Текст книги "Украденная невеста (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Идея этого восхитительна.

Ее рука внезапно замирает, грудь вздымается, и я улыбаюсь ей, позволяя улыбке медленно распространиться по моему лицу.

– Хорошая девочка, – говорю я ей, наблюдая, как дрожат ее пальцы, когда она убирает их от своего клитора. – Подожди, пока это пройдет, а затем начни снова. Делайте это снова и снова, пока я не скажу тебе остановиться.

Зубы Катерины впиваются в нижнюю губу, и я знаю, что она сдерживается, чтобы не возразить, какой-нибудь едкий комментарий, который точно сказал бы мне, что она думает о моих инструкциях. Но она ждет несколько секунд, как указано, а затем ее пальцы снова начинают двигаться по ее клитору.

Я вижу, как она все больше теряет контроль с каждым приливом и отливом своего удовольствия. Ее голова начинает откидываться назад, рот приоткрывается, рука совершает быстрые, резкие движения, которые говорят мне, как сильно она этого хочет. Ее киска намокла, и я вижу, как она сжимается, желая быть наполненной.

Она не получит этого сегодня вечером, по крайней мере, не так, как она этого хочет.

– Стоп. – Я плавно встаю, и она убирает руку, ее глаза широко раскрыты, грудь вздымается, вырываются легкие судорожные вдохи. – Ложись, – говорю я ей, подходя к краю кровати. – Руки за голову.

В ее глазах мелькает страх, но я игнорирую это. Время потакать ее страхам прошло. Сегодняшний вечер напомнит ей о том, чем именно она мне обязана. Требуется всего несколько мгновений, чтобы привязать ее к кровати. Я слышу, как она ахает, когда я привязываю ее правое запястье к изголовью кровати, чувствую, как она пытается вывернуться.

– Не утруждай себя, – резко говорю я ей. – Ты знаешь, что твое наказание произойдет, нравится тебе это или нет, Катерина.

Ее рот приоткрывается, и все, о чем я могу думать, это о том, как сильно я хочу заполнить его своим пульсирующим членом, хотя прямо сейчас я не совсем доверяю ей, чтобы она не откусила его. Мне было невыносимо тяжело все то время, пока я наблюдал, как она играет сама с собой, и прямо сейчас я ничего так не хочу сделать, как кончить. Я хочу быть внутри нее, где-нибудь, толкаясь, пока не почувствую несколько мгновений блаженного, совершенного освобождения.

К сожалению, у меня сейчас другие приоритеты.

Я медленно расстегиваю пряжку своего ремня, наблюдая, как ее темные глаза скользят по нему и расширяются.

– Сегодня твоя задница понесла наказание, но сегодня вечером у меня на тебя другие планы. – Расстегнув ремень, я подхожу к изножью кровати, повторяя процесс привязывания ее к кровати сначала одной ногой, затем другой, пока она не оказывается распростертой на кровати, ее обнаженное тело открыто для меня.

Мне придется быть с ней более точным таким образом. Я имел в виду это сегодня, когда сказал, что не причиню ей вреда, и у меня нет намерения бередить раны, которые оставили на ней эти животные, или причинять ей еще больший ущерб. Но я также намерен отметить моим поясом те участки обнаженной, невредимой плоти, которые у нее остались, чтобы она могла точно помнить, кто ею владеет.

Катерина резко вдыхает, когда я вытаскиваю ремень из петель, складывая его пополам. Я протягиваю одну руку, поглаживая ее грудь, и ее голова откидывается назад, ее дыхание становится прерывистым, когда она закрывает глаза, тяжело сглатывая. Мой член пульсирует в ответ, даже покрытая заживающими порезами и ушибами, моя жена удивительно великолепная женщина. Я хочу ее так сильно, как никого раньше, так же сильно, как в нашу первую брачную ночь, так же сильно, как тогда, в коттедже.

Держа ремень в одной руке, я опускаю его на безымянный участок плоти на ее груди, кожа трескается рядом с соском, задевая его. Катерина вскрикивает, ее голова откидывается назад.

– Попроси, и это, возможно, прекратится, – мрачно говорю я ей. – Но пока ты этого не сделаешь, твое тело принадлежит мне, и я могу делать с ним все, что захочу.

