Текст книги "Знаменитые женщины Московской Руси. XV—XVI века"
Автор книги: Людмила Морозова
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Заинтересованность в установлении родственных связей с великим князем Московским проявил и мазовецкии князь Конрад III. В мае 1493 г. в Москву прибыл его посол Ян Подося и прямо заявил, что его князь хочет жениться на дочери Ивана III. Будущей жене он готов выделить несколько городов на содержание и хочет заключить договор с великим князем против «Казимировых детей». Это предложение, видимо, также заинтересовало московского правителя, но сведений о том, чем закончились переговоры с Конрадом, нет{569}.
Получалось, что приблизительно в одно время к дочерям Ивана III стали свататься два европейских государя, посчитавшие их подходящими невестами для себя.
Вполне вероятно, что о посольстве Конрада III в Москву стало известно и в Вильно. Поэтому Александр Казимирович вновь отправил в конце 1493 г. к Ивану III своих посланцев. В январе 1494 г. они начали переговоры о заключении мирного договора с Россией. Когда все статьи его были согласованы, послы подняли вопрос о сватовстве. На этот раз великий князь тут же дал согласие на брак дочери при условии, что она сохранит православное вероисповедание. Послы обещали, что их господарь не будет ни в чем неволить супругу. После этого их познакомили с княжной Еленой, которая показалась им очень красивой и благонравной{570}.
Успешные переговоры скрепили обрядом обручения, состоявшимся 6 февраля 1494 г. В дипломатических источниках сохранилось его описание: «И князь велики, сед с великою княгинею, и княжна тут же, да и боаре, и послали по них (послов), да и обрученье тут было. Молитву священники тут молвили, кресты с чепми и перьстни меняли. И великого князя Александра место обручал пан Станислав Янович, староста жемоитьский». Второй посол не мог участвовать в обручении, поскольку был женат{571}.
Характерно, что, давая согласие стать мужем и женой, ни жених, ни невеста даже не были знакомы друг с другом. Все решали их родственники и лица из ближнего окружения. Ведь данный брак носил чисто политический характер. С его помощью великий князь Литовский хотел остановить дальнейшее продвижение русских войск в глубь его территорий. Иван III надеялся с помощью дочери завоевать симпатии православного населения Литвы и склонить его на свою сторону. К тому же он мог считать, что родившийся в этом браке наследник будет верным союзником Русского государства. В будущем же это позволяло русским государям претендовать на всю территорию Великого княжества Литовского как родственникам великих князей Литовских.
Имея такие перспективы, Иван III особенно настаивал на том, чтобы его дочь ни при каких обстоятельствах, даже по собственной воле, не меняла своего вероисповедания. Это превращало Елену в заложницу честолюбивых устремлений отца.
Все исследователи именно так характеризуют брак Александра и Елены, и с этим мнением следует согласиться.
После предварительных переговоров об условиях женитьбы великого князя Александра на княжне Елене в Москву б января 1495 г. вновь прибыло представительное литовское посольство. В его состав входили виленский поп Александр Юрьевич, дипломат Ян Заберезинский с сыном Станиславом, наместник бряцлавский Юрий Зиновьевич и другие лица{572}.
Послы с почетом были приняты великим князем. Во время официального приема он попросил передать будущему зятю, что намерен твердо соблюдать условия договора с литовской стороной и просит Александра также следовать им: «Скажите от нас брату и зятю нашему, великому князю Александру: на чем он нам молвил и лист свой дал, на том бы и стоял, чтоб нашей дочери никаким образом к римскому закону не нудил. Если б даже наша дочь и захотела сама приступити к римскому закону, то мы ей на то воли не даем, и князь бы великий Александр на то ей воли не давал же, чтоб между нами про то любовь и прочная дружба не порушилась»{573}.
После переговоров в честь послов был устроен пир, на котором произносились тосты за молодых и родителей невесты. В конце его литовские послы получили от Ивана III и Софьи Фоминичны богатые дары.
Княжну Елену Ивановну полагалось проводить в Литву с большим почетом. В ее свиту включили несколько бояр и князей с женами: князя С.И. Ряполовского, боярина М.Я. Русалку-Морозова, П. Зиновьева, дворецкого Д.С. Пешкова, дьяка и казначея В. Кулешина, а также окольничих, стольников, ясельничих и «детей боярских». Всего ее свита достигла 80 человек. Всем был дан наказ, как вести себя в дороге и при встрече с женихом. Главное наставление состояло в том, чтобы невеста своим поведением не уронила великокняжеское достоинство и честь Русского государства.
