Текст книги "Последняя улика (сборник)"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Философия – вещь неплохая. Сенека и Ийский район, да еще село Одон когда-то, конечно, несовместимы были. А сейчас, как видишь, вполне. Не лыком шиты!

– Не лыком! – подхватил Сергей.

– С Аликом-то дашь мне поговорить? – спросил Николаев.

Врач кивнул головой:

– Недолго только. У парня был пневмоторакс, затруднено дыхание, слаб очень. Возле него неотлучно сидит Таня. Слушай, из нее отличная сиделка получится, отдай ее нам в больницу!

– Что ты, как побирушка! И все женщин просишь, и все молодых, красивых, гляди! – шутливо пригрозил майор. – Давай веди меня к больному.

Накинув длинный халат, Иван Александрович вошел в маленькую белую палату. Увидев его, вскочила Румянцева. Почувствовав движение в комнате, открыл глаза Алик, слабо и смущенно улыбнулся. Острая жалость пронзила Николаева. "Бледный какой, натерпелся, бедняга".

– Здравствуй, – майор ласково сжал лежавшую поверх одеяла руку лейтенанта.

– Здравствуйте, – прошелестел его голос.

– Как ты?

– Хорошо, товарищ начальник, – ответила за него Таня, и Алик опять улыбнулся, прикрывая глаза. – Хорошо, – повторила девушка. – Операцию Сергей Сергеич сделал отлично. Сегодня опять переливал кровь – хочет, чтобы скорее Алик поправлялся.

"Ай да Сергей, молодец какой, а мне не сказал. Надо узнать группу крови Богданова, в отделе добровольцев будет хоть отбавляй", – подумал майор, а Румянцева продолжала:

– Все, что Алик рассказал, я записала, передала Сенькину. Он вам говорил?

– Да, спасибо, но мало очень – Степанко да землянка, что еще?

– Это первые его слова были. Мы тогда решили, что это самое важное, и Сенькин стал вас разыскивать. А сегодня Богданов подробно все сообщил. Я старалась не отходить от раненого, – девушка смущенно потупилась.

– Ну, ненадолго если отлучалась поспать пару часов, то Генка тогда меня подменял, на него надеяться можно, – она указала на худенького помощника, тот деловито кивнул, продолжая вытирать и без того блестевший пол.

– Это Генка, товарищ майор, – пояснила Таня, – ну, помните, первый мой "крестник"? Вон какой стал, – с гордостью проговорила она, будто мать о своем первенце.

– Да ладно, – смутился парень и, комкая тряпку, вышел из палаты.

– Он помещение несколько раз в день протирает. Сергей Сергеич сказал, что больному нужен свежий, без пылинки, и умеренно влажный воздух, пояснила Таня.

– При таком уходе ты, лейтенант, через неделю плясать будешь, пошутил Николаев, и девушка с готовностью закивала:

– Будет, будет, Иван Александрович, обязательно.

Богданов слабо махнул рукой, Николаев пододвинул свой табурет поближе:

– Что?

– Сам хочу рассказать, – он говорил тихо, с трудом, почти шепотом.

– Ты лежи спокойно, говорить тебе нельзя, – пытался остановить его Николаев, но в глазах лежавшего появилась тревога, и майор поспешил его успокоить:

– Ну, хорошо, только коротко.

– Я с парнями говорил, когда ждал счетовода. Матвеев видел его в тайге, носил что-то Степанко в тайгу. Он думал... – Голос оперуполномоченного часто прерывался. Иван Александрович, переживая, мучительно морщился, но тот непременно хотел договорить. – Сахар носит и гонит... самогон. Искал – не нашел... Степанко приехал, я говорил с ним. Протокол есть. Снегова в шубе была. На всякий случай... следить я решил, чтобы опять не уехал... Стемнело, он в тайгу... Я долго шел за ним... Темно было, только чуть-чуть луна... Вдруг не вижу его, я побежал... Выстрел был первый... в спину... Я не упал, увидел его сзади. Бросился... ружье отобрать...

Алик прикрыл глаза, помолчав, прошептал:

– Больше не помню ничего.

Николаев погладил руку лейтенанта, вышел тихонько, кивнув на прощание Тане Румянцевой.

