Текст книги "Последняя улика (сборник)"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Здравствуйте, девочки, я от мамы вам привет привезла...

Вера Васильевна положила телефонную трубку, задумалась. Перед самыми неожиданными ситуациями не раз ставила ее работа. Но разве привыкнешь к мукам, страданиям людей? Как не пожалеть Костерину, искупавшую прошлую вину, любой ценой оберегающую спокойствие и счастье своих детей?

Следователь, думая о Соне, уже прикидывала, что же может она сделать для этих людей, чем помочь? Надо посоветоваться с Николаевым.

Она поднялась в кабинет начальника, рассказала о том, что сообщила из Кадинска Таня Румянцева.

– Да-а, – протянул Иван Александрович, – а знаешь, Вера, я очень рад тому, что она ни при чем.

В ответ на улыбку Веры майор добавил:

– Не подумай, ради бога, будто я радуюсь, что прав оказался с этой версией. Нет. Понимаешь, что-то в этой женщине есть мученическое, – он замялся, подыскивая подходящее слово, – стоическое, что ли. В общем, не бывает таких убийц...

Иван Александрович был полностью согласен с тем, что нужно помочь Костериной. Он тут же сделал несколько пометок на календаре.

– А главное, – добавил майор, прощаясь, – надо постараться убедить их, что они под надежной охраной государства, что в обиду мы их не дадим и нечего им прятаться от подонка, усложнять существование себе и детям. С Костериным разобраться поручим Климову, он уж порядок наведет. И еще, – в его голосе послышались просительные нотки, – ты бы, Верочка, сходила к ним сама, к Бревичу-то. И сегодня. Сними камень с души, каждый час для человека в таком положении имеет значение...

"Ах, мил-человек Иванушка", – думала Вера, выходя от Николаева. Она и сама намеревалась не вызывать Софью, а пойти к ней. И, конечно же, сегодня. Вот и так у них бывает. Искали одно, а нашли другое.

...Костерина помешивала что-то в стоявшей на плите кастрюльке, да так и застыла с ложкой в руке, когда, постучав, вошла Вера Васильевна, поздоровалась.

Взгляд Костериной, не задерживаясь на следователе, метнулся за плечо, к двери, и Вера поняла его.

– Нет, Софья Борисовна, одна я к вам пришла, больше никого не ждите, – сказала она.

– На ночь глядя и одна, да еще ко мне? – насмешливо и горько спросила хозяйка.

– К вам. И на ночь глядя. Извините, что поздновато, но только сейчас освободилась. А Светочка с Таней вам привет посылают... – Вера не успела договорить. Лицо Софьи дрогнуло, смешалось в нем озлобление, страх и ясно проглянула сквозь всю эту сложную гамму чувств такая обреченность, что у Веры Васильевны защемило сердце.

Костерина бессильно опустилась на табурет возле печи, нелепо выглядела ложка в безвольно опущенной руке.

– Дети ваши здоровы, – Вера подошла к Костериной, улыбнулась ей.

Начался разговор. Откровенный, доверительный, как этого и хотела Вера.

Вернувшийся с работы Бревич так и застыл у порога в удивлении, увидев раскрасневшиеся лица женщин, которые пили чай, сидя за маленьким столом.

Софья не могла молчать, выплескивала наружу все, что накопилось за долгие годы.

– Мог ли я предать ее? – Константин кивнул на жену, обращаясь к Вере Васильевне. – Ведь это ее дети, а я знаю: таких волков, как Костерин, надо остерегаться.

– Да не справитесь вы сами, об этом и толковать нечего. С костериными сообща бороться нужно, тогда только толк будет, – горячо доказывала гостья.

Посоветовавшись между собой, хозяева согласились, что лучше всего, как предлагал Николаев, переехать в поселок леспромхоза, где им сразу дадут дом. Уже около полуночи супруги проводили Веру Васильевну до дому. Шли по безмолвным улицам, любуясь высокими звездами на темном весеннем небе, постояли на мосту над Синью, которая готовилась к ледоходу, глухо вздыхая, тая под рыхлым льдом весеннюю воду.

Уже открывая ключом дверь, Вера услышала, как заливается-звонит телефон в ее квартире. Далекий Сережин голос обиженно спрашивал:

– Веруня, я весь вечер звоню – где же ты?

