Текст книги "Варварские нашествия на Европу: германский натиск"

Автор книги: Люсьен Мюссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Лангобарды первоначально рассматривали Италию скорее в качестве трофея, чем основания для государства, о котором они не имели даже представления. Первое поколение, жившее под их властью, расплачивалось по почти целиком отрицательному балансу. Немногие периоды были настолько беспросветны, как, например, полвека, отделяющие высадку Велизария в 536 г. от избрания Отари в 584 г. По его окончании спасать было уже нечего.

Настоящее освоение земель началось только после стабилизации. Лангобардские войска (exercitus) осели на земле. Вожди заменили собой исчезнувшую римскую аристократию и стали земельными собственниками, окружив себя свободными крестьянами-лангобардами и заставив работать на себя компактную массу римлян, оказавшихся в положении, близком к статусу колонов в Поздней Римской империи. Подробности этой процедуры плохо известны, однако ее масштабы не вызывают сомнений: вне византийских анклавов римляне утратили всякое влияние. Антропонимика быстро стала почти исключительно лангобардской. Топонимия испытала массированное влияние главным образом в районе Милана, в Венеции, Северной Тоскане и окрестностях Сполето. Административный, юридический и военный язык претерпел обновление: в итальянском до сих пор сохраняется около 300 лангобрадских слов. Наконец, несмотря на персональность законов – в Италии более выраженную, чем где-либо еще, – лангобардское право быстро заняло господствующее положение в долине По и Тоскане. Этот отпечаток оказался настолько глубоким, что Северная Италия до начала IX в. оставалась regnum Langobardorum (королевством лангобардов)[200]200
  Только в 817 г. проантичная реакция восстановила на звание regnum Italiae (королевство Италии). Византийский юг Италии сохранял название Лангобардии вплоть до XI в.


[Закрыть], а один из ее районов и сегодня называется Ломбардией. Плотность заселения лангобардов в долине По повторяет, а по интенсивности, может быть, даже превосходит заселение франков в Северной Галлии. Однако это было лишь локальное явление: если не считать краткосрочных вылазок в Баварию, лангобарды таки не смогли вырваться за границы своего королевства. Перед лицом франков они оставались в положении опоздавшего, часто унижаемого и постоянно пребывающего в опасности соперника.

Германские черты лангобардского королевства поднимают сложные проблемы. Лангобардский язык, засвидетельствованный только юридическими формулами и личными именами, должно быть, оставался в ходу до VIII в., и некоторое представление о нем сохранялось на протяжении каролингской эпохи. Однако в Италии было много других германцев: формуляр IX в. упоминает готов, аламаннов, баваров, бургундов. Ни один из этих языков не имел письменности, и правящий класс, при всей своей национальной гордости, быстро приобрел поверхностное знакомство с латинской культурой. Ее очагом была Павия; именно там в VIII в. знать и короли заказывали себе стихотворные эпитафии, равных которым не породила ни одна другая страна Запада[201]201
  Panazza. Lapidi е sculture [N 9].


[Закрыть]. Определенная литературная активность возобновилась в среде миланского духовенства в конце VII в.; в VIII в. можно говорить о возрождении. Германские черты аристократии тем не менее усиливались за счет баварских и аламаннских вливаний даже после окончательного обращения в ортодоксальное христианство (671 г.).

Знаменитый текст Павла Диакона подтверждает избиение римских аристократов и распределение уцелевших между лангобардами в качестве зависимых hospites (госпитов). Топонимия показывает, что в большей части Северной и Центральной Италии лангобарды селились семейными группами или военными подразделениями под названием fara (Fara Vicentina, Fara Novarese, Fara in Sabina). Ученые предполагают существование в стратегических пунктах колоний arimanni (ариманнов) (свободных от военной службы): Фриули, выходы альпийских ущелий. Археологические находки образуют непрерывные пояса у подножия Альп от Триеста до Пьемонта, вдоль дороги via Emilia и в Умбрии, но, очевидно, нельзя сказать, не были ли лангобардские формы усвоены римлянами. Вклад в искусство исчерпывается золотыми изделиями в перегородчатой технике с зооморфным узором; с ним активно соперничает восточное влияние (сирийское и коптское).

