Текст книги "Дикие груши"

Автор книги: Магомед-Расул Расулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Ой, что же мы стоим… Ты проходи. Я сейчас переоденусь. Искупалась вот. Только вышла – и тут звонок.

– Да нет, я пойду, – Дауд двинулся к лестнице.

– А книгу? Ты ее показать принес?

– Прости, пожалуйста. Забыл. – Дауд протянул книгу Раисе, не поднимая на нее глаза.

– Ну и чудак-человек! – Раиса удивленно засмеялась, глядя вслед торопливо прыгающему по ступенькам Дауду.

Выбравшись из подъезда, Дауд облегченно вздохнул и отправился домой.

Увидев во дворе ягненка, он вспомнил, что не успел сказать о нем Раисе. И пожалел об этом. Вообще все получилось как-то неловко. Ему бы немножечко смелости и непринужденности герцога Гиза…

* * *

За годы работы Майсарат настолько привыкла к своей поликлинике, к своему кабинету, к ежедневному приему больных, что многое невольно делала почти механически. Случались сезонные болезни, и к ней приходили удивительно похоже простуженные люди. Она выписывала им одинаковые лекарства, болезни протекали приблизительно в одни сроки, словно бы по одной схеме. И люди временами начинали казаться похожими друг на друга не меньше, чем их болезни.

Еще выходя из дома, она могла представить себе очередь, сидящую перед ее кабинетом. Майсарат на глаз умела определить, до которого часа ей придется работать в тот или иной день. Иногда она даже забывала поздороваться с больными. Не потому, что смотрела на них свысока, просто для нее и день вчерашний, и день позавчерашний слились в сплошной длинный сегодняшний. Словно она ненадолго вышла, а потом вернулась, чтобы продолжить начатое.

Одни больные громко здоровались с нею, другие почтительно вставали, третьи вроде бы и не замечали ее, продолжая увлеченно обсуждать собственные болезни. Майсарат старалась никого не выделять, относиться к больным ровно и терпеливо. Но временами она чувствовала: что-то она делает не так, что-то у нее не получается. В ее отношениях с больными недоставало сердечности и тепла, которые бы помогали снять напряжение в разговоре, приблизиться друг к другу, установить контакт полного доверия…

Знакомство с Полиной пробудило в ней новый интерес к больным. Захотелось стать добрее. Что хорошего в ее прежней сдержанной ровности? Не похожа ли она на равнодушие? Больные нуждаются, прежде всего, в сердечности и заботе.

И вот Майсарат идет в поликлинику, будто впервые. В нескольких шагах от кабинета она останавливается и приветливо здоровается с те ми, кто сидит или стоит возле ее кабинета. Через несколько минут в белоснежном халате и шапочке она распахивает дверь:

– Пожалуйста, чья очередь…

Начался прием.

Первой вошла молодая, но не по годам располневшая женщина. На ней нарядное синее платье с яркими цветами – ромашки и маки переплелись в красивые венки. Женщина была смуглой, похожей на горянку. На круглых щеках ее пылал румянец, который можно было бы принять за признак цветущего здоровья, карие глаза беспокойно блестели, Майсарат с первого же взгляда поняла, что у больной температура и что она озабочена своей болезнью.

Майсарат вынула из стакана градусник, встряхнула его и, улыбнувшись, протянула женщине:

– Вы, кажется, у меня первый раз? Расскажите, что случилось.

Женщина расправила платье на коленях, вздохнула и заговорила:

– Знаете, доктор, я никогда раньше не болела. Поэтому и в поликлинику не ходила, хотя живу в двух шагах отсюда.

– Это хорошо.

– Да что же хорошего, доктор, вот и не болела, а все почему-то боялась заболеть. Знаете, ночью часто кошмары снятся. Я бегу и кричу изо всех сил. А никто меня не слышит и не отзывается. А за мной – здоровенный бандит с кухонным ножом. И так он мне сквозь зубы говорит: «Вот ткну тебя сейчас, навеки будешь калекой!» Жуть какая!..

Майсарат серьезно ее слушала и кивала головой. Она видела, как приятно больной ее сочувствие. И все-таки, воспользовавшись паузой, Майсарат сказала:

– Но потом весь день вы помните о тягостных впечатлениях, ночи, да? Стараетесь забыть, но не можете. Хотите рассказать подругам и боитесь, что они не поймут вас, да еще и посмеются. И ложитесь спать с чувством страха…

– Доктор, откуда вы это знаете? – Больная всполошилась и едва не выронила градусник.