– Здравствуй, родной! – Она задохнулась – от бега ли, от радости, что наконец слышит своего Сергея. – Тут у нас такие дела, я только что домой явилась. Как ты? Когда приедешь?

– Я тебя к себе жду. Не могу никак выбраться. Понимаешь, мужчину оперировал. Прободная язва. Нельзя бросить больного. Приезжай, ну хоть на денечек!

– Что ты, Сережка, – даже испугалась она. – Знаешь ведь, как с людьми у нас туго. Дело сложное и вообще...

– Ну вот, опять, – поскучнел его голос, – опять...

Два фанатика. Да, повезло юриспруденции и медицине.

Баркова-Снегова нашлась неожиданно просто.

Вечером еще Николаев и Климов долго сидели, обсуждая новости, привезенные Петуховым. И решили, что необходим срочный розыск, составили подробный план.

А утром первым, кого увидел Анатолий, переступив порог отдела, был Щекин, сидевший в пустом коридоре возле его кабинета. Рядом со Щекиным стояла девица – круглое курносое лицо, красный платок, завязанный под подбородком, бордовое пальтишко с темным воротником из цигейки. Так часто Петухов за последние дни думал о Барковой, что сразу понял – она.

Старый знакомый поднялся ему навстречу:

– Вот, привел к вам красавицу, – ворчливо проговорил он, кивая на девушку. – Тамара это. Явилась, разлюбезная, вчера с ночевой, я и привел ее к вам – поговорите сами.

Она молчала, но взгляд не отвела.

Вошли в пустое еще помещение. Доставая из сейфа бумаги, Анатолий Петрович раздумывал: "Начать допрос немедленно? С чего? Позвать Климова? Но как это будет расценено? Ведь к этой девчонке, – Петухов покосился на юное лицо, – серьезных претензий пока нет, так, вопросы только. Начну-ка я сам, а дальше посмотрим".

– Тамара Васильевна Баркова, – представилась посетительница и, улыбнувшись, поправилась: – То есть Снегова. По мужу.

В улыбке приоткрылись пухлые губы, обнажились ровные белые зубы, и он заметил небольшое пространство между двумя верхними зубами. "Щербинка", насторожился розыскник.

Тамара отвечала на вопросы спокойно, даже весело, смотрела смело – ни тени смущения или робости, и это тоже сбивало с толку. "Преступница так вести себя не будет", – думал он.

Рассказ Снеговой выходил и обычным, и странным одновременно.

– В Ярино работала поварихой в котлопункте – так столовая у лесорубов называется. А как вышла замуж, перебралась в Заозерное – куда устроиться? Решили мы с Олегом, что я поступлю на курсы шоферов. Водить-то машину муж меня давно научил, вот я за этим и приезжала в город несколько раз. Узнавала, какие документы надо, куда сдавать их...

– Так какие документы? – переспросил Петухов, чувствуя, что бойкая девица перехватила инициативу и рассказывает ему то, что сама считает нужным.

– Ну, две фотокарточки надо, характеристику. Это все у меня есть. Медицинскую комиссию пройти необходимо – она в поликлинике два раза в неделю заседает. Я приехала в город тридцатого марта, ночевала у Щекиной мы учились вместе... Утром с Таней по магазинам пошли, а потом она на занятия побежала, а я отправилась в поликлинику, узнала, что комиссия работает по средам и пятницам. Оттуда на попутке – домой. Я и дяде Пете все это рассказала, а он меня к вам привел, идем, говорит, в милицию.

"Да не все ты, голубушка, мне поведала", – опять подумал Анатолий и стал задавать вопросы:

– Куда вы из Ийска двинулись?

– Я же сказала – в поселок, – в голосе Снеговой слышались удивление и досада.

– Уточните, что значит "в поселок". К мужу – в Заозерное или к матери – в Ярино?

– К мужу, конечно, там теперь мой дом, – назидательно, словно учительница первокласснику, ответила Тамара.

"Э, да она соврет – недорого возьмет, – подивился Петухов. – Ведь Алик точно установил, что тридцать первого она уезжала от матери из Ярино. Эх, не успел шофера с автофургона допросить", – подосадовал он, чувствуя лживость, скрывавшуюся за внешней простотой Снеговой. Петухов не любил таких людей, они противны были его прямой открытой натуре, однако работа в розыске приучила его при необходимости скрывать чувства.

