Текст книги "Мы в пятом классе"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Извините, если что не так

Они пришли ко мне домой, четыре девочки. Оля Савёлова вошла, конечно, первой. За ней Оксана, Люда, Лариса. Они появились в передней, быстро разулись. Я не стала возражать, хотя вообще-то у меня в доме гостей не разувают. Не хотелось их смущать – в первый раз пришли всё-таки.

Уселись чинно на тахте в ряд. Такие все чистенькие, смирненькие, ручки сложили на коленках, ножки аккуратно поставили – ангелы, а не девочки. Смотрят на меня невинными глазами, а в глазах готовность: может быть, вы что-нибудь хотите спросить. Мы – пожалуйста, мы рады помочь любому, такие мы хорошие девочки.

Оля сказала:

– Мне сегодня на музыку не надо, вот мы к вам и пришли. Жутко плохо со временем.

И все девочки закивали. Действительно, времени ни на что не хватает. А если даже и хватает, почему-то полагается жаловаться, что его ну никак не хватает.

Оля сидит тихо, скромненько, но сразу чувствуется, что она среди них главная. Смелее держится, увереннее смотрит. Вот повела на меня своими блестящими серыми глазами, а взгляд всё время ускользает в сторону: ей любопытно поглазеть вокруг.

Наверное, перед уходом мама сказала ей:

«Оля, я прошу, веди себя прилично в чужом доме».

Мама обязательно что-нибудь такое сказала и поправила Олин воротничок или сдула соринку с Олиного рукава.

Оля хотела вести себя прилично: толково и ясно отвечать на мои вопросы, не глазеть по сторонам. Она изо всех сил старается приглушить своё бешеное любопытство, но что поделать, если оно не приглушается.

А другие девочки? Им тоже интересно в чужом, незнакомом доме. Тем более здесь пишутся книги. Должно в таком доме быть что-то необыкновенное? Конечно, должно. А ничего такого нет, дом как дом. Книги на полках, картинка на стене, цветок на подоконнике. Ничего такого, чего нет в других домах. Может быть, девчонки даже разочарованы. Хотя нет, вот они увидели оленьи рога, их я привезла с Камчатки. И ещё кораллы, розовая толстенькая веточка – мне подарили её в Южно-Сахалинске.

– Это настоящие оленьи рога? – заинтересовалась Оля.

– Настоящие. Я летала на Камчатку несколько лет назад. Вот привезла на память.

Оля вздыхает и мечтательно говорит:

– Когда я вырасту, я тоже буду путешествовать. Везде-везде побываю.

– И я буду путешествовать, – говорит Оксана.

– Ты? – Оля оценивающе посмотрела, и Оксана замолчала. Почему такие девочки, как Оля, имеют власть? Почему они нравятся другим девчонкам? И мальчишкам?

– Скажите, девочки, вы дружите? – спрашиваю я.

– С кем? – первой отозвалась Оксана. Рыжие волосы отсвечивают красным. Кожа у Оксаны белая-белая, а румянец нежно-розовый. В ушах у неё голубые серёжки. В моё время одиннадцатилетние девочки не носили серёжек. Хотя нет, была у нас в классе одна девочка с серьгами, но она была цыганка. Мы тогда так и считали, что цыганок без серёжек вообще не бывает. А потом я встретила эту цыганку Раю во время войны. Она к тому времени остригла чёрные косы, а серёжек в ушах у неё не было. Я спросила, где серьги. Она засмеялась, зубы белые:

«На молоко сменяла. Без серёг жить можно».

Теперь многие девочки носят серьги. Но я не собираюсь делать из этого какие-нибудь выводы – хорошо это или плохо. Суть человека от этого не меняется, а важна-то всегда суть, главное. А не внешнее.

– С кем дружим? – спрашивает Оксана.

– Между собой. Вот вы пришли все вместе – почему-то захотели пойти вчетвером, именно друг с другом – Оля, Люда, Оксана, Лариса. Или это случайность?

Молчат, посматривают на Олю. Она обводит их глазами, отвечает не сразу:

– Дружим.

