Текст книги "Плененная невеста (ЛП)"

Автор книги: М. Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Дверь открывается, и входит Виктор, его взгляд скользит по мне.

– Ты выглядишь очень мило, – говорит он уклончиво, но я вижу вспышку желания в его взгляде.

– Я не была уверена, как ты оденешься к ужину, – тихо говорю я, внезапно чувствуя себя неловко. – Но это все, что я взяла с собой, пока завтра не привезут мои вещи. Я не… ну, я не ожидала, что мы действительно будем есть вместе.

Виктор ухмыляется.

– Ты думала, я буду держать тебя на цепи в подвале, пока мне не понадобятся твои услуги в моей постели?

Я краснею от этого.

– Нет, – огрызаюсь я, мой голос звучит более резко, чем раньше. – Я просто не ожидала семейных ужинов за общим столом. Ты прости меня, если истории, которые я слышала о Братве, не соответствуют этому.

– Ну. – Виктор улыбается, и я вижу маленькие морщинки в уголках его глаз, выдающие его возраст. – Ты обнаружишь, что я более домашний человек, чем большинство. Скоро подадут ужин, не хочешь ли присоединиться?

На самом деле это не вопрос, но я киваю, следуя за ним в столовую. Как только мы усаживаемся, одна из сотрудниц, кажется, девушка по имени Бьянка начинает сервировать ужин, ставя перед каждым из нас тарелки с летним салатом и холодным гаспачо. Я бы подумала, что Аника и Елена отказались бы от гаспачо из огурцов, но Елена просто весело говорит:

– Зеленый! Мой любимый! – И принимается за еду. Аника опускает ложку, но не говорит ни слова.

– Чем девочки вы сегодня занимались? – Спрашивает Виктор, и Аника, наконец, заговаривает, рассказывая ему об исследованиях в саду и истории, которую она читает о девушке, которая делает именно это. Она не смотрит на меня, когда говорит, по-видимому, притворяясь, что меня здесь нет, но я действительно не возражаю. Это дает мне возможность понаблюдать за ней и ее отцом, и что меня удивляет, так это то, как внимательно он, кажется, действительно слушает, и ее, и Елену, когда Елена начинает рассказывать ему, немного тихо, о своем кукольном домике и о том, чем сегодня занимались его обитатели.

Как и предметы в душе, это дает мне представление о другой стороне Виктора. Он не тот человек, которого я ожидала бы увидеть внимательно слушающим подробности исследований сада и кукольных драм. Тем не менее, он впитывает каждое слово, едва замечая, когда Бьянка приносит следующее блюдо – нарезанное жаркое, морковь и картофель, удивительно американское блюдо.

– Что? – Спрашивает Виктор, слегка фыркая, когда видит выражение моего лица. – Ты думала, здесь только строганина и борщ? Я люблю хорошее воскресное жаркое так же, как и все остальные.

– Она глупая, – внезапно говорит Аника, глядя на меня. – Я уже это поняла.

– Аника! – Голос Виктора становится глубже, когда он поворачивается к своей дочери. – Извинись перед Катериной. Прямо сейчас. Мы так не разговариваем ни с кем за нашим столом, и уж точно не с ней. Ты помнишь, что я сказал об уважении?

– Почему я должна? – Аника выпячивает подбородок. – Она глупая. Она даже не знает, какую еду мы любим.

– Аника. – В голосе Виктора отчетливо слышится предупреждение. – Иди в свою комнату.

– Но я голодна, – скулит она, глядя на меня обвиняюще, как будто это моя вина. Но я вижу в этом взгляде шанс, по крайней мере, попытаться наладить с ней отношения. И я больше всего хочу добиться прогресса с ней и ее сестрой, а не с Виктором.

– Виктор, – мягко говорю я, протягивая руку, чтобы коснуться его руки. Я внезапно вспоминаю, как моя мать делала то же самое с моим отцом, протягивая руку через обеденный стол, чтобы коснуться его руки, успокаивая, извиняясь, умоляя. Впервые, в большей степени, чем на свадьбе или в течение последующей ночи, я чувствую, что я на самом деле жена Виктора. – Виктор, все в порядке. Это трудно для всех. Я знаю, Аника не хотела показаться грубой. Она просто приспосабливается.