В первую очередь ей следовало блюсти свою веру. Так, она должна была посещать православные храмы во всех городах, которые проезжала. Если по дороге представители литовской знати приглашали ее на обед, то там должны были присутствовать только женщины. При встрече с женихом Александром ей следовало надеть парадное платье и выйти из экипажа. Если он предложит ей свою руку, то и ей надлежало подать ему свою. В его экипаж невесте запрещалось пересаживаться, если там не будет матери жениха. В католические храмы и монастыри ей не следовало заходить, но можно было их осмотреть. В костел для молитвы не полагалось ходить даже по приглашению свекрови{574}.
Великий князь настаивал на том, чтобы во время венчания Елена была в русском платье, церемония должна была проходить в православном храме и осуществляться митрополитом или епископом. Но если подходящего храма не будет и не будет митрополита, то венчание в католическом храме по православному обряду должен был производить поп Фома, входивший в свиту княжны{575}.
В наказе сопровождающим Елены указывалось, что все требования к литовской стороне можно было уменьшать, но главным оставалось то, что обряд венчания не должен быть только католическим. Участие в нем православного священника было обязательным.
Выезд из Москвы был назначен на 13 января 1494 г. До Дорогомилова Елену проводил брат Василий. Там была устроена двухдневная остановка. Это было необходимо для того, чтобы Иван III и Софья окончательно попрощались с дочерью. К тому же следовало проверить, все ли необходимое взято в дорогу.
В летописях подробно указывалось, что родители Елены прибыли на следующий день, 14 января, отобедали вместе с путешественниками и дали последние наставления дочери. После этого она продолжила свой путь в Вильно{576}.
По дороге бояре попытались узнать у посланцев Александра, в каком храме будет венчание молодых: православном или католическом. Этот вопрос выяснился только недалеко от столицы Литвы. Для свадебной церемонии был предназначен только католический костел. С этим пришлось смириться.
По дороге жители разных городов с радушием приветствовали Елену Ивановну. В Дуброве ее встретили вяземские князья и преподнесли богатые дары: 7 камок бурских (отрезы шелковых тканей), 15 золотых и 300 грошей{577}.
За пять верст от Смоленска путешественников встретил наместник города. Вместе с ним был православный священник, который преподнес Елене икону в дорогом окладе и другие дары. В самом городе московскую невесту навестили местные женщины: жена Юрия Глебова с падчерицей и жена Ивана Кошкина{578}.
На подъезде к Вильно кортеж с Еленой встретили посланцы Александра: маршалок Станислав Стромилов, князья Константин Острожский и Иван и Василий Глинские в сопровождении 60 человек. Они предложили невесте пересесть в экипаж, присланный женихом. Это была повозка, обитая внутри бархатом и покрытая снаружи парчой. В нее было запряжено восемь серых жеребцов с красивой позолоченной сбруей. Но Елена отказалась в нее пересесть, поскольку, как утверждал ее отец, это означало умаление родовой чести.
За три версты до литовской столицы Александр Казимирович сам встретил невесту верхом на коне. Это свидетельствовало о том, что он оказывал ей особый почет. Известно, что в Русском государстве женихи не встречали будущих жен за городом. Они приветствовали их уже в Кремле.
Но и в этом случае бояре показали, что не слишком ценят местное гостеприимство. Когда слуги Александра расстелили у экипажа Елены цветное сукно, бояре Елены набросили на него сверху шелковую ткань. По ней невеста дошла до жениха вместе с боярынями. Александр подал всем руку и предложил отправиться вместе в город. Елена осталась в своей повозке, но Александр ехал рядом на прекрасном жеребце. Так состоялся торжественный въезд русской княжны в литовскую столицу{579}.
Венчание было назначено на этот же день. Готовясь к нему, Елена Ивановна твердо следовала указаниям отца. Она надела свой лучший наряд, боярыни из ее окружения расплели ей косу, надели на голову кику, считавшуюся головным убором замужней женщину, и закрыли покрывалом. В таком виде она отправилась в ближайшую православную церковь и отслужила обедню. Затем во главе окружавших ее лиц она отправилась в костел. С ней шел поп Фома с крестом. Вышедший навстречу католический епископ не решился благословить Елену. В костеле ее уже ждал Александр со своим окружением.
