Текст книги "Энн в Инглсайде"
Автор книги: Люси Монтгомери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава двадцать третья
Энн уже могла сидеть в постели. Скоро она совсем выздоровеет и опять сможет вести хозяйство… читать книги… есть все, что захочется… сидеть у камина… смотреть на сад… видеться с друзьями… выслушивать свежие сплетни… радоваться каждому дню… – скоро она опять станет частью красочного праздника жизни.
Энн пообедала фаршированной бараньей ножкой, которая у Сьюзен получилась просто замечательно. Как приятно опять есть с аппетитом! Она лежала, оглядывая свою комнату. Надо купить новые шторы – что-нибудь в желто-зеленой гамме. А этот новый комод надо переставить в ванную. Потом Энн глянула в окно. Сквозь ветви кленов ей была видна сверкающая поверхность бухты; береза на лужайке была словно облита золотым дождем. Как прекрасна осень, со своими яркими красками, мягким светом и длинными тенями! Вон Робин раскачивается на самой верхушке ели; дети смеются в саду, собирая яблоки. Опять в Инглсайде звучит смех. Нет, жизнь все-таки не просто «тонко сбалансированный химический процесс», со светлой улыбкой подумала Энн.
И тут в дверях появилась Нэнни с распухшими от слез глазами и носом.
– Мамочка, я должна тебе рассказать… я больше не могу. Мамочка, я обманула Бога.
Какое счастье! Опять за нее цепляется детская ручонка, опять ее ребенку нужны помощь и утешение. Ни разу не улыбнувшись, Энн выслушала прерывавшийся рыданиями рассказ Нэнни. Миссис Блайт всегда умела сохранять на лице серьезность, когда ее дети сообщали ей о чем-то важном для них, хотя потом они с Джильбертом иногда хохотали до упаду. Она понимала, что Нэнни действительно в отчаянии, и также поняла, что ей надо вмешаться в отношения дочери с Богом.
– Ты все перепутала, детка. С Богом нельзя заключать уговор. Он помогает людям и ничего не просит взамен, кроме любви. Ведь когда ты просишь нас с папой о чем-нибудь, мы не требуем ничего взамен, правда? Неужели Бог менее добр, чем мы? Он лучше нас знает, что кому нужно.
– Мама, а Он не сделает так, чтобы ты умерла, потому что я не сдержала обещание?
– Ну конечно же нет, милая.
– Мамочка, если даже я поступала неправильно… разве мне все равно не нужно выполнить обещание, раз уж я его дала? Я же сказала, что пойду на кладбище! Папа говорит, что слово всегда надо держать. Это же стыдно – нарушить слово!
– Детка, когда я совсем выздоровею, мы с тобой сходим ночью на кладбище. Я останусь за воротами… и тогда тебе, наверное, будет совсем не страшно пройти по кладбищу. Твоя совесть будет чиста, но, надеюсь, больше ты не будешь заключать глупых сделок с Господом Богом.
– Не буду, мамочка, – пообещала Нэнни, в глубине души сожалея, что отказывается от чего-то, что при всех недостатках делало жизнь интереснее. Но глаза ее больше не были тусклыми от горя, и голос опять зазвенел радостью.
– Я пойду умоюсь, а потом приду опять и поцелую тебя, мамочка. И нарву тебе букетик львиного зева – в саду еще есть немножко. Как нам было без тебя плохо, мамочка!
– О, Сью, – сказала Энн, когда та принесла ей ужин, – чего только не творится в этом мире! Но жить все равно очень интересно, правда, Сью?
– Ну, я, пожалуй, готова признать, – сказала Сьюзен, вспомнив румяные пирожки, которые она испекла к ужину, – что жизнь не так уж плоха.
