Текст книги "Есть о чем вспомнить"

Автор книги: Людмила Семигина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

КАК ЕГОРА НЕФЕДКИНА ОБСЧИТАЛИ

Совхозного тракториста Егора Нефедкина обсчитали. Вместо предполагаемых двухсот рублей, он получил сто семьдесят три. Егор отошел от кассира (она выдавала деньги прямо на тракторном стане), пересчитал получку, сунул пачку в нагрудный карман пиджака, сплюнул и выругался.

– Чего? – спросил его сцепщик Дмитрий, пряча за пазуху червонец.

– Маловато вроде нащелкали, – объяснил Егор.

– Ну, спроси, – посоветовал тот.

Егор подошел к кассиру.

– Вроде маловато мне нащелкали, – сказал он.

Та как раз пересчитывала деньги, сбилась и сердито огрызнулась:

– Я, что ли? Иди в бухгалтерию да проверяй.

Егор сел на свой «козел» и покатил в совхоз.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он, зайдя в контору.

Никто не поднял головы. Главный бухгалтер Семен Потапович, зажав голову руками, воинственно смотрел на цифры. Бухгалтер Клавдия Андреевна одной рукой перебрасывала костяшки счетов, другой перекладывала бумаги. Егор постоял, помялся с ноги на ногу и деликатно покашлял.

– Чего тебе? – недовольно спросил Семен Потапович, оторвавшись от цифр.

– Вроде маловато мне нащелкали, – сказал Егор.

– А кому их не маловато, – заметил главный бухгалтер и кивнул на Клавдию Андреевну: – Проверь вон у нее.

Клавдия Андреевна поморщилась и достала расчетную ведомость.

– Смотри сюда, – обиженно сказала она. – Двадцать семь смен отработал? Сделала я разноску. Аванс получал?

– Получал, – мрачно подтвердил Егор.

– Значит, это вот, смотри, твой дебет. Минус аванс. Минус подоходный.

В это время зазвонил телефон, главный бухгалтер взял трубку и стал кричать кому-то то ли про сальдо, то ли про бульдо. Расчетчица громко, стараясь перекричать главного бухгалтера, твердила Егору о его дебете и кредите. Семен Потапович положил трубку, а Клавдия Андреевна спросила:

– Понял?

– Ага, – кивнул Егор.

У конторы Егора уже ждали приятели, получившие зарплату. Он опять сплюнул и выругался.

– Чего, разобрался? – спросили его.

– Разберешься тут, – проворчал Егор. – Сальда-бульда. «Понял?» Понял. Морская бухгалтерия: куда ни нырнешь – ничего не поймешь.

– Ошиблись вы с Катькой, наверное, счетоводы-то еще те, – стал успокаивать его один из товарищей. – Я вот тоже всегда думаю, что получу больше, а начнешь расписываться – видишь меньше. Плюнь. Пошли в Тихую гавань.

Тихая гавань – небольшой лесок или колок, как его называли, ходьбы от деревни всего пятнадцать минут, и ни одной души. В него частенько похаживали любители выпить и поразмышлять на просторе.

– Пошли, Егор, – позвали мужики. – А то бабы набегут…

Егор раздумывал. С одной стороны – получка, суббота, как раз пахоту закончили, как не выпить? С другой стороны – выпьешь на три рубля, а шуму дома будет на все двадцать семь обсчитанных. Он с тоской посмотрел на магазин, на товарищей, пощупал в кармане деньги.

– Пошли, чего мнешься? – потянул его Дмитрий.

– Нет, – нерешительно мотнул головой Егор. – Вы идите, а я до дому…

– Чего еще?

– Пойду, кой-чего провернуть надо, – соврал он и быстро пошел, боясь передумать.

Дома все были в сборе. Жена с тещей копались в грядках, старшая дочь Люба поливала рассаду из детской лейки, сын Игорь мастерил скворечник.

– Папка, гляди, что я сделал, – похвастал он.

Жена подняла голову и окинула мужа пристальным взглядом. «Сейчас разбазарится из-за денег… счетовод», – подумал Егор. Жена его, Катя, была не то чтобы скупой, но в день получки (а Егор обыкновенно возвращался из Тихой гавани под крепким хмельком) устраивала мужу «профилактику». После этого в доме наступала зловещая тишина. Жена ходила злая, теща окидывала его свирепым взглядом, старшая дочь Люба демонстративно отворачивалась, а сын Игорь украдкой посматривал на отца жалобным взглядом. Так продолжалось целую неделю, а в следующую получку опять «профилактика»: «Тракторист! – кричала Катерина. – Всю жизнь на тебя угрохала! Дождешься у меня… закукарекаешь!»

