека. Лавка помещалась в ветхой, сырой каморке. Сидеть можно было только на деревянной скамейке, прикрепленной к стене и покрытой рваным куском выцветшего ковра. В лавке продавались печатные и рукописные книги, по преимуществу пособия для студентов. Книги в беспорядке лежали на полках, покрытые густым слоем пыли.

Наджи-бек важно и степенно входил в лавку. Хозяин Салям вскакивал со своего места, подбегал к нему, целовал руку и, смахивая большим красным платком пыль с ковра, с глубоким уважением говорил:

– Пожалуйста, господин ученый!

Наджи-бек усаживался:

– Как ваше здоровье, шейх Салям? Как дела?

Хозяин любезно улыбался:

– Слава аллаху! Все хорошо.

Поерзав на ковре, Наджи-бек обращался к Саляму.

– Прошу вас, прикажите подать чашку черного кофе и стакан холодной воды.

Владелец книжной лавки спешил выполнить просьбу своего постоянного клиента. Вот уже в течение пяти лет в любую погоду – в жару и в холод – просьба Наджи-бека оставалась неизменной. Ему приносили кофе и воду, и он никогда не обращал внимания на то, – сладок ли кофе, со льдом ли вода.

Затем, покашливая, он обращался со второй просьбой, столь же неизменной, как и первая.

– А книги, шейх Салям?

И шейх Салям доставал с полки три книги: «Тысяча и одна ночь», «Путешествие Ибн Батуты», «Чудеса Индии». Наджи-бек никогда не читал других книг. Сняв туфли, он садился, подогнув под себя ноги, клал книги возле себя и, прихлебывая из чашки кофе или воду, приступал к чтению. Время от времени он восклицал:

– Чудесная вещь! Прекрасные слова!

Мимо лавки проходили студенты и громко приветствовали Саляма. Наджи-бек важно отвечал на приветствия, принимая их на свой счет.

Иногда в книжную лавку заходил Бистависи – переписчик. Он носил кафтан, а на голове – торбуш. Из-под его редких бровей и ресниц глядели всегда воспаленные, покрасневшие глаза. Его руки постоянно тряслись, хотя ему еще не исполнилось и сорока пяти лет. Неуклюжий и грязный, он производил отталкивающее впечатление. Он пытался в разговоре показать свою ученость, хотя и был круглым невеждой.

Наджи-бек изредка поручал ему переписывать редкие книги о путешествиях из частных библиотек и хранилищ.

Входя в лавочку, этот человек склонялся перед Наджи-беком, целовал ему руку и робко садился на конце скамьи. Начинался долгий разговор о погоде, о политике и нравах.

Однажды писец сообщил, что нашел рукописную книгу с цветными рисунками, повествующую о чудесах на островах Индийского океана. Окончательная цена ее, как сказал Бистависи, – пятьсот курушей, не меньше.

Наджи-бек, вытаращив глаза, изумленно пробормотал:

– Пятьсот курушей – огромная сумма.

Протирая грязным, рваным платком глаза, Бистависи сразу пошел на уступки:

– Это цена, которую требует владелец рукописи; я постараюсь снизить ее наполовину.

– Я хочу видеть книгу.

– Завтра я доставлю ее вашему превосходительству.

Наджи-бек вновь углубился в рассказ о Синдбаде-мореходе. Этот рассказ он читал уже раз пятьдесят и почти выучил наизусть.

Да и в тот день, когда Бистависи смутил его покой новой книгой об индийских островах, он по привычке произнес нараспев, как молитву:

– Чудесная вещь! Прекрасные слова!

А писец, как обычно, вторил ему:

– Конечно, чудесная вещь! Прекрасные слова!

Взглянув на него, Наджи-бек вздохнул:

– Ах, если бы мне посчастливилось совершить путешествие по Индийскому океану, посетить Индию, Иран и острова, на которые после знаменитых путешественников-мусульман еще не ступала нога правоверного.

– Неужели вы намерены путешествовать, мой господин?

– Да, шейх Бистависи, но меня удерживает моя мать. Она стара, и мне тяжело с ней расстаться.

– Ну, а если представится удобный случай, вы отправитесь в Индийский океан?

