Текст книги "Сергей Фудель"
Автор книги: Людмила Сараскина
Соавторы: Николай Балашов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Арест. Парадоксы свободы
Тем, кто не пережил этот исторический момент – 1917,1918, 1919, 1920–й годы, трудно представить, из чего складывалась жизнь тогдашней церковной молодежи. Время скудости и богатства, темноты и духовного счастья – так определит его Фудель впоследствии. Он навсегда запомнил смутное, парадоксальное время в судьбе России начала 20–х годов, когда у самого края уже открывшейся бездны в Москве проповедовал отец Павел Флоренский, в университете читал философские курсы Бердяев и еще было живо в Абрамцеве «аксаковское гнездо».
В те годы Сергей задумывался то о монашестве, то о браке; на путь священства его благословлял последний оптинский старец преподобный Нектарий, но внутренней готовности в тот момент не оказалось, а обстоятельства жизни увлекали на другие дороги… [127]127
Кроме сохранившихся воспоминаний, источниками для установления биографических данных С. И. Фуделя в первые послереволюционные годы являются материалы трех его следственных дел, а также его военный билет и составленные им в 1951 и 1952 гг. краткие автобиографические записки, предназначавшиеся для восстановления свидетельства о рождении и исчисления трудового стажа (переданы в Дом Русского Зарубежья имени Александра Солженицына). Все эти материалы не отличаются полнотой: по мере исчезновения в недрах ГУЛАГа тех людей, с которыми Фудель был связан в послереволюционные годы, он переставал упоминать о соответствующих периодах жизни.
[Закрыть]Сергей Фудель поступил в 1918 году на историко – филологический факультет Первого Московского государственного университета (так в это время именовался бывший императорский Московский университет), где учился, по – видимому, на философском отделении, в марте 1919 года перешедшем в состав новоучрежденного факультета общественных наук. В 1920–м, закончив лишь один полный год обучения, Фудель оставил университет – возможно, вследствие усиливающегося там в это время насаждения идеологии марксизма. В 1919–м он служил в санитарном поезде [128]128
См.: Протокол допроса С. И. Фуделя от 24 июля 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 76 об.
[Закрыть], подрабатывал на жизнь статистиком в Высшем совете народного хозяйства, а в следующем году оказался делопроизводителем Наркомата иностранных дел, затем – дипломатическим курьером и даже провел некоторое время в Персии, сопровождая назначенного туда полномочным представителем РСФСР Шалву Элиаву [129]129
15 °Cм.: Там же; Протокол допроса С. И. Фуделя от 3 января 1933 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-27938. Т. 1. Л. 87 об. Ш. З. Элиава, в 1920 г. полпред РСФСР в Турции и Персии, впоследствии председатель СНК Грузии, с 1927 г. – Закавказской федерации, с 1931 г. заместитель наркома внешней торговли СССР, расстрелян в 1937 г. В Архиве внешней политики Российской Федерации найдена телеграмма Элиавы от 22 декабря 1920 г.: «Прикажите нашему дипкурьеру Фуделю срочно выехать в Баку» (АВП РФ. Референтура по Турции. Ф. 0132. Оп. За. Папка 102. Д. 2. Л. 7–8).
[Закрыть]. В 1920 году Фудель был призван в Красную армию и до ноября 1921 года числился курсантом Военно – педагогических курсов, позднее – слушателем Высшей военно – педагогической школы, занимаясь на отделении русского языка и литературы.
Однако солнечным летним утром 1922 года просторы мира съежились до размера тюремного воронка, и наступило время катакомб. 23 июля Сергей Фудель был арестован. Накануне в его московской квартире на Арбате при обыске было обнаружено 35 типографских оттисков послания митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского) к архипастырям и всем чадам Православной Русской Церкви [130]130
151 В послании (от 18 июня 1922 г.) митрополита Агафангела, который был временно поставлен патриархом Тихоном во главе церковного управления в связи с арестом патриарха и привлечением его к суду, речь шла, в частности, о необходимости сохранения церковной свободы и верности каноническим основам церковного строя, попранным «живоцерковниками». «Вопреки моей воле, по обстоятельствам, от меня не зависящим, я лишен и доныне возможности отправиться на место служения, – говорилось в послании. – Между тем, как мне официально известно, явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Русскою Церковью.<… >Я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными.<…>Братья и сестры о Господе – наши пасомые! Храните единство святой веры в союзе братского мира. Не поддавайтесь смущению, которое новые люди стремятся внести в ваши сердца по поводу учений нашей православной веры; не склоняйтесь к соблазнам, которыми они хотят обольстить вас<… >не обольщайтесь беззаконием путей, которыми хотят повести вас новые люди к какой-то новой церкви» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 38). 15 июня 1922 г. митрополит Агафангел дал подписку о невыезде из Ярославля, 28 июня был взят под домашний арест, 22 августа переведен в одиночную камеру каземата при Ярославском отделении ГПУ, 15 августа был доставлен во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке, где Фудель однажды встретил его в коридоре. Комиссией НКВД по административным высылкам 25 ноября 1922 г. выслан на три года в Нарымский край (ныне Томская обл.). Возвратился в Ярославль в 1926 г., скончался в 1928 г. Причислен к лику святых в 2000 г
[Закрыть].
