Текст книги "Трансформация"

Автор книги: Люк Рейнхард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Да…

– Не пытайся их понять. Не пытайся их объяснить.

Бери, что придет, и пере-переживи. Хорошо?

– Да.

– Хорошо. Сейчас я попрошу тебя открыть глаза, вернуться в зал и сесть. Ты готова вернуться в зал?

– Да.

– Хорошо. Открой глаза. Спасибо, Заня.

Громкие аплодисменты. Дон возвращается на платформу. Заня больше не плачет, садится и вытирает глаза платком. Еще несколько человек, которые тоже плакали, поднимают руки, чтобы им принесли платки. Атмосфера в зале очень тяжелая.

– СЛУШАЙТЕ, РЕБЯТА, – обрушивается тренер, – я хочу, чтобы НИ ОДНА ЖОПА НЕ ДУМАЛА, ЧТО ПОНЯЛА ЗАНЮ. Тут нечего понимать. Я хочу, чтобы вы это поняли. Цель выбора и исследования темы не в том, чтобы ее понять. Ее надо пережить, прикоснуться к ней. Найти препятствие. Я не хочу, чтобы какие-нибудь жопные фрейды думали, что достаточно обнаружить, что ты любишь мать и ненавидишь отца, как все проблемы автоматически исчезнут. Понимание – это приз для дураков. Берите, что придет, и переживите это, полностью переживите.

– Да, Джон, встань, возьми микрофон.

Джон – пожилой человек лет пятидесяти, седой, в очках, один из немногих при галстуке.

– Когда я был мальчиком, – с достоинством говорит он, – это было много лет назад, я перенес необычную социальную травму. Мне кажется…

– СТОП! СТОП! – громко прерывает тренер. – Ты никогда не переживал социальной травмы за всю свою ебаную жизнь.

– Нет, я переживал, – настаивает Джон, – когда мне было шесть лет…

– СТОП! – снова кричит Дон. Он сходит с платформы и идет к Джону. – Социальная травма – это концепция, идея, обобщение. Что случилось, Джон?

– Я не могу сказать, – нервно говорит Джон, – я имею в виду, что это было довольно неприлично… настоящая социальная травма, и я не хотел бы говорить об этом в таких обстоятельствах.

– ЧТО ЗА ХУЙНЮ ТЫ ГОВОРИШЬ?

– Извини.

– Слушай, Джон, зачем ты встал?

– Я хочу прояснить свою тему.

– Прекрасно. Я понял. Какая у тебя тема?

– Моя тема – это необычная социальная травма, которая годами удручала меня, и…

– СТОП! Джон… слушай, Джон, скажи, что с тобой случилось, когда тебе было шесть лет.

– Я… хорошо… ну… когда мне было шесть лет, я наложил в штаны в церкви.

– И ТЫ ВСЕ ЭТО НОСИШЬ С СОБОЙ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ!

(Громкий долгий смех)

Джон вспыхивает и улыбается. – Это верно. Я никогда не думал, что я смогу сказать… я чувствую, что избавился от этого.

(Смех.)

– Джон, какая у тебя тема? – спрашивает тренер, почему-то не улыбаясь.

– Я не знаю, – отвечает Джон, – все прошло. Теперь мне нужна новая.

(Новый взрыв смеха.)

– Только не здесь, Джон, – говорит тренер, возвращаясь на платформу, – здесь не церковь.

* * *

– Таким образом, элементами переживания являются физические ощущения, позы, выражения лица, точки зрения, чувства, эмоции и образы прошлого. Если ты сохраняешь контакт по крайней мере с одним из этих элементов, можешь быть уверен, что ты жив. Да, Генриэтта?

Генриэтта, полная женщина лет сорока, встает и говорит дрожащим голосом:

– Мне очень жаль, но сегодня у меня такое ощущение, что меня бросили. Это обсуждение тем удручает меня.

Тренер быстро спускается с платформы и идет к ней.

– Ты чувствуешь, что тебя бросили? – резко спрашивает он.

– Да, – неуверенно отвечает она, – это обсуждение тем…

– КОГДА ТЕБЯ БРОСИЛИ, ГЕНРИЭТТА? – вдруг Кричит он.

– Я не понимаю, – оцепенев от ужаса, говорит она, я имела в виду интеллектуально…

– Закрой глаза, Генриэтта, дай микрофон. Опусти руки.

