Текст книги "Украденная невеста (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Ты в порядке? – Внезапно спрашивает Виктор, его голос звучит низким рокотом рядом с моим ухом, и я тяжело сглатываю, мое сердце подпрыгивает в груди от внезапной смены его тона.

– Я в порядке, – отвечаю я, мой голос немного дрожит. – Я просто…

– Ты можешь это сделать, Катерина. Ты сильнее, чем думаешь.

Я замираю при этих словах. Из всего, что я ожидала от него услышать, это было не это. Он в одно мгновение перестал подталкивать меня к тому, чтобы я снова чувствовала заботу, а стал поддерживать. Как будто он действительно делал это, чтобы помочь мне, а не из-за какого-то странного порыва власти.

– Хорошо, – шепчу я. Еще одна дрожь пробегает по мне, когда его рука покидает мою, касаясь моей руки. Он не отодвигается от моего тела, его тепло все еще так близко ко мне, что это отвлекает, и часть меня надеется, что он не осознает, как он влияет на меня, как сильно я хочу его. И есть другая, меньшая часть меня, которая хочет, чтобы он знал. Которая хочет, чтобы он заставил меня снова почувствовать себя красивой, желанной, как это делал он, даже когда я говорила себе, что не хочу этого.

Возможно, он больше не хочет меня такой. Не такой, какой я выгляжу сейчас, не после всего этого. Но то, как он все еще стоит так близко ко мне, то, как его тело касается моего, говорит мне о чем-то другом. От этого моя кожа становится красной и горячей, и мне еще труднее сосредоточиться на пистолете в моей руке, на том, что я должна с ним делать дальше.

– Держи его ровно, – инструктирует Виктор, как будто моя рука дрожит по собственной воле. – Сосредоточься на цели. Ты будешь вдыхать, а затем выдыхать при выстреле, нажимая на спусковой крючок. Расставь ноги на ширину плеч… правильно. – По какой-то причине одобрение в его голосе заставляет меня чувствовать тепло, небольшой прилив счастья на мгновение сменяет мое беспокойство, и когда он отступает от меня на шаг, чтобы дать мне пространство для съемки, я мгновенно скучаю по ощущению его такой близости ко мне, по его прочности.

Мой пульс снова учащается, когда я смотрю на одну из бутылок, подставленную в ожидании, когда я сделаю выстрел. Думаю, я могу это сделать, даже если на самом деле не хочу.

Вдыхаю. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как мой палец сжимается вокруг спускового крючка. Мне просто нужно нажать вниз, немного сжать, и прогремит выстрел. Это не такая уж большая вещь. Просто стрелять в бутылку. Не в человека. Не в реального человека. Просто пуля и немного стекла.

Выдыхаю. Я не думаю об этом слишком усердно. Я нажимаю вниз, сжимая, и спусковой крючок спускается легче, чем я ожидала. Может быть даже, слишком просто.

Удар поражает меня, несмотря на предупреждение Виктора. К счастью, я хорошо подготовилась, но от толчка все равно качаюсь на пятках, пистолет в моих руках оказывается в опасной близости от моего носа. Я останавливаю его, прежде чем меня может ударить по лицу, и мне требуется мгновение, чтобы сосредоточиться и действительно посмотреть на бутылку, в которую я только что выстрелила.

Верхняя часть разбита. Это не совсем удачное попадание, но это уже что-то, особенно для первого кадра.

– Ты попала в точку, – говорит Виктор, и в его голосе слышится что-то похожее на нотку гордости. – С практикой ты могла бы стать хорошим стрелком.

– Спасибо. – Ответ приходит автоматически, хотя я и не знаю, что я на самом деле чувствую по этому поводу. Мне нравится быть хорошей во всем, и гордость в его голосе согревает что-то внутри меня, но в то же время это не то, в чем я когда-либо хотела быть хорошей.

– Мы попробуем еще раз, – говорит Виктор, и я прерывисто вздыхаю, чувствуя, как дрожит моя рука, сжимающая пистолет.

