Текст книги "Мы в пятом классе"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Несчастья случаются неожиданно

Котёнок уже бегал по квартире, у него было уже имя – его звали Пашкой. А мама всё не высказывалась – можно всё-таки, чтобы в доме жили две кошки – Звёздочка и Пашка – или нельзя. Но раз она упорно молчала, получалось, что всё-таки можно. Серёжа решил так и считать – можно, и всё. А почему нельзя? От Пашки ни шума, ни грязи. Очень воспитанный котёнок Пашка.

Звёздочка с утра до вечера облизывала своего Пашку, а когда Серёжа брал его на руки, Звёздочка тревожно мяукала и вертелась у Серёжи под ногами. Как будто хотела сказать: «Не обидь, пожалуйста, моего Пашу. Видишь, какой замечательный этот сын Паша? Сам посмотри – видел ты когда-нибудь котёнка красивее и умнее?» Сама она без всяких церемоний таскала Пашку за шиворот, но он не сопротивлялся ему не было ни больно, ни обидно. Наверное, и за шиворот можно таскать больно, а можно – ласково.

Несчастья чаще всего случаются неожиданно.

Нина Алексеевна вдруг сказала:

– В субботу будет родительское собрание.

Ну зачем? Дли чего? Разве нельзя жить хорошо и весело без всяких родительских собраний? Разве так уж они нужны Нине Алексеевне, эти самые родительские собрания? Серёжа пригнулся под тяжестью этой новости. А Нина Алексеевна продолжала говорить:

– Я написала о собрании в ваших дневниках. А вы ещё и на словах передайте родителям, что явка обязательна.

– А моя мама в командировке, – быстро сказал Серёжа.

– Никаких командировок, санаториев, вечерних смен, сломанных ног. Пожалуйста, очень вас прошу. Всё это уже тысячу раз было. Не с тебя, Сергей, началась школьная ложь. Были и не такие изобретатели. Ясно?

Серёжа молчал. Всё было ясно.

Только Оля Савёлова сказала в тишине:

– А у нас в музыкальной школе в субботу как раз концерт. Мы будем играть на фортепьяно. Мои родители должны пойти на концерт.

– Опять пререкания? Родительское собрание важнее, чем любой концерт, – ответила Нина Алексеевна.

Теперь уж окончательно всё было ясно.

Серёже в тот день показалось, что Нина Алексеевна придумала это собрание специально из-за него, из-за Серёжи. Двойка по русскому – раз. Разбитый абажур под названием плафон – две. И тут как раз собрание.

Он пришёл домой и спрятал дневник под ванну. Но мама именно в это время сказала только одно слово:

– Дневник.

Серёжа стал намыливать руки, потом он долго смывал пену и опять намыливал. Но мама стояла в дверях ванной и молча ждала. Серёжина спина чувствовала мамин взгляд.

Что было делать? Пришлось прямо на маминых глазах вытягивать дневник из-под ванны и бормотать:

– Завалился, сам удивляюсь. Просто удивляюсь, как это он завалился.

Его слова не получили никакого ответа и повисли в воздухе, как что-то совсем лишнее. Да и что, по совести говоря, можно ответить на такие слова?

Мама сразу открыла дневник на той самой странице, где чёткими красными учительскими буквами было написано, что в субботу состоится родительское собрание, на которое явка всех родителей строго обязательна.

Мама прочла, закрыла дневник и ничего не сказала.

Меньше всего Серёжина мама была похожа на человека, который никогда в жизни не получал двоек и ничего не разбивал. Нет, она не производила впечатления бывшей отличницы и примерной ученицы. Да и что такое, по существу говоря, двойка? А что такое, если уж по-честному рассуждать, этот абажур под названием плафон? Пустяки, вот что это такое.

Серёжа стал ждать субботы. И как всякий человек, он не мог жить без всякой надежды. И он надеялся.

Вдруг мама не сможет отпроситься с работы: ведь у неё суббота часто – рабочий день. А вдруг она просто не захочет туда идти, на это собрание? Решит, что без неё там вполне обойдутся. Подумаешь, явка обязательна. А вот не пойдёт, и всё. Какой уж такой интерес на нём сидеть, на этом собрании? Скука, наверное, зелёная. Или мама вдруг про собрание забудет. Возьмёт и выбросит его из головы. Разве так не может быть? Очень даже может. Человек может забыть даже очень важное. Серёжа почти поверил, что мама про собрание забудет. Мало ли забот у мамы?

