Текст книги "Подарок коллекционера (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Такая непослушная, плохая – стонет Александр, подходя ближе, так близко, что я почти чувствую его тепло, прикасающееся ко мне. – Мокрая и истекающая после наказания. Ты хочешь моей спермы. Плохая, такая плохая девочка…

Последние слова звучат почти как сдавленная ласка, и я слышу, как звук его поглаживающей руки запинается, останавливается и начинается снова.

– Я собираюсь кончить на всю твою гребаную задницу, плохая маленькая девчонка… – Он снова стонет, и я чувствую влажный шлепок головки его члена по моей горящей заднице, когда он дергается сильнее. – Ты хотела этого с того момента, как я нашел тебя на коленях у моего порога. Вся нарядная, в подарочной упаковке для меня. Я пытался не прикасаться, я пытался…

В его голосе слышится легкое хныканье, почти мольба, как будто он хочет, чтобы я знала, что он пытался. Как будто он пытается попросить прощения за то, что делает, но я не могу подобрать слов, чтобы ответить на что-либо из этого. Мое сердце бьется где-то в горле, я задыхаюсь, дыхание учащается, моя киска кажется набухшей и нежной, мой клитор ноет. Я так сильно хочу прикоснуться к себе, что это причиняет боль, но в глубине души я знаю, что буду наказана за это, и я не могу позволить себе пасть так низко. Я не могу дотронуться до себя ради него, пока он смотрит, дать ему абсолютное доказательство того, как ужасно я хочу его в этот момент. Я даже не совсем уверена, что хочу именно его, возможно, просто доставить себе удовольствие.

– Черт! – Он внезапно вскрикивает, хватаясь за столбик кровати в изножье, когда я чувствую, что он наклоняется вперед. – Я не могу остановиться, я не могу, мне нужно кончить, мне это нужно, я не могу…

Слова вырываются из него потоком одновременно с его спермой, ее жар разбрызгивается по моей заднице внезапным, ошеломляющим порывом. Я чувствую, как она струится по моей заднице и пояснице, слышу его стоны удовольствия, его вздохи, когда он отмечает меня ею.

– Черт, о боже, это так чертовски приятно, черт…

Я чувствую, как он размазывает головку члена по моей горящей плоти, а затем внезапно отшатывается. Я снова поворачиваюсь, несмотря на его инструкции, и вижу, как он дрожит, его руки прижаты к бокам, его наполовину твердый член все еще обнажен, когда он смотрит на меня.

– Убирайся! – Александр внезапно кричит, и я вижу, что теперь он дрожит сильнее, его глаза расширены от ужаса, когда он смотрит на меня. – Убирайся нахуй! Приведи себя в порядок…

Я вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери, моя юбка спадает вокруг меня и прилипает к моей покрытой спермой заднице, спине и бедрам. Я выбегаю в коридор и, оглянувшись один раз, вижу нечто, что на мгновение останавливает меня, прежде чем я продолжаю бежать обратно в свою комнату.

Александр стоит на коленях на ковре, наклонившись вперед, закрыв лицо руками, он дрожит всем телом. Я слышу, как он всхлипывает.

Он плачет.

13

АЛЕКСАНДР

Что я наделал? О боже, о боже, что я наделал?

Я чувствую себя так, словно очнулся от какого-то ужасного кошмара, когда стою там, перед моими глазами всплывает образ Ноэль, ее платье задралось на талии, а ее покрасневшая от моей порки попка и спина заляпаны моей спермой. Я хочу верить, что это сон, что я могу проснуться, и видение исчезнет, но я знаю, что это неправда. Я опускаю взгляд, вижу свой наполовину твердый член, торчащий из брюк, и понимаю, что натворил.

Я потерял контроль. Я не трахал ее. Я вовремя останавливал себя от этого. Но это не лучше.

Следы моей руки у нее на заднице. Она вся в моей сперме. Я изнасиловал ее, так же, как и Анастасию, только на этот раз я сделал это сам. Я причинил ей боль.

Она сама навлекла это на себя. Она пошарила в поисках ключа. Она зашла в комнату Анастасии. Она…

Я вижу, как Ноэль оборачивается, чтобы посмотреть на меня, ее лицо покраснело от шока, заплаканное. Ужас наполняет меня, отвращение и стыд за то, что я сделал, и я кричу на нее, сам того не желая.

