Текст книги "Скажите Жофике"

Автор книги: Магда Сабо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Магда САБО
СКАЖИТЕ ЖОФИКЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

С именем современной венгерской писательницы Магды Сабо советский читатель знакомится впервые. Надо сказать, что и в Венгрии ее творчество получило широкую известность лишь совсем недавно, хотя первые произведения писательницы – детская сказка «Барашек Болдижар» и поэтический сборник «К человеку» – вышли несколько лет назад. В 1958 году Магда Сабо опубликовала сразу три книги – сборник «Шорохи», романы «Фреска» и «Скажите Жофике», – произведения, живо заинтересовавшие читателей.

Роман "Скажите Жофике" посвящен проблеме воспитания. Книга открывается первым столкновением одиннадцатилетней героини со смертью. Потеря самого близкого и любимого человека – отца – оставляет в психике ребенка глубокий след. И заглавием произведения стали последние слова умирающего, так и не успевшего закончить свою мысль. Эти слова не дают покоя девочке, которая старается разузнать, что же хотел передать ей отец в последнюю минуту своей жизни.

Перед читателем вырисовывается сильный и непокорный характер, за внешней замкнутостью и застенчивостью скрывающий незаурядные душевные качества – сердечность, чуткость и доброту. В центре внимания писательницы не столько мир окружающий, сколько внутренний мир ее маленькой героини – Жофики Надь.

Как ни странно на первый взгляд, но Жофика, та самая маленькая Жофика, которая многим кажется глупенькой и трусливой, совершенно самостоятельно находит верный выход из ряда житейских трудностей. Так на глазах читателя зарождается замечательный процесс: новые неведомые ранее мысли и взгляды порождают новое отношение к жизни; Жофика видит, что и она может быть нужна, полезна и даже необходима людям.

Венгерские критики называют Жофику младшей сестрой Миши Ниллаша, героя романа Морица "Будь добрым до самой смерти". А ведь это произведение, созданное сорок лет назад, и по сей день считается шедевром венгерской литературы и пользуется самой горячей любовью читателей различных возрастов.

Обе книги рассказывают нам о формировании характера ребенка, в обеих писатели прослеживают первые шаги своих маленьких героев в жизнь. Для Миши Ниллаша столкновение с жизнью несет с собой боль и страдание, ему приходится узнать ложь и клевету, одиночество и бесправие.

Как не похожа на горький удел Миши Ниллаша судьба Жофики Надь! И это понятно, ибо капиталистическая Венгрия времен Морица не могла дать детям того, что дает им в наши дни Венгерская Народная Республика, строящая социалистическое общество. Всюду встречает Жофика настоящих людей, дружескую помощь и поддержку. Так первое столкновение с жизнью не только не нарушает гармонии детского бытия, напротив – озаряет детство новым светом: факелом настоящей, большой любви к людям.

Лучше всех понимает Жофику ее учительница Марта Сабо. Тонкий психолог и незаурядный педагог, она сразу увидела за внешней угловатостью посредственной ученицы живой и деятельный ум, избыток жизненных сил. Марта обладает даром быстро и точно схватить в человеке главное, заглянуть во внутренний, заветный мир своих учениц; она понимает, что в детях одновременно уживаются самые разнородные качества, и умеет в каждом найти живое зерно, способное дать побеги. Марта Сабо воспитывает без назидательности, поучает без нравоучений. Как не похожа она на мать Жофики, которая, занимаясь в научно-исследовательском институте проблемами педагогики, боится работы в школе и не старается понять даже собственной дочери.

Устами Марты автор подчас высказывает свое отношение к описываемым событиям, свою характеристику действующих лиц. Однако писательница никогда не превращает героиню в рупор своих идей.

Образ Марты Сабо наделен некоторыми автобиографическими чертами. Сама Магда Сабо по профессии тоже учительница. Потому с таким знанием и любовью описывает она школу, потому видит в педагогическом процессе напряженное и увлекательное драматическое действие.

