Текст книги "Сергей Фудель"
Автор книги: Людмила Сараскина
Соавторы: Николай Балашов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Полжизни проведя в неволе, Фудель имел право сказать, что тюрьма открыла ему истинный и очень простой жизненный смысл: стараться всегда и везде сохранять тепло сердца, зная, что оно будет нужно кому‑то еще. После прожитого и пережитого в качестве узника Мертвого дома он смог подвести общий итог главного, что было в его жизни. «Есть вера – обычай, и есть вера – ощущение. Нам всегда удобнее пребывать в первой, каков бы ни был в нас этот обычай – бытовой или рациональный, как у сектантов. Обычай ни к чему духовно трудному не обязывает. Вера – ощущение требует подвига жизни: труда любви и смирения. И только она дает ощущение Церкви, которого в нас так ужасно мало, о котором мы часто даже и не слышали<…>. Вот только к этому ощущению реальности святой Церкви, к ощущению ее святого пребывания в истории и вели многих из нас годы тюремной и ссыльной жизни» [240]240
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 107–108.
[Закрыть].
Конец ссылки и административный минус. Усмань
Одиночество, оторванность от родных и скудость жизни в далекой сибирской ссылке Сергей Фудель пытался преодолевать самым достойным, самым верным способом – эпистолярным. Сын С. И. Фуделя был главным адресатом писем отца начиная с 1947 года и сохранил их в семейном архиве – эти письма составили большой корпус.
«Для меня время тянется долго, но это понятно. Мне надо совершенно свыкнуться с мыслью о том, что я должен жить один, и не год, и не два, а может быть, и до конца жизни. Если эту мысль принять как естественное, как нечто такое, что находится в каком‑то плане жизни, то можно не замечать времени и здесь», – писал он сыну еще из Минусинска. Вскоре с Минусинском («горы, арбузы, пески, дикая жара, ветры, степь») пришлось расстаться, и ссылка продолжилась уже вдалеке от городских центров. «Грязная большая деревня над большой рекой, лес, озера, болота, мошкара» были вполне надежно отрезаны от крупных населенных пунктов, так что весенняя, равно как и осенняя, распутица приостанавливала даже почтовую связь по причине отсутствия мостов.
Сибирская ссылка требовала здоровья и сил – нужно было работать и зарабатывать хотя бы на самый скромный угол и кусок хлеба. Ведь в отличие от тюрьмы – в ссылке человек должен содержать себя сам. Ни на какую более или менее интересную работу ссыльный поселенец претендовать не мог. С большим трудом нашел он в Большом Улуе место конторщика – счетовода в пункте по заготовке зерна, дававшее мизерный заработок. «Попал я на такую службу, где работают и днем и вечером, возвращаюсь домой к 12 ночи, так что нет времени
Иван Дмитриевич Фудель с женой Марией Червинской и детьми Павлом (сидит),Николаем, Иосифом (стоит, в центре),Иваном. Конец XIX в
Сережа Фудель в арбатской квартире. Москва. Середина 1900–х гг.
Сережа Фудель. Москва. 1901
Священник Иосиф Фудель и его жена Евгения Сергеевна в первые годы семейной жизни
Конец XIX в Церковь Св. Николая Чудотворца на углу Арбата и Никольского пер. (ныне Плотников), настоятелем которой с 1907 г. до своей кончины был протоиерей Иосиф Фудель
Отец Иосиф Фудел
Гимназист Сергей Фудель. Подмосковье. 1910–е гг.
Студент Сергей Фудель. Москва. Начало 1920–х гг.
1933
1946
Сергей Фудель. Фотографии из следственных дел
Священник Сергей Дурылин. Фотография из следственного дела. 1922
Мария Фудель. Фотография из следственного дела. 1922
Отец Сергии Сидоров 1937
Отец Николай Голубцов. Москва. 1950–е гг. (?)
Н А. Новоселов. Фотография из следственного дела. 1929
Епископ Афанасий (Сахаров). Владимир. Начало 1920–х гг.