– Мне нужна секунда, – быстро говорю я ему. – Мне нужно перевести дыхание. – Он ничего не говорит, когда я поворачиваюсь к нему лицом, и я внезапно понимаю, что он все еще очень близко, между нами меньше ладони. Это никак не замедляет биение моего сердца и мне не легче отдышаться, во всяком случае, я чувствую, как мой пульс подскакивает к горлу, а грудь сжимается, когда я смотрю на него.

Голубые глаза Виктора сверкают под холодным солнцем, на лице прорезались жесткие морщины, но я вижу проблеск чего-то, просвечивающего в этих глазах, чего-то более мягкого. Может быть, гордости. Желание, возможно, каким бы невозможным это ни казалось. Я не знаю, как он мог хотеть меня, но его взгляд непоколебимо прикован к моему. Мой пульс скачет в груди, когда все остальные мысли улетучиваются из головы, кроме того, как он близко, какой он красивый, адреналин от выстрела превращается во что-то другое. Поцелуй меня, думаю я из ниоткуда, мой взгляд скользит вниз к его рту. Я знаю, как хорошо он ощущается на моем, и в других местах, и мне вдруг захотелось, чтобы он поцеловал меня больше, чем что-либо еще в мире.

И я, блядь, не знаю почему.

Неужели из-за пребывания здесь, у черта на куличках, где мир за пределами нас настолько затуманен после всего случившегося, что трудно вспомнить, что он вообще существует? Неужели то, что он сделал для меня за последние дни, то, как он заботился обо мне, так отличается от человека, которого, как я думала, я знаю? Он так давил на меня сегодня, как будто его действительно волнует, смогу ли я это пережить. Он как будто хочет, чтобы я была сильной. Это противоречит всем моим параноидальным мыслям, но если это правда, это означает, что он хочет большего, чем то, что у нас было раньше.

Это означает, что он хочет партнера. Настоящий, равный брак.

Я не знаю, как это возможно для нас. Но прямо сейчас мне все равно. Меня волнует только то, что он стоит рядом со мной и что прошло так много времени с тех пор, как он целовал меня, и я чувствую, как будто моя кровь горячо стучит по венам.

– Виктор. – Шепчу я его имя, сама того не желая, мой язык облизывает сухие губы, и я вижу, как взгляд Виктора немедленно опускается на мой рот. Такое ощущение, что мы перенеслись в нашу спальню, когда я пришла домой, когда он поставил меня на колени, когда он заставил меня хотеть того, о чем я и не подозревала, что могу. Когда я позволила себе забыть, чего хотела, и просто почувствовала, когда я позволила ему доставить мне удовольствие самыми постыдными способами, на которые он только был способен.

Я не должна хотеть его. Но я хочу так, как никогда не хотела ни одного другого мужчину.

Франко не мог мной командовать. Он даже не был мне ровней. Он был капризным ребенком, мужчиной, который хотел, чтобы ему дали власть, потому что у него не было ничего своего. Он не знал, что делать с такой женщиной, как я, которая родилась с местом в мире и властью, которую можно было раздавать. Но у Виктора есть все это. Виктор может делать со мной такие вещи, которые я никогда не представляла даже.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Я хочу.

– Катерина. – Голос Виктора хриплый шепот на холоде, и я знаю, что на нас со всех сторон смотрят его люди, возможно, даже Левин, но мне все равно. Трепет пробегает по мне при звуке моего имени на его губах, от моей груди и дальше по всему телу, по каждому нерву и вене, пока я не чувствую, что пульсирую от этого, от желания и нужды, и я вижу тот же самый темный жар в его глазах.

Он хочет меня. Я не знаю, как и почему, но он хочет.

Я хочу попросить его поцеловать меня, хочу умолять, но не буду этого делать. Я не буду… я не буду просить, как бы сильно мне этого ни хотелось. Я краснею, несмотря на холод, мое сердце колотится так громко, что я думаю, он должен это слышать, и я знаю, что он видит это в моих глазах. Я чувствую смущение от того, насколько неприкрытым должно быть желание, нахлынувшее так, как это было в моем сне прошлой ночью. И все же, внезапно у меня все болит, мое тело пульсирует от второго удара сердца и потребности.