Чтобы беспристрастно оценить отношение лангобардов к римскому миру, следует помнить об их политическом и военном положении, в почти постоянной опасности со стороны Равенны и из-за Альп: их римским подданным всегда было рукой подать до измены. Наконец, арианская проблема в Италии была сопряжена если не с большей остротой, то, по крайней мере, с большей продолжительностью, чем где-либо. Лангобарды могли удержаться, только выказывая большую жестокость, чем прочие германские завоеватели. Но не будем забывать, что они закрыли путь в Италию еще более грозным народам. Они оборонили limes р. Исонцо от авар и славян, тогда как иллирийские римляне, положившиеся на защиту Византии, пали.

Меровингскую Галлию едва ли можно окинуть одним взглядом, так как она не была порождением одного франкского народа. В середине VI в. Меровинги стали править бургундским королевством и распоряжались этим наследием чрезвычайно консервативно, ни в чем не лишая бургундскую «нацию» ее жизненной энергии. Бургундская аристократия сохранила за собой командные посты, и даже королевская династия продолжила свое существование (один из ее потомков упоминается в 613 г.). Обращение с наследием вестготов, полученным после битвы при Вуйе, оказалось ощутимо более грубым, так как вестготы воспринимались как внешние враги и оставались арианами. Правящий класс и большая часть побежденного народа ушли в Испанию; ни один гот не нашел себе места в среде меровингской аристократии[202]202
  Они снова появились в составе правящих слоев только после освобождения Септимании от мусульман в VIII в. (например, святой Бенедикт Анианский).


[Закрыть]. Однако какое-то количество ариан, более или менее охваченных миссионерской деятельностью (об этом позаботились еще в 541 г.), осталось на аквитанском Юге. Указ Сигиберта III, изданный около 640–647 гг., указывает на присутствие группы готов в Руэрге, а сохранение готской антропонимики предполагает, что этот случай не был единичным. Прованс оставался своего рода римским государством, состоявшим в отношениях личного союза с меро-вингскими королевствами. Вплоть до середины VIII в. франки не играли там практически никакой роли. Алеманния, Тюрингия и Бавария в те периоды, когда они оказывались покоренными, пользовались еще более широкой автономией. Даже в Северной Галлии древняя tractus Armoricanus (армориканская область) не полностью подчинялась тому же политическому режиму, что и территория первоначального завоевания. Наконец, различные мелкие группы германцев – тайфалы в Пуату, саксы в Бессене, свевы в Куртре и т. д. – достаточно долгое время сохраняли свою индивидуальность.

Тем не менее для всей этой совокупности постепенно утверждается общее национальное название, почерпнутое у одних франков, – Francia (Франкия). Начиная с середины VI в. это наименование, употреблявшееся позднеантичными авторами для обозначения занятого франками региона Германии, используется для северной части Галлии, действительно находившейся в руках франков, а позже, под пером некоторых иноземных авторов (Григория Великого), для всего королевства Меровингов. Только в VIII в. оно становится общепринятым и прекращается привычное противопоставление, например, Francia (Франкия) uAquitania (Аквитания), однако для земель к северу от Луары появляются новые региональные обозначения – Австразия и Нейстрия[203]203
  М. Lugge. Gallia und Francia [N 405].


[Закрыть].