Архимандрит Серафим (Битюгов). 1930–е гг
Епископ Афанасий (Сахаров). Петушки. 1962
Вера Максимовна Сытина, жена С. И. Фуделя 1930–е гг.
Военный билет С. И. Фуделя
С. И. Фудель в действующей армии (между двумя «отсидками»). Загорск. 1941
на письма, и сейчас пишу во время ночного дежурства, сидя здесь, в конторе. Но выбора здесь нет, можно остаться и совсем не у дел» [241]241
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 10 октября 1947 г. // СС. I, 273.
[Закрыть]. Труднее всего он переживал одиночество – мучила бессонница, порой настигали приступы тревожного беспокойства, когда ему казалось, что он может потерять себя. Крошечная мансарда, в которой он поселился, вмещала кровать, стол и табуретку; на столе стояли книги, над столом висели фотографии родных, из окна были видны лес и горы, «как раз для одинокого и неудачного философа».
Но этот немолодой, нездоровый физически человек все ссыльные годы оставался несгибаемым моральным стержнем своей семьи, опорой своим уже выросшим детям. Он не жалел ни сил, ни времени, чтобы писать обширные, почти трактатные письма студенту – сыну, насыщая их не жалобами на тяжкую долю, не просьбами о посылках или деньгах, а суждениями о прочитанных книгах, об искусстве, о вере и страданиях, об опытах прожитого и надеждах на будущее. В ссыльной переписке не столько родные поддерживали его, сколько он заботился о них и опекал, ухитряясь еще и выкроить из своего убогого жалованья хоть бы рублей сто, чтобы послать домой. Находясь в разлуке с женой не первый год, тоскуя от одинокого холодного существования, он писал, что чувствует недопустимость ее приезда сюда, в Сибирь, даже на короткую побывку: «Ведь это значит оторвать от дома массу денег, поставить под опасность огород, корову, да и здоровье Вареньки [242]242
Младшей дочери, родившейся в 1941 г.
[Закрыть], уже не говоря о здоровье самой мамы<…>. Платить такую цену только за то, что бедная наша мама, и так замученная и усталая до предела, недели две проведет в чужом доме, с своим нескладным мужем – нужно ли это?» [243]243
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 29 марта 1949 г. // СС. I, 292.
[Закрыть]В зрелом возрасте к нему пришло новое понимание истинных ценностей жизни. «Сейчас все больше уходит туман вокруг, и остаются на земле только живые и любимые люди, вот отчего стало страшно. Страшно: чем ближе человек к концу своей жизни, тем вся жизнь и все отношения в ней делаются для него не только все более драгоценными, но и все более реальными» [244]244
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 10 мая 1949 г. // СС. I, 295.
[Закрыть].
В письмах С. И. Фудель просвещал, наставлял, склонял к размышлению, делился воспоминаниями, боролся со своим «серым настроением» и внушал своим родным надежду и веру. В Москве умирала его любимая сестра Маруся, это была для него и для всех родных тяжелая утрата, но он старался писать о смерти с точки зрения жизни: смерть всякого любимого существа учит все сильнее и ближе искать источника жизни и бессмертия, точно после поражения искать путей к мести. Как истинный философ, стараясь утешить близких в их скорбях, он выводил разговор на простор мысли – об умении жить, освобождаясь от рабского духа греха, о противостоянии равнодушию, о достижении внутренней свободы. О том, что смерть хочет безволия и небытия, потому легче всего умереть, труднее же всего – полюбить нескончаемость жизни. Он писал о самых сложных проблемах человеческого духа не отвлеченно, а вполне конкретно, и вопрос о «тесных вратах», ведущих в жизнь, был для него совершенно практическим. «Человек должен чувствовать себя всегда, как солдат на фронте. Враг – то есть духовное равнодушие к другим, отупляющее самомнение, самолюбование и самоуслаждение – не дремлет. В чем же внутренний огонь? Где источник силы терпения в ожидании грядущего в душу праздника? Где оружие против всякой самости?» [245]245
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 10 декабря 1949 г. // СС. I, 312.