Ее голова поворачивается ко мне, на ее лице отражаются какие-то нечитаемые эмоции, и она изгибает верхнюю губу, ее глаза сужаются.

– Я не буду умолять тебя больше, чем я умолял их. Но опять же, это не то, чего ты хотел, не так ли?

КАТЕРИНА

По выражению лица Виктора можно было подумать, что то, что я только что сказала, вообще не имело для него никакого смысла. Как будто я говорила на иностранном языке. Для меня это тоже не имеет никакого смысла.

Мою грудь покалывает в том месте, куда попал ремень, причем так точно, что он не задел ни единой заживающей раны на левой стороне груди, но задел мой сосок, который затвердел, стал острым, почти приятный укол ощущения, все еще ощущающийся там после удара ремня.

Я задыхаюсь от того, что Виктор заставил меня сделать ранее, унижена тем, что он побрил меня, и в целом измотана всеми теми испытаниями, через которые он заставил меня пройти. Я знаю, что вечер еще не близок к завершению, и я ненадолго закрываю глаза, задаваясь вопросом, не должна ли я просто сдаться и молить его о пощаде. Может быть, тогда он, по крайней мере, оставит меня в покое.

Но моя гордость не позволяет мне. Пока нет. Надеюсь, никогда.

Виктор опускает ремень на другую мою грудь, на этот раз прямо на сосок, и я взвизгиваю и вскрикиваю, дергая за ремни на запястьях. Быть привязанной к кровати подобным образом пугает меня и возбуждает одновременно. Мысль о том, что я беспомощна, вызывает у меня панику, но в то же время то, что я распростерта перед Виктором, лежу здесь в его власти, бросает меня в жар. Он мог делать со мной все, что ему заблагорассудится, и, видя заметную выпуклость на его брюках, я бы хотела, чтобы он сделал что-нибудь другое, а не наказывал меня.

Я бы хотела, чтобы он трахнул меня. И я ненавижу себя за то, что хочу этого.

Следующий удар ремня приходится по внутренней стороне моего бедра, снова не задевая ничего, что не является неповрежденной плотью. Он наносит точные удары по внутренней и внешней стороне моих бедер, и я дергаюсь и вскрикиваю с каждым ударом. Но крики, это не просто вопли боли, каждый заканчивается вздохом или стоном, когда удовольствие следует за резким укусом ремня, и я стискиваю зубы, желая сдержать его. Но, кажется, я не могу молчать. Единственное, от чего я могу себя остановить, это от того, чего хочет Виктор. Хотя он делал это раньше, я совершенно не готова к тому, что ремень ударит меня по киске. Он опускается сильно, и я кричу, мое лицо заливается краской, когда я думаю, что наверняка кто-то в доме должен был услышать.

– Пять, – говорит Виктор. – То, чем я угрожал ранее, поскольку ты надела это ужасное платье на ужин. Нарочно…я знаю, что ты сделала это нарочно. Считай, Катерина.

У меня отвисает челюсть. Было достаточно сложно сосчитать удары по моей заднице, я не знаю, как я буду даже говорить, чтобы сосчитать их. Но Виктор прищуривает глаза, и я знаю, что он собирается сказать дальше.

– Не заставляйте меня просить снова, – холодно говорит он. – Ну, принцесса?

– Раз, – шепчу я, и затем ремень опускается снова. – Два! – Я кричу, боль и удовольствие расцветают в моем паху и бедрах. Он не останавливается, нанося удар в третий раз, и я с нарастающим ужасом понимаю, что мое тело реагирует, и что я не смогу это остановить.

Я не могу сказать четыре, когда ремень ударяет по моему клитору, боль превращается во что-то другое, в удовольствие, такое острое и ослепительное, что у меня перед глазами появляются звезды. Я кричу, затягивая ремни на запястьях, когда чувствую, как оргазм, подобного которому я ничего не испытывала, проносится по моему телу, скручивая его и заставляя меня корчиться на простынях, слезы жгут мне глаза от его интенсивности. В середине кульминации Виктор наносит пятый удар плетью, и мой пульсирующий, чувствительный клитор принимает на себя основную тяжесть удара, сенсорная перегрузка настолько сильна, что я едва могу это выдержать.

