Текст книги "Сводница без тормозов (СИ)"
Автор книги: Любовь Перуница
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Глава 25 – После бури
Я не помню, как дошла до дома. Не помню, что мне говорила Маша, Элина, другие девочки. Не помню, где оставила велосипед. Не помню, куда делся мобильный.
Рухнув одетой в постель, я позволила истерике взять верх. Рыдания выходили из меня лавинообразно, глухие, надрывные, выворачивающие душу наизнанку. Они рвались из самой глубины, из того тёмного места, где только что рухнула и рассыпалась в прах моя хрупкая вселенная. Это были слёзы не просто обиды или злости – это было оплакивание надежды. Той самой, что я так бережно лелеяла все эти недели.
Прошло несколько часов, прежде чем я смогла выплакать эту первую, самую острую часть боли. Лежа в постели на подушке, мокрой от слёз, я пыталась унять сердце, которое ныло и сжималось в груди, словно тяжёлый, раскалённый камень. Казалось, от напряжения сейчас лопнет и грудина, и голова. В висках стучало, глаза горели и отказывались фокусироваться. Мир расплывался в мутное, безрадостное пятно.
Сквозь зомбированное состояние я слышала, как назойливо звонит телефон, как стучат в дверь и настойчиво пытаются открыть замок. Но сил пошевелиться не было. Ни физических, ни, тем более, моральных. Была только всепоглощающая, оглушающая боль.
Утром я открыла глаза, обнаружив себя на том же месте, в той же позе и одежде. В пустой, безмолвной квартире. Тело затекло и ныло от долгого неподвижного лежания, словно меня избили.
Приподнявшись на локти, с удивлением поняла, что за окном давно за полдень. Вроде бы ко мне кто-то был записан? Плевать. На всё было плевать.
На телефон, валявшийся на полу, я смотрела как на что-то заразное, прокажённое. Брать в руки не хотелось. От одной мысли, что меня ищут, шлют сообщения и надо как-то контактировать с внешним миром, подкатывала тошнота.
Бреду на кухню, по пути задергивая все шторы. Погода сегодня словно издевалась. Яркое, нагло-весёлое солнце беззастенчиво освещало улицы, призывало гулять и радоваться последним тёплым дням. Его настойчивый свет резал глаза.
Набрав охапку всего подряд – кофе, пачку печенья, бутерброды, – я побрела обратно к кровати. Буду глушить боль едой. Только бы не думать. Не чувствовать.
Разделась, завернулась в одеяло и достала ноутбук. Листала подборки кино, искала комедию, фантастику, хоть что-нибудь яркое и бессмысленное, что могло бы заглушить внутренний вой. Выпила кофе, к еде так и не притронулась. От одного вида бутерброда снова затошнило. В отчаянии отшвырнула ноутбук. Невозможно! Ничто не помогало.
Снова провалилась в тяжёлый, беспокойный сон.
Открыла глаза от того, что кто-то активно и настойчиво долбит в дверь. Маша. Телефон уже не жужжал – наверное, сел. «Да что ж вы такие настырные? – с тоской подумала я. – Пострадать человеку спокойно не дают».
Потирая грудную клетку, будто растирая огромный болезненный синяк под кожей, нашла халат.
Отворила Маше, пропустила её, не говоря ни слова. Плелась за ней на кухню. Она тоже молчала. Молча достала из пакета бутылку красного вина, сыр, шоколад. Я уставилась на это без понимания.
– Что это?
– Запускаю протокол «спасти подругу», – твёрдо заявила она, откручивая штопор. Пробка чпокнула с характерным звуком. – Активирован.
– Не надо, – безжизненно пробормотала я, опускаясь на стул.
– Надо, Арина. Ты себя видишь? Я не хочу, чтобы ты тут одна иссохла. Кто-то должен заставить тебя трезво взглянуть на всё, подставить плечо. А ещё – накормить! Еда важна!
– Трезво, да? – я скептически покосилась на бутылку. – Ты же не пьешь теперь.
– Ты права, не пью. Это только для тебя. Лекарство. В малых дозах.