– Ничего сложного! Такое бывает почти со всеми, – улыбнулась Майсарат.

– Как со всеми?

– А так же, как и у нас с вами. Только кошмары разные. Не у всех бывают бандиты с ножами.

– А с чем же они?

– У кого с чем. У одних с пистолетом, у других с камнем. А у меня, например, с кинжалом.

Если говорить честно, то никто за Майсарат ночью с кинжалом не гонялся. Но она считала, что имеет право таким вот образом утешить больную. А свою выдумку отнести к разряду святой лжи. Не для себя же она, в самом-то деле!

– И вам не бывает страшно?

– Почему не бывает? Бывает! Во сне же не понимаешь, что это не на самом деле происходит. Но зато когда просыпаюсь, я сразу успокаиваюсь. Рассказываю сон мужу и сыну, и мы все вместе смеемся над моими страхами.

– И посторонним рассказываете?

– Почему бы нет? Знаете, бывают сны и пострашнее. Только люди стараются не придавать им значения. А иногда даже не могут потом вспомнить свой сон… Дайте, пожалуйста, градусник.

– Сколько, доктор? Тридцать девять? Сорок? Только говорите правду! – Больная вскочила со стула.

– Ну-ну, сидите, пожалуйста. Ничего страшного, посмотрите сами: тридцать семь и пять.

– Тридцать семь и пять… Значит, я поправлюсь? А я думала – все. Говорят же, кто часто болеет, тот легче переносит болезни. Привыкает к ним. А здоровому стоит заболеть, он может с непривычки… ну, понимаете…

– Кто это вас просветил?

– Все говорят. Да я и сама понимаю. Знаете, я раньше полдюжины порций мороженого могла съесть. Воду пила прямо из холодильника – и ничего. Считала себя закаленной. А вот вчера съела одну порцию, понимаете, всего одну, а температура ночью, наверное, выше сорока была. Голова закружилась, в глазах потемнело. Да еще и в сердце что-то кольнуло. Словно тот бандит нож всадил. Ну, думаю, все, конец. И мужа побоялась разбудить. И «скорую» не решилась вызвать, чтобы хоть надежда какая осталась… Не знаю уж, как я эту ночь пережила. Утром муж детей в садик отводил.

– У вас двое? – спросила Майсарат, не зная, как отвлечь мнительную пациентку.

– Близнецы! – ответила женщина не то с гордостью, не то с сожалением.

– Трудно приходится?

– Да нет! Днем они в садике. Вечером муж с ними возится. А у вас?

– Один сын. – Майсарат с грустью подумала, что в ее семье нет сейчас такой идиллии. И муж, и сын заняты своими делами. Они так редко собираются вместе вечерами, чтобы поговорить…

А женщина между тем не могла остановиться:

– О детях-то можно не беспокоиться. Ведь все для них – садики, школы, врачи. И все самое лучшее, – сказала женщина с интонацией, которая показалась Майсарат странной для матери. – Дети наши не пропадут… Что им сделается? А вот как мне уберечь здоровье… Вы подумайте, в моем возрасте – уже сердце. А дальше как? У нас, по-моему, сердечные болезни и лечить-то по-настоящему не умеют. Ну, скажите, скажите, доктор, что мне теперь делать?

– У вас и сейчас покалывает в сердце? – спросила Майсарат, стараясь проявить свое обычное терпение.

– Да, доктор! Хотя подождите. Сейчас? Нет, сейчас как будто не колет. Но вот вы, врач, можете гарантировать, что больше колоть не будет? Можете?

– Ну, сначала я все-таки должна послушать ваше сердце, измерить давление. Пройдите, пожалуйста, за ширму и разденьтесь.

Осмотрев больную и измерив давление, Майсарат сказала:

– Вы можете жить совершенно спокойно: ваше сердце работает как часы.

– Это неплохо, считаете?

– Будь у меня такое сердце, я прожила бы лет сто пятьдесят.

– На что я должна обратить внимание?

– Занимаетесь зарядкой?

– Бегаю трусцой, прыгаю со скакалкой и плаваю. Даже зимой бегаю и принимаю холодный душ.