Церемонию венчания стали осуществлять по католическому обряду, но во время ее поп Фома старался громко произносить православные молитвы, а одна из боярынь держала над головой Елены венец, как того требовал православный обряд{580}.
В итоге получилось, что обряд венчания не был ни чисто католическим, ни православным. В нем оказались элементы обеих церемоний.
В первое время после бракосочетания русское окружение Елены было довольно многочисленным. На этом настаивал Иван III, утверждая, что его дочь должна постепенно привыкать к новой обстановке. Но Александр сразу же захотел, чтобы у его жены была свита из местной знати. Поэтому после свадебных торжеств князь С. Ряполовский и боярин М. Русалка были отправлены на родину. За ними были высланы и остальные лица из свиты Елены. При ней остались только священник с помощниками и повар. Но и их Александр пытался отправить на родину. Он надеялся, что католическое окружение, состоящее из местных знатных женщин и слуг, вынудит его супругу отказаться от православной веры. По этой причине в ее свиту включили пани Анну Мартынову и пани Анну Богданову. К тому же для нее не построили православную церковь на великокняжеском дворе, вынуждая ходить в городской храм{581}.
В итоге новой великой княгине Литовской пришлось надеть европейский наряд и распроститься с русскими слугами. Ее стали окружить представители литовской знати, исповедующие католичество. Так, Александр пытался вынудить супругу отказаться от веры предков. Но Елена оказалась слишком послушной дочерью. При любой возможности она старалась отправить на родину письмо с жалобами на притеснения супруга. В итоге между Иваном III и Александром Казимировичем разгорелась целая дискуссия по поводу строительства для Елены православного храма на великокняжеском дворе и русских слуг в ее окружении{582}. Это очень обостряло отношения между двумя государями.
Понимая сложность положения дочери в литовской столице, Иван III стал посылать в Литву свои посольства как можно чаще. Послам он наказывал передавать дочери не только обычные письма от него самого и Софьи Фоминичны, но и тайные устные речи. Так русский государь пытался через дочь воздействовать на зятя и выведывать его планы на будущее. Например, узнав, что Александр хочет отдать Киев младшему брату Сигизмунду, он посоветовал Елене отговорить мужа от этого решения, ссылаясь на недавнюю историю в Русского государстве при его отце. По мнению Ивана III, несколько правителей в одной стране всегда будут ссориться друг с другом и этим ее ослаблять. К тому же передача своих территорий другому лицу никаких выгод Александру не принесет. Елена, судя по всему, последовала совету отца и отговорила мужа от передачи киевских земель брату{583}.
К.В. Базилевич, исследовавший политические цели брака Елены Ивановны с великим князем Литовским, сделал вывод о том, что с его помощью Иван III намеревался окончательно закрепить за собой литовские территории перешедших к нему на службу князей. Государь, по мнению исследователя, также хотел создать условия для того, чтобы православное население Литвы и в дальнейшем испытывало симпатии к Русскому государству и стремилось стать его подданными. Воплощению его планов в жизнь должна была способствовать дочь, ставшая женой великого князя Литовского. О том, как все это могло отразиться на взаимоотношениях молодых супругов, он не думал. Получалось, что семейное счастье княжны Елены было принесено в жертву государственным интересам ее отца{584}.
Этот вывод исследователя абсолютно справедлив. Ведь бесконечные ссоры Ивана III с Александром по поводу положения Елены в Литве привели к окончательному разрыву мирных и дружественных отношений между ними. В 1500 г., как известно, начались военные столкновения между двумя странами.
Серьезный конфликт зрел постепенно. В ноябре 1496 г. Александр прямо заявил тестю, что добрых отношений между ними не будет до тех пор, пока тот не вернет ему захваченные ранее литовские города{585}.
В 1497 г. Иван III отправил в Вильно Микулу Ангелова с письмами к дочери от себя и от Софьи, в которых содержались вопросы об ее положении при литовском дворе. Московский государь опасался, что зять не соблюдает условий брачного договора и притесняет Елену. Софью же интересовал только вопрос о беременности дочери, поскольку той уже пора было родить мужу наследника{586}.
По мнению Базилевича, греческая царевна, воспитанная католиками, вообще была равнодушна к вопросам борьбы церквей. Но этот ее промах не остался без внимания Ивана III. Он, несомненно, указал супруге на него. Поэтому в письме Софьи в Литву от 1499 г. уже писалось о том, что Елена должна твердо хранить свою православную веру и ни при каких условиях не преступать ее заповеди{587}.