Я не могу дышать, я не могу думать, я не могу ничего делать, кроме как корчиться и задыхаться от последних толчков удовольствия, мое тело дрожит так сильно, что я не могу это остановить. Смутно я вижу, как Виктор расстегивает ширинку своих брюк, его тяжелая эрекция зажата в кулаке, когда он движется ко мне, поглаживая сильно и быстро.

– Ты кончила без разрешения, принцесса, – мрачно говорит он. – Ты не заслужила, чтобы тебя снова трахали как подобает настоящей жене, или даже сосать мой член, стоя на коленях, как тебе положено. Так что возьмите это вместо этого.

Его рука размыта, он дергает себя так грубо, что, должно быть, больно, и стон, срывающийся с его губ, звучит почти болезненно, когда он направляет распухшую головку к моему лицу. Я не готова к приливу тепла, который исходит от него в считанные секунды, к тому, что его сперма вырывается наружу и покрывает мой лоб, мой нос, мои губы. Я ощущаю солоноватый привкус на языке, тепло, покрывающее мою кожу. Я задыхаюсь, часть жидкости стекает мне в рот, когда он проводит по моей коже, снова и снова, наконец, прижимая кончик к моим губам и щеке, когда он вытирает остатки жидкости о мою кожу, его бедра двигаются, и последние капли выскальзывают.

Я слышу, как он тяжело дышит. Я почти ожидаю, что он развяжет меня, но он этого не делает. Он засовывает себя обратно в штаны, глядя на меня сверху вниз с выражением, которое почти угрожающее, а затем разворачивается на каблуках, удаляясь. Он оставляет меня там, привязанную к кровати, залитую его спермой. И все же, после того, что он только что сделал, я так измотана, что едва могу заставить себя беспокоиться. Мои глаза закрываются, и в считанные секунды я полностью отключаюсь.

* * *

Когда я просыпаюсь, я одна в постели. Мои глаза распахиваются, и когда я хочу их потереть, я понимаю, что меня развязали, я лежу на боку, и моя рука свободна. Мое лицо тоже кажется чистым, мягким и гладким, без каких-либо следов того, что Виктор оставил там прошлой ночью, прежде чем покинуть спальню.

Это означает, что где-то ночью, пока я была в отключке, кто-то пришел и привел меня в порядок. Эта мысль почти так же унизительна, как и все остальное, что произошло прошлой ночью, может быть, даже больше. Я понятия не имею, кто бы это мог быть. Мысль о том, что Виктор вернется и сам меня вычистит, кажется нелепой, но мысль о том, что это может быть кто-то другой, приводит в ужас.

Я медленно вытаскиваю себя из кровати, моргая, когда вижу записку на прикроватном столике. Она написана четким и наклонным почерком Виктора, и я вглядываюсь в нее, замечая, что все еще раннее утро.

Я ожидаю, что ты будешь внизу к завтраку. Вскоре после этого у меня назначена встреча, на которую приедет Лиам Макгрегор. Не делай ничего, что могло бы меня смутить.

Я сердито комкаю бумагу в кулаке, швыряя ее через всю комнату. Стиснув зубы, я встаю, морщась, когда каждый мускул в моем теле протестует, когда я иду в ванную, чтобы принять душ. Я хочу смыть с себя все, что Виктор сделал со мной прошлой ночью, но боль напоминает мне, что я еще не в форме, чтобы делать все то, чем мы занимались в последние дни, как до, так и после того, как я узнала правду.

Хотя…я все еще не могу полностью выкинуть из головы выражение его лица прошлой ночью. Он выглядел таким испуганным и сбитым с толку, как будто ничто из того, что я сказала, не имеет смысла. Может быть, это снова просто уловка, способ сбить меня с толку, но в тот краткий момент он выглядел таким беззащитным.

Я качаю головой, отмахиваясь от этого. Скорее всего, это ничего не значит, и у меня больше нет сил анализировать это. Мне едва хватает на то, чтобы пережить день.