[Закрыть]На эти вопросы у Фуделя был один точный ответ: в кресте Христовом, в любви Его, в распятии вместе с Ним.
Последние годы таежной ссылки в селе, где «зимой волки бегали около самой почты, а летом расцветал шиповник», впоследствии вспоминались как время тайной радости, «как питание на будущее, как “обручение жизни вечной”» [246]246
Письмо С.И. Фуделя С.Н. Дурылину от 3 сентября 1951 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 8 об. – 9.
[Закрыть].
Фудель надеялся тогда, что после ссылки еще поживет рядом с родными, наговорится с сыном, сможет хоть как‑то обеспечить благополучие своих детей. Он усиленно штудировал английский, чтобы когда‑нибудь, после окончания срока, жить в городе и заниматься переводами. Чем ближе был срок окончания ссылки, тем тяжелей он думал, как сможет устроиться на свободе – с семьей. Ведь жить в Москве – не разрешат. Как и чем зарабатывать на хлеб? «Многое беспокоит: возможности работы, прописки, переезда мамы [247]247
Речь идет о жене Сергея Фуделя Вере Максимовне.
[Закрыть]и девочек, материальное обеспечение и еще многое. Иногда думается – не правильней ли будет уехать по договору года на три в Заполярье, откуда можно будет посылать маме ежемесячно рублей 500?» [248]248
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 13 мая 1951 г. // СС.I, 344.
[Закрыть]
Срок сибирской ссылки истек, справка об освобождении была выдана 17 мая 1951 года. Лишь в июле С. И. Фуделю выдали паспорт, были получены деньги на дорогу, но дорога эта вела все равно не домой, в Москву или Загорск. После ссылки С. И. Фуделю, как и всем репрессированным по 58 статье, полагался административный «минус»: не разрешалось проживать ближе чем в 100 километрах от столицы. Это называлось «сто первый километр». Но надо было еще найти такое место, устроиться, найти жилье – то есть снять комнату или угол, прописаться, найти работу и решать, что будет с семьей. Все эти проблемы обрушились на С. И. Фуделя в начале июля, как только он вернулся из Красноярского края. Лишь несколько дней он рискнул провести в построенном им доме на Козьей Горке, пока соседка, муж которой работал в «органах», не пришла ночью с тайным предупреждением: «Там уже известно, что Сергей Иосифович приехал» [249]249
Желновакова М.С.Воспоминания о матери. М., 2001. С. 58.
[Закрыть], – а это грозит новым арестом за нарушение паспортного режима. Ранним утром из Загорска пришлось уехать. В прописке в городе Александрове, расположенном хоть и за стокилометровой чертой от Москвы, но сравнительно недалеко от Загорска и Лавры, также было отказано.
«Итак, начинаю писать тебе из нового своего местожительства, – сообщает он сыну сразу по приезде в городок Усмань, между Липецком и Воронежем. – Я уже послал письмо маме, сообщил, что прописался, снял комнату и начал поиск работы. С работой здесь плохо. Вот уже 3–й день хожу всюду, и пока ничего нет» [250]250
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 8 августа 1951 г. // СС.I, 352.
[Закрыть]. За годы ссылок С. И. Фудель освоил профессию
Справка об освобождении. 17 мая 1951 г.
На обороте:Отказ в прописке в г. Александрове. 24 июля 1951 г. Семейный архив Фуделей
бухгалтера – счетовода, но найти в Усмани даже такую работу было очень непросто, и получилось это далеко не сразу. Практическая сторона жизни давалась ему с большим трудом, порой казалось, что он бьется в кругу бессилия. Надо было решать основной вопрос – как соединиться с семьей, с женой и дочерьми? Ведь запрет на прописку в Москве или вблизи от нее в 1951 году казался бессрочным.