Можно предположить, что Софья Фоминична искренне желала дочери семейного счастья, поэтому не считала, что та должна постоянно конфликтовать с мужем по вопросам веры. Ведь сама она когда-то сразу забыла свое католическое воспитание и стала исповедовать православную веру в угоду супругу. Так, по ее мнению, вероятно, должна была поступить и княжна Елена. Но Иван III был категорически против подобного подхода к судьбе дочери. Поэтому спор с женой по данному вопросу мог быть одной из причин конфликта в великокняжеской семье в конце 1497 г. Итогом его, как известно, стало венчание Дмитрия-внука на великое княжение{588}.
В ноябре 1497 г., посылая письмо к дочери Елене, Иван III даже не упомянул имени ее супруга и не спросил о его здоровье, что было традиционным проявлением вежливости. Он лишь грозно требовал от дочери выполнения его указания: «Я тебе приказывал, чтоб просила мужа о церкви, о панах и паньях греческого закона, и ты просила ли его об этом? Приказывал я к тебе о попе да о боярыне старой, и ты мне отвечала ни то ни се. Тамошних панов и паней греческого закона тебе не дают, а наших у тебя нет: хорошо ли это?»
На это Елена была вынуждена отвечать русскому послу Микуле Ангелову, что о церкви она многократно просила мужа, но тот отказался ее строить под предлогом запрета со стороны римского папы. Относительно представителя православного духовенства княжна написала, что «поп Фома не по мне, а другой поп со мной есть из Вильны, очень хороший. А боярыню как ко мне прислать, как ее держать, как ей с здешними сидеть? Ведь мне не дал князь великий еще ничего, чем кого жаловать; двух-трех пожаловал, а иных я сама жалую. Если бы батюшка хотел, то тогда же боярыню со мной послал; а попов мне кого звать? Сам знаешь, что я на Москве не видала никого. А что батюшка приказывает, будто я наказ его забываю, так бы он себе и на сердце не держал, что мне наказ его забыть: когда меня в животе не будет, тогда отцов наказ забуду. А князь великий меня жалует, о чем ему бью челом, и он жалует, о ком помяну. А вот которая у меня посажена панья, и теперь она уже тишает»{589}.
Ответ Елены Ивановны свидетельствует о том, что разница с мужем в вероисповедании создавала для нее много проблем. Из-за этого возникали ссоры с Александром, у нее не было окружения из знатных литовских женщин и лиц, которым она могла бы доверять. В чужой стране она оказалось одинокой и постоянно чувствовала к себе со всех сторон враждебное отношение.
Софья Фоминична, видимо, понимала состояние дочери, оказавшейся между двух огней со стороны отца и супруга.
Поэтому своими письмами старалась сгладить напряженную ситуацию. Она спрашивала о здоровье не только самой Елены, но и Александра Казимировича, «как вас Бог милует». Не требовала ответа на острые вопросы о вере. Но ее нейтральная позиция, видимо, не понравилась Ивану III. В конце 1497 г., как известно, между супругами произошел конфликт. После примирения в 1499 г. письма великой княгини к дочери уже полностью повторяли тексты посланий самого Ивана III. По мнению исследователя, это свидетельствовало о том, что переписка Софьи оказалась под контролем великого князя{590}.
Но Софья Фоминична, видимо, не захотела смириться с тем, что дочь оказалась в Литве в тяжелом положении. Она стала искать виновников сложившейся ситуации и вскоре их нашла.
Изучая «изменное дело» князей Патрикеевых и С. Ряполовского, К.В. Базилевич сделал вывод о том, что причина их опалы была напрямую связана с их участием в переговорах с литовцами об условиях брака княжны Елены и Александра Казимировича. Вероятно, они упустили какие-то важные детали при заключении договора, которые позволили потом великому князю Литовскому активно принуждать супругу к принятию католичества. По мнению исследователя, виновными в тяжелом положении Елены в Литве были признаны также Василий Ромодановский с Михаилом Русалкой, которые сопровождали Елену в Вильно и потом неоднократно ездили к ней послами. Все они были сурово наказаны{591}.