Многие художники слова, пишущие о детях для взрослых, стараются раскрыть психологию детства в бесчисленных, внешне необъяснимых, коротеньких сценах. Не давая ребенку простора для раздумья, они сами передают ход его мыслей и умозаключений. Магду Сабо интересуют не только сами поступки ребенка, но и их скрытые пружины, сам психологический процесс. Дети редко рассказывают о своих делах, особенно взрослым, которые, как им кажется, никогда ничего толком не выслушают, не поймут и, чего доброго, еще накажут. К тому же детвора обычно стесняется своих добрых порывов и не выставляет их напоказ. Поэтому писательница старается передать немой язык глубоко затаенных мыслей и чувств – неслышную внутреннюю речь. Она тепло и любовно посмеивается над Жофикой и в то же время любуется ею. Отсюда этот неподдельный сплав наивного и трагического, поэзии, лирики и мягкого, подчас грустного юмора, никогда не переходящего в сатиру. Лиризм словно окрашивает образы положительных героев. Однако кажется, будто бы сама писательница чуть-чуть стесняется этого взволнованного лиризма и не хочет дать ему свободно излиться, перейти в патетику.

Любопытны портретные характеристики, которые дает Магда Сабо действующим лицам своей книги. Здесь мы не найдем подробного описания внешности того или иного персонажа. И тем не менее портретный лейтмотив играет в романе заметную роль; он неотделим от образа и постепенно складывается вместе с ним, характеризуя и дополняя моральный облик героя. Писательница выделяет какую-нибудь своеобразную черту: сияющие умом глаза Марты, излучавшие добродушие и благожелательность; слишком длинные, худые руки Жофики и ее привычку топтаться в нерешительности, вызывающе торчащие в виде "конского хвоста" волосы кокетливой девицы Лембергер.

Оригинальна и композиция книги: повествование начинается коротеньким "экскурсом" в будущее героев, а потом уже следует "начало романа". Каждому, кто прочитал больше половины книги, хочется, чтобы все произошло именно так, как это описано в своеобразной концовке, и вместе с тем непонятно, как же сможет подвести нас писательница к такому финалу?

Такая композиция придает перспективность и незавершенность финалу романа. Эта незавершенность намекает на огромные возможности, которые таит в себе грядущее для его героев. Как-то сложится жизнь Жофики и ее маленьких друзей? И в сознании автора и читателей уже вырисовывается ответ: она будет счастливой, богатой, интересной; эти хорошие, честные дети станут людьми, достойными своей освобожденной родины.

Магда Сабо известна и как детская писательница, обладающая свежим и ясным видением мира. Ее сказки "Барашек Болдижар" и "Синий остров" предназначены для самых маленьких. Фантазия и юмор переплетаются в этих увлекательных волшебных сказках с реальными фактами, чудесное смело сменяется простым, ощутимым; при этом писательница умеет найти в самых обыденных явлениях много нового, интересного, разносторонне раскрыть их взаимосвязь и значение для человека.

В 1959 году Магда Сабо опубликовала роман "Козуля", в котором читатель за сугубо личной драмой актрисы угадывает нечто большее – удушливую атмосферу хортистской Венгрии, жестокую силу, губящую способную и незаурядную женщину. И тем не менее с первых же страниц романа чувствуется уверенность в том, что этот гнусный, нелепый, насквозь прогнивший мир будет скоро уничтожен. И действительно, освобождение приходит. "Будущее грядет", – этими словами заканчивается роман.

Недавно писательница опубликовала новый роман "Ужин после убоя свиньи". Кроме того, ею написаны два киносценария: "Красные чернила" – о жизни молодой учительницы и сценарий фильма по мотивам романа "Скажите Жофике".

Е. Умнякова

Конец романа

МИНИСТЕРСТВО ПРОСВЕЩЕНИЯ

1917/1957

Приказ о назначении доктора Марты Сабо заведующей отделом

Согласно договоренности с Исполнительным комитетом Совета Столицы и Отделом народного образования 1-го района, доктора Марту Сабо, воспитательницу женской начальной школы, находящейся на площади Яноша Апацаи Чери, с 15 августа 1957 года назначаю заведующей отделом детской психологии Института экспериментальной педагогики.

Предлагаю доктору Марте Сабо явиться на место работы и после принятия присяги приступить к исполнению служебных обязанностей.