– Это прекрасно. А как у вас аппетит?

– Не жалуюсь. Люблю поесть.

– Много? Всего досыта?

Больная конфузливо кивнула.

– Вот это напрасно. Вы расположены к полноте. И вам надо привыкнуть есть умеренно.

– На время болезни?

– Потом тоже. Вы, наверное, знаете, человеку полезнее недоесть, чем наоборот. За этим вы и последите, в первую очередь, как только поправитесь… А пока – три дня постельного режима, лекарства, которые вам прописала. И естественно, никакого бега, никакого плавания. Это вы потом наверстаете. Придете ко мне через три дня. От мороженого и холодной воды придется отказаться.

– Вообще?

– Нет, пока.

– Доктор, хотите, я достану вам такое же платье, как мое? – Вдруг деловито предложила больная. – Я, знаете, в комиссионке работаю. Чего только иной раз не приносят…

– Спасибо, спасибо, – поторопилась отказаться Майсарат. – Мне ничего не нужно.

– Я вам так благодарна. Сразу стала лучше себя чувствовать.

– Это очень хорошо. Скоро вы совсем поправитесь. Я бы с удовольствием поговорила с вами еще, но меня ждут больные. Передайте, пожалуйста, чтобы зашел следующий.

Майсарат выслушивала очередного пациента, когда в кабинет вошла ее коллега врач-окулист. Словно не замечая больного, она наклонилась к Майсарат и вполголоса принялась рассказывать, как многим она обязана одному знакомому человеку. Потом протянула историю болезни:

– Он там, у дверей. Как освободишься, вызови его.

– Я его внимательно выслушаю, только пусть придет к часу. Видела, какая у меня сегодня очередь.

– Ты это мне? – не поверила коллега.

Майсарат молча кивнула.

– Значит, он должен торчать до обеда, а ты будешь соблюдать очередь?

– Пусть немного погуляет или посидит в саду, а к часу я освобожусь и обязательно приму…

– Да ты… да я… Дай назад карточку! – Она схватила со стола историю болезни и выскочила из кабинета, даже в дробном стуке каблуков слышалась оскорбленность. И все-таки она тут же вернулась и злорадно прошипела в приоткрытую дверь:

– Спасибо тебе! Сам доцент осмотрит его!..

– Понимаю, был бы тяжело больной и нуждался в неотложной помощи. А то – нужный знакомый! И как только не стыдно! – Возмущался больной, который был у Майсарат на приеме…

Последним в кабинет вошел молодой мужчина с прятным улыбчивым лицом и добрыми глазами. Этого человека она помнила: он дважды приходил с катаром верхних дыхательных путей. Мужчина был высокий, немного нескладный, с большими грубыми руками. Но при этом градусник он брал так бережно и надежно, что было ясно – его руки умеют делать тонкую работу.

Майсарат помнит, как она в первый раз заглянула в карточку: мужчина оказался столяром. Вел он себя достойно и скромно, и у Майсарат после недолгих и стандартных вопросов осталось ощущение, что у нее на приеме был хороший и добрый человек.

И вот теперь он сидит перед нею в третий раз, жалуется на недомогание, плохой аппетит…

Майсарат сочувственно кивает и записывает его слова в карточку. И вдруг мимо ее окон с ревом и тревожными сиренами проносятся одна за другой несколько пожарных машин. Майсарат настораживается: в голове разворачивается не раз уже прокручиваемый сюжет – Дауд пришел из школы, пообедал, пошел гулять, забыв выключить газ… загорелась кухня, а за нею весь дом…

Первой мыслью было – бросить все и бежать домой. А как же больной? Она подавила в себе панический страх и сказала пациенту:

– Вот вам рецепты, полежите три дня и потом приходите…

Но больной замешкался, неловко перекладывая из руки в руку какой-то сверток.

– Вы что-то хотели спросить? – Майсарат встала, полагая, что прием закончен.

– Это вам, Майсарат Алиевна, – сказал мужчина и положил сверток на стол…

– Что такое? – растерялась Майсарат.

– Да пустяки, – ответил мужчина, пятясь к дверям. – Приехал брат из Ленинграда и привез «Птичье молоко». Я вам принес одну коробочку.

– Сейчас же возьмите обратно! – вспыхнула Майсарат. Какое-то смутное подозрение мелькнуло у нее в голове. – Прошу вас, присядьте, пожалуйста.

