Текст книги "Рождество в Париже"

Автор книги: Людмила Леонидова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

6

Уже несколько недель Маша жила под Парижем, в доме у Пьера. Дом был большой, двухэтажный. Наверху располагались три спальни, библиотека и кабинет. Внизу – гостиная, столовая, кухня и подсобные помещения. Из окон виднелся огороженный участок, прилегающий к дому. Несмотря на январь, зеленел постриженный газон. На улицу, по рекомендации врача, Маша пока не выходила, так как у нее иногда еще кружилась голова и побаливало плечо.

Комната, в которой разместили Машу, была спальней для гостей – светлая, просторная, здесь стояли кровать, кресло, ночной столик с зеркалом и шкаф для одежды.

Вторая спальня принадлежала сыну Пьера – Мишелю. Окончив в Сорбонне факультет искусств, он уехал в Америку и сейчас в Голливуде заканчивал съемки фильма. Мишель, по словам Пьера, всегда был очень способным мальчиком, хорошо учился, и ему прочили блестящую карьеру. Кроме того, большой патриот, Пьер гордился национальным кинематографом Франции, особенно периодом шестидесятых – семидесятых годов, ее актерами – Жаном Габеном, Жераром Филлипом, Брижит Бардо, считая, что и до сих пор славу американским фильмам приносят французы. Он говорил, что «Оскара» за «Храброе сердце» Мел Гибсон заслужил вместе с очаровательной героиней-француженкой Софи Марсо. А нашумевший американский фильм Дьяволица» покорил всех благодаря Изабель Аджани.

Комната Мишеля многое говорила о своем хозяине: на стенах были развешаны собственноручно выполненные им рисунки, картины, на полках стояли книги о кино, театре, альбомы по живописи, на письменном столе – сувениры, безделушки, привезенные из путешествий. Чувствовалось, что это мир человека, принадлежащего искусству.

Спальня Пьера была оформлена под русскую старину: кровать красного дерева, широкий комод с кружевными салфетками, прикроватные тумбы, люстра – все в стиле русского барокко. На комоде стояли резные шкатулки и несколько фотографий, на которых был запечатлен молодой Пьер с элегантной строгой женщиной.

– Это моя покойная жена Татьяна, – объяснил Маше Пьер, – она внучка русских князей-эмигрантов.

В гостиной, самой большой комнате в доме, преобладал уже западный стиль. Необычные горки, низкий стол, камин, лампы, расставленные по углам, и великолепный дорогой рояль.

Маша подняла крышку и пробежала по клавишам.

«Инструмент хорошо настроен, и звучание сочное», – отметила она про себя.

– Татьяна обожала играть, – с грустью произнес Пьер. – Теперь музицирует Мишель, когда приезжает. Он очень талантлив, в мать, – кивнул мужчина в сторону большого, выполненного маслом портрета жены над камином.

Самой интересной для Маши оказалась библиотека. Здесь были собраны уникальные книги на французском и русском языках, старинные и современные. Когда Пьер уезжал на работу, девушка часами просиживала в библиотеке. Она открыла для себя многих русских авторов, о которых прежде даже не слышала.

Несколько раз Маша звонила маме. Та очень волновалась за дочь, просила, как только станет лучше, сразу прилететь. С Борисом Михайловичем мама обо всем договорилась, он передавал Маше привет и желал быстрейшего выздоровления.

Оставаясь одна, Маша не скучала. Через день в дом приходила та самая женщина, которая присматривала за ней во время болезни. Женщина делала покупки, готовила, стирала и убиралась. Она частенько беседовала с Машей, расспрашивала ее про Москву, семью, рассказывала о себе, о том, что у нее такого же возраста дочка, у которой есть дружок, и она хочет выйти за него замуж.

В это время Маша с грустью думала о себе, о своей несчастной жизни, о Гоше и деньгах, которые ей придется отдавать.

«Пьер, наверное, видел, что у меня нет денег, ведь полицейский отдал ему мою сумочку, однако он меня ни о чем не спросил», – с ужасом думала Маша.

Может, он считает, что деньги у меня в чемодане? – Вещи из гостиницы ей привезли. – Как ему объяснить? Когда надо будет покупать билет, придется выдумать, что кошелек потерялся во время аварии». При одной мысли об этом девушке становилось стыдно, хотелось оттянуть неприятный разговор.