– Убирайся! Убирайся нахуй! Приведи себя в порядок…

Она отпрыгивает от кровати, как испуганный олень, а почему бы и нет? Я помню ярость, захлестнувшую меня, когда я услышал ее в комнате Анастасии, наполнившую меня, как лихорадка, затуманившую мои мысли и рассуждения, как туман.

Я увидел ее в комнате, и все, о чем я был в состоянии думать, это о том, что Анастасия предала меня, как она позволила Лиаму прикоснуться к ней, пришедшим за ней и ушла с ним. Что-то сломалось в моем сознании, когда я увидел, как Ноэль стоит там, трогает шкатулку с драгоценностями Анастасии, смотрит на ее вещи. Бросив вызов единственной вещи, которую я запретил ей делать так же, как сделала Анастасия.

Я падаю на пол, мои колени ударяются о ковер, я сгибаюсь от переполняющей меня боли. Я закрываю лицо руками, содрогаясь и постанывая, когда начинаю рыдать, понимая, что проиграл. Я потерял рассудок и самообладание, и теперь я знаю, что никогда не смогу освободиться от тех частей себя, которые сломаны. Меня нельзя исцелить. Меня нельзя исправить. Трещины в моей душе слишком глубоки, чтобы их когда-либо можно было заполнить. Уход Анастасии от меня должен был стать достаточным доказательством этого.

Лучше бы пуля убила меня, смутно думаю я, слыша удаляющиеся по коридору шаги Ноэль. Лучше бы Лиам прицелился получше. Лучше бы Иветт не вмешивалась. Я хотел бы, чтобы тот священник не помогал. Я хотел бы умереть в том гостиничном номере, как они все хотели, и я мог бы освободиться от этого. Тьма, демоны, все, чем я хотел бы не быть.

Я хотел бы умереть вместе с Марго много лет назад.

Я думал об этом той ночью, когда баюкал ее изнасилованное и кровоточащее тело на руках в сарае, после того как мой отец избил меня и оставил рядом с ней. Рядом был нож, такой, каким разрезают тюки сена, он вскрыл бы мне запястья. Я мог истечь кровью рядом с ней. Я говорил себе, что останусь в живых, чтобы похоронить ее, что умру в ее могиле или на ней, но, когда пришло время, оказалось, что я всего лишь трус. В глубине души я всегда таким был.

Я забираюсь в кровать, горячие слезы все еще текут по моим щекам. Я сворачиваюсь калачиком на боку, боль распространяется по мне, как яд, горе и боль настолько глубоки, что я могу придумать только один способ изгнать ее.

Я уверен, что все еще чувствую запах Анастасии в постели, аромат ее кожи, духи, которые я когда-то подарил ей, чтобы она пользовалась ими. Я тянусь к подушке, на которой она спала, подтягиваю ее поближе к себе, чувствуя, как моя грудь ноет от потребности в ней.

– Я скучаю по тебе, моя маленькая куколка, – шепчу я в пух, рыдания все еще сотрясают мое тело. – Моя маленькая куколка. Tu me manque (фр. Я скучаю по тебе)…

Я вспоминаю ночь в библиотеке, когда я читал ей стихи у камина. Библиотеке, которую так любит Ноэль. Я не могу забыть тебя маленькая куколка. Но я никогда больше не увижу тебя Анастасия, ни при жизни, ни после смерти. Я так далеко от тебя, что никогда не смогу найти путь к тебе снова, и боль от этого осознания кажется невыносимой.

Каким-то образом я засыпаю, мое тело измучено горем, освобождением и болью. Сон беспокойный, мои сны бессвязные, полные образов Анастасии. Мне снится, что она пришла ко мне той ночью. Я сказал ей "нет", попросил ее остановиться, но она хотела меня. Что насчет этого? Она снова шепчет в моем сне, когда приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня. Она знала меня, она знала часть того, на что я способен, и все же она пришла ко мне. Она собственными руками сняла с себя одежду, и в моем лихорадочном сне я вспоминаю это, кремовую красоту ее кожи, миниатюрные формы ее тела. То, как она чувствовалась в моих руках, когда возвышалась надо мной, то, что она чувствовала на моем члене, когда опускалась на меня. Я причинил ей боль той ночью. Схватил ее, угрожал. И все же она выслушала мою историю. Она осталась.