Честно говоря, я уже знаю – недружный у них класс. Общаются группками, девочки отдельно, мальчики отдельно. И дел общих нет. Но так считаю я. А что они об этом скажут? Конечно, ответить непросто: самое сложное на свете – отношения людей.

– Дружим, дружим, – быстро заговорила Люда.

И Лариса с Оксаной закивали: конечно, они дружат.

– Знаете, – говорит Оля, – мы очень дружные, все за одного, один за всех.

– И мальчики? – спрашиваю я.

– Мальчики? – В глазах у Оли загорается интерес. – Мальчики не все. Некоторые мальчики хорошие. А есть такие, мы с ними вообще не разговариваем.

– Отчего же?

– Хулиганы, – пожимает плечом Оля.

– Максим, например, – спешит наябедничать Люда.

– При чём здесь Максим? – вдруг сверкнула глазами Оля. – Максим очень способный. Он рисует и фехтованием занимается, у него второй юношеский разряд.

– Максим не хулиган, – говорит Оксана, – он просто очень активный и энергичный, правда, Оля?

Лариса говорит:

– А вообще у нас мальчики какие-то все грубые, с ними дружить невозможно.

– Грубые? – Я не могу поверить, что она в самом деле так считает. – Володя, Серёжа, разве они грубые? Хорошие живые мальчишки.

– Вы их ещё не знаете, – твёрдо заявляет Оля. – Мне Галя из параллельного класса рассказывала, они со своими мальчишками и на каток ходят, и в музей. И просто так гулять. Вместе, представляете? А наши…

Девочки недовольны мальчишками и считают, что им не повезло. Они думают, что только в их классе мальчишки дерут девочек за волосы и не хотят ходить с ними на каток и просто гулять. А я почему-то думаю, что Галя из параллельного здорово умеет сочинять.

Мы пьём чай, едим ореховый торт. Потом Оля говорит:

– По музыке много задали. А ещё заметку надо сегодня написать.

Оля берёт со шкафа оленьи рога, приставляет их ко лбу Ларисы и протяжно мычит:

– Му-у-у!

Лариса недовольна, отворачивается, но молчит.

– Вы наших мальчишек в книге протащите как следует, вдруг говорит Оля. – В классе должна быть дружба, а они с нами не хотят дружить и обзывают ябедами.

– И подлизами, – добавляет Оксана.

После этого они уходят, вежливо попрощавшись, точно так, как учили мамы. Люда в дверях говорит тоненьким деревенским голоском:

– Извините, если что не так.

Глаза у Люды честные, ни малейшего лукавства. По опыту знаю: люди с такими глазами умеют притворяться.

Может быть, за нами следят

За гаражами было сумрачно, грязно, пахло краской, бензином и кошками. Валялись мятые консервные банки, пакеты из-под молока. Зато здесь никого не было, ни одной живой души – никто не ходил, никто не подглядывал, никто не спрашивал, почему здесь бродят девочки, о чём тихо переговариваются, что хотят найти в этом мрачном закутке огромного двора.

И ветер, который на проспекте продувал куртки насквозь, здесь притих.

Глухая стена из серого кирпича справа, а слева – гаражи. Впереди идёт Оля, за ней – Оксана, а Лариса позади. Люда не пошла, у Люды бабушка приехала из другого юрода. Лариса думает, что никакая бабушка на самом деле не приехала, просто Людка хитрее всех.

Лариса всё время отстаёт, ей так хочется повернуть назад. Но как повернёшь назад, когда другие идут вперёд?

Лариса боится этого тёмного ущелья между стенами. Она боится, но не хочет, чтобы Оля и Оксана знали об этом. Ей совсем не хочется искать место для штаба, но сказать об этом нельзя, потому что у девчонок такой вид, как будто им позарез нужно место для штаба и жить без этого штаба они не могут. А как жили до сих пор? Это совершенно неизвестно.

– Оля, правда здесь интересно? – дрожащим голосом говорит Оксана. – Никто не ходит, и мальчишки ни за что не догадаются, правда?..

– Тихо! Может быть, они за нами следят, – обрывает её Оля и продолжает пробираться вперёд. – Опять отстаёшь, Лариска. Лучше бы дома сидела.