Что он со мной делает? Я не должна…

– Катерина – Виктор снова произносит мое имя, как будто собирается сказать мне, что мы не можем, или вернуться к уроку. Затем он стонет, его глаза темнеют, когда он протягивает руку, его пальцы хватают меня за подбородок, когда он притягивает мой рот к своему. – Блядь. – Рычит он, а затем, прежде чем я успеваю вздохнуть или подумать, его рот обрушивается на мой, твердый и грубый, и это все, что мне было нужно.

Я не думала, что когда-нибудь снова смогу получать удовольствие от грубости, но, возможно, это то, что мне нужно. Все, что я знаю, это то, что это чертовски приятно, яростно и жестко, когда его губы прижимаются к моим, его язык скользит по шву, толкается внутрь, требуя входа в мой рот, и я даю это ему. Я никогда не была сторонником публичного проявления чувств. Я чувствую, как выгибаюсь навстречу ему, забывая, что здесь есть другие, чтобы видеть, как я погружаюсь в него, нуждаясь в горячем натиске его рта, когда он наклоняется к моему и начинает пожирать меня так, как я не знала до этого момента, что отчаянно желаю.

Я хочу прикосновений, которое доставляют удовольствие, прикосновения, которых я действительно желаю. Я хочу забыть всю боль, весь страх. Боль все еще ощущается, каждая рана в моем теле кричит после упражнений и напряжения, а теперь еще и грубость Виктора, притягивающего меня к себе, но я едва чувствую это. Все, о чем я могу думать, это ощущение того, как мой рот открывается для него, жар его языка, его вкус, и я чувствую страстное желание в его поцелуе. Та же потребность отразилась в том, как он прикасается ко мне.

В этом нет никакого гребаного смысла, но я чувствую подавляемое желание, ночи, когда он хотел меня, его ладони обхватывают мое лицо, когда он прижимает мои губы к своим, а затем пробегают по моим рукам, вниз к талии и бедрам, притягивая меня к себе, когда он снова громко стонет, как будто ему все равно, кто может увидеть или услышать. Звук танцует на моей коже, обжигая каждый нерв, и я стону, настолько разгоряченная жаром, что, насколько я знаю, это могло бы быть русское лето, а не пронизывающий весенний холод. Я чувствую, как будто сгораю изнутри, и я чувствую, какой он твердый, его толстый выступ прижимается к внутренней стороне моего бедра. Это напоминает мне о каждой ночи, которую мы провели вместе, обо всем, что он когда-либо делал со мной, и внезапно я хочу все это повторить.

Я хочу все это.

– О боже, – стонет Виктор, его язык снова проникает в мой рот, и я внезапно представляю, как он валит меня на твердую холодную землю, стаскивает с меня спортивные штаны, входит в меня так, что я чувствую всю эту твердую, горячую толщу, наполняющую меня. Это сводит меня с ума, я никогда не представляла, что меня трахают на глазах у кого-то еще. Я всегда была немного застенчивой, даже правильной, не из тех женщин, которые дико целуются с кем-либо на публике, даже со своим мужем.

Но прямо сейчас я не уверена, что остановила бы его, если бы он попытался.

Он не может иметь этого в виду, в отчаянии думаю я, даже когда он все еще целует меня. Это какой-то трюк, ловушка. Как он может хотеть меня такой? Я чувствую почти отчаяние, то, как он прикасается ко мне и целует меня, как одержимый, как будто он боится потерять меня и никогда не хочет прекращать прикасаться ко мне снова.

Но это не тот Виктор, за которого я вышла замуж.

Мой муж хладнокровен, жесток только при необходимости, мужчина, который внушает страх и повиновение. У него нет навязчивых идей, он не теряет контроль. Это не он.

Я отступаю, задыхаясь, отшатываясь назад, все еще сжимая пистолет в руке. На одно дикое мгновение в моей голове вспыхивает образ того, как я поднимаю его и направляю на своего мужа, как я нажимаю на спусковой крючок и стреляю, как раскроется его череп, как пуля положит всему этому конец. Моему браку, моим мучениям и, вероятно, моей жизнь тоже. Если он тот, кто заставил меня пройти через все это, то он этого заслуживает. Но я не уверена, что это правда.

Я даже не знаю, имел ли он какое-либо отношение к смерти своей первой жены. Я ничего не знаю наверняка об этом человеке, которому я пообещала всю оставшуюся жизнь.

