Текст книги "Лестница Якова"

Автор книги: Людмила Улицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 16
Тайный брак
(1911)

В Москве Маруся провела всего несколько дней, но когда она вернулась, Яков почувствовал, что Маруся его как будто старше. Она и впрямь была его старше – на одиннадцать дней! Яков, при всей своей склонности к философствованию, еще не наткнулся на эту тему – течение возраста, его неравномерность, а в особенности совершенно разные возрастные ритмы и циклы у мужчины и женщины. Та нота снисходительной нежности, которая накопилась в нем от общения с младшими сестрами и которую он поначалу перевел на Марусю, оказалась недостаточной. Неожиданное повзросление Маруси вынуждало и его повзрослеть. В своей записной книжке он вскоре после возвращения Маруси сделал запись:

“Все, что происходило со мной до сегодняшнего дня, это был щенячий восторг при виде хорошенькой барышни, даже наши чудесные разговоры не имеют значения, потому что в них лишь мечты недоразвившихся молодых людей, но теперь я понял, что только мужское поведение, сильное мужское поведение может все исправить. А если нет, то все пропало. Я со стыдом вспоминаю, как мы стояли у Провалья в Царском саду и минута была подходящая очень, а я даже поцеловать ее не посмел. Вот я пишу «ее», и мне самому от этого не по себе. Ведь наши отношения складываются как отношения двух личностей, с общим кругом интересов, а то, что мы принадлежим к разным полам, то, что в наших отношениях чисто «половое», – не должно бы иметь такого основного значения. Это плен своего рода и преодолеть его можно только через единение, через совместность. Ведь, если я правильно понимаю Платона, идея «андрогина» в этом и заключается – быть настолько единым существом, чтобы пол этой совместности не мешал…”

Яков, по утвердившейся привычке делиться с Марусей своими сокровенными мыслями, изложил ей в менее связной форме свои соображения. Да, да – она тоже размышляла на тему пола, на нее произвели сильное впечатление лекции по биологии – из них Маруся усвоила, что женщина платит большой ценой за способность к деторождению, а само неравноправие полов связано именно с разными биологическими фукциями женского и мужского организма, но ее мысли шли в другом направлении – не в сторону андрогина, а в направлении подлинной эмансипации женщины в области духовной, потому что в биологическом отношении никакой речи о равенстве быть не может, раз природа отвела женщине роль продолжателя рода, рождение и кормление детей – это не дает ей возможности полного развития. Яков вполне разделял Марусины взгляды на эмансипацию и даже указал ей, что идею эмансипации непременно должны разделять мужчины, иначе вместо разумного партнерства получится одно соревнование, что к хорошему не приводит…

Эти беседы еще более сблизили их, размышления Маруси каким-то образом подкармливали мужество Якова. В июне они закончили экзамены – Яков перешел на второй курс коммерческого института, сдал экстерном экзамены в консерватории, где он занимался по классу теории музыки, а Маруся получила свидетельство об окончании Фребелевских курсов. Жаклина Осиповна предложила ей до осени работать в Фребелевском обществе секретарем. Теперь Маруся встречалась с Яковом почти ежедневно, он приходил к ней в дом, познакомился и с родителями, и с братом Михаилом, который как раз приехал из Петербурга. Двенадцатого июля, задержавшись в городе на две недели из-за болезни Раечки, семья Осецких уехала на дачу в Люстдорф, под Одессой, где снимали много лет просторный дом.

Яков остался в городе. Обоим ясно было, что звезды привели их к неизбежному, желанному и страшному часу. На другой день после отъезда родителей Яков привел замиравшую от ужаса и решимости Марусю к себе домой. Ее родители в это утро уехали в Полтаву на похороны какой-то дальней родственницы из материнской родни. И это усиливало чувство преступности. Квартира Осецких находилась в третьем этаже одного из самых красивых домов на Кузнечной улице. Уже в парадной Маруся почувствовала раздраженное стеснение от жутко-красного ковра на лестнице, от сияющей люстры над пролетом.

– Какой буржуазный дом, – неодобрительно заметила девушка.

– Да, да, конечно, – рассеянно отозвался Яков.

– Я никогда не смогла бы жить в таком доме! – ей захотелось немного поссориться с Яковом, уж больно страшно было входить.

– Конечно, Маруся, мы с вами выбрали бы себе другую квартиру…

– Можете быть в этом уверены, – подтвердила Маруся.