– Вы меня неправильно поняли, – пробормотал мужчина, но покорно взял со стола коробку и сел.

– Возьмите градусник.

– Сейчас у меня, наверное, нет температуры.

– Вы только жаловались на плохое самочувствие. Я поверила вам и записала в карточку.

– Плохо-то плохо, а температуры нет, – мужчина все же сунул градусник под мышку.

– Дайте-ка посмотрю ваше горло… Повернитесь к свету. Откройте пошире. Так… Теперь: «А-а-а…» Спасибо.

Майсарат села за стол и стала сосредоточенно писать что-то в карточку. Она строчила нервно и быстро – было видно, как сильно она уязвлена и раздосадована.

– Дайте, пожалуйста, градусник. – Не глядя на пациента, она протянула руку. – Ну что же, так и запишем: тридцать шесть и один.

Тщательно прослушав сердце и легкие больного, она сложила стетоскоп и впервые посмотрела лжебольному в глаза.

– Вы совершенно здоровы, и я не имею права выписывать вам бюллетень. А ваши задабривания выглядят просто непристойно…

– Я вам от чистого сердца, а вы бог знает что подумали. Чувствую я себя действительно неважно. Но мне на работе и без вашего бюллетеня поверят. Обойдусь. У нас в мастерской все-таки человеческие отношения. Жаль только, что я в вас так ошибся! – Мужчина глянул на Майсарат с плохо скрываемой обидой.

Пациент ушел, а Майсарат еще долго сидела в кабинете за столом. Ну и денек ей выпал! Кажется, это называется житейским опытом?..

* * *

В это же самое время, пообедав после школы и выключив газ, Дауд вышел во двор. Взглянул ненароком на ворота и заметил то, чего раньше не замечал: ворота выглядели неприглядно – краска местами облезла, местами отстала, свернувшись в легкие маленькие трубочки. И тут его осенило: надо покрасить ворота. Это хоть в какой-то мере загладит его вину перед отцом. К тому же неплохой подарок ко дню рождения.

Дауд подтащил к воротам стремянку, поставил на верхнюю ступеньку банку с краской, макнул в нее кисть и принялся за дело. Почему-то его все время тянуло обернуться, словно кто-то смотрел на него сзади. Когда он выкрасил верхнюю балку и повернулся назад, то увидел на балконе девятиэтажного дома Раису. Она помахала ему книжкой (наверное, «Королевой Марго»!). Дауд приветливо поднял кисть: тружусь, мол, очень занят, но рад тебя видеть!

Он вспомнил, какую сцену отметил в «Королеве» карандашом, и во рту у него стало сухо от волнения… Теперь он довольно часто оглядывался, но Раиса читала прилежно, не поднимая головы. Ну, ладно, пусть читает. Может, и ей придет в голову что-нибудь похожее…

Дауду стало весело работать, он насвистывал лихую мелодию, которая рождалась где-то внутри. Руки у него были ловкими и проворными, краска не густая и не жидкая, ворота хорошели на глазах…

Раиса больше не обнаруживала своего внимания. Но Дауду казалось: исподтишка поглядывает на него. И думает, наверное, о нем. Не меньше, чем он о ней. Иначе зачем бы она махала ему книжкой?

Дауд докрашивал ворота, стоя уже на земле, когда за спиной раздался голос матери:

– Ты не забыл выключить газ, сынок?

Майсарат с тревогой заглядывала через ворота во двор.

– Как всегда, согласно распоряжению: кран вверху!

– Молодец, сынок. Это что же, папа попросил покрасить?

– Я сам. Отца нет дома.

– Еще не пришел?

– Нет, уехал.

– Далеко?

– В командировку на два-три дня. А «Королеву Марго» принес.

Тут Дауд вспомнил о втором экземпляре Дюма и растерянно опустил голову. Что же сказать, если мама спросит? Может, сразу признаться, что он дал книгу Раисе? Но вот именно про Раису-то маме и не хотелось рассказывать.

– Да бог с ней, с «Королевой»! – равнодушно махнула рукой Майсарат. Она прошла во двор к ягненку, ласково погладила его по спине, потрепала за уши.

Молча и деловито Дауд прошел мимо матери в дом, вытащил из книги отцовскую записку, сунул ее в карман и с озабоченным видом вернулся к недокрашенным воротам.