Суббота наступила очень быстро.

Мама пришла домой рано, надела свой самый нарядный костюм из золотых ниток и отправилась на собрание. Серёже она сказала:

– Из дому не уходи.

Дверь хлопнула, Серёжа стал ждать.

Он хорошо знал, о чём Нина Алексеевна расскажет его маме. Двойка по русскому и разбитая лампа под названием плафон. Ничего больше он не сделал плохого. И за эти две вины ему, конечно, попадёт – но что в этом страшного? Ну, влетит – не в первый раз в жизни. Почему же Серёжа так беспокойно мечется по комнате, выбегает в коридор, прислушивается к стуку дверей? И почему перед чем-нибудь плохим тоже бывает нетерпение? Скорее бы мама пришла, скорее бы всё это как-то кончилось. Хотя, если подумать, куда спешить? Серёжа сам не понимал. Он всё время смотрел на часы. Стрелки ползли медленно-медленно. Он поставил на газ чайник – вдруг мама сразу захочет пить чай? А она всё не шла. Чайник кипел вовсю, сыр на столе стал блестеть от жира и сворачиваться в корытца.

Хорошо тем, кто ждёт своих родителей около школы. Они там все вместе – Колбасник, Вовка, наверное, тоже. Девчонки. А Вовка удивляется – почему Серёжа не пришёл к школе. Вовка же не знает, что мама сказала – из дома не выходить.

Пойдут родители с собрания. Кого-то поругают, кому-то всыплют. Им лучше, потому что они ждут вместе.

И кто вообще придумал эти родительские собрания? Серёжа их всегда ненавидел. Когда дети жалуются друг на друга, это называется ябедничать. А когда взрослые жалуются на детей, это называется родительским собранием.

Серёжа махнул рукой, включил пластинку и решил больше не волноваться. Не будет, и всё. Он привязал бумажку к нитке и стал играть со своими кошками. Серёжа нёсся по квартире, а за ним – шуршащая бумажка, а за бумажкой – прыжками Паша, а за котёнком – Звёздочка. Весёлый тарарам. И пусть. Нельзя всё время предаваться печальным мыслям. Нельзя сидеть, оцепенев, и ждать плохого. Может, ещё ничего плохого и не будет. Вдруг мама не придаст такого уж большого значения этой несчастной двойке? И тем более – плафону. Подумаешь, большое дело – плафон. Возьмёт и простит мама. Скажет: «Что же ты, Серёжа, натворил? Больше так не делай». И всё, и забудет, и больше ничего об этом вообще не будет говорить. Разве так не бывает? Очень даже может быть! Эй, кошки, поймайте бумажку! Ему уже кажется, что сейчас самое главное – не дать Паше схватить бумажную мышь. Вовремя дёрнуть нитку, вовремя отскочить. А Пашка на своих не очень уверенных толстых лапах несётся изо всех сил и с разбегу проезжает по лакированному полу, как по льду. И короткий тонкий хвостик держит морковкой, а глаза у Пашки голубые, как у Звёздочки. И спинка жёлтенькая. Только у Звёздочки мех, а у Пашки почти пух – лёгкий, мягонький и всегда тёплый.

Притаился Пашка под шкафом, а Серёжа нарочно бумажку поближе подтаскивает – хватай, Паша, вот же она, коварная, хитрая мышь. Ты, Паша, отважный охотник на бумажки. Цапай её! Он, дурачок, выглянул одним глазом, вытянул лапу, напружинился – схватил! А бумажка, эта живая ловкая бумажка, которая на самом деле, конечно, мышь – уж Пашке-то это известно! – скакнула в сторону и смеётся над глупым котёнком Пашей. И Звёздочка смотрит снисходительно и мягко. Что взять с ребёнка? Вырастет, всему научится, гениальным будет. А пока, конечно, не так уж ловок, не так уж проворен. Вот и разъезжаются его слабые лапы. Смеётся Серёжа. Весёлый мальчик, Звёздочка рада, что пришла тогда именно к нему под дверь. Заботливый, добрый хозяин Серёжа. И Звёздочка погладила Серёжин тапок своим боком.

И тут дверь открылась, и мама пришла.