Вон оно что. Если местный таежный парень не смог выследить Иосифа, где было это сделать Алику ночью в незнакомой тайге. Степанко заметил слежку, пропустил Богданова вперед и выстрелил в спину. Счастье, что раненый потерял сознание после второго выстрела. Судя по тому, что Степанко, оттащив немного от тропки, едва прикрыл его елью, он решил возвратиться вскоре, чтобы спрятать тело. Помешал старый охотник, разрушил планы преступника.

Но счетовод молчал. Нужно искать землянку, которая, видимо, существует. Куда же иначе направлялся Иосиф в тайге, да еще ночью? "Эх, участковый болен, – с горечью подумал Николаев. – Он нам позарез сейчас нужен, местный ведь, старожил. Придется для поисков просить помощи в колхозе, а ведь на носу у них посевная, тоже каждый человек на счету", вздохнул он.

Утром Вера выглянула в окно и обрадовалась, увидев возле подъезда старенькую милицейскую "Волгу". Значит, приехал Николаев. Вчера уже несколько раз вместе с дежурным искали они майора, звонили в Ярино, в Заозерное. "Какой неуловимый", – сердилась следователь, ей хотелось сообщить начальнику райотдела о том, что Снегову опознали по голосу, ну и, конечно, узнать новости от Ивана.

Наскоро перекусив, она помчалась к Николаевым – не терпелось, Иван Александрович в ответ на ее вопрос довольно улыбнулся: "Живем!"

Вера так и ахнула, узнав про найденную обувь Снеговой и деньги.

– Вот это сюрприз! Не мог уж позвонить, – попеняла она Николаеву.

– Ну, ну, – ответил он, направляясь к двери, на ходу лаская темную головенку дочери, провожавшей его до порога, – знаешь ведь ты нашу районную связь. Времени не было. Да и без экспертизы что там говорить? Слушай, – оживился он, – Сережка-то Ниткин наш каков! Все у него путем, как столичный криминалист шпарит – пакетики, пробирки. Стали изымать болотные сапоги Степанко. Ну, думаю, не будет у тебя под них упаковки, даже интересно стало. Нет, гляжу, и под эти бахилы у него пакет. Маленькая деталь, да, – обернулся он к Вере. – Но ведь работника как характеризует! Любит Ниткин свое дело, молодец, – продолжал он задумчиво, – а я люблю таких людей – одержимых. Надо будет его на курсы направить, чем больше он экспертиз освоит, тем нам самим лучше. Мы приехали ночью, а Ниткин побежал сразу к себе в лабораторию. Я, говорит, все равно не усну, пока рисунок не сравню. На подошве обуви рисунок, – пояснил он. – Помнишь ту "елочку" на полу? След же был очень четкий, и сняли хорошо. Но что-то скажет Ниткин?

Собрались у майора обсудить план дальнейших действий. Николаев смотрел на товарищей. Как подействовал на них ощутимый успех! Повеселели, разгладились лица, блестят глаза – рады все, что наступает завершающий этап розыска. Да, еще предстоят хлопоты, но главное сделано, найдено то необходимое звено, которого так недоставало.

"Кстати, – вдруг вспомнил Иван Александрович, – а почему это в Ярино Сенькин назвал Степанко святым Иосифом?"

Подчеркнуто равнодушно эксперт Ниткин положил на стол уже отпечатанное на машинке заключение трасологической экспертизы.

– Ах, молодец, – не удержался от похвалы майор. – Итак, товарищи, эксперт-криминалист установил, что следы на месте преступления оставлены обувью, изъятой у Снеговых в доме и принадлежащей Тамаре Снеговой.

– А с деньгами как? – обратился Николаев к Сергею.

Над деньгами работает сейчас судебно-медицинский эксперт, группу крови устанавливает. Сегодня будет готово.

Договорились, что следователь продолжит работу со Снеговой, Иван Александрович и Климов, пригласив прокурора, займутся Степанко, а Петухов отправится в районную больницу к участковому Ярину, чтобы посоветоваться насчет поиска землянки. Тот знал свой участок, окрестную тайгу подскажет, где искать.

Едва Николаев остался один, тоненько заверещал селектор.

– Товарищ майор, – раздался голос дежурного помощника, – к вам Бревич просится. Объясняю ему, что вы очень заняты, говорит, на минутку только.

– Проводите, приму.