К.В. Базилевич предположил, что примирение Ивана III с супругой и ее старшим сыном в 1499 г. было сделано не по каким-то внутрисемейным причинам, а для того, чтобы продемонстрировать Александру Казимировичу, что в его семье нет никаких конфликтов. «Наречение Василия Ивановича великим князем при одновременном существовании другого великого князя Дмитрия, а также предоставление ему в “великое княжение” пограничных с Литвой Новгорода и Пскова должно было иметь больше внешнеполитическое, нежели внутреннее значение», – утверждал исследователь{592}. С этим мнение следует согласиться.
В 1499 г. отношения между Русским государством и Литвой очень обострились. Причиной было стремление Александра Казимировича истребить православную веру на территории своей страны. Об этом стало известно в Москве из тайного письма подьячего Федора Шестакова, находившегося при Елене Ивановне, князю Б.М. Туренину-Оболенскому. Оно было доставлено в Москву 30 мая 1499 г. Подьячий писал, что с помощью смоленского владыки Иосифа Александр принуждал супругу перейти в католичество. Та отвечала, что «без воли осподаря отца своего не может то учинить»{593}.
Аналогичные сведения сообщил в конце 1499 г. и князь С.И. Вельский, не желавший переходить по воле великого князя Литовского в католичество. Намериваясь сохранить свою православную веру, он попросился на службу в Москву{594}.
В начале 1500 г. примеру Вельского последовали князья С.И. Можайский и В.И. Шемячич, потомки противников Василия II во время длительного междоусобия середины XV в.{595}
Чтобы способствовать успеху распространения католичества в Литве, Александр Казимирович в мае 1500 г. утвердил в качестве киевского митрополита униата Иосифа, бывшего смоленского епископа. Новый иерарх тут же официально обратился к римскому папе, чтобы тот принял «под свою руку» литовскую православную церковь{596}.
Этот вопрос стал активно обсуждать в римских католических кругах и коснулся самого Александра Казимировича. Он тут же поднял проблему, связанную с нежеланием его супруги менять веру, поскольку так ей велел отец и об этом с ним был подписан договор. На это папа ответил, что он снимает с великого князя Литовского все обязательства по отношению к Ивану III. Елену же следует убеждать принять католичество всеми возможными средствами, вплоть до разлучения ее с мужем, удаления ее из его дома и конфискации всего ее имущества. «С ней будет поступлено по правилам церковного суда, и что она будет наказана в соответствии с проявленным упорством в заблуждениях»{597}.
Этот совет папы Александр Казимирович побоялся воплотить в жизнь. Поэтому Елена, не желая быть проклятой отцом и матерью, продолжала оставаться православной верующей. К тому же в Риме стало известно, что Иван III достаточно стар и болен, поэтому после его смерти у Александра Казимировича появлялся шанс занять московский престол. В итоге в 1505 г. папа Юлий II официально разрешил польскому королю жить с иноверкой, т.е. с Еленой{598}.
Тем временем Иван III усиленно готовился к войне с Литвой. Узнав о том, что его дочь настойчиво уговаривают принять католичество, он отправил в Литву посла И. Мамонова. Тот должен был передать дочери письма от отца и матери и разузнать об обстановке в Литве: с какими странами у нее хорошие отношения, а с какими – состояние войны. Великий князь понимал, что столкновения с зятем неизбежны, и искал союзников для борьбы с ним.
Елена Ивановна, прочитав суровые послания от отца и матери, в которых они грозились проклясть ее за измену вере, тут же заболела. Об этом уже 6 июня сообщил прибывший в Москву литовский посланник. Но болезнь дочери почему-то не сразу обеспокоила Ивана III. Только через несколько дней он отправил в Литву своего посланника А. Кутузова с традиционными наставлениями к Елене о верности своей вере. При этом он даже просил напомнить дочери, что если она предаст православие, то будет проклята родителями.
Столь суровое наставление отца для больной Елены Ивановны, видимо, стало настоящим ударом. На несколько лет она прекратила с ним переписку{599}.
По мнению Базилевича, страдания Елены Ивановны не прошли даром. Ее мужественное отстаивание своей веры явилось примером для русского населения Литвы. Оно отказывалось принимать насаждаемое властями католичество и в массовом порядке переходило на сторону Ивана III. Получалось, что брак московской княжны с Александром Казимировичем все же принес России ожидаемые плоды. Правда, собственная семейная жизнь Елены Ивановны оказалась окончательно загубленной{600}.