Послание митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского) к архипастырям и всем чадам Православной Русской Церкви. 18 июня 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-4606
Ордер на арест С. Фуделя был выписан 21 июля, а после обнаружения экземпляров «нелегального воззвания Агафангела», уличающих юношу в «причастности его к антисоветской деятельности высших церковных иерархов» [131]131
Заключение по делу С. И. Фуделя, 21 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 24.
[Закрыть], последовало совершенно секретное поручение: «Задержать и доставить в Г. П. У. Лубянка гр – на Фудель Сергея, где бы таковой ни оказался» [132]132
ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 5.
[Закрыть].
«Было шесть часов утра в середине июля, когда я вышел из дома, стоявшего в старом парке под Москвой, чтобы ехать к себе на Арбат. Цвели липы, и воздух был полон покоем и чистотой Божьего утра. Я уже с вечера знал, что в Москве у меня на квартире “засада”, что мой арест за выступление против живоцерковников неизбежен» [133]133
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 85–86.
[Закрыть]. У стены старинной усадьбы Солнышково, принадлежавшей до революции семье его невесты [134]134
Имение Солнышково (Серпуховской уезд, Бадеевская волость – ныне Чеховский район Московской области) в середине XIX в. унаследовал известный востоковед и мемуарист Д. Н. Свербеев, прадед невесты С. И. Фуделя
B. М. Сытиной. Гостями здесь бывали Гоголь и Чехов. При аресте С. И. Фуделя у него было обнаружено «удостоверение от сельсовета деревни Солнышково от 13 марта [19]22 года» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 7а).
[Закрыть], он увидел человека в черной гимнастерке с наганом в руке, и даже не сразу смог связать события – настолько вопиюще не соответствовало происходящему тихое летнее утро. «Сердце заныло от боли по уходящей свободе. Из‑за угла вышла вторая фигура, тоже с наганом, и меня вполне драматически повели на вокзал» [135]135
Фудель С.И.Воспоминания // СС. I, 86. Об аресте С.И. Фуделя упоминает в своих воспоминаниях подруга его невесты Вера Александровна Рещикова (урожд. Угримова; в постриге – монахиня Магдалина; 1902–2002); Рещикова В.А.Высылка из РСФСР // Минувшее. М.; СПб., 1992. [Вып.] 11.
C. 200–209.
[Закрыть].
Арестованного отвезли в Москву, во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке, где еще сохранялось «древнее простодушие»: взятый при выходе из дому кожаный портфель – в котором, вопреки буквальному смыслу предостережения Гаврюши, оказались как маленькое Евангелие на церковнославянском языке, так и книги по русской филологии, – не был отобран. С этим крамольным багажом Фуделя ввели в «предварилку» – камеру предварительного заключения. «“Предварилка” – это нечто вроде проходной комнаты. Люди приходили и уходили, редкие оставались дольше двух дней, никто не успевал ни с кем сблизиться, все были растеряны, старались говорить о посторонних вещах и как можно больше спать, подложив под голову кепку, – сон был единственным способом бегства от действительности» [136]136
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 86.
[Закрыть]. Тем не менее арестованный запомнил и какого‑то поэта с длинными ногтями, которые мешали есть ложкой тюремную баланду, и взятого врасплох, прямо с дороги, русского посла в Китае князя H. A. Кудашева, и знакомого по Толгскому монастырю митрополита Агафангела – автора того самого послания, за которое Фудель и оказался на Лубянке. Однако все арестанты чувствовали себя пока почти спокойно – ведь считалось, что период террора окончился, и ВЧК была недавно переименована в ГПУ.
Времена действительно были по – домашнему стародавние: можно было упросить у дежурного гэпэушника разрешения выйти из своей камеры и зайти в соседнюю, где сидел отец Владимир Богданов (1865–1931), только что арестованный священник церкви Преподобного Серафима на Сивцевом Вражке, со Святыми Дарами. «Это был человек, точно сбросивший какое-то бремя и нашедший наконец свое истинное место» [137]137
Там же. С. 87.
[Закрыть]. В камере, при полном попустительстве дежурного, стоявшего на дверях, совершалось таинство причастия… Причастившийся Святых Таин арестант мог спокойно вернуться в свою камеру. Вскоре, однако, Фуделя перевели – наступал черед настоящей внутренней тюрьмы. Но опять‑таки при обыске ему оставили и книги, и Евангелие. И хотя прогулок не полагалось, книг не давали,
Протокол допроса С. И. Фуделя от 24 июля 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 76
Протокол допроса С. И. Фуделя от 24 июля 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 76 об.
но можно было целый день лежать на своей койке и, уткнувшись носом в стенку, читать свое и быть наедине с собой.
Особенно часто читал он шестую главу Евангелия от Марка – о том, как Христос призвал учеников, дал им власть над нечистыми духами и заповедал ничего не брать в дорогу, кроме одного пояса, – «ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе». Через ткань этих слов ему все яснее чувствовалось, что при любви ко Христу нельзя служить двум господам, что душа должна сделать выбор. «И таким простым тогда казался мне этот выбор! Душа так легко уже шла по дорогам и проселкам Галилейским, ища даже не учения, а только зримый образ Учителя и Бога» [138]138
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 89.