Пьер, не подозревая о Машиных переживаниях, радовался ее присутствию в доме. Возвращаясь вечерами, он приносил ей маленькие подарки – цветы, подобранные в необычные широкие букетики, сладости и постоянно говорил приятные вещи: что она хорошо выглядит, что стала лучше говорить по-французски. Часто просил поиграть на рояле, слушал серьезно, потом долго восхищался, благодарил.

Он был среднего роста, худощавый, с темными глазами и густыми седыми волосами. Одевался всегда аккуратно, в неизменные строгие костюмы, и каждый день – Маша обратила внимание – менял сорочки. Очень следил за обувью. Пальто и кашне носил темного цвета, из мягкого, приятного на ощупь материала.

Пьер много рассказывал Маше об истории Франции, о литературе, интересовался политикой в России.

Однажды в конце января Пьер сказал Маше, что в субботу к ним в гости придут друзья. В этот день они всегда собирались вместе, отметить именины его жены. Уже много лет после ее смерти традиция не нарушалась.

– Это был ее день, день Татьяны, – грустно произнес Пьер, и Маша вспомнила, что действительно Двадцать пятого января в Москве отмечали Татьянин день. – Жена была православная, а я католик, – объяснил он. – Мы часто ходили и в русскую церковь, и в костел.

Маша сочла уместным осторожно предложить Пьеру вместе съездить в этот день в русскую церковь.

– Конечно, конечно, – быстро согласился он, – но сначала я поговорю с доктором, позволит ли он тебе.

Накануне, в пятницу, доктор осмотрел Машу и нашел ее состояние вполне приличным. Повязки он сиял неделю назад. Отек на лице совсем прошел, и, помяв плечо, врач удовлетворенно заявил, что девушка уже здорова.

7

На следующий день Маша вновь увидела Париж. Город ее мечты. Он был залит ярким солнцем, которое грело, как в Москве в апреле. Из окон автомобиля девушка с интересом смотрела по сторонам. Медленно проезжая по Елисейским полям, от Триумфальной арки к площади Согласия. Пьер рассказал ей, что еще два столетия назад эта самая широкая улица Парижа была не застроена и являлась местом праздничных прогулок горожан. Маша не смогла себе представить, что по забитой сейчас до отказа автомобилями магистрали совершали променад французские дамы в кринолинах и с зонтиками.

Перед глазами проплывали кафе, рестораны, дорогие магазины. Вдруг Маша заметила знакомое название – «Аэрофлот».

– Да, здесь ваше представительство, – подтвердил Пьер и указал на хорошо видный сквозь окно здания портрет Ленина из цветной мозаики, занимавший целую стену холла. Портрет был настолько большой, что как бы вылезал через окно на Елисейские поля, совершенно не вписываясь в их облик.

– Лучше бы выложили из мозаики другой сюжет, например Кремль, – сказала Маша.

– Конечно, в вашей истории есть многое, что было бы интересно парижанам, – вежливо согласился Пьер.

Обогнув колонну на площади Согласия, они проехали мимо входа в сад Тюильри, оставив справа Елисейский дворец.

– В 1815 году в Серебряном салоне дворца, – продолжил экскурс Пьер, – Наполеон подписал второе отречение от престола, а позже через знаменитую Триумфальную арку проехала погребальная колесница Наполеона, когда его прах привезли с острова Святой Елены.

Сделав круг, они вернулись к Триумфальной арке и вышли из машины, чтобы направиться в знаменитую русскую церковь Александра Невского, расположенную на улице Дарю. По дороге Пьер рассказал Маше, что в 1792 году на площади Согласия (несколько раз менявшей свое название) восставший народ разрушил конную статую Людовика XV, годом позже между центром площади и Елисейскими полями был гильотинирован Людовик XVI, а на эшафоте, установленном у решетки сада, обезглавили Марию-Антуанетту и Дантона. Через год здесь же были казнены жертвы термидорианского переворота во главе с Робеспьером. А еще год спустя площадь, ставшая свидетельницей многочисленных кровавых событий, получила название Согласия.

В русской церкви было торжественно и тихо. Они поставили свечи за упокой жены Пьера – Татьяны, молча постояли в храме и вернулись домой.

Наполненный впечатлениями день, проведенный со знающим и интересным гидом, подействовал на Машу исцеляюще.