Она налила мне полный бокал и пододвинула его. Я машинально сделала глоток. Терпкая жидкость обожгла горло, но внутри стало чуть теплее.
– Теперь говори, – потребовала Маша, усаживаясь напротив. – Что случилось вчера? Кто эта стерва? И при чём тут Женя?
И я не выдержала. Всё, что копилось и давило изнутри, все обиды, боль, предательство и ядовитые слова Миланы – всё вылилось наружу в беспорядочном, сбивчивом рассказе. Я говорила о её визите, о провокации, о камере в сумке, о её намёках и угрозах. А потом добралась до самого страшного – до её последнего выпада о беременности.
– Я не знаю, что там у него в Москве, – голос мой сорвался на шёпот, слёзы снова подступили к глазам. – Может, у него правда какие-то дела, проблемы с бизнесом… Но она… она сказала это так уверенно, Маш. Так убедительно. Понимаешь? И он молчит. Пишет какие-то обрывки, а потом пропадает. Как я могу ему верить после этого?
Маша слушала, не перебивая, её лицо становилось всё мрачнее.
– Вот же сука! – выдохнула она, когда я закончила. – Ну всё, ясно. Значит, так. – Она ткнула пальцем в меня. – Ты сейчас берёшь свой телефон, заряжаешь его, и мы делаем одно дело.
– Какое? – устало спросила я.
– Мы отправляем этого… этого человека куда подальше. Окончательно и бесповоротно. Чтобы он больше не смел дергать тебя за ниточки.
Она почти силой заставила меня найти зарядку, подключить телефон и, дождавшись, когда он включится, протянула его мне.
– Диктуй, а я буду печатать, если не можешь.
Я снова сделала глоток вина. Оно придало какую-то призрачную смелость.
– Пиши… – я закрыла глаза, пытаясь собрать в кучу все свои обиды. – «Женя, то, что происходит между нами, больше не имеет смысла. Твоё молчание и твоя ложь говорят громче любых слов. Я не намерена быть запасным вариантом или развлечением на расстоянии. Не пиши и не звони мне больше. Удачи с твоим новым… семейным положением».
Маша с удовлетворением отправила сообщение и положила телефон экраном вниз.
– Всё. Порвала. Точка. Теперь он – прошлое. А теперь слушай сюда, – она взяла меня за подбородок и заставила посмотреть на себя. – Ты не одна. Поняла? Во-первых, я всегда на твоей стороне. Во-вторых, все девочки в студии – с тобой.
Я безучастно смотрела на нее, не веря до конца.
– Элина, после вчерашнего, подняла запись с камер. Там всё прекрасно видно, как эта стерва сама дёрнула руку. Мы уже подготовили официальное опровержение для её гневного отзыва и видео для соцсетей, если она вздумает выкладывать своё «изувеченное запястье». Так что твоей репутации ничего не угрожает.
Во мне что-то дрогнуло. Ледяная скорлупа, в которую я завернулась, дала маленькую трещинку.
– Правда? – мой голос прозвучал сипло и неуверенно.
– Абсолютно! Элина сказала: «Мы своих в обиду не даём». Так что как только придёшь в себя – вся работа тебя ждёт. И клиенты, кстати, те самые, постоянные, спрашивали, где ты. На время твоего отсутствия предлагали другого мастера, но они решили ждать тебя. Новые записи уже есть. И по каналу, – она ткнула пальцем в ноутбук, – тебя заждались. Там же целая армия твоих фанаток, которые ждут твоего мудрого слова. Так что никаких «иссохну тут одна», ясно? Выбирайся из этой ямы. Тебя ждут.
Она обняла меня крепко, по-дружески, и направилась к выходу.
– Позвони, если что. В любой час, хоть ночью. Буду рядом через пять минут.
Дверь закрылась. В квартире снова воцарилась тишина, но теперь она была не такой давящей. Словно какой-то гнойник прорвало, и это придавало облегчения. Я была опустошена, разбита, но острая, режущая боль постепенно сменялась тупой, ноющей пустотой. И в пустоте уже теплился крошечный, едва уловимый лучик – не надежды, нет, а скорее понимания, что жизнь, та самая, моя личная жизнь, не закончилась. Она просто сейчас здесь, в этой комнате, и ей нужно время, чтобы перезагрузиться.