Егор в такие минуты выходил на крыльцо посидеть, курил, тупо смотрел на бегающую взад-вперед будто бы за делом жену и с пьяной тоской думал: «А говорят – любовь. Где она? Где?»

Когда жена распалялась пуще прежнего, он твердо, сердито выкатывая глаза, говорил одну и ту же фразу: «Заткнись, Катерина!»

Катерина медленно поднялась и подошла к мужу. В ее серых чуть усталых глазах были удивление и немой вопрос.

– Чего ты? – хмыкнул Егор.

– Ничего, – Катерина еще раз оглядела мужа. – Знать, получку не дали?

– Дали, – он вытащил деньги. – На вот, бери. Сто семьдесят три рубля, как одна копеечка.

Катерина растерялась, отерла руки от земли, взяла деньги и сунула их в карман халата.

– Чего ж это… ужинать айда… голодный ведь, – засуетилась она.

Теща поинтересовалась:

– Егорша, пахоту-то закончили?

– Закончили, мамаша, – буркнул он и пошел в дом за женой.

Катерина собрала на стол, села напротив мужа, подперла голову руками.

– Деньжат чего-то маловато нащелкали, – пробурчал недовольно он, принимаясь за щи.

– Хватит, – улыбнулась Катерина, задумчиво глядя на мужа.

– Чего уставилась? – спросил Егор.

– Ты не умылся, – засмеялась она.

– Грязный, что ли?

– Черный.

– Это загар.

– Егор, – Катерина опять засмеялась, – сегодня на меня Федька Мякишин знаешь как сказал?

– Как?

– Красивая, говорит, ты, Катерина.

– Я вот ему ходули-то переломаю, – пообещал Егор.

После ужина Егор вышел из дома, сел на крыльцо покурить.

– Папка, – Игорь примостился рядом. – Назови мне часть света, – он хитро прищурился.

– Америка.

Игорь прыснул:

– Фотон! А часть материи?

Егор опять задумался, копаясь в своих небогатых в этой части запасах знаний. Вот если бы насчет механизма вопрос, он бы сообразил, а тут «фотоны»! Попробуй, угадай.

– Сдаешься? – не терпелось парнишке.

– Ну?!

– Часть материи – отрез! – Игорь даже подпрыгнул от удовольствия и смеха. – Еще задать?

– Хватит, а то шибко умный буду, – отказался Егор. – Двоек-то много нахватал?

– Еще чего, – обиделся сын.

«Башковитый парень, – думал Егор, искоса поглядывая на сына. – Вырастет – ученым будет, – ему стало смешно, он улыбнулся. – А чего? Будет. Из села за последние годы три агронома вышли, пять учителей, инженеров разных – не перечесть. Одна даже на артистку в Москве учится. А вот Игорь ученым будет, это точно».

– Ученым будешь, – вслух сказал Егор.

– Прям уж. Не хочу ученым.

– А кем хочешь?

– Космонавтом.

– Ишь, куда загнул, – присвистнул Егор.

В огороде засмеялась Катерина.

Вечером все смотрели телевизор. Катерина примостилась около мужа.

– Егорушка, – зашептала она ему в ухо. – Пойдем погуляем с тобой?

– Куда? – удивился Егор.

– Куда-нибудь… Пойдем к нашим березкам!

– Темно уже, спать охота, – отпирался Егор.

– Выспимся, завтра ж не на работу.

– Выдумаешь тоже, – проворчал он, но поднялся с дивана.

– Чего тебе приспичило? – спросил он на улице.

– Так просто… Мы с тобой, как старики, все дома да дома. Доктора говорят, гулять перед сном надо.

– Глупость это… Завтра надо на базар…

– Съездим, Егорушка, только давай сейчас про что-нибудь другое говорить?

– Про што, к примеру?

– Вечер-то какой чудесный! Весна. Сирень скоро пойдет… Помнишь, ты мне букет принес, до свадьбы еще.

– Ну, – он усмехнулся.