[Закрыть]. Свое душевное состояние арестант внутренней политической тюрьмы на Лубянке называл кризисом и выздоровлением после долгой и тяжкой болезни молодости. «Мне был тогда только 21 год, но мне<…>было до очевидности ясно, что происшедшая катастрофа – это Божие возмездие. Я понимал, что когда верующий человек отказывается от подвига своей веры, от какого‑то узкого пути и страдания внутреннего, то Бог – если Он еще благоволит его спасать – посылает ему страдание явное: болезни, лишения, скорби, чтобы хоть этим путем он принес “плод жизни вечной”» [139]139
Там же. С. 88–89.
[Закрыть]. Тюремный крест Фудель воспринял и как закон христианского пути, и как выход из духовного тупика. «Я понимал, что к прежней жизни я просто не смею вернуться, выйдя отсюда, и мне казалось, что мне легко это будет сделать. Дверь камеры была заперта, но во мне внутри ощутимо открылась тогда какая‑то дверь, и я выходил через нее на большую и радостную дорогу» [140]140
Там же. С. 89.
[Закрыть].
Через два месяца после ареста, во второй половине сентября, Фуделя перевели в Бутырки – тогда еще просторные и тоже совсем патриархальные. В центре четвероугольника тюремных корпусов стояла, хоть и закрытая, та самая милая сердцу арестанта церковь, где в течение пятнадцати лет служил тюремным священником его отец – Иосиф Фудель, где был крещен сам арестант и где маленьким ребенком стоял он свою первую пасхальную заутреню. Из тюремного коридора, куда, вместе с другими заключенными, его водили на прогулку, он мог видеть верхушку дома, где прошло его детство.
Там, в родных с младенчества стенах Мертвого дома, С. И. Фудель понял самое главное: тюрьма – это хоть и принудительная, но все же школа общения с людьми. Здесь, конечно, можно было потерять голову и совсем пропасть, но можно было и постичь невероятную сторону любви к человеку, научиться дорожить хоть самой малой бесхитростной приязнью к товарищу по несчастью. Малейшее проявление любви со стороны случайного соседа ощущалось здесь как прикосновение к току и убеждало лучше любых слов.
Первые Бутырки запомнились дорогими сердцу подробностями. Из двух окон камеры, еще не закрытых щитами, можно было видеть кусочек улицы с проезжавшими извозчиками. Сокамерники весело и шумно уходили на долгую, двадцатиминутную прогулку, а в опустевшей камере отец Владимир Богданов ставил на тюремный стол чашу для причастия. «Я стоял рядом и читал благодарственные молитвы. Вот где источник осеннего солнца, светящего в окна» [141]141
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 92.
[Закрыть]. В камере, кроме длинного общего стола, стоял маленький столик в простенке между окнами, служивший престолом для совершения литургии. Здесь были антиминс и жестяные сосуды, несколько маленьких икон, свечи, настоящее кадило и ладан. «Забота о кадиле лежала на мне, и вот, пристроившись к коридорным дежурным по раздаче утренней или вечерней еды, я спускаюсь с ними и с кадилом в тюремную кухню, и кто‑нибудь из поваров, с особым каждый раз удовольствием на лице, вытаскивает мне из громадной печи самые отменные угли» [142]142
Там же.
[Закрыть].
Имелось и холщовое священническое облачение. Почти каждый день были службы, – в камере всегда находилось по несколько священников и архиереев. На служение пускались гости из других камер – и почти все пели: под каменными сводами старой тюрьмы церковное пение было слышно далеко.
Несомненно, в тюремном застенке богослужение не было привычной данью обряду. Было единство устремления людей к Богу, и было двое священников, у кого это устремление ощущалось особенно ярко. Сергей Фудель вспоминал отца Валентина Свенцицкого, в ком чувствовалась мощь духовного борца, находящегося в смертельной схватке. «Он был именно устремлен ко Христу: наверное, и он увидел Его где‑то, может быть тоже на пути, и эта устремленность устремляла других» [143]143
Фудель С. И. Воспоминания // СС. 1, 93.
[Закрыть]. Дань памяти отдал Фудель и другому батюшке из первых своих Бутырок – отцу Василию Перебаскину, простому вятскому попу, говорившему просто, грубо, но безошибочно попадая собеседнику в душу.
По вечерам служили всенощную. «Камера освещена пыльной лампочкой; кругом постели, обувь, чайники, “параша”, тяжелый воздух ночлежки – все здесь непохоже на привычное в долгих веках благолепие храма, где и стены помогают молиться. Здесь надо ничего не видеть, кроме маленького столика в простенке с горящей на нем свечой» [144]144
Там же. С. 94.
[Закрыть]. Как благодарен был С. И. Фудель тихому вятскому авве – за его красивый мягкий тенор, за поющее счастливое лицо, за спокойные ласковые глаза, за то, что и в темной пыльной камере он учил своих сотоварищей идти по узкому Христову пути.