Я допила вино в бокале, и странная смесь алкоголя, слёз и отчаяния придала мне какую-то почти истерическую решимость. Я взяла ноутбук, открыла свой канал. Сердце снова сжалось при виде уведомлений – среди спама были и тёплые сообщения от подписчиц, которые спрашивали, где я, всё ли в порядке.
Машины слова эхом отдавались в голове: «Тебя ждут. Армия твоих фанаток...»
Я начала печатать. Сначала медленно, подбирая слова, а потом всё быстрее, выплёскивая на цифровой холст всю свою боль, горечь и обретённую, выстраданную ясность.
«Иногда разрыв – это не поражение. Это акт самосохранения. Когда твоё доверие становится платформой для чьих-то игр, а ожидание превращается в пытку, самое сильное, что ты можешь сделать – это развернуться и уйти. Не для того, чтобы наказать другого. А чтобы спасти себя. Чтобы перестать быть зрителем в чужом спектакле, где тебе отвели эпизодическую роль с разбитым сердцем.
Отпустить – не значит забыть. Это значит выбрать себя. Выбрать свой покой и своё достоинство, даже если поначалу это болит сильнее, чем любая ложная надежда. Вы заслуживаете честности. Прежде всего – перед самой собой.
Ваша Арина. #счастьебезтормозов #отпустить #выборсебя»
Я отправила пост и закрыла ноутбук. Руки дрожали. На душе было пусто, горько, но уже не безнадёжно. Я совершила первый шаг. В неизвестность. Но зато – в свою неизвестность.
Глава 26 – Разрыв цепей
Кабинет Руслана Сергеевича Воганова был таким же, как и он сам: дорогим, тяжёлым, душным. Массивный дубовый стол, тёмная кожа кресел, запах дорогой сигары и манера старой власти. Я стоял напротив него, чувствуя под пальцами шероховатость края папки с документами. Это был мой щит и моё оружие. Всё, что дал отец, всё, что удалось найти самому, было здесь.
– Ну что, Евгений, – Воганов откинулся в кресле, выпуская дымное кольцо. – Снова пришёл с протянутой рукой? Или твой отец наконец-то научил тебя не просить, а договариваться?
– Я пришёл говорить о деле, Руслан Сергеевич, – мой голос прозвучал ровно, спокойно, хотя внутри всё было сжато в тугой пружине. – О наших делах.
– Наших? – он усмехнулся. – Моих, Женя. Пока что – моих. Помнишь, как всё начиналось? – Его взгляд стал немного отсутствующим, погружённым в воспоминания. – Помнишь тот приём в бизнес-инкубаторе? Ты, тощий выпускник в потёртом пиджаке, с горящими глазами, часами рассказывал о своём проекте любому, кто соглашался слушать. Милаша тогда притащила меня посмотреть на «гения». Умоляла помочь «талантливому мальчику». – Он усмехнулся. – А потом мы стали пристально разбирать твой проект. Он и правда оказался неплох. Сырой, но дерзкий. И главное – ты горел. Я это видел. Горел так, как уже давно не горят в моём кругу. И я в тебя поверил. Не просто так. Я ведь говорил: будущим зятьям надо верить, мы почти семья. Я водил тебя по своим клубам, знакомил с нужными людьми, учил, как разговаривать с теми, от кого зависит твоё будущее. Ввёл в свой дом, в свой круг. Был готов доверить тебе своё самое большое сокровище – мою дочь. А ты решил от нас отвернуться?
Пока он в очередной раз мне это припоминал, в его голосе звучала не столько обида, сколько холодная, хищная ярость собственника, чувствующего, что его собственность ускользает. Для него я так и остался тем самым «талантливым мальчиком», удачным проектом, в который он вложился.
– Я пришёл сообщить, что наши личные отношения с Миланой завершены. Окончательно и бесповоротно. И что ребёнок, о котором она всем рассказывает, не мой.