К концу VII и началу VIII в. население Галлии сохраняло сознание того, что оно разделяется на две группы: Romani (римлян) и Barbari (варваров) (хотя это последнее слово, утратившее смысл «язычник», со времен Дагоберта впало в немилость). Во всех биографиях знаменитых людей заботливо указано, к какой именно из этих групп принадлежали предки их героя – даже если он был плодом смешанного брака – и при случае из какого «варварского» народа они происходили. Затем это представление утрачивается, или, точнее, дифференциация становится прерогативой практикующих знатоков права, которые, по крайней мере в Бургундии и на юге, продолжали задаваться этим вопросом вплоть до IX в. (в Северной Галлии следы professio legis (занятия правом) почти отсутствуют, тогда как в некогда готической Септимании они обнаруживаются до X в.). На смену «этнической» национальности в VII–VIII вв. приходит чувство национальности «региональной»: теперь люди ощущают себя скорее австразийцами, нейстрицами, бургундцами или аквитанцами, нежели франками или римлянами. Без сомнения, формирование этих взглядов не обошлось без германского влияния периода завоевания; их успех в такой же мере говорит об успехе объединения[204]204
  Следовало бы оттенить это слишком поспешное заключение. В Реции и Аквитании Romanus (римлянин) в «этническом» смысле просуществовал дольше, чем где-либо; в последней к концу меровингской эпохи это слово часто принимало «региональное» значение (в качестве синонима аквитанца). Бретонцы оставались за рамками объединения. В Аквитании в начале VIII в. растущую роль играл негерманский народ-завоеватель, баски. Многие источники называют Vascones (васко-нами) жителей территории к югу от Гаронны, которая превратилась в Vasconia (Басконию), или Гасконь. Обо всем этом, ср. замечательное исследование Ewig. Volkstum [N400].


[Закрыть].

На уровне правящих классов подлинное единство, основанное на образе жизни и материальной культуре, установилось с конца VI в. между «франками», «бургундами», «римлянами» и другими группами, допущенными к власти (включая нескольких саксов, аламаннов и отдельных тюрингов). Его скрепляла общность веры и многочисленные брачные союзы.

Основополагающим фактом стало принятие германским высшим классом образа жизни галло-римских землевладельцев. Он явился предметом пристального изучения Бергенгруэна[205]205
  Bergengruen. Adel und Grundherrschqft [N 393].


[Закрыть] и Шпранделя[206]206
  Sprandel. Der merowingische Adel [N 415].


[Закрыть]. В VI и главным образом VII в. королев-екая казна, чрезвычайно богатая (помимо римского наследства, к ней отошли вакантные или конфискованные земли), сотнями распределяла виллы между франкскими аристократами. Представляется, что при Хлодвиге и его сыновьях правящий класс был нестабильным, подвижным, перемещаясь из одного места в другое, в зависимости от требований королевской службы, лишенным прямой связи с франкской аграрной колонизацией там, где она развивалась[207]207
  Этим объясняется то, что мы никогда не сможем установить связи между эпонимами бесчисленных мест на – villa, – curtis, – ingen и – heim и великими аристократическими родами меровингской эпохи, известными из текстов.


[Закрыть]. Впоследствии короли прикрепили его к земле, наделив крупными владениями, главным образом для того, чтобы больше ему не платить. В большинстве житий святых VII–VIII вв. предки главных действующих лиц – почти все они высокого происхождения – выглядят так, как будто они лишь сравнительно недавно оказались в месте своего проживания. Эта мутация наверняка объясняется примером галло-римской аристократии. Во всяком случае, новому правящему классу не претило использование земельного права целиком римского происхождения. По-видимому, вилла франкских землевладельцев была устроена так же, как и у римских, хотя север Галлии никогда не знал faedus, обеспечивающего юридическую преемственность от римлян к франкам. Наконец, владения франкских вождей были разбросаны не меньше, чем патримонии сенаторов: земельная собственность одной пары, о которой мы более ничего не знаем, Вандемира и Эркамберты, розданная ими около 690 г. на благочестивые пожертвования, простиралась на 13 pagi (округов), от Бовези до Мена и Керси.

Нет смысла вновь и вновь ссылаться на брачные союзы между двумя ветвями аристократии. Уже святой Медард, родившийся в Нуайоне в середине V в., то есть задолго до Хлодвига, был сыном франка и римлянки.

Этапы экономического и социального объединения в низших слоях общества изучены очень плохо. В городах, где население уже было смешанным (сирийцы, евреи), франкский элемент, безусловно, был лишь еще одним меньшинством, которое быстро ассимилировалось. В сельской местности археология дала лишь два признака: даже назавтра после завоевания разделение кладбищ надвое было редким явлением; в VIII в. согласное скопление могил вокруг церквей показывает, что объединение, скорее всего, уже давно состоялось. Теперь франками называли себя все жители Северной Галлии, каково бы ни было их истинное происхождение.