Константин вошел, смущенно улыбаясь, остановился, переминаясь возле двери. Насторожившийся было начальник отдела успокоился. "Улыбается значит, порядок".

– Я на минуту к вам. Извините, конечно, но не мог не зайти. Переезжаем мы. Вчера в Талинке дом смотрел – хоромина. Соня уже там белит, сразу и известку дали. Соседки ей помогают. А я на тралер сяду...

– Вот это мужское дело, – Николаев подошел к Бревичу, протянул ему руку и крепко пожал загрубевшую ладонь.

– Поздравляю, – сказал он.

Лицо Бревича вспыхнуло.

– Не хотел я говорить этого, не люблю. Но скажу, – он волновался, голос дрожал. – Софья и вы жизнь мне возвратили, понимаете? Я человеком себя почувствовал, хозяином жизни. Эх, – горько добавил он, – раньше бы мне вас встретить! Сколько лет потеряно, сколько сил! Ну ладно, хватит, одернул он себя, – хватит об этом. Еще, Иван Александрович, я за советом к вам.

– Давай, – весело согласился майор, – это можно.

– Как думаете, стоит нам сейчас детей привозить? Апрель ведь, как их снимать с места? Я-то настаиваю везти, а жена боится.

– Тут вам мой совет, Константин Ильич, ни к чему. Решайте сами – как лучше вам и детям. Но я бы привез.

Иван Александрович положил руку на плечо посетителя, заглянул в глаза:

– Не живите временно. Каждый день невосполним, черновиков жизнь не пишет, а потому живите сразу набело – без помарок. Понял меня?

– Понял, – тихо ответил Бревич и заторопился: – Прощайте пока, а я еще к Вере Васильевне забегу, да к мухе этой, – он улыбнулся, – к Румянцевой.

– Вера Васильевна у себя, а вот Таня в Одоне. Сотрудника у нас ранили, она с ним.

– Сволочи, – зло сказал Константин, – вот сволочи, не унимаются. Если надо, я вам, Иван Александрович, – взгляд Бревича стал жестким, – всегда помогу. На меня можете рассчитывать – знаю я повадки этих гадов.

"И поможет, – думал майор, – поможет в трудную минуту. Вот он – наш результат. И не менее важный, чем розыск".

Иосиф Степанко не поддавался никаким увещеваниям. Прокурор Протасевич раскрыл перед ним Уголовный кодекс.

– Вот, – ткнул он пальцем в мелкие строчки, – видите, записано: Чистосердечное раскаяние смягчает ответственность, суд учтет это.

– Не знаю я ничего. Не был в тайге. Мало ли что скажет раненый, что ему померещилось. Дроби в магазине много – все берут, у нас все село охотники. – Ноющий голос счетовода раздражал сидевшего здесь же Николаева.

"Вот зануда", – подумал он.

Что за человек Степанко? Что привело его в далекое таежное село? Одного, без семьи. Странно все это.

Сенькин рассказал, что Степанко в селе зовут "святым Иосифом" за его всегда слащавый разговор, нелюдимость. В таежном селе ведь как бывает? Приехал родственник – в гости собирается вся родня, соседи, знакомые, а как же иначе, новый человек – праздник в сибирских семьях. К счетоводу родня приезжала часто, но праздников он не устраивал. Приехали тихо и уехали тихо, будто безразличны соседям новости из далеких краев. Никого из сельчан с близкими не знакомил, не рассказывал о них – тоже диковина.

– Можно вас, товарищ майор? – заглянул в кабинет Ниткин.

Николаев вышел. Прямо в коридоре Ниткин взволнованно зашептал ему:

– Иван Александрович, на сапогах Степанко следы почвы, идентичной по составу почве на месте, где Алика нашли.

– Что ты? – изумился майор. – Они же помыты были, сапоги?

– Помыты, да не совсем. Частички земли у каблука остались, на рантах.

– Да как же ты такую экспертизу организовал?

– Это не я, – скромно потупился Ниткин, – я минералогов попросил, у них аппаратура и специалисты классные. Сделали анализы, сравнили сходится. Официальное заключение дадут. А я сейчас побегу – елочку рубить, старшина привез. Проверим срез елки, которой этот паразит, – Сережа кивнул на закрытую дверь, – Богданова прикрыл. Порубим изъятым топориком, потом сравним.