В Бутырках Сергей Фудель пробыл до ноября 1922 года. Утром, просыпаясь на рассвете и видя одну и ту же пыльную лампочку, которая, согласно тюремным правилам, горела всю ночь, он наблюдал, как поднимаются со своих постелей два священника, отец Валентин и отец Василий. «Вдруг стену внутреннего холода пробивает, как луч, теплая победоносная мысль: да ведь сегодня будут служить литургию! Сегодня там, на маленьком столике у окна, опять загорится огонь, и через все стены и холод опять поднимется за всех людей, за всю страдающую землю жестяная тюремная чаша» [145]145
Там же. С. 108.
[Закрыть].
Ни на одном из трех допросов Сергей Фудель так и не дал «признательных показаний». На вопрос о политических убеждениях отвечал: «Православный» [146]146
Протокол допроса С. И. Фуделя от 24 июля 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 76 об.
[Закрыть]. По поводу обнаружения в квартире экземпляров послания митрополита Агафангела – «сказать ничего не могу». В организациях политического характера – «не состоял и не состою». Кто принес «воззвания» – «не знаю» [147]147
Там же. Л. 7 в. Лишь в ходе третьего следствия в 1946 г. С. И. Фудель, зная, что теперь никому не причинит этим вреда, назвал имя человека, доставившего ему экземпляры послания для распространения среди верующих. Это был друг его отца М. А. Новоселов, скрывавшийся от органов ГПУ с 1922 г. и расстрелянный в 1938 г. См.: Протоколы допросов С. И. Фуделя от 17 мая и 13 августа 1946 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-49254. Т. 6. Л. 18, 76.
[Закрыть]. Лицо, предупредившее об аресте, – «называть отказываюсь» [148]148
Протокол допроса С. И. Фуделя от 22 июля 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 7а.
[Закрыть]. Попытку арестованной на Лубянке после допроса 12 августа 1922 года сестры Марии [149]149
Ордер на арест М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 3.
[Закрыть]взять на себя ответственность за появление посланий в арбатской квартире [150]150
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 7[в].
[Закрыть]Сергей решительно отвергает, как на собственном допросе, так и на очной ставке с сестрою [151]151
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 7[г]. [Позднейшая недатированная приписка, внесенная в период следствия.]
[Закрыть]: «Показания, данные моей сестрой по этому поводу, считаю неправильными, так как послания вряд ли ей кто‑либо мог передать ввиду ее малоизвестности в религиозном мире» [152]152
Протокол допроса С. И. Фуделя от 22 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 15а.
[Закрыть]. На допросе «Фудель отказался указать ту нелегальную типографию, где эти воззвания печатались» [153]153
Отзыв 6 отд. СО ОГПУ на предложение пом. прокурора республики о пересмотре дела С. И. Фуделя, апрель 1925 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 36.
[Закрыть]. Заявленное по итогам предварительного следствия дело о «контрреволюционной] организации, противодействующей в контрреволюционных] целях нормальной деятельности РСФСР» [154]154
Постановление о привлечении С. И. Фуделя в качестве обвиняемого [начало августа 1922 г.]. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 13.
[Закрыть]явно не клеилось, а «лепить» такие дела из воздуха
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. П. 7[а]
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 7[6]
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 7[в]
Протокол допроса М. И. Фудель от 12 августа 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 7[г]
Заключение по делу М. И. Фудель. 23 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 18
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. М. 23
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. М. 17
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 9 декабря 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. 71. 23
Заключение по делу М. И. Фудель. 3 апреля 1997 г. ЦА ФСБ РФ
тогда еще в ГПУ толком не научились, чудовищная технология этого процесса была освоена позже. «Материалов для передачи дела в Ревтрибунал нет», – признал 21 ноября помощник начальника 6–го отделения секретного отдела ГПУ Я. С. Чапурин. Однако и оставление арестованного в Москве «в данное время по политическим соображениям невозможно», считал гэпэушник, потому предложил: «Гражданина Фудель Сергея Иосифовича выслать в административном порядке в Нарымский край сроком на полтора года» под надзор местного отделения ГПУ. С этим предложением согласился начальник Чапурина, тогдашний вершитель церковных дел и секретарь антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) Е. А. Тучков [155]155
Заключение по делу С. И. Фуделя, 21 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 24.
[Закрыть]. Такой же срок высылки в Нарым был рекомендован комиссией и для Марии Фудель [156]156
Заключение по делу М. И. Фудель, 23 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 18. Е. А. Тучков в своей резолюции предложил в этом случае ограничиться меньшим сроком: «Согласен на один год» (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 18).
[Закрыть]. 25 ноября комиссия НКВД по административным высылкам постановила С. И. Фуделя «выслать в Зырянскую область сроком на три года» [157]157
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 23.
[Закрыть]. Нарымский край сменили на Зырянский, возможно, в связи с тем, что в тот же день к ссылке в Нарым приговорили митрополита Агафангела, автора того caMorQ «крамольного» послания. А вот предложенный Тучковым при его докладе срок увеличили вдвое. Марию Фудель в тот же день приговорили к высылке в Хиву сроком на полтора года [158]158
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 25 ноября 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д: Р-46066. Л. 17. Хива, наряду с Зырянской областью, была определена в 1922 г. антирелигиозной комиссией в качестве наиболее подходящего места для административной высылки «реакционной тихоновщины».
[Закрыть].