Виктор выдыхает, и Аника настороженно смотрит на меня. Я могу сказать, что она с подозрением относится к моим мотивам, и, честно говоря, если уж на то пошло, это заставляет ее мне нравиться. Она умный ребенок, и в этом мире это послужит ей лучше, чем невинность.

– Ты можешь закончить свой ужин, – смягчается Виктор. – Но тебе все равно нужно извиниться перед Катериной за то, что ты так с ней разговариваешь.

– Извините, – бормочет Аника, накалывая морковь вилкой. В лучшем случае, это наполовину извинение, но Виктор пропускает это мимо ушей, возвращая свое внимание к собственной тарелке.

– Все в порядке, – мягко говорю я, наблюдая за девочками с другого конца стола, пока я ковыряюсь в своей еде. На самом деле я не голодна. Стресс сегодняшнего дня полностью отбил у меня аппетит. Но я не хочу, чтобы девочки видели, как я не ем, я часто видела, как это делала моя собственная мать, поэтому я проглатываю еду, кусочек за кусочком. Это вкусно. Повар Виктора отлично готовит.

После ужина мы с Виктором оказываемся в гостиной, где он садится вместе с Аникой за головоломку. Там есть еще один причудливый кукольный домик для Елены. После минутного колебания я сажусь рядом с ней, прося ее показать мне, что происходит там у нее.

– Ну, – говорит она своим тихим голоском, – это родители. – Она показывает мне высокую темноволосую куклу и хорошенькую блондинистую куклу в маскарадном костюме. – Они собираются на бал. Они влюблены и хотят пойти танцевать.

– По-моему, это звучит совершенно разумно. – Я наблюдаю, как Елена выбирает наряд для куклы-блондинки, объясняя мне, почему тот, который она выбрала, правильный, а затем следую за тем, как она ведет кукол на бал перед домом, кружа их по кругу, пока они танцуют.

– Как зовут куклу? – Спрашиваю я, наблюдая за ней. Она потеплела ко мне быстрее, чем Аника, что вселяет в меня надежду. Если бы обе девочки ненавидели меня, я была бы более склонна чувствовать безнадежность ситуации, но я могу справиться с упрямством Аники. Надеюсь, мы сможем вовремя заключить перемирие, и если мне не придется сражаться с обеими девочками сразу, это сделает все намного проще.

– Это, конечно, Виктор, – говорит Елена, глядя на меня с удивлением. – Как мой папа.

– Конечно. – Кукла на самом деле ничем не похожа на Виктора, кроме темных волос. Тем не менее, я могу оценить ее способность притворяться. – А кукла-леди?

Елена поджимает губы, нервно глядя на меня из-под ресниц, как будто боится, что я могу рассердиться. – Это Катя, – тихо говорит она. – Как моя мама.

– О. – Я смотрю на блондинистую куклу. – Ну, я уверена, что ты очень по ней скучаешь. Это помогает тебе чувствовать себя ближе к ней?

Елена пожимает плечами.

– Иногда. Иногда мне просто становится грустно. Тогда я убираю ее и играю с другими своими игрушками.

– Ты очень умная девочка. – На самом деле я удивлена, что она справляется с этим так хорошо. Ведение дел и отношений в доме Виктора не такое неблагополучное, как я могла себе представить. Я также удивлена тем, насколько он внимателен со своими дочками. Я не сомневаюсь, что мой отец любил меня, возможно, так, как вы любите очень дорогую скаковую лошадь или произведение искусства, в которое позже сможете вложить деньги. Его бы никогда не застукали за разгадыванием головоломок со мной за кофейным столиком или слушанием саг о моих куклах. После ужина он всегда шел прямо в свой кабинет, если вообще добирался домой к ужину. Моя мать лучше умела проявлять любовь, но ее любовь проявлялась скорее в подготовке меня к жизни, которая у меня однажды будет; всевозможные уроки, обучение ведению домашнего хозяйства, подготовка меня к тому факту, что моя личная жизнь не будет похожа на жизнь некоторых моих друзей. Она поощряла меня заводить друзей с другими девушками, которые вели бы похожий образ жизни, но это было трудно. Никто другой не был дочерью Витто Росси. Ни у кого другого не было такого груза на плечах с самого рождения.