Сейчас старший лейтенант должен был избрать правильную линию. Изобличать Снегову уже в этой лжи? "Попробую, – решился Анатолий Петрович. – Интересно, как она будет выкручиваться".

– Говорят, вы вечером тридцать первого были в Ярино, видели вас там, – Петухов с интересом смотрел на Тамару. Та быстро переспросила:

– Кто видел?

– Ну, Снегова, – он развел руками. – Удивляете меня. Видели – и все.

– И что, что видели? Подумаешь! – теперь ее голос звучал решительно.

– Так куда вы поехали из Ийска? – настаивал Анатолий Петрович.

– Я говорю, домой, к мужу, в Заозерное. А к маме просто заскочила ненадолго, тут же и вернулась. Разве это так важно? Я и значения не придала этому. Матери не могу показаться, что ли?

Вот и объяснила, не придерешься. Заехала к родительнице, это так естественно. И ничего особенного в этом не было, если бы мать этот факт не скрыла и так странно себя не повела, да еще и умчалась внезапно неизвестно куда. Петухов, сопоставляя поведение матери и дочери, все больше склонялся к мысли, что подробный допрос Снеговой следует подготовить более тщательно. И, пожалуй, попросить сделать это Веру Васильевну. Та быстро сгонит спесь с девчонки.

Однако Анатолию Петровичу хотелось еще кое-что выяснить. Об одежде спрашивать он Тамару не стал, зная заранее ее ответ. А что, если...

– Ну, а первого где были, что делали?

– Первого? – переспросила Снегова.

– Первого, первого, – терпеливо повторил розыскник.

– Дома была. Второго приезжала в Ийск. – Она задумалась на секунду, глянула куда-то в угол, пошевелила губами. – Конечно, второго была в поликлинике.

– У врача?

– Нет, на комиссию хотела попасть, я же объясняла, – девушка поморщилась досадливо, всем видом своим как бы говоря: "Привязался, как муха, непонятливый какой".

Петухов старательно и аккуратно записал ее ответы, отложил ручку.

– Последнее.

Тамара оторвала взгляд от окна, куда глядела подчеркнуто скучающе.

– Когда и зачем родители приезжали к вам в Заозерное?

– Вчера, – спокойно отреагировала она. – В Ийск они собрались и ко мне заглянули. Я с ними тоже за компанию – надо же мне, в конце концов, медкомиссию пройти?! Пришла ночевать к Таньке, а папаша ее меня сюда приволок. Зачем?

Разговор с молодой посетительницей не клеился. Она была явно раздражена, объяснения ее выглядели логичными, но Петухова тревожило вот что: каким-то непостижимым образом Снегова оказывалась в непосредственной близости от событий, связанных с преступлением.

Попросив Снегову подождать в коридоре, он показал на нее глазами дежурившему сотруднику, тот понимающе кивнул.

В кабинете Николаева находились Климов и Вера Васильевна. Дежурный сообщил им, что нашлась Баркова-Снегова.

На исходе второй час беседы, а ничего нового. Снегова держалась раскованно, уверенно отвечала на вопросы. Может быть, чаще чем нужно переспрашивала, но мало ли у кого какая манера. Казалось, что и расположила ее к себе Вера Васильевна. Во всяком случае, Тамара не дерзила. И все-таки было нечто настораживающее в ее поведении – то ли быстрый испытующий взгляд, который она изредка бросала на следователя, то ли какие-то уж чересчур гладкие объяснения, как будто ответы были приготовлены заранее.

"Нет у нас данных, – досадовала Вера, – ну, да это первый допрос, только начинаем с ней работу. А вообще-то, может, и ошибается Петухов со своими подозрениями, уж больно молода она".

Вера Васильевна убеждена была, что понять человека, правильно оценить его поступки, изобличить его или оправдать можно только зная его характер, привычки и наклонности. Моральные устои объясняют поступки – вот почему следователь не уставала изучать тех, с кем сталкивала ее служба. И в этом была одна из причин ее успехов при расследовании сложных дел.