Евгения Сергеевна Фудель обратилась к Е. П. Пешковой в организацию «Помощь политическим заключенным» (ранее – «Политический Красный Крест») с просьбой ходатайствовать о том, чтобы высылка ее детей состоялась «не в порядке этапа, а на собственные средства», иначе она не сможет с ними даже проститься, а также о том, чтобы им предоставили возможность жить вместе и в более мягком климате, поскольку Сергей «страдает уже 2 года туберкулезом, и неподходящие климатические условия грозят ему смертельной опасностью» [159]159
Письмо Е. С. Фудель Е. П. Пешковой (1922). ГАРФ. Ф. 8409. On. 1. Д. 5.
Л. 20–20 об.
[Закрыть]. Просьба не осталась без последствий. Комиссия по высылкам, заслушав «ходатайство гр. Фудель о высылке ее в одно место с гр. Фудель», постановила: во изменение прежнего решения «выслать обоих в Зырянский край» [160]160
Выписка из протокола заседания Комиссии НКВД по административным высылкам от 9 декабря 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 23.
[Закрыть]. Е. А. Тучков даже распорядился предоставить высланным свидание с больной матерью, для чего конвоиры должны были на час доставить Сергея и Марию в арбатскую квартиру, после чего вновь отвести их в Таганскую и Новинскую тюрьмы соответственно. Однако выяснилось, что Сергей уже неделю назад, 7 декабря отправлен в Зырянскую область с вологодским конвоем, а Мария находится в больнице при женской тюрьме в Новинском переулке и «по состоянию здоровья идти не может» [161]161
См.: ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 26–30. Такие милости к заключенным вызвали недовольство коменданта ОГПУ, который на обороте предписания написал: «Дорогие товарищи! Не вышла ли тут ошибка, пересмотрите ваше решение. Если нет тяжелобольных, то на квартиру посылать не следует, ибо этим мы же сами развращаем красноармейцев, и вообще за 5 лет существования ВЧК – ОГПУ>не было ни одного такого случая» (Служебная записка зав. секретно – регистрационным отделом ГПУ коменданту ГПУ от 13 декабря 1922 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 27). Тучков отвечал: «Разрешение Фуделям сходить домой было дано на основании постановления комиссии по мотивам, что у них дома лежит больная мать. Распоряжение, которое отменить нельзя» (Записка нач. 6–го отд. СО ГПУ коменданту ГПУ от 14 декабря 1922 г. Там же. Л. 26).
[Закрыть].
Сергей Фудель в это время был уже на дороге в Вятку. Узкий Христов путь, после Лубянки, Бутырок и Таганки, предстояло познать на этапных дорогах, в маленьких и больших камерах необъятного тюремно – лагерного Мертвого дома. Террор не закончился, как по наивности думали свежие арестанты внутренней Лубянской тюрьмы. Он только начинался.
Время испытаний. Тюрьмы и ссылки
Кто бы еще мог назвать «выздоровлением после долгой и тяжкой болезни молодости» многолетнее испытание Мертвым домом – аресты, тюрьмы, допросы, духоту и грязь камеры, этапные путешествия среди уголовников в товарном вагоне, ссылки и лесозаготовки?
«Выздоровление» С. И. Фуделя длилось без малого тридцать лет, с короткими перерывами. Первый этап был самым тяжелым испытанием для начинающего зэка. Рождество застало его в маленькой, затхлой, полной клопов камере вятской тюрьмы. С ним вместе – отборнейший состав заключенных: митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский), секретарь патриарха Тихона архимандрит Неофит (Осипов) [162]162
Все трое ныне причислены к лику святых.
[Закрыть], а еще – эсер да врангелевский офицер. У каждого арестанта этой блестящей компании была своя собственная история ареста, но объединила их общая участь.
Высокий, величественный, необыкновенно красивый владыка Кирилл, который в завещании патриарха Тихона был назван первым из возможных местоблюстителей патриаршего престола, был арестован еще в 1920–м и расстрелян в 1937–м; семнадцать лет он нес свое величие и светлость по тюрьмам и этапам России и был за эти годы на свободе всего несколько месяцев. «Это был Илья Муромец, принявший под старость священство»; в присутствии такого митрополита предаваться унынию даже и в клопиной камере было совершенно невозможно. «Теперь мы совсем по – иному должны сознавать свои задачи. Довольно мы ездили в каретах и ничего не знали» [163]163
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 101.
[Закрыть], – вспоминал Фудель слова преследуемого и гонимого владыки.
Архиепископ Фаддей, арестованный в 1921–м, в течение следующих шестнадцати лет арестовывался и ссылался множество раз и в 1937–м тоже был расстрелян. Архимандрит Неофит в том же 1937–м скончался в лагере. Эсер оказался прекрасным церковным певчим, врангелевский офицер успел побывать в Константинополе и освоить ремесло сапожника. Рождественская всенощная была отслужена в клопиной камере походным образом, без облачений; все шестеро стояли перед голой стеной, но праздничный канон звучал мощно и убедительно. «Сидеть там было хорошо …» [164]164
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 101.