– Но я имела в виду…

– Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ИМЕЛА В ВИДУ! Войди в свое пространство… Хорошо, Генриэтта. Когда тебя бросили?

Генриэтта внезапно начинает рыдать, плечи трясутся, лицо закрыто руками. Ассистент несет ей платок.

– Когда тебя бросили, Генриэтта? – резко настаивает тренер.

– Моя… мать, – произносит Генриэтта сквозь рыдания, – моя мать бросила меня с моей бабушкой, когда мне было девять лет.

– Что случилось, когда тебе было девять лет? – настаивает тренер. Он держит микрофон у залитого слезами лица Генриэтты.

– Она… бросила меня! Я говорила, что хочу с ней…

но она меня бросила.

– Что случилось, Генриэтта?

– Моего отца посадили за несколько лет перед этим, и вдруг моя мать… сказала, что я должна жить с бабушкой… Но я не хотела. Я не хотела!

– Скажи это сейчас своей матери, Генриэтта!

– НЕ УХОДИ, МАМА, НЕ УХОДИ. Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ. ПОЖАЛУЙСТА, МАМА, ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ БРОСАЛИ! – Генриэтта плачет тише и берет платок у ассистента.

– Хорошо, Генриэтта, – спокойно говорит тренер, – я хочу, чтобы ты точно рассказала мне, где ты была и что чувствовала, когда уходила твоя мать.

Генриэтта вытирает глаза и нос, ее голова опущена на грудь.

– Я была у бабушки на кухне. Она пыталась заставить меня есть пирожные. Я НЕНАВИЖУ ПИРОЖНЫЕ! Они лежали передо мной на тарелке, и мать сказала: «Нана будет о тебе заботиться». Я начала плакать. Мать и Нана говорили мне, что все будет хорошо, а я чувствовала себя такой покинутой… такой беспомощной…

– Что именно ты чувствовала? – спрашивает тренер.

– Оцепенение, беспомощность, брошенность…

– Это концепции, а не чувства. Какие у тебя сейчас физические ощущения?

– Боль… такая боль… под сердцем, вот здесь, прямо здесь, – Генриэтта вызывающе смотрит на тренера и ударяет себя кулаком в грудь.

– Хорошо. Что-нибудь еще?

Генриэтта закрывает глаза и думает.

– И… напряжение в шее и горле… я хочу говорить, но не могу.

– Хорошо. Где именно это напряжение?

– Здесь, – говорит Генриэтта и показывает на горло и на шею.

– Чувствовала ли ты эту боль или это напряжение до того, как ты встала и сказала мне, что ты чувствуешь себя брошенной на тренинге?

Генриэтта открывает глаза и смотрит прямо на тренера, как будто припоминая свои тогдашние переживания.

– Да, – говорит она, – да, это было, было.

– Хорошо, Генриэтта, спасибо. Если ты хочешь, ты можешь взять темой боль в сердце и напряжение в горле и шее, которые ассоциируются у тебя с брошенностью.

Теперь тебе ясно, что это может быть темой?

– Да.

– Если хочешь, ты можешь выбрать темой что-нибудь другое, а можешь оставить это. Ты только начала пере-переживать это событие. В процессе правды ты можешь войти в него глубже. Спасибо, Генриэтта.

(Аплодисменты.)

– Кто следующий? – спрашивает тренер, возвращаясь на платформу. – Джек? Встань.

– Это трудно уловить, – сосредоточенно говорит Джек, – я полагаю, что моя тема – это скука.

– Ох, Иисусе! МНЕ НЕ НУЖНА ТВОЯ ВСЕМИРНАЯ ЧУШЬ! СКУКА – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! Прикоснись к актуальной ситуации, времени, месту, актуальным физическим ощущениям, чувствам, всему тому, что порождает ситуация.

– А! Правильно!' Ну, например здесь. Почти весь тренинг я скучал.

– Хорошо. Теперь ты живешь. Подумай о каком-нибудь определенном моменте тренинга, когда тебе было скучно.

– Хорошо… вот когда ты говорил об уровнях…

ммм… я не уверен, что помню… уровнях уверенности.

– Хорошо. Как ты сидел? Какие были физические ощущения?

– Правильно. Хорошо. Теперь я тебя понял.

– Потрясающе! Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

– Правильно. Я сидел, наклонившись вперед, голову держал в руках. Я чувствовал оцепенение в мозгу.

– Оцепенение в мозгу?

– Да.