Будапешт,

5 августа 1957 года

Пал Келемен,

заместитель министра

ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ СОВЕТА СТОЛИЦЫ

7879 – Sz – 554/1957 sz

/X а. Отдел народного образования

Приказ о приеме в ведомство Совета Столицы доктора Юдит Надь, урожденной Папп, и назначении ее на должность воспитателя

Исполнительный комитет Совета Столицы, согласно договоренности с отделом кадров Министерства просвещения, с 15 августа 1957 года принимает в свое ведомство преподавателя доктора Юдит Надь, занимавшую до сего времени должность научного работника Института экспериментальной педагогики при Министерстве просвещения, и в соответствии с параграфом 501 инструкции о воспитательной работе территориальной группы А назначает воспитателем VII разряда женской начальной школы, находящейся на площади Яноша Апацаи Чери. Доктору Юдит Надь предлагается явиться в отдел кадров Совета 1-го района, а также на место новой работы.

Будапешт,

5 августа 1957 года

Анна Этеши,

заместитель заведующего

Отделом народного образования

С подлинным верно:

Янош Семер, управделами

СОВЕТ 1-го РАЙОНА БУДАПЕШТА

Отдел народного

образования Комиссия по опеке

над сиротами 957/84 Референт: Кути

Дело об удочерении малолетней Доры Гергей

Решение

Комиссия по опеке над сиротами дает свое согласие на удочерение малолетней Доры Гергей, родившейся в Будапеште 2 января 1946 года и зарегистрированной в книге записей актов гражданского состояния за № 89, Иштваном Понграцем, техническим служащим (родился 15 марта 1895 года в Фёльдеше комитата Хайду – Бихар, семейное положение – вдовец), проживающим в г. Будапеште, пл. Яноша Апацаи Чери, д. 8.

Малолетней в связи с удочерением присваивается фамилия Понграц.

Комиссия по опеке лишает родителей и бывшего опекуна ребенка Викторию Вадас права общения с ребенком.

Основания

Ходатайство приемного отца и заявление классного руководителя.

Родители малолетней: зубной врач Карой Гергей и его бывшая жена, вышедшая вторично замуж за Эндре Хорвата, урожденная Вильма Мольнар, отказались от всех родительских прав на малолетнюю. Бывшая до сих пор официальным опекуном ребенка Виктория Вадас настоящим приказом лишается прав опекуна.

Решение вынесено в интересах упомянутой выше малолетней. Комиссия считает, что приемный отец лучше, чем любой из родственников ребенка, сумеет обеспечить его материально и даст ему соответствующее воспитание.

Заинтересованные лица имеют право обжаловать данное решение в Отделе народного образования в течение 15 дней со дня его вручения,

Копия вручена:

Иштвану Понграцу, 1-й район, площадь Яноша Апацаи Чери, 8.

Карою Гергею, 8-й район, ул. Барош, 19.

Гражданке Хорват, 3-й район, ул. Сел, 22.

Виктории Вадас, Вена, 18, Шульгассе, 45.

Инспектору по актам гражданского состояния Пештского округа при Главном управлении Пештского комитата.

Будапешт,

11 октября 1957 года

Референт Йенэ Вираг

С подлинным верно: Янош Фелькер

Начало романа

1

Мама впервые привела ее сюда в тот день, когда было решено поменять квартиру.

Стоя у окна, Жофика вспоминала, как это было. Мама указала ей на четвертый этаж, на то самое окно, в которое глядела теперь Жофика, и стала рассказывать, как они все устроят в новой квартире. Но вместо того, чтобы смотреть на окна, Жофика уставилась на свои ботинки. Она почти не слушала маму. Правда, мама этого не замечала, потому что объясняла, а когда она объясняла, то ничего кругом не слышала и не видела. "И твое окно на улицу выходит… – говорила мама. – Столовую мебель мы как-нибудь разместим в полутемной комнате". Мама высморкалась и задумалась. Конечно, ей теперь нелегко: теперь все по-другому. Потом она спрятала платок и добавила уже совсем тихо: "Как-нибудь образуется".