Сейчас ей предстояло понять Тамару. Осторожно, исподволь подбиралась она к тайным уголкам ее души.

Благополучной считала Тамара свою короткую жизнь. Напрасно Вера старалась выяснить, что волнует, что тревожит девушку. Та только недоуменно пожимала плечами:

– Меня все устраивает. Вроде бы никаких проблем. Только вот отец... Алкоголик был, издеватель. Мы покоя не знали, из-за него мама много слез пролила. Вздохнули спокойно, когда погиб. Застрелился по пьянке. Злобой своей подавился.

Что-то проглянуло в лице Тамары – жестокое, мстительное. Или показалось?

Сочувственно и мягко расспрашивала Вера Васильевна, против такого искреннего участия не устоишь. Тамара рассказывала о родителях, о себе и за описываемыми ею событиями, фактами и поступками встала жизнь совсем непростая и не такая уж благополучная.

Горем было пьянство отца. Он куражился над дочерью и женой, бил их. Но у матери были свои понятия о женской гордости. Вместо того чтобы призвать к порядку мужа-изверга, она покрывала его. Однажды, напившись до умопомрачения, неизвестно кого и в чем обвиняя, он схватил ружье и на глазах у жены и малолетней дочери выстрелил в себя. Потрясенную девочку мамаша успокоила своеобразно: так ему и надо, нам будет лучше.

"Чужая смерть – цена за собственный покой – это уже философия вполне определенная, – подумала огорченная рассказом следователь. – Как же могла мать такое внушать?"

Спокойное бытие продолжалось недолго. Приехал в деревню счетовод Иосиф Степанко – низкорослый мужчина с длинным отвислым носом. Был он холостым, обходительным и вскоре женился на Тамариной матери.

По тому, как во время воспоминаний об отчиме кривилось лицо молодой женщины, Вера Васильевна поняла: Тамара его не любила. Вопрос за вопросом, вот и ясно – почему.

– Масляный он весь, противный. – Тамара брезгливо передернула плечами. – А скуп-то, батюшки мои! Деньги – все для него. Вот это пальто, – Тамара показала на свое бордовое пальтишко, висевшее на спинке стула, – первое и единственное у меня, да он оговорил за него десять раз береги, не таскай часто, тьфу! – Эта тема, видно, волновала Тамару, она не скрывала раздражения, голос ее стал резким, куда и подевался спокойный, уравновешенный тон:

– Денег полно, а копейки, гад, не дал мне даже недостачу покрыть, хоть слезно просили...

"Недостачу? Какую недостачу?" – Вера Васильевна насторожилась, но переспрашивать остереглась, а та махнула рукой, отвернулась к окну.

– Да что тут объяснять?! – и замолчала.

"Значит, недостача у тебя. Видимо, в котлопункте, где поварихой работала. И молчала об этом. А проблема, конечно, не из легких для тебя, раз к скупердяю-отчиму за помощью обратилась", – думала Вера Васильевна, не прерывая затянувшегося молчания.

Зазвонил телефон. Подняв трубку, следователь услышала озабоченный голос Николаева.

– Прошу срочно ко мне. Баркову поручите дежурному.

"Новое что-то появилось", – подумала, вставая из-за стола.

В кабинете начальника райотдела сидели Петухов и незнакомый Вере мужчина лет тридцати, с живыми светлыми глазами. Она сразу заметила, что майор взволнован.

– Я коротко, Вера, – Иван Александрович забыл и про субординацию, которой они обязательно придерживались на службе. – Ты послушай, что получается. Этот товарищ, – майор показал на русоголового, – Князев, водитель автофургона. Он вез Баркову. Тридцать первого марта от матери из Ярино до Заозерного. И как ты думаешь, она была одета?! – Николаев вопросительно глянул на Веру. – Так вот, на ней шуба была коричневая!

– Что?! – изумилась следователь. – Откуда шуба взялась? Ведь ребята установили, что, кроме этого пальто, в котором она и сейчас там у меня, у нее другой зимней одежды нет.

– Вот тебе и установили! – майор поморщился, как от зубной боли. Выходит, плохо установили!

Вере жаль стало понурившегося при этих словах Петухова – он столько сил отдал розыску, по существу, самой результативной была именно его работа.