Яков открыл дверь ключом, захлопнул ее и крепко и неловко обхватил Марусю, прижав к двери.

Она знала, зачем шла в эту пустую квартиру. И теперь его сила и страсть, его настойчивость, крепость объятия, запах мужского одеколона, гладкость выбритых щек и щеточка усов, которые он недавно отрастил, не оставляли ей никакого иного выхода. Это даже нельзя было назвать капитуляцией, и неизвестно, чья это была победа и над кем.

Детали этой ночи незабываемы. Многие годы они с улыбкой вспоминали и о первой неудачной попытке, и об отчаянии, которое овладело ими обоими, и как они плакали, уткнувшись друг в друга от стыда непроизошедшего, как уснули, обнявшись, оплакав свою неудавшуюся любовь, а под утро, одновременно проснувшись, обнаружили, что все происходит наилучшим образом именно так, как оно воображалось и даже еще лучше…

– Жена моя, – сказал Яков и поставил ее тонкую ступню себе на голову.

– Мой муж, – ответила Маруся и попыталась поцеловать его руку. Он попытался вырвать руку, тогда она быстро повернула кисть и поцеловала в ладонь. – Яков, Яшенька, Яночка, Яник мой!

Потом они долго целовались.

– Пойдем в ванную, – позвал Яков свою жену, и она пошла за ним по коридору в глубину квартиры. Это была вторая в жизни, после московской квартиры брата, ванная, которую видела Маруся. Роскошь, роскошь – белая ванна на чугунных лапах. Буржуйская ванна, буржуйская жизнь, но – черт возьми! – как же красиво! Вода была холодная, потому что колонку не топили с отъезда семьи. Они плескались в холодной воде, пока не замерзли. Чувствовали себя молодыми зверьками, щенками или бобрятами, и совсем не стеснялись наготы. Потом Маруся постирала простыню, на которой растеклось овальное пятно крови. Больно не было, только немного пощипывало внутри.

Настало утро. Проголодались ужасно.

– Что ты ешь на завтрак? – спросил он, не заметив, как естественно перешел на “ты”.

– Булку… с маслом. И молоко.

– Молока нет. Я чай приготовлю?

Он пошел в кухню. Белая булка, завернутая в полотняное полотенце и слегка подсохшая, лежала в хлебном ящике. Масло он вынул из подсоленной воды, положил в масленку. Ему хотелось, чтобы все было красиво, и он взял в буфете две парадные китайские чашки. Вскипятил воду на спиртовке, заварил чай в чайнике из сервиза и принес на подносе в свою комнату.

Маруся, уложившая волосы под бархатную ленту, в блузке голубиного цвета стояла у окна. Яков чуть поднос не уронил от неожиданности – чужая, совсем чужая красивая дама обернулась на скрип двери. Но она улыбнулась и стала собой…

Они завтракали за Яшиным рабочим столом, другого не было. Книги и тетради были сдвинуты, в центре стола поместился поднос.

– Какие красивые чашки, – заметила Маруся, приподняв чашку.

– Папа подарил маме, когда родился их первый сын. Он умер от дифтерита в два годика. Бабушка говорит, что мама от горя чуть с ума не сошла, даже топиться собиралась.

Маруся промолчала, сдержала слова, которые просились с языка…

– Она тогда уже была мною беременна, ее помрачение прошло, когда я родился. Папа отправил ее тогда в санаторию в Германию, она вернулась уже со мной. И совершенно выздоровела.

Тут Маруся уже не сдержалась и сказала то, что вертелось на языке:

– Богатые могут себе позволить лечиться за границей. Посмотрели бы вы, как живут простые женщины-работницы. Ребенок умирает, а она на другой день после похорон идет на фабрику, работает десять часов, – ни помрачения, ни санатория. Богатые люди этого не желают знать.

Яков намазал на хлеб масло плоским ножом, положил перед Марусей на ребристой тарелочке.

– Ну, социальное неравенство не мы придумали, изначально мир так был устроен, – сказал он миролюбиво.

Маруся отодвинула от себя тарелочку с гневом:

– Я ненавижу весь этот капиталистический мир. Это несправедливо! Эта красивая чашка стоит столько, сколько работница на фабрике зарабатывает за месяц!

Яков был обескуражен – такое чудесное утро, такой особый день в их жизни… И общая несправедливость мира как раз в этот день обернулась так, что именно он был избранником счастья, на него обрушившегося, такого большого, что и выдержать едва возможно… Вспоминать о том, что кто-то этого счастья лишен, совсем не хотелось.