В моих снах я снова внутри нее. В моих снах я слышу, как она говорит, что любит меня. По правде говоря, я не могу вспомнить, произносила ли она когда-нибудь эти слова вслух, или я только вообразил их. И все же я знаю, что она любила.

В своих снах я снова вижу ее на столе, с широко раскрытыми и испуганными глазами, умоляющую меня спасти ее от извращенного испытания, которое я ей устроил. Не превращать ее первый раз с Лиамом в изнасилование.

Вот что это было. Вот что я с ней сделал. Я надругался над ней с помощью тела другого мужчины, и в своих кошмарах я вижу это снова и снова. Я вижу, как она уходит с мужчиной, которого, как я думал, смогу заставить ее возненавидеть, и все же, слушая «яд Иветт», я потерял только Анастасию. И, по правде говоря, я не могу винить за это Иветт. Я мог бы сказать «нет». Я мог бы прийти в ужас от самой мысли о подобном. Но я не пришел.

В моих снах лицо Аны, повернутое ко мне на столе, когда Лиам входит в нее, становится лицом Ноэль. Ее красные губы раздвигаются, произнося мое имя, но она поворачивается к Лиаму и обвивает руками его шею.

– Да, – мурлычет она. – Пусть он увидит. Пусть он увидит, как ты трахаешь меня. Позволь ему увидеть, как ты заставляешь меня кончать…

Я просыпаюсь от толчка в темной комнате, лунный свет проникает сквозь занавески, в холодном поту. Мое сердце колотится в груди, мои травмы ноют, старые и новые. Такое чувство, что горе въелось в мои кости. Я надеялся, что Ноэль станет моим новым началом, моим шансом исцелиться, но все, что я сделал, это опустился еще ниже. Для меня нет надежды, тупо думаю я, когда сажусь, чувствуя, что это требует физических усилий, как будто я отягощен болью и чувством вины. Я монстр, которым они все меня и считают.

Я медленно, спотыкаясь, выхожу из комнаты и иду по коридору. Я останавливаюсь в дверях комнаты Ноэль, колеблясь, а затем вхожу внутрь.

Ее занавески раздвинуты, лунный свет проникает сквозь них рядом с кроватью. Она свернулась калачиком под одеялами, на ней другая одежда: серый топ на тонких бретельках, волосы мокрые, как будто она приняла ванну. Конечно, она это сделала, сердито думаю я, ненавидя себя. Она была вся в твоей сперме, ты, гребаное чудовище.

Теперь, когда я думаю об этом, похоти нет, только стыд. Я использовал ее, относился к ней меньше, чем к человеку, как к объекту, на который я могу излить свою ярость и свои желания. Я ненавижу себя за то, что я сделал с ней, с Анастасией, до глубины души.

– Мне жаль, – шепчу я, глядя на нее сверху вниз. – Мне так жаль, Ноэль. – Я наклоняюсь, убирая прядь темных волос с ее лица. – Я не знаю, что со мной не так. Я не знаю, почему ничто не может меня исправить. Я… – Я тяжело сглатываю, чувствуя, как знание того, что нужно сделать, проникает в мои кости. – Мне очень жаль.

Она слегка шевелится, и я наклоняюсь, нежно касаясь своими губами ее губ. Я не имею на это права, но я хочу нежно прикоснуться к ней, один раз. Почувствовать ее такой, какой она могла бы быть, если бы все было по-другому, если бы я был достоин любви, или иметь что-то похожее на нее.

Если бы я мог быть кем угодно, только не зверем.

Я выхожу из комнаты, слегка прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить Ноэль. Раньше у меня болела грудь, но теперь я ничего не чувствую, только сильное онемение. После столь долгого ощущения боли, кажется почти приятным ее отсутствие. Ничего не чувствовать ради перемен.

На кухне я не включаю свет. Я знаю, где хранится вино, и нащупываю мою любимую бутылку. Я тянусь за ней, возясь с открывалкой для вина, чувствуя, как на меня опускается тяжелый туман уверенности. Когда бутылка открыта, я бросаю пробку в раковину, стою там и пью из бутылки, глядя на луну. Я жду, когда меня снова охватит горе, трусость, страх. Я жду, думая о том, что, если я сделаю это, я больше никогда не увижу луну или никогда больше не попробую это вино. Я жду, когда почувствую сожаление, желание отступить, как в ту ночь, когда похоронил Марго, в ту ночь, когда вернулся в эту самую квартиру из Бостона.