«Последние три года я жил в глухой тайге, но не чувствовал одиночества, а теперь оно захлестывает меня как осенний ливень, – писал он в августе С. Н. Дурылину. – Трудно идти всегда одному, всегда практически ощущать пустыню. Я, как и прежде, верю только в Преображение<…>но я потерял что– то и сбился с пути. Наверное, Господь ищет от нас подвига“ терпения и веры святых”, а мы тщательно закрываем в платок “серебро господина своего”. Может быть, опять придут силы и радость спасения, но сейчас трудно» [251]251
Письмо С.И. Фуделя С.Н. Дурылину от 17 августа 1951 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 7–7 об.
[Закрыть].
В том же году, осенью, было принято семейное решение о продаже дома в Загорске и покупке его здесь, в Усмани, или где‑то поблизости, на станциях железной дороги Москва – Воронеж. Потянулись тяжелые хлопотные месяцы. Не так легко было продать дом в Загорске за приличные деньги, которых было бы достаточно, чтобы купить жилье в Усмани. Вырученные от продажи старого дома средства следовало вложить в покупку нового дома как можно быстрее, чтобы деньги не разошлись по мелочам. С. И. Фудель ежедневно обходил множество мест, где продавалось жилье, ездил на соседние станции, изучал объявления, вступал в переписку с продавцами. Длилось все это – и продажи, и покупки – страшно долго и проходило на фоне его безработицы – очень долго не удавалось найти хоть какое‑то место. Теперь уже сын высылал ему ежемесячные сторублевки, и все небольшие запасы на черный день быстро таяли. Казалось, что этот черный день тут, в Усмани, как раз и настал. «На фоне безработицы внешней не работает, не трудится душа, а только изнемогает, устает и ленится».
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину от 17 августа 1951 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ed. хр. 869. Л. 7–7 об.
Он чувствовал, что как‑то весь обессилел и омертвел, не слышит своей внутренней жизни и совсем не справляется с «бытоустройством», настолько, что «бытие<…>надломилось, и смерть, как занавес, стала опускаться» [252]252
Письмо С.И. Фуделя С.Н. Дурылину от 3 сентября 1951 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 8.
[Закрыть]. И это чувство выросло почти до обреченности, когда потерпела полный крах попытка устроиться в Лебедяни, городке Липецкой области, где жила его двоюродная сестра, врач местной больницы, пообещавшая продать часть дома. С. И. Фудель не раз ездил в Лебедянь, обходил лесные склады, много недель занимался ремонтом – подвал, крыша, печи; вложил много сил, трудов, а также денег в строительство, но все было напрасно: отремонтированный дом так и не был ему продан, он влез в долги, но так и не обрел ни гнезда, ни работы. Продолжались поиски дома и в Александрове, и в Боровске, но безуспешно.
Пришлось вернуться в Усмань, снова снять комнату и заняться поисками работы. В январе 1952 года он получил крошечную пенсию по инвалидности, с обязательными повторными комиссиями каждые шесть месяцев – так появился голодный прожиточный минимум. К нему на лето смогли приехать жена и дочь Варя, появилась надежда на семейное тепло. «Усмань, как и Лебедянь, – вспоминал Н. С. Фудель, – тоже степной городок, но рядом знаменитый Усманский бор – бобровый заповедник на реке Усманке, которая протекала по огородам на задах папиного дома. Он поселился там с мамой и дочкой Варей. Они делали ремонт, копались в огороде – саду, старались еще раз попытаться “свить гнездо”. Туда, в Усмань, приехала после института и сестра моя Маша с мужем, и много помогали им в этом. Папа стал отходить от ссылки: вижу – сидит в траве на берегу речки, улыбаясь зелени и теплу, а на коленях у него Машина дочка Верочка» [253]253
Фудель Н.С.Из воспоминаний об отце // Новая Европа. 1993. № 2. С. 51.
[Закрыть].
Только в 1953 году удалось устроиться в артель «Красное знамя» бухгалтером. Удалось наконец обзавестис® и собственным жилищем – домиком (точнее – одной третью жилого дома), холодным, ветхим, требовавшим починок каждое лето, а зимой заносимым снегом до самой трубы, с заботой о дровах, которых всегда не хватало. Одолевали болезни; к своим шестидесяти годам он был изможден и надорван почти нищенской нуждой, недоеданием, нездоровьем, неустройством. Тягота труда, хлопот, беспокойства, неуюта и холода порой казалась выше сил, выше меры, отпущенной одному человеку на одну жизнь.