– Маруся, но какое нам сегодня дело до справедливости? Откуда вы взяли, что справедливость вообще существует на земле?

– Вы читали Маркса? – поставила Маруся вопрос ребром. – Не может крестьянин и рабочий есть кусок хлеба с маслом, потому что его эксплуатируют капиталисты!

– Марусенька, я экономист. Мы Маркса изучаем, – они перешли опять к вежливой форме обращения, на “вы”. Он был еще полон отзвуками телесного счастья и ему вовсе не хотелось вести сейчас дискуссии по политической экономии.

– Мы должны объясниться, Яков… чтобы не было потом никаких между нами разногласий на эту тему. Я целый год ходила в рабочий кружок, где разбирали работы Маркса. Кружок нелегальный, как вы можете догадаться. Но сейчас я не могу больше от вас скрывать, что я марксистка.

Марусенька не ходила целый год в кружок – пару раз затащил ее на занятия Иван Белоусов, было скучно.

– Марусенька, а зачем скрывать? Сейчас нет ни одного курса политической экономии, где бы Маркса не разбирали. Я все проработал, от “Экономико-философских тетрадей 1844 года”… с первых работ до последних. Зачем вам этот кружок? Основные работы у меня есть, правда, на немецком языке. Русские переводы очень плохи. Но я мог бы достать вам французский перевод. Я знаю, что он имеется. Я внимательно прочитал – в ранних работах Маркса видно, что он гуманист и цель его – освобождение человека из-под власти капиталистических отношений, но он в воле человека видел только проявление исторических условий, а ценность индивидуального существования, свободу личности подчинял идеалам этого самого справедливого будущего общества. Но мне кажется, что здесь возможно такое подавление личности, подчинение интересов индивидуума общественным интересам, что меня это смущает. Нет, нет, я никогда не стал бы марксистом. Да и зачем этот кружок? Групповые занятия всегда приводят к лишней трате времени, я в этом убедился.

Тут Марусе вдруг весь этот разговор стал неинтересен, она куснула булку, глотнула теплого чаю:

– Нет, нет, вы просто этого не понимаете и понять не можете, потому что вы сами из буржуазной семьи. Не будем об этом.

Но тут уж уязвленным почувствовал себя Яков. Он и впрямь был из буржуазной семьи. У отца была мельница, перевоз через Днепр, кое-какая торговля зерном, банковская контора, и все эти разнообразные, во многих корзинах разложенные яйца он, по мысли отца, должен был принять в управление, чтобы обеспечивать семью и поддерживать ее благосостояние… Якову это было скучно и даже стыдно почему-то, всей душой он рвался к музыке, но, по условиям существования, отец позволил ему музыку только как каприз, прихоть, баловство, и выхода Яков не видел никакого…

Яков убрал поднос. Маруся осталась одна, отчаяние ее охватило: зачем она все это говорила, причем тут Маркс? Почему вдруг ее прорвало в самое неподходящее время? Я все испортила! Все испортила! Что он теперь обо мне будет думать? Она стояла у окна, прислонив лоб к стеклу.

Он вошел тихо, дверь не скрипнула. Обнял ее, поцеловал в шею сзади, потом развернул и поцеловал в то место, где ключицы сходятся, и у обоих все ранящие мысли отлетели, они провалились в счастье прикосновений и строили свой дом любви в темноте и глубине тела.

Под вечер Яков проводил ее домой. Шли молча, потому что все, что они переживали, плохо умещалось в слова. Яков обнял Марусю возле двери ее дома.

– Муж и жена? – спросил он утвердительно.

– Муж и жена, – ответила она. – Но пока это будет наша тайна.

– А мне хочется каждому встречному об этом рассказать. Что ты моя жена.

– Нет, нет, не сейчас. Зачем? Мы знаем, и этого довольно.

На интимном языке, который вырабатывается у почти всякой пары, эта ночь начала их брака всю их совместную жизнь называлась словом “Люстдорф”.

Медовый месяц длился до конца августа. Двадцать девятого августа вернулось с дачи из Люстдорфа семейство Осецких, а Маруся в этот же день села в поезд, на этот раз она ехала в Москву одна, с небольшим чемоданом, подаренным двоюродной сестрой Леной, и с корзинкой продуктов, приготовленных мамой на дорогу. Провожал ее Яков, стройный, красивый, ловко одетый, и Маруся гордилась, что у нее такой замечательный муж, что пассажиры смотрят на них и, наверное, думают – какая красивая пара. Он поцеловал ее взрослым прощальным поцелуем. Пиши! Пиши!