– Конечно, я поплыву туда, где в древние времена побывали арабские путешественники. Там есть сокровища, которые до сих пор еще скрыты от посторонних. Я хочу исследовать эти сказочные страны. Потом заеду в Индию, в Иран – полюбоваться их чудесами.

– Как это увлекательно! Какие прекрасные замыслы! Ваше имя будет записано в анналах истории!

– О шейх Бистависи, но я не могу оставить свою мать: она стара и слаба, мне трудно с ней расстаться.

И Наджи-бек снова возвращался к чтению третьего путешествия Синдбада.

* * *

Так проходил день за днем, месяц за месяцем. Ничего не менялось в жизни Наджи-бека. Каждый день он сидел в книжной лавке шейха Саляма и беседовал с ним.

В возрасте восьмидесяти восьми лет мать Наджи-бека скончалась. На некоторое время его жизнь изменилась. На следующий день после похорон в газетах напечатали хвалебную статью об умершей; давалось описание величественных похорон, на которых присутствовали знатные люди и выдающиеся ученые Египта.

Наджи-бек надел траур. На его тупом лице появились следы печали и страданий. Теперь его можно было видеть только дома или на кладбище.

Но через пять месяцев после смерти матери он снова появился в лавке шейха Саляма. Он вошел туда важно и степенно.

– Как здоровье, шейх Салям? Как дела?

Попросив книги, кофе и воду, Наджи-бек сел на скамью, покрытую выцветшим ковром. Шейх Салям подал ему те же три тома, которые он читал уже много лет, и Наджи-бек опять с увлечением принялся за рассказ о Синдбаде-мореходе.

В книжную лавку вошел переписчик Бистависи. Последовало целование руки и обычный разговор о погоде, политике, нравах, редких книгах, путешествиях…

Внезапно Наджи-бек закашлялся. На это ушло минут пять. Потом он заерзал на месте и, наконец, приняв гордый и решительный вид, произнес твердым, уверенным тоном:

– Мне тяжело сообщить вам, друзья мои, но мы расстаемся – я отправляюсь путешествовать.

Шейх Салям и писец Бистависи удивленно переглянулись и в один голос воскликнули:

– Путешествовать, наш господин?

Их удивление еще более подчеркивало важность и решительность Наджи-бека.

– Я думаю совершить путешествие в Иран, Индию и на острова Индийского океана.

– Это твердое решение, наш господин, или только намерение? – спросил Бистависи, протирая испачканными в чернилах руками красные, почти без ресниц глаза.

Наджи-бек даже рассердился. Он напыжился и, достав из портфеля какие-то бумаги, возмущенно сказал:

– Посмотрите! Разве это не заграничный паспорт?

Через некоторое время, успокоившись, Наджи-бек сообщил:

– Завтра я попрощаюсь с профессором Мабруком аль-Хазами, а послезавтра уже буду в Суэце.

Шейх Салям, притворившись глубоко опечаленным, произнес:

– Вы долго пробудете в Суэце?

– Нет, около недели, по делам, связанным с моим путешествием. Я узнал, что у известного ученого шейха Камиля, проживающего в Суэце, имеется старинная книга, в которой подробно описываются сухопутные и морские пути в Иран, Индию и на острова Индийского океана. Я решил попросить у шейха Камиля разрешения прочесть ее: это может оказаться полезным для меня.

Протирая испачканными в чернилах руками глаза, писец Бистависи скорбно вздохнул:

– Тяжело нам расставаться с вами, наш господин! Клянусь аллахом, сердце переполняется горем и печалью. Скорого возвращения!

Наджи-бек еще больше напыжился:

– Мое путешествие займет восемнадцать месяцев.

На другой день Наджи-бек отправился проститься с профессором шейхом Мабруком аль-Хизами. Произошла трогательная встреча между профессором и его учеником, во время которой Наджи-бек получил необходимые советы, пожелания, наставления.

Через четыре дня Бистависи зашел в лавку. Каково же было его удивление, когда он увидел Наджи-бека, сидящего, как обычно, на своем месте. Возле него лежали три знаменитые книги. Время от времени он прихлебывал то черный кофе из чашки, то холодную воду из стакана. Бистависи остановился в крайнем недоумении.

– Я думал, что вы, наш господин, уже находитесь в Суэце!

Наджи-бек смущенно взглянул на него и кротко произнес:

– По семейным обстоятельствам я на две недели отложил путешествие. Через две недели я буду на борту парохода «Азия», принадлежащего «Англо-восточному пароходству».