– А муж? Мы мужа из виду упустили совсем, надо его срочно допросить, – быстро сказала Вера Васильевна.

– Готово, – Петухов кивнул головой на телефон, – я связался с Сенькиным. Олег Снегов говорит, что Тамара приехала от родителей поздно вечером, он уже спал. В чем приехала – не видел. Утром рано ушел на смену, а вернулся – ее уже и след простыл. В общем, про наряды он ничего сказать не мог. Даты тоже точно не называет.

– Как же так, – усомнилась Вера, – одежду не помнит, дату не помнит?

Петухов пожал плечами:

– Участковый говорит – Снегову верить можно. Ведь весна, посевная на носу, с утра до поздней ночи механизаторы с техникой возятся. Есть время ему за нарядами жены смотреть! Вполне мог не заметить...

– Хорошо, – сказала следователь прокуратуры, – к этому вопросу чуть попозже вернемся. Тем более, что мне Тамара только что сообщила – мол, в городе появилась тридцать первого марта, а затем второго апреля. Придется очные ставки проводить. Вы тридцать первого возвращались из Ярино? обратилась она к шоферу, тот утвердительно кивнул:

– Точно, можно по документам проверить.

– Выходит, Тамара уехала в город первого, раз муж говорит, что на следующий день после приезда от матери ее уже дома не было? – Николаев обвел присутствующих взглядом, хлопнул ладонью по столу:

– Вплотную беремся за Баркову-Снегову. Все прочие версии будут отрабатывать другие, а вы, Вера Васильевна, занимайтесь только с Барковой. И энергичней. Время идет, люди забывают мелочи, которые нам нужны.

– Хорошо, Иван Александрович. – Она встала. – Разрешите, я через несколько минут займусь очной ставкой, а пока еще с Тамарой поговорю?

– Действуйте.

Тамара сидела в коридоре, все так же безучастно глядя перед собой на голую стену.

Вновь приступив к допросу, Вера решила не скрывать, что получила новые данные. Ей хотелось подчеркнуть, что показания Тамары проверяются немедленно, что если в ее словах есть ложь – она будет разоблачена. Важно уже на первых порах дать понять ей: борьба, в которую она пытается вступить, начиная лгать, обречена на провал.

– Снегова, уточните, когда вы были в Ийске?

– В городе? Я ведь уже говорила, – Тамара обиженно поджала губы.

– Как вы были одеты во время этих приездов?

– Как одета? – переспросила та. – Как и сегодня.

– В какой одежде от матери приехали в Заозерное к мужу?

– К мужу? – Снегова впервые беспокойно поерзала, отвернулась к окну.

– К мужу... – она как будто вспоминала. – В этой же, – твердо проговорила и опять смотрели ее глаза прямо на Веру. И та не могла уловить в них ни смятения, ни страха.

Вошел приглашенный дежурным Князев. При виде его Тамарино лицо не изменилось, она дружелюбно поздоровалась с водителем.

– Повторите то, что говорили у начальника райотдела, – предложила ему Вера Васильевна.

Тот повторил. Неторопливо, подробно. Снегова внимательно, не прерывая, слушала, только осуждающе цокнула языком, когда шофер сказал о шубе.

– Подтверждаете показания свидетеля Князева? – произнесла следователь традиционный вопрос очных ставок.

– Врет он, – спокойно произнесла Тамара. – Ехала с ним – да. Но я была в пальто.

– Ну, ты, однако, даешь, девка! – изумился водитель. – Я с тобой рядом три часа сидел, нагляделся. Ах, ты... – он едва удержался от резкого слова и, обращаясь к Вере Васильевне, возмущенно сказал:

– Наглая какая, подумайте-ка. Но вы не сомневайтесь.

Спокойно, не проявляя никаких эмоций, Снегова отрицала также, что была в городе первого апреля. Следователь без всякой надежды на успех еще поговорила с Тамарой. Та отрицала даже очевидные вещи, и всему находила объяснения.

После допроса ее задержали, чтобы на следующий день продолжить с ней работу. Предстояли опознания, очные ставки и допросы.

Звонко отстучали по деревянным ступенькам подковки сапог – кто-то из молодых сотрудников побежал домой. Тихо в райотделе.