Мой отец сказал бы, что вес – ничто по сравнению с ответственностью за управление его ветвью семьи. Но он, возможно, не понял бы. Он не мог понять, каково это, будучи молодой девушкой, подростком и все еще оставаясь женщиной, знать, что я, скорее всего, никогда не влюблюсь. Никогда не узнаю, на что похоже равноправное партнерство в браке. Никогда не попаду в сказку и даже не мечтаю об этом. Никогда не смогу стремиться к собственной карьере. В то время как другие девушки проходили стажировку в колледже и налаживали связи, я просто получала свои оценки, зная, что всего лишь откладываю неизбежный день, когда мне никогда не удастся воспользоваться ничем из этого.

– Мистер Андреев? – Я слышу голос Ольги с порога и вижу, как она снисходительно улыбается обеим девочкам, прежде чем продолжить. – Я пришла забрать девочек, чтобы они приняли ванну и отправились спать. Я уверена, что миссис Андреева еще не совсем справилась с этой задачей.

Мой первый инстинкт – обидеться, но в ее тоне нет ничего, что указывало бы на то, что она именно это и имеет в виду. Во всяком случае, она смотрит на меня по-доброму, когда приходит забрать Елену, которая протестует против того, чтобы ложиться спать. Я тоже хочу выразить протест, потому что я совсем не готова лечь в постель с Виктором, даже если все, что мы будем делать, это спать. Но протесты ни к чему хорошему не приведут. Виктор уже очень ясно дал понять, что он думает о том, что я сплю в другой спальне. Хотя я и не думала, что он окажется из тех людей, которых так сильно волнуют сплетни, в течение моего первого дня здесь мне становится все более и более ясно, что он, похоже, человек, который ценит домашний покой. Это действительно странно, учитывая все истории, которые я слышала о Братве.

Я не могу не задаться вопросом, будет ли, несмотря на предварительное перемирие, к которому мы пришли во время нашей ссоры ранее, он все еще пытаться прикоснуться ко мне. У меня с собой всего одна смена ночного белья: шелковые светло-голубые пижамные шорты и майка. Даже это кажется слишком откровенным, учитывая, что я ничего так не хочу, как чтобы мой новый муж держал свои руки подальше от меня. Я мельком смотрю на себя в зеркало и вижу край синего шелка, облегающий мои бедра, майку, прижатую к тонкой талии, мои соски, выступающие из легкой ткани. Это вряд ли можно назвать нижним бельем, но, глядя на себя в зеркало с распущенными по плечам волосами и обнаженными руками, ногами и верхней частью груди, это внезапно кажется слишком сексуальным. Но это все, что у меня есть, и быть голой было бы еще хуже, поэтому я просто сосредотачиваюсь на том, чтобы быстро ополоснуть лицо водой и почистить зубы, успевая скользнуть в постель и крепко зажмурить глаза, прежде чем Виктор войдет в комнату.

– Я знаю, что ты не спишь, – говорит он своим глубоким, рокочущим голосом, открывая ящик комода. – Но не волнуйся, Катерина. Ты можешь подумать, что я грубиян, но я человек слова. Я не прикоснусь к тебе, и завтра сделаю запись на прием в отличную клинику.

Я медленно выдыхаю, приоткрываю один глаз и вижу, как он направляется к ванной. В том, чтобы делить ванную комнату, есть какая-то интимность, которую я не чувствую готовой делить с Виктором, но у меня нет выбора. Я думаю о том, как он видит мои вещи на прилавке, средства по уходу за кожей и брызги воды, оставшиеся после того, как я умыла лицо, как он стоит там, где я была несколько минут назад, и сам чистит зубы. Вчера утром этот человек был мне незнаком, а теперь мы делимся ночной рутиной.