Глава 17
Из сундучка. Записные книжки Якова
(1911)

29 августа

Пришел с вокзала. В доме гам, носятся дети, загорелые, красивые, всюду идет уборка. На кухне что-то шкворчит, пахнет. Полтора месяца дом был наш, Марусин и мой, и мы так привыкли быть вдвоем. Каждый миг такой полновесный, теперь это закончилось, сегодня дом вернулся к своему шумному, очень от меня далекому существованию. Нет, он вовсе мне не чужой. Но я видел репетицию нашего с Марусей будущего – и оно прекрасно. Раечка с Ивой сдвинули два кресла наподобие кроватки, Раечка положила туда свою любимую игрушечную собачку и куклу, а я вижу, как в этом кресле сидит Маруся с книжкой, от лампы идет зеленый свет, Маруся казалась бледной, это ей было к лицу. Моя жена.

Сегодня на вокзале она была так собрана, так красива, что я немного растерялся. Посмотрел на нее как будто со стороны – эта молодая девушка, в светлой просторной блузке, с чудесной шеей, все линии лица, фигуры плавные, гармонические, впалые немного щеки, длинные тени, глаза огромные, серые, строгие. Такая совершенная стройность, женственность, ни капли искусственности – моя жена.

Хорошо, что она уезжает. Мне надо все допережить, чтобы на новых местах все заново построилось, все планы моей жизни. Папа оплачивает мои занятия в институте, классы в консерватории, немецкие уроки я закончил, этот расход снят. В этом положении я не могу сказать ему, что у меня есть жена. Я вынужден буду продолжать принимать от него помощь, но Марусю я должен обеспечивать самым необходимым. Подам объявление в газету об уроках. Я могу готовить к поступлению в гимназию, математику, географию, историю, немецкий язык. Уроки по фортепиано – начинающим. Надо продумать само объявление, чтобы не выглядело как крик утопающего. Если я получу даже три урока, то смогу посылать в Москву по меньшей мере 20 р., а если пойдет хорошо дальше, то и все 40.

Поговорить с Юрой, Вержбицким и Филимоновым относительно уроков.

Надо признаться, что лето мое для самостоятельных занятий почти пропало. Не успел прочитать и половины того, что наметил.

Папа принес мне письмо от Генриха из Гейдельберга. Описывает свое летнее путешествие по Швейцарии и Италии. Оно все адресовано папе, а мне только несколько строчек, но очень важных. Он полностью поддерживает мои мысли, о которых я ему писал. Написал, что будет мне помогать! Он самый благородный из всех людей, которых я в жизни знаю!

2 сентября

Ужасное событие вчера произошло. Террорист Богров ранил в городском театре, в антракте оперы “Царь Салтан” Столыпина. Это Мордка Богров – анархист. Папа знаком со всей его фамилией, отец его присяжный поверенный, они живут на Бибиковском бульваре, я знаю дом их, однажды папа брал меня к ним с какими-то немецкими бумагами, для помощи с переводом! Я видел этого Мордку-Дмитрия не однажды. Ничтожество. Он кончал Первую Гимназию. Был в приятельских отошениях с моим кузеном Давидом. Трудно предвидеть, какие политические последствия могут быть, если Столыпин умрет. Скорее всего ждет новое ужесточение властей против всех частей общества. Реформа тотчас остановится, экономика может тоже реагировать на это событие остановкой развития. Не вижу ни одного хорошего поворота в дальнейшем.

12 сентября

Столыпин скончался от раны неделю назад. Сегодня сообщили, что казнили Богрова. Мне его не жаль, такое публичное убийство в опере мерзость, мерзость! Как можно убивать в присутствии музыки! Но чувство ужаса охватывает от того, что в двадцатом веке в просвещенной империи может совершаться смертная казнь через повешение, как в средние века. Вот что здесь самое ужасное! Несомненно.

