355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Люси Фич-Перкинс » Век драконов (В дали времен. Т. IX) » Текст книги (страница 11)
Век драконов (В дали времен. Т. IX)
  • Текст добавлен: 25 ноября 2019, 18:00

Текст книги "Век драконов (В дали времен. Т. IX)"


Автор книги: Люси Фич-Перкинс


Соавторы: Эрнест д'Эрвильи,Иоасаф Любич-Кошуров,Луиза Редфилд-Питти,А. Линкольн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава III
ПОСТОЯННЫЙ ВРАГ
Голод

Дети без помехи вернулись домой до ночи.

После страшного приключения, – рассказ о котором заставил дрожать матерей и плакать маленьких сестер Маб и Он, – родимая пещера, жалкая и дымная, показалась детям райским уголком.

Здесь они чувствовали себя вполне счастливо, очутившись в безопасности. Рядом с ними были матери, вскормившие их своим молоком, кругом поднимались крепкие каменные стены, а великий и добрый друг-огонь нежно ласкал и обвевал их своей теплотой.

Но хотя огонь и побеждает холод и пугает диких зверей, он бессилен защитить обитателей пещеры от нападений другого смертельного врага, который их вечно подстерегает.

Этот постоянный враг, который всегда стоит настороже и страшно мстит, когда обитатели пещеры перестают с ним бороться либо по своей непредусмотрительности, либо по лености, – этот вечный враг всегда и во все времена был врагом жизни.

Имя этому неумолимому врагу, этому жадному тирану, который даже и в наши дни продолжает свои опустошительные набеги на землю и убивает людей тысячами, имя ему – голод.

Вот уже прошло четыре долгих дня с тех пор, как дети вернулись в пещеру, а охотники – деды и отцы – все еще были в отсутствии.

Не заблудились ли они в лесу, несмотря на свою опытность? Или, быть может, их охота была бесплодна, и в отчаянии они напрасно рыскают до сих пор по лесу? Никто не мог ответить на эти вопросы. Впрочем, и прародитель, и матери, и дети привыкли к таким долгим отлучкам отцов. О них и не очень-то беспокоились бы, – так все были уверены в их силе и ловкости, в их военной хитрости и находчивости, – если бы в пещере был запас пищи.

У первобытных людей во время таких долгих и томительных ожидании возвращения родных не сердце болело и надрывалось, а желудок.

Небольшой остаток от прошлой охоты, – полуиспортившийся кусок оленины, – был съеден еще в первые дни.

Из дичины, даже протухшей, ничего больше не осталось; приходилось приниматься за наиболее свежие шкуры из тех, что были отложены для одежды.

Суп давно прошедших времен

Вооружившись маленьким кусочком овального и почти плоского кремня, тонкие края которого, искусно и осторожно обитые с помощью другого, более твердого камня, имели вид скребка, женщины грубо соскабливали шерсть и отделяли жилки с тяжелых шкур. Затем они разрезали приготовленные таким образом кожи на небольшие куски. Эти куски, еще покрытые кое-где кровью, вымачивали в воде и затем варили до тех пор, пока они не превратились в густую клейкую массу, которая и была съедена с удовольствием.

Этот ужасный суп был, к тому же, сварен без горшка. Ведь первобытные охотники в течение долгих веков не знали глиняной посуды.

Первобытные люди кипятили воду, налив ее в искусно сплетенный мешок из древесной коры, который, само собой разумеется, нельзя было ставить на горящие уголья; но люди остроумно придумали бросать прямо в воду несколько раскаленных на огне камней. Вода таким образом согревалась, но становилась мутной и грязной от золы.

Что касается овощей, то в те времена они или совсем не существовали, или были неизвестны, в особенности в том виде, в каком видим мы их теперь. Много усилий, целые века потребовались на то, чтобы благодаря различным усовершенствованным способам обработки научиться выращивать современные овощи.

Матери, забыв собственные страдания, с грустным озлоблением прислушивались к глухим стонам детей, свернувшихся в комочек на теплой золе, пока они приготовляли им эту клейкую животную кашицу.

Несколько найденных корней, с трудом вырванных из замерзшей земли, были быстро съедены.

Гель принес рыбу отвратительного вида, но ему удалось поймать только такую, проткнув ее острогой. Эта добыча, признанная великолепной, была тотчас же разделена и буквально проглочена, – рыбу даже не потрудились поджарить на угольях. Но рыба была небольшая, а голодных ртов было много. Каждому досталось только на один глоток.

Семейный очаг Крака

Тогда прародитель решил раздать всем какую-нибудь работу, чтобы хоть чем-нибудь отвлечь и занять внимание каждого, измученного невыносимыми страданиями.