Душ, по крайней мере, немного помогает. Я стою под горячей водой столько, сколько могу, чтобы не опоздать, позволяя ей струиться по моей коже, пока я не почувствую тепло и чистоту, а затем осторожно вытираюсь полотенцем, стараясь не слишком пристально смотреть на рубцы на моей груди и бедрах, где ремень соприкасался со мной. Это только сделало мое тело еще более похожим на минное поле, заставляя меня чувствовать, что кожа, в которой я живу, больше не моя. Я отворачиваюсь от зеркала так быстро, как только могу, заворачиваю волосы в маленькое полотенце, прежде чем вернуться в спальню, чтобы одеться.

Не ставь меня в неловкое положение. Я уверена, что это распространяется и на мой выбор одежды. Будь моя воля, я бы надела леггинсы и толстовку большого размера, свободную и удобную одежду, которая не натирает заживающие или недавно ушибленные места на моем теле. Но я знаю, что Виктору это не понравится, поэтому я выбираю что-то другое из ассортимента одежды, который появился в гардеробе, еще одно шерстяное платье-свитер, на этот раз глубокого клюквенного цвета, которое, я знаю, ему понравится. Я быстро заплетаю волосы, надеваю кожаные туфли на плоской подошве и делаю глубокий вдох, прежде чем спуститься вниз.

София и Ана уже сидят за столом для завтрака, между ними на столе разложены пирожные, блюда с яйцами и другими продуктами. Они обе поднимают глаза, когда я вхожу, София ободряюще улыбается мне.

– Как ты себя чувствуешь? – Она встает, чтобы взять для меня тарелку, и я быстро качаю головой.

– Я в состоянии сделать это сама. Тебе не обязательно вставать. – Я тянусь за тарелкой, мой желудок скручивает от мысли съесть что-нибудь вообще, но я знаю, что в последнее время я ела недостаточно. Виктор тоже начнет сердиться на меня за это, если я не буду осторожна, он захочет, чтобы я прибавила в весе, стала больше похожа на женщину, на которой он женился. Несмотря на все мое неповиновение, после прошлой ночи я не знаю, сколько еще я смогу выносить его наказания.

Для начала я кладу на тарелку круассан и несколько ложек омлета, сажусь на стул рядом с Анной, беру вилку и тычу в еду, пытаясь убедить себя откусить кусочек. София оглядывается через плечо, как бы желая убедиться, что в столовую больше никто не заходит, а затем немного наклоняется вперед, понизив голос.

– Как дела у тебя с Виктором, Кэт? Я имею в виду, серьезно? Ты можешь поговорить со мной, ты же знаешь. Ты много сделала для меня, когда я пыталась примириться со своими отношениями с Лукой. Я тоже хочу быть рядом с тобой, если тебе это нужно.

Я так сильно хочу сказать ей правду. Но я знаю, что это не вариант. Она ничего не смогла бы сделать, даже если бы захотела, и от этого будет только хуже. Я не могу усугублять ситуацию для себя, у меня просто нет способности это вынести. Я была настолько сильна, насколько могла, и теперь мне нужно просто выживать, пока что-нибудь не подействует.

– Все в порядке, – тихо говорю я.

– Ты уверена? – Глаза Софии озабоченно сужаются. – Кэт, тебе не обязательно что-то скрывать от меня …

– Я не ожидала, что наш брак будет сплошным солнцем и розами. Это всегда был брак по расчету. Тот, которого я тоже не хотела, – напоминаю я ей. – Все так хорошо, как должно быть.

– Ты знаешь… – София переводит дыхание, как будто она беспокоится, что мне может не понравиться то, что она собирается сказать дальше. – Я никогда не думала, что буду счастлива с Лукой. Я не думала, что смогу даже выйти за него замуж, не говоря уже о том, чтобы влюбиться в него. То, что ты рассказала мне об этом выборе, очень помогло. Я думала, что ненавижу его, что он монстр…

– Ты знаешь, чем занимается Виктор? – Я обрываю ее, внезапный пузырь негодования поднимается в моей груди и забивает горло. Я не могу рассказать ей о том, что сделал Виктор, но правда в том, что это гораздо больше. Даже если бы он действительно был тем мужчиной, который заботился обо мне в хижине, тем, кто шептал мне ласковые слова и говорил, какая я красивая, это все равно не имело бы значения, потому что он все равно был бы человеком, который продает людей, который торгует женщинами и отдает их другим мужчинам для удовольствия. Я не могу любить его, какие бы разные стороны у него ни были.