Она остановилась в дверях и смотрела на Серёжу очень долго, потом на Звёздочку, которая сразу отошла в сторону. На Пашу, который наконец схватил бумажку и делал вид, что сейчас её растерзает, потому что она мышь. Мама молчала, Серёжа вглядывался в её лицо, но ничего на нём не мог прочесть. Лицо было замкнутым. Она повесила пальто на вешалку. Золотой костюм делал маму совсем чужой, но главное, конечно, не костюм, а мамино лицо. И глаза смотрели на Серёжу холодно.

Когда Серёжа вырастет, совсем вырастет, и у него будут дети, он никогда не будет смотреть на них такими глазами. И никогда, что бы они ни сделали, у него не будет такого лица. Никогда и ни за что.

Серёжа выпустил из рук нитку и стоял перед мамой. Она отвернулась от него, выключила газ под пустым раскалённым чайником, сунула в холодильник тарелку с сыром. Всё это молча. Потом мама прошла в комнату, села на диван. Звёздочка отошла в дальний угол за шкаф, Паша, смекнув, что игры больше не будет, поплёлся за ней. Он был огорчён.

Мама смотрела в угол. Потом она сказала:

– Кошек чтобы завтра не было. Всё.

Серёжа даже не понял, о чём она говорит.

Как это – чтобы кошек не было, когда они есть? Кошка и котёнок, мама и сын, Звёздочка и Паша. Как же может быть, чтобы их не было? Они бегают, спят, едят, смотрят. Как же может их не быть?

Мама ушла в кухню, открыла кран, наливала воду в чайник.

Вдруг крикнула:

– Кошки на уме? А мать позорься на собраниях? Никаких кошек! Моду завёл! Ещё и простыни за кошками стирай!

– Мама! – тоже громко кричит Серёжа. – Мама, ты что? Послушай! Плафон можно заменить! Двойку можно исправить! При чём здесь кошки? Послушай же!

Она не слушала. И не видела, что он плачет.

«Даром преподаватели время со мною тратили…» – пела пластинка. Серёжа сам не замечал, что плачет.

Мама сказала:

– У меня не кошачья ферма.

В этот вечер Серёжа понял: самое страшное – когда кричишь, а тебя не слышат.

Защищайтесь, сударь!

Таня идёт из школы, размахивает портфелем и ловит ртом летящие навстречу снежинки. До чего весело, когда идёт снег. Маленькие такие красивые звёздочки садятся на рукав, на варежку, на воротник. А если на некоторое время высунуть язык, то на язык.

– Стой, ты куда?

Максим загородил ей дорогу.

Таня остановилась. Бывают же на свете такие прекрасные минуты. Максим загородил ей дорогу. Звенят снежинки. Красивая мама везёт в красивой красной коляске красивого толстого ребёнка. Всё вокруг нарядное, и как будто музыка играет там, за домами.

Максим смотрит серьёзно, глаза у него зеленоватые. Вязаная шапка надвинута на лоб, куртка распахнута. Максим всегда спешит, поэтому ему всегда жарко.

– Ты куда? – снова спрашивает он.

– Домой.

– Домой. Домой каждый дурак может пойти.

Она хочет спросить: «А ты куда?» А вдруг он позовёт её с собой? Может же так быть?

Но она не успевает ничего спросить. Максим толкает её в сугроб, наталкивает снегу за шиворот и не торопясь уходит.

Таня выплёвывает изо рта снег и сияет. Пальто никак не отряхнуть, и варежки насквозь мокрые. Как прекрасна жизнь!

– Максим, как тебе не стыдно? – говорит Оля Савёлова, которая тоже идёт из школы. – Мальчик, а бьёшь девочек.

Они стоят в стороне – Оля, Оксана, Лариса. Таня смотрит на них. Ну, кто предложит теперь Тане сбегать за пирожками? Или портфель поднести? Или ещё что-нибудь такое? Кто? А никто. Шепчутся девочки – что он в ней нашёл? Ноги косолапые, глаза кривые, рот… Ну разве это рот? Таня уходит от них. Пусть говорят что хотят. Нормальные у неё ноги, нисколько не косолапые. И глаза нисколько не кривые – глаза как глаза. И рот самый обычный – не слишком большой, не слишком маленький – как раз такой, как надо. Таня как-то не смотрелась раньше в зеркало. Никчёмное занятие – рассматривать себя, так ей казалось. А теперь иногда остановится перед зеркалом и смотрит. Хочется ей увидеть себя глазами Максима. Что он видит, когда смотрит на неё? Теперь она знает. Он видит худую девочку. Руки у неё тонкие. Глаза большие, серые. Рот весёлый – уголки губ немного приподняты, как будто девочка вот-вот улыбнётся.