– Катерина, – Виктор произносит мое имя, его лицо внезапно становится очень спокойным, и я задаюсь вопросом, может ли он читать мои мысли, знает ли он, о чем я думаю. Моя рука сжимает пистолет так, что костяшки пальцев побелели. Я могла бы это сделать. Я просто не знаю, правильно ли это было бы.

Я не знаю. Я не знаю. Это все, о чем я сейчас думаю.

Левин прочищает горло позади меня, заставляя меня подпрыгнуть, и мои пальцы разжимаются, пистолет падает на землю. Я делаю несколько быстрых шагов назад, мое сердце бешено колотится, и Виктор плавно выходит вперед, поднимает его с земли и смотрит на своего человека по правую руку.

– Все готово? – Спрашивает он, и Левин кивает, пока я смущенно перевожу взгляд с одного мужчины на другого.

– О чем он говорит? – Спрашиваю я. Мой голос все еще немного дрожит, и я делаю глубокий вдох, пытаясь это остановить.

Виктор улыбается мне, его глаза холодны и темны.

– Катерина, любовь моя, у меня для тебя сюрприз.

КАТЕРИНА

– Катерина, любовь моя, у меня для тебя сюрприз.

Кажется, что мир на мгновение останавливается.

Сюрприз?

– Что… – Слово срывается с моих губ прежде, чем я могу его остановить, и я в замешательстве смотрю на Виктора. Я не знаю, бояться мне или нет, и ни на одном из их лиц нет ни намека на то, что это могло бы быть. Лицо Левина холодное и нечитаемое, а рот Виктора скривлен в жестокой ухмылке, которая мне ни о чем не говорит.

Мое сердце пропускает удар в груди, и я чувствую, как сжимается мое горло, мое дыхание становится резким и учащенным, как будто я на грани приступа паники. В моей голове проносится дюжина ужасных сценариев, и я настолько сосредоточена на возможности того, что любой из них окажется правдой, что мне требуется секунда, чтобы осознать, что происходит на самом деле.

В нескольких ярдах от нас дверь большого сарая открылась, и солдаты Виктора вытаскивают двух мужчин. Они так сильно избиты и замучены, что я сначала их даже не узнала. Глаза того, что побольше, заплыли, нос сломан, губы припухли, а у того, что поменьше, один глаз полностью закрыт, другой налит кровью, и челюсть явно сломана. Они издают тихие скулящие звуки, когда их тащат туда, где стоим все мы. Когда они подходят ближе, по их внешнему виду и зловонию становится ясно, что они ходили под себя много раз.

Моя первая реакция – жалость, мои внутренности скручивает от ужаса, что мой муж приказал сделать это с другими людьми, живыми человеческими существами. А затем солдаты бросают их на землю, почти у моих ног. Мужчина поменьше поднимает голову ровно настолько, чтобы сплюнуть, несмотря на сломанную челюсть, искаженное слово, которое звучит очень похоже на "сука", срываясь с его разорванных губ.

Тогда я узнаю их обоих. Я знаю, кто они. И каждая капля жалости улетучивается, сменяясь волной горячего гнева и горькой обиды, которая угрожает захлестнуть меня и вызывает почти головокружение. Я покачиваюсь на ногах, и внезапно Виктор оказывается у моего локтя, поддерживая меня.

– Тебе нравится твой подарок, принцесса? – Спрашивает он, ухмылка на его лице превращается в улыбку.

– Мой подарок? – Я задыхаюсь, глядя на двух мужчин, стоящих передо мной на коленях, как будто я какая-то принцесса или королева.

Может быть, я и есть. Принцесса своего отца, королева Виктора. Это то, кем я всегда должна была быть, кем меня воспитывали. Принцесса мафии, а теперь жена лидера Братвы. Мне хотелось верить, что мои родители были бы в ужасе, узнав, что меня отдали русским, и, возможно, моя мать была бы в большем ужасе, но мой отец променял бы меня на достижение своих целей даже быстрее, чем Лука, и я знаю, что это правда.

У солдат за их спинами наставлено оружие, так что у них нет шансов сбежать, даже если бы они могли, и им нет смысла даже пытаться. Далеко они не уйдут. Не в том состоянии, в котором они находятся.