София хмурится.

– Нет. Но все мужчины в этой профессии делают некоторые вещи, которые…

– Он торгует женщинами. – Я выпаливаю это, крепко сжимая вилку в руке. – Секс-торговля. Этим занимается мой муж. Он привозит женщин из России и, возможно, из других мест, кто знает, и продает их тому, кто больше заплатит.

Я слышу тихий вздох Аны, и лицо Софии немного бледнеет. Она тяжело сглатывает, на мгновение опуская взгляд в свою тарелку.

– Ты говорила с ним об этом? – Тихо спрашивает она. – Ты спрашивала его, почему он это делает?

Я пожимаю плечами.

– Он сказал что-то о том, что для них это была бы лучшая жизнь, что они были бы нищими или работали в публичных домах в России, что таким образом они живут в избалованной роскоши с мужчинами, которые платят за них сотни тысяч или даже миллионы долларов. Я думаю, именно так он это и оправдывает.

– И ты думаешь, это может быть оправдано? – София смотрит на меня, ее лицо очень неподвижно. – Или ты поэтому так несчастна?

– Я так не думаю, нет. – Я прикусываю нижнюю губу. – Я должна подарить ему наследника, сына, который унаследует все это. Предполагается, что я воспитываю двух дочерей, которые любят своего отца, но не знают, что он продает чужих дочерей. – Я бросаю взгляд на живот Софии, отгоняя мысль о том, что сказал доктор, что я, вероятно, не смогу теперь иметь детей. – Тебе тоже было трудно думать о том, чтобы подарить Луке сына.

– Я смирилась с этим, – тихо говорит София. – Это трудная жизнь, и не всегда черно-белая. У мужчин, за которых мы выходим замуж, много моральных "серых зон". Есть вещи, которые делает Лука, с которыми я не всегда согласна. Но я знаю, что он хороший человек, который сделает все возможное, чтобы воспитать своих детей такими же хорошими, чтобы у них был моральный кодекс. Это лучшее, о чем я могу просить, и я… я люблю его. – Она вздыхает. – Это не всегда легко. Но это того стоит, и в конце концов я так решила. Это то, что я выбрала.

Я издаю тихий смешок.

– Я помню, что говорила тебе это. Хотя я не знаю, то ли это самое. – На самом деле, я знаю, что это не так, не после того, что Виктор сделал со мной. Но я не могу сказать это ей вслух.

– Ты не всегда будешь соглашаться со своим мужем, не в той жизни, которую мы ведем, – тихо говорит София. – Но, если ты сможешь отделить мужчину от того, что он делает, возможно, ты могла бы быть счастливее.

– Возможно. – Я не знаю, что еще сказать, потому что даже если бы я могла отделить Виктора от его бизнеса, любить этого человека, а не то, что он делает, я не могу стереть то, что он сделал для меня. И это делает невозможным исправить что-либо еще.

– Хотела бы я вообще с кем-нибудь найти любовь, – внезапно говорит Ана тихим и мягким голосом. – Теперь я не думаю, что когда-нибудь смогу. – Ее пальцы постукивают по краю стола, нервным тиком рядом с ее полной тарелкой еды. – Я даже больше не помню, какой я была раньше. – Затем она поднимает взгляд на Софию, ее лицо бледнее, чем я когда-либо видела. – Та девушка, которая привела тебя в подпольный клуб и ответила мужчине из "Братвы", как будто она была кем-то другим. Я едва ли даже помню, каково это, танцевать, а это было не так уж давно.

За столом очень тихо, и София протягивает руку, касаясь руки своей лучшей подруги, ее собственные глаза блестят.

– Все наладится, Ана, я обещаю, – шепчет она. – Все изменится.

Ана натянуто улыбается, ее губы плотно сжаты.

– Я не понимаю, как, – тихо говорит она.