Глава двадцать четвертая
В тот год октябрь прошел в Инглсайде очень радостно. Детям так и хотелось все время бегать и петь. Мама встала на ноги и не желала, чтобы с ней больше нянчились. Она обсуждала с детьми, что посадить в саду весной, она опять смеялась. Джим всегда считал, что мама замечательно весело смеется, отвечая на их бесчисленные вопросы: «Мама, а до того места, куда заходит солнце, далеко идти?»… «Мама, а почему нельзя собрать лунный свет в кружку?»… «Мама, а что причиняет причину?»… «Мама, правда, лучше умереть от укуса гремучей змеи, чем чтоб тебя растерзал тигр?»… «Мама, Уол-ли Тейлор говорит, что вдова – это женщина, мечты которой наконец осуществились. Зто правда?»… «Мама, а где прячутся птички, когда идет очень сильный дождь?»… «Мама, а это верно, что у нас чересчур романтичная семья?»…
Этот последний вопрос задал Джим, которому ребята в школе передали слова миссис Дэвис. Джим не любил миссис Дэвис, потому что, встретив его с мамой или папой, она всегда указывала на него костлявым пальцем и спрашивала: «Ну, как, Джимми, ты хорошо ведешь себя в школе?» Джимми, фу! Может, они все, и правда, немного романтичны… Мисс Бейкер уж точно так подумала, когда нашла на дорожке к сараю маслянистые капли красной краски. «Но мы же играли в сражение, Сьюзен, – объяснил ей Джим, – а это кровь. Какой же бой без крови?»
Вечером в лунном небе иногда пролетали стаи диких гусей. При виде них у Джима появлялось неизъяснимое желание улететь вместе с ними к далеким теплым берегам и привезти оттуда обезьян… леопардов… попугаев… или отправиться путешествовать по Южной Америке. Слова «Южная Америка» имели для мальчика особую прелесть – так же как и «тайны моря». Попасть в холодные объятия питона, сражаться с раненым носорогом – для Джима это было настоящим приключением. А слово «дракон» вызывало у него сладкую дрожь. Любимая картинка, которая была приколота к стене в ногах его кровати, изображала рыцаря в сверкающих доспехах на красивом белом коне, пронзающего копьем змея со свитым кольцами и раздвоенным на конце хвостом. А на заднем плане спокойно стоит на коленях, стиснув руки на груди, красивая женщина в розовых одеждах. Женщина эта была очень похожа на девятилетнюю Мейбл Риз, за внимание которой в школе уже скрещивались мечи. Даже Сьюзен заметила это сходство и дразнила им густо краснеющего Джима. Но вообще-то чудовище на этой картинке, пожалуй, маловато и не производит особого впечатления по сравнению с огромным конем. Невелика честь убить такого никудышного дракона. Драконы, от которых Джим в мечтах спасал Мейбл, были куда дра-конистее. А в прошлый понедельник он по-правдашнему спас Мейбл от злобного гусака Сары Палмер. Неужто она не заметила, как решительно и мужественно он схватил эту шипящую тварь за шею и перебросил через забор? Хотя гусак, конечно, не такое романтичное животное, как дракон.
У детей было полно дел: надо было выкапывать морковь, собирать яблоки. Весь Глен пропах дымом от сжигаемых опавших листьев. В сарае лежала целая гора огромных желтых тыкв, а Сьюзен в первый раз в этом году нажарила пирожков с клюквой. Энн каждый теплый день копалась в саду, и, когда позднее солнце озаряло алые клены, упивалась красками, как вином, наслаждаясь этой изысканно-грустной мимолетной красотой.
Но полного счастья в жизни не бывает. Весь Инглсайд был озабочен судьбой Робина. Им сказали, что он обязательно улетит на юг вместе с другими малиновками.
– Заприте его в доме и не выпускайте, пока не выпадет снег, – посоветовал им капитан Малаки. – Тогда он забудет про южные края и будет спокойно жить до весны.
И вот Робина перестали выпускать на улицу. Он сделался очень беспокойным, как-то бесцельно летал по дому или сидел на подоконнике и смотрел на своих соплеменников, которые собирались в путь, повинуясь таинственному зову. Птица стала плохо есть, отказываясь даже от червяков и от орешков, которые ему предлагала Сьюзен. Дети объясняли, какие опасности ждут Робина в дороге, если он вздумает лететь в дальние края – холод, голод, бури, черные ночи, хищные кошки. Но он слышал зов и рвался на свободу.
Мисс Бейкер сдалась последней. Несколько дней она ходила с мрачным видом и отрицательно качала головой, но потом сказала:
– Ладно уж, отпустите его. С природой не поспоришь.
Робина выпустили в последний день октября – после месячного заключения. Дети со слезами целовали его не прощанье. Птица радостно выпорхнула в окно, но на следующее утро прилетела к Сьюзен за своей порцией хлебных крошек. А затем расправила крылья и пустилась в далекий путь.