Теперь я мачеха для его детей. Если рассуждать об этом в самых простых терминах, это смешно. Мне это не кажется совершенно диковинным только потому, что я была воспитана в убеждении, что это нормально, знала, что это будет моим будущим, но любому другому это показалось бы шоу ужасов. Я просто знаю, что сейчас есть гораздо более ужасные вещи.

Виктор едва смотрит на меня, когда включает прикроватную лампу, забираясь в постель. К своему удивлению, я вижу, что у него в руках очки для чтения и роман с названием на русском. Я не могу скрыть выражение своего лица, когда он проскальзывает в постель в пижаме и очках, открывая свою книгу на том месте, где он ее пометил.

Виктор Андреев, террор итальянской мафии, русская братва, человек, который, как я знаю из того, что слышала, наводит страх на людей по всей этой стране, а также в Европе, сидит рядом со мной в постели в очках, водруженных на нос, и читает русский роман. Я не могу до конца поверить своим глазам.

Он прищуривается, когда замечает мое лицо.

– Я люблю читать перед сном, – коротко говорит он. – Это успокаивает мой разум. Так что можешь перестать смотреть на меня, как на экспонат в зоопарке. Ты никогда раньше не видела, чтобы мужчина читал?

– Конечно, видела, – выдавливаю я, все еще глядя на него. – Я просто…

– Что ты думала я делаю, чтобы расслабиться ночью? Убиваю нескольких человек в саду за домом и оставляю их тела садовнику, чтобы тот похоронил их, прежде чем заползти в постель? – Его рот дергается, и я понимаю, что он шутит. – Я сжимаю челюсти, внезапно разозлившись. Мне не нравится, когда надо мной издеваются. Франко часто издевался надо мной, и даже если его шутки были намного более жестокими, я не собираюсь становиться объектом юмора другого мужа.

– Ты знаешь, это не то, что я подумала. Но наслаждайся своей книгой, – огрызаюсь я. – Я собираюсь спать.

– Поступай как знаешь. – Виктор пожимает плечами, отводя от меня взгляд, как будто для него действительно так или иначе не имеет значения, что я делаю. Это тоже почему-то задевает.

Я должна быть рада, что Виктору все равно. Чем меньше его волнует то, что я делаю, тем больше свободы у меня будет. Но что-то в его беспечности почти ранит. Как будто я для него совершенно несущественна. Кем я и стану, как только подарю ему сына.

Я сосредотачиваюсь на этом, на том, какой могла бы быть моя жизнь, воспитывая моего сына и дочерей Виктора при минимальном участии с его стороны в моей повседневной жизни. Это не та свобода, на которую я надеялась, но это уже что-то. Это будет свобода от беспокойства о том, что он затащит меня в свою постель, свобода от его мнений и настроений, которых, я уверена, у него будет предостаточно. Возможно, когда-то я мечтала сделать в своей жизни нечто большее, чем просто быть матерью, но это, по крайней мере, доставит мне удовольствие. И если я решу, что хочу еще одного ребенка, то после того, как я рожу ему нужного сына, ЭКО обычно дает более одного эмбриона. Мне не придется ложиться с ним в постель даже для этого. По ходу сделки Виктор, возможно, получит свое, но я думаю, что могла бы сделать довольно хорошее и для себя.

Эта мысль, по крайней мере, гарантирует, что я смогу заснуть.

ВИКТОР

Моя новая жена оказывается невыносимой во всех отношениях, кроме того, какой я хотел бы ее видеть. Я просыпаюсь после далеко не спокойного сна, не привыкший к тому, что кто-то снова находится в моей постели после трех лет сна в одиночестве. Катерина не из тех, кто беспокойно спит, но любое легкое движение, казалось, будило меня так, как будто она встряхнула всю кровать. В какой-то момент я просто некоторое время лежал без сна, наблюдая, как она в лунном свете сияет сквозь занавески спальни.