– Ты что, сынок?

– Да ничего, – пожал плечами Дауд. – Воды попил.

Майсарат вошла в дом, достала из холодильника молоко, подогрела и отправилась кормить ягненка. Впервые ей захотелось накормить и приласкать малыша. О книге она даже не вспомнила.

Дауд старательно красил ворота и лихорадочно соображал: «Отец приедет через два-три дня. Раиса за это время, конечно же, прочтет книгу. И я положу ее на полку. Спросят, покажу, где лежит… А может, и не спросят».

Он довольно часто поглядывал на Раисин балкон, но там никого не было. Ему очень хотелось, чтобы она следила за ним. Ну хотя бы потихоньку…

* * *

Дауд вернулся из школы в хорошем настроении: на перемене они столкнулись с Раисой, и она ему открыто и дружески улыбнулась. Он подумал: теперь, пожалуй, можно считать, что жизнь его обрела новый смысл…

Дауд долго играл во дворе с черным ягненком, ласкал, гладил, чесал за ухом, а под конец напугал его, громко и беспричинно расхохотавшись.

В это время ему полагалось сидеть за уроками, но не было ни малейшего желания. Да, пожалуй, и особой нужды. Учебный год кончался, оценки были выставлены почти по всем предметам. Пусть уж готовятся те, кому надо исправлять отметки. Их сейчас в основном и спрашивают. А он никогда не гонялся за оценками. Достаточно и того, что у него нет троек. Точнее, почти нет…

Ему захотелось побродить по городу, пройти лишний раз мимо Раисиного дома. Бедняга, ей предстоят экзамены за восьмой класс. И она, наверное, сидит, не поднимаясь. Девчонки такие старательные. А у него это все позади. Он может распоряжаться своим временем, как захочет…

Поднявшись по склону, он остановился около девятиэтажных домов. Странное дело: дома были одинаковые, но второй, средний, казался ему наряднее и стройнее двух других. Пожалуй, он стоит удачнее…

Над головой с веселым криком пролетели две ласточки. И тут же вернулись, словно о чем-то вспомнив. Сделав элегантный пируэт, они взмыли ввысь, закружились над домами. Запрокинув голову, он следил за их полетом, думая, как хорошо им там, наверху. Вот бы и ему взлететь, закружиться над балконом, где сидит Раиса, повиснуть на крыльях высоко-высоко…

Однако долго стоять на этом месте было неловко, и Дауд пошел дальше в город.

Увидев небольшую очередь у ларька с коктейлем, он невольно облизнул губы, нащупал мелочь в кармане и пристроился в конце.

– Дауд! Не узнала – долго будешь жить!

Из очереди высунулась Цыганка и поманила его пальцем. Подойдя к ней, он увидел рядом улыбающуюся Раису. Вот этого-то он уж никак не ожидал.

– Только мы о тебе вспомнили, как ты тут же появился, – рассмеялась Цыганка. – Угощаю тебя своим любимым коктейлем!

– Я сам вас угощу, – сказал Дауд и, поглядев на Раису, смутился. Ему казалось, она поняла, что угостить коктейлем он хотел именно ее.

– Нет, нет, сегодня я угощаю! – заявила Цыганка и повернулась к Дауду. – Тебе сколько стаканов? Два или три?

Дауд пожал плечами.

Она взяла четыре стакана: два Дауду и по стакану им с Раисой.

Ребята пили коктейль маленькими глотками, шутили, смеялись…

Когда Раиса опускала глаза, Дауду казалось, что белый стакан ее синел. Он даже сравнивал его со своим и Цыганкиным и еще раз уверился: так и есть.

Стараясь не отстать от девочек, Дауд сделал несколько глотков и почувствовал, как сразу заломило зубы и закоченел язык.

– Ты знаешь, я бы на твоем месте пошла бы работать продавцом коктейля. – Цыганка подметила его торопливость, приняла ее за жадность. – А уж нам-то было бы как хорошо!

– Не могу, к сожалению. Обещал стать министром. Коктейль мне будут подавать на стол. Так что милости прошу… – Он многозначительно посмотрел на Раису.

– Надо же, один любит коктейль, другой – фантики…

– Ах ты, лукавая! – Раиса погрозила Цыганке пальцем. – Лучше уж прямо скажи Дауду о своей просьбе.