Я ничего не чувствую.

Другие на моем месте оставили бы записку. Но кому бы я ее написал? Не Ноэль, которая была бы благодарна за то, что освободилась от меня. Во всем мире Анастасия была бы единственной, кто, возможно, захотел бы прочитать подобную вещь, и как бы она ее получила? Даже тогда я искренне не верю, что она захотела бы этого. Она двинулась дальше. Ее мир изменился. Я думаю о ней и Лиаме в их квартире, о том, как она растит ребенка, который мог бы быть моим, и мои глаза наполняются слезами.

Мой ребенок. Этому ребенку, если он действительно мой, лучше жить в мире, в котором я не обитаю, думаю я, делая еще один большой глоток вина, потом еще. Насыщенный вкус растекается по моему языку, и я закрываю глаза, наслаждаясь им в последний раз. Для всех будет лучше, если я уйду. Для Ноэль, конечно. Для Анастасии, безусловно. Возможно, и для моего ребенка, если ему когда-нибудь взбредет в голову попытаться найти меня, хотя я уверен, что Лиам и Ана сохранят это в секрете до гробовой доски, если смогут.

Увижу ли я тебя, Марго? Я закрываю глаза, представляя ее темные волосы, сверкающие глаза и веснушчатые щеки. Я помню свою руку на ее животе, когда она рассказала мне о беременности, свет на ее лице и планы, которые мы строили. Потеряна еще одна любовь и еще один ребенок. Для меня нет будущего за пределами этого, за пределами боли, за пределами потери. И все, что я делаю, это причиняю боль другим.

Пришло время и мне присоединиться к ним.

Я пью вино, глоток за глотком, прекрасное французское вино течет по моему языку и в горло, пока оно не заканчивается. Я смотрю в окно, и разбиваю бутылку в раковине, тянусь за самым большим осколком, и только тогда возвращаются боль и горе, за которыми следует едкий страх.

Когда-то я любил этот мир. Я всегда боялся покинуть его, боялся наступившей темноты. Я не верю ни во что за пределами этого мира и никогда не верил. Даже Максимилиан Агости, непоколебимый в своих убеждениях, не смог убедить меня в обратном.

– Любовь с тобой, бегущая вода, страсть как насилие… – шепчу я, прижимая бокал к левому запястью, острие впивается в кожу, когда я протыкаю плоть, мой взгляд прикован к луне, на моих губах стихи, которые я так давно читал Анастасии.

Вся любовь проходит, как вода у моря

Вся любовь проходит

Какой медленной кажется мне жизнь

Насколько жестокой может быть надежда на любовь…

Я закрываю глаза, когда стекло вскрывает мою плоть, оттягивая ее вниз по предплечью, горячая кровь набухает и выплескивается наружу. Я слышу голос Анастасии в своей голове, стоящей в ногах кровати в гостиничном номере, которая повторяет мне в ответ. Я вижу, как ее голубые глаза наполняются слезами, когда она прощается со мной на нашем языке, на том, который у нас был общим, и воспоминание о той ночи висит между нами.

Завтра на рассвете

В час, когда сельская местность белеет

Я уйду…

– Марго. – Шепчу я ее имя, когда беру стакан дрожащей левой рукой, на этот раз прижимая его к правому запястью. – Vois-tu, je sais que tu m’attends.J’irai par la forêt, j’irai par la montagne.Je ne puis demeurer loin de toi plus longtemps…(Видишь ли, я знаю, что ты ждешь меня. Я пойду лесом, я пойду горами. Я не могу больше оставаться вдали от тебя…)

Мой голос прерывается, когда стекло вдавливается в мою плоть, разрезая ее, рассекая. Моя любовь. Моя Марго. Стихотворение, которое я прочитал Анастасии когда-то давно, было любимым стихотворением Марго. Я подарил его второй женщине, которую любил, и все же…

Этого никогда не было достаточно.

Видишь ли, я знаю, что ты ждешь меня.

Я пойду через лес и через горы.

Я больше не могу оставаться вдали от тебя.