Жилище родителей Крака имело вид обширного погреба, почти круглого и сводчатого, вырытого некогда водами в толще мягкой горной породы. Эта пещера сообщалась отверстиями с другими, более мелкими пещерами. С каменного потолка повсюду свешивались сталактиты[1]1
  Сталактиты или капельники – натечные конусообразные образования, опускающиеся наподобие ледяных сосулек с потолка некоторых пещер (Здесь и далее прим. из первоиздания).


[Закрыть]
, похожие на длинные белые рога. Вдоль стен пещеры, служившей главной комнатой, на грязной, покрытой нечистотами земле были навалены кучи сухих листьев и мха, прикрытые кое-где лохмотьями звериных шкур. Это постели семьи.

Посреди пещеры лежала глубокая и большая куча пепла и сальных потухших углей: с краю она была теплая, жар же находился только посередине: из нее вырывались небольшие языки пламени, на которые Крак, дежурный хранитель огня, беспрестанно подбрасывал хворост, вытягивая его из близлежащей связки.

К пеплу и углям очага примешивались всевозможные весьма непривлекательные объедки и грязные отбросы. Кости, расколотые в длину, из которых был вынут мозг после того, как их обглодали. Сосновые шишки, обуглившиеся раковины всех родов и видов. Круглые камни, пережеванная кора, рыбьи кости, зубы, куски кремня разной обделки и формы в большом количестве.

Эти обломки кремней были остатки обеденных «ножей» и других орудий, пришедших в негодность, – что случалось очень часто ввиду их непрочности и несовершенства. Они небрежно были брошены в отбросы.

Первобытные люди, сидевшие на корточках или на коленях вокруг очага, который служил им и кухней и столом, и не подозревали, что когда-нибудь остатки их обедов, их затупившихся или сломанных орудий, будут старательно собираться, покупаться чуть не на вес золота и выставляться в великолепных залах музеев, например, в Сен-Жерменском замке[2]2
  Сен-Жерменский замок на реке Сене в Париже, роскошный замок времен Франциска.


[Закрыть]
.

Эти древние дикари не подозревали, конечно, что их следы, сохранившиеся в некоторых местах от разрушения, явятся когда-нибудь неопровержимыми свидетелями их жалкой и скудной жизни.

Что касается обстановки пещеры, то ее, можно сказать, совсем не было. Из домашней утвари было несколько широких раковин от съедобных улиток, несколько плетеных мешков из коры или тростника, да, пожалуй, еще старинные чаши, которые переходили по наследству из семьи в семью и были не чем иным, как половинками кокосовых орехов.

Зато оружия было вволю, и оружия страшного, впрочем, очень грубо сделанного. В пещере был обильный запас как годных, так и негодных к употреблению копий, дротиков, стрел. Все стрелы были с острым каменным наконечником, прикрепленным с помощью или растительного клея, или древесной и горной смолы, или жил животных. Много была костяных кинжалов, отростков оленьих рогов и самих рогов оленей и быков, палиц, зубчатых палок с насаженными на них клыками животных, каменных топоров без рукояток, кремневых резцов всякой величины, наконец, круглых камней для пращи[3]3
  Праща – первобытное метательное орудие; служит для метания камней при помощи веревки или ремня.


[Закрыть]
.

Ни животных, ни хлеба…

Но домашнего животного не было ни одного, ни у очага, ни среди детей. Ни собаки, ни кошки, ни курицы, – ничего. Дикие животные еще не были тогда приручены человеком для его удобства, для того, чтобы иметь всегда под рукой и без излишней затраты сил те запасы, какие мы получаем от нашего домашнего скота, и ту помощь при работе и охоте, какую мы имеем в лице собаки и лошади.

Лошадей зато много и охотно ели, – вернее, впрочем, не лошадей, а тех четвероногих, теперь исчезнувших с лица земли, которые были предками наших лошадей и осла.

Крак не видал и никогда не пробовал ни коровьего, ни козьего молока.

И никто в эту эпоху, о которой идет наш рассказ, не видал и не знал, что такое колос ржи или ячменя.

Никто, даже сам Старейший.

Быть может, он еще и встречал там и сям по равнинам во время былых странствований высокие, совершенно незнакомые ему растения, свежий колос которых он растирал руками, пробовал есть и нашел вкусным. Весьма возможно, что он сообщил о таком открытии и своим спутникам, и те тоже последовали его примеру.

Однако, понадобились века и века, прежде чем потомки его пришли, наконец, путем собственного опыта, подкрепленного отцовскими преданиями, к убеждению, что следует собрать и перенести семена этих высоких растений поближе к жилищам, посеять и собрать побольше этих зерен, приятных на вкус и питательных.