Лариса догоняет их. А если честно говорить, она бы с удовольствием сидела бы дома. Хорошо дома. Лампа горит, мама на кухне готовит котлеты или жарит рыбу. На подоконнике стынет компот из яблок, на всю квартиру пахнет яблоками, садом, летом. А здесь холодно, темно и сыро.

– Лариса! Оля, она опять отстаёт, – говорит Оксана, и Лариса опять их догоняет.

Между серой кирпичной стеной и гаражами места совсем мало, девочки идут боком, вытирая куртками стену.

Вдруг Оля останавливается:

– Стойте! Смотрите!

Старая лестница, заляпанная краской, была прислонена к задней стенке гаража. А там, наверху, на крыше гаража, на фоне тёмно-серого неба, была маленькая будка. Чердачок. Тёмное круглое окошко. Тёмные доски.

– Видели? – Оля остановилась, задрала голову и не сводит глаз с этого чердачка.

Оксана и Лариса замерли рядом.

– Оля, что там? Как ты думаешь? – спрашивает Оксана.

Лариса ни о чём не спрашивает и молча ждёт, что ответит Оля. Что там? Кто там? Лариса чувствует, как по спине проходит колючий холод. Это, наверное, и называют мурашками и ещё – морозом по коже.

Оля не боится ничего. Она отвечает твёрдым ясным голосом:

– Сейчас посмотрим.

Оля ставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы и начинает подниматься. Лестница скрипит, качается. Но Оля не замечает этого. Она лезет вверх. Оксана двумя руками схватилась за лестницу.

– Оля, я держу, не бойся, – сказала она. – Ты фонарь не забыла?

– В кармане, – ответила Оля и стала подниматься выше.

Оксана держала лестницу, но она всё равно ходила ходуном, потому что была очень расшатанной. Лариса стопа рядом и, не отрываясь, смотрела на Олю. Вот Олины ноги в серых сапожках остановились и дальше не лезут. Наконец-то. Может быть, Оля передумала? Может быть, до неё дошло, что там, наверху, пусто и страшно? Что старая лестница может не выдержать, и тогда Оля грохнется с порядочной высоты прямо им на головы. Сообразила, не лезет дальше. Вот сейчас спустится и скажет:

«Ну его в болото, этот штаб. Что мы, без штаба не обойдёмся?»

Ларисе уже кажется, что она почти слышит эти слова. Но нет, не говорит Оля этих слов. Помедлила немного и карабкается дальше. Вот уже последняя ступенька, Оля шагнула на крышу гаража – зазвенело железо под её шагами. А потом её силуэт появился на фоне круглого окошка чердачка и пропал.

Не ешь сырые сосиски

Максим удивляется – почему его мама всегда спешит.

Вот она быстро надевает пальто, кидает в сумку складной зонтик и журнал, чтобы читать в метро, а сама быстро говорит:

– Максим, папа звонил из Парижа, тебе привет. Он спрашивал, не пропускаешь ли ты фехтование. Ты не пропускаешь?

– Что ты, мама! Фехтование – это блеск! Раз-раз! Брык! Привет! – Максим мечется по крошечной передней и делает выпады.

– Ну хорошо, хорошо. Помни: фехтование – спорт смелых.

– Да, мама, я помню.

– А рисование – искусство тонких натур.

Это не совсем понятно, но Максим соглашается. Тонких так тонких. Мама застёгивает «молнию» на сапоге.

– Ага, тонких натур. А в бассейн, значит, можно не ходить?

– Это ещё почему? Бассейн – это закалка. А станция юных натуралистов – гуманное отношение к животным. Ни чего нельзя пропускать.

Максиму жалко маму. Она воюет, чтобы у Максима не было свободной минутки. Мама и папа считают, что тогда Максиму в голову не полезут лишние мысли. Но мысли – не такое простое дело. Для всяких мыслей почему-то время находится.

– Слышишь? – Мама быстро целует Максима.

Он выставляет локоть – кому нужны эти нежности.

Мама всё-таки изловчилась, чмокнула его в щёку. Он сердито утирает щёку рукавом. Наверное, женщины не могут без глупостей.