Иван Александрович подошел к окну, приоткрыл створку, выглянул. Так и есть, Вера еще на месте. Довольно на сегодня, пора отдыхать. Надо зайти к ней, увезти домой. Живут они в одном доме.

Было уже совсем темно, когда подъехали к дому. Апрельские ночи стремительно опускаются на землю. В отсвете окон не успевшие распуститься деревья голыми ветвями причудливо прочерчивают небо. Едва вышли из машины, Вера увидела, что дома кто-то есть.

– Сережка! – ахнула она, бросилась к подъезду, но тут же вернулась.

– Вот что, Ванюша, – решительно сказала она, – мой вернулся, значит, ужин есть. Пошли-ка к нам прямо сейчас, а за Людой я забегу.

– Брось, Веруня. Беги, целуйся со своим Сережкой, а я на боковую устал очень.

– Все устали, – настаивала она, – так вот у нас жизнь и проходит дела, дела. Ты когда в последний раз с друзьями встречался?

– Да не помню я, что ты, право, – отнекивался Иван Александрович, но Вера Васильевна недаром слыла человеком решительных действий.

– Я к тебе, Ваня, силу применю сейчас, – шутливо схватила его за рукав. – Времени у нас в обрез, давайте пообщаемся мирно. Я ведь рыбку привезла.

– Железный довод, – засмеялся майор.

– Все на стол кидайте, – крикнула уже в спину Николаеву, входившему в подъезд, – а мы с Людой мигом.

В меру своих возможностей Сергей уже соорудил ужин. Каждую осень, не ленясь, заготавливали они всей компанией грибы, ягоды, солили капусту. А картошка! Такой картошки нигде не бывает, кроме как на сибирской земле. Выращенная своими руками, бережно выкопанная, тщательно отобранная и просушенная, она до весны сохраняла рассыпчатость.

Давно уже Николаев договорился с районным начальством, и для горотдела выделили поле. Весной всем коллективом выезжали туда. Сколько было веселья, шуток. Старательно, немного рисуясь своей силой, мужчины нажимали на лопаты. Подбрасывая клубни в открывшийся пласт, бегали по полю раскрасневшиеся женщины. На опушке ребятня разводила костер, пекла картофелины, угощая всех подряд. Печеную картошку есть надо умеючи. Ударишь по чумазому боку, и откроется белая крупитчатая мякоть, пахнущая дымком.

Когда поднималась над землей ярко-зеленая молодая поросль, "тяпали", взрыхляя мотыгами землю вокруг кустов, а потом наступал ответственный момент окучивания – подгребали землю к корням, чтобы растения набирали силу.

Но самое прекрасное, конечно же – сбор урожая. Ах, как приятно выбирать ровные крупные клубни из рыхлой, теплой еще земли!

Осенью в погожие дни небо над полем бывает высоким, пронзительно-синим, красивым до того, что щемит в груди.

Замполит здесь главный. Весело смотреть, как он здоровенные кули таскает, помогая загрузить машину.

Такие дела прекрасно сплачивали коллектив.

Блестя сползающими на нос очками, Сергей принес к столу миску дымящихся картофелин и, увидев вошедшую Веру, весело закружил ее по комнате.

– Кормите моего мужа, раз оторвали от родного очага, – притворно сурово сказала Людмила.

Рыбка была действительно превосходной – нежная, розовая, истекающая жиром. Насытились быстро, начались разговоры.

– А как твоя язва-то? – спросила Вера, обращаясь к Сергею, отпустила тебя?

– Прекрасная язва, – промолвил муж и недоуменно пожал плечами в ответ на дружный смех, – действительно прекрасная, я ее быстро нашел. А сколько он мучился. Я ему давно предлагал – давай вырежу. Боялся. Добоялся до прободения. Сутки я возле него сидел. Сегодня уже повеселел мужик, и я к тебе, Веруня. Мой язвенник – начальник общепита леспромхозов, шишка большая по нашим масштабам. Только пришел в норму – езжай, говорит, к жене. А слушайте, ребята, – сменил он тему разговора, – правду ли мне этот пациент рассказал, что, мол, убила продавщицу молодая бабенка, выманила ее обманом от подруги с обеда, закрыла в магазине – и топором?