И образовалось. Вот они уже здесь, на месте. С переездом покончено. Мама сегодня даже не пошла в институт. Тетя Като с Жофикой оставались на старой квартире, пока все ящики и мебель не погрузили на машину. А мама и Тэри ожидали грузчиков на новой.

Теперь у Жофики с мамой нет никаких лишних вещей, их судьба тоже быстро "образовалась". Появилось объявление: «По случаю переезда продается разная мебель, мужская одежда, обстановка приемной и оборудование кабинета врача».

Мама попросила Жофи, чтобы она, если придут покупатели, а мамы и Тэри не будет дома, бежала за дворником и вместе с ним показывала вещи. Мама записала на бумажке, что сколько стоит. Но она никак не могла понять, почему без нее никто не приходит.

Мама, конечно, не догадывалась, что Жофи попросту никому не открывала дверь и ничего не показывала. В щелочку между занавеской и оконным стеклом в передней было хорошо видно, кто звонит. Если приходил кто-нибудь чужой, Жофи тут же, перед дверью прихожей, опускалась на паркет и сидела тихо до тех пор, пока с занавески не исчезала тень.

Кабинет увозили как раз в то время, когда Жофи ушла за хлебом. Она купила хлеб и вернулась. Только в дом не вошла, а села напротив парадного, у автобусной остановки, и стала смотреть, как грузили на машину мебель. Самой последней вынесли белую вешалку… Жофи прижалась щекой к свежей буханке. Хлеб был еще теплый, и от него пахло пекарней. Позже, когда мама резала хлеб, она заметила, что корочка сырая: наверное, в магазине опять залили прилавок молоком. Вечером звонила тетя Като. Мама прикрыла дверь теперь пустого кабинета, но Жофике все равно было слышно, как она говорила тете: "Ты знаешь, на ней не очень-то все это отразилось. Она весьма равнодушный ребенок. Да, увы!" "Жофика равнодушная девочка, – думала Жофи. – Жофика не плакала на похоронах папы. Ей не было жалко покидать старую квартиру. Жофике все, все равно".

Моросил летний дождик, и асфальт поэтому блестел. Деревья, что росли по краям тротуара, даже вытянулись от удовольствия. Папин кабинет купил дядя Балаж, и это плохо: ведь дядя Балаж доводится им дальним родственником, которого принято иногда навещать. А если Жофика пойдет к нему в гости, то может увидеть папин письменный стол или Тобиаша – так она называла череп. Интересно, что это за дом напротив? Это ведь не папин участок, где она знала все наперечет. Видно, какое-то учреждение, но какое? Перед зданием стоят высокие деревья, их ветви закрывают надпись. В саду бассейн, на краю бассейна сидит каменный человек и все смотрит на воду… Коричневую тетку – ту мраморную голову, которую Креши прислали им на рождество, – тоже продали. Но ее-то как раз не жалко: вместо волос у нее на голове змеи. Мама никогда не замечала, что Жофика боялась этой тетки, а папа знал; когда она заходила к нему в кабинет, он всегда повязывал ту голову полотенцем. Коричневая тетка становилась такой странной: она глядела своими пустыми глазами, а змеи на ее голове выпирали под полотенцем, будто косы у молодицы.

Итак, они теперь живут здесь. Значит, те, у кого умирает отец, переезжают в квартиру поменьше и продают все лишние вещи. Сразу же в день похорон сочиняют объявление в газету и начинают меняться квартирами. Валика, которая работала вместе с папой в поликлинике, не надела черную шляпу, как папина младшая сестра тетя Като, и не плакала даже, а только разглядывала венки, И все же Валике было очень жалко папу. Тетя Като, конечно, громко плакала, когда узнала, что ее брат умер, но ведь она всегда громко плачет. Мама не умеет так громко, у нее слезы капают тихо. Она берет тебя за руку и начинает объяснять, почему именно так случилось и какой вывод из всего этого надо сделать. Дора, та никогда не плачет. Марианна – редко. А мама плачет очень серьезно, потому что она пишет книги, мама – научный работник. Она очень умная.

"Если у человека больное сердце, – говорит мама, и у нее льются слезы, – и к тому же он врач, который знает, чем это чревато, он живет более разумно: не дорабатывается до полного изнеможения, не выкуривает по пятидесяти папирос в день и больше думает о своей семье. Отныне и ты могла бы посерьезнее относиться к учебе – жизнь теперь будет трудней".