– Не плачь, детка, – утешала Энн Риллу. – Он, наверное, вернется к нам весной.
Но девочка продолжала рыдать:
– До весны есе так далеко!
Энн улыбнулась и вздохнула. Малышке Рилле казалось, что время идет очень медленно, а Энн казалось, что времена года мелькают со скоростью курьерского поезда. Вот и еще одно лето прошло. Скоро – ох, очень скоро! – дети вырастут. Но пока они еще принадлежат ей, наполняют ее жизнь нежностью и восторгом, пока она еще может радоваться им, любить их, подбадривать, а то и бранить. Потому что иногда они очень озорничают, хотя вряд ли заслуживают прозвища «чертенята из Инглсайда», которым их наградила миссис Дэвис, когда узнала, что Берти Друк немного обжегся, играя роль индейца, которого сжигали на костре в Долине Радуги. Джим и Уолтер не успели вовремя развязать веревки, но и сами обожглись – хотя их, конечно, никто не пожалел.
Ноябрь в этом году выдался мрачный и унылый. Иногда с утра до вечера ветер гнал с серого моря холодный туман. Дрожащие тополя сбросили последнюю листву. Сад стоял мертвый, не считая грядки все еще густой золотистой спаржи. Уолтеру пришлось забросить свой помост на дереве и учить уроки дома. Без конца шел Дождь. «Когда же будет конец зтой сырости?» – с отчаянием простонала Ди. Потом на неделю выглянуло солнце – пришло бабье лето. Холодными вечерами мама подносила спичку к растопке в камине, а Сьюзен пекла на ужин картошку.
После ужина все собирались в гостиной. Энн шила, мисс Бейкер спрашивала у детей уроки, а потом разрешала им заниматься кто чем хочет. Уолтер, жизнь которого в основном протекала в воображении и мечтах, писал письма от бурундука, который жил в Долине Радуги, бурундуку, который жил в сарае. Сьюзен притворно насмехалась над этими письмами, когда Уолтер их ей читал, но потихоньку переписывала их и посылала Ребекке Дью.
«Я эти письма прочитала с удовольствием, дорогая мисс Дью, хотя вам, быть может, они и покажутся пустяковой писаниной. Тогда уж простите старуху, которая души не чает в этих детях. Уолтера учителя считают очень способным, и по крайней мере он бросил писать стихи и пишет вместо них письма. А Джим получил на экзамене по арифметике девяносто девять очков из ста, и никто не может понять, за что у него сняли это одно очко. Может быть, я и ошибаюсь, дорогая мисс Дью, но я убеждена, что из этого ребенка вырастет великий человек. Мы до этого вряд ли доживем, но он вполне может стать премьер-министром Канады».
Шримп наслаждался, развалившись перед камином, а очаровательная серебристо-черная кошечка Нэнни, которую звали Пушинка, по очереди забиралась ко всем на колени. «У нас две кошки, – сердито говорила Сьюзен, – а мыши орудуют в кладовке, как у себя дома». Дети обсуждали свои дела, а из холодной осенней ночи за стенами дома доносился унылый гул далекого океана.
Тут на огонек заглянула миссис Корнелия – поболтать с Энн, пока ее муж обсуждает политические новости с Картером Флэггом. Дети при виде миссис Эллиотт сразу навострили ушки – от нее можно было узнать замечательно интересные вещи о соседях. И как весело потом в воскресенье сидеть в церкви и смотреть на постные физиономии этих самых соседей, зная, какие за ними водятся делишки!
– Как же у вас уютно, Энн, милочка. А на улице так холодно и снег пошел. А где же доктор?
– Уехал по вызову. Мне так не хотелось его отпускать, но с мыса позвонили, что миссис Шоу плохо себя чувствует, – ответила Энн. Мисс Бейкер тем временем подхватила с каминного коврика рыбную кость, которую притащил Шримп, надеясь, что миссис Корнелия не заметила столь вопиющего беспорядка.
– Она чувствует себя не хуже меня, – сердито ворчала Сьюзен. – Но я слышала, что она купила кружевную ночную сорочку – вот и хочет показаться в ней доктору. В ее ли годы носить кружевные сорочки!