А затем, так же быстро, она прочищает горло, глядя на меня с извиняющейся улыбкой.

– Прости, Кэт. Мы говорили о тебе. Я не хотела перехватывать разговор.

– Все в порядке. – Я тоже касаюсь ее руки, не говоря того, что сразу приходит на ум, а именно, что я рада отвлечься от разговоров о моей жизни. Это слишком сложно, чересчур, и я не хочу больше это обсуждать. Нет смысла, когда я не могу рассказать всю историю.

Звук шагов прерывает все, что я могла бы еще сказать, и мы втроем поднимаем глаза и видим Виктора и Луку, оба элегантно одетые и сурового вида, входящих в столовую.

– Лиам скоро будет здесь, – говорит Виктор, его взгляд скользит по столу, не встречаясь с моим. – Дамы, можете к нам присоединиться, чтобы поприветствовать его.

– На самом деле я никогда не встречала Лиама, – тихо говорит Ана, когда София подходит, чтобы помочь ей сесть в инвалидное кресло.

– Он приятнее многих других боссов мафии, – со смехом говорит София. – Смешнее, мягче. Ему не суждено было стать наследником. У него был старший брат, так что он не был воспитан как наследник.

– Что с ним случилось? – С любопытством спрашивает Ана.

София пожимает плечами.

– Никто не знает. Лука сказал, что он был в Ирландии, но никто не мог связаться с ним или найти его. Я предполагаю, что после казни Конора были предприняты усилия, но не было времени, чтобы оставить брешь в руководстве Бостона. Это могло вызвать проблемы, которые были бы намного хуже. Поэтому они сделали выбор в пользу того, чтобы Лиам просто взял управление на себя.

Выбор. От этого слова у меня по спине пробегают мурашки, и я пытаюсь скрыть выражение лица, выходя вслед за Софией и Анной из столовой. Это возвращает воспоминание о холодном металле пистолета в моей ладони, о его ударе, когда я выстрелила, о нажатии на спусковой крючок и о том, как передо мной открылся лоб человека, жизнь которого угасла за секунду.

Я казнила человека. Того, кто выполнял приказы Виктора. Это должен был быть Виктор, стоящий передо мной на коленях и молящий о пощаде. Я едва могу сдержать дрожь, когда подхожу и встаю рядом с ним, пока мы ждем Лиама. Он не смотрит на меня, едва замечая мое присутствие, но мне хочется накричать на него.

В общем, я думаю, что мне просто хочется кричать.

Открывается входная дверь, и входят трое телохранителей, отступая в сторону, когда входит Лиам. Я встречала его раньше один или два раза, он молод, думаю, около двадцати или слегка за двадцать. У него растрепанные темные волосы, которые делают его более молодым, гладко выбритое лицо и привычка постоянно ухмыляться, как будто все в жизни немного забавно, независимо от того, насколько мрачно. Самым серьезным я его когда-либо видела на похоронах Франко.

Лука и Виктор выходят вперед, здороваются с ним, а затем что-то тихо говорят, чего я не совсем понимаю. Лиам что-то бормочет в ответ, а затем проходит мимо них, приветствуя меня первой, как и должен, поскольку он гость в доме Виктора. Я впечатлена тем, как хорошо он соблюдает условности, но ирландцы такие же традиционные, как и любая другая мафиозная семья, со своими правилами и ритуалами.

– Катерина. – Он сжимает мою руку, выражение его лица доброе. – Я слышал, что произошло. Мне очень жаль. Я рад, что виновные были наказаны.

– Спасибо, – тихо говорю я, избегая его взгляда. Я не могу сказать вслух правды, что человек, который был действительно ответственен, стоит прямо тут, или что я так устала от напоминаний о том факте, что мое тело теперь усеяно напоминаниями о травмах, от которых я никогда не смогу избавиться.

Он отпускает мою руку, двигаясь, чтобы поприветствовать Софию следующей.

– Как малыш? – Спрашивает он. У Софии едва хватает времени, чтобы сказать ему, что у нее и ребенка все хорошо, как он внезапно бросает взгляд на Ану, и на его лице появляется выражение удивления.