Спустя десять дней после этой встречи в одной газете в отделе хроники была напечатана следующая заметка:

«Счастливого пути тебе, о отважный путешественник!

Нашу страну покидает его превосходительство – великий ученый и прославленный путешественник Мухаммед Наджи-бек, глава рода Абдаллахов, известный своей эрудицией, литературной деятельностью и страстью к путешествиям в Индию, Иран и на острова Индийского океана, которые он собирается изучить и исследовать.

Мы желаем досточтимому путешественнику благополучного возвращения и заранее приветствуем и поздравляем его с успешным окончанием первого в своем роде путешествия, которое, как мы уверены, принесет большую пользу. Мы рекомендуем соотечественникам последовать полезному и великому примеру».

* * *

Пароход «Азия» отплыл из Суэца 14 мая 1920 года, направляясь в Индию.

Прошло три месяца… В книжной лавке шейха Саляма на своем месте, как обычно, сидел Наджи-бек и читал рассказ о Синдбаде-мореходе, бормоча время от времени:

– Чудесная вещь! Прекрасные слова!

Сидевший рядом писец Бистависи вторил ему.

Вдруг Наджи-бек поднял голову:

– Ах, если бы мне удалось совершить путешествие на острова Индийского океана, посетить Индию, Иран!

– Господин наш, – отозвался шейх Бистависи, – ведь вы были уже готовы к путешествию три месяца назад, но отложили его!

Наджи-бек вздохнул:

– Ах, раньше мне мешала моя мать: она была стара и я не мог ее оставить. В настоящее же время…

Он замолчал, будто утомленный беседой. Через некоторое время, как бы после долгих усилий, запинаясь, он проговорил:

– Сейчас у меня дела… Сбор арендной платы… Много работы, очень много работы… Имение в расстроенном состоянии…

Он немного помолчал и добавил:

– Но, тем не менее, я непременно отправлюсь в путешествие. Обязательно побываю на островах Индийского океана, в Иране, Индии. Конечно, исследую неизвестные места, в которых скрыты несметные сокровища, и все это сделаю в ближайшее время…

«Как я не попал в Оксфорд»

Перевод Н. Прошина

В подавленном настроении я вышел на улицу и направился в редакцию.

Мне нужно было сдать рассказ в еженедельную газету. Но, как назло, вдохновение изменило мне, и я не успел ничего написать. Редактор и его помощники представлялись мне злыми духами, ожидающими меня, чтобы отправить в ад.

Проходя мимо бара, где обычно собирались разорившиеся аристократы и новоиспеченные богачи, нажившиеся на войне, я остановился, разглядывая посетителей, и среди них заметил своего приятеля Атиф-бека. Я и не заметил, как оказался около него. Он приветливо улыбнулся мне и, придвинув стул, сказал:

– Садись, расскажи, что нового?

Пожимая ему руку, я ответил:

– Я тороплюсь и могу побыть с тобой лишь несколько минут.

Атиф приказал принести стакан виски и представил мне человека, сидевшего вместе с ним.

– Господин Абдуль Мавли-бек из Асьюта.

Я внимательно посмотрел на него. Это был крупный мужчина с толстой шеей, похожей на ствол дерева. Его густые усы топорщились, напоминая колючки. Широкое, красное лицо принадлежало к числу тех безобразных физиономий, которые внушают отвращение и напоминают уродливую маску.

– Это господин Гандур, известный журналист, – назвал, в свою очередь, меня мой приятель.

Абдуль Мавли-бек, услыхав слово «журналист», чуть не подпрыгнул на стуле. Долгим, полным неприязни взглядом смерил он Атифа и сердито воскликнул:

– Разве я не говорил тебе, что не хочу знакомиться с подобного рода созданиями аллаха!

Атиф-бек расхохотался:

– Гандур настоящий журналист, он умеет держать язык за зубами.

Я тотчас воскликнул:

– Позволь! Ведь язык – мой товар, мой капитал!..

И, обратясь к возбужденному асьютинцу, добавил:

– Я к вашим услугам.

Абдуль Мавли-бек вздрогнул, нахмурился и пробормотал:

– Избавь нас аллах от услуг журналистов!