Воганов замер. Сигара застыла в его пальцах. Его лицо постепенно побагровело.
– Ты… что?! – он медленно поднялся из-за стола. – Ты сейчас это серьёзно, щенок? После всего, что я для тебя сделал? Ты сейчас будешь стоять здесь и…
Дверь кабинета распахнулась без стука. На пороге стояла Милана. Элегантная, холодная, с идеальной укладкой и безупречным макияжем. Её взгляд скользнул по мне, и в нём на мгновение мелькнуло что-то сложное – вспышка старой боли, обиды, а затем – привычная маска презрения.
– Пап, я слышу, тут опять наши проблемы решают без меня? – её голос был сладким ядом. Она подошла к отцу, положила руку ему на плечо, демонстрируя единство фронта. – Женечка, ты чего расшумелся? Не пыли попусту. Тебя там никто не ждёт. Забыл об этом?
Последняя фраза прозвучала так издевательски-значительно, что у меня ёкнуло сердце. «Там никто не ждёт». Мелькнула мысль об Арине, о матери… Нет, нельзя сейчас отвлекаться. Она всегда так умела – бить точно в больное, находить самые уязвимые места. Как в тот день, когда она узнала про Арину…
– Я как раз всё объясняю твоему отцу, – парировал я. – Объясняю причины моего решения.
– Решения? – фыркнула она, но в её глазах читалась паника, которую она отчаянно пыталась скрыть за бравадой и дерзкой ухмылкой. – Какие ещё могут быть решения? Ты здесь стоишь лишь потому, что мы это организовали и позволили в своё время!
Хватит. Пора заканчивать этот цирк.
Я молча положил на полированную столешницу перед Миланой первый, маленький конверт. Она скептически приподняла бровь, с напускным безразличием вскрыла его.
И замерла. Вся её напускная уверенность испарилась в одно мгновение. Лицо побелело. Из конверта на стол выскользнули несколько фотографий. Откровенных. На них заснято скрытой камерой как Милана и Стас в том самом клубе, в вип комнате. Обнимались, целовались… Снимки были очень красноречивы и датированы как раз тем временем, когда, ппредоставлялись доказательства беременности.
– Что… что это? – прошептала она, но было ясно, что она всё прекрасно понимает. Голос дрожал.
– Это ответ на твою ложь о беременности, – тихо, но чётко сказал я. – перспектива наших отношений на лицо и повод разорвать нашу помолвку.
Затем я перевёл взгляд на Воганова и положил перед ним второй, большой жёлтый конверт.
– А это – вам, Руслан Сергеевич. Копии финансовых отчётов по проекту «Нептун» и нескольким другим госконтрактам, которые вы проводили как инвестор и совладелец моей компании. Очень интересная бухгалтерия. Особенно схемы с офшорами и завышенными сметами. Как говорится, найдите десять отличий от официальной версии.
Я не стал упоминать отца. Пусть он думает, что всё это нашёл я сам.
Воганов не стал ничего смотреть. Он просто уставился на конверт, словно на гремучую змею. Его лицо из багрового стало землисто-серым. Он понял всё без слов. Понял, что игра проиграна.
– Я не прошу аннулировать наше инвестиционное соглашение, – продолжил я, пользуясь их шоком. – Я не вор. Я верну каждую вложенную вами копейку. Все инвестиции. Просто дайте мне две недели, чтобы найти нового инвестора и выкупить вашу долю.
В кабинете повисла тяжёлая, звенящая тишина. Милана, дрожащими руками, пыталась собрать разбросанные фотографии, словно собирала осколки своей разбитой репутации. Воганов медленно опустился в кресло, смотря на меня взглядом, в котором была и ярость, и… странное, неохотное уважение. Решительность. Хладнокровие. Те самые качества, за которые я когда-то его ценил. Направлены против меня.
– Две недели, – наконец просипел он, с ненавистью выдыхая дым. – Ни днём больше. И чтобы копейка в копейку. И после этого… – он ткнул сигарой в мою сторону, – ты исчезнешь из нашей жизни. Навсегда.