– Слушай, Джек, никто никогда не переживал оцепенения в мозгу. Оцепенение означает отсутствие ощущений. Как ты мог пережить отсутствие ощущений в месте, в котором нормально не бывает ощущений?

Джек смотрит на тренера.

– Неудачное слово, – говорит он, – тяжесть в мозгу.

– Мозг – это тоже концепция. Говори «голова». Где в голове?

– Задние две трети.

– Хорошо, Джек, вот твоя тема. Тяжесть в двух третях головы, когда я говорю. Правильно?

– Правильно! – улыбаясь говорит Джек, и ему, явно, больше не скучно.

(Аплодисменты.)

– Мой барьер – мое эго, – говорит Том, бородатый парень с четками. – Я пытался достичь непричастности к эго целых…

– Эго?! – спрашивает тренер, расширяя глаза в карикатурном ужасе. – У тебя проблема с твоим эго?

– Да, – говорит Том, – мне кажется, что для всех, стоящих на Пути, эго – проблема номер один.

– Том, – начинает тренер с деланным уважением, Том, покажи свое эго.

– Показать мое эго?

– Да, покажи свое эго.

– Я не могу.

– Хорошо. Это решает проблему. У тебя есть другая?

– Но как это решает мою проблему?

– Если ты не можешь найти свое ебаное эго, то как оно может тебе мешать?

– Но оно мешает.

– Том, – говорит тренер мягким вежливым тоном, тебе являются призраки?

– Нет.

– Хорошо. Тебе является эго?

Том молчит.

– Эго – это концепция, – неуверенно говорит он.

– ЭГО – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! – кричит Дон. – Да, эго это концепция. Теперь, если ты хочешь пережить постоянный, устойчивый барьер, я предлагаю тебе рассмотреть специфическое место, время и ситуацию, которая вызывает у тебя напряженность, причастность, избыток эго называй как хочешь – и обнаружить, что ты действительно переживаешь. И я не хочу больше этого говна про эго.

Если ты скажешь, что, когда проигрываешь в бридж, ты чувствуешь боль в левом боку, – это прекрасно, но не говори мне, что проигрыш в бридж создает проблему эго.

– Это напряжение в животе.

– Хорошо, теперь ближе. Точно локализуй ощущения, и в процессе правды мы увидим, какие другие чувства, точки зрения, позы, выражения лица у тебя с этим ассоциируются. Понял?

– Понял. Спасибо, Дон.

(Аплодисменты.)

– Вы, ребята, которые занимались Дзэном и другими восточными вещами, очень озабочены тем, чтобы избавиться от так называемого «эго». На следующей неделе мы увидим, что это действительно есть, но сейчас я хочу сказать, что большая часть вашей борьбы со своим эго это все те же безнадежные попытки измениться. У тебя есть так называемое «эго»? Грандиозно! У тебя есть эго.

У тебя также есть большой нос и лысина. Что есть, то есть.

В попытках отделить свое эго не больше смысла, чем в попытках отрастить волосы на лысине. Ты можешь искусственно замаскировать свое эго и свою лысину, но, когда подует ветер, все на месте – эго и лысина.

Но ты мне симпатичен, Том. Когда я начал тренироваться на тренера, я был весь в Дзэне и, как бешеный, трудился над своим эго. Я около двух месяцев был лидером семинара, когда Вернер спросил меня: «Дон, пока ты был лидером семинара, ты переживал какое-нибудь эго?»

Свят, свят, сказал я себе, вот попался. Он видит меня насквозь. Ну и парень! Да, Вернер, все-таки немного было, сказал я вслух. "Брось, Дон, – сказал Вернер, – все – эго.

Ты стоишь и излучаешь эго, как пятисотваттная лампочка". Я засмеялся и сказал, что мне действительно нравится быть лидером. «Ну и прекрасно, – сказал Вернер, – если ты принял то, что ты называешь своим эго, и движешься с ним, все в порядке. Только не надо претендовать, что это не приносит удовлетворения». Такие вот дела, – заключает Дон, – если ты любишь победы – наслаждайся победами. Если тебя не волнуют ни победы, ни поражения – не волнуйся ни из-за побед, ни из-за поражений.

Только помни, что необходимость избавиться от эго не больше, чем необходимость избавиться от лысины-пусть сияют. Эй! Куда это ты идешь?

Хэнк, невысокий плотный человек средних лет, идет по центральному проходу к выходу. Ассистент Ричард встает в конце центрального прохода. Когда тренер кричит, Хэнк останавливается и оборачивается.