В этом объединении интеллектуальные факторы сыграли лишь незначительную роль. Именно под сенью не новой, а объединенной культуры прежние жители и новоприбывшие окончательно сплотились. В этой области ме-ровингское королевство уникальным образом отстает от готских государств. Римский юг сохранил некоторую активность, подтверждаемую сохранившейся письменной документацией и сравнительным изобилием надписей; к VII в. только здесь продолжают существовать школы, открытые для мирян, и именно отсюда происходят почти все ученые, немалое количество епископов и множество произведений искусства (саркофагов, капителей). Но юг как раз избежал прямого воздействия франков. На севере все обстояло совершенно иначе[208]208
  Рише, Education et culture [N 97]. P. 220–291, обоснованно и подчеркнуто отмечает это противостояние.


[Закрыть]. Лишь в конце VI в. мы то здесь, то там начинаем встречать аристократов, интересующихся духовными материями, дерзающих написать несколько стихотворных строк или вычурных букв. Их образцом и эталоном стал Хильперик, король Нейстрии. Не наблюдается ни каких-либо признаков решимости сохранить и защитить наследие античности, как у Кассиодора или Исидора Севильского, ни попыток создать варварскую культуру – предметом забот является только достаточно заурядный консерватизм, который, впрочем, не выходит за рамки узких кругов. Григорий Турский, даже будучи чистокровным римлянином, имел лишь поверхностное представление о свободных искусствах, и его попытка обеспечить франков национальной историей несопоставима с трудом Иордана. Ему практически нечего сказать о традициях франков до их первых контактов с античной историографией, и на всем протяжении своей огромной книги он упоминает или использует всего 4 франкских слова (не считая личных имен) – меньше, чем Фортунат, получивший образование в Равенне[209]209
  Мы не можем распространяться о региональных особенностях германо-римского объединения. Тем не менее напомним, что в Провансе Меровинги сохранили остготские механизмы; что в Аквитании последним прибежищем (в 677–678 гг.) муниципальной жизни на римский манер оставался Пуатье, а Тур, Бурж, Клермон, Лимож, Бордо, наряду с Пуатье, были последними оплотами сенаторского сословия; что в Бургундии правящий класс долгое время оставался римским, хотя большая часть населения усвоила варварский образ жизни…


[Закрыть]!

Заключение

Когда около 600 г. христианская Европа получила передышку, ее равновесие уже было нарушено. Античный мир был равен Средиземноморью. Примерно до 550 г. первые поколения варварских государств, порожденных завоеваниями, ничего не меняли в этом основополагающем факте: на Западе господствовали королевства, созданные восточными германцами на берегах Средиземного моря или в непосредственной близости от него. То, чего добились англосаксы в Британии и франки на севере Галлии, еще не имело большого значения, так как речь шла о традиционно маргинальных областях. Однако в середине VI в. все изменилось: Юстиниан уничтожил государства Теодориха и Гензериха, не заменив их ничем достойным упоминания, в то время как сын и внук Хлодвига более чем в два раза увеличили свое королевство, включив в него регионы, традиционно обладавшие большой значимостью (как принято думать о роли Лиона и Арля в Поздней Римской империи). В то же время большая часть древней независимой Германии, дотоле упрямо противившейся притяжению Средиземноморья, вошла в состав государства, центр которого находился на древней территории Рима. Этот центр тяжести Запада сместился к северу от Луары и Альп. Там ему предстояло долгое время оставаться в неподвижности. Эта решающая революция поистине отмечает собой поворотный момент от античности к средневековью[210]210
  Мы присоединяемся к интерпретации: К. F. Stroheker. Um die Grenze zwischen Antike und abenlundischen Mittelalter // Saeculum, 1,1950. S. 433–465.


[Закрыть]. Нашествия, разумеется, повинны в этом лишь наполовину – поскольку первоначально они сохраняли прежнее положение вещей, – но без них необходимые условия для этого переворота никогда бы не возникли.