– Ого, я никогда раньше не встречал эту очаровательную девушку. – Он неожиданно широко улыбается, обнажая идеальные зубы и, кажется это, озаряет его лицо, делая его еще более жизнерадостным, чем обычно. – Ваше имя?

Ана ничего не говорит целую минуту. Ее голубые глаза прикованы к его лицу, рот слегка приоткрывается, как будто она полностью потеряла дар речи. Рот Софии подергивается, и спустя еще мгновение она шипит себе под нос:

– Ана! О! – Ана моргает. – Анастасия Иванова. Мне жаль. Я не совсем в себе в эти дни.

– Мисс Иванова. – Лиам тянется к ее руке, поднося ее к своим губам. – Я только что встретил тебя, но могу сказать, что, будь ты собой сегодня или нет, кем бы ты ни была, это одна из самых милых девушек, с которыми я когда-либо имел удовольствие познакомиться.

София и я смотрим на него в унисон, переводя взгляд на них двоих. Вся комната затихла, а Лиам все еще держит ее за руку дольше, чем считалось бы строго уместным для приветствия. Кажется, он тоже это понимает, потому что быстро отступает назад, отпуская ее руку и позволяя ей упасть обратно ей на колени. Ана стала еще бледнее, чем обычно, и Лиам прочищает горло, глядя на Луку и Виктора.

– Ну что ж, – говорит он своим голосом с легким акцентом. – Не удалиться ли нам на нашу встречу, ребята?

Виктор приподнимает бровь в ответ на небрежное обращение, но просто кивает. Трое мужчин уходят в сторону кабинета, и мы с Софией мгновенно поворачиваемся к Ане, обе изо всех сил пытаемся не рассмеяться.

– Что, черт возьми, это было? – Выпаливает София, глядя на свою подругу. – Я никогда в жизни не видела, чтобы ты так смотрела на мужчину!

– Что ты имеешь в виду? – Спрашивает Ана, защищаясь, ее руки сплетаются на коленях. – Он красивый, вот и все. Это поразило меня.

– Я видела, как ты смотрела на красивых мужчин раньше, – настойчиво говорит София. – Их много, если ты помнишь. Но я никогда раньше не видела, чтобы ты на самом деле вытаращила глаза.

– Я не делала этого, – говорит Ана, качая головой. – Он просто был очень симпатичным и очень вежливым. – Она тяжело сглатывает, отводя взгляд. – Я бы все равно не позволила себе проявлять к нему интерес. Такой человек, как он, вряд ли может увлечься мной. – Она прочищает горло, быстро моргая. – Больше нет.

София открывает рот, чтобы что-то сказать, но Ана уже отъезжает, ее руки так сильно сжимают борта инвалидного кресла, что костяшки пальцев побелели.

– Мы должны найти способ помочь ей, – тихо говорит София. – Она не может продолжать в том же духе. Это убьет ее.

У меня сжимается грудь при этих словах, но я не могу придумать, что сказать. Я чувствую, что в некотором смысле это моя ответственность, помочь ей. В конце концов, это сделал с ней мой муж.

Но в наши дни я ничего не могу с собой поделать. Я не знаю, что я могла бы сделать для Анны.

КАТЕРИНА

Следующие несколько дней проходят одинаково, пока единственный способ, которым я действительно могу отличить их друг от друга, это время приема пищи, которое настолько напряженное и неловкое, насколько можно было ожидать. Единственное облегчение, видеть, как Лиам наблюдает за Анной через стол, его взгляд яркий и заинтересованный, но это всегда омрачается тем, как Ана быстро отводит взгляд, явно неспособная поверить, что такой мужчина, как Лиам, мог проявить к ней интерес.

Я не знаю, пыталась ли София поговорить с ней, но я не могу. Каждая ночь с Виктором была новым видом наказания, он вымещал свой гнев на моем теле, отказывался трахать меня и получал удовольствие другими способами, делал все возможное, чтобы заставить меня умолять, а я отказывалась сдаваться. Это высасывает из меня всю энергию, которая у меня есть, пока мне не хочется орать на него за все то, что он делает со мной каждый день. Но я этого не делаю. Я держу рот на замке, за исключением тех случаев, когда он исторгает из меня звуки удовольствия, которые я не хочу издавать, или когда я выкрикиваю удары, когда он шлепает меня, скручивая мое тело в клубок негодования, желания, боли и удовольствия, что заставляет меня чувствовать себя все более и более сбитой с толку с каждым днем.