Учиться?

Жофи отвернулась от окна. Для нее устроен чудесный уголок, где она должна заниматься. Еще давно, когда мама получила гонорар за одну из своих книг, она купила для Жофи столик. К столу приделана скамеечка, и на столе – лампа. В столике дырочки для чернильницы и чашечки. В чашечку наливается вода, чтобы промывать кисточку, если рисуешь красками. Есть отдельное углубление для карандашей, циркуля. На одной стороне столика ящики задвигаются крышкой, на другой – прямо вытаскиваются за красные костяные ручки. Это чудо-столик. Но Жофи его терпеть не может.

Сколько Жофи помнит, она всего один-единственный раз с удовольствием выучила уроки. Это было после того, как она два дня подряд пропустила в школе занятия и потом пошла к Еве Такач спросить, что задано, У Евы на кухне стояла табуретка, на которой она готовила уроки. Тетя Такач обила ее клеенкой, а дядя Такая прикрепил три реечки к перекладинам. На реечках лежали Евины книжки. Ева сидела за табуреткой, как за столом, на низенькой скамейке и готовила уроки. Тогда и Жофи осталась у Такачей. Она придвинула к табуретке мусорный ящик, уселась на него и без единой ошибки решила все примеры, а потом внизу страницы нарисовала даже узор из фиалок. У Такачей на обед была отварная лапша в поджаренной, румяной манке. Жофи тоже дали тарелку. Лапша была вкусная, солененькая, не такая, как та, сладкая и тягучая, что заваривают в молоке. Ей стыдно было просить добавки, а так хотелось еще! Бедная мама, у нее все не клеится !

Так часто говорит учитель арифметики господин Хидаш. Если кто-нибудь решает пример правильно, он только кивает, а если неправильно, обязательно скажет: "Не клеится у тебя, детка". Тогда ученица хватает губку и быстренько стирает решение, потому что оно неверное. Значит, все плохо. У Марианны всегда клеится, она самая первая ученица в классе. А что означает, если с каким-нибудь ребенком не клеится? Значит, это плохой ребенок?

Она была в третьем классе, когда стала приносить неважные отметки. Как-то мама с разочарованием посмотрела в табель, а папа засмеялся, покачал головой и сказал: "Что, с ребенком не клеится, да? Небось такого не встретишь ни в одном твоем произведении?" Мама чуть не плакала от досады, а Жофи, пристыженная, тихонько выскользнула из комнаты. Явно с ней что-то не клеилось, и это было ужасно. После ужина мама с папой все продолжали говорить о ней. Мама листала журналы и толстые книги, папа курил, иногда качал головой, смеялся. Когда Жофи легла, мама зашла к ней и стала расспрашивать, почему у нее такой плохой табель. Она не отвечала маме: все было ясно и так, без объяснений. Мир казался таким удивительным, вокруг было так много интересного, что в голове как-то не оставалось места для школы.

Раньше все было по-другому. Когда она была поменьше, для нее существовали только класс, дети и мама с папой. А теперь все изменилось, все окружающее стало дробиться на части. Беспокоила каждая мелочь. Ко всему нужно было приглядеться, все как следует понять. Дома, которые она помнила с малых лет просто как дома, теперь стали делиться на крышу, окна, стены, у людей появились лица, голоса, одежда… Учительница жаловалась маме, что Жофи никогда не следит за текстом на уроке чтения, не слушает объяснений и, если ее вызвать неожиданно, не скажет даже, о чем идет речь. Но что Жофи может ответить взрослым? Они все равно ничего не поймут. Разве докажешь им, что на уроках она невнимательна именно потому, что очень внимательна.

У учительницы третьего класса, например, не было шеи, ее голова росла прямо из плеч, как у гнома. И Жофи во время урока все думала о том, можно ли как-нибудь вытянуть голову тети Ольги из плеч. А потом еще мухи. Их развелось так много, и они жужжат на каждом уроке. Мухи очень интересовали Жофи, потому что их глаза напоминали папино увеличительное стекло. Интересно, если вырезать глаз у мухи, мог бы он увеличивать, как лупа? Но и, кроме этого, многое хотелось понять: откуда идет шум, который заполняет всю улицу, и почему синий огонь от сварки рельсов из окна класса кажется застывшей звездочкой.