К вечеру, когда пришли гости, настроение у нее было приподнятое. После травмы, болезни и переживаний девушка смогла наконец увидеть и оценить город своей мечты.

Причесав длинные русые волосы и завязав их сзади в пучок. Маша надела мамино концертное платье. Оно было из черного бархата, узкое и длинное (доходившее ей почти до щиколотки), с белым кружевным воротником.

В Париж Маша взяла его на всякий случай, а другой выходной вещи у нее просто не было. Платье придавало Маше очень взрослый и строгий вид.

«Немного старомодно, как бы ретро, ну ничего, что-то в нем есть», – подумала девушка и вышла к гостям.

Гостями были две милые пары, примерно в том же возрасте, что и Пьер. Они вели интеллектуальные беседы, расспрашивали Машу про Москву, произносили тосты, а потом, когда перешли к кофе. Пьер разжег камин и попросил Машу поиграть.

Маша чувствовала, что понравилась друзьям Пьера, и от этого ей стало хорошо на душе. Немного расслабившись от выпитого вина, она села за рояль и начала играть. Это была музыка, которую Маша сочиняла, оставаясь одна в доме Пьера. Она постаралась вложить в мелодию все пережитое ею – ожидание радости от встречи с Парижем, ночь любви, предательство, разочарование, тоску и, наконец, освобождение от прошлого.

Она играла с большим чувством, то убыстряя, то замедляя темп. Менялся и характер музыки – сначала легкая, радостная, затем торжественно-серьезная, и вот уже грустная, заунывная, подобно плачу или стону, музыка как бы совсем затухает, но в финале, вновь набирая силу, становилась спокойной, умиротворенной.

Маша закончила играть, перевела дух и встала. Глаза у нее блестели, в них отражалось пламя камина, волнение придавало всему лицу очарование. В мамином платье, со строгой прической, она была похожа на гимназистку, только что выскочившую из-за двери после сложного экзамена.

– Великолепно! – воскликнул Пьер, подбежал к Маше и поцеловал ей руку.

– Что это за соната? – спросила симпатичная гостья, растроганно вытирая платочком глаза.

Поблагодарив всех, Маша секунду помолчала и, удивляясь, что ей даже в голову не пришло подумать о названии, медленно произнесла:

– Да… это действительно соната, а называется она… «Рождество в Париже». – И затем, к всеобщему изумлению, просто добавила: – Я ее сочинила сама.

Все восторженно зааплодировали.

Вечер подходил к концу. Пьер, накинув кашне, пошел провожать гостей до калитки.

«Наверное, надо все убрать, не оставлять же посуду на завтра», – решила Маша. Поставив на поднос несколько фужеров, она случайно споткнулась, и один из них, со звоном ударившись о мрамор камина, вдребезги разбился. Маша попыталась собрать осколки хрусталя, и тут же уколола палец. Брызнула кровь.

– Что случилось? – ринулся к ней вернувшийся с улицы Пьер. Маша виновато опустила глаза. – Ты не должна этим заниматься. Завтра прислуга все приберет. Опять кровь! Машенька, детка, береги себя.

Маша сидела на полу перед камином в своем черном платье. Волосы рассыпались по плечам, и из зеленых, широко раскрытых глаз уже готовы были брызнуть слезы.

Пьер опустился перед ней на колени.

– Держи палец вверх, – посоветовал он и, видя, что кровь не останавливается, взял девушку за руку.

Маша привстала. Ее волосы касались его лица.

Жар камина обдавал их. Он бережно поднес палец к губам и приник к нему. Пьер был совсем близко – такой добрый, заботливый, обожающий и самый сейчас близкий ей человек. Он помог ей в трудную минуту, поддержал своим теплом и участием, а сколько он пекся о ее здоровье! Если бы не Пьер… Маша чувствовала его учащенное дыхание, видела глаза, полные нежности, любви, страстного желания, и она обвила мужчину длинными, тонкими руками.

– Любимая, я даже не мечтал об этом, – целуя ее глаза, шею, руки, шептал Пьер. И добавил: – Ведь у вас в России говорят, если что-то разбивается – это к счастью, да? – Он осторожно, как хрустальную, взял ее на руки и понес в свою спальню.

На следующее утро Пьер принес Маше в постель кофе и предложил:

– Думаю, если ты хорошо себя чувствуешь, мы можем продолжить нашу экскурсию по Парижу.