Ниткин убежал. Николаев из соседнего кабинета позвонил в свой, рассказал прокурору ситуацию, предложил прекратить бесполезный разговор со Степанко. Тот согласился. Действительно, без серьезных доказательств не будет Иосиф сдаваться. Нужно найти землянку Иосифа, там его тайна.

– Ну и семейка, – вздохнул майор.

Вскоре пришел Петухов. Участковый Ярим подтвердил характеристику Степанко, данную односельчанами. Но добавил интересную деталь: по приезде счетовода в Ярино инспектор, знакомясь, прямо предупредил его, что баловаться ничем противозаконным не даст. А тот ответил, что неприятностей от него не будет, он человек верующий и спокойный. О землянке участковый ничего не знал. Говорили ему, что Степанко в тайге самогонку гонит, но он присмотрелся и не поверил – Иосиф непьющий. Для поисков в чащобе Ярин советовал обратиться к охотнику и особенно к деду Семену.

"Что ж, – решил Николаев, – сегодняшний день работаем здесь. Сережа грозится экспертизы приготовить, Вера, возможно, чего-то добьется. Ну, а завтра – снова в путь. Найдем эту землянку – раскроем и тайну Степанко. Сами. Без его помощи".

Кстати, а почему молчит Вера Васильевна, как у нее там дела?

Майор собрался было зайти к следователю, направился к двери, но требовательный телефонный звонок заставил его вернуться. Звонил участковый Гришин из Заозерного.

– Товарищ майор, – кричал он в трубку.

– Да не надрывайся, Гришин, хорошо тебя слышу. Что случилось?

– Я тут новость узнал, думаю, пригодится. Мы транспорт проверяли, а про попа забыли!

– Какого попа? – удивился Николаев.

– Обыкновенного попа, из Одонской церквушки, священника. Он у нас лихой, на машине гоняет. Так вот, первого апреля он ехал после обеда из города в Одон, за Куличковой горой по нужде выскочил в лесок. Лес-то голый, поп далеко убежал. Транспорт свой он не замкнул. Вернулся, а "Жигулей" нет. Священник пехом до Заозерного шагал – ближе деревни нет. На околице нашел свою машину целехонькой и заявлять, обрадовавшись, не стал. Но его попадья поделилась с соседками, – засмеялся инспектор. – Так и до меня дошло. Наверное, Снегова это проделала. Что мне делать-то? – закричал опять Гришин.

– Как что делать? – не понял Николаев. – Работай давай.

– Нет, я про батюшку. Как его допрашивать, не знаю. Может, какие особые правила есть попов допрашивать?

– Нету особых правил, – рассмеялся майор.

Итак, найдено еще одно недостающее звено. Прослежен путь Снеговой от магазина до Заозерного.

Начальник райотдела позвонил Вере Васильевне, рассказал о поповском автомобиле.

– Нажми, Вера, выкладывай все – и про Алика тоже. Пора.

– Пора, – согласилась она.

Вера Васильевна встала из-за стола, подошла к окну. Во дворе снова хозяйничало солнышко – сушило лужи, прогревало тротуар, вытягивало из земли зеленые стрелки молодой травы. Тополя под окнами держали наизготовку коричневые пахучие почки – еще немного, и проклюнутся ярко-зеленые клейкие листочки. По-весеннему громко чирикали воробьи, собираясь кучками.

За ее спиной тихо дышала Тамара Снегова. Вера долго говорила с нею, убеждала, расспрашивала и ясно видела – лжет. Бессовестно лжет задержанная. Ну что ж, пора провести допрос.

Вера Васильевна резко обернулась. Снегова тревожно взглянула на нее, видимо, почувствовав перемену.

– Хватит кормить нас сказками, – сказала Вера. Голос ее был жестким, она говорила уверенно. – Тебе нужны были деньги. Родители отказали, и ты решила их украсть. В материной шубе первого апреля приехала в город. Топор взяла у Щекиных. Выследила в "Тканях" Сенкову, у которой был ключ от магазина. Выманила обманом. Обманом же избавилась от девчат-продавщиц. В магазине закрыла дверь. Сенкову зарубила, взяла выручку из сейфа – 112 рублей. Спрятанное найти не успела – застучали в дверь. Открыла крючок, встала за дверь и убежала, когда вошли покупатели. Через пустырь выбралась на Луговую, остановила машину. Доехала до Сини. Рискуя провалиться под лед, прошла за Куличкову гору, угнала машину, дома спрятала боты и деньги в стайке под деревянный настил. Мы их обнаружили.