Я не мог бы выбрать более красивую невесту. Я знал, что она прелестна, но почему-то, увидев ее воочию, кажется, стираются воспоминания обо всех других женщинах, которых я когда-либо считал красивыми. Все в ней, даже в ее наглядной худобе, является совершенством. Когда я лежал там, я поймал себя на желании протянуть руку и коснуться ее лица, убрать завиток темных волос с ее щеки, провести пальцем по ее соску под тонкой тканью ее топа. Конечно, я ничего из этого не сделал. Я обещал ей, что даже пальцем ее не трону, а я, как уже сказал, человек слова. Вместо этого я лежал с твердым и пульсирующим членом, проклиная тот факт, что не мог просто перевернуться и взять свою новую жену. В тот момент я начал сожалеть, что отклонил ее просьбу о выделении отдельной спальни.

Держать свои руки подальше от нее было бы намного проще, если бы она была где-то в другом месте, а не спала рядом со мной каждую ночь. Но я дал обещание, и я сдержу его, пока у меня не появится причина поступить иначе. Например, я согласился попробовать ЭКО. Я не обещал, сколько неудачных месяцев я позволю этому продолжаться, прежде чем настоять на том, чтобы мы попробовали более естественный способ. И, глядя на Катерину, лежащую рядом со мной, ее грудь слегка поднимается и опускается во сне, у меня возникает отчетливое ощущение, что я не протяну много месяцев, прежде чем начну всеми способами настаивать на ее возвращении в мою постель.

Я намеревался вступить в брак по расчету, а не по обету безбрачия. Я никогда не был мужчиной, предназначенным для монашества. Я могу сдерживать свои желания, но я не предпочитаю этого. Зачем, когда деньги и власть означают, что я могу удовлетворить почти любое желание, которое у меня только может возникнуть?

Эта сила купила мне жену. Но, по-видимому, это не пугает Катерину настолько, чтобы заставить ее раздвинуть передо мной ноги после первой ночи. И хотя я должен был бы счесть это оскорбительным, вместо этого это возбуждает. Я не думаю, что какая-либо женщина когда-либо говорила мне нет. Я никогда не принуждал женщину, но меня никогда не ставили в положение, когда это было необходимо. Только Катерина когда-либо смотрела мне прямо в глаза и говорила, что добровольно не ляжет в мою кровать. И это само по себе заставило меня хотеть ее с отчаянием, которого я никогда раньше не испытывал ни к одной другой женщине. Именно поэтому я в душе, моя рука обхватывает мой член, в то время как моя новая жена мирно спит в нашей спальне сразу за дверью.

Одной мысли о нашей единственной ночи вместе достаточно, чтобы я встал как камень, почти болезненно. Размышлений обо всем, чего мы не сделали, обо всем, что мы все еще могли бы сделать, если бы она, черт возьми, просто сдалась, достаточно, чтобы я оказался на грани оргазма за считанные секунды. Я планировал сделать с ней так много вещей после первой ночи, от выяснения, насколько хорошо она может сосать член, до того, как возьму ее за тугую попку и покажу ей, какое удовольствие получаю от этого, что бы ей ни говорили. Даже после того, как она высказала свое недовольство тем, что мы женаты, я был возбужден идеей подчинить ее своей воле, заставить ее испытать удовольствие настолько сильное, что она будет умолять о моем члене перед нашей первой годовщиной. Но я не ожидал, что она воспользуется картой, которая у нее была, и теперь у меня нет выбора, кроме как позволить ей командовать. По крайней мере, на данный момент.

Я провожу рукой по всей длине своего члена и снова возвращаюсь вверх, представляя, что это ее рука, ее рот, ее киска. В ней было так хорошо, когда я трахал ее, горячо и туго, и она сжималась вокруг меня, когда кончала, как будто хотела выдоить каждую унцию спермы из моего члена. Тот факт, что она кончила вопреки себе, что ее тело не смогло устоять перед наслаждением от моего толстого члена, независимо от того, был он присоединен к мужчине, которого, как она утверждала, презирала, или нет, сделал мой оргазм еще лучше.