– Je ne puis demeurer loin de toi plus longtemps. – Я не могу. Моя рука слабо разжимается, стакан падает на пол, а из предплечий течет кровь. Я медленно опускаюсь, чтобы следовать за ним. – Я больше не могу оставаться вдали от тебя. Простите меня, – шепчу я. – Брианна, Анна, Лизель – я шепчу их имена, одно за другим, сломленные девушки, которых я пытался спасти и не смог. – Анастасия, Ноэль простите меня.

Я закрываю глаза, слезы текут по моему лицу, а горячая кровь стекает по рукам. Я знаю, что нет прощения, ничего не придет после того, как последняя кровь покинет мое тело, и все же я ловлю себя на том, что надеюсь, даже сейчас.

– Если я найду тебя, Марго, захочешь ли ты меня? После всего, что я сделал, ты все еще сможешь любить меня?

Мои слова едва слышны, силы покидают мое тело. Тьма плывет перед моим лицом, и я знаю, что это оно. Это конец, и на этот раз я не боюсь, а приветствую его. Я не заслуживаю смерти, и все же она все равно настигла меня.

Наконец-то я могу быть свободен.

14

НОЭЛЬ

Странный шум, доносящийся откуда-то из глубины дома, будит меня, и я резко сажусь. Мне приснился самый странный сон. Должно быть, это был сон, я не могу представить, чтобы Александр действительно убирал волосы с моего лица или целовал меня с такой нежностью. Но почему мне приснился такой сон после странной жестокости того, что он сделал со мной ранее, выше моего понимания. У меня пересохло во рту, и я протираю глаза, чувствуя усталость. В лучшем случае мой сон был прерывистым, и мне его было совсем не достаточно. Наверняка Александр уже в постели, устало думаю я. Пойду попью воды, а потом снова лягу спать. Завтра будет…

Что будет? Думаю я, соскальзывая с кровати. Лучше? По-другому? Честно говоря, я знаю, что ничего из этого не будет. Это не будет лучше или отличаться, больше похоже на то же самое. Только теперь он переступил черту. Он прикасался ко мне, как в наказание, так и сексуально, и я знаю, что это начало чего-то. Со временем он перейдет другие границы.

Я больше не верю, что могла бы уйти из этого дома, не отдав Александру Сартру свою девственность, или ее у меня отнимут. Я не уверена, что вообще покину этот дом. У меня нет реальных ответов о девушках, о которых я нашла сведения, только намеки на то, что здесь была балерина, таинственная Анастасия. Только это и яростная реакция Александра на проникновение в комнату.

Это проблема завтрашнего дня, говорю я себе, идя по коридору. Я прекрасно понимаю, что на мне нет ничего, кроме пижамных штанов с низкой посадкой на бедрах и тонкой майки без лифчика. Тем не менее, я уверена, что Александр сейчас должен быть в постели, и, судя по тому, что я увидела его на полу, он, скорее всего, все равно не прикоснется ко мне еще некоторое время. Я не знаю, что делать с такой реакцией, только то, что это еще больше сбило меня с толку относительно его психического состояния.

Я снова тру глаза, когда подхожу к кухонной двери, чувствуя, что все еще наполовину сплю, и замираю на месте, увидев сцену перед собой.

На мгновение я не совсем уверена, что я все еще не в постели и мне не снится кошмар. Александр лежит на полу перед раковиной, спиной к ней, рядом с ним на полу огромный осколок стекла. Его руки раскинуты по обе стороны от него, и в тусклом лунном свете я вижу, как вокруг него растекается черная лужа, из запястий на кафельный пол сочится кровь.

О, мой гребаный бог!

Я неподвижна, совершенно не уверена в том, что делать. Затем каким-то образом я чувствую, что меня толкает вперед, как будто что-то вне меня. Мне кажется, Александр умирает, и какой-то инстинкт подталкивает меня подойти к нему, присесть на корточки. Нет никаких сомнений в том, что произошло, что он перерезал себе вены и истекает кровью у меня на глазах, и я колеблюсь. Что мне делать?

Я могла бы попытаться позвать на помощь, хотя я не уверена, как это сделать здесь. Но если я это сделаю, я не совсем уверена, что меня за это не обвинят. У меня нет удостоверения личности, нет способа доказать, кто я такая. Меня могут обвинить в причинении ему вреда. Тогда я не смогу вернуться к Джорджи.

