Текст книги "Лодыгин"

Автор книги: Людмила Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

За эти годы отпуск брал лишь дважды – в 1910 и 1912 годах, – каждый раз по два месяца. Невыходов по болезни не было, хотя, судя по медицинской справке, серьезно болел летом 1912 года. Справка от старшего врача Д. П. Никольского удостоверяет, что «г. Лодыгин страдает расстройством деятельности сердца (грудная жаба), перебоями, одышкой. Требуется серьезное лечение…». Вот и пришли болезни. На 66-м году жизни. А денежных запасов никаких – все уходит на разработку изобретений.

Ни дня не пропуская на службе, он с больным сердцем успевал и вечерами работать над изобретениями.

Конечно, запантетовать их, живя за границей, было бы много легче, чем в России, – так же, как много легче найти предпринимателей для их эксплуатации. На худой конец, там легко было бы их просто продать – как патент на лампу накаливания с нитями из тугоплавких металлов. Это обеспеченная старость и благополучие дочерей. Но тогда бы эти изобретения считались нерусскими. Он пытался пробить их в России, зная все наперед и даже сказав о том во всеуслышание в газете «Новое время»: «…изобретения, совершенно готовые, могут оставаться долгие годы на руках изобретателя без применения, пока, наконец, другой изобретатель, часто в другой стране, не придет к той же идее, к тем же результатам, и его изобретение, благодаря счастливым обстоятельствам, не войдет в практику. Со мной это случалось, по крайней мере, с полдюжины раз, и благодаря существующим условиям, вероятно, случится еще не раз…»

Какое же мужество нужно иметь, чтобы, зная почти безнадежность дела, вкладывать в него все последние силы, забывая о больном сердце, о плачевном финансовом положении семьи, о болезни жены. (Она вскоре заболела нервным расстройством, лечение у лучших врачей Петербурга стоило немало.) И девочки подрастали, пошли в гимназию…

Лодыгины переезжали с квартиры на квартиру, выбирая жилье все дешевле и дешевле: 1907 год – Предтеченская, 69; 1909-й – Лесной участок, Новая ул., 8; 1910-й – Тверская, 4; 1911-й – Таврическая, 36, дом Хренова; 1914-й – Суворовский, 38; 1916—1917-й – Малый пр., 85 [16]16
  Мемориальных досок на этих домах пока нет.


[Закрыть].

Нет, не улучшила первая русская революция российскую действительность. И по-прежнему нет дела правящим кругам до русских изобретателей. Зачем внедрять свои открытия, изобретения, когда проще купить готовые заграничные, которые услужливо предлагают иностранные капиталисты-концессионеры, держащие в руках львиную долю полезных ископаемых страны, ее заводы и компании по эксплуатации всевозможных изобретений?

Нет уже сотоварищей, с которыми Лодыгин в 80-е годы прошлого века начинал борьбу с этим уродливым явлением жизни России.

Значит, бороться в одиночку? И тут пришло предложение, которое поначалу показалось ему выходом из тупика.

Всероссийский национальный клуб пригласил его в свои члены – в научно-политический лекторский отдел, председателем которого был Павел Иванович Ковалевский.

На первых порах в клуб входило немало печально известных истории деятелей: Пуришкевич, Протопопов, князь Львов, Гучков, граф Стенбок-Фермор, фон Гюббенет, Гербель, Люц, граф Бобринский, редактор газеты «Новое время» Суворин.

Издательскую комиссию отдела возглавляли члены Государственной думы В. В. Шульгин и С. В. Воейков. (В здании клуба на Литейном проспекте, 10 собирался и аэроклуб, и галицко-русское общество.)

Новичок в политике и «знакомый незнакомец» для России, Александр Николаевич на первых порах слепо веровал в новых сотоварищей, радуясь тому, что вновь слышит знакомые народнические лозунги 60—70-х годов, мятежный дух в стране напомнил ему тот, времен его юности. «Я родился в дореформенной России… После реформы старый дореформенный дух долго еще держался, – вспоминает он времена Герцена, Чернышевского, Некрасова. – Я помню этот дух и могу сравнить его с тем духом, который оживляет современную Россию».