Оживленную речь обрадованного встречей Сергея майор слушал вполуха устал за день. И вдруг, как на старой заезженной пластинке, когда голос певца спотыкается на одном слове, бесконечно повторяя его, в мозгу стала биться фраза: "Выманила обманом от подруги, выманила обманом от подруги, выманила обманом..."

– Стоп! – его возглас был неожиданно громким, и все удивленно посмотрели на него, – стоп, Сергей, – повторил он. – Как ты сказал? Выманила обманом от подруги?

– Да, так я сказал, а что?

– Вера, да ведь этот язвенник нам целый ключище дает. Помнишь, я тебе говорил, что Пушкову предупреждал о том, чтобы держала в секрете, с кем и как от нее Сенкова ушла? Помнишь?

Вера Васильевна кивнула.

– Так вот, если Пушкова не проболталась, а не должна бы – серьезная женщина, фронтовичка, то кто об этих обстоятельствах знает? – Николаев смотрел на следователя, и она увидела в его глазах радость.

– Я могу вот что добавить, – продолжила Вера Васильевна. – Наша разлюбезная Баркова-Снегова работала в котлопункте, который находится под начальством язвенника. Там у нее, оказывается, была недостача. И не погашена до сих пор – я уже выяснила.

– Ну, молодец! Недаром же я ждал тебя! Понимаешь, что теперь получается...

Но договорить Николаеву не дала Люда:

– Слушайте, братцы, кончайте производственное совещание. Спокойно поесть не можете.

– Эй-эй, милицейская жена, о чем говоришь? – майор обнял, прижал к себе Люду, – не всегда же мы о делах рассуждаем.

– Не всегда, – согласилась та, – а все же иногда прямо на дому филиал райотдела открываете. Ты знаешь, Вера, что у нас здесь без тебя произошло?

– Зачем ты об этом? – пытался остановить жену майор, но уже заинтересовалась Вера Васильевна.

– Недели три назад к нам соседка Татьяна прибежала, трясется вся: муж скандалит, схватил ружье. Ваня побежал обезоруживать пьянчугу. Один! Я осталась в доме – вспомнить страшно, – она передернула плечами. – Аленку только уложила, у нас, знаешь сама, в комнатах окна такие, что каждый угол достать можно. О себе-то я не беспокоилась, за Аленку страшно было. Тот негодяй знал ведь, куда жена побежала. Господи, думаю, застрелит ребенка. Схватила Аленку, мечусь по квартире. В ванную с ней зашла – сижу, вдруг слышу – во дворе выстрел!

– Успокойся, Люсенька, забудь, – пытался остановить супругу Николаев.

– Забудь?! – жена подняла голову, показала на узкую белую полоску в темных волнистых волосах – седина. – Нет, не забывается такое. Ты жизнью рисковал, обезоружил пьяницу, а знаешь ли, что Татьяна домой ко мне приходила? "Ребенок, – говорит, – у нас. Отпустите моего, попросите за него мужа".

– А ты? – заинтересованно спросил Сергей.

– Я ответила, что в дела Ивана не вмешиваюсь, – жестко отрезала Люда.

Вера Васильевна подошла к ней, молча положила руку на худенькое плечо. И Люда прижалась к ней щекой.

Утро Николаева началось с того, что срочно потребовала допросить ее Снегова. Об этом ему доложил дежурный.

– Что ж, это ее право, – сказал Иван Александрович. – Раз просит сама, значит, хочет сообщить что-то. Да только вот беда, следователь уехала в больницу к прооперированному начальнику общепита. Его показания могут оказаться очень важными. Пушкова-то проговориться не могла, предупреждена и, конечно, молчит – убили ведь ее фронтовую подругу. От кого получил начальник общепита информацию? Это выяснится, но пока Веры Васильевны нет.

"Попробую поговорить со Снеговой сам", – решил майор.

– Снегову ко мне, – распорядился он.

Вот она сидит перед ним. Побледнела, осунулась за ночь.

– Вера Васильевна уехала, поэтому давайте без нее побеседуем, предложил начальник райотдела.

Женщина повернула к нему лицо, и из глаз ее посыпались слезы. Именно посыпались – крупные, тяжелые капли быстро скатывались по щекам, Тамара не вытирала их.