Оля говорит ей вслед:

– Мальчишница!

Оксана смеётся:

– За мальчишками бегает! Как не стыдно?

Лариса тоже смеётся.

Пускай смеются. Ни за кем она не бегает. Зачем ей бегать?

Оля кидает Тане в спину крепкий снежок. Метко бросила, попала по спине. Но разве Тане больно? Да нисколько ей не больно. Кидай ещё, Таня даже не обернётся. Подумаешь, снежок.

А Максим не ушёл далеко. Таня завернула во двор, а он стоит там. Вот достал из мусорной кучи палку.

– Видишь мою шпагу? Эй, видишь или нет?

– Вижу, – отвечает она.

Ей и правда кажется, что он держит в руке не корявую ветку, найденную в мусоре, а сверкающую шпагу мушкетёра. Он встал в позицию – левая рука поднята вверх, а шпага в правой.

Идёт Колбасник мусор выносить.

– Защищайтесь, сударь!

И пошёл на Колбасника мягкими короткими прыжками. Настоящий д’Артаньян. А Колбаснику только тихих лупить. Максима здоровенный Колбасник боится. Сразу губы развесил, ноет:

– Ну чего пристал? Я тебя трогал? Трогал?

– Сударь! Вы трус! Защищайтесь, или я проткну вас насквозь.

Прыг, прыг за Колбасником. Хорошо бы этот чудак Колбасник убежал поскорее со своим ведром, а то ведь и в самом деле придётся проткнуть. Нет, Колбасник быстренько вытряхнул ведро, подхватил со снега ушанку, сбитую непобедимой шпагой отважного мушкетёра, и дунул к подъезду. Громко топает толстяк Колбасник. Так ему и надо, всех в классе бьёт. Одного Максима боится.

Таня стоит за старым деревом, смеётся. Максим тоже смеётся, смотрит на неё. Стоит девочка, глаза сияют. Зубы у Тани очень яркие, белые-белые. Максиму кажется, что он раньше никогда не видел, как Таня смеётся. Всегда она серьёзно смотрит, а иногда грустно. Глаза у неё серые, очень большие. Ровная чёлка выглядывает из-под шапки. Максим помнит, как его мама сказала: «Красивая девочка Таня». Конечно, мама не всегда понимает в этом. Она и свою подругу тётю Веру считает красивой, а тётя Вера нисколько не красивая. Но Таня правда ничего. Пожалуй, даже красивая.

Он подходит к ней. У него сегодня очень мирное настроение. Ему хочется сказать Тане что-нибудь приятное. Вот только как говорить приятное, он не знает.

– Ты чего хихикаешь? – спрашивает он.

– Просто так.

– Видела, как я Колбасника учил?

– Да, видела. Будет теперь знать Колбасник.

Они идут рядом по двору, Максим и Таня. Сначала молчат – очень трудно найти, о чём разговаривать. Но и молча идти так хорошо. Таня всё время слышит звон снежинок.

Максим думает: вот идёт рядом девчонка. Вообще-то девчонок он ненавидит. Все они подлизы, трусихи и ябеды. Но эта вроде не пискля и не ябеда. Молчит. А когда смеётся, и ему хочется смеяться. Не пристаёт с глупостями. Идёт себе спокойно, хорошо с ней идти. Можно поговорить о чём-нибудь, а можно и ничего не говорить. Лучше даже ничего не говорить. Потому что Максим знает, что иногда он может сказать совсем не то. С ним так бывает. Хочет пойти медленно – вдруг побежит быстро. Хочет вести себя тихо – вдруг заорёт или запоёт. А почему, и сам не знает.

– Таня, я тебя спросить хочу. Чего тебя тогда в милицию занесло? Чего ты там делала, в милиции?

Таня смотрит на него своими большущими глазами. Грустно вроде смотрит. А в глубине глаз смех. А может, она ехидина? Нет, Таня не ехидина. Ехидин Максим сразу узнаёт. Вот Олька Савёлова – настоящая ехидина. Максим раньше этого не замечал, а теперь заметил. Почему? Этого он не знает. Олька всё время притворяется, кривляется и думает, что она красавица. Просто противно.