Я не уверена, что на это вообще есть время. Кровотечение выглядит значительным, и я понятия не имею, как долго он здесь. Паника захлестывает меня, когда я вскакиваю на ноги, хватаясь за кухонные полотенца, салфетки и все, что могу найти на прилавках. Я снова опускаюсь на колени и туго обматываю ими его запястья, пытаясь остановить кровотечение.

Следующие минуты кажутся мне происходящими во сне, вне меня. Я туго перевязываю ему запястья и предплечья, оставляя его там на мгновение, а сама сбегаю в ванную на первом этаже в поисках аптечки первой помощи. С одной в руке мне удается получше перевязать его предплечья, туго перевязывая их, чтобы еще больше замедлить кровообращение. Я меняю полотенца, обернутые вокруг его рук, один раз, а затем, когда кажется, что кровь замедляется, то ли от моих усилий, то ли потому, что он умирает, я не могу быть уверена, я начинаю пытаться сдвинуть его с места.

Я знаю, что это глупо. Я знаю, что могла бы причинить ему больше боли, но я не знаю, что еще я могу сделать. Я не могу оставить его здесь истекать кровью, с головокружением думаю я и почти смеюсь над собой, потому что чувствую себя наполовину сумасшедшей. Никто не знает, что я здесь. Я могла бы убежать. Я могла бы оставить его здесь и попытаться вернуться домой. Но даже когда я говорю это, я знаю, что это невозможно. У меня нет денег, нет паспорта и нет возможности выбраться из Франции. Кайто знает, что я здесь. Если Александр умрет, он может узнать и обвинить меня. Он может подумать, что я сделала это, чтобы попытаться сбежать. Если я вернусь домой, а он попытается выследить меня, это подвергнет Джорджи опасности. Я не знаю, что происходит между Александром и Кайто, кто такой Кайто на самом деле и почему Кайто подарил ему что-то вроде меня. Я ничего из этого не понимаю, но я знаю, что я по уши увязла, и что если я побегу, я не уверена, что смогу вернуться домой. Я ни в чем не уверена.

Я не уверена, что смогу оставить человека здесь умирать, что бы он со мной ни сделал.

Я понятия не имею, что я делаю, когда пытаюсь спасти Александра. Каким-то образом мне удается уложить его в кровать на спину, и я снимаю с него свитер, стараясь не слишком пристально смотреть на его мускулистую, поросшую темными волосами грудь. Я стараюсь не думать о том, что было раньше, о лихорадочном жаре позади меня, когда он гладил себя, а я склонилась над кроватью, и, честно говоря, все это кажется таким далеким сейчас. На самом деле не похоже, что это произошло только сегодня.

Я не знаю, помогаю я или причиняю боль, когда роюсь в аптечке первой помощи, промываю раны Александра, вытираю кровь, наматываю слой за слоем марлю вокруг ран и заклеиваю их скотчем. Пока я это делаю, я замечаю кое-что еще, зажившую и покрытую шрамами рану на одном плече и на другом, еще одну рану, все еще наполовину зажившую и зеленоватую по краям. Это выглядит так, как я себе представляю пулевое ранение, и я вспоминаю зажившие, покрытые шрамами раны на его коленях, которые я видела, и которые очень похожи на ту, что была на другом его плече.

– Что с тобой случилось? – Шепчу я, обрабатывая раны на его руках. – Что могло случиться?

Даже после всего, что он сделал, мое сердце болит при мысли, что он, возможно, пытался покончить с собой. Я не могу представить глубину горя и боли, которые могли бы подтолкнуть кого-то к такому поступку, перечеркнуть все другие возможности. Даже во время болезни моего отца я никогда не видела ничего более жестокого, чем та сцена на кухне, на полу, залитом кровью. Я смотрю вниз на Александра, на его бледное восковое лицо, и не вижу ничего от человека, который пытался причинить мне боль сегодня вечером. Я снова чувствую ту волну жалости, желание как-то помочь ему. Все, что я вижу в нем сейчас, это человека, которому причинили такую сильную боль, что он не может удержаться от того, чтобы выместить ее на других, человека, который чувствовал, что единственный способ остановиться, это полностью удалиться с этого мира.