По мере того, как следователь рисовала картину преступления, менялось лицо Барковой-Снеговой. Вначале оно выразило наигранное любопытство, которое сменила растерянность, затем испуг, и по этому испугу Вера догадалась: да, все они установили правильно, все до мелочей. Это-то и ужаснуло Тамару. Не думала она, что можно так восстановить события. Надеялась, что все сошло ей с рук – ан нет, узнали о каждом шаге.

Она закрыла лицо руками, послышались глухие рыдания. "Опять плачет", – рассердилась было Вера. Но приглядевшись, поняла – это настоящее. И не стала мешать. Пусть плачет. Если это слезы раскаяния, значит, первое условие исправления уже есть.

– Где шуба? – строго спросила Вера, внимательно наблюдавшая за Снеговой и уловившая спад эмоционального взрыва.

– У отчима, – выдавила та. – Он увез к себе.

"Но при обыске шубу не нашли, – подумала Вера Васильевна, – значит, или спрятал, или уничтожил. Вернемся потом к этому".

И снова спросила:

– Откуда узнала про спрятанные деньги?

Снегова отняла от лица руки. Распухшее от слез лицо стало некрасивым, покрылось красными пятнами.

– Я не знала, предполагала только, что есть. Накануне там очередь была – мы с Таней видели. Мать всегда, как план выполнит, остальные деньги припрятывала и меня так учила, когда я в котлопункте работала. Я спрячу, а потом и трачу, не удержусь, – она замолчала, опустив голову, но Вера Васильевна не давала ей опомниться.

– Как решились на такое?

– Не хотела я, – она безнадежно махнула рукой, затем устало сказала: – Не хотела, можете поверить. Деньги мне были нужны, – она замолчала.

Вера Васильевна строго сказала:

– Дальше!

Снегова продолжала:

– Вышла в центр города, ходила по торговым точкам, приглядывалась. Дошла до "Высокого крыльца", вспомнила про очередь накануне. Подумала, что здесь есть деньги, но обманом не возьмешь, надо напугать чем-то. А чем? Я пошла к Щекиным и в стайке нашла небольшой топорик, спрятала под шубу.

Чем ближе рассказ к трагической развязке, тем труднее было говорить Тамаре. Она мучительно вздыхала, замолкала надолго. Следователь терпеливо ждала, не перебивала.

– Сумку надела на левую руку, топорик под шубой держу.

Она запнулась. – Дальше вы знаете.

– Рассказывай.

Звучит голос Снеговой, а Вера так ясно все себе представляет, как будто это происходит перед ее глазами. Так ясно, что хочется схватить убийцу, предотвратить трагедию.

...Вот она закрыла дверь, накинула крючок. Вытащила топор.

– Где деньги? – кричит изумленной, но не испугавшейся продавщице.

– Ах, ты!.. – Сенкова же была на фронте. Без страха пошла она навстречу угрозе, как бывало в годы войны. И погибла.

Вера Васильевна стряхнула оцепенение. Все подтвердилось. Но откуда, откуда в этой молодой женщине такая бездна жестокости и изворотливости?! Пьянство и садизм отца, лживость и безволие матери, ханжество и цинизм отчима – вот чьи плоды мы пожинаем.

– Теперь поговорим о Степанко, – сказала следователь.

Глаза Снеговой блеснули.

– Гад он, арестуйте его. Это он виноват во всем. Когда денег не дал, я спросила: "Что же мне теперь – воровать?" Он и ответил: "Конечно. Что в этом особенного?" Только прикидывается, – голос Тамары от злобы окреп, верующим, святым, а сам ни в бога, ни в черта не верит – за гроши душу продаст. Я ему про убийство сказала, он и научил – молчи, ври, не сознавайся, не докажут. Все, говорит, они скоро погибнут, плюнь и не жалей, себя спасай.

– Верующий? – заинтересовалась Вера Васильевна.

– Да-а, верующий, – с иронией ответила девушка. – Иеговист он. Братья и сестры, что к нему приезжали, думаете, родня ему? Черта с два! Сектанты, как и он.