Туда же, в Усмань, приехала умирать инокиня Матрона Лучкина, та самая, что в 1933 году отправилась в лагерь под Вожегу к С. И. Фуделю вместе с его женой, привезя запас сахара и сухарей, спасших арестанта от голодной смерти. Теперь она, уже неизлечимо больная, хотела быть вместе со своей церковной семьей.
«Спасает церковь, – писал С. И. Фудель сыну в конце 1958 года. – В 8 утра иногда (и часто) убегаем к будней обедне, когда в храме пустыня с горящими лампадками и полная достоверность Вечности. Там пьешь от источника и со страхом возвращаешься домой, со страхом, что по собственному бессилию не сохранишь полученное. Там же иногда узнаешь о страдании, которое безмерно больше нашего». [254]254
Письмо С. И. Фуделя Н. С. Фуделю от 26 декабря 1958 г. // СС. 1, 454.
[Закрыть]
Начало литературной деятельности. «Моим детям и друзьям»
Здесь же, в Усмани, на фоне «немыслимого быта» и тревожной неопределенности будущего, началась продолжавшаяся более двадцати лет подвижническая литературная деятельность Сергея Фуделя (от более раннего времени его жизни, кроме писем, остались только три десятка стихотворений).
«Я до того устаю, что просто не в силах написать тебе даже несколько связных слов» [255]255
Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю, 1955 г. // СС. 1, 439.
[Закрыть], – пишет сыну в 1955 году бывший ссыльный, у которого никак не получается сносно устроиться в «вольной» жизни. Однако в том же году С. И. Фудель начал, а в пасхальные дни 1956 года завершил работу над первым своим литературным произведением, озаглавленным «Моим детям и друзьям». Это продолжение писем из ссылки – и вместе с тем что‑то вроде исповеди или литературного завещания. Обычно подобные тексты создаются в конце творческого пути; Сергей Фудель, помнивший слова святых отцов о хранении памяти смертной, с этого начал. Двумя годами раньше в письме к невестке Лидии он писал о себе и Вере Максимовне: «Нашему браку 30 лет, и я благословляю Бога за этот путь. Теперь уже, как путникам, шедшим долго, виднеется конец пути, – конец радостный и вожделенный» [256]256
Письмо С.И. Фуделя Л.И. Щербининой от 16 ноября 1953 г. // СС. I,
[Закрыть].
Первое церковно – литературное произведение Сергея Фуделя включало в себя все основные темы его последующего творчества, стало как бы конспектом будущих богословских работ. Впрочем, никогда сам автор не считал себя богословом и даже несколько отталкивался от этого выражения: «Только лишь “богословствующими” словами как передать наставление Господне?» [257]257
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 229.
[Закрыть]Он же говорит о внушающих «благочестивую скуку» изданиях духовной литературы прошлого, благополучного времени христианства [258]258
Там же. С. 231.
[Закрыть], о «пустынях духовных училищ» и «кирпичах богословских трудов, книг, которые никого ни в чем не убеждали» [259]259
Там же. С. 239.
[Закрыть].
«Веру<…>можно только показать живым дыханием правды. Убедить можно только убедительностью своего личного счастья в ней, заразительностью своего божественного веселья веры. Только этим путем передается она, и для этой передачи рождаются слова духоносные» [260]260
Там же. С. 229.
[Закрыть]. Автор то и дело сетует на разрыв между доступными словесными средствами и трудно передаваемым опытом, внутренне пережитым и воспринятым от отцов и спутников на трудном пути, – опытом, который в эпоху оскудения веры грех таить в себе, а надобно все же передать хотя бы детям и близким:
«Я слишком много видел, чтобы ничего не узнать. У меня большой долг перед моими детьми, и надо попытаться его начать отдавать.<…>Мне трудно писать не потому, что я не знаю, о чем писать, но потому, что не знаю, как писать. Я умею писать только суконным интеллигентским языком, на котором как выразить неизъяснимые и божественные вещи? Мои слова подобны тени смертной, а нужно писать о нетлении» [261]261
Там же.