Чем старше она становилась, тем больше нового открывалось вокруг. За день она так уставала, что еле доходила до дому. А как может она "следить за текстом", когда не терпится узнать, чем кончится рассказ: ученик только начнет читать, а ее глаза уже на последней строчке. Жофи читает быстро, быстрее других. "Господи, в кого ты такая бестолковая! – не выдержала однажды за ужином мама. – Ведь никогда не отпускаю неподготовленной, сама спрашиваю ежедневно – и все впустую". – "Видишь ли, Жофи некогда, – ответил папа и положил себе еще немного салата. – У нее сейчас рождается душа".

В прошлом году, когда Жофика перешла в пятый класс, мама решила взять ее с собой в институт. На больших прикрепленных к карнизу буквах – ИНСТИТУТ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЙ ПЕДАГОГИКИ – птичка чистила перышки. Жофи старалась изо всех сил, чтобы не опозорить маму. Ее без конца о чем-то спрашивали, в особенности дядя Добаи, который иногда приходит к ним домой. На этот раз Жофи все внимание сосредоточила на том, чтобы быть внимательной. Когда ее уже обо всем расспросили и больше не нужно было запоминать, что записано на табличках, которые ей показывали, и уже не нужно было быстро считать перемешанные на столе предметы, она смогла наконец уйти. У папы были больные, но все же, услышав, что Жофи с мамой вернулись, он вышел к ним. Жофи мыла руки и слышала – в ванной все было слышно, – что ею остались довольны и что она хорошо развитая, нормальная одиннадцатилетняя девочка. "Совершенно здоровая!" – мама произнесла это так, как будто говорила: "Совершенно больная!" Слышно было, как папа засмеялся, чмокнул маму и сказал: "Уж не сердит ли тебя, что она здоровая? Хочешь, я подзаймусь с ней?" – "Сохрани боже! – ответила мама, чуть не плача. – Если я не смогу на нее воздействовать, я потеряю веру в себя. Не вздумай вмешиваться!"

Вот так всегда, вспоминаешь о папе то одно, то другое. Ему никогда не было стыдно за Жофи; правда, он не получал наград, как мама, и не выступал по радио с докладами про воспитание детей. Но папа понимал даже то, что Жофи не умела объяснить словами, и, когда дела Жофи становились очень уж серьезными, беседовал с ней.

Папа всегда приходил к Жофи вечером, после купанья, и приносил с собой запахи мыла и крема для бритья, а запахи эфира и раствора для полосканья горла оставлял в кабинете. Когда Марианна наговорила Жофи такое, что она даже заснуть не смогла после этого, папа рассказал ей, как рождаются маленькие дети. И в день Восьмого марта он тоже зашел к ней. Тогда оказалось, что она потеряла желтый платочек, который вышивала в школе для мамы, – детям всем велели вышить по платочку.

Жофи не умела дарить, но было достаточно одного слова, чтобы она вытряхнула все из своей копилки. Однажды Жофи должна была продекламировать стихотворение. Все шло хорошо, но, когда настал решительный момент, Жофи бросила на землю цветы и расплакалась.

Приближался день Восьмого марта. Жофи ждала его с ужасом. Мама надеялась услышать от нее хотя бы стихотворение. Жофи мечтала отдать всю свою кровь, чтобы вылечить маму от какой-нибудь болезни, но декламировать стыдилась. Вдобавок ко всему желтый платочек, который мог бы спасти положение, как выяснилось в последний день, пропал каким-то образом у нее из портфеля. Когда к ним после обеда зашла тетя Като похвастаться вышитым платочком, что подарила ей Марианна, Жофи только стояла и терла ногу об ногу. У мамы даже слезы брызнули из глаз, и она сказала тете Като: "Духовный мир Жофики, к сожалению, убог".