"Здорово живешь! – ахнула про себя Вера. – Вот от чьей руки Алик пострадал! Может быть, Тамара и про землянку знает?"

– Снегова, – строго сказала она, – признание должно быть полным. Степанко едва не убил нашего сотрудника в тайге по пути к землянке. Где она?

– Ах, изверг! – Та грязно выругалась, ничуть не смутившись. – Есть у него землянка в тайге, туда ходил с "братьями" и "сестрами" своими, молиться, говорил. Но так я им и поверила! Прячут там они что-то, прячут. В схороне я не была, но примерно знаю, где это. Он нас с мамой несколько раз брал с собой, так, для отвода глаз. Пройдем до родничка, он нас оставит, обернется минут за тридцать-сорок. Вот там и ищите. – И совсем устало добавила: – Пусть за все ответит, пакость...

Закончен допрос. Поднялась из-за стола следователь, встала и Снегова. Они стояли рядом, но были бесконечно далеки. И вдруг лицо молодой женщины исказилось, она до боли вцепилась в руку Веры и вся затряслась от рыданий, уронив, голову ей на плечо. "Вот ведь как, – печально думала Вера, жертвой убийства стала не только Сенкова. Преступление – это горе, и на моем плече плачет тоже настоящее горе. Загубленная молодость, любовь, несостоявшееся материнство, несмываемое позорное пятно..."

Поразила эта неожиданно простая мысль: мы сражаемся с горем...

"Как красит все-таки его эта застенчивая улыбка, как располагает к нему", – думала Вера, следя за Николаевым. Юношески стройный, в ладно сидевшем мундире, майор ходил по кабинету, изредка взъерошивая свои русые волнистые волосы.

"А седины-то, господи! Рано как", – заметила она. Иван Александрович не скрывал своей радости.

– Преступление раскрыто, – говорил он. – Ниткин принес данные последних экспертиз. Ель, которой прикрыт был раненый Богданов, могла быть срублена топором, найденным в рюкзаке Степанко. Если наличие почвы на сапогах он мог объяснить, – Николаев скривил губы, вспомнив унылую физиономию "святого Иосифа", – то тут уж никуда не денется. Однако же есть "но", – Николаев остановился, энергично взмахнул сжатой в кулак рукой. Землянка. Мы должны найти ее во что бы то ни стало. Мы еще не обнаружили шубу Снеговой. Не там ли она?

– Надо, значит надо, – сказал Петухов, думая о том, что наверняка в третий раз ему придется трястись до Ярино по весенней дрянной дороге. Анатолий угадал. Майор продолжал свою короткую речь:

– Едут Петухов, Сенькин. Я тоже, – он смущенно улыбнулся. – Как-никак тоже те места знаю, бывал. Вера Васильевна, – Николаев с притворной строгостью глянул на нее, – едет в Одон. Допрос Богданова и все такое, – в серых его глазах прыгал смех, – закончите и догуливайте отпуск. Прокурор согласен.

Протасевич с улыбкой кивнул.

"Ах, душа-человек, – благодарно подумала она, – знает ведь, что Сергей Алика не оставит. Господи, счастье какое! Целых три дня! И весна, и рядом муж!"

– Всем домой – собираться, – распорядился начальник райотдела, экипировка таежная – сапоги и все прочее. Выезжаем в ночь.

Оглядев оперуполномоченных, майор подошел к ним, дружески обнял за плечи:

– Ладно, ребята, отдохнем потом. Молодые же мы, силушка есть!

Сенькин сказал серьезным тоном:

– Только, товарищ начальник, попрошу справочку оформить. Так, мол, и так, сотрудник такой-то не ночует дома по причине важной операции. С круглой печатью и лично вашей подписью. Теща моя только вас признает и меня всегда вами пугает. Вы мне иногда по ночам снитесь, как карающий меч закона!

Организовать поиск землянки помог директор леспромхоза Скоробогатов рыжий носатый мужчина с трубным голосом. Выделил людей, дал карту участка, расположенного у родничка, о котором говорила Снегова. Хотели поговорить с Клавдией Степанко, но не стали тревожить – горе свалило женщину, сердечные приступы следовали один за другим. "Обойдемся", – сказал Николаев.