Официант подал виски. Отпивая из стакана маленькими глотками, я сказал:

– Во всяком случае, я всегда готов служить вам. Но можете быть спокойны, сейчас я тороплюсь и не буду долго надоедать вам.

Сделав еще глоток, я почувствовал желание подразнить дородного асьютинца.

Притворно улыбаясь, я спросил Абдуль Мавли-бека:

– Господин Мавли-бек ненавидит журналистов?

– Да, и притом смертельно!

– Очевидно, для этого есть причина?

– Есть или нет… но я их ненавижу, видит аллах… Волен же я любить или ненавидеть!

– Я – журналист и, мне кажется, вправе узнать причину вашей ненависти к моим коллегам. Быть может, мне удастся изменить ваше мнение о них.

– Вряд ли.

Он налил виски в стакан, стоящий перед ним, и выпил его залпом. Потом начал старательно приглаживать топорщившиеся усы. Второй стакан Абдуль Мавли-бек тоже осушил залпом. Кровь прилила к его лицу, угольками горели глаза. Мой друг шутливо похлопал его по плечу и настойчиво спросил:

– Заклинаю тебя аллахом, скажи нам, почему ты ненавидишь журналистов?

Знатный асьютинец размяк. Казалось, его огромное, тучное тело вот-вот сползет со стула. Наконец он равнодушно произнес:

– Это старая история, которая произошла двадцать пять лет назад, вскоре после окончания первой мировой войны.

Я ответил ему:

– Прошло много времени, все изменилось, даже журналисты. Главное, что характеризует журналиста – нашего современника, – это быстрота работы, честность, умение хранить важные тайны…

Усы асьютинца ощетинились, он покусывал их концы своими желтыми выкрошенными зубами.

– Так ли это? Мой старый знакомый, журналист, виновник той неприятной истории, не обладал подобными качествами. Пусть его имя будет предано забвению!

– Заклинаю тебя аллахом! Что тебе сделал тот журналист? – спросил его Атиф-бек и затем обратился ко мне:

– Абдуль Мавли-бек замечательный рассказчик, мало кто может сравниться с ним в этом искусстве.

Асьютинец расхохотался, его большой живот затрясся от смеха.

Он вновь налил себе виски, выпил, уселся удобнее на стуле и, растягивая слова, произнес:

– Хорошо, расскажу… В то время я учился в школе в Каире, жил там в пансионе и вел себя безупречно. Мой отец занимался хозяйством в нашем обширном имении в Асьюте и обещал послать меня в Оксфорд для продолжения образования, если я получу аттестат об окончании школы и буду хорошо вести себя. Я всеми силами стремился угодить отцу, ибо мечтал поехать в Англию и насладиться светской жизнью.

На мое несчастье я в то время подружился с журналистом. Меня привлекли его искренность и дружелюбие. Нередко мы вместе проводили вечера. Отец присылал мне мало денег, считая, что студент должен жить скромно, и мы договорились платить по счетам поочередно. Но жили мы беспечно и весело.

Однажды вечером я пересекал улицу Тавфик и встретил своего друга. Мы обменялись приветствиями, и он спросил:

– Куда идешь?

– В пансион.

– Так рано? – удивился он.

– У меня болит голова, и я хочу отдохнуть.

– У меня тоже болит голова, пойдем выпьем по бокалу целебного напитка. Я не задержу тебя, ты успеешь отдохнуть: меня ожидают в редакции, я должен еще написать рассказ.

В то время было очень много питейных заведений, не меньше, чем сейчас. Мы вошли в первый попавшийся бар и заняли столик в углу. В баре сидело несколько иностранцев-военных, которые не обратили на нас никакого внимания. Мы пили бокал за бокалом, беседа текла мирно.

Когда пришло время платить по счету, я заметил, что мой друг мешкает и делает вид, что чем-то занят.

– Пора уходить.

– Как ты желаешь.

– Но… счет?!

– Счет? На этот раз ты должен платить.

– Нет, ты, – сказал я уверенно.

– Ты ошибаешься!

Мы поднялись, наши взгляды встретились. Мы были похожи на петухов, приготовившихся к драке.

Молчание длилось недолго. Мой друг предложил:

– Пусть наш спор рассудит жребий!

К этому способу мы прибегали всегда, когда между нами возникали разногласия. Мы бросили жребий. Он пал на моего приятеля.