[Закрыть].
И все же так велика выстраданная потребность поделиться радостным пасхальным опытом веры, что автор, то и дело запинаясь на ходу и смущаясь кажущимся своим косноязычием – «я пишу неубедительно и примитивно. Задача явно не по моим силам» [262]262
Там же. С. 239.
[Закрыть], – пускается в неизведанный ранее путь писательства, находя для себя извинение в том, что пишет ведь не статью, а только «записи» или «воспоминания», предназначенные для своих.
На помощь Фудель призывает сбереженные памятью «слова, идущие от Слова или от Его служителей», – слова живые и живоносные, которые «благоухают своей первозданной простотой», ибо «Дух дышит в их словесной плоти» [263]263
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 229.
[Закрыть]. Вслед за апостолами Павлом, и Петром, и Иоанном, Макарий Великий и Исаак Сирин, Иоанн Златоуст и Тихон Задонский становятся как будто соавторами Сергея Иосифовича, – так органично вплетаются в ткань повествования их слова, на протяжении долгих и страдальческих лет благодарно носимые в сердце. Как пасхальными свечами озаряется душа изгнанника строфами гимнов Иоанна Дамаскина и прочих церковных песнописцев. Наряду с ними, Фудель извлекает из своей дорожной котомки и строчки Ф. И. Тютчева, которые в его интерпретации действительно «воспринимаются верующим сердцем почти как речитатив псалма» [264]264
Там же. С. 230.
[Закрыть]. Выражение духовного опыта трагической эпохи видит Сергей Фудель и в строках «грешного писателя», которыми открывает свои записки:
Обилие цитат, свойственное и последующим работам С. И. Фуделя, не воспринимается читателем как нечто избыточное или искусственное. Автор словно продолжает свой долгий разговор с давними собеседниками, спутниками его заточения и изгнания.
Вместе с ними, в духе столь любимой им хомяковской соборности, охватывающей и живых, и уже отшедших членов Христовой Церкви, Фудель находит и собственные глубоко выстраданные слова, слова живые и горящие огнем причастия Духу для передачи своего сокровенного опыта: «Поиски преодоления смертности жизни на путях веры есть самое вдохновляющее чувство, которое может испытывать человек, возлюбивший жизнь» [266]266
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 230.
[Закрыть]. Пылкая любовь христианского сердца к земле, согретой стопами ее Творца и Господа, согретой «дыханием Христовым, кровавым потом мучений Его» [267]267
Там же. С. 259.
[Закрыть]; благодарная память о «подлинно бывшей хорошей церковной действительности» [268]268
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 240.
[Закрыть], связанной прежде всего с образом отца Иосифа, самого дорогого человека, вера которого оставалась опорой для сына в тяжкие времена искушений и душевных шатаний; драгоценные воспоминания о пасхальных ночах, когда великое прощение вновь возвещается тесной толпе молящихся, многогрешному городу и всему миру [269]269
См.: Там же. С. 260.
[Закрыть], – все эти свидетельства «осуществления ожидаемого» (Евр. 11, 1), предощущения будущей жизни, начинающейся здесь, сплетаются в записях Фуделя с горечью и тревогой.
О чем? О том, что в ночи жизни так многие «не видят огней Воскресения» [270]270
Там же. С. 230.
[Закрыть]. О том, что самые слова «духовность» и «святость» остаются чуждыми для большинства современников, включая, возможно, и непосредственных адресатов записей – детей Сергея Иосифовича. О собственной жизни, которая – с исповедальной прямотой говорит автор – была полна измен Жизни подлинной, так что в душе состояния радостной уверенности и благодатной просветленности были редки как просветы лазурного неба среди греховных туч непонимания, скуки, соблазнов и раздражения. А оттого недостаточно убедительным кажется теперь всякое слово. И не так просто бывает порой опереться на помощь Церкви, ибо постижение ее сокровенной сущности само по себе требует глубокой веры, а на поверхности церковной жизни – столько соблазна и неправды.