– Я ухожу, – объявляет он.

– Нет, ты не уходишь. Вернись и сядь.

– Я терпел эту чушь, сколько мог, – говорит Хэнк, настаивая на своем, – я и так уже потерял полтора дня.

Ты нас оскорбляешь, разглагольствуешь на тривиальном жаргоне и не обращаешь внимания на наши рациональные возражения. С меня хватит. Я ухожу. Я хочу предложить всем, кто уже понял, что это все – колоссальное надувательство, пойти со мной в мое бюро на Пятой Авеню. Кто хочет пойти со мной?

– Сядь, Хэнк, – твердо говорит тренер, – мы организуем доставку позднее.

(Смех.)

– Но…

– Мы организуем доставку в бюро в конце дня, Хэнк, не сейчас. Вспомни, что ты согласился остаться в зале и выполнять инструкции.

– Хватит с меня ваших глупых соглашений.

– Они не наши, Хэнк, они твои. У тебя была возможность уйти вчера утром, и ты решил остаться. Ты решил выполнять соглашения, когда ты решил остаться…

– Хорошо, а теперь я решил нарушить соглашения.

– Сядь, Хэнк. Подумай, сколько еще ты сможешь рассказать в своем бюро, если ты продержишься до полуночи. А кроме того, если ты нарушаешь соглашения и уходишь сейчас, ты не можешь иметь к нам никаких претензий, так как ты сам нарушаешь контракт.

Эта мысль заставляет Хэнка замолчать. В зале начинают смеяться. Хэнк вспыхивает.

– Ну ладно, – говорит он и идет на место.

– Поблагодарим Хэнка за то, что он поделился с нами, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса.

Аудитория аплодирует.

* * *

– Я бы хотела, чтобы ты не кричал, – говорит Линда тренеру, который только что закончил на кого-то кричать.

Линда красивая женщина с длинными темными волосами, красивыми глазами и полной фигурой.

– Тебе не нравится мой крик? – спрашивает тренер, подходя ближе к ней.

– Нет, не нравится. Я из-за этого нервничаю. Я бы хотела, чтобы ты разговаривал с людьми более спокойным голосом.

– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК, ЛИНДА? внезапно кричит тренер.

– НЕ КРИЧИ! – кричит Линда.

– ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК? – снова кричит тренер, подходя еще ближе к ней.

– Прекрати! Прекрати! – гневно кричит Линда

– Кто кричал, Линда? – спрашивает он громким голосом чуть ниже крика.

Линда злобно смотрит на тренера.

– Кто кричал, Линда? – повторяет он более тихим голосом, берет у нее микрофон и держит его у ее лица.

Глаза Линды увлажняются, плечи опускаются.

– Мой отец, – тихо говорит она.

– Спасибо. На кого он кричал, Линда?

– На всех. Он кричал на всех…

– Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вошла в свое проргранство… С какими образами из прошлого ассоциируется у тебя крик отца? Туда! Прямо туда! Что ты видишь?

– Ничего… ничего. Я не помню…

– Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Я хочу, чтобы ты сказала, что из прошлого ассоциируется у тебя с криком твоего отца.

– Ничего… только темнота…

– Хорошо. Какой возраст ассоциируется у тебя с криком отца? Не думай! ГОВОРИ!

– НЕ КРИЧИ!

– КАКОЙ ВОЗРАСТ?!

– ЧЕТЫРЕ! МНЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! НЕ КРИЧИ!

– Хорошо. Тебе четыре года, Линда, тебе четыре года… твой отец кричит… На кого он кричит?

– На мать, мою мать, – тихо говорит Линда. Ее лицо неподвижно.

– Что он говорит, Линда? Скажи, что он кричит твоей матери?

– Он… он… называет ее… шлюхой… дешевой… деревенщиной… шлюхой…

– Хорошо, – говорит тренер после короткого молчания, – почему он кричит?

– Он всегда… кричит на нее. Он всегда называет ее шлюхой… деревенщиной. Он был богат, она была бедна… когда они поженились…

– Что ты хочешь сказать своему отцу?

– Я хочу сказать, чтобы он не кричал.

– СКАЖИ ЕМУ!

– НЕ КРИЧИ!

– СКАЖИ ЕМУ!

– Я ГОВОРЮ ЕМУ! НЕ КРИЧИ! НЕ КРИЧИ НА МАМУ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МАМЕ! НЕ КРИЧИ!