После того, как я перевязала его как можно лучше, я убираю остатки аптечки первой помощи, откладывая ее в сторону на случай, если она мне понадобится снова или когда потребуется сменить повязки, если он протянет так долго. Я не решаюсь оставить его, не уверена, что он переживет эту ночь. Мне кажется неправильным позволить ему умереть в одиночестве, если это неизбежный конец всего этого.

Он пытался сделать именно это, шепчет тихий настойчивый голос в моей голове. Может быть, тебе стоит позволить ему.

Я отталкиваю это, вместо этого переходя на другую сторону кровати. Я откидываюсь на подушки рядом с ним, глядя на его красивое, неподвижное лицо в лунном свете. Прядь его темных волос упала ему на лицо, и я протягиваю руку, осторожно отводя их в сторону так, как мне снилось, что он делал со мной раньше, если это вообще был сон. Мне приходит в голову, что он, возможно, зашел в мою комнату, прежде чем пойти на кухню попрощаться, пока я спала, и у меня болит в груди от этой мысли.

Я знаю, что он, должно быть, сожалеет о том, что сделал. Одного вида его, скорчившегося на полу и рыдающего, было достаточно, чтобы сказать мне это. Я не знаю, достаточно ли этого для меня, достаточно ли этого, чтобы простить все, через что я прошла с тех пор, как приехала сюда. Он явно потерял что-то или кого-то на этом пути, что сломило его, но и я тоже. Я многое потеряла и понятия не имею, как мне это вернуть.

Когда я вглядываюсь в бинты на его руках в тусклом свете, не кажется, что раны кровоточат. Я немного расслабляюсь, наблюдая за его бледным лицом и грудью в поисках признаков дыхания. Пока что он жив, и я чувствую, как на меня накатывает волна усталости, напоминающая о том, что меня разбудили посреди ночи, после того как я почти не спала.

Если быть честной с самой собой, я немного боюсь засыпать. Мысль о том, чтобы проснуться рядом с мертвецом, пугает меня больше, чем немного, и я все еще не уверена, что Александр доживет до рассвета. Я никогда раньше не видела мертвого тела, мой отец скончался, и домашняя медсестра договорилась о том, чтобы его тело перевезли до того, как я вернусь домой с работы в тот день, и мысль о том, чтобы проснуться рядом с таким человеком, кажется еще более ужасающей. Но я не хочу с ним расставаться.

Я медленно растягиваюсь на кровати рядом с ним, не прикасаясь, но достаточно близко, чтобы чувствовать его тепло. Я кладу голову на подушки, лицом к нему, и, прежде чем успеваю остановить себя, протягиваю руку, чтобы осторожно переплести кончики своих пальцев с его.

– Не умирай, – шепчу я, касаясь только кончиками пальцев его руки, ближайшей ко мне. – Тебе не позволено умирать вот так. Не тогда, когда я даже не знаю, как мне добраться домой.

Последнее предложение звучит немного эгоистично, но это то, что я чувствую. Он не освобождает меня, делая это, если это то, что он думал, просто оставляет меня в тюрьме другого типа, из которой нет легкого выхода. Если он хочет отпустить меня, он должен это сделать, и дать мне средства, с помощью которых я смогу вернуться домой.

Его рука все еще достаточно теплая, чтобы дать мне понять, что в нем еще осталась жизнь, и я закрываю глаза. Я никогда раньше не спала в постели с мужчиной, и мне кажется странным, что это происходит впервые, рядом с тем, кто находится в шаге от смерти. Все это, каждое мгновение, проведенное в его доме, было похоже на странный лихорадочный сон. И теперь я твердо чувствую, что так или иначе, это подходит к концу.

Когда я засыпаю, как ни странно, мне ничего не снится. И когда я, наконец, просыпаюсь, в окна льется солнечный свет, а Александр все еще лежит рядом со мной. С затуманенными глазами я наклоняюсь к нему, пытаясь увидеть, дышит ли он еще. Трудно сказать, и я протягиваю руку, прижимая пальцы к его горлу, чтобы попытаться нащупать пульс.

Там что-то есть. Это слабое, но я чувствую проблеск жизни, его сердцебиение продолжается, несмотря ни на что. И когда моя рука прижимается к его прохладной коже, его глаза внезапно распахиваются, затуманенные и голубые в утреннем свете.

– Ноэль?