– Это ей дочка Леона привезла из Бостона. Она приехала в пятницу с четырьмя чемоданами, – сказала миссис Корнелия. – Помню, как она девять лет назад уезжала в Штаты с одной рваной сумкой, из которой чуть не вываливались вещи. Ее тогда только что бросил Фил Тернер, и она очень переживала, хотя и делала вид, что ей все равно. А теперь она, видите ли, вернулась, чтобы «ухаживать за больной матерью». Смотрите, Энн, она наверняка будет кокетничать с доктором. Но вряд ли он обратит на нее внимание. Да и вы не похожи на жену доктора Бронсона из Моубрей Нерроуз. Та ревнует мужа ко всем пациенткам.
– И к медицинским сестрам, – добавила Сьюзен.
– Ну, я бы сказала, что некоторые эти сестры чересчур смазливы для своей работы, – поджала губы миссис Корнелия. – Возьмите хоть Дженни Артур. Она решила было отдохнуть от своего последнего пациента, и теперь занята тем, чтобы не дать двум своим кавалерам узнать друг про друга.
– Она, конечно, хорошенькая, но не такая уж молодая, – твердо произнесла Сьюзен. – Я бы ей посоветовала поскорей выбрать одного из них и выйти за него замуж. А то получится, как у ее тетки Юдоры – та говорила, что не выйдет замуж, пока не нафлиртуется всласть, и вот вам результат – осталась старой девой. Она и сейчас не пропускает ни одного мужчины, даром что ей по крайней мере сорок пять лет. Вот так и бывает, когда привыкнешь к чему-нибудь и уже не можешь отвыкнуть. Вы слышали, миссис доктор, голубушка, что она сказала своей кузине Фанни, когда та выходила замуж: «Подбираешь объедки с моего стола?» Они, говорят, жутко поругались и с тех пор не разговаривают.
– Язык мой – враг мой, – проговорила Энн.
– Вот уж верно, милая, – согласилась миссис Корнелия. – Кстати, не мешало бы нашему пастору быть поосторожнее в своих проповедях. А то обидел Уоллеса Янга, и тот хочет переходить к методистам. Все говорят, что прошлая проповедь была направлена против него.
– Если пастор в своей проповеди попадает кому-то не в бровь, а в глаз, все решают, что он только одного его и имел в виду, – сказала Энн. – Но это часто вовсе не так.
– Верные ваши слова, – подтвердила Сьюзен. – А этот Уоллес Янг тоже тип. Три года тому назад разрешил одной фирме нарисовать рекламу силоса на своих коровах. Нельзя же до такой степени зариться на деньги.
– А его брат Дэвид наконец-то решил жениться, – продолжала миссис Корнелия. – Все ломал голову, что дешевле – жениться или нанять прислугу. «Конечно, в доме можно обойтись и без женщины, Корнелия, – сказал он мне после смерти матери, – но больно уж много на тебя сваливается дел». Прощупывает почву, думаю, но уж дудки! Так что со мной у него ничего не вышло. И вот теперь он решил жениться на Джесси Кинг.
– Джесси Кинг? Он же вроде ухаживал за Мэри Норт!
– Он сказал, что не может жениться на женщине, которая сама ест только капусту и будет кормить ею и мужа. Но говорят, что она просто ему отказала. А Джесси Кинг будто бы сказала, что предпочла бы мужа покрасивее, но придется удовлетвориться этим. Некоторым лишь бы обручальное кольцо заполучить.
– А мне кажется, миссис Эллиотт, – возразила Сьюзен, – что у нас многим приписывают слова, которых они и не думали говорить. По-моему, Джесси Кинг будет Дэвиду очень даже хорошей женой – лучше, чем он того заслуживает… хотя, если говорить о внешности, он и в самом деле похож на выброшенный морем старый матрац.
– А вы знаете, что у Альдена и Стеллы родилась дочка? – спросила Энн.
– Слышала. Надеюсь, Стелла не будет такой же полоумной матерью, как была ее мать Лизетта. Поверите ли, Энн, милочка, Лизетта прямо-таки лила слезы из-за того, что дочка ее кузины Доры пошла раньше, чем Стелла.
– Что с нас, матерей, взять? – улыбнулась Энн. – Помнится, я жутко злилась, когда у Боба Тейлора, который родился день в день с Джимом, раньше прорезался первый зуб.