– Это взаимно, – я кивнул и, не подавая руки, развернулся и вышел из кабинета.
Дверь закрылась за мной, оставив их там – с их ложью, их страхом и их разоблачением. У меня не было чувства триумфа. Была только усталость и ледяная пустота. Но это был конец. Или начало.
Глава 27 – Глухая стена
Боль стала моим постоянным спутником. Тупой, ноющей, всепроникающей. Она жила где-то под рёбрами, сжимаясь в тугой камень при каждом случайном воспоминании, при каждой попытке мозга прокрутить плёнку прошлых недель. Я не плакала. Слёзы закончились. Осталась только эта свинцовая тяжесть и холод, пропитавший всё внутри.
Я жёстко одергивала себя, стискивая зубы до хруста. «Соберись. Не смей. Не смей думать об этом». Рутина стала моим щитом. Маникюр, канал, уборка, готовка – любое действие, которое могло заглушить внутренний вой. Я механически отвечала клиенткам, писала посты, улыбалась Маше. Но внутри была лишь выжженная пустыня.
Телефон Жени был заблокирован во всех мессенджерах и социальных сетях Каждое уведомление с его именем в первые дни было похоже на удар током. Потом их не стало. Тишина должна была успокоить, но она лишь звенела набатом в ушах. Я так боялась столкнуться с ним, с любым намеком на его присутствие, что даже перестала навещать Людмилу Петровну. Сил не хватило на то, чтобы даже позвонить ей и объяснить ситуацию.
Он обманул и бросил. Он обманывал меня с самого начала, вел двойную игру. Как я могла быть такой дурой?! Не оглядываясь на обстоятельства, поверила в силу школьной любви!
Ведь все это время в душе свербило, интуиция предупреждала, но я игнорировала предчувствие. От этого было ещё тошнее.
Чувства, которые я испытывала после предательства Стаса, не шли ни в какое сравнение по силе с тем, что испытываю сейчас. Какая ирония. Снова предана. Это должно быть для меня уроком. Как верить мужчинам?
Когда на экране засветился незнакомый номер, я почти машинально сбросила вызов. Через минуту он зазвонил снова. И ещё раз. Упрямо, настойчиво. В горле встал ком. Сердце, казалось, замерло, а потом рванулось в бешеной пляске. Это мог быть только он.
На пятый раз я приняла вызов. Молча. Просто поднесла трубку к уху, не в силах вымолвить ни слова.
– Арина? – его голос прозвучал сдавленно, хрипло. – Арь, это я. Слушай, пожалуйста…
Я нашла силы разжать зубы. Голос прозвучал чужим, плоским, без единой эмоции.
– Что тебе нужно? Секс? Поболтать “по душам”? Все, что мог, ты уже получил!. Моё сердце разбито. Ты можешь быть доволен.
– Нет! Ты ничего не понимаешь! Я всё порвал с ними. Со всеми. Я сейчас в городе, я могу приехать, всё объяснить. Позволь…
Его слова казались такими далёкими, такими фальшивыми. Сквозь них я слышала лишь одно – ложь. Ту самую, сладкую и ядовитую, что уже чуть не убила меня.
– Объяснить? – хрипло рассмеялась я, и этот звук был похож на скрежет. Голос был словно не моим. – Объяснить, как ты меня дурачил с самого начала? Как ты строил из себя несчастного, пока твоя невеста… твоя Милана… – имя застряло в горле, вызывая приступ тошноты, – приходила ко мне и рассказывала, как вы ждёте ребёнка? Это было частью твоего плана? Развлечься на стороне перед официальным браком?
– Она приходила к тебе? – в его голосе прорвался шок. – Арина, она лжёт! Ребёнок не мой! Я могу это доказать!
– Доказать? – перебила я его, и голос наконец сорвался, зазвенев от боли и ярости. – Чем? Ещё одной красивой историей? Ты всё уже доказал своими делами! Своим молчанием! Своими внезапными отъездами и ложью о том, что скучаешь! Я была для тебя забавным развлечением! А теперь, когда у вас всё наладилось, ты решил вернуться и поиграть ещё? Нет уж. Хватит.