Катерина шла легко, в сумерках белело ее почти девичье лицо.

– Скоро незабудки высыпят, хочешь – притащу, – неожиданно предложил он.

Они вышли за околицу села. Кругом было тихо, и только, казалось, томно дышала вспаханная земля.

– А вон наши березки, – Катерина кивнула на три жавшиеся друг к другу, еще не распустившиеся деревья. Лет шестнадцать назад впервые поцеловал здесь Егор девчонку в белом ситцевом платьице…

– Слышь, Егорушка, давай я побегу, а ты меня догоняй, – предложила Катерина.

– Чего еще? – удивился Егор.

– Ну, догоняй, – настойчиво повторила Катерина и легко побежала к березам.

«Вот разошлась баба», – подумал Егор, помялся и забухал ей вслед сапогами. Катерина забежала за березы, остановилась, дышала часто, но не тяжело.

– А теперь поцелуй меня, – требовательно приказала она подбежавшему Егору.

Тот неловко ткнулся ей в лицо, чмокнул куда-то между носом и глазом. Вздохнул, почувствовал одному ему знакомый и родной запах, прижал Катерину огромными ручищами и крепко поцеловал.

…Вернулись они далеко за полночь. Егор запнулся в сенцах за ведро, чертыхнулся.

– Тс-с! – тихо смеялась Катерина.

Прокрались на цыпочках в свою комнату. Егор разделся, лег в постель. Катерина долго расчесывала длинные волосы, сидя на краешке кровати. В окно заглядывала большая оранжевая луна. Егор молча смотрел на жену, на ее волосы, руки, блестевшие при луне глаза.

– Все-таки я ходули ему переломаю, – вдруг прошептал он.

– Федьке-то? – засмеялась Катерина.

– Я ему покажу заглядываться на чужих жен, – погрозил он, улыбаясь.

На душе у него было тепло и приятно.

ДРАКА

Драка случилась около Дома культуры после вечернего сеанса. Участковый Абсатаров подоспел вовремя, хотя за ним никто и не подумал бы бежать. Он ходил с женой в кино и не успел далеко отойти от места происшествия. Веня Порохин, выпускник средней школы, готовившийся поступать в этом году в институт, лежал, съежившись комочком, на забетонированной площадке и не шевелился. Рядом на корточках сидела перепутанная Люська, его подруга, и дрожащим голосом повторяла одно и то же:

– Веня, вставай, Венечка!

Парни держали под руки не собиравшегося больше драться восемнадцатилетнего совхозного слесаря Максима Жолобова, гитариста, певуна и любимца девчонок, который ошалело таращил глаза на лежавшего и кусал тонкие красивые губы.

Никто толком еще не сумел разобраться, что же все-таки здесь произошло, все растерянно переминались, соображая, помочь ли Вене, или это сделает Люська, а может, он встанет сам.

– Разойдись! – приказал участковый.

Он расширил круг собравшихся и наклонился над лежавшим.

– Веня, вставай, Венечка! – всхлипывая, твердила Люська.

Участковый осторожно повернул Венькино лицо, и Люська тоненько вскрикнула – оно было в крови.

Абсатаров поискал глазами по кругу и позвал:

– Петр, иди сюда. Гони свои «Жигули», в больницу надо.

Он встал и в упор глянул на Максима Жолобова.

– Ты?

Тот хотел было ответить, но только прохрипел что-то невнятное осипшим от серьезности обстановки голосом.

– Веня, вставай, Венечка! – монотонно твердила Люська, наводя тоску на окружающих.

– Вперед! – приказал участковый Абсатаров и деловито, по-военному, поправил пустую кобуру, которую носил при себе неизменно.

Максим странно втянул голову в плечи и, озираясь по сторонам, пошел впереди участкового. В сумерках сверкнула фарами машина. Веню осторожно подняли, положили на заднее сиденье и увезли в больницу.

Абсатаров повел Максима в «кутузку». Она находилась в подвале старого каменного двухэтажного дома, принадлежавшего до революции, по словам стариков, купцу Морозову. На верхних двух этажах сейчас располагались сельсовет, загс, отделение милиции. А подвальчик с тусклыми перебитыми стеклами называли «кутузкой», в которой изредка отсыпался с глубокого перепоя пьяница и дебошир Федя Курыкин. Абсатаров долго возился с замком, наконец, открыл дверь, осветил фонариком помещение, нюхнул воздух, поморщился и кивнул Максиму:

– Заходи, сейчас одеялу чистую принесу.