Максим опять взглянул на Таню. Зачем человеку нужны такие большие глаза? Ведь глаза – чтобы смотреть, а смотреть можно и совсем маленькими глазами. Потом посмотрел ещё раз на Таню, представил её с маленькими глазками и решил, что большие всё-таки лучше.

Она молчит, чуть улыбается, как будто прислушивается к чему-то. Но ничего такого не слышно. И он настойчиво спрашивает:

– Чего тебе там делать, в милиции?

– Случайно мимо шла. И зашла. Что же тут особенного.

– В милицию? Случайно? Ну, ты даёшь!

Он знает, как было дело, мама ему всё рассказала. Мама сказала, что эта красивая девочка Таня совершила настоящий дружеский поступок. Максим согласен – совершила. Не каждый полезет в отделение милиции и станет ругаться с самим сердитым капитаном. А Таня спорила и даже ругалась с ним. Хотя они вовсе и не друзья – простые одноклассники.

Вот она идёт с ним рядом, и лицо у неё такое радостное, как будто она слышит какую-то далёкую прекрасную музыку. Но никакой музыки нет, Максим прислушивается – машины гудят, дворники скребут асфальт. Он уставился на неё, а она прячет глаза, смотрит под ноги. Ей кажется, если он сейчас увидит её глаза, то прочтёт в них все её чувства. А она не хочет, чтобы он догадывался о том, что она чувствует. Её тайна должна оставаться её собственной тайной. Очень внимательно смотрит Таня себе под ноги.

Максим думает: «Чего она смотрит в землю? Что она там видит?» Посмотрел тоже. Растоптанный снег, перемешанный с песком и с солью, чтобы лучше таял. Грязь, и всё.

– Максим, а в секцию фехтования девочек принимают?

– Девчонок? Вообще-то принимают.

Он сказал это таким тоном, что можно было понять: лучше бы не принимали.

– Я по телевизору видела – девушки фехтовали. Очень красиво. Костюмы у них белые, а на лице маска из сеточки.

– Всё это чушь, – решительно заявляет Максим.

Таня ждёт, может быть, он расскажет подробнее. Они прошли уже до универмага, и он добавил:

– Разве девчонке подходит бой? Сама подумай своими мозгами.

Она не спорит. Хотя если бы это сказал кто-нибудь другой, Таня обязательно захотела бы доказать, что девочки ничем не хуже мальчишек. Они могут быть смелыми, мужественными и верными в бою. Но с Максимом ей хочется соглашаться. Конечно, бой – дело совершенно мужское и нисколько не женское. Если он так считает, то и она так же считает.

Она очень хотела всё это время узнать про секцию фехтования. Может быть, её тоже туда запишут, и она будет с ним в одной секции заниматься фехтованием. Теперь она и близко не подойдёт к секции фехтования.

– Я просто так спросила. А ты у себя в секции на каком месте?

Она уверена, что он сражается лучше всех, конечно же, он на первом месте.

Ему очень хочется ответить: «На первом». Но он говорит:

– На втором. Там у нас один парень есть, ему тоже одиннадцать лет, а он физически сильнее и ростом выше. Он меня всегда побеждает на рапирах и на шпагах тоже.

Таня думает: «Какой противный парень, здоровенный. Всё равно Максим его победит».

– Всё равно ты, Максим, его победишь. Раз ты даже Колбасника лупишь.

И покраснела. Он не заметил этого, только хмыкнул.

– Победишь! Думаешь, просто? Это тебе не Колбасник – хвальба толстая. Это настоящий боец с выдержкой и напором.

До чего же Максим честный! Смелый, умный. Не врёт и не хвастает. Максим лучше всех на свете.

Они возвращаются дворами. Снег пошёл ещё сильнее, крупные стали снежинки, как в театре или на новогодней ёлке. Летят медленно, кружатся плавно. Опускаются тихо, нежно. Это похоже на балет. И музыка, музыка – тихая, лёгкая, Танина собственная музыка.

– Парочка из зоопарочка! Жених и невеста! Кусок сырого теста!

Колбасник высунулся из окна и орёт на весь двор. Таня вздрогнула, сжалась, как будто её ударили. Смолкла музыка, резко, как будто её никогда не было.

А Максим?