– Ты не слушаешь меня! – он почти кричал в трубку. – Я всё порвал! Я бросил всё! Я…
– И что? – моя ярость вдруг иссякла, сменившись ледяной, абсолютной пустотой. – И что мне с этого? Ты думаешь, твой внезапный порыв что-то меняет? Ты предал меня, Женя. Ты растоптал мои чувства, моё доверие, всё, что у меня было. Ты позволил ей прийти и уничтожить меня. А теперь звонишь и ждёшь, что я брошусь тебе на шею? Ты обманывал меня с самого начала. И я… я была настолько слепа, что поверила о возродившихся чувствах, в эту сказку о первой любви.
Я слышала его тяжёлое дыхание в трубке. Слышала, как он пытается что-то сказать, подобрать слова. Но слов больше не было. Была только правда, острая и режущая, как стекло.
– Я не могу тебе верить. Я не хочу тебя видеть. И не звони мне больше. Никогда.
– Арина, подожди! Я люблю тебя! – это прозвучало отчаянно и так хотелось бы в это поверить…
Но любовь не причиняет такой боли. Любовь не лжёт. Любовь не заставляет чувствовать себя униженной и разбитой.
– Нет, Женя, – прошептала я уже почти беззвучно. – Ты любил только себя. И свою игру. А я устала быть игроком в ней.
Я положила трубку. Палец дрожал, когда я блокировала и этот номер. Потом отключила телефон совсем.
Тишина в квартире снова сомкнулась вокруг. Холодная, безжалостная, но знакомая. Я медленно сползла на пол, обхватив колени руками, и прижалась лбом к холодному стеклу балконной двери.
Он звонил. Он что-то кричал о любви. Но это уже не имело значения. Потому что даже если в его словах была крупица правды, было уже поздно. Он убил во мне всё – веру, надежду, способность доверять. И теперь от этого чувства осталась лишь огромная, зияющая пустота.
И стена. Высокая, прочная, глухая стена, которую я построила, защищаясь от этой боли.
Глава 28 – Цена ошибки
Воздух в студии наутро после выходных был густым и невыносимо тихим. Обычная утренняя суета куда-то испарилась. Девочки перешёптывались у стойки администратора, замолкая, когда я проходила мимо. Их быстрые, украдкой брошенные взгляды впивались в спину, словно тонкие иголки. Маша пыталась поймать мой взгляд, её лицо было напряжённым и печальным, но я опустила глаза, делая вид, что не замечаю.
Я понимаю, что происходит. Паблики, связанные с маникюром, новости города, отзывы на профессионалов – все, что отслеживает каждый уважающий себя мастер любого профиля, пестрили «обличающим» отзывом на нашу студию и конкретно на меня. Комментов под постами много, просмотров во много раз больше.
Разумеется, после таких публикаций, рейтинг студии сильно упал. Новые записи теперь отсутствуют не только у меня, но и у других девочек. О размере убытков руководительницы не хочется и думать.
Меня вызвала Элина. Её кабинет, обычно такой светлый и дружелюбный, сегодня казался камерой для допроса. Сама она сидела за столом, и перед ней лежал распечатанный лист. Её лицо было невозмутимым, профессиональным, но в уголках губ таилась усталая складка разочарования.
– Арина, присаживайся.
Я молча опустилась на стул, сплетая на коленях ледяные пальцы.
– Ко мне поступила жалоба, – она медленно повернула ко мне экран планшета. – Очень подробная и… убедительная.
На экране большого монитора, который она для удобства развернула ко мне, был разгромный отзыв. Длинный, ядовитый, написанный витиеватым языком, полный ужасающих подробностей о «некомпетентности», «антисанитарии» и «хамстве» мастера Арины. Он был подписан именем Миланы Вогановой. Прилагались фото – то самое крошечное повреждение на руке было снято крупным планом, выглядело ужасающе. Там явно очень качественно доработали фотошопом. И видео, грамотно смонтированное, где она дергается.
Грамотно представленные материалы были представлены так, будто это был запланированный визит для разгрома репутации владельца студии и её сотрудниц. Ведь цены у нас недешевые, а работы «в лучшем случае посредственные».