14 сентября

Марусины письма действуют на меня может быть даже сильнее, чем ее присутствие. Каждый раз, когда приходит письмо, хочется бежать на вокзал и ехать в Москву. Закрываю глаза и просто физически ощущаю ее рядом со мной, вот тут, где она действительно была еще недавно. Засыпаю и сразу же просыпаюсь. И больше заснуть не могу. От тоски. Сегодня ночью перечитывал рассказы Чехова. Бедный, бедный! Какой у него, по всей видимости, был несчастный опыт общения с женщинами. И как это отразилось на сюжетах его рассказов. Я долго не мог уснуть, потому что в голове моей роились другие сюжеты – о смелости и решительности женщин, об их жертвенности – только Некрасов в русской литературе это описал, о женах декабристов. Но даже у Толстого нет положительного образа современной женщины, у него прелестные барышни, но нет настоящих деятелей-женщин. Как ни странно – Пушкин это лучше чувствовал! Времена, когда женского образования просто не существовало. Поповский минимум плюс домоводство. И на этом минимуме – характер, Татьяна Ларина! Чувство собственного достоинства! Вот то, о чем Пушкин говорит. На днях я прочитал “Бабы и Дамы” г. Амфитеатрова. Юра принес, новинка. Это жалкая литература. Легковесный фельетон, скетч, анекдот – ни одного разработанного характера. Всякая женщина, в этом сборнике описанная, – ничтожнейшее существо. Но где же то открытие, которое Пушкин сделал, – о чувстве собственного достоинства женщины! Если попробовать в этом разобраться, то один только Пушкин говорил о достоинстве человека: о мужском – Петр Андреевич Гринев, и о женском – Маша Миронова и Татьяна Ларина. Здесь – основа основ! А с художественной стороны писания Амфитеатрова – бойко весьма, но слог журнальный, необработанный. И опять-таки не могу не отметить – еврейский женский тип, Дина – контрабандистка, похожая на чеховскую Сусанну Моисеевну. Удивительное дело – мне на глаза все попадаются учащиеся еврейские девицы, как Маруся, Бети, Ася – кто учится педагогике, кто медицине. Верочка Гринберг библиотекарем работает. А господам Чехову и Амфитеатрову попадаются процентщицы. Старушка-процентщица Достоевского не вызывает такого яркого отвращения, как эти еврейские процентщицы. Может, потому что это старушка русская?

Женская тема все более становится важной, я думаю, это только начало ее развития, а через сто лет все поменяется, женщины будут другие. Врачи, даже сенаторы, министры – женщины. Начало пойдет именно от тех барышень, девочек, кто сегодня кинулся за образованием. Тургенев, тонкий изящный Тургенев создал цельный тип “тургеневской девушки”, а себе выбрал в спутницы, в любовницы великую женщину, певицу, лицо всемирно известное. То есть эмансипированную? Или я неправильно рассуждаю?

Я даже придумал два сюжета для рассказов, кажется, недурных. Один – про юную девицу, совсем еще девочку, которая влюбилась в старика, сошлась с ним тайно, родила от него детей, двух или трех – ото всех скрывая, кто отец ее детей. Ее все презирают, даже мать не понимает, откуда у нее дети берутся. Старик умирает, оставляет ей по завещанию небольшое состояние. Она покидает детей и уезжает учиться. Например, как наша Бети, в Швейцарию. Делается дантистом или гинекологом, возвращается домой к детям, работает, дает образование детям. А дети все это время, что она учится, остаются со старой матерью, все считают, что она их бросила. Надо расспросить Бети про ее учебу в Швейцарии, чтобы рассказ выглядел достоверным. Второй в духе Шолом Алейхема я придумал – отец-портной, очень знаменитый и дорогой, например, как Меерзон, постепенно слепнет, а его дочь начинает работать за него и никто не знает, что она его заменила. Отец умирает, а она становится… вот здесь надо немного еще подумать, как ее жизнь самостоятельно складывается, без помощи мужчин. И чтобы была она собой нехороша, не замужем, но жизнью удовлетворена.

Маруся права – без женского образования мировая культура много пострадает. Действительно, революционное время.

16 сентября

Совершенно вошел в новый режим. Приходится соблюдать строгую дисциплину. Встаю в 5 ½ час. Гигиена. С 6 до 7 ½ – научные чтения. Потом пью чай с булкой и иду в институт (3 версты) пешком, чтобы двигаться и мимо Марусиного дома пройти, конку не беру. В 8 ½ в институте. Занятия до 14. Потом либо урок (один урок достал по фортепиано, второй со следующей недели будет по математике), либо три раза в неделю классы в консерватории. Играю каждый день, но больше часа не получается. (Мое теоретическое образование не требует от меня хорошего исполнительского мастерства, но владение инструментом кажется мне совершенно необходимым!) Обедаю дома. После обеда переписываю с тетрадей Соловецкого или Кононенка лекции, которые пропустил в институте накануне, если пропустил существенное, чтоб не образовывалось дыр в статистике и полит. экономии. В семь часов ужин, немного играю с детьми. С 8 часов до полуночи мое время для чтения, когда не хожу в концерты. Не менее двух раз в неделю получается. Стараюсь укладываться в 12, но это не всегда получается. Какое счастье – дом спит, тишина, я улетаю с моим чтением в мир науки, искусства. Взял книги по движению. Читал про школу Изадоры Дункан, она восходит к античной традиции, это мне нравится. Но – что я Марусе не говорил – ее занятия педагогикой, особенно женским образованием, мне представляются более общественно-полезным, чем теперешнее увлечение Bewegung.