Маша буквально подпрыгнула от радости, а он, видя ее восторг, продолжил:

– А вечером я приглашаю тебя на представление в «Лидо».

Девушка слышала про это знаменитое кабаре на Елисейских полях, но никогда даже не мечтала в него попасть.

Весь день Пьер возил ее по прекрасному, сказочному городу. Он показал ей прославленную «Гранд-опера» со скульптурным изображением Аполлона, а также двух групп из золоченой бронзы, символизирующих Поэзию и Гармонию. Театр «Комеди Франсэз», чья труппа была основана Мольером. Знаменитый Королевский дворец – Пале-Рояль, завещанный кардиналом Ришелье королю Людовику XIII. Унаследовавший дворец Людовик XIV подарил его затем своему брату, герцогу Филиппу Орлеанскому, который пристроил целый квартал, окружив дворцовый сад тремя улицами, дав им имена своих сыновей – Божоле, Валуа и Монпансье.

Маша и Пьер взбирались по многоярусной лестнице на Монмартрский холм, к базилике Сакре-Кёр. Девушка узнала, что название Монмартр («холм мучеников») связано с легендой. В 272 году здесь были казнены парижский епископ Дионисий (по-французски Сен-Дени), после смерти признанный святым, и два его сподвижника. По преданию, обезглавленный Дионисий, держа в руках отрубленную голову, прошел около шести километров к северу, где был похоронен и где впоследствии построили усыпальницу Сен-Дени.

Рядом на небольшой, но оживленной площади Тертр художники торговали прекрасными картинами с видами Парижа. Маша остановилась у одной из них – это был грустный, дождливый пейзаж, выполненный с щемящим сердце настроением, которое отвечало Машиным чувствам.

– Он тебе что, нравится? – спросил Пьер.

– Да, я бы хотела его купить на память о Париже.

Пьер внимательно посмотрел на картину и как бы в шутку заметил:

– Париж у твоих ног… навсегда, тебе не нужна о нем память. – И тут же предложил Маше заказать ее портрет.

Художники наперебой предлагали свои услуги. Маша села на небольшую скамеечку перед бородатым парнем, и тот, внимательно вглядываясь в ее черты, начал колдовать на плотном картоне. Пьер, улыбаясь, стоял у художника за спиной, держа в руках картину с грустным пейзажем Парижа.

– Портрет я оставляю себе на память, мы повесим его в кабинете, – сказал Пьер, глядя на законченный рисунок, хотя и похожий на оригинал, но все же весьма от него далекий. – А этот пейзаж, если он так понравился, – тебе.

Потом они зашли выпить кофе в маленький ресторанчик под названием «Мамаша Катрин». Хозяйка, узнав, что Маша русская, обрадовалась и рассказала, в очередной, видимо, раз, забавную историю про русских казаков, занявших высоты Монмартра в 1815 году. Они требовали у хозяев заведений, чтобы те порасторопнее подавали им выпивку, и выкрикивали русское слово на французский манер: «бистро, бистро».

– С тех пор маленькие кафешки у нас так и называются – бистро, – сообщила словоохотливая француженка.

– А я этого не знала, – призналась Маша. – У нас в Москве тоже теперь открыли бистро. Там вкусно кормят: пирожки, квас, еда по старым русским рецептам.

– Пирожки я ел, – включился в разговор Пьер, – нас угощала бабушка Татьяны. А вот что такое квас?

– Квас – это сладкий напиток, – ответила Маша и для наглядности показала на пепси-колу. – Похож по цвету, только посветлее. Есть много рецептов его приготовления – из ржи, ячменя, яблок. Очень популярен квас с хреном.

Пьер удивился:

– Сладкий напиток с хреном? Я должен обязательно попробовать.

Попрощавшись с хозяйкой, они спустились с холма по широкой лестнице, где темнокожие парни продавали разные безделушки, разложенные тут же, на ступеньках. Играла музыка, негры пританцовывали и подпевали, привлекая внимание. Маше очень понравились шапочки-зонтики, которые, демонстрируя, парни надевали прохожим на голову.

– Оригинально придумали, защищает и от дождя, и от солнца, – одобрила идею Маша.

Пьер тут же купил ей забавную игрушку.

Затем они долго еще бродили по Парижу.

И опять, как в тот вечер с Гошей, девушка не могла оторваться от витрин магазинов. Остановившись перед одной из них, она задумалась, как важно людям, каждый день пробегающим мимо, лицезреть такие галереи современного дизайна.