В жилище Крака не было ничего, даже в дни избытка и довольства, что напоминало бы хлеб или кашу из какого-нибудь хлебного растения.

Работа обитателей пещеры

Обитатели пещеры дошли до такого изнурения, что начали глодать уже обглоданные раньше и брошенные в золу кости. Более того, Старейший распорядился, чтобы Рюг-большеухий собрал и эти последние начисто обглоданные кости и истолок их в углублении камня. Когда эта темная мука была готова, Рюг, вооружившись каменным скребком, принялся соскребать горькую обуглившуюся кору с побегов папоротника, остатков запаса, сделанного маленьким Ожо.

Девочки, Маб и Он, стойко, без жалоб и стенаний переносившие голод, получили приказание сшить рваные меха, которые служили запасной одеждой семьи.

Одна из них прокалывала аккуратно дырочки в разорванных краях жирных шкур костяным шилом, а другая продевала в эти дырочки вместо нитки жилы и сухожилия животных с помощью довольно тонкой иглы, тоже костяной, совсем похожей на наши штопальные иглы. Эта трудная и медленная работа вполне поглотила их внимание и заставила моментально забыть судороги, вызванные долгим голоданием.

Прочие дети, по совету Старейшего, поправляли оружие и учились применять к делу даже самые маленькие кремневые осколки, изготовляя из них наконечники стрел.

Ожо, несмотря на суровую погоду, был отправлен на поиски за желудями.

Работа вряд ли благодарная, потому что, когда земля покрывалась снегом, голодные кабаны тоже выходили на поиски желудей и являлись опасными конкурентами человека.

Но Ожо не боялся встречи с ними. Он так же ловко лазил по деревьям, как и его друг Крак, и сумел бы вмиг вскарабкаться на ветви в случае опасности.

Впрочем, время от времени Рюг-большеухий выходил приглядеть за ним.

Рюг взбирался по тропинке, которая поднималась зигзагами от пещеры к вершине холма, и издали ободрял маленького братишку, в то же время прислушиваясь к шуму, доносимому ветром.

Но уж раз двадцать прислушивался он, а все не слышал желанного шума шагов приближающегося отряда, может быть, заглушаемых мхом; и, покачав головой, печально возвращался в пещеру и снова принимался скоблить свои корни.

А день, между тем, близился к концу, и надежда увидеть сегодня охотников все слабела и слабела.

Тупое, мрачное отчаяние постепенно овладевало всеми.

Старейший, чтобы хоть как-нибудь стряхнуть такое оцепенение, приказал всем собираться и идти, пока не наступила ночь, на новые розыски в лес, на вершину холма, к югу от пещеры.

Быть может, под руководством его и матерей, дети скорее найдут что-нибудь лучшее, чем до сих пор. Скорей откроют что-либо съедобное, вроде древесного клея или зимних личинок, которые раньше, когда дети ходили одни, могли ускользнуть от их внимания либо по незнанию, либо по недостатку опытности в такого рода поисках.

Все безропотно повиновались и даже как будто с тайной надеждой в сердце.

Женщины взяли оружие в свои сильные, мускулистые руки, а дети захватили палки, и все ушли.

Только Крак один, гордясь оказанным ему довернем, остался у огня, который он должен был хранить вплоть до вечера.

Он поджидал возвращения маленького Ожо, занятого, несмотря на холод и снег, сбором полусгнивших желудей, которых не захотели подобрать даже рыскающие по лесу животные.


Глава IV
ДОЛГ И ГОЛОД
Находка Ожо

Прошло довольно много времени с тех пор, как Крак одиноко сидел на корточках перед очагом, усердно поддерживая огонь и занимаясь в то же время ловлей отвратительных паразитов, бегавших по его телу, когда шум быстрых, легких шагов послышался по камням и раковинам, усеивающим порог пещеры.

Крак повернул голову и увидел Ожо, запыхавшегося, с блестящими от радости глазами, который вбежал к нему, держа в руке за хвост нечто вроде большой черноватой крысы.

Это была пеструшка, предок тех самых пеструшек, что и теперь еще населяют равнины Сибири.

– Полюбуйся, это я ее убил, – кричал Ожо, – я один! Ах, я буду хорошим охотником!


И он с живостью прибавил, бросая зверька к ногам брата и не замечая в своем торжестве, что тот был один:

– Идите за мной все! Сейчас же! Их еще много там, наверху. Они слишком скоро для меня бегают, но если мы пойдем все вместе, мы их захватим и поедим вволю сегодня вечером. Ну, живо!