– Перебьюсь, – неожиданно зло огрызнулся тот.

– Ну, ну, – пригрозил участковый. – Завтра ты у меня перебьешься… В районку отправлю.

В это время к председателю сельсовета Андрею Андреевичу Цивалову прямо домой прибежала насмерть перепуганная мать Максима Любовь Никифоровна, узнавшая о случившемся.

– Ой, милые мои, ой, родные! – причитала она, катая головой по столу.

– Может, образуется все, Люба, – утешала жена председателя.

– В больницу Веньку-то увезли, пластом, сказывают, лежит…

Дочь председателя, девятиклассница Надя, с учащенным сердцебиением слушала разговор.

– Съезжу я, мать, в больницу, – натягивая рубашку, недовольно пробурчал Андрей Андреевич. – Сукины дети, что натворили… Рот не разевай! – гаркнул он на дочь. – Доигрались, гитаристы…

В приемной больницы сидели заплаканные мать Веньки и его сестренка. Андрей Андреевич опять недовольно покряхтел и прошел мимо. Хирург Шепелев поднял голову от бумаг навстречу входящему председателю и улыбнулся:

– Всех на ноги подняли?

– Живой?

– Живой, – усмехнулся хирург. – Нос у него зашиблен, больше никаких повреждений… Сейчас отойдет от перепуга, и домой отпустим.

– Чего ж ты, Венька, всех перепугал? – председатель зашел в операционную и сел рядом с парнем.

Тот, отвернувшись, молчал.

– Больно, что ли? – участливо спросил Андрей Андреевич.

– Нет, – дернулся тот от его руки.

– Ясно… Перед Люськой стыдно было… А в лежачем положении почему оказался?

– Сбил он меня, – пробурчал Венька, сдерживая обиду и ярость.

– За что?

– Это наше дело, – с многообещающей угрозой прошептал парнишка.

– «Это наше дело!» Партизан! Ваше-то, ваше, а ты сейчас домой с матерью пойдешь, а Максимкина мать от горя убивается.

– Схамил он Люське, – помолчав, протянул Венька.

– А ты?

– А я дал…

– А он не взял, – хмыкнул Андрей Андреевич.

Венька опять сжался, засопел, завозился, как еж.

– Ладно, иди домой… Что за Людмилу заступился – молодец, – одобрил председатель, – только уж до конца надо было. Лежа-то ничего не докажешь…

Вернувшись домой, мать Максима Андрей Андреевич не застал.

– К Абсатарову побежала, – объяснила жена. – Может, сходишь, парня-то вызволишь? Чего ночь томиться будет?!

– Пускай посидит, подумает, – сердито мотнул головой Андрей Андреевич.

Чуть свет председатель пришел в отделение милиции, где перед непроницаемым участковым Абсатаровым сидела вконец уреванная Любовь Никифоровна.

– Бессердечный ты, – причитала она. – В твоем погребе мышей, небось, полным-полно, изгрызут парня!

– Глупая ты, Никифоровна, женщина, – невозмутимо отвечал участковый, постукивая карандашом о пепельницу. – Максимке твоему срок грозит за избиение, а ты про мышей мне всю ночь талдычишь. Здравствуй, Андрей Андреевич, – участковый поднялся и строго глянул на женщину: – Ругается вот тут, как будто я виноват.

– Я звонил в больницу, – не дождавшись ответа, докладывал участковый, – особых телесных повреждений пострадавший не получил, но, поскольку факт драки налицо, я взял обвиняемого под стражу и составил протокол. Надо звонить в район. Доложить.

– Погоди, не суетись, – оборвал его председатель. – Не скули, Никифоровна, иди домой.

– Передачку бы ему, – всхлипывала женщина.

– Не похудеет, – обрезал Абсатаров.

Мать Максима выдворили за пределы отделения милиции, участковый вывел из погреба арестованного и на глазах собравшихся с утра пораньше друзей Максима и просто любопытных повел его в сельсовет на допрос. Как и о чем допрашивали Максима Жолобова, никто не слыхал, но через некоторое время на улицу вышли рассерженный председатель, ухмыляющийся Максим и недовольный участковый.