– Кстати, Бобу Тейлору собираются удалять гланды, – вспомнила миссис Корнелия.
– Мама, а почему у нас никогда ничего не удаляли? – хором спросили Уолтер и Ди. Они часто говорили одно и то же, а потом брались за руки и загадывали желание. «Просто мы одинаково обо всем думаем», – объясняла Ди.
– Вот уж никогда не забуду, как Элси Тейлор выходила замуж, – задумчиво проговорила миссис Корнелия. – Ее закадычная подруга Мейзи Миллисон вместо свадебного марша заиграла похоронный. Потом она, конечно, говорила, что перепутала их от волнения, но ей никто не поверил. Все знали, что она сама хотела выйти за Мака Морсайда. Ох, и прощелыга же был, и как умел подкатываться к женщинам! А жилось с ним Элси ужасно. Впрочем, что об этом говорить, и Элси и он давно спят вечным сном, а Мейзи уже много лет замужем за Харли Расселом, и все забыли, что он сделал ей предложение, в надежде, что она ему откажет, а она возьми да согласись. Харли уж и сам про это забыл… одно слово – мужчина. Считает, что у него самая лучшая жена на свете, и очень доволен, что сумел ее заполучить.
– А зачем же он делал ей предложение, если хотел, чтобы она ему отказала? Что-то я этого не понимаю, – удивилась мисс Бейкер и тут же оговорилась: – Хотя я в этих делах, конечно, плохо разбираюсь.
– Это отец велел ему сделать предложение Мейзи, а он не стал спорить – думал, что ему ничто не грозит. А вот и доктор!
Вошел Джильберт, и вслед за ним в дверь влетел порыв холодного ветра со снегом. Он сбросил пальто и с наслаждением уселся перед огнем.
– Думал раньше приехать, да задержался.
– Не устоял перед кружевной ночной рубашкой? – с ухмылкой взглянув на миссис Корнелию, спросила Энн.
– О чем это ты? Какие-то женские шуточки, недоступные моему мужскому пониманию. Я ездил в Верхний Глен к Уолтеру Куперу.
– Вот уж зажился человек, даже непонятно, чем душа держится, – покачала головой миссис Корнелия.
– Не говорите, у меня у самого терпение лопается, – улыбнулся Джильберт. – По всем медицинским законам ему полагалось бы давным-давно умереть. Год назад я сказал, что он протянет не больше двух месяцев. Он просто губит мою репутацию.
– Если бы вы знали Куперов, как я, вы бы не рискнули предсказывать, когда они умрут. Разве вы не слышали, что его дед ожил после того, как выкопали могилу и купили гроб? Гробовщик так и отказался взять гроб назад. Насколько я понимаю, Уолтер развлекается тем, что репетирует собственные похороны: одно слово – мужчина! А вот и Маршалл подъехал – слышу его колокольчик? Эта банка маринованных груш – тебе, Энн, милочка.
Миссис Корнелию проводили до дверей. Уолтер выглянул в темноту вьюжной ночи и вздохнул:
– Где-то сейчас Робин? Интересно, скучает ли он по нам?
– Робин сейчас в теплых солнечных краях, – сказала Энн. – А весной он вернется, вот увидите. Осталось всего пять месяцев. Цыплятки, а не пора ли вам всем спать?
– Сьюзен, – спросила Ди, уютно устроившись в кладовке, – тебе хотелось бы иметь ребеночка? Я знаю место, где есть новенький, с иголочки.
– Где же это?
– У Эми. Она говорит, что его принесли ангелы, но мне кажется, что ангелам надо бы получше соображать. У Тейлоров и так уже восемь детей. А ты вчера говорила, что вот Рилла выросла и у нас теперь нет маленького. Мать Эми, наверное, с радостью отдаст тебе своего.
– Господи, чего только эти дети не придумают! У Тейлоров всегда были большие семьи. Отец Эндрю никогда не мог сказать, сколько у него детей, не пересчитав их по пальцам. Нет, Ди, чужих детей мне не надо.
– Сьюзен, Эми говорит, что ты старая дева. Это правда?
– Да, – мужественно ответила мисс Бейкер. – Так уж решило мудрое Провидение.