– Что тебя тут так привлекло? – наблюдая за ней, спросил Пьер, привыкший, как все парижане, к великолепию витрин.

– Да это же настоящее искусство! – горячо воскликнула Маша, удивляясь его равнодушию.

Огромное стекло витрины снаружи обрамлял красный шелковый занавес-ламбрекен с многослойными золотыми бантами, свисающими по углам. Банты выглядели как махровые распустившиеся пионы, готовые вот-вот сбросить свои лепестки на головы прохожих.

За стеклом стоял плюшевый розовый медведь. Одной лапой он держал несколько фирменных пакетов магазина, другой обнимал двух стройных девушек-манекенов – блондинку и брюнетку – с длинными распущенными волосами.

Добрый, большой, ростом чуть выше своих спутниц, мишка радушно улыбался, наморщив розовый нос.

Девушки были одеты тоже во все розовое, только блондинка – в расклешенный комбинезон и блузку с большими буфами на плечах и длинными рукавами, а брюнетка – в широкое длинное платье с двойными воланами и таким же верхом, как у блондинки, но с короткими рукавами.

Рисунок тонкой льющейся ткани, с тиснением в мелкую клеточку, на одежде манекенов и на пакетах с покупками в руках медведя был одинаковым.

Все трое словно выходили радостно из шикарного магазина, совершив удачные покупки.

– Как здорово придумано! – восхищенно произнесла Маша. – Какое мастерство!

– Конечно, – подтвердил Пьер, – ведь не зря же Париж считается Меккой всех художников. В следующий раз мы посмотрим с тобой музей Родена. Там, кроме скульптур, сохранилось много его рисунков.

А вечером было незабываемое посещение «Лидо».

8

Всю неделю потом Маша вспоминала этот чудесный день. Впечатления после посещения «Лидо» не давали девушке покоя. Ей еще никогда не приходилось видеть такого представления и таких великолепно сложенных красивых танцовщиц, как на подбор, на высоченных каблуках, в ярких костюмах, с крохотными ленточками бикини. Обнаженные груди, как будто выполненные искусным скульптором, узкие талии, длинные ноги. Цвет и пестроту красок создавали головные уборы из перьев, прикрепленные хвосты, как у жар-птиц, разноцветные перчатки до локтя и шелковые буфы на руках.

Пьер рассказал ей: чтобы попасть сюда, претендентки проходят строгий конкурс, работа в «Лидо» считается очень престижной.

Маша на минутку мысленно представила себя в такой роли: «А что, все девчонки еще в школе восхищались моей грудью, талия, тоже говорили, осиная… Но в движениях танцовщиц столько эротики, сексуальности… Нет, перед такой большой аудиторией я бы не смогла выступать, хотя, конечно, быть актрисой очень заманчиво, но я бы предпочла серьезные роли в театре или кино, что-нибудь из нашей классики».

* * *

Понемногу осваивая Париж, Маша стала самостоятельно выбираться в музеи, бродить по улицам и заходить в магазины. Пьер оставлял ей деньги и просил, чтобы она себе ни в чем не отказывала. Но, помня стесненное материальное положение в Москве и вечные мамины ограничения, Маша не решалась покупать дорогие вещи. Она присматривала магазины подешевле или те, на которых были вывески «сольд» – это означало, что цены на товары снижены.

По вечерам, когда Пьер возвращался домой, девушка не могла удержаться, чтобы не похвастаться новой вещью. Иногда она спрашивала, нравится ли ему купленное, идет ли ей. Но, как Маше казалось, Пьер всегда уходил от прямых ответов. Он то отшучивался, мол, Маша ему нравится больше всего без одежды, то уверял, что нет вещи, которая бы ей не шла.

«Видимо, я покупаю что-то не то», – огорчалась девушка. А Пьер только улыбался, радуясь, что походы по магазинам развлекают Машу.

Однажды их пригласили в гости друзья Пьера, те самые, которым Маша играла свою сонату. По дороге девушка вдруг увидела из окна машины и сразу узнала злополучный перекресток, где она, больная, голодная и несчастная, попала под машину Пьера. Очень удивившись, она спросила его:

– Мы что, идем в «Тати»?

– Нет, дорогая, мы идем в самый красивый парижский магазин «Галери Лафайетт».