Хуже всего видеть Луку и Софию вместе. Они настолько очевидно влюблены, что это причиняет боль, и каждый раз, когда я вижу их вместе, я чувствую себя более несчастной, чем когда-либо, из-за того поворота, который принял мой собственный брак. Например, когда я спускаюсь вниз через несколько дней после того, как мы переехали на конспиративную квартиру, и мельком вижу их, стоящих у большого окна в гостиной, не обращающих внимания на кого-либо еще, кто может пройти мимо. София стоит там, положив руку на свой маленький, но заметный бугорок, и Лука протягивает руку, накрывая ее ладонь своей, когда наклоняется, чтобы поцеловать ее. Я замираю на месте, зная, что это что-то слишком интимное для меня, чтобы смотреть, но все равно не могу отвести взгляд. То, как он целует ее, самое милое, что я когда-либо видела, легкое касание губ, его рука ласкает ее подбородок, когда его рот нежно касается ее рта. По тому, как они смотрят друг на друга, становится ясно, что все остальное исчезло, что для них в этот момент они единственные два человека во всем мире. А затем он наклоняется, прижимаясь губами к животу Софии, когда ее рука перебирает его волосы, и я больше не могу смотреть. Я разворачиваюсь на каблуках, убегая к задней двери и садам, мои глаза горят. На самом деле мне не положено выходить из дома или, по крайней мере, Виктор не дал мне на это явного разрешения, а значит, есть приличный шанс, что он разозлится на меня за это. Но мне все равно. Мне нужно выбраться из этого дома, подышать свежим воздухом, и я вырываюсь через заднюю дверь мимо охраны в великолепные сады за главным домом. Дорожка выложена гладким камнем, и я бегу по ней в гущу прекрасных цветов и кустарников, чувствуя, как по моему лицу текут слезы.

Я думала, что, по крайней мере, у нас с Виктором мог бы быть сердечный брак. Тот, в котором я родила ребенка, которого он требовал, предпочтительно научными методами, вырастила бы двух его дочерей, которые отчаянно нуждались в матери. Я не хотела выходить за него замуж, но была готова извлечь из этого максимум пользы.

Но теперь…

Я не видела Анику или Елену с тех пор, как мы приехали сюда. Они в основном сидели в своих комнатах с Ольгой и Сашей. Я не думаю, что это совпадение. Я прижимаю руку к животу, думая о том, как Лука целует живот Софии, и моя грудь сжимается, пока я не чувствую, что не могу дышать. Ребенок, который у меня мог бы быть, это все, на что я могла надеяться, кто-то, кто полюбит меня без оговорок, кто-то, кому я могла бы отдать все, не чувствуя, что я в чем-то неправа, любя его. Я не могу избавиться от ощущения, что я была беременна до Андрея и Степана, и теперь, если верить доктору, у меня вообще никогда может и не быть своего ребенка.

Я не знаю, почему Виктор не бросил меня, когда я даже не могу дать ему то единственное, ради чего он женился на мне, и он явно больше не хочет, чтобы я была матерью его дочерей. Какую цель я здесь преследую? Что я могу для него сделать, помимо того, чтобы быть средством выражения его гнева и обиды, чем-то, что можно наказать и сломать? Если это все, чем я для него являюсь, я не могу этого вынести, думаю я, обхватывая себя руками за живот и начиная плакать сильнее. Я больше не могу этого выносить. Я измотана, ранена, мне больно внутри и снаружи, и все, что я хочу сделать, это рухнуть и…

– Катерина.

Я слышу голос Виктора позади себя и немедленно напрягаюсь, все мое тело напрягается, пока я пытаюсь решить, повернуться и посмотреть на него или нет, какой выбор правильный. Если я это сделаю, я не знаю, что я увижу на его лице, но, если он потребует, чтобы я вернулась в дом, я не сделаю этого. Я не могу прямо сейчас, я не могу вернуться в…