– Я подумала ночью и решила все рассказать. – Она посмотрела на Ивана Александровича, но тот молчал, боясь спугнуть ее неосторожным словом.

Снегова продолжала:

– Да, я вечером тридцать первого марта уехала от мамы в ее шубе, шофер правду сказал. Утром 1 апреля, как муж ушел, я подумала: "Однако надо еще съездить в Ийск, может, пройду комиссию". На попутке добралась, да было еще рано. Где мне ждать? Устала, замерзла и поехала на вокзал. Ну, сижу на скамейке в зале, вдруг подходит ко мне женщина, чуть меня постарше. В телогрейке, в ботах резиновых, платок на ней, на глаза надвинут. Слово за слово, разговорились. Она говорит, мол, весна уже, а холодно у вас еще. Вот у нас уже зацветает все, теплынь. А потом: "Мы с тобой, девка, сестры, у обеих во рту щербинки". Я поглядела – точно, щербинка у нее, как у меня. Сидели, беседовали, потом она мне и предлагает: "Хочешь много денег иметь?" В магазине, говорит, в "Тканях", вчера дефицит был, наверняка продавцы деньги припрятали. Я, конечно, отказалась, а она стращать принялась. "Видишь, вон парни. Они тебя угробят, если с нами не пойдешь". А у кассы здоровенные два мужика стоят. Я испугалась, согласилась.

Николаев слушал внимательно, мысль работала лихорадочно, сопоставляя показания Снеговой и данные следствия. Приметы женщины указаны Снеговой точно – боты, платок и даже щербинка. Но ведь это и самой задержанной приметы! Что же, себя она описывает?! Чушь какая-то получается.

– Продолжайте, продолжайте, – сказал он, видя, что Тамара запнулась.

– В городе, как стали к "Тканям" подходить, я сказала, что не пойду, вон милиция недалеко, кричать буду. Тогда женщина мне приказывает: "Снимай шубу". Я решила, пусть лучше шубу возьмут, а меня отпустят. Отдала ей шубу, незнакомка надела, а мне – свою телогрейку сунула. И парням крикнула: "Айда в "Высокое крыльцо".

Слух майора неприятно резануло это "Высокое крыльцо". Только местные называют так магазин "Ткани", чужим откуда знать такое? И по рассказу получалось, что женщина-то не местная! Снегова между тем продолжала:

– Они к "Крыльцу" втроем направились, а я выскочила к Куличковой горе да на попутке до Заозерного. А когда услышала про убийство продавщицы, поняла, что они это сделали, напугалась, молчать решила.

Девушка притихла, вопросительно уставилась на майора: обильных слез не было и в помине. "Проверяет впечатление", – особого труда не требовалось, чтобы это понять...

– Узнать своих знакомцев сможете?

– Конечно, – оживилась та. – Только найдите, сразу узнаю.

– Значит, шубы вы лишились? – спросил Николаев сочувственно.

– Лишилась, – закивала головой Тамара. – А телогрейку я сразу выбросила. Завернула в нее камень – и в прорубь.

"Как хорошо, что вчера Вера с ней поработала", – подумал Николаев. Видно, что все вопросы, возникшие при допросах, Тамара продумала. Поняла, что кое в чем запираться бесполезно – вот сегодня и новая версия. Итак, нужно проверить то, что сказала Снегова.

Майор позвонил Климову. Коротко обсудил новость с вошедшим сотрудником.

Андрей Ильич только получил сообщение от Богданова из Ярино. Вернулись домой супруги Степанко. Говорят, что ездили проведать дочь и проехали до Ийска – купить патронов к весенней охоте. Богданов проверил действительно, зафиксировали покупки, у Степанко охотничий билет. Еще сообщил Богданов, что соседи счетовода не любят, потому что он нелюдимый и злобный. Ходит охотиться один, хотя не старожил, а места в Ярино дикие, полно опасного зверя и заблудиться легко. Кроме того, часто приезжают к нему родственники откуда-то издалека. Местным такое гостевание кажется странным – чего бы это за семь верст киселя хлебать, какие такие чувства гонят людей к этому Иосифу за тысячи верст? Лейтенант просил разрешения вернуться в райотдел, не видя больше смысла оставаться в Ярино.