Определили примерный район поисков, разбили его на квадраты. Семен Ярин, серьезно и внимательно выслушав все предложения, заявил тоном, не допускающим возражений:

– Вы не забывайте, однако, что весна. Шибко в лесу не шумите, ходите легонько. У каждой зверюшки место свое есть, что их лишать дома?

С дедом Семеном все охотно согласились.

Родничок отыскали быстро, от него растянулись в прямую линию, пошли с палками в руках, вороша завалы, бугры, прощупывая весеннюю талую землю.

Землянку обнаружили под старой раскидистой вербой. Нежные, пушистые, белые с желтыми кончиками цветы, склоняясь на тонких ветках, прикрывали деревянный настил, покрытый хорошо прижившимся дерном.

– Така красотища срамоту прикрыват! Тьфу, – сплюнул Ярин. Землянка почти не возвышалась – так, небольшой бугорок. Взломали глубоко сидящую в земле дверь. Пол настлан неоструганными досками, стены выложены гладкими стволами лесин, бревенчатый же потолок подпирали кедровые стояки.

– Крепко сработана, – крякнул директор, не упустивший случая поучаствовать в операции.

...В землянке остались Николаев, эксперт Ниткин и Петухов. Внимательно осмотрелись. На грубо сколоченный топчан эксперт поставил свой чемодан, раскрыл его, готовясь к осмотру.

Вдоль стен сколочены стеллажи, левый был пуст, а справа лежали аккуратные небольшие брезентовые мешки, рядом зеленый рюкзак, набитый чем-то.

Чувство нереальности происходящего охватило вдруг майора. Там, наверху, буйствовала проснувшаяся верба, светило весеннее солнце, отважно вылезали подснежники, там стояли свои, милые сердцу люди – в кирзовых и резиновых сапогах, телогрейках. А здесь, в землянке – темное царство, совсем другой мир, непонятный, чужой. Открыли рюкзак. Ниткин вытряхнул коричневую измятую шубу. Нижняя пуговица оторвана, на остальных четко просматривается цифра "63".

– Вот она, – торжественно изрек эксперт, и опять у него нашелся подходящий целлофановый мешок.

Брезентовые мешки были тщательно зашиты. Распороли шов – журналы для сектантов.

– Что это? – удивленно обратился эксперт к Николаеву...

Майор осторожно взял в руки журнал.

– Эге, да это товар издалека! – изумился Иван Александрович. – Гляди, еще не успокоились! Здесь, Ниткин, дело серьезнее, чем мы думали, задумчиво произнес он, – давай-ка разбираться дальше.

В одном мешке были деньги, в других лежали какие-то листки. Взяв один из них, Николаев начал читать, не выдержав, сплюнул:

– Сектанты проклятые.

Ясно теперь, почему напал Иосиф Степанко на Богданова. Боялся за тайник. Решил спрятать окровавленную шубу и обнаружил погоню. На убийство пошел "святой Иосиф", вот какая у его веры мораль! "Что же, делом Степанко займутся другие, – подумал Николаев, – а у нас, похоже, финал".

Финал? Он улыбнулся, внезапно вспомнив свой недавний сон. Бежали по зеленому лугу кони, развевая гривы, звенели гулкие ботала на их гордо изогнутых шеях. "Да это телефон звонил тогда", – только сейчас понял он...

ПО ФАКТУ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

Четверг. 7.30.

Утро, серенькой кисеей занавешивало окно, когда Георгий Иванович Печказов проснулся. Вставать не хотелось, он долго лежал, глядя, как за оконной рамой медленно тает ночной мрак. Вместе с мыслями о предстоящем дне приходило привычное раздражение.

Георгию Ивановичу предстояло сейчас надеть вставную челюсть, натирающую десну, с притворным непониманием выдержать вечно укоризненный, испытующий взгляд жены. После недавнего телефонного звонка с угрозами встречу с Зоей придется отложить. Ах, Зоя, Зойка! Лицо Георгия Ивановича на мгновение просветлело. Зоя дарит ему ощущение бодрости и в свои 57 лет он чувствует себя под стать ей, 26-летней. Но этот гнусный звонок! Женский голос, нарочито искаженный, лишь выкрикнул в трубку угрозы, но не может же... Додумывать – значило окончательно испортить себе настроение, и Георгий Иванович стал медленно одеваться.