Принцесса думает, что вышла замуж за монстра, вместо того чтобы спастись от него, ошеломленно думаю я, поглаживая себя, представляя маленькие упругие груди Катерины и то, как бы я хотел разрисовать их своей спермой. У нее в голове нелепое представление обо мне, о жестоком человеке по отношению ко всем окружающим, проливающем кровь по прихоти, не задумываясь. Я был жестоким, хотя я никогда ничего не делаю по прихоти. Но я бы никогда не причинил вреда своей семье. И Катерина, нравится ей это сейчас или нет, является частью этой семьи. Моя жена. Моя женщина.

– Блядь. – Я ругаюсь себе под нос, дергаясь быстрее. У меня нет времени все утро торчать в душе, а Катерина, скорее всего, проснется в любой момент. Мне нужно кончить, и я опускаю кулак на свой член, сдерживая стон удовольствия, когда я снова вспоминаю тугую киску Катерины и то, как ее жар охватывал каждый дюйм моей длины, когда я трахал ее в нашу брачную ночь, красиво и медленно, длинными движениями, которые позволяли мне чувствовать каждый дюйм ее тела. – О, черт, черт…

Я сжимаю челюсть, когда толкаю бедра вперед, первая струя моей спермы бьет в канализацию, мой член набухает и пульсирует в моей руке, мои бедра подергиваются от потребности трахнуть кого-нибудь, кого угодно. Прямо сейчас, к сожалению, это мой кулак.

Я бы все отдал, чтобы вместо этого оказаться внутри Катерины.

К тому времени, как я заканчиваю, я задыхаюсь, мой член обвисает в кулаке, и я стискиваю зубы от разочарования. Мне придется отказывать себе даже в этом в течение нескольких дней перед нашими встречами в клинике, и почему-то это похоже на добавление оскорбления к травме. Я не могу трахнуть свою жену, и я даже не могу дрочить, думая о ней, пока не наступит подходящее время.

Она буквально держит меня за яйца.

* * *

Однако на следующие несколько дней до нашей первой встречи между нами установился предварительный мир. Я оставил ее на попечение Ольги, а сам вернулся на работу на следующий день после того, как привез ее домой, и к тому времени, когда я вернулся тем вечером, я обнаружил, что наша спальня и ванная были забиты ее вещами. Я увидел неуверенность на ее лице, когда вошел в тот вечер, как будто меня могли расстроить платья в шкафу и новые книги на полках, тампоны под раковиной и средства для волос в ванной, но я нашел это странно успокаивающим. Хотя я бы никогда не сказал ей этого вслух. В течение трех лет в оформлении главной спальни сохранялись женственные штрихи, присущие Кате, но ни одной из ее вещей, из-за чего каждый раз, когда я входил, создавалось ощущение, что в комнате чего-то не хватает. Теперь кажется, что пустое место в наборе было заполнено.

Я лидер Братвы, человек власти. Мне никогда не предназначалось быть холостяком, и я никогда не собирался им быть. Иметь жену в моей постели и в моем доме, естественный порядок вещей, и вместо того, чтобы испытывать отвращение при виде женских вещей в моих личных комнатах, я чувствую себя, странным образом, умиротворенным. Как будто в мире снова все в порядке.

Если бы только моя жена тоже была такой.

– Я записался на прием в клинику, – сказал я ей этим вечером. – Во второй половине дня, через пару дней.

– Хорошо, – это все, что она сказала в ответ, отворачиваясь от меня и выключая свет.

По крайней мере, это облегчение, что она не борется с идеей выносить моего ребенка. Это было бы войной между нами. Я готов пойти на жертвы, чтобы сохранить мир в моем собственном доме и с итальянцами и ирландцами, но на некоторые жертвы пойти невозможно. Мне нужен наследник, и целью Катерины всегда было обеспечить меня им.

Ольга оказывается отличным источником информации о том, как обстоят дела, когда меня не бывает дома в те первые несколько дней, встречая меня, когда я вхожу в дверь впереди моей жены и детей. Катерина всегда рядом, выглядит элегантной и собранной, ее лицо непроницаемо. Единственный раз, когда я вижу ее улыбку, это когда я общаюсь с детьми или когда я мельком вижу ее с ними. В этом я тоже нахожу облегчение. Если она может быть хорошей матерью моим девочкам и подарит мне сына, то все остальное в браке я готов списать как потерю. Но Ольга быстро доносит на нее, когда считает, что Катерина проводит слишком много времени в своей комнате, или дает мне понять, что Аника по-прежнему ее не любит и нисколько к ней не потеплела.