– Я не могу поверить, что ты не убил их, – шепчу я. Виктору, должно быть, потребовалось большое самообладание, чтобы не закончить это, если на самом деле он не имел никакого отношения к моему похищению.

А может быть, и нет. Может быть, он не заботился о том, чтобы сделать больше для меня. Возможно, мысли о том, что они причинили боль его жене, было недостаточно, чтобы вызвать гнев, способный вызвать ярость убийцы.

Или, может быть…

– Я сохранил их живыми в подарок тебе, – говорит Виктор, прерывая мои мысли. Я слышу удовольствие в его голосе, почти предвкушение, как у хищника, предвкушающего свою следующую трапезу.

– Для меня? – Я задыхаюсь, все еще не совсем понимая. – Зачем они мне нужны живыми?

– Я не думаю, что они тебе нужны живыми, – говорит он, и ухмылка возвращается. – Я думаю, ты хочешь, чтобы они, блядь, сдохли. И именно поэтому они сейчас стоят перед тобой на коленях.

– О, – шепчу я, поворачивая голову, чтобы снова посмотреть на двух мужчин, когда части пазла начинают вставать на свои места. Теперь я начинаю понимать. – Ты хотел, чтобы я увидела, как они умирают.

– Нет. – Виктор качает головой. – Я хочу, чтобы у тебя была возможность убить одного из них.

Я смотрю на него, на моем лице написано потрясение.

– Что? – Мне удается выдавить из себя, глядя на пистолет, все еще зажатый в его руке, а затем снова на него. – Я никогда…

– О, я знаю, – спокойно говорит Виктор. Он смотрит на двух мужчин с отвращением. – Видишь ли, несмотря на все наши усилия, мы не смогли получить четкую картину того, кто на самом деле несет ответственность за причиненный тебе ущерб. Они оба ответственны, конечно, но между этими двумя был спор о том, как они действительно хотели поразвлечься с тобой в том домике.

От одного этого меня пробирает дрожь, которую, я знаю, Виктор не может не видеть, моя грудь и горло сжимаются при воспоминании. Это все еще кажется слишком свежим, слишком явным, и я снова чувствую этот горячий прилив гнева. Эти двое мужчин отняли у меня так много, причинили мне такую сильную боль, и я знаю, что должна чувствовать, что того, что Виктор уже сделал с ними, достаточно. Но я этого не чувствую. Если быть честной с самой собой, я не чувствую, что это даже близко.

– Кого бы ты не нарекла самым ответственным за причиненный тебе ущерб, – продолжает Виктор холодным и жестким голосом, – это мой подарок тебе, чтобы ты отомстила.

– А другой? – Я задыхаюсь, мое сердце колотится в груди.

– Он для меня, чтобы убить, чтобы я мог забрать свое.

Меня захлестывает волна чистого адреналина, и любая мысль о том, что все это могло быть каким-то тщательно продуманным сюжетом, разработанным им, ускользает из моего разума, пусть и только временно. Я знаю, что я должна колебаться, сопротивляться, сказать ему, что я этого не хочу. Что я должна съеживаться от мысли отнять жизнь у другого человека.

Но это не люди. Они не мужчины.

Они животные, и все, о чем я могу думать, это о каждом мужчине, который причинил мне боль, который использовал меня, который сделал меня пешкой. Все эмоции и боль возвращаются, наполняя меня, истекая кровью по моим венам, когда я смотрю вниз на Андрея и Степана.

Я не могу изменить то, как мой отец контролировал всю мою жизнь, превращая меня в не более чем инструмент для своих собственных нужд, всегда разменную монету и никогда просто в свою дочь. Я не могу отменить те моменты, когда кулак Франко касался моего лица или других частей моего тела, ощущение его пальцев, впивающихся в мою плоть, или жестокие слова, которые он выплевывал в мой адрес. Я не могу отменить то, что он сделал со мной, Анной и, возможно, другими женщинами тоже. Я даже не могу изменить тот факт, что Лука, тоже единственный человек, которому я доверяла и все еще доверяю, по большей части, пошел против своей лучшей стороны и продал меня холодному и жестокому человеку, который зарабатывает на жизнь торговлей другими людьми.