Максим не дрогнул и не испугался. Он громко, на весь двор, сказал:

– Колбасник! Завтра поговорим в школе!

Круглое лицо скрылось в окне, задёрнулась штора.

Таня опять улыбается. И музыка никуда не девалась – вот она поёт, тихая, счастливая музыка, Танина, только ей слышная. А разве этого мало?

Они идут молча. А разве всё время обязательно разговаривать? Можно просто идти рядом, молчать, слушать, как скандалят воробьи на голом дереве.

Вот идёт рядом человек, который всё может понять. И теперь она не одна, она не беззащитная новенькая девочка, а счастливая, весёлая, и никого она не боится. А чего ей бояться?

Есть в жизни каждого человека несколько самых счастливых дней. Этот день для Тани самый счастливый. Она и сама чувствует это.

Бедный подкидыш

Звёздочка и Пашка мирно спали, а Серёжа не спал. Он всё время вставал, подходил к подстилке. Светила луна, в комнате всё было голубым и каким-то прозрачным. Звёздочка лежала на своей подстилке, прикрыв ухо лапой, а нос она сунула себе в мягкий бок. Пашка уткнулся мордочкой в свою маму, а хвост – тощую морковку, обернул вокруг себя. Неужели завтра их не будет здесь? Ни Звёздочки, ни Пашки? Из маминой комнаты доносилось до Серёжи мерное дыхание. Мама спала, она устала за день.

Серёжа сел на пол около кошек, поджал под себя озябшие голые ноги. Как могла его мама придумать такое? Его мама, у которой он родной единственный сын? Отца Серёжа не знал, никогда его не видел и редко о нём думал. Трудно думать о человеке, которого никогда не видел. Отец ушёл от них, когда Серёжа был совсем маленьким, грудным ребёнком. Он тогда ничего не понимал. Он привык считать, что отца у него нет, вообще нет. Он – мамин и больше ничей.

Но мама оказалась каменной, жестокой и непреклонной. Он так просил её вечером, а она только сказала: «У меня не кошачья ферма».

И теперь, сидя на лунном квадрате на холодном лакированном полу, Серёжа вдруг подумал, что его мама – вовсе ему не мама. Конечно! С родными детьми так не поступают. Вот почему он на неё и не похож. У мамы лицо большое, а у него маленькое. И глаза у мамы светлые, а у него коричневые. И характер совершенно разный. Нет, он чей-то ещё сын. Его, наверное, потеряли в раннем детстве в магазине или на вокзале. А мама нашла и взяла его себе. Наверное, он ей понравился – маленький кудрявый мальчик. Кудрявых детей все почему-то любят. А теперь у него волосы почти совсем распрямились. А некудрявых детей не все любят. К тому же он маленького роста, меньше всех в классе, только одна Людка меньше его. А кому же нравятся низенькие парни? Парень должен быть высоким и стройным, тогда им может по праву гордиться его мама. А она Серёжей совсем не гордится. Он не высокий и не стройный. И на родительском собрании её из-за него позорят. Плафон этот дурацкий разбил, кинул в него линейку. Зачем было кидать в плафон линейку? Теперь Серёжа и сам удивляется, зачем он её кинул. А тогда, на перемене, он не думал, что докинет, потому и кинул. И Вовка стоял рядом и говорил:

«Ни за что не докинешь. Потолок высокий, а линейка – не камень, летит плохо».

А она вдруг очень хорошо полетела, эта линейка. И плафон разлетелся вдребезги. И тут как раз вошла Нина Алексеевна. И сразу поняла, чья работа.

А двойку он получил в тот же день. Написал на доске «Ровестник», а там, оказывается, «т» не надо. Неужели из-за одной какой-то несчастной буквы может быть такое горе?

Слёзы текут по Серёжиному лицу, он утирает щёки кулаками. А настоящие парни разве плачут? Они, настоящие парни, всё переносят мужественно и сдержанно, настоящие-то парни.

Вот у Колбасника мать родная, такая же толстая, как он. И после каждого родительского собрания она ему таких плюх отвешивает прямо тут же, около школы, у всех на глазах. Колбасник даже на другой день приходит в школу с красной щекой. Родная мать не будет выдумывать жестоких наказаний. Даст раз как следует – и весь разговор.