[Закрыть]Настолько «хорошо» после мучительных трудностей этапа, что Фудель даже обращается в местное отделение ГПУ с просьбой ввиду подорванного здоровья оставить его в вятской тюрьме до открытия навигации, чтобы путь до места назначения оказался более легким. Кроме замечательного общества, собравшегося в нашпигованной клопами камере, к такой просьбе располагала и надежда дождаться в Вятке прибытия из Москвы замедлившей в связи с болезнью сестры Марии. «Красный игумен» Тучков и на сей раз дает разрешение: «церковное» 6–е отделение секретного отдела ОГПУ позволило оставить ссыльного до открытия навигации «в Вятском Губисправдоме», после чего все же «немедленно выслать в Зырянский край» [165]165
Служебная записка 6–го отд. СО ГПУ от 24 января 1923 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 32. Мария Фудель была отправлена по этапу в Зырянский край в январе. В июле ей было дано разрешение выехать в Москву для лечения (операция по удалению аппендицита). Воспользоваться этим разрешением ей удалось 16 августа (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46066. Л. 26–31).
[Закрыть].
Однако еще до получения этого ответа шестерых заключенных перевели в тюрьму при управлении ГПУ, в громадный сарай позади особняков на центральной улице Вятки, где они оказались в большой компании эсеров и эсдеков. «Совершать службу стало уже как‑то затруднительно: кругом были, так сказать, не Мити Карамазовы и даже не Смердяковы, а просвещенные потомки Чернышевского, вежливо, но чуть презрительно поглядывавшие на попов и совершенно не понимающие, почему они, собственно, оказались вместе под тюремной крышей» [166]166
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 101.
[Закрыть]. Держаться за неуютное сидение в вятском сарае не было уже никакого смысла; вскоре, однако, оно и закончилось: всех сидельцев вызвали на этап, построили и повели на вокзал. И тут Фудель вынужден был признать, что недооценил «потомков Чернышевского»: все как один эсеры сдержанно и тихо, но стройно запели: «Динь – бом, динь – бом. Слышен звон кандальный. Динь – бом, динь – бом. Путь сибирский дальний…» Их всех посадили в один вагон, но дороги расходились: эсеров везли в Котлас, а «церковников» высадили на станции Мураши, откуда еще 300 километров санного пути до пункта назначения – Усть – Сысольска.
Тихая станция Мураши показалась церковным ссыльным новообретенной свободой: не было больше ни тюремной камеры, ни гэпэушников – сторожей. Тишина, снег, лес, глушь, дым из труб, великий избыток радости. На станции Фуделя ждал сюрприз – знакомая, духовная дочь отца Владимира Богданова, прибывшая за ним в ссылку, передала от невесты из Москвы образок Божией Матери «Отрада и Утешение». Невеста, Вера Максимовна Сытина, не оставляла заботами своего жениха и в Бутырках – писала длинные письма, посылала книги, продуктовые передачи. Старшая дочь Фуделя, Мария Сергеевна Желновакова, вспоминала впоследствии, что ее отец, арестованный впервые и еще не женатый, сумел передать о себе весточку на волю. Его невеста Вера, которую это известие застало в Оптиной пустыни, спешно вернулась в Москву и спросила у своей матери – как быть дальше. И та ответила: он был тебе хорош, когда все было в порядке, что же изменилось теперь? [167]167
Желновакова М.С.Воспоминания о матери. М., 2001. С. 29.
[Закрыть]
Путешествие до Усть – Сысольска (нынешний Сыктывкар) было неспешным, с частыми остановками для обогрева – стояли январские морозы, и ссыльные путешественники замерзали в санях. «Мы были, наверное, одной из первых партий массовой ссылки и уже несомненно первой церковной, потому на всех остановках и ночлегах к нам в избу сходился удивленный народ» [168]168
Фудель С.И.Воспоминания // СС.I, 102.
[Закрыть]. Жители Зырянского края, тогда еще совсем глухого, патриархального (по избам пряхи пряли при березовой лучине), не могли надивиться прелюбопытным фигурам архиереев. Уж не «за золото» ли сослали величественных старцев? [169]169
Практика ареста людей, которые предположительно могли скрывать от принудительной реквизиции драгоценные металлы и иные ценности, была обычной в деятельности ГПУ в начале 1920–х гг.
[Закрыть]Другие причины не приходили в голову никому из обитателей здешних мест. Явление ссыльных архиереев было неслыханным и для местного начальства. Даже начальник Усть – Сысольского ГПУ счел своим долгом, приосанившись, по – военному четко представиться владыке Кириллу. «О, русская земля!» – не единожды воскликнет С. И. Фудель на страницах своих «Воспоминаний». Многое в этой первой ссылке казалось романтическим путешествием, – церковные ссыльные в то время еще могли чувствовать себя вольными путешественниками XIX века, следующими по каким– то своим личным делам. В мае с первыми весенними пароходами по Вычегде прибыли в зырянскую ссылку епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), епископ Дмитровский Серафим (Звездинский), епископ Петергофский Николай (Ярушевич), епископ Звенигородский Николай (Добронравов), епископ Староуфимский Аввакум (Боровков). В тогдашнее «усть – сысольское братство», воспоминаниями о котором святитель Афанасий умилялся и много лет спустя [170]170
См.: Письмо еп. Афанасия Л. И. Ракину от 16 сентября 1957 г. // Афанасий (Сахаров), свят. Собрание писем. М., 2001. С. 440–441.