– Пошли, поговорим, – приглашал председатель, широко шагая к лужайке, расположенной за сельсоветом. – Я те нос, пожалуй, расквашу…

– Куда это он его поволок?

– Я те, пожалуй, расквашу его, – обещал председатель, на ходу снимая пиджак.

– Драться, что ли, хочют? – заволновалась мать Максима.

– Дуэль это, мамаша, а не драка, – посмеивались друзья.

Лужайку окружили. Участковый Абсатаров обеспокоенно топтался вокруг противников.

– Не устраивай спектакля, Андреич…

– Я те, пожалуй, его расквашу, – еще раз повторил председатель и занял стойку «налетай».

Максим, по-прежнему ухмыляясь, засучил рукава белой рубашки и, двинув на председателя, легонько хватил его за плечо.

– Связался черт с младенцем, – бурчал участковый, зорко следя за начавшимся поединком.

Через минуту, неожиданно для всех, Максим оказался на лопатках.

– А у нас, десантников, только так, – победно оглядел круг председатель. – У нас носы не квасят! – подмигнул он Максиму.

Тот взъярился и, нагнув голову, пошел в нападение.

– Андреич, оставь ты парня, – хныкала мать Максима.

– Не наводи панику, мамаша, – цыкнул на нее Абсатаров.

Максим кидался на противника, словно молодой бычок. Все его тонкое, мускулистое тело подрагивало от возбуждения, дрожали ноздри.

– За шею его, за шею, Максим, – тихо подсказывали из толпы.

– За шею меня, за шею, – вторил председатель, крепко упираясь ногами в землю и отмахиваясь от парня.

– Хватит, Андреич, кончай, – настороженно предупреждал Абсатаров. – Бросайте вы…

– А вот теперь хва… – председатель неожиданно резко схватил Максима чуть ниже пояса и, крутанув им в воздухе, мягко бросил на траву. – Вот так!

Абсатаров снял фуражку, вытер выступивший пот. Друзья Максима вежливо и растерянно посмеялись. Максим сел, зло кусая губы и дергая траву.

– А ты как думал? – торжествующе спросил председатель у участкового. Затем аккуратно надел пиджак и, довольно покряхтывая, пошел к сельсовету.

– Что же мне с арестованным делать? – спросил Абсатаров.

– Пускай его на все четыре, – махнул Андрей Андреевич, не оглядываясь.

Абсатаров, погрозив кулаком парням, поправил пустую кобуру и пошел в отделение милиции.

– Расходись, кина не будет, – криво усмехнулся Максим с травы, блеснув влажными глазами.

Неделю посрамленный Максим Жолобов не выходил из дома. Неделю караулил его Венька Порохин с распухшим синим носом. Наконец, Максим появился на улице, мрачный и злой. Путь ему преградил невесть откуда появившийся Венька Порохин.

– Проси прощения у Люськи, – твердо заявил он, прикрывая нос рукой.

– Держишься? – Максим смерил Веньку уничтожающим взглядом и кивнул на нос.

– Держусь, – с вызовом ответил тот.

– Вот и держись, – посоветовал Максим и пошел дальше.

– Веня, не надо, ну его! – Люська уцепилась за шагнувшего было вперед Веньку.

Максим пришел в сельсовет. Председатель сидел за своим столом и с остервенением натирал ладонями шариковый стержень.

– Язвило бы их, – ругался он себе под нос. – Понаделают холерину какую-то и не распишешься даже… То ли дело раньше ручки были, знай в чернилку макай да шпарь…

– Засох, – определил Максим.

– Кто засох? – полюбопытствовал Андрей Андреевич, не удивившись, как будто Максим стоял у него в конторе, как и его обшарпанный стол, лет двадцать, а может, и все тридцать.

– Стержень, говорю, засох.

– А-а…

Председатель толкнул стержень в ручку и чиркнул по календарному листку.

– Чиркает вроде…

– Дядя Андрей, покажи приемчик, – тихо попросил Максим, оглянувшись на дверь.

– Это какой приемчик? – удивился председатель.

– Ну какой, – усмехнулся парень. – Как вы меня тогда.

– Никаких приемчиков не знаем, – отперся председатель. – Вот холера, опять бумагу рвет.

– Дядя Андрей, ну покажи прием?