– А тебе нравится быть старой девой, Сьюзен?
– Нет, детка, по правде говоря, не очень. Однако, – добавила Сьюзен, вспомнив некие известные ей семьи, – я поняла, что нет худа без добра. А теперь отнеси-ка папе этот кусок яблочного пирога и скажи, что я сейчас принесу чай. Бедняга, наверное, ослаб от голода.
– Мама, правда, у нас самый лучший дом на свете? – спросил Уолтер, поднимаясь с Энн наверх. – Вот только… тебе не кажется, что он был бы еще лучше, если бы у нас была парочка привидений?
– Привидений?
– Да. У Джерри Палмера в доме полно привидений. Он однажды видел высокую даму в белом с костлявой рукой. Я рассказал об этом Сьюзен, и она ответила, что он или выдумывает, или у него желудок не в порядке.
– Сьюзен права. В Инглсайде всегда жили счастливые люди… так что привидениям здесь взяться неоткуда. А теперь прочитай на ночь молитву и ложись спать.
Глава двадцать пятая
Робин таки вернулся весной и привел с собой молодую жену. Они построили гнездо в ветвях яблони, на которой Уолтер учил уроки, и Робин зажил по-старому, но его жена побаивалась людей и улетала, когда кто-нибудь приближался к дереву. Сьюзен считала возвращение Робина настоящим чудом и каждый день писала про него Ребекке Дью.
Всю зиму в Инглсайде не случалось ничего экстраординарного, но вот в июне в центре внимания оказалась Диана, с которой случилось пренеприятное приключение.
В ее классе появилась новая девочка, которая на вопрос учительницы, как ее зовут, ответила «Я – Дженни Пент» таким тоном, каким говорят: «Я – королева Елизавета» или «Я – Елена Прекрасная». Услышав эти слова, человек понимал, что не знать Дженни Пент – просто позор, а не быть признанным ею значит, что тебя вообще вроде бы нет на свете. По крайней мере такое ощущение возникло у Дианы Блайт, хотя она, возможно, и не смогла бы его так точно сформулировать.
Дженни Пент было девять лет, а Диане – восемь, но Дженни сразу стала дружить с «большими девочками», которым было уже десять или одиннадцать. Они обнаружили, что не могут ее «отшить» или проигнорировать. Она не была хорошенькой, но имела эффектную внешность – не обратить на нее внимания было невозможно. У Дженни было круглое нежное лицо, обрамленное иссиня-черными волосами, и огромные темно-синие глаза с длинными черными ресницами. Когда девочка поднимала ресницы и обращала на тебя презрительный взгляд своих глаз, ты ощущал себя червяком, который должен испытывать благодарность за то, что на него не наступили. Уничтожающая реплика Дженни ценилась дороже, чем дружеская – любого другого. Быть избранной ею в качестве временной наперсницы было огромной честью. Потому что она рассказывала потрясающие вещи. Пенты, совершенно очевидно, все были людьми неординарными. Тете Дженни Лине, например, дядя-миллионер подарил замечательное золотое ожерелье с гранатами. У одной из ее кузин было кольцо с бриллиантом, которое стоило тысячу долларов, а другая кузина завоевала первый приз на конкурсе декламаторов, в котором участвовало семьсот человек. Одна из теток была миссионером в Индии среди леопардов. В общем, ее одноклассницы, по крайней мере поначалу, верили каждому слову Дженни, восхищались ею, завидовали ей и так много рассказывали о ней дома, что даже их родители в конце концов заинтересовались Дженни Пент.
– Сьюзен, что это за девочка, про которую Ди все время рассказывает? – спросила Энн однажды вечером, после того как Диана рассказала им, что Дженни живет в «особняке» с деревянной резьбой под крышей, пятью эркерами, каминной полкой из красного мрамора и замечательной березовой рощей позади дома. – Что-то я не слышала в Глене имени Пент. Ты что-нибудь о них знаешь?