Его мама ему не мама. Это открытие так потрясло Серёжу, что он некоторое время не смотрит на кошек, а смотрит перед собой невидящими глазами. Он думает, и мысли его странные, тёмные, такие мысли бывают у людей в бессонные ночи.

А Звёздочка и Паша сладко спят и ни о чём не знают. Серёжа гладит их, Звёздочка тихо мурлычет во сне.

И тут Серёжа решает: надо узнать, кто его настоящая, родная мама. Выяснить во что бы то ни стало, завтра же с утра. Как он станет это выяснять, Серёжа не думает. Он думает: если очень постараться, то всё можно узнать. И завтра утром он очень постарается и найдёт свою родную мать. Она, бедняжка, потеряла его, своего родного ребёнка, десять лет назад в магазине или на вокзале и с тех пор не находит себе места, плачет, убивается. Разве это шутка потерять своего сына, кудрявого маленького мальчика.

Утром Серёжа возьмёт самую большую сумку, с которой ездили к дальним родственникам Никаноровым в деревню Большие Полянки. Возьмёт он с антресолей сумку, постелет в неё мягкую серую подстилку, а на подстилку положит Звёздочку и Пашку. Они там удобно улягутся, сумка очень большая.

Он придёт к своей настоящей матери и позвонит у двери. Вот она открывает дверь и смотрит на него очень пристально. Кого-то он ей напоминает. Кого же? Кого? Она никак не может вспомнить, несчастная женщина. Они не виделись десять долгих лет. Мать будет всматриваться в Серёжины дорогие черты. А он – в её доброе, мягкое, очень грустное лицо, на котором появится в те минуты проблеск надежды. Серёжа недавно прочёл книгу «Принц и нищий», поэтому в его воображении всё получалось очень ярким и складным, и сердце его ныло от предвкушения.

Так будут они стоять друг против друга, и он будет знать, что эта женщина – его мама. А она ещё пока ничего не будет знать.

Потом он скажет: «Здравствуй, мама. Ты узнала меня?»

Она, конечно, побледнеет. Потом страшно обрадуется и зарыдает на его груди. Потом перестанет рыдать и начнёт бегать вокруг него и приговаривать: «Какая радость! Какое счастье!»

И тогда он скажет:

«Только я не один. Я могу остаться с тобой, мама, если ты соскучилась и разыскивала меня всю жизнь по разным детским комнатам милиции, вокзалам и магазинам. Я тоже скучал, но я не сразу понял, что я твой сын. Теперь я хочу быть, наконец, с тобой. Но только при одном условии…»

Она замрёт и станет ждать, какое это будет условие. Серёжа не станет долго мучить её – она и так намучилась за десять долгих лет. Он сразу раскроет сумку, ту самую, большую, с которой ездили в деревню к Никаноровым. И тут его настоящая мать увидит кошку Звёздочку и котёнка Пашку. Она только взглянет на них и сразу же воскликнет:

«Какая прелесть!»

Она возьмёт Пашку на руки и поцелует его в тёмную мордочку. Потому что настоящая Серёжина мать не может не любить животных.

Потом она и Звёздочку поцелует и тоже скажет:

«Какая прелесть, кошка с голубыми глазами. Первый раз вижу такую необыкновенную красоту».

Серёжа уже видит, как его родная мама нальёт кошкам супу, положит мяса…

– Ещё новости! В постель сию минуту!

Мать стоит над ним, она даёт ему чувствительный подзатыльник, потом берёт его крепкой рукой за плечо, толкает к постели. Он ложится, натягивает одеяло и думает: «Здорово она меня стукнула. Нет, всё-таки, наверное, она моя родная мать».

Потом Серёжа пригрелся под тёплым одеялом. Тогда вдруг пришла мысль: «А вдруг мама до завтра забудет? Бывает же так – сегодня человек что-то сказал, а завтра забыл». С этой тёплой надеждой Серёжа засыпает. Он спит очень крепко, ему снятся кошки. Они бегают по комнате, прячутся под диваном, выпрыгивают оттуда тёплые, взъерошенные.

Серёжа проспал всего минуту, так ему кажется, а проснулся и сразу услышал голос:

– У меня не кошачья ферма!

Этот голос был не во сне. Мама стояла одетая, шторы были отдёрнуты, сияло солнце. Было воскресенье. Мама уходила на работу – продавщицы овощных магазинов работают и в воскресенье.

Мама ничего не забыла.