Смутившись, он пробормотал, запинаясь:

– Прошу… в этот раз заплати за меня…

Я смерил его гневным взглядом. Он продолжал:

– Дело в том… что у меня нет денег… Я возвращаюсь со скачек, где проиграл все, что имел при себе… Клянусь тебе!

Я вытаращил глаза:

– У меня также нет денег, клянусь!

– Как!? Неужели и ты был на скачках?!

Теперь настала моя очередь смутиться, я тихо ответил:

– Да, но только на других скачках… В доме у твоей знакомой – госпожи Ниамат.

Мой друг разразился громким смехом:

– Ты ничего не потерял, клянусь небом! Ты только выиграл.

– Шутки неуместны. Разве мы не в трудном положении?..

– Какое трудное положение? Ничего особенного, – возразил мой друг с улыбкой.

– Но дело очень серьезное.

– Дело пустяковое, мой друг… У нас есть два выхода: либо мы отделаемся побоями, отведаем палки хозяина и кулаков его слуг, либо проведем ночь на асфальтовом полу в полицейском отделении. Ну, а если нам повезет, получим и то, и другое.

Мне представились хозяин с дубиной, полицейские, асфальтовый пол и отец с нахмуренным лицом, тяжело вздыхающий, выкрикивающий свою любимую фразу:

– Ты никогда не добьешься успеха. Сбрею свои усы, если у тебя будет удача.

Взволнованный, возбужденный, я закричал:

– Нет! нет!

Вдруг мой приятель вскочил и воскликнул:

– Я нашел выход.

– Какой? Говори скорей!

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

– Мы будем продолжать пить.

Раздраженный, я замахнулся на него. Он спокойно опустил мою руку:

– Не отчаивайся… Нам поможет аллах.

Мой друг подозвал официанта и заказал еще вина. Когда он увидел, что я не беру бокал, он подтолкнул меня и сказал:

– Теперь ничего не поделаешь, мы все равно получим взбучку и нас ждет асфальтовый пол. Так зачем же нам торопиться?

Я вздрогнул: мне представилось лицо отца, дрожащее от гнева. Мой друг насильно заставил меня взять бокал и повторил:

– Пей, пользуйся моментом.

Я осушил бокал залпом. Мы продолжали пить, ни на кого не глядя. Мой приятель знал много анекдотов и шуток. Я рассказывал ему разные истории, происшедшие со мной и моими родственниками, не скрывал и семейных тайн. Все громче раздавался наш смех. Мы как будто забыли о времени. Официант, подозрительно поглядывая, не отходил от нас. Но всякий раз, как он обращался к нам, он получал новый заказ. Наши соседи, завсегдатаи бара, были уже пьяны.

Мой друг шепнул мне на ухо:

– Если бы я был из тех, кого аллах наградил ловкостью рук и смелостью души, то очистил бы портфель вон того офицера и мы благополучно вышли бы из трудного положения… В таком положении и воровство достойно похвалы…

Тут он пустился в рассуждения.

– Мужество, которое присуще вору, заслуживает восхищения.

Я ударил его по плечу и беззаботно сказал:

– Не думай об этом… Аллах поможет нам!

И вновь потекла веселая беседа…

Внимание моего друга привлекла одна из рассказанных мною историй. Его интересовали все подробности и обстоятельства этого случая. Я был откровенен. Вдруг он поднялся и сказал:

– Позволь мне минут пятнадцать посидеть одному за ближайшим столиком?

– Зачем?

– Я напишу рассказ и отнесу в редакцию.

– Что за бред? Разве сейчас этому время?

– На меня нашло вдохновение, и я не могу ему противиться.

Я начал подшучивать над ним и его вдохновением.

Он продолжал:

– Если я сдам сейчас рассказ в редакцию, мне за него дадут приличную сумму, мы сможем расплатиться и таким образом избавиться от неприятностей.

Он сел за соседний столик и начал писать. Я внимательно следил за ним. Официант искоса поглядывал и все чаще проходил мимо нас. Через некоторое время мой друг подошел ко мне и сказал:

– Кажется, я написал неплохую вещичку, за которую буду вознагражден. Но и ты должен принять участие в этом деле.

– Я?..

– Да, ты! Ты должен написать в конце рассказа: «Я сообщил эти сведения добровольно и не возражаю против их опубликования».