[Закрыть], входили также епископ Кинешемский Василий (Преображенский), епископ Каневский Василий (Богдашевский), епископ Барнаульский Владимир (Юденич), епископ Вязниковский Корнилий (Соболев), епископ Новоторжский Феофил (Богоявленский), епископ Коломенский Феодосий (Ганецкий), епископ Белоцерковский Димитрий (Вербицкий). Находясь в полном одиночестве в своей ссылке в Тюменской области, епископ Вязниковский Герман (Ряшенцев), друживший с семьей Фуделей, писал близким ему людям: «У меня из области Зырянской очень хороший корреспондент, из места, где Маруся Фудель. Вот бы мне хоть немного от богатства того жития, каким живут они там. Как это утешительно…» [171]171
Письмо еп. Германа В. Т. и H. A. Верховцевым от 12 июля 1924 г. // Письма владыки Германа. Жизнеописание и духовное наследие священно– мученика Германа, епископа Вязниковского. М.: ПСТБИ, 2004. С. 127.
[Закрыть]
Весной 1923 года в Усть – Сысольск к Сергею Фуделю приехала его невеста, и 23 июля – в годовщину его ареста – они обвенчались в пригороде Усть – Сысольска Искаре, на квартире ссыльного епископа Афанасия (Сахарова). Выйдя под конец жизни на свободу, тот вспоминал, что из тридцати трех лет своего епископства только первые три года был свободен и руководил епархией – остальное время провел в лагерях и ссылках; и ссылки, в промежутках между лагерями и тяжкими общими работами, были, как говорил епископ, «для некоторого отдыха». Тогда, в 1923–м, Афанасий был еще совсем молодым архиереем, очень живым и веселым человеком. На богослужении у владыки Афанасия собирались только свои, ссыльные по делам церковным, и служил он довольно часто, так как в местный храм никто из ссыльных не ходил: там обосновались «обновленцы – живоцерковники». Владыка жил вместе со своим келейником иеромонахом Дамаскином в большой светлой комнате, где стояли стол, два диванчика спинками друг к другу за занавесками; в углу, у икон, – небольшой столик, служивший престолом для литургии.
В этой комнате и состоялось венчание С. И. Фуделя. Импровизированные венцы были сплетены из прутьев ивы. «Венчать нас должен был митрополит Кирилл, но его за неделю до этого дня неожиданно перевели в другой городок [172]172
Усть – Кулом Зырянской области.
[Закрыть], где он жил потом вместе с епископом Николаем Петергофским, будущим известным митрополитом Николаем Крутицким. Но зато “Исаия, ликуй” пел нам владыка Фаддей, а напутственное слово сказал, кроме венчавшего нас священника, владыка Николай (Добронравов) [173]173
Епископ Звенигородский.
[Закрыть], причем оно состояло всего из четырех слов по – латыни: “Per crucem ad lucem”(“Через крест к свету”)» [174]174
Фудель С. И. Воспоминания // СС. I, 78.
[Закрыть].
Вскоре С. И. Фудель поступил на работу в городе, в двух верстах от жилья. 26 мая 1924 года в московском родильном доме имени Грауэрмана появился на свет его первенец Николай. Ради малыша Вере пришлось временно расстаться со своим ссыльным супругом. Однако его северное житье скрашивалось общением с людьми высочайшего духовного горения. Рядом с ними становилось ясно, что есть один лишь простой и верный евангельский путь. «Как бесплодные стручки отпадают сомнения, отходит туман нерешительности. Усыхает в душе сладость мира» и хочется лишь «всецелого погружения в<…>Церковь, для безоговорочного отдания себя ей» [175]175
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину от 14 сентября 1923 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 2.
[Закрыть], – писал Сергей из Усть – Сысольска своему старшему другу. Бесконечно далекой, рассеянной, мелкой казалась теперь прежняя московская жизнь. И когда судьба ссыльного забрасывает Фуделя еще дальше на север и дальше от дружеского человеческого общения, в село Княжпогост Усть – Вымского уезда, он вновь пишет Дурылину: «Впервые за свою жизнь дышу полной грудью, впервые за всю жизнь начинаю эту жизнь понимать, или не понимать, но любить такой любовью, которая дает силы и радость» [176]176
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину от 19 сентября<1924 г.>РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ед. хр. 869. Л. 5.
[Закрыть].
В Княжпогосте помощник бухгалтера С. И. Фудель жил до весны 1925 года, когда, после его ходатайства, был освобожден от ссылки на несколько месяцев раньше истечения ее срока [177]177
Постановление Особого совещания при коллегии ОГПУ от 24 апреля 1925 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 37. На сей раз церковное отделение ГПУ и лично Тучков были против смягчения участи ссыльного, «учитывая общую политическую ситуацию и серьезность состава преступления» (Там же. Л. 36), однако ходатайство Фуделя было поддержано прокурором по надзору за следствием в органах ГПУ Р. П. Катаняном.
[Закрыть].
Ссылки и тюрьмы были не только трудной школой общения с людьми. Они стали также хорошей школой изучения русской жизни. Первый арест и первая ссылка – это было общение прежде всего с людьми, глубоко и искренне верующими, пострадавшими за свою веру: недаром тот первый ссыльный этап назывался архиерейским. Конечно, и среди архиереев попадались разные люди. «Были такие, как Кирилл Казанский, – светлые и верные Христовы рабы. Были добрые, искренние и простые. Были усталые старички, которые, думаю, были бы не прочь сыграть в преферанс. Были такие, которые не знали, что такое Оптина пустынь, про Флоренского не слыхали и в тайне
С.Н. Дурылину. 14 сентября 1923 Письмо С. И. Фуделя С. Н. ДУРЫЛИН,РГАЛИ. Ф– 2980. On.
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину. 14 сентября 1923 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ed. хр. 869. Л. 1 об.
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину. 14 сентября 1923 г. П АЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ed. хр. 869. Л. 2
Письмо С. И. Фуделя С. Н. Дурылину. 14 сентября 1923 г. РГАЛИ. Ф. 2980. On. 1. Ed. хр. 869. Л. 2 об.
Выписка из протокола Особого совещания при коллегии ОГПУ от 24 апреля 1925 г. ЦА ФСБ РФ. Д. Р-46067. Л. 37
были уверены, что скоро опять будут ездить в каретах и носить ордена. Но я тогда не встречал среди них нового, современного нам архиерея, старающегося уверить нас, что Христос приходил на землю не для спасения человека от греха и смерти вечной, а для улаживания социальных конфликтов. Такие тогда были только у живоцерковников, думающих, что лукавым камуфлированием или маскировкой христианства под современность они сумеют кого‑то обмануть» [178]178
17’ Фудель С. И. Воспоминания // СС.1,99.
[Закрыть].
Мертвый дом стал еще и школой понимания Церкви. Не все то Церковь, напишет С. И. Фудель в «Воспоминаниях», что именуется ею. Всякий нераскаянный грех, особенно прямой грех против любви, отводит человека от Церкви, делает чуждым ей. «Даже самой благообразной и правоверной не – любви нет места в святом бытии Церкви», – писал Фудель, вспоминая молодого и «иконописного» по внешнему облику архиерея, который спокойно заявил своему сокамернику – обрусевшему немцу – лютеранину: «Поскольку вы не в Церкви, вы и не христианин, вы для меня то же, что язычник». «Существует только одна – единственная Церковь, Православная Церковь, – продолжал Сергей Фудель, пересказывая Хомякова, – но ее незримые связи с христианами Запада, в частности с лютеранами, нам непостижимы, а они действительно существуют, и мы знаем, что на Западе есть христиане, гораздо более находящиеся в Церкви, чем многие из нас» [179]179
Там же. С. 96.
[Закрыть].
Вопрос о границах Церкви приобретал в те годы особенную остроту и надолго занял одно из центральных мест в раздумьях С. И. Фуделя.
Семь с половиной лет после зырянской ссылки, которые он провел с семьей в московской квартире в Гагаринском переулке, были внешне, может быть, одним из наиболее спокойных периодов в его жизни. 11 ноября 1931 года у Фуделей родилась дочь Мария. Удалось благополучно устроиться на должность бухгалтера – экономиста – сначала в одно из учреждений потребительской кооперации, потом в Институт плодоовощной промышленности, где судьба на короткое время вновь свела его с отцом Павлом Флоренским. Однако обстановка московской церковной жизни за прошедшие годы успела сильно измениться. Позади осталось время первых послереволюционных лет с их неповторимой атмосферой внутренней свободы, так напоминавшей первохристианскую эпоху. Планомерно, один за другим закрывались храмы. Особенно те, в которых служили любимые москвичами пастыри. В 1931 году был закрыт, а вскоре и разрушен любимый с детства приходской храм Сергея Иосифовича на Арбате – Николо – Плотниковский. «Я ходил и целовал иконы, как живых людей.<…>Из мира уходит лик Христа<…>В этом есть нестерпимая скорбь», – вспоминал С. И. Фудель свое прощание с опустевшей церковью, где когда‑то так вдохновенно служил его отец.
В борьбе за выживание Церкви в преследующем ее безбожном государстве путь компромиссов стал казаться неизбежным еще в последние годы жизни святого патриарха Тихона, скончавшегося незадолго до возвращения Фуделя из ссылки. Тягостные уступки советской власти усугубились после ареста патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и вынужденной декларации о лояльности, подписанной в августе 1927 года его заместителем митрополитом Сергием. Образовалось движение «непоминающих»: многие иерархи и священники прекратили поминовение митрополита Сергия за богослужением и перестали признавать его главой законной церковной власти. Среди них были и глубоко почитаемые верующими митрополиты Кирилл и Агафангел (последний перед кончиной в 1928 году примирился с митрополитом Сергием). Со временем все «непоминающие» были вынуждены покинуть открытое церковное служение: в начале 30–х годов их храмы были закрыты один за другим, а священники надолго оказались в заключении или ссылке. Кто‑то еще продолжал тайно совершать богослужения и духовно окормлять узкий круг близких людей по домам. Другие, не разделяя компромиссных политических заявлений церковного руководства, умалявших доверие к нему, в то же время считали жизненно важным сохранение открыто действующих храмов и были убеждены, что нельзя допускать новый раскол в Церкви, который ослабит ее и будет на руку только ее гонителям.