Запах дорогих духов, косметики, интерьер, униформа ухоженной обслуги, предупреждавшей любое желание клиентов, так поразили Машу, что она растерялась и не знала, как себя вести. Уже освоившись в обычных парижских магазинах, где покупатель предоставлен сам себе, она жалась к Пьеру и шептала, что любая вещь здесь будет стоить целое состояние. Но он лишь невозмутимо покачивал головой, видя, какое впечатление произвел на нее магазин. Поднявшись на второй этаж, Пьер попросил менеджера подобрать для Маши одежду.

– Что желаете? – услужливо, но с достоинством спросила женщина-менеджер.

Пьер, посмотрев на Машину шубку, ответил:

– Для начала пальто-накидку, костюм, обувь и к ним соответствующие аксессуары.

– Месье желает принять участие в выборе или доверит его нам?

– Полагаюсь на ваш вкус, мадам, – галантно ответил Пьер.

Мадам повела Машу за собой. Поручив ее двум длинноногим девицам, она распорядилась после выбора покупок привести Машу к себе.

Девушки тут же принялись за дело. Они принесли несколько мягких, почти невесомых шерстяных пальто разной длины и цветов и пригласили Машу в огромную, всю в зеркалах, примерочную.

Когда выбор был сделан, одна из служащих, достав из кармана трубку, позвонила в отдел галантереи, откуда тут же примчалась девушка и принесла связку шарфиков. Искусно прикладывая их к пальто, она быстро подобрала два. Шарфики были абсолютно разные, но настолько подчеркивали достоинства пальто, а также выгодно оттеняли цвет лица и глаз Маши, что она изумилась вкусу девушки и ее таланту дизайнера.

Затем примерно полчаса подбирался костюм. Маше поправились сразу несколько. Но больше всего – из легкой светлой шерсти, с двумя рядами красивых золотых пуговиц и укороченной юбочкой, а также брючный с удлиненным пиджаком из плотного матового шелка. Ей хотелось купить оба, но она ощущала неловкость перед Пьером, не представляя, может ли она позволить себе такие расходы. Увидев ее колебания, девушка с телефоном предложила ей посоветоваться с Пьером. Когда Маша услышала в трубке его ровный голос, она успокоилась и сказала, что выбрала два костюма.

– Я очень рад.

– А ты не хочешь их посмотреть?

– Нет, я полностью доверяю этому магазину и, – добавил он деликатно, – твоему вкусу.

Отдел обуви привел Машу в полное замешательство. Ей хотелось и коротенькие лайковые ботиночки, и туфли на каблуках, и модные мокасины на шнуровке. В конце концов, по рекомендации своих помощниц она выбрала мягкие туфельки со средним каблучком, которые подходили и к пальто, и к костюмам. Потом были сумки, колготки, белье…

Маша хотела на этом остановиться, но девушки отвели ее к визажисту. Молодая привлекательная особа, усадив Машу перед зеркалом на крутящееся высокое кресло, подобрала ей тонкий дневной макияж: обведенные розовым контуром губы, чуть подкрашенные глаза оживляли лицо, делали его более выразительным. Визажист также порекомендовала Маше несколько тонов пудры, тушь и помаду для вечера.

Пьер ждал ее внизу. Протянув Маше маленькую коробочку из чудесного синего бархата, он улыбнулся:

– А это я тебе выбрал сам.

Открыв ее. Маша при всех бросилась к нему на шею. В коробочке нежно тикали маленькие золотые часики.

Она была так ими увлечена, что не заметила, как Пьер заплатил за остальные покупки и как служащие отнесли их в машину. По дороге Маша, переполненная впечатлениями от магазина, с энтузиазмом рассказывала Пьеру о покупках, о том, как она выбирала вещи, примеряла их, а затем, заглянув ему в глаза, наивно спросила:

– Ты, наверное, истратил на меня сегодня больше тысячи долларов? – Маша никак не могла привыкнуть вести счет во франках.

– Это ничто по сравнению с тем удовольствием, которое я получил, дорогая, – серьезно сказал Пьер и подумал: «Хорошо, что я попросил снять ярлыки. Ей нужно привыкать постепенно и не пугаться, что только одни часы могут стоить ту цену, которую она назвала за все покупки». А вслух произнес: – Машенька, с сегодняшнего дня ты все будешь покупать только в этом магазине. Ведь он тебе понравился? Не так ли?