Книга вторая
НЕРЕШЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ И НАПРАВЛЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ

Предисловие

БУДУЩАЯ РАБОТА НАД ИСТОЧНИКАМИ

При всей редкости и расплывчатости источников, необходимо проделать значительную работу, которая позволит с большей отдачей использовать те из них, что имеются в нашем распоряжении. Историк, изучающий завоевания, лишен рабочих инструментов, сравнимых с теми, к которым ежедневно прибегает исследователь античности: у него нет ни эпиграфического «Corpus», ни «Просопографии», ни «Realenzyklopadie», ни даже аналога «Thesaurus». Некоторые осуществляемые в настоящее время начинания частично возместят эти лакуны (Prosopographia Imperii Christiani или Nouveau Du Cange). Однако еще не пришло время для слишком широких обобщений. Остро необходимы неполные, но критические описания.

Наиболее насущны эти потребности в области эпиграфики. За последние сто лет историк античности привык не делать и шагу, не опираясь на письменные памятники; историк раннего средневековья почти полностью их игнорирует. С подобным неравенством трудно примириться. Без всякого сомнения, начиная с V в. эпиграфические тексты становятся чрезвычайно редкими, а их содержание чаще всего носит исключительно частный характер. Однако тщательное изучение почти всегда позволяет извлечь из них какую-то пользу для общей истории. Пример тому можно найти в работах Кристиана Куртуа. Его большая компиляция Les vandales et L" Afrique [N 233] основана на критическом описании африканских надписей. В другой работе он обновляет пласт меровингской хронологии, используя надписи из Лионе[211]211
  L" avenement de Clovis II et les regies d" accession au trone chez les Merovingiens // Melanges L. Halphen. Paris, 1951. P. 155–164.


[Закрыть].

Прежде чем использовать эпиграфические документы, необходимо собрать их в критических публикациях. Отставание в этом отношении очень велико. Во Франции за последние 80 лет не сделано ничего серьезного; другие страны (особенно Испания) находятся в лучшем положении, но список заголовков, приведенный в общей библиографии [N 1-12], не должен вводить в заблуждение. Почти все подлежит критике. Конечно, прежде, чем браться за общие corpus, лучше всего было бы составить хорошие региональные или локальные описания, наподобие работы Гозе для Трира [N 4]. Следовало бы одновременно провести тщательное исследование формул и палеографии этих надписей[212]212
  Малый Manuel d" epigraphie chretienne d" apres les marbres de la Gaule (E. Le Blant, Paris, 1869) устарел и к тому же относится к предшествующей эпохе. Очерк Поля Дешана (Paul Deschamps. Etude sur la paleographie des inscriptions lapidaires // Bulletin monumental LXXXVIII, 1929. P. 5–86) поверхностен и ориентирован на более поздний период. Досадным образом обе работы игнорируют тексты, выгравированные на предметах утвари, столь информативные для истории цивилизации.


[Закрыть]. Никакое поощрение историков к изучению этой благодатной темы не может быть излишним.

Исследование археологических источников продвинулось несколько дальше, хотя многие описания восходят к донаучному периоду не только по той причине, что знание хронологии и типологии тогда находилось в зачаточном состоянии, но главным образом потому, что погоня за «предметом» коллекционирования в то время преобладала над скрупулезным изучением контекста, без чего любая находка теряет свою основную ценность[213]213
  Это касается, например, монументального собрания Barriere-Flavy [N 289].


[Закрыть]. Против подобных ошибок предостерегает Manuel des fouilles Э. Салена [N 306] и, в меньшей степени, Civilisation merovingienne [N 308]. Чтобы быть в курсе развития технологии, можно извлечь необходимую информацию из превосходного Revue archeologique de L" est et du Centre-Est (Дижон). Но этот журнал не в состоянии научить сложному искусству ведения раскопок.