– Я говорила тебе, что приводить итальянку в дом нехорошо, – бормочет она, когда я прихожу домой двумя ночами позже, искоса поглядывая на Катерину, которая стоит немного поодаль и наблюдает за девочками, а не за кем-либо из нас. – Анике, возможно, больше понравилась бы хорошая русская женщина. Блондинка, как ее мать.

– Анике придется научиться приспосабливаться, как и всем нам, – строго говорю я Ольге. – И чем быстрее ты отнесешься к Катерине так, как подобает той, кто она есть в этом доме… моей жене, тем скорее Аника придет в себя.

– Я добра к ней, – говорит Ольга, поджимая губы. – Я не сказала этой женщине ни одного дурного слова.

– Мне достаточно того, как ты говоришь о ней. – Я бросаю на нее взгляд, хотя и не сердитый. – Твое отношение бросается в глаза, Ольга. Когда ты ее примешь, девочки последуют твоему примеру. Им нужно видеть уважение с твоей стороны, они тебя очень любят.

– И я люблю их. – Ольга бросает взгляд на Катерину и двух девочек. – Елена действительно прониклась к ней симпатией, – признается она. – Я думаю, разница в возрасте многое меняет. Аника всегда была ближе к своей матери. А Елена помнит меньше.

– Тогда, надеюсь, Аника научится у своей младшей сестры. – Я делаю шаг вперед, приветствуя Катерину поцелуем в щеку, а затем наклоняюсь, чтобы поприветствовать обеих своих дочерей.

Моя новая жена замечательно умеет притворяться перед персоналом, что все хорошо, сохраняя свою холодность по отношению ко мне на то время, когда мы одни. Но я ловлю взгляды, которые она время от времени бросает на меня, любопытные взгляды, то, как ее взгляд задерживается на моем лице или теле всего на мгновение, и я знаю, что она вспоминает то короткое время во время нашей брачной ночи, когда мы оба потеряли контроль.

Теперь мне еще сложнее сохранять этот контроль.

Утро в день нашей встречи я провожу в своем кабинете, работая над бухгалтерскими книгами из дома и обедая в своем офисе. Когда я наконец выхожу вовремя, чтобы попросить водителя отвезти нас в город, я нахожу Катерину, уже ожидающую в гостиной, безупречно одетую в темно-красное платье-футляр с черным кожаным поясом и кожаные остроносые туфли-лодочки. Ее волосы заколоты сзади бриллиантовой заколкой, которая сочетается с бриллиантовыми солитерами в ушах и на шее и теннисным браслетом на запястье. Она прекрасно выглядит в бриллиантах, и мне интересно, где она их приобрела. Она не похожа на женщину, которая хранит подарки от бывшего мужа, которого ненавидела.

– Я вижу, ты готова к работе. – Натянуто улыбаюсь ей, входя в комнату. – Ты очень пунктуальна, моя дорогая.

– Я думала, тебе не нравится, когда тебя заставляют ждать. – Улыбка Катерины такая же ледяная, ее голос отрывистый. – Поэтому я позаботилась о том, чтобы прийти вовремя.

– И вдумчивая тоже. Какую прекрасную невесту я выбрал. – Когда мы идем к двери, я предлагаю ей руку, проводя пальцами по браслету, когда открываю перед ней дверь. – Не припомню, чтобы я дарил тебе что-то столь же красивое, как это.

– Ты этого не делал. – Катерина натянуто улыбается мне, выходя из двери и направляясь к машине. – Ревнуешь?

Без слуг, которые могут услышать, ее язык такой же колючий, как всегда. Я мог придумать ему несколько других применений. Если бы только… Тот факт, что я везу свою жену в клинику, чтобы кто-то другой оплодотворил ее спермой, которую я мог бы так легко, и с радостью дать ей сам, с каждой минутой кажется все более оскорбительным. Когда я ложусь рядом с ней, я не могу не надеяться, что каждый потраченный мной цент будет потрачен впустую хотя бы для того, чтобы я мог наслаждаться наполнением ее своей спермой через несколько месяцев без чувства вины.