Мужчине, которого я не могу не желать, вопреки моей лучшей натуре.

Я ничего не могу изменить. Я не могу вернуться во времени до того, как Андрей и Степан пытали меня в той ужасной хижине. Шрамы от этого останутся со мной навсегда. Но у меня может быть это. Я могу вернуть себе эту власть. Я могу заставить их заплатить за то, что они сделали, и каким-то образом это похоже на то, что все остальные тоже платят. Такое ощущение, что каждая ужасная вещь, каждая боль, каждая эмоциональная и физическая рана сводятся к этой единственной возможности.

Это месть всем.

Глядя на них двоих, я больше не чувствую себя принцессой или королевой. Я чувствую себя мстительной богиней, и держать их жизни в своих руках кажется более пьянящим и могущественным, чем я когда-либо думала. Я не думаю, что Виктор пощадил бы их, даже если бы я попросила его об этом, но не обязательно, чтобы я забирала их жизни. Этого не должно быть, но я думаю, что это то, чего я хочу.

Нет…я точно знаю, что это такое.

– Дай мне пистолет. – Мой голос холодный, твердый и ясный, и дрожь, и испуг, которые были совсем недавно, полностью исчезли. Я звучу почти как другой человек, кто-то бесстрашный. Та, кто без колебаний отомстит мужчинам, причинившим ей боль, сейчас я сильнее, чем когда-либо была прежде.

– Который из них твой? – Спрашивает Виктор, и я с трудом сглатываю. Я смотрю вниз на лицо Степана, вызывающе ухмыляющегося мне, несмотря на его разбитое лицо, как будто он думает, что может запугать меня, чтобы я отступила. Чтобы пощадить его жизнь или умолять Виктора пощадить его. Как будто я хотела бы для него чего-то другого, кроме смерти.

Пуля в голову кажется почти слишком легкой.

– Он. – Я указываю на Степана. – Степан тот, кто был ответственен за большую часть этого. – Его имя горькое у меня на языке, но оно того стоит. Виктор протягивает мне пистолет, и я вижу, как вызов начинает сходить с его лица. Когда я беру пистолет из руки Виктора, кровь полностью отливает от него, его кожа становится белой как мел. – Я пока не самый лучший стрелок в этом деле, – небрежно говорю я, ощущая тяжесть пистолета на своей ладони. – Но я не думаю, что даже я смогу промахнуться с такого близкого расстояния.

Ощущение пистолета в моей руке на этот раз не вызывает у меня озноба. Я не могу думать ни о чем, кроме ярости, бурлящей в моих венах, о том, как я разгорячена и зла, впервые в жизни позволяя эмоциям управлять мной. Я заслуживаю этого катарсиса. У меня так много отняли. А мужчины, стоящие передо мной на коленях, вообще ничего не заслуживают.

– Нет, пожалуйста! – Степан начинает умолять, произнося искаженные гласные, слюна и кровь пузырятся, когда он прикусывает нижнюю губу, его глаза начинают слезиться, и один открытый глаз расширяется. В этот момент я понимаю, что он не ожидал, что я это сделаю, что он думал, что я слишком слаба. Он думал, что может глумиться надо мной и плевать в меня, а я все равно откажусь принять дар мести, который предложил мне мой муж.

Что ж, он чертовски неправ, с горечью думаю я. И в этот момент я более чем когда-либо уверена, что это то, чего я хочу, глядя сверху вниз на скулящих мужчин передо мной.

– Это твой выбор, делать это или нет, – спокойно говорит Виктор рядом со мной, когда я смотрю на пистолет. – Они умрут в любом случае, но тебе не обязательно нажимать на курок. – Он делает паузу, и когда он заговаривает снова, в его голосе появляется серьезность, которая заставляет меня поднять на него глаза, встречаясь с ним взглядом.

– Это изменит тебя, Катерина, – тихо говорит он. – Ты не будешь прежней, как только нажмешь на курок. Ты никогда не сможешь вернуться к тому, чтобы быть человеком, который не убивал других. Это будет сопровождать тебя всю оставшуюся жизнь. Но это не обязательно должно быть плохо. Это может сделать тебя сильнее, как и все остальное, что я показал тебе сегодня.