– Никаких просьб у меня к нему нет. – Цыганка немножно растерялась, потому что очень не любила, когда ее подлавливали на хитростях.

– Нет? – удивилась Раиса с детским прямодушием.

– Нет!

– Значит, ты не хочешь после меня читать «Королеву Марго»?

– Не думала, что ты такая предательница!

– Почему предательница?

Дауд решил вмешаться:

– А ты кончила читать?

– Еще и не начала. Некогда было. Сегодня начну. А после меня будет читать Цыганка. Ладно? Она тебе не простит, если ты дашь книгу кому-нибудь другому.

«Наверное, для отвода глаз говорит, что еще не читала», – подумал Дауд.

– Девочки, хотите еще коктейля?

– А вон Петух идет, – ехидно сказала Раиса. – Ты его угости, может, он тогда не будет заставлять тебя поднимать за ним ручки…

Дауд выронил недопитый стакан. Этого он от Раисы не ожидал.

Ему казалось: он поступил именно так, как она хотела. Чтобы не было драки…

Стакан разбился, очередь ворчала. Дауд стоял растерянный и не мог ни на что решиться.

– Возвращайте стаканы! – кричала продавщица. – Не во что наливать. Нельзя же пить по часу, надо и о других подумать! Вон сколько народу!

– Салют! Коктейль глушите? – Петух весь искрился доброжелательностью и расположением.

– Сегодня угощаю я, – объявила Цыганка и посмотрела на Петуха так, что Дауду открылась ее сердечная тайна.

– Сладкие напитки не по мне, – многозначительно ухмыльнулся Петух и подмигнул Дауду.

Но Дауду не хотелось с ним шутить. Он сунул мелочь в окошко ларька и сказал:

– За стакан, пожалуйста.

– За стакан – десять копеек, а не семьдесят, – не поняла его продавщица.

– Он разбил стакан и платит за него, – пояснил мужчина, стоящий возле окошка.

– Разбил стакан? – Продавщица высунулась из ларька и обвела взглядом очередь. – Где он? А ну подойди сюда! Кому говорю, подойди! А вы все чего молчите? На ваших глазах человек безобразничает, а очереди хоть бы хны! Напихивают своих чад деньгами, потакают им во всем, а потом разводят руками: они, видите ли, ни при чем…

– А вы своих как воспитываете? – спросила ее пожилая женщина из очереди.

– Мне, слава богу, некого воспитывать!..

В очереди зашумели. Кто-то осуждал продавщицу, кто-то жалел…

Тем временем ребята отошли на порядочное расстояние, и дальнейшая перепалка была им неслышна.

– Сколько же ты заплатил за разбитый стакан? – шутливо спросила Раиса, видимо, стараясь сгладить впечатление от своих слов.

– Сколько надо, столько и заплатил! – сказал Дауд.

– Говорят, ты купил черного ягненка?

– Пусть говорят!

– Так да или нет?

– Это мое дело!

– Правда, что ты назвал его Али-Булатом?

– Тебя это не касается!

– А что это ты расхамился? – вмешался Петух.

– Да пошли вы все к черту! – Дауд почувствовал, что больше не может сдерживаться – злость душила его. Он круто повернул назад.

– Кому говоришь, эй! – крикнул вдогонку Петух.

– Тебе! – остановился Дауд.

– А сам трусливо убегаешь! Боишься схлопотать?..

– Я никого не боюсь! А такого петуха, как ты, тем более! – сжав кулаки, Дауд остановился.

– Что это вы распетушились, герои? – с деланным смехом вмешалась Раиса.

Но было уже поздно.

Петух с ходу ударил Дауда в лицо. Удар не только не напугал Дауда, но снял с него какое-то оцепенение. Страха больше не было, была только злость. Резким сильным движением Дауд свалил Петуха и схватил его за горло. Петух дрыгал ногами, пытался оторвать от шеи руки Дауда, но не мог с ним справиться. Почувствовал, что задыхается и погружается в какую-то яму…

– А-а-а! – закричал он из последних сил.

– Ты совсем с ума сошел? – Цыганка бросилась к Дауду и оттолкнула его в сторону.

– Уж и пошутить нельзя? – с лица Раисы не сходила странная застывшая улыбка. Она не могла понять, что произошло с Даудом.