– Не кричи так громко, малютка: разве не видишь, что все ушли в лес, – сказал Крак. – Остался только я один. Что ты, ослеп, что ли?

Ожо увидел, что брат говорил правду.

Это его совсем озадачило. Он ожидал общей радости, рассчитывал на восторженную благодарность своих старших братьев и даже на похвалу Старейшего. И вдруг, вместо такой прекрасной награды, выслушать холодные, почти насмешливые слова!

Искушение Крака

Однако Ожо быстро оправился и стал, торопясь и захлебываясь, но очень точно и увлекательно описывать охоту, которую сейчас можно было устроить и без всякого, собственно труда. Надо было только подняться на верхнюю равнину к опушке дубового леса. Крак понял, какую громадную важность имеет для семьи открытие Ожо, и быстро вскочил на ноги, охваченный волнением и великодушным порывом.

– Живей! – крикнул он. – В дорогу!

Крака, как и брата, охватила надежда принести в пещеру обильную пищу для всех, да еще в такой голодный день. Он схватил тяжелую палку и бросился вслед за братом.

Но вдруг он вспомнил об огне, который был поручен его заботам, и остановился в раздумье.

– Иди же! – крикнул Ожо, уже вышедший из пещеры. – Иди, а то поздно будет. Их была совсем маленькая стайка, когда они прыгали и бегали у Трех Мертвых Сосен. Мы их еще захватим там, если поспешим, потому что сюда я прибежал бегом.

– А огонь, Ожо? – воскликнул Крак. – Смотри, он только что весело потрескивал, а теперь уже потухает; ведь и он тоже голоден!

– Ну, так дай ему поесть, – ответил ребенок. – Дай ему побольше поесть. Мы ведь недолго будем в отсутствии. Он не успеет всего пожрать, как мы уже вернемся.

– Ты думаешь, Ожо?

– Ну конечно. Мы пойдем ведь только на прогалину Трех Мертвых Сосен. Мы быстро вернемся назад. Вдвоем мы набьем изрядный запас маленьких зверьков. А там, наверху, чтобы вознаградить себя за труды, мы напьемся их теплой крови, только вскроем им жилы ногтем.

Слушая убеждения маленького братишки, такие заманчивые для желудка, жестоко терзаемого голодом, бедный Крак стоял в нерешительности и раздумывал. Правда, если на огонь подбросить побольше ветвей, то он, быть может, и не погаснет, тем более, что отсутствие их будет очень кратковременно. Кроме того, думалось ему, такое короткое нарушение обязанностей только одно и могло спасти его от другого преступления, тоже очень и очень важного на его взгляд. Он не имел права пренебречь неожиданно явившейся помощью, о которой сообщал Ожо.

Ребенок, побуждаемый собственным голодом и страданиями своей голодной семьи, которые он мог утолить так скоро и просто, – решился, наконец, выбрать, из двух зол меньшее.

И вот, подбросив немного дров на огонь, он в два-три прыжка нагнал Ожо.

Переселение пеструшек

Оба они скоро добрались до вершины холма. Оттуда, осмотревшись, мальчуганы направились к прогалине Трех Мертвых Сосен.

Место, указанное Ожо, можно было легко узнать по трем громадным одиноким соснам, давным-давно высохшим, но продолжавшим стоять, протягивая свои ветки, лишенные коры, словно кости скелетов-гигантов. Мальчики увидали, что папоротники и высокая желтая трава у корней деревьев сильно и быстро колышутся: это казалось тем более странно, что ветра совсем не было.

– Вот они! – прошептал Ожо, дрожа и волнуясь, на ухо Краку. – Внимание!.. Нападем на них, пока они нас не увидали. Это они колышут траву.

Оба брата кинулись вперед с поднятыми палками и в несколько прыжков очутились среди животных, которые бесшумно двигались в траве. Они стали наносить удары направо и налево, думая только о том, как бы уложить побольше дичины.

Пока оба маленьких охотника увлекались кровожадным, весьма естественным для первобытных времен, безжалостным избиением несчастных зверьков, чьих потомков мы знаем теперь под именем полевых крыс, житников и пеструшек, – вдали по соседним лесам стали раздаваться крики других зверей.

Одновременно над головой Ожо и Крака послышались оглушительное карканье и крики тысячи хищных птиц.

Запыхавшись, еле шевеля руками, оба брата приостановили на минуту свою разрушительную работу, чтобы прислушаться к крикам и визгам, которые раздавались со всех сторон.