– Слышишь? – кричит мама уже из лифта.

– Слышу, слышу, – отвечает Максим, хотя он уже ничего не слышит.

В это время в другой квартире происходит такой разговор:

– Толя, слушай меня внимательно, – говорит Толина мама и торопливо надевает плащ. – Математику сделай в первую очередь, я проверю, как только вернусь. И ещё одно: не вздумай играть с Максимом. Он тебе совсем не компания! Разве мало ребят во дворе?

Толя, которого все в пятом «В» зовут Колбасником, вытаращил глаза. Максим сам с ним не хочет водиться и дразнит Жиртресиной. Но этого мама не знает и знать не может. Почему она не разрешает ему водиться с Максимом?

– Почему?

– Не задавай лишних вопросов, мама лучше знает. Максим плохой мальчик, хотя он из культурной семьи и отец у него ездит в ответственные командировки. Я сама вчера видела своими глазами, как Максим бил девочку.

– А-а. – Толя доедает бутерброд с салом. – Так это же Савёлову!

– Ну и что же, что Савёлову? Какая разница? Дело в принципе. У него поднялась рука ударить девочку! Это ужасно!

Толя начинает что-то мямлить о том, что Максим вообще-то девчонок не бьёт, а только пугает. А Савёлову – да, потому что Савёлова – другое дело. Но мама не улавливает ход его мыслей, она спешит. Мама всегда спешит. И вообще ей нельзя почему-то объяснить такую простую вещь: Максим Ольку Савёлову не бьёт, а только цепляет. Это первое. Второе: мама знает – хорошие мальчики девочек не бьют. А хорошие девочки? Они мальчиков бьют? Вчера Толя сам лично получил от Оли Савёловой такую плюху, что всю перемену в голове звенело. И совсем ни за что, вот что главное. Она проходила мимо, а он подставил ей ножку. Разве удержишься, когда Савёлова проходит мимо? Она споткнулась об его ногу, а потом дала ему по шее, обозвала толстым Колбасником. Разве можно втолковать это маме? Даже и пытаться нечего.

– Я пошла! Не смей есть сырые сосиски. Неужели трудно кинуть их в кипяток?

– Кину, кину, не беспокойся. – Толя не любит наставлений. А кто их любит? Зачем кидать сосиски в кипяток? Их же всё равно потом приходится студить.

Появляется ученый-психолог

Почему так бывает? Хорошая девочка, умная, не эгоистка, мечтает с кем-нибудь подружиться. А подружиться не удаётся, и она всегда одна. Что здесь кроется? Есть причина? В чём она? В Тане? В окружающих?

Есть такая наука – психология. Учёный-психолог лучше всех может разобраться во всём, что касается человеческих состояний, отношений, переживаний. У других людей интуиция, чувства, а у психолога – наука. Писатель скажет: одиночество, а психолог скажет: затруднённые контакты. И исследует причины, и подскажет выход.

Целый год я ходила на лекции самого учёного психолога. В зале сидели педагоги, врачи, студенты, записывали в тетрадки то, что говорила эта женщина. А она стояла на огромной кафедре, тоненькая, в больших очках, и говорила о том, как человек чувствует себя среди других людей. Почему один легко побеждает свою застенчивость, а другой не может с ней справиться всю жизнь. Почему один человек умный, а другой не очень, что это значит – умный. И почему одного все вокруг любят, а другой никому не нравится. Всем этим руководят механизмы нервной системы – поведением, настроением.

После одной лекции я подхожу к самой учёной женщине и говорю, что мне нужно с ней посоветоваться, поговорить о девочке Тане. Потому что общие научные законы – одно, а конкретная девочка Таня – всё-таки другое.

Я знаю, что учёная женщина очень занята – конференции, симпозиумы, командировки в разные страны. А ещё она пишет научную книгу. Вот у кого со временем действительно трудно.

Она смотрит на меня внимательно, как будто видит человека насквозь. При её знаниях это не удивительно. Меня такой взгляд смущает, но что делать? Насквозь так насквозь.

Она листает записную книжку, приговаривает:

– Завтра не смогу, послезавтра не смогу. Знаете что? Приходите в воскресенье ко мне домой, часов в семь. Запишите адрес.