– Шути с кем хочешь, но не со мной! – Дауд обошел девочек, готовый вновь кинуться на Петуха.

– Ты мне еще попадешься, – с угрозой ворчал Петух, поднимаясь с земли и отряхиваясь. – Я тебе еще покажу… Не будь здесь девчонок, я бы тебе шею свернул…

– Лучше свою побереги! – опять кинулся к нему Дауд.

– Брось, брось, говорю! – испугался Петух, увидев перед собой перекошенное лицо Дауда.

– Трус ты, и больше никто!

Раиса и Цыганка стали между ними.

– Ну-ну, – Цыганка со злостью поглядела на Дауда, – все знают, смелее его нет никого в школе!

– Лицемерка ты! – махнул рукой Дауд и пошел к своему дому. – Теперь и я вижу, какой он смелый!..

* * *

Всю ночь Дауд ворочался с боку на бок. Яркие звезды заглядывали ему в окно. Их свет раздражал и мешал уснуть. Дауд повернулся лицом к стене. Но в это время вдали протяжно засигналил поезд. Стук его колес слышался так отчетливо и громко, словно они жили возле вокзала. Почему-то раньше Дауд не замечал этих назойливых звуков.

Он лег на спину и заткнул уши пальцами. Звуки слились в монотонный единый гул. Так гудит в ауле железная печь, когда в ней дружно разгораются дрова. На потолке затанцевал было бледно-желтый луч, скользнул по стене и исчез в окне. Это еще что такое? Может, померещилось? Но луч опять взлетел на потолок и пропал. Еще раз, еще… А если это Раиса и Петух подают ему с улицы знак фонарем, чтобы он вышел?

Дауд встал, но не успел подойти к окну, как на море глухо и утробно заголосило судно, и тут он сообразил: на потолке появлялся отраженный луч маяка горы Анджи́-Арка́.

Кто-то прошел мимо дома, пиная пустую консервную банку, в полуночной тишине банка гремела на всю улицу. Эх, выскочить бы и поддать наглецу, узнал бы, каково людям, когда они не могут заснуть…

Два раза в комнату к Дауду заходила мама. Старательно поправляла одеяло. Он притворялся крепко спящим.

Истошный пронзительный вопль раздался с улицы. Испуганный Дауд, ничего не соображая, подскочил к окну. Вопль перебивался шипеньем, шипенье – воплем. Две темные кошки, вцепившись друг в друга, покатились по склону горы.

«Даже кошки не могут жить в мире, – подумал Дауд, – что уж удивляться людям. А отец все учит ничего не осложнять. Как же не осложнять, когда справедливости не добьешься. Я вот мучаюсь бессонницей, а Раиса спит себе спокойно и видит цветные сны. Приношу «Королеву» – ей смешно! Ничего она, оказывается, не понимает. Хочу угостить ее коктейлем – говорит какие-то колкости. Я уступаю Петуху, он в ответ – наглеет, рвется показать свое превосходство. Правда, здесь все-таки справедливость восторжествовала. – Дауд сам себе улыбнулся в темноте. – А Цыганка-то, Цыганка… Сначала просто не знала, как мне угодить, потом кинулась выгораживать этого нахала Петуха».

Да что они – чужие люди! Даже мать не понимает отца и уверена: отец не понимает ее. А он, Дауд, не знает, кто из них прав, кто виноват. Ему кажется – оба правы. И больно ведь, когда они ссорятся…

А какие сложности возникают порою в школе между учениками и учителями?.. Их привыкли считать маленькими. И напрасно. Они давно понимают и видят многое, только делают вид, что ничего не замечают. Словно соблюдают правила навязанной им игры.

Ну и ладно! Пусть все живут, как хотят. Ему-то что за дело?!

Но вот уж Раисе-то он ничего не простит. Никогда! Подумаешь, королева какая! Она еще услышит про него. Во-первых, он запишется на каратэ. Отец его ходил когда-то на вольную борьбу. Не стал чемпионом, но все со временем пригодилось. И сильным стал, и приемы знает. А он, Дауд, еще может и в чемпиона вырасти! И учиться будет так, что все позавидуют. Тогда эта зазнайка поймет, кого она потеряла. Локти себе будет кусать. А он просто на нее ноль внимания. Вот так!