– Они недавно купили ферму Конвея, миссис доктор, милочка. Говорят, что мистер Пент – столяр, который не смог зарабатывать на жизнь этим ремеслом и решил заняться сельским хозяйством. Как я понимаю, он не столько работает, сколько доказывает, будто Бога не существует. Судя по всему, странная семейка. Детям разрешается делать все, что им вздумается. Отец говорит, что в детстве его держали в ежовых рукавицах, и он не собирается так же обращаться со своими детьми. Поэтому Дженни и ходит в школу в Глене. Пенты живут ближе к школе в Моубрей Нерроуз, но она, видите ли, решила, что будет учиться в Глене. Половина их земли лежит в нашем районе, и мистер Пент платит налог в обе школы, так что, конечно, может посылать своих детей в любую. Но Дженни не дочь ему, а племянница. Ее родители умерли. Говорят, что это сын мистера Пента Джордж загнал овец в подвал церкви в Моубрей Нерроуз. Может, они и вполне приличные люди, но страшные неряхи. Дом у них в жутком беспорядке… и, если вы спрашиваете у меня совета, я не рекомендую вам поощрять дружбу Дианы с этой стаей обезьян.
– Но я же не могу запретить ей разговаривать с Дженни в школе, Сьюзен. В конце концов, у меня нет причин не разрешать Ди дружить с этой девочкой, хотя уверена, что она привирает, рассказывая о своих родственниках и приключениях. Будем надеяться, что Ди скоро в ней разочаруется и перестанет бесконечно говорить о Дженни Пент.
Однако Ди была очарована новой подругой. Дженни, оказывается, сказала Диане, что она нравится ей больше всех других девочек в школе, и та, восприняв это чуть ли не как королевскую милость, впала в полное обожание. На переменах они с Дженни были неразлучны; в уик-энды писали друг другу письма; обменивались «жвачкой» и пуговицами, и наконец Дженни пригласила Диану к себе домой, предлагая ей переночевать там.
– Нет, нельзя, – решительно заявила Энн, и Ди долго безутешно рыдала.
– Ты же позволяешь мне ночевать у Перси Форд!
– Это совсем другое дело, – не вдаваясь в объяснения, сказала мама. Она не хотела посеять снобизм в душе Дианы, но все, что она слышала о семействе Пентов, убедило ее, что их дети совсем не годятся в товарищи ее детям. В последнее время Энн была изрядно озабочена влюбленностью дочки в Дженни.
– Какая разница? – вопрошала плачущая Диана. – Если хочешь знать, Дженни так же хорошо воспитана, как и Перси. У нее есть кузина, которая знает все правила этикета и научила им Дженни. Дженни говорит, что это мы ничего не знаем об этикете. И у нее были такие увлекательные приключения.
– Откуда ты это знаешь? – сурово спросила Сьюзен.
– Она сама мне рассказывала. Ее семья небогата, но у них очень богатые респектабельные родственники. Один дядя Дженни – судья, а кузен ее матери – капитан самого большого корабля на свете. Дженни ездила к нему, когда корабль спускали на воду, и придумала ему имя. А у нас нет тетки, которая обращает в христианство леопардов.
– Прокаженных, а не леопардов,[4]4
Непереводимая игра слов: английские слова «прокаженный» (leper) и «леопард» (leopard) звучат похоже, и ребенку легко их спутать. (Примеч. пер.)
[Закрыть] детка.
– Дженни сказала, что леопардов, а ей лучше знать, кого обращает ее собственная тетка. И мне хочется посмотреть ее дом… ее комната оклеена обоями с попугаями… а в гостиной у них стоят чучела сов… на ковре в передней нарисован дом, а жалюзи на окнах все в розах… и у них есть настоящий домик для игр… его построил им ее дядя… и с ними живет бабушка, которая старее всех на свете. Дженни говорит, что она жила еще до всемирного потопа. Когда еще мне удастся увидеть человека, который жил до всемирного потопа?
– Я слышала, что бабушке почти сто лет, – вставила Сьюзен, – но если твоя Дженни говорит, что она жила до потопа, то она врет без зазрения совести. И в этом доме ты можешь подхватить Бог знает что.
– Дженни говорит, что они уже давно переболели всеми болезнями, – возразила Ди. – Дженни говорит, что у них была и корь, и свинка, и коклюш, и краснуха – и все в один год.
– Не удивлюсь, если у них и оспа была, – пробурчала мисс Бейкер. – Полоумная семейка.