Сколько раз я замечала: чем образованнее человек, чем он интеллигентнее, тем проще его тон, его дом.

Книжные полки, толстые тома на французском языке, на немецком.

Мы сидели у неё на кухне. Вечер – хорошее время для подробных разговоров. Тепло в кухне, чайник шумит на плите.

– Сколько лет вашей Тане? Одиннадцать? Вы хотите разобраться, почему Таня одинока. Это очень серьёзная проблема в нашей науке – одиночество.

Я рассказываю психологу, как Таня ищет друга. Вспоминаю случай с двумя портфелями.

– Она старается услужить одноклассницам, идёт им навстречу даже в ущерб своему самолюбию. Она – навстречу, и они отходят от неё. Почему?

Очень учёная женщина думает. Неужели она знает ответ на такой сложный вопрос? Почему один человек притягивает к себе людей, а другой отталкивает, хотя ничего плохого этим людям не делает. Наоборот, стремится сделать им что-то хорошее. Ведь подумать только – если есть такие ответы, то все сложности в человеческих отношениях могут кончиться! Представьте себе – никаких драм, все понимают друг друга, исчезает безответная любовь, все находят друзей. А почему же в жизни бывает не так? Значит, всё-таки нельзя дать точный ответ на такие вопросы? Или дело не в ответах?

Психолог говорит неторопливо:

– Причин несколько. Одна из них в том, что эта девочка Таня не определила, с кем она хотела бы дружить. Кто бы ни позвал, за любым пойдёт. А люди такого не любят. Они мнят быть с тем, кто к ним, именно к ним, привязан. И в любом возрасте чувствуют, кто их любит, а кто к ним равнодушен.

Мне хочется заступиться за Таню.

– Она не равнодушный человек. В ней большой неизрасходованный запас привязанности.

– Верно, – говорит психолог, – ей грустно и одиноко. Ей нужен кто-нибудь. Не Лариса, не Оля, а пусть хоть Лариса. Или, ладно уж, Оля. Чувствуете? Совсем другой оттенок. Нужен хоть кто-то, заполнить пустоту. Но никто не согласен, чтобы им заполняли пустоту.

Я абсолютно верю очень учёной женщине. У неё железная логика, знание законов психологии, и всё расставляется по своим местам. Неужели с помощью науки удастся помочь Тане? А почему бы и нет?

Психолог помешивает ложечкой чай, хотя пьёт его без сахара. Студит, наверное.

Она права: Таня добрая девочка, она готова дарить свою дружбу и доброту. Кому? Вот здесь беда – ей всё равно. И никто из класса не чувствует, что именно ему. И значит, никому. Как письмо без адреса. Уже не имеет значения, какие прекрасные слова в нём написаны.

Я спрашиваю:

– А как же её собственная человеческая ценность? Она умная, у неё фантазия, юмор. Почему же это не привлекает их? Допустим, Таня не умеет выбрать из всех кого-то одного, не решается. Предположим. Но почему же её никто не выберет? Она же хорошая девочка, богатая натура.

– Вот здесь другая причина, тоже очень важная. Привлекательное, ценное, у таких, как Таня, хорошо спрятано. Бывают люди открытые, прозрачные. А она человек закрытый, верно? Люда, например, открытая. Пусть не такая богатая, зато понятная другим. И Лариса тоже. Оля – ещё больше. Оля любит и умеет показать себя, она легко демонстрирует то, что считает в себе лучшим. В психологии мы называем это демонстративностью. С такими людьми легко войти в контакт. А Таня вся скрыта в самой себе. Что ребята видят в Тане? Что она ходит понурая. Что никто с ней не водится. Что она несёт чужой портфель. Это видно любому, это на виду. А её умные мысли, яркие фантазии – они скрыты. Таня их никому не предъявляет, оставляет при себе. Окружающие про это не знают, Таня не умеет себя показать, а ребята и не стремятся её разгадывать – это трудно, да и в голову никому не приходит.

И опять самая учёная женщина права. Абсолютно всё так и есть. Откуда Оле, Люде или Максиму или Серёже знать, о чём думает, что чувствует новенькая девочка Таня? Молчит, держится замкнуто. Она ждёт, стоя в сторонке, что они заинтересуются ею. А им, чтобы заинтересоваться, надо, чтобы она сначала чем-то привлекла их, приманила, что ли. Тогда они, может быть, и подошли бы к ней. И то ещё вопрос, может, и подошли бы, а может, и нет. Им и без Тани живётся неплохо, они-то не одиноки.

– Вот вам две главные причины Таниных трудностей, – говорит учёный-психолог. – А есть ещё третья причина Таниного одиночества. Это её неуверенность в себе. Таня заранее боится, что её оттолкнут. Откажется бежать за пирожками – отвергнут навсегда. Не станет поддакивать – высмеют. Боится отказаться от навязанного и не смеет, не решается предлагать людям своё. Думает: вдруг им неинтересно? Вдруг они не поймут? И это не высокомерие, нет. Если бы Таня смотрела на людей сверху вниз, было бы вполне естественно, что они её не любят. Нет, она смотрит им других ребят как бы снизу вверх и от этого проигрывает. Она думает примерно так: «Мало ли что я считаю интересным. А вдруг только мне одной это и нужно? И никому это не надо? Мне кажется важным, а им покажется странным, глупым. И я покажусь им странной, чудачкой». Вот почему ним никому не расскажет про своих гномов. И не отдаст Максиму стихи – не решится. И не раскроет своего восторга по поводу прочитанной книги – а вдруг над ней посмеются! Высокомерный человек думает обычно так: меня интересуют книги, или музыка, или природа, а им, остальным, это не по уму. Но если ты так думаешь о других, то и сиди один – ты никому не нужен и тебе никто не нужен. Но Таня другая, она себя оценивает не высоко, уверенности в себе нет. А неуверенность рождает у других ребят небрежность в отношении к Тане. Несправедливо? Может быть. Но они тоже не виноваты: нет точек соприкосновения. Таня как бы окружена туманом, её трудно рассмотреть. Сквозь этот туман не видно её духовного богатства.

Я слушаю с большим интересом и большой грустью. Значит, одиночество хорошего человека непреодолимо? Причины веские, никто не виноват, а человеку-то жить плохо.

Психолог тоже огорчается – для неё это всё не сухие научные истины, она видит за этим живую девочку Таню и сочувствует ей. Характер у Тани трудный, прежде всего для самой Тани. Она тянется к людям, но видит их только через себя, не умеет встать на их точку зрения. Если бы она могла увидеть себя их глазами, это сразу приблизило бы её к ним. Но этого она не может, вообще люди с таким характером не умеют посмотреть на себя со стороны.

Очень учёная женщина говорит всё абсолютно верно. Она до тонкости знает не саму Таню, а такой тип человека, такой характер. Психолог абсолютно точно видит, в чём трудности Таниных отношений с ребятами. Она видит, я вижу. А помочь девочке – чем мы можем?

Самый умный учёный моет чашки. Какой бы ни была ты учёной женщиной, а после чая приходится мыть посуду.

Мне пора уходить, за окнами поздняя ночь.

Конечно, ясности стало больше, наука есть наука. И как хорошо, что специальная наука занимается духовной жизнью человека. Я так благодарна учёной женщине. И всё-таки – как жить девочке, которая всегда одна? Как сделать, чтобы другие люди поняли её и оценили то хорошее, что в ней есть?

Почему возникло непонимание – мы разобрали, как разбирают часы – сюда пружинки, сюда колёсики, сюда винтики. Это психологи умеют. А что делать дальше? Делать-то с этим что?

Спрашиваю. А умная женщина смотрит с грустью. Этого она не знает. Даже она не знает…

Впрочем, на прощание, уже провожая меня к лифту, она говорит одну вещь, которая вселяет в меня надежду. Конечно, это не рецепт, и нет никаких гарантий. Человек всё же не часы – посложнее его механизмы. И всё-таки. А какую мысль высказала напоследок учёная женщина, об этом я расскажу чуть позже. С такими тонкими вещами спешить никак нельзя.