Всероссийский национальный клуб, который показался Александру Николаевичу средоточием такого революционно-демократического духа, на самом деле был один из многочисленных политических клубов, которые, как трава по весне, буйно взросли по стране вслед за учреждением Государственной думы. Первыми открыли свой клуб кадеты, за ними – трудовики, умеренно-прогрессивные…

При содействии популярного тогда журналиста М. О. Меньшикова в газетах повелась рекламная кампания за Всероссийский национальный клуб, начавшаяся с такого обращения: «Лица, объединенные русским национальным чувством, основывают в городе Санкт-Петербурге Всероссийский национальный клуб как учреждение, где могли бы сблизиться люди патриотического и народно-русского образа мыслей».

Причины необходимости такого объединения излагались: «Национальная идея в последнее время была у нас, у русских, в большом загоне. У нас чуждались своего только потому, что оно русское, только из боязни прослыть некультурным человеком. При этом открещивались и от своей истории, полной красивых геройских страниц, и от своего искусства, от богатой литературы, открещивались от всего, что должно быть дорого человеку с первых лет жизни».

Такие строки не могли не взволновать представителя созидательного народничества 60—70-х годов, пионера электротехники, боровшегося с засильем иностранного капитала в России, эмигранта, прожившего 23 года на чужбине в тоске по родине. И если о его общественной деятельности юношеской поры прямые свидетельства найдены лишь в статье М. Слобожанина о первой народнической колонии-общине, то в своем «Открытом письме гг. членам Всероссийского национального клуба» Лодыгин сам открыто выступает с народнических позиций, сожалея о сельской общине, ратуя за развитие кустарных промыслов, призывая к дружбе с народами других национальностей, мечтая о таком русском правительстве, которое «пойдет рука об руку с народом», и в конечном счете о победе добра над «темными силами» мирным путем – путем всеобщего образования народа, приобретения каждым профессии.

Вернувшись в Россию после столь долгого отсутствия, зная понаслышке о существовании в России борьбы партий и плохо разбираясь в их программах, шестидесятилетний Лодыгин по-прежнему чувствует себя представителем «созидательного» народничества, по терминологии того времени.

Поскольку клуб носил название Всероссийского национального, Лодыгин пытается по-своему разобраться в национальном вопросе и в противовес явному уклону создателей клуба в сторону великодержавного шовинизма выдвигает свою теорию – об интернационализме через национализм, о любви и уважении ко всем нациям. Говорит о необходимости свободы творчества, которой нет в России, а, на его взгляд, люди, лишенные возможности творить, заниматься любимым делом, погружаются в пьянство, кончают самоубийством.

Александр Николаевич пишет о своей любви к народу. На обвинение его в пьянстве и лени отвечает: «…я могу сказать на основании широкого опыта, положа руку на сердце, что Русский рабочий ни в коем случае не хуже Американского рабочего, если они поставлены в одинаковые условия… Говорят, что Россия пьет слишком много. Требуют, чтобы правительство отказалось от доходов от продажи водки. Мне кажется, дело не в этом. В России потребляется водки меньше, чем в других странах, но дело в том, что, когда в других странах водка употребляется как возбудительное и пищеварительное средство, в России (далее Лодыгин выделяет слова курсивом) – водка является суррогатом свободы творчества,которой большинство русских совершенно лишены… Я не говорю, что не нужно бороться с пьянством… но нужно дать потребности творчества проявляться и развиваться!»

Лодыгин хорошо знал, сколько талантов в царской России загубило пьянство. Если бы дать свободу творчества! Если бы дать образование каждому! Но при самодержавии это невозможно, «религия разрушения воцарилась в людях», заключает Лодыгин, не могущий из цензурных соображений говорить открыто. Нужно возрождать «религию созидания», то есть желание в людях построить новый мир – мир творческих людей.

Потребность творить, созидать – «это наиболее глубокое отличие, которое существует между человеком и другими живыми существами…», утверждает изобретатель. Не эксплуатировать чужие идеи, а создавать свои – вот счастье. Своими руками творить красивое и полезное – это счастье. И человек считает себя счастливым, «если творимые им предметы посредственно или непосредственно могут улучшить жизнь и его и других(опять курсив).

Выводы Лодыгина даже для его современников, уже знакомых с теорией марксизма, весьма наивны, но за ними стоит боль страдающего за свой народ человека, мечтающего о лучшей доле для него: «Вся борьба отдельных личностей и народов за свободу есть, была и будет борьбой за свободу удовлетворения потребности творить и создавать по собственной инициативе, а не по приказанию; и также пользоваться плодами своего творчества. В этом лежит, лежал и будет лежать весь смысл борьбы за законную разумную свободу. Человек, который по тем или другим причинам потерял потребность к– творчеству или родился без нее, есть не человек, а зверь, лишенный наивысшего отличия от существа разумного».

Нужно, чтобы каждый мог применить свои творческие силы на родине, потому что «человек отдает свою жизнь, защищая те места, в которые он положил свое творчество; его легко прогнать из того места, где он сам является только хищником».

Сложный противоречивый механизм капиталистических отношений Лодыгин понимает как спекуляцию и ростовщичество. «Нравы и обычаи крестьянской волости стали другими, в особенности с того времени, как в нее ворвалась спекуляция, которая для многих заменила потребность творчества потребностью наживы». Обманывая друг друга, наживая состояние за счет других, не станешь человеком, гражданином, не сможешь познать великую радость любви к Родине-матери.

Какие же шаги, по мысли Лодыгина, надо предпринять, чтобы свобода творчества процветала в стране, а значит, почва для спекуляции и пьянства исчезла бы? Первое – учреждение всесословного города и всесословной волости с равными для всех правами, «чтобы люди русские на своей земле не чувствовали себя эмигрантами, а вне Русской земли – заброшенными на произвол судьбы, – но людьми знающими, что они стоят на родной земле и она стоит за ними, что для нее и в нее они кладут свой труд». Второе – создание многонационального государства, где все нации будут жить в дружбе и братстве: «Я убежден, что как только благосостояние коренной России поднимется до уровня национальных окраин, как только «рыцари номера» (бюрократы-чиновники) с их личными лилипутскими интересами уступят место определенным национальным идеалам, уступят место правительству(курсив Лодыгина), которое во внутренней и внешней политике будет знать, что честь русского имени дороже всего и что главная его задача развивать способность и свободу творчества, – эти окраины перестанут чувствовать к коренной России недоверие и вражду, а сильной извне и внутри Россиею будут гордиться и называть своим Отечеством».

Строки эти написаны в 1910 году, когда русская промышленность представлена была кустарными промыслами, а крупные заводы и фабрики были в руках иностранных капиталистов, когда полезные ископаемые: нефть, газ, платина, железные и другие руды, каменный уголь, лес, хлопок – уходили за границу, возвращаясь на родину готовой продукцией. Покончить с этим, по разумению Лодыгина, можно, если научить людей профессиям, создать армию инженеров и техников, агрономов и горняков. Потому что тогда мы сами будем распоряжаться богатствами страны, сделаем ее изобильной и уважаемой.

На первых порах тут может помочь «заочное обучение»…

«Заочное обучение»– придумка самого Лодыгина. Так он перевел американское название «Correspondence Schooles» – корреспондентские школы. Это название привилось в России, как и система, но только позже, после Октябрьской революции.

А Лодыгин предлагал клубу взять на себя организацию таких курсов еще в 1910 году: только тогда клуб, по его мнению, занявшись делом общенародной важности, станет популярным, и его патриотические идеи тоже. Лодыгин рассказывает о постановке корреспондентских школ в США, которую он изучил, пройдя сам два курса, а затем размышляет, как можно бы приспособить их к русской жизни.

«Метод всех «Заочных курсов» в общих чертах один и тот же, – пишет Лодыгин, – ученику посылается для начала две тетрадки печатного текста… Он начинает с первой тетрадки и, читая ее, усваивает в течение одного вечера. На второй вечер он повторяет ее, стараясь исполнить практические упражнения, описанные в уроке… На третий вечер он проделывает те же упражнения без помощи урока… так как… даны не только задачи для упражнения, но и решения этих задач. На четвертый вечер ученик готов для упражнений самостоятельных. К каждому уроку приложены задачи, на которые не дано решений… Когда ученик решил все задачи, он посылает эти решения в школу для просмотра, а в это время работает над вторым уроком… решения задач первого урока возвращают ему с поправками и указаниями… ученик получает третий урок…»

Преподавателями курсов должны быть «лучшие профессора», хорошо знающие предмет и все новости науки и техники. «В такой школе немыслим профессор, который кончил курс лет 30 тому назад и затем из года в год читает свои лекции по тем же запискам».

А «преподавать на курсах можно: бухгалтерию, стенографию, коммерческое законоведение, нотариальную практику, химию, электрическую технику, телефонию и телеграфию, землемерство, архитектуру, строительство, горное дело, иностранные языки, черчение и рисование, составление реклам, объявлений…» Плату студенты должны вносить не сразу, а в рассрочку.

Государству польза от заочного обучения огромная, оно получает не только людей со специальным средним образованием, но и получает на местах, в отдаленных уголках страны. «Для прохождения заочного курса студент не должен оставлять своей губернии, своего уезда, города и деревни, где он родился и вырос. Все знания, которые он приобрел, идут на пользу его, но также и на пользу его родного гнезда. Он не принужден идти в далекий большой город, порывая свои связи, не принужден жить на чердаках или в подвалах, вдыхать нездоровый воздух и есть нездоровую пищу». (Сколько в этих словах автобиографичного – до десятка квартир сменил Лодыгин в Петербурге, когда был вольнослушателем то университета, то Технологического института, живя безо всякой помощи из дому.)

Заочное обучение, по мысли Лодыгина, «остановит бегство из провинции и даст толчок творчеству), тем более если дать несколько курсов «для крестьян-земледельцев и кустарей». Ведь кустарей у нас 12 миллионов, производящих более чем на два миллиарда рублей в год, и еще больше – земледельцев! А они «держатся приемов хозяйства, употреблявшихся два или три столетия тому назад, и нужда в новых способах неизмеримо велика».

«…Позволяя несколько разыграться воображению, можно допустить, что через 20 лет в России, где будет не менее 200 миллионов жителей, можно ожидать 2 миллиона учеников этих школ ежегодно», – мечтает Александр Николаевич.

А. Столыпин, В. Ветчинин, А. Гучков, А. Нейдгарт, барон Гюббенет, и еще почти половина Государственной думы – члены клуба – прочли открытое письмо, порассуждали, пообещали заняться, а пока… предложили Александру Николаевичу написать еще одну статью – «Национализм и другие партии» – очень уж им понравилось, что в своем «Открытом письме» изобретатель Лодыгин «вышел на национальный вопрос» и неосмотрительно влез в политику.

Александр Николаевич и далее поступает неосмотрительно: известный изобретатель, крупный инженер, он даже на время отходит от любимого дела – изобретательства, «заболев политикой». Правда, ненадолго.

Статью «Националисты и другие партии» Лодыгин написал и опубликовал брошюрой в 1912 году. «Если один в поле не воин, то в союзе с другими, одинаково мыслящими, всякий человек, как бы он малосилен ни был, может принести свою долю пользы», – пишет он в предисловии.

Но что такое польза? Что такое богатство? Что такое деньги? При каких условиях богатеет страна, а значит, и каждый человек вместе с нею? Вот как думает Лодыгин: «Огромное количество людей никак не может понять, что деньги и богатство не есть одно и то же, хотя деньги и служат мерою богатства или скорее мерою богатства возможности приобрести богатство, как сажень служит мерою возможности приобрести богатство земли…» Не приносят пользы стране, народу, прогрессу акционеры, банкиры, ростовщики… Они создают богатства для себя, а страна нищает.

Сам бессребреник, думающий о благе людей, Лодыгин с пристрастием выясняет программы легальных партий, пытается найти в них стремление служить народу, отечеству, а не узким интересам групп и группировок.

Лодыгинские характеристики легальных партий политически искренни, но удивительно наивны и незрелы:

«…русское общество разделилось на несколько партий, как-то: партию крайних правых, состоящую из непримиримых сторонников бюрократии и тех элементов, интересы которых были тесно связаны с существованием старого порядка; партию умеренных правых: партию сторонников тех льгот, которые были предоставлены русскому народу указом 17 октября; партию кадетов (к. д. – конституционные демократы), в которой объединились более или менее крайние реформаторы, представители капитализма и умеренные представители пролетариата, далее идут уже левые партии всевозможных оттенков, более или менее революционного характера, кончая анархистами.

Ни крайняя правая, ни левые партии не сумели стать носительницами государственных идей и задач… оказались каждая неспособною возвыситься до сознания общегосударственных (практических, экономических, духовных) нужд и потребностей народа и общегосударственной пользы».

Что кадеты, что октябристы, по мнению Лодыгина, склонны поставить интересы капитала выше всех других… А «партия народной свободы» сделала попытку провести идею, «что наименование страны Россиею есть несправедливость и что это наименование следует изменить. (В этих словах всем понятный намек– на профессора Ка-реева, заявившего в думе, что название «русский народ» устарело и что нужно его заменить на «народы, населяющие Россию».)

Лодыгин не говорит подробно о левых партиях и их многочисленных течениях. Объяснить его умалчивание можно либо тайными симпатиями к ним, сохранившимися с юных народнических времен, либо осторожностью человека, хорошо не представляющего себе платформы этих партий.

Зато он делает то, что от него ждали, заказывая статью: он пропагандирует партию националистов. «Национальная партия провозглашает, что цель ея: а) господство русской народности в пределах Российской империи (именно этот пункт позволил рассматривать партию националистов как шовинистическую и отвратил от нее людей разных национальностей, населяющих страну, и передовых русских); б) укрепление сознания русского народного единства; в) устройство русской бытовой самопомощи и развитие русской культуры».

Как относятся националисты к народу, ясно из этих пунктов:

«…По отношению к рабочему классу как городскому, так и сельскому, предлагается способствовать следующим мерам: а) подготовке учителей, способных обучать народ ремеслам, прикладным занятиям и различным кустарным производствам, которые могли бы служить в зимнее время подспорьем всему земледельческому населению; б) учреждению при министерстве торговли и промышленности рабочего департамента, который бы специально занимался интересами рабочих… рабочий же департамент должен изыскать способы к избежанию забастовок, стачек… Рабочий департамент и Государственная дума могут выработать совместно ряд учреждений и законов, одинаково обеспечивающих интересы и предпринимателя, и рабочего».

Эти наивные упования могли вызвать иронический смех в левых партиях, которые Лодыгин никак не затрагивал в очерке, но главным пунктом программы коих была опора на рабочий класс – движущую силу революции. Националисты же недальновидно отводили ему роль «воспитуемого и обучаемого».

Все правые партии, особенно самая многочисленная и сильная – кадеты, не могли не записать Александра Николаевича в стан своих непримиримых врагов, и он вскоре почувствовал, как трудно ему стало жить в России…

Его изобретения никого не интересовали – ведь крупные промышленники, как правило, состояли либо в кадетской, либо в октябристской партиях. Искреннюю признательность он встречал лишь в среде электротехников.

Сорокалетний юбилей электролампыэлектротехническая общественность отметила в 1910 году. Почему в 1910-м? Ведь патент Лодыгин получил в 1874-м, а заявку подал в 1872-м! Оказывается, электротехники Русского технического общества считали днем рождения лампы первые опыты в конце 1870 года.

Газета «Новое время» 27 ноября 1910 года с этого и начала свой рассказ о юбилее: «Ровно сорок лет назад, в 1870 году, стало быть, даже ранее изобретения Яблочковым знаменитой в истории электротехники свечи, прародительницы дуговой лампы, на артиллерийском полигоне по инициативе покойного генерала Петрушевского показан был офицерам и прочим, интересующимся зарождающейся электротехникой, замечательный опыт…

…Эдисон и позднее Сименс нажили десятки миллионов, применив идею А. Н. Лодыгина на практике, причем ни тот, ни другой не отрицали, что Лодыгин – первый, давший миру удобное и безопасное освещение».

Газетчики не просто постарались вызвать внимание к лампе накаливания, но и напомнить читателям о вечной для Руси больной проблеме – засилье иностранцев – благодаря нашему попустительству и рабскому поклонению перед заграницей.

«Может быть, по истечении четырех десятков лет электротехнические учреждения вспомнят о знаменитом русском изобретателе, кстати сказать, здравствующем и проживающем в Петербурге, и пожелают ознаменовать исполняющееся сорокалетие такого открытия каким-либо достойным образом?» – вопрошает автор статьи.

«Недавно лишь мы с удивлением узнали, что идем впереди всех в области изящных искусств и театра, – с горечью напоминает газета. – Быть может, окажется, что и в другой области – научной – и, главное, в отделе прикладных знаний Русскими сделано немало замечательных открытий?»

И далее газетчик перечисляет всего лишь несколько изобретений и имен из тысяч, «составивших славу отечеству»: «Взрывчатые вещества, бездымный порох Чельцова, идея воздушного корабля Костовича, аэропланы Можайского и Спицына, беспроволочный телеграф Попова, Менделеев, Меншуткин, Пирогов, Мечников, первая идея подводной лодки, принадлежащая Джевецкому, ныне работающему по воздухоплаванию…

Когда же наконец мы перестанем повторять за тургеневскими героями-остряками, что русские выдумали лишь кнут и самовар? – с гневом восклицает безымянный автор газетной статьи и заключает: – Сколько имен, сколько великих открытий во всех отраслях человеческого разума! У немцев и французов не хватило бы площадей для памятников, столичных улиц для увековечения памяти дорогих народной гордости имен. А у нас?..»

* * *

Автор статьи не мог еще знать, как вскоре Америка увековечит память своего кумира – Томаса Эдисона.

В 1917 году в Нью-Йорке, в Гранцентраль-Паласе, будет торжественно установлена бронзовая доска, впоследствии перенесенная на здание № 257 на Перль-стрит. Надпись гласила: «В одном из зданий, расположенных в этой части города, открыла свои действия 4 сентября 1882 года первая электрическая распределительная станция Эдисоновской центральной системы подземной электрической проводки, впервые в нашей стране положив начало современной системе электроосвещения.

В ознаменование великого события настоящая доска сооружена Американским обществом охраны памятников науки и истории и Нью-Йоркским обществом Эдисона…» В десятках мест США появились доски, оповещающие, чем они связаны с Томасом Эдисоном. Эдисон самолично помогал отыскать вагончик-лабораторию, где он работал мальчишкой, и дом, где родился. А близ шоссе Линкольна в Менло-Парке была установлена бронзовая доска на глыбе гранита с медальоном Эдисона и надписью: «Здесь в 1876–1882 годах Томас Альва Эдисон начал работы, озарившие путь мирового прогресса и труды человечества».

«Изобретатель в России почти что пария, – горько сетовал Лодыгин, на глазах которого Америка создавала культ Эдисона, – и всю свою жизнь он проводит в том, что ждет, как библейский Лазарь, не упадет ли ему крупица со стола богатого; но его ожидания в большинстве случаев так же тщетны, как и ожидания Лазаря. Я знаю это как по своему личному опыту, так и по опыту многих и многих других…»

Это невеселое признание вырвалось из уст Александра Николаевича после празднования 40-летия лампы накаливания в статье «Лаборатория для изобретателей» для «Нового времени» в декабре 1910 года.

Да, его чествовали, поздравляли. Прошли хвалебные статьи в прессе, и прозвучали красивые слова с трибун, но, оказывается, ни министерствам, ни частным лицам с капиталом не было дела до того, что у него скопилась «целая серия изобретений», что многие из них способны поднять на высокий уровень отечественную промышленность, по-прежнему, как и в 80-е годы прошлого века, опутанную иностранным капиталом.

Ничего не изменилось и после I Всероссийского электротехнического съезда, когда русские электрики впервые открыто поставили вопрос о хозяйственном положении русской электротехники: истекал срок торгового договора с Германией, которая поставляла России 75 процентов электротехнических изделий из общего числа! «Нельзя его возобновлять!» – так считали русские электрики. Нельзя далее позволять иностранным фирмам поглощать отечественные предприятия, как перешел во владение общества «Унион» электрозавод в Риге.

Журнал «Электричество» сразу после съезда писал: «Нечего и думать сейчас о производстве в России таких предметов массовой фабрикации, как калильные и дуговые лампы… Ведь цены русским фабрикантам диктуются за границей…»

Творец калильных ламп, вернувшись в Россию, чувствовал себя как отец, у которого украли дитя, а потом дали ему другое имя, одели в чужие одежды – поди узнай…

В магазинах на Невском, в аудитории Соляного городка и в меблированных комнатах, повсюду горели лампы накаливания, но помеченные тавром фирм Эдисона, Сименса и Гальске, Эдисвана [17]17
  Чтобы положить конец конкурентной борьбе с Д. Сваном, Эдисон создал совместно с ним в 1882 году фирму «Эдисван электрик».


[Закрыть]…

А кто теперь помнил, что трансформаторы и конденсанторы изобрел Яблочков? А самолет – Можайский? И… сколько фамилий можно перечислять и перечислять?

Как дальше жить изобретателям в России?

И Лодыгин в статье «Лаборатория для изобретателей» ищет пути решить извечную проклятую проблему: он предлагает создать лабораторию для изобретателей. По его мысли, это должно быть учреждение, в котором бы под руководством опытных инженеров существовали бы и мастерские, где можно построить опытный образец или модель, и еще испытательная станция, на которой его можно испытать. И тогда где бы ни жил изобретатель, хоть в самой глуши, он может надеяться найти здесь внимание к своему изобретению, получить консультацию и поддержку в случае ценности своей идеи.

Такая лаборатория сможет: «1) помочь изобретателю преобразить свою идею, часто весьма смутную, в нечто реальное, в котором правильность и ошибочность принципов и теорий, на которых изобретение основывается, были бы демонстрированы; 2) помочь лицу или лицам, которые желали бы затратить необходимые для реализации изобретения средства, разобраться в практичности или непрактичности, правильности или ошибочности изобретения».

Последнее также очень важно, считает Лодыгин, поскольку «существует немало рыцарей легкой наживы, которые являются изобретателями чего вам угодно и обещают какие угодно выгоды, лишь бы получить деньги… Лица, имеющие деньги, и, обжегшись, как говорится, на молоке, на воду дуют; и добыть деньги на хорошее изобретение действительному изобретателю-работнику делается крайне затруднительно».

Лаборатория в состоянии выдать гарантии предпринимателю, убедившись в новизне и полезности изобретения.

При этом имущему изобретателю «лаборатория должна давать помещение и инструменты для производства опыта, изготовлять для него необходимые части или модели, снабжать его рабочими руками, и все это при таких условиях, что его секрет тщательно оберегается и все расходы лаборатории им возмещаются по таксе».

А неимущему изобретателю «лаборатория должна помочь безвозмездно».

Будь создана такая лаборатория, насколько бы быстрее стала развиваться отечественная промышленность и сколько бы одаренных людей России не искали бы доли на чужбине…

«Я думаю, что печать, вся без исключения, независимо от партий и направлений, сделает великое дело, если займется этим вопросом и поддержит его перед публикой, пригласивши ее помочь этому делу материально и морально», – заканчивает статью Лодыгин.

Но не суждено было сбыться и этой мечте изобретателя. Поговорили-поговорили о статье, сотни изобретателей в надежде разворачивали свежие газеты, ища объявлений о создании лаборатории, писали в «Новое время» на имя Лодыгина письма, ждали…

Как же много творцов на Руси! В глухих уголках России, зачастую неграмотные или получившие образование самостоятельно, они тратили десятки лет на изобретения, уже давно сделанные…

Это, по мысли Лодыгина, самый большой отряд изобретателей, оторванных от информации, и потому самый несчастный. Второй отряд – те, «кто видит практическую необходимость изобретения, но не обладает достаточными теоретическими знаниями, чтобы его реализовать, и годами боятся открыть кому-либо свою идею, чтобы ею не воспользовались другие. Третий отряд – те, кто годы носится с ошибочной идеей, не имея возможности проверить ее критически – ни практически, ни теоретически, – которым лаборатория указала бы на ошибочность идеи и направила творческую энергию на что-либо реальное».

А сколько таких, что напали на верную идею, да не имеют возможности ее проверить на практике из-за недостатка средств на постройку.

И наконец, последний отряд – опытные, известные изобретатели, изобретения которых долгие годы лежат без

применения, по неимению опять же средств, «пока другой изобретатель, часто в другой стране, не придет к той же идее, к тем же результатам и его изобретение благодаря счастливым обстоятельствам не войдет в практику».

К последнему отряду Лодыгин причисляет себя: «Со мной это случилось, по крайней мере, с полдюжины раз, и благодаря существующим условиям, вероятно, случится еще не раз».

Сколько ни взывал Лодыгин к российской имущей публике, сколько ни доказывал, что «творческая способность уж не такая бесполезная вещь, чтобы ее не стоило немного поддержать для блага Отчизны», дело с созданием лаборатории стопорилось и стопорилось, хотя многие знакомые и незнакомые доброжелатели горячо желали, чтобы такая лаборатория была создана «в воспоминание об изобретении лампочки накаливания», – ведь великую досаду у многих вызывала горькая судьба этого русского изобретения. Но «большинство доброжелателей» сами не имели средств.