К тому же раскопки, даже хорошо проведенные и опубликованные, – это только начало. Они поставляют едва подготовленные материалы, которые приобретают свое истинное значение только в рамках обобщающих работ. Последние должны быть двух видов. Несомненно, особенно необходимо типологическое обобщение: установление географической и хронологической протяженности, а также вариаций в пространстве и времени какого-то определенного типа предметов, декоративных мотивов, планов строений… На французском языке прекрасные примеры можно найти в работах Дениз Фоссар[214]214
  Les chapiteaux de marbre du Vile siecle en Gaule, style et evolution // Cahiers archeologiques. II, 1947. P. 69–85; Repartition des sarcophages merovingiens a decor en France // Etudes merovingiennes. Poitiers, 1952. P. 117–126; Les sarcophages de platre a decor trouves autour de Paris, Paris et Ile-de-France // Memoires, XI, 1960. P. 257–269.


[Закрыть]. Региональные обобщения, гораздо более рискованные, требуют подлинного мастерства при оценке сложного материала, и к ним можно приступать лишь на продвинутой стадии исследования; в качестве примера можно привести работу Карла Бонера по региону Трира [N 409]. Однако в их ожидании неоценимые услуги оказывают критические каталоги находок, опубликованных или хранимых в музеях[215]215
  Дать ориентиры может очерк Н. Zeiss [N 313].


[Закрыть]. Подчеркнем, что во всех случаях первостепенное значение имеет точная картография типов и находок; в Германии этому аспекту специально посвящен важный печатный орган археологической науки: Archeologica Geographica (Гамбург, печатается с 1950 г.).

Археологи развили разные ветви своей дисциплины неравномерным образом. Погребальные находки ценятся больше всего: мы располагаем бесчисленными прецедентами и проверенными техниками. Изучение поселений раннего средневековья (и его королларии, вроде исследования бытовой керамики) почти повсеместно до сих пор находится в младенческом состоянии. В Галлии одна Рейнская область, в широком смысле, перестала быть terra incognita; Англия достигла несколько большего, отчасти благодаря своему обозрению Medieval Archaeology. Монументальная археология варварской эпохи едва начинает приноравливаться к истинно научным дисциплинам – во Франции в основном под влиянием работ Жана Юбера[216]216
  Отправной точкой этого процесса послужила его книга Lart pre-roman [N 299].


[Закрыть]. Только Италия взялась за систематическое региональное описание скульптур раннего средневековья[217]217
  Corpus delle sculture altomedievale, опубликованный Centro italiano di studi sulFalto medioevo, том I которого вышел в 1959 г. (Лукка).


[Закрыть]. Следовало бы распространить его на весь Запад. Даже не рассчитывая на впечатляющие открытия, которые тем не менее следуют одно за другим в быстром темпе, благодаря постоянному увеличению количества опубликованных работ, историк может ожидать самого существенного углубления своих познаний в результате разумного осмысления археологических материалов[218]218
  Образец практического решения этой задачи для небольшого региона можно найти в кн.: М. Е. Mariens. Les vestiges archeologiques de la region de Lesse et Lomme des origines aux Merovingiens // Ardenne et Gaume, monographic 4. Bruxelles, 1961.


[Закрыть].

Учет и обобщение литературных источников до сих пор требуют больших усилий. Поучительна новизна работ Пьера Курселя[219]219
  Histoire litteraire [N 106] и Sur quelques textes [N 107].


[Закрыть]. Им трудно подражать, однако описание текстов, относящихся к тому или иному конкретному сюжету, еще многому может нас научить[220]220
  Относительно искусства, ср. Knogel. Schriftquellen [N 300].


[Закрыть]. Немало работы еще предстоит проделать в области агиографических документов[221]221
  В продолжение слегка устаревшей работы аббата Тугара, Tougard. De Vhistoire profane dans les Actes des Bollandistes. Paris, 1874.


[Закрыть]. Наконец, очень плодотворным может оказаться изучение словаря. Если в юридической области эта работа уже проделана, то в сфере истории идей этот процесс только начинается, особенно под влиянием голландки Кристин Морманн, занимающейся патристической эпохой. Остается место и для продолжения этих усилий. В каждом разделе этой книги мы попытаемся в эскизном виде рассмотреть термины, обозначающие различные варварские народы: трудно поверить, что до сих пор эта проблема не стала темой ни одного по-настоящему серьезного обобщения. Понятно, как необозримо поле, ожидающее своих добровольных тружеников.