– У Дженни скоро будут вырезать гланды, – рыдала Диана. – Но ведь это не заразно! Одна кузина Дженни умерла после того, как у нее вырезали гланды… истекла кровью, не приходя в сознание. Вдруг Дженни тоже умрет? У нее слабое здоровье – на прошлой неделе ей три раза было плохо. Но она приготовилась к худшему. Поэтому она и хочет, чтобы я провела у нее в доме ночь… чтобы я помнила ее, если она умрет. Пожалуйста, мамочка, позволь! Можешь не покупать мне новую шляпку с ленточками, которую обещала.
Но Энн была непреклонна, и в тот день Диана заснула в слезах. Нэнни ей нисколько не сочувствовала. Ей Дженни совсем не нравилась.
– Прямо не узнаю свою девочку, – озабоченно сказала миссис Блайт. – Она раньше никогда так себя не вела. Эта Дженни словно околдовала ее.
– Вы поступили совершенно правильно, миссис доктор, голубушка. Не к чему ей идти в дом к неподходящим для нее людям.
– Сьюзен, я не хочу внушать дочке, что есть «подходящие» и «неподходящие» для нее люди. Но всему есть предел. Дело даже не в самой Дженни… она просто слишком все преувеличивает в рассказах… но мне говорили, что мальчики у них просто ужасные. Учительница не может найти на них управы…
– Значит, они тиранствуют над тобой, как хотят? – высокомерно хмыкнула Дженни, когда Диана сказала ей, что родители не разрешили ей провести ночь в доме Пентов. – Я бы такого не потерпела. У меня независимый характер. Я вообще сплю под открытым небом, когда мне приходит такая фантазия. Ты небось никогда не спала на открытом воздухе?
Ди завистливо смотрела на девочку, которая «спит под открытым небом, когда ей приходит такая фантазия». Как это интересно!
– Не сердись на меня, Дженни. Ты же знаешь, что мне очень хочется.
– Да нет, я на тебя не сержусь. Конечно, некоторые не позволили бы так себя притеснять, но ты, видно, уродилась послушной. А как нам было бы весело! Я хотела пойти с тобой ловить рыбу в ручье при лунном свете. Мы часто там ловим рыбу. Мне на крючок сколько раз попадалась вот такая форель. И у нас замечательные поросятки, чудный жеребенок и только что родились щенята. Что ж, придется, видно, позвать Сэди Тейлор. Ее отец и мать не притесняют.
– Мои папа и мама очень добрые! – заступилась за родителей Диана. – И папа – самый лучший доктор на острове – все так говорят.
– Красиво это – хвастаться отцом с матерью, когда ты знаешь, что мои умерли? – уничтожающе прошипела Дженни. – Подумаешь! У моего папы сейчас крылья, а на голове золотой нимб. Но я же не задираю нос! Слушай, Ди, я не хочу с тобой ссориться, но я ненавижу, когда люди хвастаются своими родителями. По этикету этого нельзя делать. А я решила вести себя строго по этикету. Когда летом Перси Форд, о которой ты все время говоришь, приедет сюда на каникулы, я не собираюсь с ней дружить. Тетя Лина говорит, что ее мать вышла замуж за мертвого, а он ожил.
– Да что ты, Дженни, все было совсем не так! Я знаю… Мама мне рассказывала… Тетя Лесли…
– Не хочу про нее и слушать. Про такое лучше не говорить. А вот и звонок.
– Ты правда позовешь Сэди? – обиженно спросила Ди.
– Ну, не сегодня. Подожду немного. Может, дам тебе еще один шанс. Но это будет последний.
Через несколько дней на перемене Дженни подошла к Диане.
– Джим говорит, что ваши родители вчера уехали и вернутся только завтра.
– Да, они поехали в Эвонли, повидать тетю Ма-риллу.
– Вот это и есть твой шанс.
– Мой шанс?
– Провести у нас ночь.
– Но, Дженни, мне же запретили!
– Ну и что? Они же не узнают. Не трусь!
– Сьюзен меня не отпустит.
– А ты у нее не спрашивайся. Просто после школы пойдем ко мне. Нэнни скажет ей, где ты, и она не будет беспокоиться. А твоим родителям она не посмеет рассказать, что не уследила за тобой.
Диану раздирали сомнения. Она отлично знала, что не должна идти наперекор запрету, но ей так хотелось! А Дженни впилась в нее своим гипнотизирующим взглядом.