От всего этого рождается горестное «ощущение конца христианства как общественной силы» [271]271
Там же. С. 239.
[Закрыть], подготовленного самым страшным бедствием столетий наружно благополучной казенной церковности – долгим, постепенно нараставшим разрывом между вероучением и подвигом очищения сердца. «Поколение за поколением мы теряли веру, со спокойным благодушием держась за внешние признаки религиозного состояния» [272]272
Там же. С. 233.
[Закрыть]. И это «теплохладное» состояние, обличенное в словах Откровения Иоанна Богослова (Откр. 3, 15), страшнее прямого неверия. Считающие себя верующими даже и не осознают оскудения своей веры, не ведая, чту есть жизнь в невидимом мире Духа Божия, не зная вкуса вина бессмертия, которое начинает пить человек уже теперь на земле. Утратился водораздел между христианством и миром. А от того происходят утрата острого чувства греха и неспособность покаянием вступить во врата Царства Божия. Потому что только осознание реальности греха позволяет познать реальность огненного преображения человека. «“Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их” (Мф. 7,14).<…>Века благополучия во внешнем христианстве приучили нас как раз к тому, чтобы не делать над собой никаких усилий, то есть не искать узкого пути. Отстоять часа два великолепное, многокрасочное богослужение, а потом ехать домой, чтобы есть пироги со всеми начинками, – для этого не требовалось большого усилия. Через это благополучие входило в открытую дверь неверие» [273]273
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 254.
[Закрыть].
Фуделю особенно близки прозвучавшие еще в XVIII веке слова святого Тихона Задонского: «Всякая внешность без внутренности ничтоже есть». Не живущие жизнью Духа не являются гражданами Божия Царства и стоят вне Церкви. Они «хуже идолопоклонников», поскольку «солгали Богу, и обетов своих не хранят», хотя созидают храмы и ходят в них, молятся, приобщаются Святых Таин «и прочие христианские знаки показуют» [274]274
См.: Тихон Задонский, св.Наставление христианское. Гл. 47 // Творения. М., 1889. Т. 5. С. 151.
[Закрыть].
Однако и в следующем веке продолжался в Русской Церкви «процесс гниения» [275]275
Фудель С.И.Моим детям и друзьям II СС.I, 240.
[Закрыть], достигший предела накануне революции и приведший к ней. Оттого так неудержимо влечется сердце к эпохе «первой любви» (Откр. 2, 4) под «вечно голубым небом первохристианства» [276]276
Там же. С. 257.
[Закрыть], когда устремленность верою к Богу «была так неодолима, что совершаемые грехи как бы “не успевали” ее задержать» [277]277
Там же. С. 236.
[Закрыть]. Хочется вместе с Павлом и первохристианскими святыми «забывать заднее и простираться в перед (Фил. 3, 13–14). И передать грядущим поколениям пронесенные сквозь страшные годы «не самоуверенное знание богослова, а скорбь, воздыхание и чаяние сердца», при всем несовершенстве своем уязвленного любовью небесного Духа. Ощущающим себя еще не достигшими свойственно не гордое отгораживание себя, а «жадное вслушивание в каждого, чтобы найти нечаянную радость и друга» [278]278
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 230.
[Закрыть]. Путникам к земле обетованной среди оскверненных храмов и руин наружной церковности безвозвратно ушедших времен по – новому открывается Церковь – как дружба и радость, как зеленеющий луг, которым внезапно расцветает пустыня:
«Как же я, возлюбив своего Учителя, не возлюблю Его учеников, как же рука моя в холодной и беспросветной ночи земного странствия не будет искать для опоры их теплой руки?<…>Церковь в ее<…>единственно реальном смысле есть вселенская дружба учеников<…>чем ближе люди к Богу, тем сильнее их дружба. Это все давно раскрыто в словах аввы Дорофея [279]279
См.: Добротолюбие. М., 1895. Т. 2. С. 617.