– Нет. Но мне любопытно. Подарки Франко?

Катерина открывает рот, как будто собираясь ответить, но ее плечи немного опускаются, и она глубоко вздыхает.

– Украшения принадлежали моей матери, – устало говорит она. – У меня есть приличное количество украшений от нее.

По ее тону я слышу все, что скрывается за этими словами, которые она не произносит, например, что ее мать умерла из-за действий ее бывшего мужа, из-за моих действий, и из-за стольких других вещей. Что она не хочет и не нуждается в подарках от меня, у нее есть свои вещи. Хорошо, сердито думаю я про себя, глядя на ее элегантный профиль, когда она выглядывает из окна машины. В любом случае, я не собирался дарить ей украшения.

– Спасибо, что договорился о встрече, – тихо говорит Катерина, по-прежнему не глядя на меня, и я задаюсь вопросом, не пытается ли она таким образом остановить ссору до того, как она действительно начнется. – Я знаю, ты бы предпочел сделать это по-другому.

Это мягко сказано.

– Я думал, католики считают ЭКО грехом, – коротко говорю я, все еще раздраженный.

– Я схожу на исповедь, – язвит она, ее губы подергиваются. – Кроме того, меня трудно назвать набожной. Я ходила только при крайней необходимости в течение длительного времени.

– Я тоже, – признаю я. – Церковь не совсем то место, где я чувствую себя комфортно в эти дни. А исповедь еще меньше.

Интересно, спросит ли она об этом, о том, какие грехи я совершил, из-за которых внутри церкви мне становится неуютно тепло, но она этого не делает. Она просто продолжает смотреть в окно, ее руки чопорно сложены на коленях.

Клиника – это все, чего можно было ожидать от шикарной клиники фертильности в центре Манхэттена, где пары, несомненно, тратят тысячи и тысячи долларов на попытки завести собственного ребенка. Здесь много просторных окон и зеленых растений, мягкой розовой мебели и успокаивающей музыки, играющей из динамиков наверху. Катерина хранит абсолютное молчание, пока мы не зарегистрируемся, а затем она просто дает администратору информацию, которую она запрашивает, и идет искать место.

После того, как я увидел ее вспыльчивую сторону в наш первый день вместе, ее спокойное молчание почти нервирует. Она остается такой, бледной и с плотно сжатыми губами, всю дорогу, пока нас разлучают на осмотры, а затем, когда мы встречаемся в кабинете врача, темноволосый мужчина, который выглядит на несколько лет старше меня. Он смотрит на меня настороженно, и я понимаю, что у него есть некоторое представление о том, кто я такой. Я всегда чувствую этот проблеск страха, заряд в воздухе, когда кто-то знает меня. Когда они знают, что меня нужно бояться. Знание того, через что прошла наша семья, чтобы дойти до этого момента, чтобы вызвать такого рода страх и уважение, означает, что эта реакция неизменно вызывает во мне почти возбуждающий прилив энергии каждый раз.

Он, нахмурившись, пролистывает наши диаграммы, а затем поднимает взгляд на нас.

– Мистер и миссис Андреевы, я должен сказать, это необычно. Ничто не указывает на то, что у вас вообще возникли бы какие-либо проблемы с естественным зачатием. Как долго вы пытаетесь?

Я чувствую, как Катерина вздрагивает рядом со мной.

– Мы этого не делали, – тихо говорит она. – Мы поженились неделю назад, и у нас был один половой акт.

Половой акт. Это почти заставляет меня хотеть рассмеяться. Это слишком клиническое слово, слишком холодное для того, что произошло между нами той ночью, для того, как Катерина дрожала, когда оргазм охватил ее тело, каково было входить в нее и чувствовать, как она сжимается вокруг меня, ее жар был таким сильным, что казалось, будто он обжигает мой член… нет, половой акт – это не тот термин, который я бы использовал.