Да, с Зойкой придется повременить; хорошо, что с Леной он давно и окончательно определился. Теперь она ухаживает за мамой, и, кажется, неплохо. Георгий Иванович усмехнулся: охотно пошла в домработницы, а поначалу сколько амбиций было! Видимо, щедрость его Лена помнит, несмотря на двухлетнюю разлуку.

– Георгий, – негромко позвала жена, – завтрак на столе, а я побежала. У меня сегодня утренний прием.

Жена была стоматологом в детской поликлинике.

"Утренний прием – это хорошо, – отметил про себя Георгий Иванович. Значит, вечером встречать не нужно, и вечер мой".

Печказов всегда встречал жену после вечерних приемов: она часто задерживалась и боялась темных улиц. Жена ценила его внимание, и в конечном счете от этого выигрывал сам Георгий Иванович. Ему многое прощалось. Да и он берег жену, безусловно, берег, понимая, что в подступающей вплотную старости идеальные условия жизни может создать ему только она, а уж никак не молодые его подружки, только и умеющие, что заглядывать в карман.

Оставаясь один, Печказов вставную челюсть не надевал, и ранний уход жены означал хоть непродолжительную, но свободу от обременительной красоты.

Позавтракав, Печказов вышел из квартиры и уже замыкал входную дверь, когда раздался голос поднимавшегося по лестнице человека:

– Печказов?

Вздрогнув от неожиданности, Георгий Иванович обернулся:

– Да... А в чем дело?

– Поговорить надо. Милиция. – Ступенькой ниже стоял еще один человек.

"Неужели Тихоню накрыли?" – лихорадочно метнулась мысль. И тут же Печказов одернул себя: "Спокойно. Спокойно. Не суетись!"

Загремела цепочка противоположной двери – соседи выходили на работу. Печказов заставил себя дружелюбно взглянуть на нежданных посетителей.

– Спешу, товарищи. Поговорим по дороге, – и стал быстро спускаться вниз.

На улице, вопросительно взглянув на спутников, Георгий Иванович вдруг заметил, что в глазах второго парня мелькнула какая-то неуверенность, даже испуг, но первый тут же спросил:

– Вы подавали заявление об угоне машины?

Печказов удивился, едва не рассмеялся и окончательно успокоился:

– Никоим образом! Моя старушка, думаю, цела. Пойдемте вместе, взглянем.

Во дворе дома, где в углу скромно приткнулся его железный гараж, располагался пункт "Скорой помощи". Печказов с трудом заполучил это завидное место – и близко, и двор хорошо освещен, круглые сутки обитаем горожане не дают дремать "Скорой".

К гаражу подошли молча. Печказов тронул рукой накладные замки – один был стандартный, другой сделан на заказ – небольшой шестигранник с хитрым запором. Двери гаража прикрывались неплотно. Печказов глянул в небольшой зазор между створками.

– Цела, – он с улыбкой обернулся. И снова – показалось? – мелькнула растерянность в глазах второго, высокого. Первый приложил руку к светло-коричневой пыжиковой шапке.

– Ошибка, значит, вышла. Извините.

Четверг. 8.30.

Лена, Елена Андреевна Суходольская, медленно собиралась на свою работу. Собственно, на работу – слишком громко сказано. Не считать же в самом деле работой то, чем она занята теперь. Лена брезгливо передернула плечами, вспомнив неопрятную, по-детски радостную старуху, с которой ей предстояло провести день. Это занятие так ей опротивело, что закрыла бы глаза и – куда угодно, только прочь из этого дома! Подумать только, за какие-то три года Эмма Павловна из молодящейся властной дамы превратилась в развалину, не может обслужить себя, все пачкает, рвет, а какой идиотский смех...

Лена вспомнила те давние вечера в квартире Эммы Павловны Мавриди, куда ее впервые привел случайный знакомый. Привел – и оставил, а она прижилась в этом доме. Ей нравилась старинная мебель, рояль внушительный, грузный; нравилась хозяйка – в тяжелых золотых серьгах, с унизанными перстнями старческими ухоженными руками. Нравилось бывать ей, девчонке, среди взрослых, солидных людей, которые очень скоро стали откровенно волочиться за нею и одаривали довольно щедро. Впрочем, щедро ли? Она видела, какого достоинства купюры небрежно швырялись на стол, когда иногда возникала карточная игра, где предводительствовала Эмма Павловна.