Лицо Линды напряжено, глаза плотно закрыты, голова поднята.

– Что Случилось, когда тебе было четыре года, Линда? – спрашивает тренер. Его голос тверд и безымоционален.

Линда долго молчит. Ее лицо сведено напряжением. Она говорит шепотом:

– Он выгнал ее, когда мне было четыре года. Она исчезла. Он кричал… и она исчезла.

– Хорошо, Линда, это хорошо. Ты прикоснулась к чему-то важному. Но мы только нашли это. Хочешь ли ты пере-пережить это, быть с этим и не сопротивляться этому?

– Да, – шепчет она.

– Хочешь ли ты взять темой процесса правды те чувства, которые ты испытывала, когда твой отец называл твою мать шлюхой, и действительно прикоснуться к этим чувствам?

– …Да.

– Хорошо. Сейчас, перед тем как открыть глаза и сесть, я хочу, чтобы ты представила себе зал. Хорошо.

Открой глаза.

(Аплодисменты.)

– Вы знаете, что я не хочу, чтобы вы, жопы, думали, что вы чему-то учитесь. Вероятно, две сотни из вас говорят сейчас сами себе: «Бедная Линда, ее папа испачкал ее и искорежил всю ее жизнь». Это говно, жопы, самое настоящее говно. В следующую субботу вы увидите, кто действительно испачкал Линду, и это не был ее папа. Вы увидите, кто искорежил Заню, и это не был ее папа. Вы увидите, кто действительно искорежил вашу жизнь, и это не был ваш папа. Поэтому не стройте никаких блестящих концепций. Когда у вас появляются мысли, вспоминайте, что вы жопы, поэтому ваши мысли – это только, вероятйо; новое говно. Да, Джери?

– Я не знаю, как мне описать свою тему. Я хочу сказать, что это – проблема.

– Давай.

– Проблема в том, что моя жена начала жаловаться на мои разъезды. Я езжу около двадцати недель в году.

Но она знала об этом, когда мы женились. Она знала об этом. Теперь, через четыре года, она просто накинулась на мои разъезды. На прошлой неделе она сказала: «Я и дети уже привыкли к тому, что ты есть, и к тому, что тебя нет. Может быть, будет лучше, если ты не вернешься».

(Смех.) Я люблю жену и ездить люблю тоже. Но… она тоже любит меня, и теперь мне не очень хорошо ездить.

– Хорошо. Здесь две вещи, Джери. Давай сперва изучим твою проблему, а потом решим, какая у тебя может быть тема.

Дон подходит к той доске, которая ближе к Джери.

– В действительности здесь две проблемы. Одна – у твоей жены, другая – у тебя. Но поскольку проблема твоей жены идет первой, мы посмотрим сначала на нее. Как бы твоя жена сформулировала свою проблему?

– Она бы сказала: «Я не люблю твои разъезды».

– Это не проблема. Если бы она не любила твои разъезды, она бы их прекратила, вот и все.

– Да, но она меня любит и знает, что мне нужно ездить по работе.

– Грандиозно! Теперь у нас есть проблема «мне не нравится, что Джери ездит, но я люблю его, и он должен ездить, чтобы содержать семью». Хорошо?

– Прекрасно.

Дон проводит вертикальную линию посередине дос-

ки и пишет первую часть предложения («Мне не нравится, что Джери ездит») на левой половине, слово «но» – в центре и вторую часть предложения – на правой половине.

– Ну, – произносит тренер, поворачиваясь к аудитории, – где проблема?

– На доске? – неуверенно спрашивает Джери.

– Где на доске?

– Она не любит мои разъезды?

– Нет. Мы установили, что это само но себе не является проблемой.

– Тогда все вместе.

– Нет, это слишком обще. То, что она тебя любит, проблема?

– Не всегда.

(Смех.)

– А то, что тебе надо ездить ради денег?

– Само по себе нет.

– Тогда где проблема? Эй, вы! – спрашивает тренер, – где проблема?

Несколько человек кричат, что в слове «но».

– Да! – громко соглашается тренер. – В слове «но».

– Смотри, Джери, если я напишу «мне вечером нужно поработать», будет ли это проблемой?

– Нет.

– Хорошо. Если я прибавлю слово "и", будет это проблемой?

– Нет.

– Хорошо. Если я прибавлю фразу «я люблю ходить в кино» будет это проблемой?

– Нет.

– НЕТ! «Я люблю ходить в кино, и мне нужно вечером поработать». Ничего такого. Никаких проблем. Теперь смотри, что получается, если я заменю слово «и» на слово «но». Я люблю ходить в кино, но мне нужно вечером поработать. Теперь у нас проблема. Ты знаешь, из чего она состоит? Из слова «но». Наша жизнь каждую секунду наполнена противоречивыми желаниями, и мы только иногда переживаем некоторые противоречия, как проблемы. В действительности мы решаем пережить противоречие, как проблему. Четыре года жена Джери спокойно переносила его разъезды. Это, вероятно, ей не очень нравилось, но она не считала это проблемой. Сейчас она – считает.

Большинство из вас хотели бы пообедать, но вы не можете уйти, пока я вас не отпущу. Одни переживают это, как важную проблему. Другие – нет. Практически все хотят есть, и никто не может уйти, но только некоторые делают из этого проблему. Остальные просто живут с этим «Я хочу есть, и я сейчас не могу поесть». Хорошо. Значит, твоя жена переживает проблему. Что она должна делать?

Джери некоторое время размышляет.

– Развестись, – говорит он, нахмурившись.

– ИМЕННО! – говорит тренер. – Именно так нормальные жопы решают проблемы. ОНИ ИХ «РЕШАЮТ»! И знаешь что? Когда она «решит» эту проблему, у нее сразу появятся шестнадцать новых, по сравнению с которыми твои разъезды – цветочки. Нет. Что должна она сделать с проблемой разъездов Джери? – спрашивает тренер, поворачиваясь к аудитории.

– Заставить его найти новую работу, – говорит ктото.

– Грандиозно. Джери находит новую работу рядом с домом, и что? У Джери теперь проблема «Я люблю ездить, но жена заставляет меня работать рядом с домом», а у жены – «Джери мучается, но я не согласна, чтобы он так много ездил». Прогресс налицо. Но дайте нам побольше времени, и мы разрешим по меньшей мере одну из них при помощи развода. Билл?

– Она должна научиться жить с этим, – решительно говорит Билл.

– Ах да, научиться жить с проблемой! Это ли не зрелый ответ! Я люблю зрелые ответы. По твоему дому бродит лев? Учись жить с этим. Твой муж-алкоголик бьет тебя? Учись жить с этим. Нет, Билл, при такой постановке дела мы получим гарантированного страдальца. Страдальцы – это геморрой. Они – основные творцы проблем во всей Вселенной.

– Что может жена Джери сделать со своей проблемой?

– Пережить ее! – кричит кто-то.

– ДА! Пережить ее. Пережить ее. Если она полностью переживет свое раздражение на его поездки – а раздражение, кстати, есть на самом деле неприязнь, которой вы сопротивляетесь, отчего и возникает так называемое «раздражение», – тогда ее раздражение может исчезнуть, и она останется с неприязнью и без проблемы. Или все исчезнет, и она узнает, что на самом деле ее беспокоит.

– Чем это отличается от моего предложения, что она должна научиться жить с этой проблемой? – спрашивает Билл. – Мне кажется, что полное переживание льва – это не слишком мудрое решение.

– Есть большая разница между тем, чтобы научиться жить с проблемой – что включает попытки игнорировать ее, которые являются формой сопротивления, – и полным переживанием переживания, будь это хоть раздражение на поездки мужа, хоть страх перед львом. Тот, кто говорит: «Я ненавижу поездки моего мужа, но я смиряюсь с ними ради детей», – живет со своей проблемой и идет королевской дорогой к боли в заднице. Это касается и того, кто заявляет, что научился жить со львом, а сам весь окаменел от страха. Мы хотим, чтобы вы прикоснулись к ситуации и эмоциям, вызванным проблемой.

Когда вы это делаете – сюрприз! Проблема проясняется в процессе самой жизни, или же – сюрприз! – вы обнаруживаете под ней более важную.

– Смотрите, – говорит Дон, отходя от Джери и обращаясь ко всем, – люди обычно либо игнорируют проблему, либо пытаются ее решить. И то, и другое является сопротивлением, и в обоих случаях создается новая проблема.

На ЭСТ мы смотрим проблемам в лицо, и когда они исчезают – ап! – появляются новые, более существенные, которые прятались под ними.

Полное переживание проблем подобно снятию слоев с луковицы. Нормальное решение и избегание проблем – добавление слоев. Мы гарантируем вам большие и лучшие проблемы, от которых вы прятались с шести лет. И вес ваших проблем по мере снятия слоев с луковицы будет все уменьшаться, и уменьшаться, вместо того чтобы увеличиваться, как при нормальном решении проблем.

Тренер делает паузу и пьет из своего металлического термоса. Он читает записку, которую ему принес Ричард. Затем он резюмирует:

– Вспомните, что у Линды была проблема с моим криком. Она ее полностью пережила. Ее проблема с моим криком исчезла. Теперь у нее, вероятно, большая проблема – как она относится к отцу.

У Генриэтты была проблема с чувством брошенности на тренинге. Мог ли я решить ее, говоря медленнее и повторяя то, что сказал ранее? Нет. Ее проблема с темпом тренинга просто исчезла, когда она действительно рассмотрела свое переживание. Она отделила слой луковицы и стала ближе к сердцевине.

Мы не знаем, что именно найдет жена Джери, если полностью переживет свое раздражение на его отсутствие.

Но это будет то или иное, более существенное, впечатление прошлого. Я знаю, что половина из вас, жоп, думает, что она вправе сердиться. Но это только потому, что вы такие же механические творцы проблем, как и она. Половина людей на свете совершенно уверены, что, если бы они чаще встречались со своими любовниками, их отношения были бы лучше. А вы знаете, в чем уверена другая половина? Они совершенно уверены, что, если бы побольше времени проводили без своих любовников, их отношения были бы лучше. И те, и другие – жопы. ПОКА ВЫ НЕ ПЕРЕЖИВЕТЕ, ПОКА НЕ СТОЛКНЕТЕСЬ СО СВОЕЙ ПРОБЛЕМОЙ, ВАША ПРОБЛЕМА БУДЕТ СОХРАНЯТЬСЯ ВЕЧНО!

Вы можете прибавить новые слои к луковице, можете изменить форму своей проблемы, но единственный способ, которым можно докопаться до основания, – это делать то, что мы делаем здесь сегодня, – не врать, прикоснуться к своему переживанию и взять, что получишь…

– Ну, Джери, ты все стоишь? Какая у тебя проблема?

(Смех.)

– Моя проблема – это проблема моей жены.

– Ах да, правильно. Твоя проблема «я люблю свою жену, но я не могу выносить ее ворчания по поводу моих поездок». Верно?

– Да, так оно и есть.

– Хорошо. Ты только что слушал, как я десять минут давал ключи. Скажи мне, что ты собираешься делать?

Джери неуверенно стоит, переминаясь с ноги на ногу.

– Я думаю, надо найти, почему ее ворчание надоедает мне…

– Вот хорошо, Джери. Почти так. Прикоснись к тому, что ты переживаешь, когда на тебя ворчат. Физические ощущения и т. д. Вот твоя тема.

– Спасибо, Дон.

(Аплодисменты.)

– Нэнси?

– Я думаю, что ты совершенно неправ по поводу проблемы этой жены, – страстно говорит Нэнси, высокая красивая женщина. – Ты утверждаешь, что все проблемы, которые нас волнуют, приходят из прошлого. А я думаю, что женщина, связанная идиотским браком с мужем, которого по полгода нет и с которым, вероятно, скучно, когда он есть, имеет реальную проблему здесь и сейчас.

– Совершенно верно, – отвечает Дон, – но это не та ситуация, которую нам описал Джери.

– Хорошо, скажем, это я застряла в этом идиотском браке. Ты хочешь, чтобы я изучала своего идиота-мужа до конца своей жизни?

– НЕТ! – кричит тренер. – Мы этого не говорим. Твоя проблема не в твоем муже, а в том, что ты застряла, в твоей неспособности уйти. Если ты действительно прикоснешься к своей связанности, ты найдешь… Мы не знаем что… что ты его любишь, и он не идиот, или, может быть, ты найдешь источник барьера, не дающего тебе уйти, и уйдешь. В обоих случаях проблема переживания себя, застрявшей в идиотском браке, исчезнет.

Нэнси внимательно слушает.

– Я вижу, – говорит она, явно все еще размышляя над сказанным, – пока я тут стою, – продолжает она через секунду, – я хочу заявить, что в этом зале полно мужских шовинистических свиней.

(Смех, аплодисменты)

– Мужская шовинистическая свинья, Нэнси, – это жопа, застрявшая в системе верований о том, что женщина есть или чем должна быть. Оставь их нам, Нэнси, и к воскресенью все они разрешат тебе смазывать свои автомобили…

* * *

И вот, наконец, мы начинаем «процесс правды».

После напряженных эмоциональных конфронтаций и срывов для некоторых возможность отодвинуть стулья, лечь на пол и «войти в свое пространство» является большим облегчением. Но для большинства напряжение нарастает. Каждый прожил со своей темой шесть или семь часов и увидел, как другие прорываются через свои барьеры к драматическим событиям прошлого, которые, кажется, часто лежат в основе барьеров. Случится ли это с нами? Поскольку наиболее распространенной темой является страх, зал перед началом процесса полон страха.

Большинство лежат на полу, полдюжины человек сидят на стульях. Дюжина ассистентов готова принести платки и рвотные пакеты.

Мы снова размещаем пространство в своем теле, убираем напряжение с лица, глубоко дышим и РАССЛА-АА-АБЛЯЕМСЯ, снова слушаем долгую успокаивающую декларацию утверждения жизни, играем на своих пляжах.

Процесс успокоения «йамайамы» и сопротивления ума занимает двадцать или тридцать минут. Затем тренер просит нас приступить к переживанию своих тем.

Нас просят создать специфическую ситуацию, в ко– торой возникает постоянный устойчивый барьер, и пережить тему. Какие физические ощущения мы переживаем?

Где? Как глубоко? Насколько они сильны? Какие чувства, эмоции мы переживаем? Переживите их…

Несколько человек начинают плакать, их рыдания отвлекают других учеников от концентрации на своих переживаниях, но процесс продолжается.

Какие позы ассоциируются с темой? Какие выражения лица? Какие точки зрения? Какие размышления? Тренер заставляет нас рассматривать каждый из аспектов переживания по несколько раз. Плач, вздохи, стоны становятся вое слышнее.

Какие образы прошлого ассоциируются с темой?

Хорошо. Бери, что придет… Какие образы прошлого?

Прекрасно. Берите, что придет… Какие образы прошлого ассоциируются с темой? Великолепно. Бери, что придет… И еще, и еще, и еще, и еще, и еще…

Кажется, что весь зал теперь плачет, охает, стонет, всхлипывает, кричит, корчится. «Перестань, перестань!», «Нет, нет, нет!», «Я не делал этого, я не делал этого!», «Пожалуйста!..», «Помогите!», «Папа, папа, папа, папа…»

Стоны и крики усиливают друг друга, эмоции бьют ключом. Для некоторых откровенные истерики других становятся барьером, они остывают и теряют связь со своими переживаниями.

Через полчаса тренер возвращает нас на наши пляжи и затем к реальности экстравагантно декорированного зала. Процесс закончен. Что мы получили, то получили.

Чего не получили, того не получили. Погрузившись в свои яркие индивидуальные переживания своих индивидуальных барьеров, мы отрешенно выходим из отеля. Нам предстоят обед, который нас больше не привлекает, и разговоры с друзьями, с которыми мы больше не хотим разговаривать.

* * *

– Сейчас мы расскажем вам кое-что про страх. Мы поможем вам пережить всю вашу глупость, все ваши поступки, все ваше говно. Каждый, в числе двадцати пяти других, должен будет выйти вперед и встать лицом к аудитории. Все, что я хочу, – это чтобы вы стояли здесь и были здесь. Я не хочу, чтобы вы глядели хладнокровно. Я не хочу сексуальных улыбок. Я не хочу дружелюбия. Я не хочу достоинства. Я не хочу расслабленности. Я хочу, чтобы вы вышли сюда и просто были. Я хочу, чтобы те, которые пока сидят, имели в виду, что это случится и с ними. Пока вы смотрите на людей, стоящих перед вами, вы в действительности приготавливаетесь к собственному выходу. В этом весь процесс опасности – прикоснуться к вашим ебаным поступкам. Заставить вас пережить свою неспособность просто быть. Заставить вас понять, что вы так боитесь, что люди могут узнать, кто вы есть на самом деле, что вам приходится играть роли. ЭСТ не интересуется ролями. ЭСТ хочет, чтобы вы прикоснулись к тому, что вы есть, и были тем, что вы есть.

Хорошо. Второй ряд, две центральные секции встать! Снять свитера и пиджаки. Повернуться направо и выйти на платформу. МАРШ!

Люди во втором ряду встают, некоторые снимают свитера и пиджаки. Они проходят мимо других учеников.