– Все?

– Все.

Я допил вино и поспешно написал фразу, которую он мне продиктовал, посмеиваясь при этом и не вдумываясь ни в одно слово.

Мой приятель направился к выходу, но я схватил его за пиджак. У меня мелькнула мысль, которая испугала меня, и я сказал ему:

– А что если это хитрость? Ты убежишь и оставишь меня одного спать на асфальте…

Он сказал, гордо подняв голову:

– Клянусь честью, или я принесу деньги, или разделю с тобой асфальтовое ложе.

И он вылетел из бара, как стрела. Я вернулся к своему столику. Официант внимательно посмотрел на меня, шепнул что-то на ухо хозяину бара, и они оба стали наблюдать за мной. Завсегдатаи расходились, скоро бар опустел. Время тянулось медленно. Положение мое становилось невыносимым, но я старался казаться спокойным. Какие это были минуты! Весь хмель вылетел из моей головы. Официанты усилили наблюдение. Кольцо их сжималось вокруг меня. Вдруг я заметил хозяина, приближающегося ко мне тяжелой поступью. Он держал в руке дубину, которой стучал по полу. На лбу у меня выступил холодный пот. Хозяин, как бы давая мне знать, что пора уходить, громко сказал официантам:

– Пора уже закрывать…

Мне представился асфальтовый пол в темной комнате и густой плотный туман, который поднимался от покрытого влагой асфальта и обволакивал все окружающее. Я не знаю, сколько времени пришлось мне ждать, я не поднимался с места.

И вот внезапно из тумана выплыло лицо моего друга, важное и самоуверенное. Он прерывисто дышал от быстрой ходьбы.

Постепенно туман перед моими глазами рассеялся. Мой приятель, гордо подняв голову, сидел на старом месте и нетерпеливо хлопал в ладоши, требуя лучшего вина. Снова он рассказывал занимательные истории, снова мы пили. Хозяин и официанты с недоумением смотрели на нас. Спустя некоторое время мой друг вытащил бумажник и потребовал: – Счет! Быстро! У нас нет времени ждать!

Подбежал официант. Мой приятель бросил ему несколько ассигнаций. Получив сдачу, он щедро дал официанту на чай. Другие официанты также не были забыты.

Наконец мой друг встал, медленно и важно направился к двери. Я последовал за ним. Официанты с почтением расступились. Я ничего не понимал и молчал. Как только мы вышли на улицу, мой приятель остановился, повернулся ко мне и сказал:

– От денег, которые я получил час назад, осталось десять курушей… Пять из них твои… Вот, возьми…

Я бросился обнимать и благодарить его…

Прошла неделя. За это время я не видел своего приятеля и почти забыл ночь, проведенную в баре.

Однажды вечером, возвратясь домой, я нашел телеграмму от отца. Он требовал, чтобы я немедленно приехал в Асьют.

Я забеспокоился: «Не случилось ли дома несчастья? Не умер ли кто-нибудь?»

Утром поезд мчал меня в Верхний Египет. В дороге я был молчалив, озабочен, печален.

Приехав в Асьют, я поспешил домой. Но ничего там страшного не произошло. Все были живы и здоровы. Мне сообщили, что отец ожидает меня в кабинете. Я почувствовал что-то недоброе: кабинет был у нас местом суда, где отец уединялся с тем, кого хотел наказать. Здесь он судил, выносил приговор и приводил его в исполнение. В детстве, когда отец говорил: «Давайте малыша сюда, ко мне в кабинет», – я знал, что меня ожидает какое-то наказание.

Но что же произошло теперь? Почему отец вызвал меня телеграммой и требует в кабинет? Я не мог придумать объяснения этому, не мог припомнить ничего, что заслуживало бы наказания.

Избежать встречи с отцом было невозможно, и я решил показаться ему в наивыгоднейшем свете, быть вежливым, нежным и остроумным. Я смело вошел в кабинет, но под взглядом отца разрушилась вся моя уверенность. Я машинально приблизился к «скамье подсудимых». Отец, как обычно, сидел в углу, с трудом помещаясь в кресле.

Я услышал его любимую фразу:

– Ты никогда не добьешься успеха. Сбрею свои усы, если у тебя будет удача.