Маша говорила, что все на моей стороне. Что есть запись с камер. Что готово опровержение. Но я смотрела на лицо Элины и понимала – это не имеет значения. Уже выпущенный в мир яд сделал своё дело. Опровержение, как бы оно не было хорошо представлено и написано – никому не интересно читать.
– Я понимаю, что это провокация, – голос Элины был ровным, но в нём не было ни капли тепла. – И личная жизнь каждого мастера – его личное дело. Но ты позволила этому личному выплеснуться за стены салона и ударить по репутации всего нашего дела. За последние два дня у нас не было ни одной новой записи. Постоянные клиенты звонят и осторожно спрашивают, «всё ли в порядке». Девочки нервничают, потому что поток клиентов сократился. И это все приправлено звонками из различных инстанций с уведомлениями о внеплановых проверках.
Она сделала паузу, давая мне понять весь масштаб катастрофы. Не моей личной. Общей.
– Я не могу делать тебе официальный выговор за работу. Ты один из лучших мастеров. Но я обязана сделать тебе строгий выговор за непрофессионализм. Ты позволила втянуть себя в личный конфликт, который теперь бьёт по бизнесу. Твоя репутация мастера, увы, теперь под большим вопросом.
Она была права. Абсолютно и беспощадно права. Я чувствовала, как по щекам ползут предательские горячие слёзы, но смахнула их тыльной стороной ладони с таким ожесточением, что кожа загорелась.
В горле стоял ком. Я видела не просто удрученное лицо начальницы. Я видела, как рушится маленький мирок, который мы все вместе строили. Как из-за меня страдают те, кто ни в чём не виноват. Девочки, которые теперь могут остаться без заработка. Элина, вложившая в это место душу.
И я приняла решение. Быстрое, ясное и неизбежное.
– Я ухожу, – прозвучало тихо, но чётко.
Элина взглянула на меня с удивлением.
– Арина, я не…
– Я ухожу, – повторила я твёрже. – Официально. По собственному желанию. Вы правы. Я принесла в наш общий дом свои проблемы, и теперь от них страдают все. Так не должно быть.
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла заплаканная Маша.
– Что значит «ухожу»?! – её голос дрожал. Очевидно, она слышала только последнюю часть нашего разговора.– Нет, это не обсуждается! Если Арина уходит, то и я ухожу!
Я обернулась к ней, и сердце разорвалось от боли и любви к этой безумной, верной подруге.
– Молчи, – строго сказала я. – Ты никуда не уйдёшь. Тебе нужно думать о ребёнке. О декрете. Ты должна быть здесь, в тепле и заботе, а не бросаться в авантюры из-за меня. Я не позволю.
Маша попыталась что-то возразить, но я взяла её за руку и сжала её пальцы с такой силой, чтобы передать всю свою решимость.
– Элина, – повернулась я к руководительнице, – объявите, пожалуйста, официально о моём уходе. Скажите, что я взяла паузу для переосмысления профессионального пути. Что угодно. Это поможет успокоить клиентов и остановить слухи. Для всех это будет лучшим выходом.
Элина смотрела на меня, и в её глазах читалась не злоба, а тяжёлая, вынужденная решимость. Она кивнула.
– Хорошо. Я приму твоё заявление. Но хочу, чтобы ты понимала. Я не хочу, чтобы ты увольнялась. Расторгнем договор как положено, с отработкой двух недель.
Мы расставались без злобы. Было лишь общее чувство горечи от несправедливости мира и тихой усталости.
На прощание я остановилась в дверях и обернулась.
– Знаете, – сказала я тихо, больше себе, чем им, – есть такая старая истина: «Любая буря рано или поздно стихает. Но она всегда показывает, какие деревья крепко держатся за землю, а какие были слабы и полны пустоты». Спасибо вам за всё.
Я вышла из кабинета, оставив за спиной свою прежнюю жизнь. Мне было невыносимо больно и страшно. Но я сделала единственное правильное из возможных решений – взяла вину на себя, чтобы остановить бурю.
