Текст книги "Последняя улика (сборник)"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Спасибо, Гук, за наблюдательность, сообщим-ка об этом мы Ермакову, пусть поинтересуется, – полковник взялся за аппарат селектора.

Переговорив с Ермаковым, Николаев попросил Гука:

– Зовите Суходольскую.

Волин был на обыске у Чернова, Ермаков занимался с Урсу, и никто в отделе лучше полковника не знал обстоятельств этого дела. Допрос Суходольской должен был дать интересные результаты, и Николаев решил, не откладывая, встретиться с ней сам. Кое-какие справки о ней навести успели. Молодая женщина обладала явными авантюристическими наклонностями. Чего стоит, например, только одна ее служба у Мавриди. В ее-то годы, когда все дороги открыты: учись, работай!

Последние события, и в частности, нападение на Лузгина, позволяли думать о том, что Суходольская как-то причастна к печказовскому делу. Для простого совпадения все слишком сложно.

Николаев решил дать Суходольской возможность рассказать то, что она сама считает нужным. Если в чем-то замешана – будет шанс признаться, заслужить снисхождение: это немаловажно для человека, попавшего в скверное дело.

– Так что, будем рассказывать? – полувопросительно сказал полковник, когда Суходольская появилась в его кабинете. – Начните со знакомства с Печказовым.

Суходольская молча кивнула, достав платок, вытерла слезы. Многое из того, о чем она рассказала, полковнику было известно. О посещениях ею квартиры Мавриди, о связи с Печказовым рассказывали соседи Мавриди и Нелли Борисовна. Лена пыталась приукрасить события своей жизни – явно не хотелось ей признаваться в своей несостоятельности.

– Печказов мне 200 рублей в месяц предложил, а на стройке я меньше получала. Вот и согласилась. Он сказал, у Эммы Павловны есть сбережения, из них и будет платить...

– А теперь о вчерашнем расскажите. Есть основания полагать, что вечер у вас был беспокойным.

Глаза Суходольской опять налились слезами:

– Как это? – переспросила она.

– Вот я и хочу услышать от вас, как это. Почему вы поздно ушли от Мавриди?

– Эмма Павловна беспокоилась.

– А мужа не ждали?

– Мужа?

– Да, мужа, – подтвердил Николаев.

– Ну, обещал он прийти. – Голос Суходольской дрожал.

– Пришел?

Суходольская опустила голову, не решаясь ответить.

– Так пришел муж? – настаивал Николаев.

– Пришел, – прошептала Суходольская и заплакала уже в голос.

Николаев налил ей воды, переждал минуту и предложил:

– Давайте-ка, Лена, все начистоту. Мужчина тот, Лузгин, тоже ведь кое-что рассказал.

Суходольская открыла лицо, явно обрадованная словами полковника.

– Значит, жив он? – с облегчением переспросила она.

– Жив, в больнице.

– Господи, а я так переживала, – сказала Суходольская, и Николаев поверил ей. Переживала она, иначе так не среагировала бы на сообщение о том, что Лузгин жив. Но что крылось за этим переживанием? За кого боялась Суходольская? За Лузгина или за себя и своего спутника?

Николаев молча ждал.

– Я расскажу, – торопливо заговорила Суходольская. – Муж за мной обещал зайти. Я вышла, жду его за домом Мавриди, там скверик такой. Вижу идет. Только прошел дорожку, вдруг за ним мужчина – бегом. Мы – от него, встали за дерево, а когда он поравнялся с нами, Сергей его и ударил.

– Чем ударил? Только правду!

– Кастет у него в перчатке.

"Немудрено, что Лузгин столько времени без сознания пролежал", подумал Николаев и спросил:

– И за что же он ударил мужчину?

– Сказал, что этот тип за ним охотится. И все.

– Где сейчас Суходольский?

– Не знаю, – быстро ответила Лена, – правда, не знаю. Я ему говорила, чтобы в милицию шел, а он только ругался – поздно, говорит. И сказал мне, что сам меня найдет. Может, у родителей? – предположила она. – Уехать куда-то хотел... Я ему денег обещала достать...