Когда отец произносил эти слова, усы его угрожающе подергивались. Я часто молил аллаха, чтобы до этих усов добрался парикмахер. В этот момент меня охватило страстное желание самому стать парикмахером.

Отец бросил мне в лицо иллюстрированный журнал. На одной из страниц я увидел строчки, подчеркнутые красными чернилами.

– Как тебе нравится эта милая шутка? – спросил он.

Я снова посмотрел на журнал. Буквы прыгали у меня перед глазами, все сливалось, я ничего не мог разобрать. Однако, довольно улыбаясь, я поспешил ответить:

– Очень остроумно.

Отец в бешенстве закричал:

– Ты так считаешь?

– Разве вы сами не сказали, что это остроумная шутка?

Он ударил по столу с такой силой, что стол зашатался.

– С завтрашнего дня ты будешь заключен в пансион асьютинской школы и покинешь его только по моей воле… И будь уверен, я не захочу, чтобы ты его покинул… Слышишь?.. Разве ты достоин учиться в Оксфорде? Пока я жив, ты не увидишь его. Понял?..

Я был поражен, но ответил:

– Понял.

– Вон!!!

Суд был окончен, приговор вынесен и обжалованию не подлежал. Я вышел, хотя едва держался на ногах. В руках у меня был злополучный журнал. Придя в свою комнату, я бросился на кровать. В голове теснились разные мысли…

– Что делать? Смогу ли я жить взаперти в пансионе школы Асьюта? За что?

Я раскрыл журнал. Подчеркнутые строчки привлекли мое внимание. Всмотревшись в карикатуру, я узнал искаженный портрет моего отца. Он был изображен шутом.

В высоком колпаке и широких полосатых шароварах, он стоял у подъезда театра и бил в бубен, призывая: «Идите… Спешите посмотреть известную марокканскую танцовщицу Фатьму Чародейку… Звезду Востока, невесту мечты!..»

Я начал читать… Мое дыхание участилось, глаза горели. Ведь все это я рассказал моему приятелю журналисту в ту ночь, в баре. Эта история произошла с моим отцом, когда он учился во Франции. Он был влюблен в марокканскую танцовщицу и согласился однажды быть ее шутом. Он встал перед балаганом, зазывая посетителей.

Больше всего в рассказе меня возмутило предисловие:

«Этот интересный случай из жизни своего отца нам рассказал Абдуль Мавли-бек. Мы публикуем рассказ, желая юноше блестящих успехов».

Кусая руки, я упал ничком на кровать… Мне казалось, что если я когда-нибудь встречу своего приятеля, то разорву его на части.

* * *

Абдуль Мавли-бек весь как бы поник и забормотал:

– Я не отрицаю, что мой рассказ избавил меня от ночлега на асфальтовом полу. Но…

Я перебил его:

– Но вы не попали в Оксфорд?

Родовитый асьютинец отвел в сторону блуждающий взгляд и пробормотал:

– Отец был очень суров и несправедлив в своем решении.

Я посмотрел на часы и убедился, что опаздываю в редакцию. Я представил себе, как редактор и его помощники волнуются, ожидая меня, готовые устроить мне взбучку…

И вдруг в моей голове мелькнула мысль: «У меня будет большая удача!..» Я крепко пожал руку асьютинцу и, не скрывая радости, сказал:

– Благодарю… Благодарю вас за доброе дело.

Я встал, прося разрешения уйти. На лице асьютинца отразилось недоумение и страх:

– За что вы меня благодарите?

Он схватил меня за край одежды, желая удержать, и возбужденно продолжал:

– Что вы имеете в виду?.. Мне показалось, вы на что-то решились?..

Из его рта вылетали какие-то нечленораздельные звуки. Атиф-бек рассмеялся и, обращаясь к Абдуль Мавли-беку, сказал:

– Дай ему подработать.

Асьютинец задрожал от гнева:

– Как подработать? За мой счет?.. Клянусь аллахом, я не позволю этого. Я не хочу быть вторично жертвой прессы.

Вырвавшись из его рук, я отскочил в сторону. Он не мог меня достать, но я слышал поток его ругательств и проклятий, которые он в пылу гнева, задыхаясь от злобы, посылал на мою голову. Я помчался в редакцию, и перед моими глазами был заголовок рассказа, который я решил написать: «Как я не попал в Оксфорд».