Религиозный вопрос серьезно осложнял отношения между Литвой и Русским государством. Для разрешения назревших проблем в конце 1499 г. в Москву прибыло посольство от Александра Казимировича. Но по вопросу о положении Елены Ивановны оно хранило молчание. Ивану III было лишь предложено войти в антитурецкий союз для помощи своему родственнику Стефану Великому. На это великий князь ответил, что для этого нужна просьба самого молдавского господаря. Кроме того, обсуждался вопрос о заключении мирного договора между Александром Казимировичем и Менгли-Гиреем{601}.
В декабре 1499 г. в Вильно отправился русский посол И. Мамырев. Он вез новые письма Елене Ивановне, в которых родители ругали ее за молчание: «Ино гораздо ли, дочка, так делаешь? Где было тебе и без нашие посылки к нам послати, да то нам сказати, ино мы тебя пытаем, а ты от нас таишь и на того не скажешь, гораздо ли так делаешь?»{602}
Но ответ в Москве снова не получили. На несколько лет Елена Ивановна замолчала. Видимо, из-за ухудшения здоровья, вызванного нервным напряжением, она уже не могла разрываться между мужем и отцом.
Весной 1500 г. переговоры между Литвой и Россией закончилось из-за их бесперспективности. Иван III понял, что отвоевывать киевское наследие ему следует только с оружием в руках. Переход на его сторону князей Семена Можайского и Василия Шемячича в апреле этого же года ускорил начало военных действий. Официально они объяснялись тем, что великий князь Литовский нарушает договор с Россией, «великую княгиню Елену и князей панов русских нудит к римскому закону, а государь за христьянство хочет стоять»{603}.
В итоге 3 мая войско под началом боярина Якова Захаровича Кошкина вторглось на литовскую территорию. Достаточно быстро ему удалось захватить Брянск, Путивль, Мценск, Серпейск, Гомель, Стародуб, Новгород-Северский, Любеч, Рыльск. В это же время на сторону Ивана III перешли князья Трубецкие и Мосальские с городами и волостями.
В ответ из Смоленска было послано литовское войско под началом князя К. Острожского. Но у реки Ведроши оно было разбито, а князь попал в плен. В результате боевых действий в руках русских полководцев оказалась вся Северная Украина{604}.
Военный успех Ивана III вызвал панику у Александра Казимировича. В создавшейся трудной ситуации он стал искать помощь у союзников, сначала у Менгли-Гирея, потом – у «Ахматовых сыновей». На свою сторону он еще раньше попытался привлечь Стефана Великого, жалуясь на захват московским государем его замков. По его просьбе летом 1500 г. молдавский господарь отправил в Москву своего посланца, но тот вернулся без какого-либо результата. Иван III, правда, послал с ним своего человека дьяка Никиту. Возможно, он хотел начать переговоры со свояком о союзе против Литвы{605}.
Тем временем в Крыму русский посол И. Мамырев выяснил, что Стефан действует не столько в интересах Москвы, сколько Вильно. Он, как уже отмечалось, даже уговаривал Менгли-Гирея заключить мир с Александром Казимировичем, объясняя это тем, что «князь великий московский нам издалека, а литовский к нам ближний сосед»{606}.
Слова молдавского господаря Иван III расценил как откровенное предательство его интересов. С этого времени он перестал считать Стефана своим другом и родственником. Это отразилось самым печальным образом на судьбе Елены Волошанки и ее сына Дмитрия – они были взяты под стражу.
Во время русско-литовской войны 1500–1503 гг. Стефан не захотел стать союзником Ивана III и продолжал поддерживать мирные отношения с Полыней и Литвой. Он надеялся на их помощь в его собственной борьбе с Турцией. В этом смысле русский государь был ему бесполезен. Охлаждению отношений между Молдавией и Россией способствовало и то, что Стефан задержал у себя посольство Ивана III в Италию во главе с Д. Ралевым и М. Карачаровым, которые везли с собой много различных мастеров. Чтобы вернуть своих посланников, великий князь был вынужден обращаться за помощью даже к крымскому хану{607}.
Не отпуская русских послов, Стефан, возможно, хотел таким образом наказать Ивана III за то, что тот отнял великое княжение у его внука Дмитрия и передал сыну Василию. Но этим, как подчеркнуто выше, он только усугублял положение дочери и внука.