В тот вечер папа тоже пришел к Жофи, но он не говорил с ней о платке. Он рассказывал о дедушке, которого Жофи не знала. Оказывается, дедушка был мужественный, молчаливый человек и очень строгий, а когда бабушка сильно заболела, он вдруг расплакался у ее постели. Папа и его сестра, тетя Като, растерялись: так непонятно и страшно было, что дедушка плачет. Бабушка посмотрела на дедушку, она была очень удивлена и спросила: "Разве ты любил меня, Янош?"

"Многим людям нужно напоминать о том, что их любят, – говорил папа. – За горестями и заботами они сами этого не замечают". Жофика немножко поплакала тогда, а уж в этом году сшила к Восьмому марта подушечку для иголок и спрятала ее в голове Тобиаша, чтобы, чего доброго, опять не пропала. На этот раз подарок остался цел и невредим. Мама очень обрадовалась ему и тотчас же повесила подушечку в спальне, на окно.

В конце года, когда у Жофи было уже шесть посредственных отметок, папа сказал: "Теперь-то я возьмусь за нее!" Мама уже не противилась. "Когда же ты будешь с ней заниматься?" – "Никогда, – ответил папа. – Я не собираюсь с ней заниматься, а только объясню ей, что надо делать". – "Желаю удачи!" – проговорила мама с досадой. Это было единственное обещание, которого папа не сдержал. А как она хотела узнать, что нужно делать для того, чтобы все клеилось!

Интересно, знает ли дядя Балаж, что Тобиаш – это Тобиаш?

Жофи просила маму не отдавать черепа. Но мама ответила, что ждет не дождется, когда это страшилище заберут из дома. Жофи глядела на улицу и думала, что у мамы только одна любимица – коричневая тетка со змеями-волосами. А где это видано, чтобы вместо волос на голове были змеи? Вот череп есть у каждого, его можно нащупать под кожей. Она провела пальцами по лицу и потрогала макушку. "А верно, удивительное сооружение! – сказал как-то папа, ероша волосы Жофи. – Тут обитают мысли. Они хорошо упакованы, как стеклянные изделия в магазине, чтобы не разбились. Вот здесь живет зрение, слух. Мудро придумала природа, не правда ли? В таком маленьком пространстве и столько всего!"

Почему бы папе тут же сразу и не открыть секрета: что надо делать, чтобы все клеилось? Теперь-то она этого уже никогда не узнает. А ведь папа думал о ней, думал даже в последнюю минуту. Ей сказала об этом Валика, которая работала сестрой в его кабинете. Когда папе стало плохо, он только и смог проговорить: "Скажите Жофике…" Он хотел ей что-то передать. Но что? Папа не успел договорить.

В другой комнате мама разбирала книги. Жофика открыла дверь и некоторое время смотрела на нее. В своем черном платье мама казалась еще тоньше. Волосы она повязала платком, чтобы не пылились. Поймет ли мама, почему Жофи сейчас вошла к ней? Почувствует ли, что вместе все же не так тоскливо и одиноко? Ведь теперь их только двое – мама и она.

Но мама заметила лишь то, что Жофи стоит на пороге и ей даже в голову не приходит помочь матери. Только стоит и смотрит. Может быть, отец все-таки ошибся и в девочке нет никаких добрых начал? Тогда ужасно. "Если тебе не хочется помогать, то незачем стоять и смотреть, как другой работает", – заметила она, вынув из ящика очередную кипу книг. Жофика повернулась и ушла в свою комнату. Там она снова принялась смотреть в окно.

Внизу на перекрестке изменился цвет светофора, пешеходы и машины ринулись вперед, как на соревнованиях.

"Разве ты любил меня, Янош?" – спросила бабушка. И правда, откуда она могла это знать, раз дедушка никогда не говорил, что любит? Наверное, и мама ни о чем не догадывается. Жофи бросилась к ней. Она хотела сказать, что тоже будет расставлять книги. Но мамы в комнате уже не было, а книги стояли на полках шкафа. На нижней – большие, медицинские. Их осталось только несколько штук для вида, большинство забрал дядя Балаж. Вот и серый альбом, который она часто рассматривала вместе с папой. Он называется "Анатомический атлас". Ей не разрешали самой листать эту книгу, только вместе с папой. Папа сказал, что без пояснений там все некрасиво, и она ни разу сама не открывала атласа.