В его голосе звучит серьезность, что заставляет меня впервые задуматься, кем был Виктор до того, как впервые нажал на курок, был ли он до, более мягким человеком, или добрее. Я уверена, что у него не было выбора. У меня есть. Я могу передать ему пистолет и уйти, зайти внутрь, и мне даже не придется быть свидетелем их смерти. Я могу позволить кому-то другому вести эту битву за меня. Но я слишком долго позволяла другим людям сражаться в моих битвах. Черт возьми, моя лучшая подруга была той, кто избавился от моего мужа-насильника. Если она смогла это сделать, тогда я могу принять то, что предлагает мне Виктор.

Шанс отомстить, забрать частичку себя.

Делает ли он это как часть заговора, чтобы я была ему еще больше обязана, или из искреннего желания отдать это мне, не имеет значения. Результат будет тем же. И я хочу этого.

– Я хотел предоставить тебе такую возможность, – говорит Виктор глубоким и мрачным голосом мне на ухо. – Выбор за тобой, воспользоваться этим или нет.

Мне не нужно думать дважды. Я даю себе всего мгновение, чтобы насладиться выражением ужаса на лице Степана, увидеть, как его губы начинают складываться в слова, чтобы снова умолять меня. Я слышу что-то похожее на "Пожалуйста" и чувствую, как мои губы кривит жестокая улыбка, очень похожая на ту, которую я видела на лице Виктора в прошлом. Может быть, это сделает меня еще больше похожей на него. Но я не могу заставить себя беспокоиться.

– Пошел ты, – говорю я очень четко. А затем нажимаю на курок.

Его глаза расширяются, когда он слышит, как я говорю, но это все, на что у него есть время. Возможно, я просто задела бутылку во время тренировки, но он слишком близко, чтобы я могла промахнуться, дуло моего пистолета почти прижато к его коже, когда я нажимаю на спусковой крючок. Выстрел отбрасывает меня назад, едкий запах пороха наполняет воздух, и я смотрю, как он падает, как будто я во сне, рана на его лбу открывается, кровь стекает по его бледной коже, когда он шатается на коленях и падает.

Моя собственная кровь шумит у меня в ушах, и я смутно слышу еще один выстрел прямо рядом со мной. Андрей тоже падает, его рот открыт, как будто он молит о пощаде, и когда я смотрю вбок, я вижу Виктора, стоящего там с его собственным дымящимся пистолетом в руке, когда он смотрит на тело человека, которого он только что застрелил. На его лице нет ни капли раскаяния, и я знаю, что на моем его тоже нет.

Мой муж медленно поднимает голову, смотрит на меня, и наши глаза встречаются.

Я ничего не слышу из-за стука в ушах, ничего не чувствую, кроме адреналина, пульсирующего по моей коже, не могу сдвинуться с места, где я чувствую себя прикованной к земле. Мои пальцы становятся бессильными, пистолет второй раз за сегодня падает на землю, но на этот раз Виктор не тянется за ним.

Вместо этого он тянется ко мне.

Одним быстрым движением он отдает Левину свой пистолет и подхватывает меня на руки в стиле новобрачной, унося меня от тел, от Левина и других его людей, обратно к хижине.

ВИКТОР

Я знаю, это пиздец, что ничто никогда не заставляло меня желать свою жену больше, чем глядя, как она всаживает пулю в череп другого мужчины. Но в тот момент, когда она нажала на курок, я понял, что не могу ждать ни секунды, чтобы снова овладеть ею. Я знаю, что она устала, у нее все болит, она все еще ранена и все еще исцеляется, но я перестал мыслить рационально.

Мне нужна моя женщина, моя жена. Мне нужно снова сделать ее своей, обладать ею и напомнить ей, кому принадлежит ее тело. Стереть все отпечатки пальцев, которые оставили на ней эти животные, и заменить их моими собственными.

Приятно снова заключить ее в свои объятия, почувствовать нежный вес ее тела, когда я удаляюсь от своих людей к хижине, оставляя тела позади, чтобы они убрали. С этим должны разбираться они, а не я. Я их лидер, и я выполнил свою часть работы.