– Ты дурака тут не валяй, – разозлился председатель. – Сколько дней на работу не ходишь?

– У меня отгулы, – тоже рассердился парень. – Законные, между прочим. Я перед посевной из мастерской не вылазил.

– Ну и отгуливай, гуляй отсюда, – Андрей Андреевич швырнул стержень в мусорную корзину. – Гитаристы, понимаешь ли… Отирается тут.

Максим хлопнул дверью так, что посыпалась штукатурка.

Вечером, когда стемнело, он пошел к председателю домой. Путь ему преградил Венька Порохин. Чуть поодаль стояла Люська. В сумерках белело ее платьице.

– Проси у Люськи прощения, – процедил Венька через вспухшую губу.

– Чего? – удивился Максим, опешивший от неожиданности.

– Проси у Люськи прощения, – повторил Венька.

Его девичьи щеки горели даже в темноте, а лоб был белый от напряжения.

– Да пошел ты от меня, – ругнулся Максим.

– Проси, сказано, прощения, – твердил Венька, сжимая кулаки.

– Уйди лучше, Венька, не прыгай, а то опять в больницу на «Жигулях» покатишь…

– Ну! – двинулся на него Венька.

– Веня! – крикнула Люська и встала между ними.

– Проси прощения, – повторил Венька, отодвигая Люську в сторону.

Они оба исподлобья смотрели на Максима: Венька – упрямо, воинственно, Люська – настороженно, со страхом за своего друга. Глаза их мерцали в сумерках одинаковым непримиримым блеском, и, вообще, они, оказывается, походили друг на друга. Максиму стало почему-то не по себе, он отступил шаг назад.

– Чего это вы? – усмехнулся он. – Любите на здоровье, мне-то…

Люська вздохнула:

– Пойдем, Веня, ну его!

И они, понурые, пошли.

– Эй, вы, – окликнул вдруг Максим.

Догнал их и нехотя выдавил:

– Ляпнул я тогда… не подумавши. Прости, Люська… Другой бы внимания не обратил, а ты сразу в морду, – примиряюще сказал он Веньке.

– Думать надо, прежде чем ляпать, – не сдавался тот.

Люська легко вздохнула. Помолчали. Максим обшарил глазами небо и заметил:

– Сегодня опять спутник запустили… Весь земной шар ими опоясан.

– Да что ты? – вроде бы удивилась Люська.

– Ага, – ответил Максим. И они разошлись в разные стороны.

На крыльце председательского дома сидела Надя и расчесывала кончик короткой косы, задумчиво глядя в темноту сада. В доме горел свет.

– Привет, – поздоровался Максим и облокотился на перила.

– Привет, – Надя встрепенулась и удивленно уставилась на парня круглыми глазами. – А-а-а! Герой нашего времени! – опомнившись, язвительно прошипела она и, задрав аккуратно причесанную головку, встала.

– Позови отца, – попросил Максим.

Надя, дернув узким плечиком, надменно пошла в дом.

– Я в вашем возрасте, между прочим, был поскромнее, – успел заметить ей Максим.

Андрей Андреевич вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил.

– Когда на работу думаешь выходить? – строго спросил он.

– Завтра.

– Чего пришел?

– Дядя Андрей, покажи прием!

– Вот привязался… Что я тебе, чемпион по дзю-до? Иди в секцию к Мишке (Мишка руководил секцией борьбы при Доме культуры) да борись.

– Мишку я и сам только так делаю, – махнул рукой Максим.

– Это по носу-то? – серьезно спросил Андрей Андреевич.

– Да ладно вам…

Когда Надя осторожно, с замиранием сердца, вышла из дома, отца и Максима на крыльце не было. Из-за куста сирени, растущего за домом, раздавались кряхтенье, шипенье, сопенье.

– Ниже ты меня захватывай, балда… Ну! Вали, черт тя!

– Мам, а они опять дерутся! – сообщила Надя матери.

– Дожил до седых волос… – проворчала та. – Иди, зови их чай пить.

– Папа, иди ужинать! – громко крикнула счастливая Надя.

Андрей Андреевич подмял под себя Максима, грузно сел на его мускулистое, еще не набравшее силу тело, и, вытирая пот, выдохнул:

– Слышь, гитарист, ужинать пойдешь?

– Можно, – процедил парень, извиваясь под председателем, как ящерица.