В комнате жарко даже под вечер. Сейчас лето, конец июля, каникулы. На экзамене она не смогла ответить на вопросы. Как раз в то время, когда Жофи стояла у доски, ей в голову пришла одна важная мысль. Дело в том, что перед экзаменом пропал ключ от класса. Дежурная Таки, то есть Ева Такач, не нашла ключа на месте. "Почему ты не поискала получше? – спросила учительница тетя Марта, когда наконец сторож дядя Секей принес ключ. Он, оказывается, висел под другим ключом – тем, что от зала, где рояль. – Так не бывает, чтобы человек не нашел того, что ищет".

Папа хотел ей что-то передать. Может быть, остались где-нибудь те слова, которых он не успел сказать? Надо хорошенько поискать.

2

Новая квартира отличалась от старой еще и тем, что в ней не было Тэри.

Жофика любила Тэри, ее крутой лоб и льняные, едва заметные брови, а больше всего ее пение. Когда она пела, Жофи подкрадывалась к двери кухни и слушала. Песни были странные-странные. Их научила Тэри петь еще бабушка где-то в задунайской деревне. Они были длинные, без мотива. В песнях Тэри рассказывала печальные истории о смертоубийствах и почти всегда о кражах. "Хорошая девушка, только нелюдимая!" – говорила мама о Тэри, а Жофика молчала, потому что Тэри, конечно, была очень даже "людимая". Только было две Тэри – одна для папы и мамы, другая для дворника, продавцов и почтальона. Та, другая Тэри, хохотала и пела без умолку. Была еще и третья Тэри, Тэри для детей, цветов, что росли на подоконниках, и животных. Эта Тэри нисколько не походила ни на кого из знакомых Жофики. Она никогда не кричала на Жофи, если даже та путалась у нее под ногами в кухне или била посуду. В такие минуты, бывало, Тэри только пробурчит: "Мыть и бить – это я понимаю, но не мыть и бить – это чудеса!" Тэри останавливала на улице совсем чужих детей, утирала им носы, стряхивала пыль с одежды, если они падали. Каждый день Тэри собирала косточки и остатки мяса и по дороге домой – а ведь она жила очень далеко – отдавала все одной собаке, которая была "вечно голодна у своих хозяев-злодеев". Цветы в комнате она всегда поливала из серебряного стаканчика Жофики и всякий раз, когда на фикусе появлялся новый росток, качая головой, говорила: "Ай да фикус-молодчина!"

Тэри по-прежнему будет приходить в тот дом, где они раньше жили, только теперь уж к Мюллерам. Мама говорит, что ей все равно, где зарабатывать. Но ей, конечно, не все равно. Жофи это хорошо знает. В последний раз, когда Тэри сидела у них на кухне, она только нажимала пальцем на весы, а песни ни одной не спела.

Здесь, в этой крошечной квартире, было бы стыдно просить Тэри о помощи, да Жофика уже и сама стала старше. На прежнем месте, конечно, они не могли обойтись без Тэри: там был кабинет, приемная, еще две большие комнаты и всякие другие помещения. Мама приходила поздно, а папа обедал дома, вместе с ней, с Жофи. Теперь они с мамой разделили всю работу между собой, по крайней мере на летнее время, пока Жофике не надо ходить в школу. Мама убирает свою комнату и ванную, а Жофи свою, потом еще кухню и полутемную комнатку, она же закупает продукты и моет посуду. Обедать летом, пока мама не пойдет в отпуск, Жофи придется одной: мама будет готовить и оставлять все в холодильнике. Распорядок дня, который мама составила для нее с первого дня школы, этим летом немного изменился. По-прежнему подъем, умывание, завтрак – но теперь к этому прибавилась еще закупка продуктов, уборка и обед. После обеда Жофи должна находиться у тети Като, чтоб не слоняться весь день одной по квартире. Жаль, что Марианна уехала и Жофи одной будет очень скучно. К пяти часам мама возвращается с работы, и Жофике к этому времени надо быть дома. Там она может отдыхать, читать – делать все, что ей захочется. Впервые в жизни она имела свой ключ от квартиры.