В 1501 г. произошли два события, изменившие положение Александра Казимировича. Во-первых, ему удалось заключить договор с Ливонским орденом о совместных действиях против России, во-вторых, 17 июля умер его старший брат – польский король Ян Альбрехт. В Польше сразу же возник план избрания на престол великого князя Литовского. В конце лета уния между Польшей и Литвой была подписана, и Александр стал еще и польским королем.
В источниках нет сведений о том, как отнеслась Елена Ивановна к своему новому статусу. Ведь вместе с мужем она тоже получила новый титул и стала польской королевой.
Усиление противника не помешало русским воеводам совершать новые успешные походы и в Ливонию, и в Литву. Но все же Иван III, очевидно, осознал, что с зятем следует помириться, поскольку новые территориальные приобретения требовали дополнительных войск, а их уже не было.
Переговоры о мире начались в начале 1503 г. В это время Иван III и Софья Фоминична наконец-то получили долгожданные письма от дочери в статусе польской королевы. Она просила родителей и братьев начать переговоры о мире не с ее мужем, а с его «радой», т.е. сеймом. Некоторые историки решили, что к родителям писала не сама Елена, а представители польско-литовской канцелярии. Но К.В. Базилевич обнаружил в архиве князей Радзивиллов некоторые документы, которые свидетельствуют о личном участии Елены Ивановны в переговорах о мире между Россией и Литвой.
В период подготовки польско-литовского посольства в Москву к королеве Елене обратился брат ее мужа кардинал Фридрих с просьбой о посредничестве в переговорах. В ответ Елена Ивановна написала следующее: «Получила я письмо ваше, в котором вы высказываете вашу печаль по поводу войны между моим мужем и отцом и не скрываете удивления вашего, что я, столь близко им обоим родственная, не делаю усилий прервать ее, что доставило бы мне великую славу. Мои чувства были тождественны с вашими: скорбела о том, что, покорная мужу, ничего не смела предпринять без его воли, а раз вы меня вызвали, примусь за дело охотно, лишь только получу разрешение на то от короля». Это письмо было написано в Минске 28 сентября 1502 г.{608}
Получалось, что католические иерархи, отрицательно относившиеся к Елене в течение всего периода ее замужества, посчитали ее участие в переговорах с Иваном III очень важным. Следуя их просьбе, она написала отцу, матери и братьям. Хотя некоторые исследователи считают, что данные письма были написаны в польской канцелярии, искренний их тон свидетельствует, что сама Елена также принимала участие в составлении их текстов. В них она выразила всю свою обиду на отца, постоянно использовавшего ее в своих целях и не желавшего учитывать ее семейные интересы и сложность положения в чужой стране.
Отцу Елена написала следующее: «Господин и государь батюшка! Вспомни, что я служебница и девка твоа, а отдал ты меня за такого же брата своего, каков сам. Знаешь, что ты ему за меня дал и что я ему с собой принесла? Но государь муж мой, нисколько на это не жалуясь, взял меня от тебя с доброю волею и держал меня во все это время в чести и в жаловании и в той любви, какую добрый муж обязан оказывать подружию, половине своей. Свободно держу я веру христанскую греческого обычая: по церквям святым хожу, священников, дьяконов, певцов на своем дворе имею, литургию и всякую иную службу божью совершают передо мной везде, и в Литовской земле, и в Короне Польской. Государь мой король, его мать, братья-короли, зятья и сестры, и паны радные, и вся земля – все надеялись, что со мною из Москвы в Литву пришло все доброе: вечный мир, любовь кровная, дружба, помощь на поганство; а теперь видят все, что со мною одно лихо к ним вышло: война, рать, взятие и сожжение городов и волостей, разлитие крови христианской, жены вдовами, дети сиротами, полон, крик, плач, вопль! Таково жалование и любовь твоя ко мне! По всему свету поганство радуется, а христианские государи не могут надивиться и тяжко жалуются: от века, говорят, не слыхано, чтоб отец своим детям беды причинял. Если, государь батюшка, Бог тебе не положил на сердце меня, дочь свою жаловать, то зачем меня из земли своей выпустил и за такого брата своего выдавал? Тогда и люди бы из-за меня не гибли, и кровь христианская не лилась. Лучше бы мне под ногами твоими в твоей земле умереть, нежели такую славу о себе слышать. Все одно только и говорят: для того он отдал дочь в Литву, чтобы тем удобнее землю и людей высмотреть».