[Закрыть].<…>“Вы други Мои” (Ин. 15,14), – сказал Господь при основании Церкви в последнюю ночь. Ночью была создана Церковь, долгая ночь – весь ее исторический путь до второго прихода Господня, и кто же среди ночи в трудной дороге не ищет спутников? Только гордое сердце, еще не имеющее Бога. Поверившему действительно в Бога, то есть уже реально полюбившему Его, пустыня пути расцветает Церковью. Нет большей радости для человека в пустыне увидеть, что он не один, что кругом по тропинкам, как после 12 Евангелий в Великий четверг, идут огоньки людей. Вот где радость и вечно весенний воздух Вечности – Церковь учеников Христовых!» [280]280
фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС. I, 250–251.
[Закрыть]
Святая Церковь созидается святостью живущих на земле святых, «хотя бы их было два или три человека. “Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них” (Мф. 18, 20). Всякое наше святое действие и святое воздыхание созидают святую Церковь. Всякое наше зло выкидывает нас с корабля Церкви, причем при этом мы часто увлекаем за собой и других» [281]281
Фудель С.И.Моим детям и друзьям // СС.I, 252.
[Закрыть].
Но «не зная слова Божия, как может человек преодолеть соблазны, отовсюду находящие на него в церкви? Где Церковь святая и где просто люди, почему‑то считающие себя церковью? Где Божие и где человеческое?» [282]282
Там же. С. 251.
[Закрыть]Оттого тяжким искушением для сердца искреннего, но еще не обогатившегося личным опытом познания Церкви, бывает «внешний двор храма», отданный язычникам (Откр. 11, 1–2), или «не святая, иногда очень темная и страшная церковь, – церковь тех, кто, по слову святителя Тихона Задонского, “хуже идолопоклонников”, церковь соблазняющая и отводящая от истинной Церкви, окружающая (или вкрапленная, как плевелы в пшенице на поле) святую и вечную Церковь Невидимого града» [283]283
Там же. С. 252.
[Закрыть].
«Врата адовы» (Мф. 16, 18) борются с Церковью не только извне, но внутри ее. Но так было с самого начала исторического ее бытия. Об этом всякий раз напоминает нам икона Тайной вечери, традиционно помещаемая над царскими вратами алтаря. Среди апостолов – предатель Иуда. «Века проходят, и ежедневно выносится Чаша, а сверху всегда то же напоминание. Если Тайная вечеря, несмотря на присутствие Иуды, осталась для человечества началом Церкви, началом весны человечества, то что может быть большего у нас?! Все то же самое в меньшем размере. “Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство” (Лк. 12, 32)» [284]284
Там же. С. 253.
[Закрыть].
Исповеданием веры в несокрушимую святость Церкви станут многочисленные работы, написанные Сергеем Фуделем в последующие годы. Донести выстраданное трудным опытом – в этом видел он свою задачу, хотя прекрасно понимал: «В Церковь начинаешь верить и ею начинаешь жить, только почувствовав ее дыхание, – никакие статьи здесь не помогут» [285]285
Там же. С. 249.
[Закрыть].
Едва ли тогда, в 1956 году, Фудель мог знать, сколь многим читателям его трудов он поможет именно в этом: ощутить дыхание Церквикак глоток свежего воздуха в удушливой атмосфере тоталитарного государства, где и сама церковная организация так легко могла восприниматься как всего лишь дозволенная часть всеобщей системы.
«Ищи Церковь! Ищи счастливое человечество. Оно начинается в духовном общении между двумя – тремя» [286]286
Письмо С. И. Фуделя Н. С. Фуделю от 6 июня 1952 г. // СС. 1, 405.
[Закрыть], – писал сыну С. И. Фудель. Он сумел указать путь многим. По скромным масштабам советского самиздата,широк оказался в будущем круг его детей и друзей– тех, кто воспринял слова его записей как лично обращенные к себе.