* * *

Дауд всегда был рад, когда к ним приезжал дядя Мухтар, друг папиного детства. Но в нынешней его ситуации это было просто спасение. Мухтар относился к нему как ко взрослому человеку и понимал с полуслова.

Когда-то Мухтар и папа вместе учились в школе. После школы Мухтар так и остался в горах. Стал чабаном. Теперь он уже старший чабан. А в прошлом году его наградили орденом Ленина и напечатали портрет в республиканской газете. Дауд хорошо помнит, с каким нетерпением он ждал в этот вечер возвращения родителей с работы.

Мама вся сразу засияла, захлопала в ладоши.

– Правильно! Он Героя заслуживает. Такой работящий и серьезный человек. Давайте-ка пошлем ему телеграмму!..

Отец странно улыбнулся и ничего не ответил.

– Да ты не рад, что ли? – Мама так и застыла с газетой в руке.

– Почему не рад? Очень рад! Просто я уже видел газеты… И еще мне жаль Мухтара, он же мне друг. Ну подумай, какая у него жизнь? Всегда один со своей отарой. И в дождь и в хорошую погоду. И зимой и летом. И ночью и днем. Когда он бывает в кино и театре? Как он отдыхает? С кем из интересных людей общается? А ведь он был очень способный, прекрасно учился. Мог бы стать крупным специалистом в городе…

– Сейчас и у чабанов есть телевизоры, – выпалил Дауд, не давая маме ответить. – И кинофильмы им возят, и с концертами ездят.

– Это все довольно элементарно, – улыбнулся отец снисходительно. – Вы только представьте себе жизнь, оторванную от людей, от интересных и нужных людей. Ведь он же не видит никого, кроме баранов. Да еще таких же, как и он, чабанов.

– А если он любит свою работу? Понимает, как она важна! Это ведь существенно – знать, что ты делаешь нужное людям дело! А жить в горах, среди лугов и лесов, неба и солнца – что может быть прекраснее!

– Ну ладно, вам бы только спорить!

Отец явно начинал сердиться, и продолжать разговор не имело смысла.

Нет, Дауду не понравилось, как он говорил о дяде Мухтаре… Как-то снисходительно, что ли… А ведь сколько раз они с мамой вспоминали Мухтара – его бесхитростность, бескорыстие, доброжелательность, готовность всегда прийти на помощь. Его спокойная уверенность в том, что он делает, степенность горца всегда вызывала уважение у Дауда. Мухтар охотно рассказывал ему о своей жизни, о школе. С ним разговоры Дауда выходили более дружескими и откровенными, чем с родителями…

Дауд стоял возле свежепокрашенных ворот, как бы разглядывая свою работу. Временами он, правда, посматривал на Раисин балкон, но это так, между делом. К тому же на балконе все равно никого не было. И вот тут на тропинке, ведущей к их дому, он заметил дядю Мухтара. За Мухтаром покорно шел белый баран. Неужели они так пешком и пришли из аула? Да нет, не может быть. До города, наверное, добрались на машине.

На голове Мухтара была высоченная каракулевая папаха рыжего цвета. И одет он был как обычно: коричневые галифе, коричневая рубашка, перехваченная широким ремнем, черные хромовые сапоги.

Мухтар еще издали увидел Дауда, улыбнулся ему и прибавил шаг.

Дауд бросился навстречу.

– С приездом, дядя Мухтар!

– Салам алейкум, Дауд! Салам! – Мухтар протянул ему широкую загорелую руку.

Тщательно выбритое лицо Мухтара было смуглым и обветренным. Из-под козырьков рыжеватых бровей доверчиво и спокойно смотрели темные глаза, которые, казалось, излучали тепло.

– На папин юбилей приехали? – спросил Дауд, с удовольствием поглядев на большого барана. «При таком баране ягненок может и не понадобиться», – подумал он.

– Какой юбилей? – остановился Мухтар.

Папино сорокалетие.

– Когда?

– Послезавтра, двадцать седьмого.

– Чего не знал, того не знал, Дауд. Но очень рад, что как раз к юбилею прибыл. Отец на работе?

– В командировке, но сегодня вернется.

– Мама как поживает?

– Спасибо. Хорошо, по-моему.

– Ты как?

– Перешел в десятый, – важно сказал Дауд и тут же, словно почувствовав себя взрослым, стал расспрашивать Мухтара: