Текст книги "Трансформация"

Автор книги: Люк Рейнхард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Наверное, зависит от веры?

– НЕТ, жопа, ВСЕ верования – это наименее надежная форма знания. Вера представляет собой неуверенность. Люди верят в Бога, так как не имеют реальных сведений о нем. Где есть естественное знание Бога, нет нужды в вере. Высшая форма уверенности – это когда ты знаешь что-то настолько естественно, определенно, что не можешь описать словами.

– Да, я понял, – говорит Рик, – поэтому мне и казалось, что все эти разговоры – один навоз.

– Это навоз. Все, что я говорю, – навоз. Я ведь несколько раз предупреждал, не так ли?

– Ну да?

– Я говорил, что не верю ни одному своему слову.

– Зачем же тогда говоришь?

– Зачем ты перекачиваешь грязную воду из пруда в стойло?

– Чтобы вычистить говно.

– Понял теперь? Поэтому я и лью на вас слова, жопы.

* * *

– Хорошо, сейчас мы устроим процесс, а после этого будет перерыв.

(Волна стонов и отдельные аплодисменты.)

Сперва я расскажу, как делать процесс, а после этого вы его сделаете. Я хочу, чтобы вы слушали внимательно, НО НЕ НАЧИНАЙТЕ, ЖОПЫ, НИЧЕГО ДЕЛАТЬ. Понятно? Хорошо. Сначала я дам инструкцию снять очки и контактные линзы, положить все предметы на пол и сесть поудобнее, не перекрещивая рук и ног. Я попрошу положить руки на бедра и закрыть глаза.

Потом я дам инструкцию «войти в свое пространство», что значит просто спокойно быть в своем уме, что бы это ни значило.

Потом я скажу: «Поместите пространство в пальцах левой ноги», – и, дав достаточное время, чтобы поместить пространство в пальцах левой ноги, я поблагодарю вас, сказав «прекрасно», «хорошо» или «спасибо».

Потом я попрошу «поместить пространство в левой лодыжке». Через пять или шесть секунд я скажу: «Хорошо, поместите пространство в левом колене». Такие инструкции и поощрения будут продолжаться до тех пор, пока вы не поместите пространство во всех частях вашего тела, в обеих ногах, корпусе, голове, обеих руках и плечах. Я также попрошу вас отмечать любые напряжения между глаз, в челюстях, на языке…

Еще минут пятнадцать тренер во всех деталях описывает процесс и отвечает на вопросы. Напряжение в зале начинает спадать. Люди потягиваются, зевают, потирают глаза и разминают запястья. Некоторые начинают шептаться.

– Эй! – кричит тренер. – Здесь нельзя разговаривать.

Понятно? Заткнитесь! – и он продолжает объяснять.

Наконец процесс начинается. Мы сидим спокойно, глаза закрыты.

– Я хочу, чтобы вы поместили пространство в пальцах левой ноги… Хорошо… Поместите пространство в левой лодыжке… Прекрасно… Поместите пространство в костях левой стопы… Прекрасно… теперь поместите пространство в пальцах правой ноги… Прекрасно… Поместите пространство в костях правой стопы… Хорошо… Теперь поместите пространство в правой лодыжке… Хорошо… Поместите пространство в левое колено… Прекрасно… Поместите пространство в левую берцовую кость… прекрасно… теперь поместите пространство в правой голени… Хорошо… Поместите пространство в правую берцовую кость… Хорошо… Поместите пространство в правое колено…

Эффект громкого голоса тренера сначала отнюдь не расслабляющий, но, поскольку большинство учеников утомлены энергичными препирательствами с Доном, повторяющиеся инструкции и поощрения скоро оказывают гипнотическое действие.

Ученики, каждый по своему, погружаются в менее сознательное состояние. Раньше, чем через десять минут, когда тренер помещает пространство только в левое колено, раздается тихий женский плач.

Когда тренер добирается до диафрагмы и дает инструкцию следить за вдохами—выдохами, слышатся другие всхлипывания, погромче.

Позднее – ритмичный храп. Процесс идет, и в течение двадцати пяти минут тренер по-прежнему громким и интенсивным голосом помещает пространство и расслабляет мышцы на лбу, челюстях и языке. Женщина, которая плакала, перестает плакать, но всхлипывания другой все еще слышны. Мужской храп накатывается и откатывается, как океанский прибой.

После того как все тело исследовано, мышцы лица полностью расслаблены, ученики делают три глубоких вдоха и РАССЛА… А…А…А… БЛЯЮТСЯ на выдохе, тренер начинает читать длинную поэму в прозе – долгую декларацию самоутверждения, приятия жизни и расширения возможностей личности.

У меня все хорошо У меня всегда все было хорошо Я могу сделать все, что хочу Я могу быть всем, чем хочу Если это не причинит вреда другим Мне будет хорошо Я люблю и меня любят Я осознаю и принимаю это Я стремлюсь, и я достигну высшей Степени сознательности Это правильно…

Чтение продолжается минут пять. Когда процесс завершается, тренер просит нас воссоздать в уме зал и медленно возвращает нас к реальности. Когда мы открываем глаза, на платформе стоит Ричард. Он механически описывает расположение трех туалетов, хотя большинство из нас, несомненно, отыскало бы их, даже если бы они были тщательно замаскированы. В перерыве нельзя есть, и все ученики должны быть на своих местах ровно через тридцать минут. К своему изумлению мы обнаруживаем, что сейчас 16.05, то есть мы провели с тренером почти восемь часов!

Неудивительно, что зады болят!

* * *

– Шарлотта? Встань, – говорит тренер после перерыва.

Шарлотта, очень молодая блондинка в джинсах и блузке, встает.

– Вот что со мной случилось во время этого процесса, – оживленно говорит она, – я вся расслабилась, совершенно отпустила себя, это было грандиозно. Когда ты вернул нас обратно, зал показался таким красивым! Я имею в виду ковер. Цвет ковра был просто потрясающим. Как будто поле травы, если ты понимаешь, что я имею в виду. Мне очень понравилось.

– Спасибо, Шарлотта (аплодисменты). Майк.

– Я говорю в первый раз, – произносит Майк глубоким голосом, – во время этого процесса со мной ничего не случилось. Напрасно потерянное время.

– Спасибо, Майк.

– Можно задать вопрос?

– Чуть позже.

– Хорошо.

– Спасибо. (Аплодисменты.) – Том?

Том – молодой человек, который ранее назвал тренера высокомерным мерзавцем.

– Было интересно, – говорит он, – я много занимался медитацией и должен признать, что все эти «перемещения пространства» привели меня в такое состояние, которого я обычно достигаю не раньше, чем через час глубоких дыхательных упражнений. Я просто удивлен. Было хорошо.

– Спасибо. (Аплодисменты.) Дженифер? Возьми микрофон.

Дженифер, полная женщина лет сорока с утомленным выражением лица.

– Знаете, это я плакала. Я не знаю почему. Я делала все, как ты говорил, и когда мы дошли до живота, и ты сказал «поместите пространство в животе», я внезапно заплакала. Это было смешно. Я понятия не имею, почему я плакала.

– Все в порядке, Дженифер, – говорит Дон, – выполняй инструкции и бери, что получишь. Ты сопротивлялась плачу?

– Нет. Это даже странно. Это был очень спокойный плач. Как будто ты нажал какую-то кнопку у меня на животе, и открылся какой-то кран. Это было странно.

– Спасибо, Дженифер. (Аплодисменты.) Тим? Возьми микрофон.

Тим, маленький лысоватый человечек в очках, говорит напряженным дрожащим голосом.

– У… сперва я хочу сказать, что мне страшно говорить. Я, – он прочищает горло, – испуганный говнюк (рассеянные аплодисменты). Но что касается процесса… как только ты сказал «войти в свое пространство», даже до того, как надо было поместить пространство в левой ноге, то есть в самом начале процесса, я почувствовал панику. Меня все время трясло. Я не поместил ни одного пространства… Я все время пытался взять себя в руки. Я ничего не боялся целый день. Это черт знает что! Я еле держу микрофон.

– Все в порядке, Тим. Позднее, сегодня и завтра, мы будем говорить о том, что делать с такими вещами. Ты научишься смотреть на свой страх, и он исчезнет. Но не хватайся сейчас за этот спасательный круг. Оставайся со своим переживанием. Я не думаю, что ты должен понять это прямо сейчас. Сейчас просто будь со своим страхом, наблюдай его, не борись с ним. Хорошо? Спасибо, что поделился. (Аплодисменты.) Катя?

– Со мной ничего особенного не случилось, – говорит Катя, высокая стриженая женщина, – но я хочу рассказать, что где-то в конце процесса со мной было переживание «ага!», – она улыбается, и некоторые смеются. – Это было во время помещения пространства в правую ягодицу, которая все время чертовски болела. Это самое яркое переживание за весь день. Я прикоснулась к своему телу и, действительно, прикоснулась к жизни.

– Спасибо, Катя. (Аплодисменты.) Дэвид?

– Я хочу знать, в чем цель процесса.

– Ни в чем, – спокойно отвечает Дон, – это просто часть тренинга. – Я имею в виду, должны ли мы были увидеть свет? Или расплакаться? Или просто немного отдохнуть?

– Вы должны были следовать инструкции и взять, что получите. Что ты получил, Дэвид?

– Я ничего не получил, – говорит Дэвид, хмурясь, – но я, конечно, и не следовал инструкциям. Я все время думал, зачем мы это делаем, и еще думал о том, что хорошо бы поесть.

– Вот это ты и получил, Дэвид. Я понял, что ты понял, что ты не следовал инструкциям, думая, зачем нужен процесс, и мечтал о еде. Если ты хочешь прожить остаток своей жизни в уме, то давай, но если ты хочешь нечто пережить, то я предлагаю тебе начать с выполнения инструкций. Спасибо. (Аплодисменты.) Салли?

Обмен переживаниями продолжается. Очень странно видеть спокойную откровенность, с которой люди делятся своими переживаниями, так не похожую на столкновения с тренером до процесса и перерыва. Дон ли изменился или, может быть, мы?

– Вы прекрасны, – говорит Дон примерно через час, – однако существуют барьеры, не дающие вам переживать и выражать свое совершенство. Это первое положение.

Второе положение касается этих же барьеров. Положение простое – сопротивление ведет к усугублению. Если вы пытаетесь чему-то сопротивляться или что-то изменить – оно только крепнет. Единственный способ от чего-то избавиться – это позволить ему быть. Это не означает игнорировать.

Игнорирование– это форма сопротивления. Игнорирование тревоги или злобы– тот способ, которым жопы пытаются от них избавиться. Позволить чему-то быть – значит наблюдать это, прикасаться к этому, не делать усилий это изменить.

Третьему положению вы никогда не поверите, но мы и не хотим, чтобы вы верили. Положение такое – при воспроизведении переживания переживание исчезает. При полном воспроизведении оно исчезает. Дженифер? Встань.

– Ты говоришь, что попытка что-либо изменить усугубляет это. Но мне казалось, что люди должны контролировать свои эмоции. Разве это не означает сопротивление?

– ДА! И ты прекрасно знаешь, что это не работает. Весь мир веками пытается изменить вещи, и что? Сколько войн начиналось, чтобы положить конец войнам?

– Но если попытки контролировать вещи не работают, – медленно говорит Дженифер, – то почему же люди продолжают их делать?

– ПОТОМУ ЧТО ЛЮДИ – ЖОПЫ! – кричит тренер в лицо Дженифер. – Я знаю, что это звучит парадоксально, но попытки контролировать или изменять абсолютно гарантируют усугубление. Если ты злишься и начинаешь злиться на свою злость, твоя злость усугубится. Если ты, чувствуешь напряжение и пытаешься расслабиться, то будешь оставаться напряженным. Если у тебя болит голова и ты пытаешься избавиться от боли, голова будет болеть столько, сколько ты будешь продолжать эти попытки. Спасибо, Дженифер. (Аплодисменты.) Дэвид?

– Тогда я не понимаю, – говорит Дэвид, – как вообще что-нибудь меняется.

– Мы говорим не о переменах, – резко отвечает тренер, – мы говорим об усугублении. Если ты пытаешься изменить свою напряженность, ты можешь изменить ее форму, но напряжение усугубится. Тебе не удастся от него избавиться. Суть дела не изменится.

– Хорошо, – говорит Дэвид, – тогда я не понимаю теорию о том, как вещи перестают усугубляться.

– ЭТО НЕ ТЕОРИЯ, ЖОПА!

– А что это? Идея, положение, называй, как хочешь, но это или теория, или верование.

– Нет! Это ты можешь сделать из этого теорию или верование, а я этого не говорю. Я говорю слова «сопротивление ведет к усугублению», и это…

– Это положение веры, – говорит Дэвид, и его лицо вспыхивает.

– Это положение моего непосредственного опыта.

– Как это отличается от веры?

– Как ночь и день, жопа. Вера – это положение, которое НЕ ВЫТЕКАЕТ ИЗ ОПЫТА.

Христос умер и воскрес на третий день. Это тоже положение, но оно сегодня не имеет никакого отношения к чьему бы то ни было непосредственному опыту. Это верование.

– Хорошо. Ты можешь назвать свое положение идеей. Я все равно не понимаю, как, согласно твоей идее, что бы то ни было может перестать усугубляться.

– Очень просто – при воспроизведении переживания переживание исчезает.

– Что это значит?

– Для того чтобы воспроизвести переживание, надо полностью прикоснуться к нему, выстроить его элемент за элементом, и – парадоксально – оно исчезнет.

– Каким образом можно воспроизвести что-нибудь вроде напряжения?

– Хорошо, я тебе расскажу. Сперва ты должен при коснуться к элементам напряжения. Ты не сможешь построить дом, пока не знаешь о дереве, кирпичах, гвоздях. Аналогично ты не можешь воспроизвести напряжение или другое переживание, пока не знаешь, из чего оно сделано.

– Напряжение – это не дом, это… абстракция.

– Нет. Это слово, которым люди описывают определенные переживания. Поскольку люди не знают своих переживаний, поскольку они живут в сфере не-переживания, они не знают ни одного из элементов напряжения.

– Хорошо. Мы вернулись к началу. Нельзя воспроизвести напряжение, не зная его элементов, а этих элементов никто не знает.

– Нет, ты опять не понял. Каждый переживал напряжение по крайней мере однажды, и мы хотим, чтобы он пережил его еще раз. Если он перестанет сопротивляться и начнет просто быть с ним, наблюдать его, то он как раз и воспроизведет переживание напряжения, и оно исчезнет.

– Немыслимо.

– Конечно, немыслимо. Я ничего другого и не говорил. Скоро ты будешь иметь возможность видеть, как люди один за другим будут выходить на эту платформу с напряжением, усталостью, головной болью. Я попрошу их пронаблюдать и воспроизвести свою усталость, напряжение, головную боль, и они исчезнут. Совершенно немыслимо. Полная чушь. Однако работает.

– Я поверю, когда увижу.

– НЕ ВЕРЬ, СКОЛЬКО БЫ РАЗ ТЫ НИ ВИДЕЛ, – кричит тренер в лицо Дэвиду, – переживи, если увидишь.

– Ясно, что я этого не увижу, поэтому семантические различия…

– ЕБАЛ Я ТВОИ СЕМАНТИЧЕСКИЕ РАЗЛИЧИЯ. Я говорю о РЕАЛЬНЫХ различиях, и только твоя жопная рассудочность не дает тебе этого понять.

– Я не собираюсь с тобой спорить, – говорит Дэвид и садится.

– Вы приспосабливаетесь, – говорит тренер, – здесь вы не можете победить. Никто, кроме меня, не может здесь победить. Кроме тех случаев, когда я вам позволю победить. Вам всем должно быть совершенно ясно, что вы – жопы, а я – БОГ. Только жопы спорят с Богом. Я могу разрешить и вам быть Богами, но только позже. Спасибо, Дэвид. Мария?

(Аплодисменты.)

– Ты хочешь сказать, что когда сегодня утром мне хотелось вырвать, я должна была не сопротивляться, а рвать?

– Когда ты почувствовала тошноту, ты, вероятно, впала в панику и попыталась что-то изменить, верно?

– Да.

– И что-то случилось?

– Стало хуже.

– СТАЛО ХУЖЕ. ЭТО УСУГУБИЛОСЬ, ЖОПЫ… Что случилось, когда я показал, как пользоваться пакетом?

Мария секунду размышляет.

– Ну… меня постепенно перестало тошнить.

– Прекрасно. Что ты пережила после того, как села?

Мария снова молчит.

– Я отчетливо помню, какой чистой мне показалась внутренность пакета. Я также помню, что отметила, что пакет достаточно большой, чтобы вместить… все, что я могла дать… я также почувствовала, что им очень просто пользоваться…

– Продолжай.

– И… я больше не хотела рвать. (Тишина.)

– Она больше не хотела рвать. Вы знаете почему? Кто-нибудь из вас, жоп, знает почему? Чак?

– Потому, что она была эмоционально потрясена, и злость подавила тошноту, – говорит Чак.

– ГОВНО, – рычит тренер. – Мария, ты злилась на меня?

– Нет, – отвечает Мария.

– Нет. Тогда почему Марию вдруг перестало тошнить? Анджела?

– Потому, что… я думаю, я поняла, – неуверенно начинает Анджела. – Потому что когда она увидела, что пакет достаточно большой и она может им воспользоваться, и что – это кажется мне важным – тебе все равно, вырвет ее или нет, она могла свободно рвать.

Она могла не сопротивляться.

– Да, – говорит Дон со странной мягкостью, – она могла не сопротивляться… – и вдруг кричит: – ОНА МОГЛА НЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ, ЖОПЫ! Она приняла это, прикоснулась к этому – и оно исчезло.

Он стоит в центре платформы и нейтрально глядит на аудиторию почти полминуты.

– Спасибо, Анджела. Спасибо, Мария. Все громко аплодируют.

– Попытка изменить переживание усугубляет его. Воспроизведение переживания, приятие, пребывание в нем, наблюдение заставляют его исчезнуть. Это говно. Это чушь. Но работает. Да, Джери.

Джери – большой мужчина, который отстаивал свою веру в Бога:

– Я обычно злюсь на людей, которые пытаются оттеснить других, главным образом меня. Злость в большинстве случаев оправданна, но сегодня утром я понял, что мне лучше не думать о правоте и не злиться.

В действительности, я очень хорошо научился это контролировать. У меня очень самодовольный босс, и когда он мне приказывает, мне хочется сказать, что это нечестно. Откровенно, мне хочется дать ему в зубы. Но вместо этого я говорю «да, сэр» и делаю то, что он хочет. Я, как бешеный, считаю вдохи-выдохи и думаю о выпивке. Злость взята под контроль. Когда она возникает, я успешно превращаю ее во что-то другое, что позволит мне потом не сожалеть о содеянном.

– И ты каждый раз пытаешься сопротивляться своей злости?

– Конечно, – говорит Джери, – и у меня получается.

– И твоя злость усугубляется? (Молчание.)

– Да… – неуверенно говорит Джери, – но не так, как…

– ТЫ ПРАВ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, ОНА УСУГУБЛЯЕТСЯ! ОНА БУДЕТ УСУГУБЛЯТЬСЯ ДО КОНЦА ТВОЕЙ ЕБАНОЙ ЖИЗНИ, И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ!

– Но я изменил ее, – настаивает Джери со смущенным видом.

– Ты ее модифицировал. Но она осталась. Она не исчезла.

– А что я должен делать? Разорвать начальника на куски?

– Перестань сопротивляться своей злости и начни наблюдать. Перестань пытаться от нее избавиться, будь с ней, прикоснись ко всему – физическим ощущениям, чувствам, отношениям.

– Какая от этого польза?

– Никакой, кроме той, что твоя злость, вероятно, исчезнет.

– Ух.

– Смотри. Все вы знаете, что годами пытались изменить свою жизнь, и она НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ. Что было, то и осталось. Дело не в вашей слабости, не в том, что вы плохо старались. Дело в том, что вы жопы, вот и все. У вас неправильный метод. Если вам что-то не нравится в себе или других, то все, что надо делать, – это просто наблюдать, переживать, прикасаться. Ты говоришь, что твой босс – раздражительный, самодовольный мерзавец? ПРЕКРАСНО! Замечательно! Посмотри, сколько специфических проявлений его раздражительности, самодовольства, мерзости ты сможешь обнаружить и пережить. Он тебя злит? Великолепно! Как именно? Что это такое – злость? Взвесь ее, измерь. Посмотри, какого она цвета. Посмотри, на какие мышцы она действует, какие вызывает ощущения в каких частях тела. Действительно прикоснись к своим ощущениям и чувствам, связанным с боссом. Ты знаешь, что случится?

– У меня заболит голова, – говорит Джери. (Смех.)

– Это как раз то, что обычно бывает, правильно?

– Это то, что всегда бывает.

– А ты знаешь, что хочет сказать твоя голова? Она хочет сказать: «ПЕРЕСТАНЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ И ОБРАТИ ВНИМАНИЕ».

– Ты хочешь сказать, что босс перестанет быть самодовольным гадом?

– Ты перестанешь воспринимать его как самодовольного гада.

Джери хмурится.

– Но ведь ты сказал, что именно к этому надо прикоснуться.

– Правильно.

– Но если мы к этому прикасаемся, то как мы можем перестать это переживать?

– Единственный способ перестать что-либо переживать – к этому надо прикоснуться. Это совершенно невозможный парадокс – если ты что-то полностью пережил, то переживание исчезнет и появится новое.

– Я никак не пойму.

– Это потому, что ты в своем жопном уме. Я не хочу, чтобы ты это понимал. Понимание – приз для дураков. Это надо попробовать и пережить. Ты можешь даже пере-пережить свою жопность.

Джери напрягается.

– Может быть, это ты – жопа, – говорит он.

– Отлично. А теперь прикоснись к своей злости. Смотри на то, что ты переживешь прямо сейчас.

– Ты – тупой фашист!

– ЭТО НЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ, ЖОПА! – Кричит Тренер, подходя к Джери. – ЭТО ВЕРОВАНИЕ! СМОТРИ! СМОТРИ НА СВОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ! Я хочу, чтобы ты наблюдал и прикасался к тому, что ты сейчас чувствуешь.

– Я бешусь.

– Это ближе. Что именно ты сейчас чувствуешь?

Джери колеблется и, кажется, начинает себя исследовать.

– Мышцы напряжены, живот бурлит, и ты – фашист.

– Хорошо! Два переживания и верование! – говорит тренер.

Он стоит рядом с Джери и кажется маленьким по сравнению с ним.

– Какие мышцы напряжены?

– На руках и челюстях. На животе.

– Прекрасно. Где на челюстях?

– Вот здесь… вот эти, – говорит Джери и показывает возле уха.

– Хорошо. Где на животе?

– У… здесь, – говорит Джери и показывает повыше пупка.

– Сколько в глубину?

– Около двух дюймов.

– Хорошо. Это боль, тяжесть или что?

– Это… ух… просто чувство, напряжение.

– Хорошо. Опиши, что происходит с мышцами рук.

– Они все еще слегка напряжены.

– У тебя в руках две ебаные мили мышц! Где именно?

– В пальцах и вокруг плеч.

– Прекрасно. Расскажи точнее, какие ощущения у тебя в пальцах.

Джери шевелит пальцами.

– Они… уже в порядке.

– Прекрасно, посмотри снова на живот. Опиши, что ты чувствуешь.

– Тяжесть выше пупка.

– Какой она величины?

– С мяч для гольфа.

– Сколько в глубину?

– Должно быть, два дюйма.

– Прекрасно. Какого она цвета?

– Цвета?

– Какого цвета тяжесть?

Джери долго стоит с опущенной головой, вглядываясь в себя.

– Нет, не могу сказать.

– Хорошо. Тогда скажи, какой величины тяжесть сейчас?

Джери колеблется.

– Она… ух… там ничего больше нет. Нет тяжести.

– Я вижу. Ты все еще чувствуешь злость? Джери застенчиво улыбается.

– Нет.

– Ты все еще воспринимаешь меня как тупого фашиста?

Джери улыбается.

– Когда ты спросил, я почувствовал волну раздражения, но… в основном… нет. Фашист, может быть, но не тупой.

– Ты прикоснулся к своей злости, и она исчезла?

Секунду Джери неуверенно переминается с ноги на ногу.

Затем он трясет головой и усмехается: – Она явно исчезла.

– Что бы произошло, если бы я пять минут назад попросил тебя взять себя под контроль, превратить свою злость в миролюбие, раздражение – в любовь?

– Я бы сказал, чтобы ты заткнулся… я бы продолжал злиться…

– Стало бы хуже?

– Да…

– Спасибо.

Начинается наш второй процесс. Мы садимся, не перекрещивая рук и ног, и следуем инструкции по размещению пространства. Минут через двадцать постоянное фоновое бормотание наших умов – «иама-иама» в ЭСТ– терминах – затихает. Один или два человека плачут, некоторые спят. Мы расслабляем мышцы во лбу, челюстях, языке. Мы глубоко дышим. Мы слушаем длинную декларацию утверждения жизни, которую читает тренер.

Наконец нас просят представить себе идиллический пляж, на котором мы могли бы чувствовать себя совершенно свободно. Тренер помогает нам увидеть и почувствовать дюны, тростник, ракушки, теплоту песка, линию пены параллельно линии воды, голубое небо с облаками, кусочки дерева, раздавленную банку из-под пива, остатки костра, чаек, кружащихся над разлагающейся рыбой. Он помогает услышать крики чаек, шум прибоя. Включается запись с ритмическим шумом прибоя. Нас просят играть в любые приятные нам игры.

Наконец наступает долгожданный полуторачасовой перерыв на обед. Как школьники, которых слишком долго держал строгий учитель, ученики разбегаются по прилегающим к отелю улицам.

Сидя за столами различных ресторанов, рассеянных в окрестностях отеля, многие ученики кажутся несколько подавленными. Трудно сказать, что это – усталость ли после долгого дня или безмятежность, вызванная второй медитацией на наших «пляжах», или смутное подозрение, что все наши обычные застольные разговоры – это все не то, не то, не то…

* * *

– Гарольд? Встань. Возьми микрофон, – говорит тренер после перерыва.

– То, что случилось со мной на пляже, было сперва приятным, а потом пугающим. Я был там, я действительно слышал волны и чувствовал воду. Когда ты сказал играть, я решил играть с двумя своими детьми. Но они не пришли, они не материализовались. Тогда я решил позвать своих приятелей. Никого. Никто не материализовался. Это было жутко. И тогда я понял, что никогда ни с кем не играл. Никогда. Не потому, что они не хотели со мной играть… Это я никогда не играл с ними…

Барбара: – …Я не понимаю, почему меня тошнит. Оба раза, в обоих процессах, как только ты заканчивал с размещением пространства в ногах, я начинала чувствовать боль в животе. Нет ни мыслей, ни воспоминаний, только тошнота… Почему?

Дэвид:

– …Когда ты предложил играть, я неожиданно побежал вдоль пляжа, вдоль линии прибоя. Но ты сказал «играть», и я подумал, что это не

игра. Я пытался представить себе игру, но я продолжал бежать, это было так живо, я бежал не от чего-то, а к чему-то, просто бежал по своему пляжу.

Дженифер:

– …На этот раз я не плакала. Я сидела на песке и смотрела на волны, это было хорошо. Когда пришло время играть, я построила крепость из песка, в жизни я ни-когда.этого не делала. Я построила крепость у самой воды, Я знала, что большая волна все разрушит, но это не имело значения… Я была счастлива. Когда стену смыло, было очень приятно…

Роберт:

– Как можно играть на этом ебаном пляже, когда женщина рядом все время дергается? Все это смешно. Проклятая запись грохотала, как поезд. Я только раздражился и все время думал, что это за хуйня…

Анджела:

– Я никогда не чувствовала запахов, первый раз в жизни. (Анджела излучает возбуждение и застенчиво улыбается.) Я почувствовала запах. Я знаю, что это покажется странным, но запах разлагающейся рыбы был прекрасен… просто прекрасен.

Хэнк:

– Я только хочу сказать, что я ничего не получил от процесса. Я думаю, что зря потратил время. Я главным образом спал…

Том:

– Отличный был пляж. Небо было таким голубым, как под травой, я даже чувствовал тепло. Но когда ты сказал играть, я пошел прямо в океан, а потом поплыл. Я не прыгал в прибое, как обычно, а плыл прямо, прямо в ебаный океан, прямо туда… ох, это было тяжело. Хорошо, что ты вернул нас обратно, пока не было уже поздно…

* * *

– Все вы убиваете жизнь, – говорит тренер позднее, – все вы пытаетесь измениться. Вы все пытаетесь изменить, что есть, и поэтому не живете тем, что есть. Каждый день своей жизни вы убиваете того, кто вы есть, тем, что не являетесь тем, кто вы есть…

– Все вы жопы, – говорит он, отхлебнув из металлического термоса, – и ваша ложь о том, где вы есть, не дает вам попасть туда, куда вы хотите попасть.

Смотрите, предположим, я – хороший, типичный нормальный человек и стою точно в центре платформы. Но, как хороший нормальный человек, я совершенно не представляю, где я нахожусь. Я вру. Я верю, что я радикал, левый. Я вру, что я стою на левой стороне платформы.

Великолепно! Я стою в центре платформы и вру себе, что я стою в левом переднем углу.

Смотрите, что получается. Я хочу попасть в правый передний угол платформы. Значит, я должен сделать тридцать шагов на запад… и смотрите, что получается…

Я ПАДАЮ С ПЛАТФОРМЫ МОРДОЙ ВНИЗ! – кричит тренер и карикатурно изображает падение.

Вернувшись в центр платформы, он свирепо смотрит на аудиторию.

– Вы врете. Вы чувствуете, что вы застряли, и хотите вырваться, но вы не можете попасть туда, куда вы хотите попасть, пока не поймете, где вы действительность. Попытка изменения вещей ведет к их усугублению.

Единственный способ от чего-то избавиться – это наблюдать, обнаружить, что это и где это. Полное переживание вещей ведет к их исчезновению. Сегодня вечером мы устроим маленькие процессы, в которых вы полностью переживете свою усталость или головную боль, и они исчезнут. Это ерунда. Завтра вы переживете действительно важные для своей жизни вещи, и они исчезнут, по крайней мере для некоторых из вас. При наблюдении и воспроизведении вещи исчезают.

Совершенно невероятно. Полная чушь. Кто первый?

Волна нервного смеха прокатывается через зал.

Поднимается несколько рук.

– Дэвид, – говорит тренер и показывает на высокого, хорошо одетого мужчину, который часто с ним спорит.

– Мне все еще неясно, – говорит Дэвид. – Почему сопротивление не является лучшей стратегией по отношению к очевидно нежелательным вещам?

– Хорошо, Дэвид, я вижу, что ты очень умный и рациональный человек и читал про самые разные системы верований. Ты мог бы припомнить, что китайцы знали про все эти вещи пять тысяч лет назад. Они называли это инь-ян. Если кто-то тебя толкает, а ты толкаешь его, вы наверняка будете толкаться вечно. Не может быть темноты без света. Темнота существует только из-за «сопротивления» света. Плохое может существовать только из-за сопротивления «хорошего», а «хорошее» – только из-за сопротивления «плохого». Уничтожь сопротивление, уничтожь полярность, уничтожь попытки что-либо изменить и… Ты получишь ничто. НИЧТО. А когда получил ничто, ты действительно получил кое-что.

– Ты, кажется, говоришь, что хороший человек должен перестать избегать плохого?

– Правильно, Дэвид.

– Это говно.

– Правильно, Дэвид, а говно – твоя контртеория. Хорошие люди миллионы лет пытаются уничтожить плохое, и это не работает. Это не работает.

– Это работает лучше, чем не делать ничего.

– Не так, Дэвид. Я знаю миф о том, что если все будут делать хорошо и избегать плохого, все станет лучше. Но грустная правда состоит в том, что человек, который убивает своего соседа, всегда верит в добро и зло – свое добро и соседское зло…

Работает ничего-не-делание. Ты, вероятно, пока не можешь этого понять, но даосы знали это тысячи лет назад…

* * *

– Прекрасно. Кто хочет, чтобы усталость исчезла?

Сэм? Поднимайся сюда.

Сэм, взъерошенный человек с тяжелой походкой, поднимается на платформу. Его глаза красны, и он, действительно, выглядит уставшим. Он садится на один из двух высоких стульев и автоматически обвисает. Он бросает короткий взгляд на тренера и снова смотрит в землю.

– Сэм, хочешь ли ты, чтобы твоя усталость исчезла?

– Да, хочу.

– Прекрасно. Закрой глаза… войди в свое пространство. Скажи, Сэм, ты устал?

– … Да.

– Хорошо. Где ты чувствуешь усталость?

– В плечах.

– Хорошо. Где еще?

– В шее… в икрах.

– Хорошо. Где еще?

– В плечах… спине… глазах… Глаза устали.

– Хорошо. Что ты чувствуешь сейчас в плечах?

– …Тяжесть.

– Где?

– …сзади… сверху…

– Прекрасно. Опиши тяжесть. Сэм сидит прямее, он сконцентрировался на своих внутренних ощущениях.

– Хорошо… все в порядке… больше ее нет.

– Прекрасно. Опиши нам, что ты чувствуешь в глазах.

– Легкое жжение.

– Хорошо. Точнее.

– Как маленькие вспышки.

– Сколько вспышек в секунду?