Вглядываясь в ту сторону равнины, откуда доносился к ним непрерывный стон, все возраставший и возраставший, они заметили, что стая пеструшек, в середину которой они ворвались, приняла со времени их прибытия на место побоища необычайные размеры. Вместо прежней сотни, кругом были уже десятки тысяч. В какую бы сторону мальчики ни посмотрели теперь, они видели, как трава на громадном пространстве колышется и дрожит, словно волны зыбкого моря.

Крак и Ожо поняли, – так как им уже приходилось видеть, хотя издали, подобное зрелище, – что они попали в центр переселения полевых крыс, число которых достигает миллионов. Полярные степи, даже и в наше время, бывают иногда свидетелями подобных путешествий и переселений, совершаемых стаями житников и пеструшек, которых ничто не останавливает, никакое препятствие не может побудить к отступлению. Они переплывают реки и покрывают своими несметными полчищами громадные пространства.

Отступление маленьких охотников

Крак и Ожо были в положении очень критическом. Вслед за оживлением первых минут бойни последовали усталость и испуг. Мальчики поняли, но поздно, какую неосторожность они сделали, бросившись, очертя голову, в середину переселяющихся крыс, волны которых все прибывали и прибывали и окружали их теперь со всех сторон. Крысы, сначала бросившиеся было бежать от них, теперь теснились к ним, копошились у самых ног, потому что шедшие в середине принуждены были податься вперед под напором громадных масс, напиравших на них со всех сторон.

И вскоре грызуны из осаждаемых превратились в осаждающих. Они храбро атаковали ноги маленьких охотников, которые попробовали бежать, прыгая туда и сюда. Но при первых же прыжках тысячи раз повторенный натиск этих маленьких мохнатых тел чуть не заставил детей потерять равновесие.

Они остановились, так как упасть – значило умереть наверно и умереть страшной смертью. Они были бы удушены и растерзаны полчищами крыс.

В этот ужасный момент Крак увидал мертвые сосны, к которым они, к счастью, приблизились во время своих попыток к бегству.

На старые деревья можно было легко взобраться по сучкам, образовавшим нечто вроде ступеней лестницы. К тому же, дети были очень проворны.

И оба маленьких охотника, несмотря на сильную усталость и жестокие укусы крыс, снова принялись наносить удары палками по густым сплоченным рядам животных и кое-как пробили себе среди них проход.

Им удалось добраться до подошвы сосен, и Крак, подхватив Ожо на спину, ловко вскарабкался по стволу.

Несколько сотен зверьков кинулись было на приступ дерева, избранного Краком, но их сейчас же столкнули, опрокинули и подхватили задние ряды, так что им поневоле пришлось отказаться от мщения.

Крак усадил Ожо на одном из самых крепких и высоких суков и, весь еще трепеща от ужаса, стал смотреть на равнину.

Далеко-далеко, куда только ни достигал взгляд, земля исчезала под молчаливым сплошным покровом черных и серых крыс.

Что касается высохшей травы, то от нее и следов не осталось. Первые стаи все пожрали.

Ужасное передвижение пеструшек не прекращалось и грозило затянуться далеко за ночь. Ожо, чуть живой от холода и страха, крепко прижимался к брату.

А Крак, увидя себя в безопасности, быстро вернул все свое самообладание и старался палкой отгонять птиц, которые, от усталости или чуя добычу, спускались на ветви мертвой сосны и на секунду сотнями рассаживались рядом с ними, оглушая детей криками.

Еще до наступления ночи над равниной спустился ледяной туман, и это послужило к счастью детей. Без этого спасительного тумана дети наверно были бы замечены на своем дереве громадным медведем, черный силуэт которого они увидали сквозь завесу тумана, освещенного последними лучами заходящего солнца.

Грозный зверь, застигнутый на пути безграничным потоком движущихся крыс, казался сам, несмотря на свою силищу, в большом затруднении, попав в середину этих маленьких существ. Он яростно прыгал, испуская жалобные рычания.

– Брат, – сказал Крак, – нам нельзя и думать вернуться сегодня вечером в пещеру. Я уж ничего не вижу, но слышу по-прежнему безостановочный, сильный и глухой шум. Это крысы идут без конца. Увы! мы должны остаться здесь до утра.

– Что ж, подождем до утра, – стоически ответил маленький Ожо. – У тебя на руках мне не холодно и не страшно, и я не голоден.

– Спи, – ответил Крак, – а я покараулю.

И, пока ребенок засыпал, Крак, со страшным отчаянием в сердце, думал об огне, – о нетерпеливом и прожорливом огне, который он покинул, бросив ему скудный запас пищи, и который теперь, наверное, погас по его вине, – погас до возвращения прародителя или отцов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю