Текст книги "Лодыгин"

Автор книги: Людмила Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Наконец, «г. С» «милостиво» согласился дать 400 рублей за все, что было сделано колонистами, – за весь их гигантский труд – очистку места, постройки, сад, пчельник, огород и поле.

Глеб Успенский помог продать оставшийся за колонией клочок земли К. М. Сибирякову – дешево чрезвычайно, но это еще оттого, что начавшаяся война с Турцией внесла новые разрушения в хозяйство России, а цены на землю упали.

Русско-турецкая война уже заканчивалась, когда Кривенко и Лодыгину удалось снять с рук финансовые путы по ликвидации колонии: каждый из московских членов (женщины Оленины, братья Немчиновы и Евреинов) получил по 70 копеек за внесенный рубль.

Кривенко, Лодыгин и Мальцев потеряли все.

Только через несколько лет, когда «г. С.» неожиданно скончался от «нервной болезни» и производилось уже окончательное размежевание казенных участков, выяснилось, что передача ему земли была сделана неверно: у общины вместо 1000 десятин оказалось всего 625. И казна с фарисейскими извинениями возвратила им взнос за 375 десятин. Но восстание горцев после русско-турецкой войны в ответ на притеснения царского правительства заставило многих колонистов покинуть этот край, и Северный Кавказ на некоторое время запустел.

Кривенко же, друживший с горцами, купил здесь маленький участок земли в 48 десятин и еще долго – до самой смерти в 1890 году – продолжал свой социальный опыт. Его заступничество за горцев и постоянная помощь, его идеи, излагаемые ясно и доходчиво, создали ему такой авторитет, что гуляла тогда по Туапсинской округе поговорка: «Без Кривенка черкесы пропадай».

Писатель-народник Николай Николаевич Златовратский, автор популярного в те годы романа «Устои» и повести «Крестьяне-присяжные», друживший с Кривенко, оставил интересные воспоминания о том, какое впечатление на автора «Отцов и детей» произвел рассказ о кавказской колонии интеллигентов-разночинцев, руководителями которой были Кривенко и Лодыгин.

«Тургенев все расспрашивал о новых оригинальных людях. Ему, между прочим, тут же были указаны некоторые из кавказских колонистов прежнего еще, не «толстовского» типа. Тургенев, внимательно выслушав, сказал, что «занят мыслью глубоко изучить это явление», что «у него теперь имеется план изобразить социалиста, именно – русского».

Но почему же не написали ничего о «русских социалистах-колонистах» их ближайшие друзья, писатели-народники Павел Владимирович Засодимский, Всеволод Михайлович Гаршин, Глеб Иванович Успенский, сам Златовратский, хотя планы это сделать, судя по сохранившейся переписке с Кривенко, у них были?

Есть такое объяснение: в те времена шли аресты ходоков в народ, и потому нельзя было сказать всю правду, не навредив друзьям: около четырех тысяч ходоков было схвачено лишь в 1874 году.

Другое дело – Тургенев, маститый писатель, могущий издать такой роман за рубежом. Но тяжкая болезнь и смерть (1883 г.) помешали ему исполнить свое намерение.

…Закончив дела, простившись с полюбившейся им землей, уходили из колонии последние могикане. За единственной при партии подводой с пожитками, которой предстояло прогрохотать свыше 1000 верст по ухабам, шагал рядом с рабочими Александр Лодыгин, как сообщает Слобожанин, «такой же веселый и бодрый, как прежде».

Глава 9. Скажи, кто твой друг…

1878 год… На патронном заводе в Петербурге администрация нанимала рабочих откачивать грунтовую воду. Платили за эту изнурительную работу 60 копеек вдень. Веселый рослый человек с гвардейскими усами, в затрапезной грязной робе весь день таскал тяжелые ведра, а вечером, переодевшись, бежал то в публичную читальню, недавно открытую народниками, то на лекции РТО (Русского технического общества) в Соляном городке, то сам выступал с лекциями, то встречался со многими людьми из окружения боевого журналиста-народника Сергея Кривенко – с Глебом Успенским, Гаршиным, Михайловским, Засодимским, Златовратским, Терпигоревым-Атавой, многим из которых время готовило вскорости жестокие испытания – аресты, ссылки или трагическую смерть.

Какие у него, известного изобретателя, вновь ввергнутого в нужду, могли быть дела с ними? Есть одна странная фраза в биографии, написанной со слов Александра Николаевича в 1910 году:

«Лодыгин, между прочим, занимался взрывчатыми веществами…»…Патронный завод на острове Голодай (Уральская ул., 3) позже стал носить имя похороненных здесь в 1826 году декабристов. В 70-х годах рабочие его по своей революционной активности были едва ли не на первом месте среди пролетариев столицы. П. Я. Канн, автор брошюры «Северный союз русских рабочих», пишет, что здесь в 1873 году работал революционный кружок, в 1875 году прошла забастовка юных рабочих, а в 1876 году рабочие завода активно участвовали в демонстрации на Казанской площади, где впервые выступил Г. В. Плеханов (как помним, тамбовец и выпускник Воронежского корпуса). 9 декабря 1877 года на патронном заводе произошло еще одно историческое событие – руководители «Северного союза» Г. В. Плеханов, С. Н. Халтурин и другие оказали дружный отпор полиции, мешавшей провести похороны шести погибших от взрыва рабочих. Вот на каком предприятии почему-то работал Лодыгин. Все основания думать, что неспроста он пришел именно на этот завод: ведь в конце 70-х годов народники повернули от пропаганды среди крестьянства к пропаганде среди рабочих.

Лодыгин работает после патронного то помощником инженера-металлурга на заводе бывшем принца Ольденбургского, то там же – инженером-металлургом ночной смены. Наконец с возвращением в Россию Яблочкова, ставшего мировой знаменитостью, – на его заводе в качестве техника.

Павлу Ивановичу Яблочкову вскоре после переезда из Парижа, несмотря на репутацию миллионера и ореол мировой известности, пришлось иметь немало неприятных разговоров с высшими представителями полицейской власти в России. Для них были подозрительными и его знакомство с некоторыми членами русской политической эмиграции в Париже, и материальная помощь, которую он оказывал некоторым эмигрантам, в частности знаменитому Герману Лопатину.

О Германе Александровиче Лопатине, друге К. Маркса и первом переводчике «Капитала» на русский язык, в среде русской революционной молодежи ходило много легенд. Способствовали сотворению их факты его боевой революционной биографии: поездка в Италию на помощь Гарибальди, создание «Рублевского общества» для изучения экономики и быта России, дерзкие побеги из тюрем, освобождение из ссылки Петра Лаврова, отчаянная попытка вывезти из сибирской ссылки Николая Чернышевского…

Лодыгин был знаком с легендарным Лопатиным через общих друзей. Лопатин хорошо знал и Сергея Кривенко, поддерживающего связь с русской эмиграцией и участвовавшего в 80-е годы в издании «Листка «Народной воли»; и Николая Русанова, народника-пропагандиста, будущего родственника Лодыгина (Русанов и Лодыгин были женаты на сестрах Заседателевых); и Павла Яблочкова, которому Лопатин дважды помогал как юрист (под чужой фамилией): в 1875 году в Москве при расплате изобретателя с русскими кредиторами, а в 1879 году – с французскими. Но ведь друзья моих друзей – мои друзья… О дальнейшем участии Лодыгина в народническом движении известно немного (в силу своих пристрастий и знаний он мог больше заниматься технической частью дела, что наиболее конспирировалось).

Зато хорошо известна его общественная деятельность по пропаганде русской электротехники и совершенствованию лампы накаливания – именно в эти годы, с 1878-го по 1883-й, разворачивается первый акт драмы «Лодыгин – Эдисон». Началась она с командировки Ахилла Хотинского в США.

Поездка Хотинского в СШАсостоялась осенью 1878 года. Читая печатные материалы о Лодыгине, встречаешь упоминания о том, что лейтенант флота А. М. Хотинский, уезжая в Америку, взял с собой несколько образцов изготовленных в России ламп накаливания и показал их Эдисону. Биограф Эдисона Дж. Брайан утверждает, что до 1878 года американский изобретатель вовсе не занимался проблемой электрического освещения и вдруг весной 1879 года он ставит первый опыт с лампой накаливания. Результаты его были плачевны: одна из лампочек вспыхнула, из нее брызнул яркий луч далекого светила. Тотчас последовал взрыв – и воцарился мрак… Повторные испытания были также безуспешны. Публика, при которой Эдисон проводил опыты, была разочарована.

Тринадцать месяцев и 40 тысяч долларов затратил Эдисон на то, чтобы демонстрация лампы прошла успешно – она наконец-то горела! Было это, как сообщают все источники, и Брайан в том числе, 21 октября 1879 года – через 6 лет после освещения Петербурга лампами Лодыгина!

Но в 1879 году они уже не освещали столицу России! И в 1878-м – тоже. Наверное, поэтому и повез их в Америку беспокойный Ахилл Хотинский, сам уверенный в будущем именно ламп накаливания и даже изготовивший свою калильную лампу – «на большое напряжение в 200 вольт».

Вот что известно о его поездке в США по материалам Центрального военно-морского архива в Ленинграде.

27 сентября 1878 года Хотинский был прикомандирован к 8-му флотскому экипажу и отправился в США, где группа русских моряков во главе с капитан-лейтенантом Семечкиным закупила четыре судна – крейсеры «Африка», «Европа», «Азия» и клипер «Забияка». По возвращении из Америки – весной 1879 года – Хотинского представили к ордену Анны 3-й степени. Любопытно, что кто-то из чинов написал сбоку наградного листа: «Вне правил. Не имеет Станислава 3-й степени». На что другим почерком добавлено: «Обладает замечательным даром изобретательности и большими познаниями».

Наградной лист так повествует о заслугах Хотинского в США: он разработал лафет для корабельных орудий новой конструкции и усовершенствовал патрон. Занимался устройством электроосвещения крейсеров, при этом усовершенствовал регуляторы и изобрел новый электрический фонарь превосходного устройства, принятый на всех четырех крейсерах. Засим, занимаясь вооружением клипера «Забияка», изобрел и построил несколько новых инструментов, немедленно затем принятых в инженерном ведомстве США.

Эдисону и его американским коллегам, ознакомившимся с различными видами электроламп – дуговыми и дифференциальными с регуляторами, свечами Яблочкова и лампами накаливания, оставалось только выбрать наиболее перспективную. Эдисон остановился на лампе накаливания».

…Обгоняя крейсер, на котором не спеша возвращался на родину Хотинский, в Россию неслись вести о новом «изобретении американского изобретателя – лампе накаливания». Прошлые эдисоновские работы – фонограф и усовершенствования в телеграфе – уже были широко разрекламированы мировой прессой.

Похоже, на Ахилла Матвеевича лавиной обрушились обвинения и упреки в пусть непреднамеренном, но предательстве. И он, казалось бы, только что ободренный наградой и привеченный начальством, вдруг уходит в отставку, работает недолго по освещению Литейного моста, потом на заводе Яблочкова. Занимается пропагандой электротехники. Литейный (императора Александра III) мост, при ремонте которого когда-то водолазам светили лампы накаливания Лодыгина, освещался в это время свечой Яблочкова.

Яблочков был весьма известным во то времячеловеком в России. Везде продавались его портреты, в газетах и журналах ему посвящались сочувственные, а иногда и восторженные статьи.

…Рождения того самого холерного года – 1847-го, что и Лодыгин, Яблочков получил домашнее воспитание в семье оскудевших после реформы 1861 года дворян. – в селе Сапожок Сердобского уезда Саратовской губернии. Как и Лодыгин, изобретать начал в детстве, но не летающую машину, а счетчик, на картонном циферблате которого указывалось число оборотов, сделанное колесом телеги. Умножая это число на длину окружности колеса, мальчик получал пройденное телегой расстояние. А еще он изобрел угломерное приспособление для землемерных работ, которым пользовались крестьяне его села для обмера межей, – чтобы не было споров, часто приводящих к кровопролитию. Яблочков учился в Саратовской гимназии, где несколько лет до того преподавал Николай Гаврилович Чернышевский. После учился в частном пансионе Петербурга, содержателем которого был музыкант и инженер Цезарь Антонович Кюи, член «Могучей кучки» композиторов, с которым Яблочков очень дружил. Специальное образование он получил в Военно-инженерном училище, в котором преподавали известные ученые: Якоби – изобретатель гальванопластики и электродвигателя, носящего его имя; математик Остроградский и видные профессора Инженерно-артиллерийской академии и Технологического института – те же, лекции которых слушал и Лодыгин чуть позже.

Служил Яблочков в саперном батальоне Киева, но быстро разочаровался в службе, ушел в отставку. Отсутствие средств к жизни заставило поступить в Техническое гальваническое заведение в Петербурге.

Выросло оно на базе гальванической команды, созданной талантливым инженером, ученым и изобретателем П. Л. Шиллингом, что первым начал взрывать мины электрическим током и изобрел электромагнитный телеграф. Читал здесь лекции ученик академика Ленца, известный по участию в судьбе Лодыгина, Федор Фомич Петрушевский. После такой интересной учебы служба в саперном батальоне Киевской крепости разочаровала – не было свободы для творчества, к которому столь влекло изобретателя. В 1872 году он уходит в отставку и поселяется в Москве, где водит знакомство с известными электротехниками – Алексеем Сергеевичем Владимирским и Владимиром Николаевичем Чиколевым, позже пытавшимися разработать в Москве лампы накаливания Лодыгина; со знаменитым русским физиком Александром Григорьевичем Столетовым, который как раз в это время впервые начал исследовательские работы по физике в Московском университете, оборудовав лабораторию.

В Москве работало тогда Отделение физических наук и Комиссия по прикладной физике, здесь Столетов и Чиколев начинали создавать Политехнический музей на базе впервые прошедшей в России политехнической выставки.

На заседаниях Отделения и Комиссии читались доклады, лекции об успехах науки и техники, сюда наезжал Лодыгин: Яблочков в 1872–1873 годах ставил опыты с его лампами.

Но эти исследования подсказали ему идею каолиновой лампы – две металлические пружины, присоединенные к зажимам источника тока, между ними – каолиновая (глиняная) пластинка. Парижская академия наук сделала о ней сообщение, применяли ее в Кронштадте, но дальше дело не пошло. И только когда Нернст выпустил подобную лампу (с цоколем), вспомнили о каолиновой лампе Яблочкова.

…Он многое изобретает за эти годы: самопишущий телеграфный аппарат, сигнальное устройство, дававшее знать кочегару паровоза, какая температура в вагонах; подогревательную керосиновую лампу, в которой вместо фитиля служил песок, пропитанный керосином. Несостоятельность дугового электрического освещения он понял при первом же опыте: на паровозе, который увозил царский поезд в Крым, Яблочков поставил дуговой фонарь с регулятором и две долгие вьюжные ночи провел на передке паровоза, регулируя его рукой!

Уже в Париже, в 1875 году, Яблочков придумал дуговую лампу новой конструкции, которая стала известна под его именем – свеча Яблочкова.

Дуговые лампы до Яблочкова – это два угольных стержня, направленных навстречу друг другу, между которыми при прохождении тока вспыхивала дуга. Стержни сгорали, отдаляясь друг от друга, а дуга слабела. Свеча же Яблочкова – два стержня, параллельных друг другу, меж которыми проложена изоляция – каолин (глина). Горели угли в пару каолина. Хватало их лишь на полтора часа, а там нужно было заменять свечу. Но Яблочков вскоре предложил поместить четыре свечи на одном подсвечнике, и такой светильник горел шесть часов – целый вечер.

В 1876 году в Лондоне на выставке точных и физических приборов свеча имела огромный успех. Газеты разнесли весть об искусственном солнце по всему миру.

Яблочков проживал тогда в Париже, работая в мастерской механика-конструктора Бреге (помните строчки из «Онегина»: «Пока недремлющий Брегет не прозвонит ему обед…»). Ф. Ф. Петрушевский, побывавший на лондонской выставке, сделал доклад в РТО, в котором рассказал и о свече, и о всей новой системе электроосвещения, предрекая ей большое будущее хотя бы потому, что она, как и система Лодыгина, решает проблему «дробления света», правда другим путем. Кстати, работала свеча на презираемом тогда электротехниками мира переменном токе, пробудив к нему интерес.

Прихотливая слава воссияла над Яблочковым – улицы, магазины, театры Парижа, Лондона и других городов мира освещал этот «русский свет» – так его назвали газетчики, так распорядился писать на свечах и Яблочков.

«Из Парижа электрическое освещение распространилось по всему миру, дойдя до дворца шаха персидского и короля Камбоджи», – писал сам Яблочков. Даже в кают-компании жюль-верновского «Наутилуса» тоже «горел» русский свет.

На Всемирной выставке 1878 года в Париже (это в то самое время, когда ограбленные Лодыгин и Кривенко добирались до Петербурга из Туапсе, а Товарищество Лодыгин и К° приказало долго жить, скомпрометировав саму идею лампы накаливания) сенсацией стала свеча Яблочкова. Помня лодыгинские лампы, демонстрируемые в Париже Дидрихсоном, Коном и Сущовым, газетчики писали: «Свет приходит к нам с Севера». Великий князь Константин Николаевич, когда-то принявший участие в судьбе Лодыгина, удивлялся, что Яблочков освещает своим светом заграницу, а не родину, и обещал в случае возвращения изобретателя в Россию свою поддержку. Композитор и директор Московской консерватории Антон Рубинштейн сулил найти богатых компаньонов-банкиров…

И Яблочков, в ореоле славы, решил вернуться в Россию. Заработанными на изобретении деньгами он оплатил векселя кредиторам в Москве – через Германа Лопатина – и, памятуя посулы великого князя и Рубинштейна, отправился на родину.

С рождением в Петербурге фирмы «Яблочков-изобретатель и К°», акционерами которой стали многие капиталисты, Яблочков ступил на тот же скользкий путь, который привел несколько лет назад к катастрофе лампу накаливания Лодыгина.

В. Н. Чиколев пишет: «…Помню этот приезд Павла Николаевича с репутацией миллионера и всемирной известности. Он поселился в роскошных апартаментах «Европейской гостиницы», и кто только не бывал у него – светлости, сиятельства, высокопревосходительства, без числа городские головы. Но всего внимательнее, дружелюбнее относился Яблочков к бедным труженикам, техникам и к своим старым товарищам – друзьям бедности».

Побывавший на заводе Яблочкова на Обводном канале корреспондент «Нового времени» заметил с удивлением, что здесь «все соперники г. Яблочкова по электрическому освещению, как, например, гг. Чиколев и Лодыгин, а также лица, известные своими занятиями по электротехнике, состоят техниками… Сотрудничество умов лыгоднее человечеству, нежели соперничество».

Действительно, странное положение – завод выпускает свечи Яблочкова и многие изобретенные им аппараты – трансформаторы, конденсаторы, динамо-машины, а рядом Лодыгин колдует над лампой накаливания – явной соперницей «свечи», а Чиколев – над своими дифференциальными лампами с автоматическим регулятором, которые позже сослужат добрую службу в маяках и прожекторах.

Да, привыкшие к конкурентной борьбе иностранцы не могли понять, как можно соперникам работать под одной крышей, помогая друг другу деньгами и советами. Но, стоя на пороге новой, электрической эры, каждый из друзей-соперников понимал, как трудно предсказать, за каким типом ламп – будущее. Одно было непреложным – освещение будет электрическим. За то они и боролись сообща. Этому сопротивлялись газовые компании, совершенствовавшие свои чадные горелки, и нефтяные короли, наживающие барыши на керосине, свечные фабриканты, раззолачивающие свою стеариновую продукцию. Про электрический свет распускались басни одна другой страшней: то он портит зрение, то грозит взрывом, то действует на нервы…

4 апреля 1879 года Яблочков выступил с публичной лекцией в Соляном городке – с пропагандой электроосвещения. Начало ее посвятил лампам своего соперника и друга Лодыгина:

«…Общественное мнение начало угадывать, – говорил он, – что в недалеком будущем электричество сделается дешевым и удобным способом освещения… Много изобретателей и ученых направили свои труды на опыты по усовершенствованию приборов для этого света. С первых же шагов ясно выказалась необходимость разрешить две задачи: с одной стороны, найти удобный и простой аппарат для произведения света – горелку, с другой – достигнуть разделения света, то есть иметь возможность получить от одного источника тока несколько источников света.

Из всех попыток, клонившихся к этой цели, наибольшего внимания заслуживают, без сомнения, опыты г. Лодыгина, хотя его система и не дала ожидаемых от нея в то время результатов.

…Во всяком случае, работы его оказали несомненную пользу, еще больше расшевелив начинавшийся уже интересовать вопрос, показав возможность деления света и наталкивая умы изобретателей на идею об электрическом освещении без сложных аппаратов регуляторов». (Последняя фраза – в огород Чиколева, ратующего за регуляторы.)

Дальше – уже бой противникам Лодыгина, и прежде всего Эдисону, о новом изобретении которого только что начали трубить газеты, хотя лампы еще не вышли из стен лаборатории в Менло-Парке:

«Г. Лодыгин направил свои работы на произведение света одним накаливанием углей без вольтовой дуги и сгорания, и вот явилась как за границею, так и в России целая плеяда подражателей, которые, варьируя на все лады раз данную идею, рассчитывали достигнуть решения задачи изменением мелких деталей аппарата, расположением угольков, каких-нибудь винтиков и проч.

…Все они, имея за собой те же или еще большие недостатки, как и система Лодыгина, и не имея за собой оригинальности идеи, позволяют, относясь с полным уважением к работам г. Лодыгина, пройти молчанием имена его подражателей и перейти к технической стороне вопроса».

Нет, не исключал уже тогда победы электрической лампы накаливания прозорливый Яблочков! Потому и всемерно помогал Лодыгину работать над ней под крышей завода, выпускающего «электросвечи». Тем более что очень трудное время переживал Александр Николаевич.

«Кому неизвестны те рекламы, те восторженные предположения, которые возбудил способ электрического освещения Лодыгина в 1872 и 1873 годах, а в 1874–1875 годах об освещении Лодыгина не было больше разговоров», – с горечью писал Чиколев.

А в ответ на волну реклам о новом изобретении Эдисона Чиколев разразился гневной филиппикой: «Если бы это изобретение не было связано со знаменитым именем, то не стоило бы занимать им страницы журналов: настолько способ Эдисона не нов…» И еще: «По нашему мнению, не прав г. Эдисон и др., умалчивающие о заимствовании существа, вернее, идеи, их способа у г. Лодыгина». Но зато сам Александр Николаевич именно в эти годы – 1878—1879-й – упорно работает над усовершенствованием лампы.

В России завистники, вечные хаятели всего родного, русского, отыскивают в архивах описания опытов с лампой накаливания, при изучении которых ясно даже непосвященному, что предшественники Лодыгина еще не смели и мечтать о том, что их лампа выйдет на улицу, к людям, хотя патентовали сам принцип – угольный стерженек горит в открытом воздухе или в стеклянной колбе, – горит всего лишь несколько секунд, и что сделать для того, чтобы горение продлить, никто не знал.

Жобар – 1838 год, де-Молейне – 1841-й, Старр – 1845-й, Г. Борщовский – 1845-й, Геббель – 1846-й, Стайт – 1848-й, Перри – 1849-й, Робертс – 1852-й, де-Шанжи – 1858-й.

Об этих не вышедших из лаборатории лампах, не знали как их современники, так и потомки. Не мог знать о них и Лодыгин, но он сотворил лампу, осветил ею улицу в Петербурге, изготовил первые партии ламп, и они пришли в жилище человека. А самое главное – он изобрел не просто лампу, а систему электроосвещения, базирующегося на теории строгой и научной. Но «нет пророка в своем Отечестве!». «Жобар! Де-Шанжи! Эдисон! Сван!»… – трубили газеты.

Интересна реакция Лодыгина на эту несправедливость – он нигде печатно не доказывает в эти годы свой приоритет, он – работает! Работает уже в эту пору общего внимания к лампе с угольной нитью – над нитями из тугоплавких металлов.

В частной коллекции московского собирателя Цепельзона хранилось письмо Александра Николаевича неизвестному лицу, помеченное 10 декабря 1878 года:

«Работаю от зари до зари: может быть, тугоплавкое металлическое тело накала сделает лампу практически вечной…

Но у меня нет ни денег, ни опыта, ни даже ртутного насоса. Слесарные тиски и ручной насос – мои единственные помощники.

Есть еще и неутолимое желание быть полезным своей Отчизне. Но этого маловато для того, чтобы озарить дешевым электрическим светом всю Россию – и дворцы вельмож, и крестьянские избы.

Я почти не сплю и не успеваю проглотить кусок черствого хлеба. Не поминайте меня лихом, если чахотка безвременно сожрет Вашего покорного слугу.

А. Лодыгин».

Работа над нитями из тугоплавких металлов проводилась Лодыгиным втайне от всех, а если и знали о ней его ближайшие друзья, то помалкивали, наученные горьким опытом. Через несколько лет Александр Лодыгин получит патенты на такие «практически вечные» лампы…

А пока он работает над ними, неугомонный правдолюбец Чиколев, искренне считая, что будущее за его, чиколевской дифференциальной лампой, ведет борьбу за русский приоритет в изобретении калильной лампы.

Интересно отметить, что многие из работ Чиколева вышли из стен дома в Староконюшенном переулке в Москве. В этом удивительно красивом доме, запоминающемся надолго своей резьбой, сейчас размещается районный совет ветеранов Великой Отечественной войны.

Биография Чиколева,как и Яблочкова, схожа во многом с лодыгинской, с той лишь разницей, что Владимир Николаевич Чиколев старше друзей на два года и родился не в средней, а в западной части России – в селе Пески Смоленской области.

Сын оскудевшего дворянина, он закончил Александровский сиротский кадетский корпус в Москве, но не смог пройти полный курс Александровского военного училища – по резкости нрава, по причине неизвестных нам конфликтов с начальством. Вышел в отставку, даже не получив офицерского чина. Затем он – вольнослушатель физико-математического факультета Московского университета, добывающий средства к существованию стенографией, работой лаборанта и изданием лекций.

В 1867 году, когда Лодыгин еще учился в Воронежском кадетском корпусе, Владимир Николаевич издал свою первую книгу: «Руководство к приготовлению и сжиганию фейерверков», которая выдержала в России, где столь популярно сотворение ночного праздничного неба, несколько изданий.

Работая в Высшем техническом училище (теперь МВТУ имени Н. Баумана), он сконструировал электрический привод для недавно появившихся швейных машин. Затем – электродвигатель и гальванические элементы. За свои изобретения он получил золотую и серебряную медали на знаменитой Первой Московской политехнической выставке в 1872 году, которая сыграла поворотную роль в развитии русской техники – на ее основе популярное тогда Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете решает создать Политехнический музей. Чикалев – член этого общества – оказывается в первых рядах устроителей музея вместе со знаменитыми профессорами Столетовым и Владимирским и изобретателем Яблочковым. При большом стечении народа здесь стали проходить лекции известных ученых о новостях в научном мире, и конечно же, о таинственном электричестве и электрической технике, Чиколев прочитал здесь более 20 лекций.

Вместе с Владимирским Чиколев пытается ввести в жизнь изобретение Лодыгина – лампу накаливания, но когда в Петербурге окончательно разваливается Товарищество Лодыгин и К° и лампочки накаливания теряют популярность, он, не желая отказаться от мысли об электрическом освещении, начинает изобретать свою систему электроосвещения на принципе дуговых ламп и конструирует дуговую дифференциальную лампу с автоматическим регулятором, которая решала по-своему проблему «дробления света». Сближение и отдаление углей в ней производилось не часовым механизмом, а электромотором.

За год до русско-турецкой войны он переезжает в Петербург и поступает на службу в артиллерийское ведомство. Внедряет на его заводах электричество и предлагает военно-морекому ведомству свои дифференциальные лампы с регуляторами и прожекторы, бросающие с носа корабля мощный пучок света далеко в темь или с берега освещающие море. Изучая уроки русско-турецкой войны 1877–1878 годов, английские специалисты писали, что успешная защита русскими своих берегов во многом обязана прожекторам.

Чиколев много сделал для развития военной электротехники и, в частности, прожекторного хозяйства, его по праву считают основоположником русской школы военных электротехников и прожектористов. По его книгам училось несколько поколений военных электротехников в России. Уважаемый в военных кругах, он не добился больших успехов в изобретательстве, хотя творил страстно, одержимо, много, но… на военные изобретения патенты не выдавались, а с получением остальных он опаздывал из-за бедности.

Вечно безденежный, он вынужден был брать в компаньоны по своим изобретениям то мануфактур-советника Генриха Клейбера, то московского 1-й гильдии купца Моисея Гольдберга, которые не спешили раскошеливаться на взятие привилегий за границей и изобретения Чиколева, как Лодыгина, Яблочкова и других русских изобретателей, выплывали за рубежом под другими фамилиями.

Но если Лодыгин и Яблочков в силу спартанской выдержки не снисходили до упреков противникам в плагиате, то горячий, вспыльчивый Чиколев не мог не дать выхода своему гневу.

Он то разражался гневной статьей против Ренье и Вердермана, выпускавших сконструированные Чиколевым и описанные в печати лампы «при помощи горения угля в точке несовершенного накала», то против Моллера и Цебриана, использовавших его идею оптической коммутации света, то против фирмы Шуккерта, начавшей производство дифференциальной лампы, которую Чиколев описал в журнале французских электротехников «Ла Люмьер электрик» в 1880 году.

Владимир Николаевич и друзей своих защищал так же страстно и пылко, как себя, а еще более – защищал от нападок невежд Электротехнику, которой посвятил всю жизнь: он писал о великолепном будущем электричества и статьи, и научно-фантастические повести, такие, как «Не быль, но и не выдумка».

Интересно, что в 1877–1878 годах Чиколев занимается освещением порохового завода способом, дотоле никому не известным! Способом, который лишь в XX веке открыли вторично, – Чиколев назвал его «канализацией электросвета», а ученые XX века – световодом.