1. Новая пьеса Леонида Андреева.

2. “Путь к здоровью и силе”, Георг Гаккеншмидт. О физиологической деградации современных людей, при успехе медицины в борьбе с инфекциями и улучшением питания. Увеличение длительности жизни??? Вот где статистику необходимо применять!

3. Sigmund Freud, “Die Traumdeutung”. На русский язык не переведено! Это жаль, книга исключительно занимательная, но не убедительная. Гипотеза!

4. Sigmund Freud, “Eine Kindheitserinnerung des Leonardo da Vinci”, 1910.

5. Боэций – о музыке – надо искать источники. Есть ли по-русски? По-немецки? Кажется, самое старое из сочинений по теории музыки?

1 октября

Набрал так много себе занятий и это одно только спасение. Письма от Маруси. Завел шкатулку, куда складываю письма и открытки. Прячу ее в книгах. Это самая тайная часть моей жизни. Не могу даже в мыслях допустить, что ее письмо попадет в чужие руки. Бедняжка, так занята, что не всегда может мне и письмо написать. Уговорились – через день писать. Заканчиваю я экзамены 15 января, 16-го – в поезд! Письма меня очень будоражат. Вот думаю – как это я всего четыре месяца тому назад жил без Маруси? Нет, это нечестно заданный вопрос – как мог я жить без женщины? Теперь это ужасное страдание, лишение и я понимаю теперь тех молодых мужчин, что ходили к проституткам. Это не за любовью, а одна физиология. Правда, физиология такая простая, что можно и без проституток обойтись, своими силами. Отвращение, я думаю, одинаковое.

2 ноября

Погода испортилась. Дожди. Мне больше не хочется ходить в институт пешком, я беру конку и это сберегает мне полчаса утреннего времени. Но эта утренняя прогулка давала какую-то бодрость, и мне ее жалко. Маруся пишет, что в Москве дожди уже целый месяц, да и холод, она мерзнет в комнате. Послал вчера, получив за два музыкальных урока, двадцать рублей. Ее так давно нет, что мне иногда кажется, что ее и вообще не было – все придумано, какая-то галлюцинация. Но лежит почтовая квитанция на столе, как доказательство, что в какой-то неизвестной мне комнате в Богословском переулке затопят печь, будет тепло.

21 ноября

То хвост увязнет, то голова. Две недели работал со статистикой – не хватает математических способов обрабатывать статистические материалы. Просмотрел несколько учебников по дифференциальному исчислению. Мне кажется, есть способы обработки данных более точные, чем приведенные в лекциях доцента Савенко. И марксизм, без которого никак сейчас не обойтись. Вот и Маруся неслучайно за него схватилась. Главное умственное течение – там много важных и трудно оспариваемых положений, но у меня какое-то эстетическое неприятие. Надо обдумать, в чем там дело. Возможно, даже не эстетическое, а этическое. Но это серьезный ученый, мыслей много, больше, чем слов. Увлекает! Тем временем я целую неделю пропустил в консерватории! Но без музыки я жить не могу! А без экономики очень даже могу! Хотя за последний год переменил свои взгляды отчасти. Раньше я в институт ходил, потому что не мог разочаровать папу, который думает, что я приму его дело и буду обеспечивать состояние семьи. Теперь я увидел, что занятия мои имеют смысл научный. Никакая история цивилизации не существует без экономики. Нельзя наблюдать за цивилизацией без этого важного фактора, там свои законы существуют, которые тоже вплетаются в закон мироустройства. Без этого ничего не получается. Вот я и читал всю неделю – от Адама Смита! И понял, что без глубокого знания истории Средних веков тоже ничего не связывается. И так все время – тянешь за ниточку, а оказывается, что все ко всему привязано. Но если о желании души – только музыки!