Теперь пришло время мне стать кем-то другим.

Мужем для моей Катерины.

Она может думать, что с тем, что у нас было, покончено, но она ошибается. Это только начало, и я никогда не хотел ее больше, чем в этот момент.

Я вхожу в заднюю дверь коттеджа, позволяя ей захлопнуться за мной, и целенаправленно направляюсь в коридор, ведущий в мою спальню. Я чувствую, как Катерина напрягается в моих руках, ее голова откидывается назад, когда она смотрит на меня.

– Виктор… – начинает говорить она, но я качаю головой, открываю дверь и направляюсь прямо к кровати.

Она ахает, когда я укладываю ее спиной на кровать, ложусь следом за ней на матрас, наклоняюсь и целую ее нежно впервые с того утра в моем лофте в Москве. Ее губы такие же сладкие, как я помнил, полные и мягкие, и я чувствую, что она колеблется всего мгновение, ее тело очень неподвижно под моим. И затем ее руки обвиваются вокруг моей шеи, и она целует меня в ответ.

Моя кровь стучит в венах, когда я наклоняюсь своим ртом к ее рту, прижимаясь губами к ее рту, задевая зубами ее нижнюю губу, прижимая ее к кровати, раздвигая ее ноги, чтобы я мог двигаться между ними. Я уже тверд как скала, мой член натягивает молнию, изнывая от потребности быть внутри нее. И это только усиливается тем фактом, что это делаю не только я.

Я думал, что у меня будут протесты, нужно будет заставлять ее замолчать, и откидывать аргументы с ее стороны, чтобы подавить натиск. Но руки Катерины прижаты к моей груди, ее пальцы сжимают перед моей рубашки, ее губы яростно прижаты к моим. Я чувствую, как она тяжело дышит подо мной, ее ноги раздвигаются, пропуская меня между ними, ее бедра выгибаются, чтобы потереться о толстый, твердый, обтянутый тканью бугорок моего члена. Ее язык переплетается с моим, когда я толкаю его ей в рот, отчаянно желая попробовать ее на вкус, и я стону, почти невыносимое вожделение пронизывает меня, когда она целует меня в ответ.

Моя жена никогда не была со мной такой голодной, нуждающейся, отчаявшейся. Но я чувствую, как это почти излучается от нее, адреналин и потребность объединяются в почти взрывную силу, которая заставляет ее выгибаться мне навстречу несмотря на то, что я знаю, что ее тело должно болеть прямо сейчас. Я хочу быть с ней кожа к коже, раздеть ее догола, но я не думаю, что смогу ждать так долго. Мне нужно быть внутри нее. Мне нужно снова почувствовать свою жену, а все остальное может прийти позже.

Я тянусь к поясу ее слишком больших спортивных штанов, чувствуя, как ткань сжимается в моей руке, когда я спускаю их вниз по ее стройному бедру, чувствуя, как ее плоть задевает костяшки моих пальцев. От этого по мне разливается жар, заставляя меня испытывать такую боль, какой я не испытывал годами, и я стону напротив ее рта, когда снимаю их, чувствуя, как она сбрасывает их.

Под ними нет ничего, кроме ее обнаженной кожи. Я чувствую, как моя грудь сжимается от спазма потребности, когда я чувствую мягкую кожу ее внутренней поверхности бедра, поднимаю пальцы выше, к гладкости ее киски, кожа уже покраснела, разгорячена и истекает возбуждением. Я чувствую это, оно липкое на моих пальцах, мягкость волос там, влажных от ее желания, когда она шире раздвигает бедра, постанывая у моих губ. Она хочет меня, нуждается во мне, и это вызывает у меня головокружение, которое заставляет меня чувствовать, что я не могу дождаться еще одной секунды, чтобы оказаться внутри нее. Я знаю, что она сейчас не думает, на волне адреналина и эмоций, и я знаю, что в некотором смысле я пользуюсь этим преимуществом. Но я не могу заставить себя беспокоиться. Возможно, она никогда больше не будет такой со мной, возможно, никогда не будет такой возбужденной, дикой и беспечной со мной, и я хочу наслаждаться этим прямо сейчас, пока могу.