Попросив Лену подождать в приемной, Николаев распорядился о розыске Суходольского. И все это время полковника не оставляла мысль: какое же отношение к делу Печказова имеет нападение на Лузгина?

– Давайте теперь к Печказову вернемся, – предложил Николаев. Суходольская покорно кивнула.

– Куда он исчез, как по-вашему?

Суходольская пожала плечами:

– Не знаю. Угрожали ему, он и скрылся.

– Кто угрожал?

– Ну, рассказывал же он мне, что женщина ему звонила, сказала, чтобы остерегался, а то убьют.

– Убьют? – переспросил Николаев. Суходольская отвела глаза:

– Убьют, так он сказал.

– Может быть, и убили? – Николаев внимательно смотрел в лицо Суходольской, она испуганно замахала руками:

– Да что вы, что вы такое говорите, не могли его убить!

– Откуда такая уверенность? Почему не могли? Кто мог звонить? Кто чужой приходил в квартиру Мавриди? Почему был беспорядок в комнате старухи?

Четкие, быстрые вопросы так и сыпались на Суходольскую, не давая ей опомниться.

Лишенная возможности что-то придумать, Суходольская терялась, и в ответах ее появились шероховатости, несуразности, не ускользнувшие от полковника. Он все более убеждался, что Суходольская не до конца искренна. Но она рассказала о нападении на Лузгина! Значит, то, что она скрывает, важнее для нее?

Николаев окончательно понял, что Суходольская лжет, когда спросил ее:

– С Василием Урсу знакомы?

– Нет, – коротко ответила Суходольская.

– Ну, знаете! – Николаев возмущенно развел руками, но пристыдить Суходольскую не успел.

Послышалось ровное жужжание селектора. Полковник щелкнул клавишем.

– Да...

В кабинет ворвался взволнованный голос дежурного:

– Товарищ полковник, срочное сообщение! В лесу за совхозным поселком школьники обнаружили красные "Жигули". В машине труп мужчины. По всей видимости, это Печказов. Оперативная группа к выезду готова.

Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, – все говорило о сильнейшем потрясении.

– Убили... Значит, убили. – Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою – растерянно, горестно.

Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:

– Нет, не согласна я.

– С чем? – переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.

– На убийство не согласна, – окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:

– Выслушайте меня, не уходите.

И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.

Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:

– Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал они одноклассники, – что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала – Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались – давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, – она безнадежно махнула рукой и продолжала: – Замучили они меня подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет... Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.

А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал... Все перерыли – не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил – трубку разбили.

На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот... Отыскался... – Она закрыла лицо руками.

– Кто это – друг мужа? – спросил наконец Николаев. – Урсу?

Суходольская затрясла головой:

– Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.

Понедельник. 14.00.

Волин и Пахомов приехали, когда возле красных "Жигулей" уже стояли полковник Николаев, немногословный молодой прокурор, следователь прокуратуры Серов и судебно-медицинский эксперт Горышев. Чуть поодаль небольшой тесной группкой притихли понятые и испуганная молодая учительница. У колеса милицейского "газика", свесив на сторону язык, сидела красивая, с черной спиной, овчарка. Кинолог Гурич поздоровался с Волиным, смущенно теребя поводок, и Алексей Петрович понял без объяснений: собака след не взяла. Эксперт Пахомов, которого все ждали, поудобнее пристроил свой внушительный чемодан, раскрыл его.

Серов попросил понятых подойти поближе. Начался осмотр места происшествия.

Волин внимательно наблюдал, как действует Пахомов, слушал тихий голос прокурора, диктующего Серову протокол:

– На передней правой дверце снаружи, на подголовнике кресла водителя бурые следы, похожие на кровь... сделан смыв... труп лежит на спине... руки заведены назад, связаны многократным обвитием белого шелковистого шнура... одежда сильно помята...

Наступил черед судебно-медицинского эксперта.

– На затылке глубокие раны, потеки крови к воротнику, вниз. Были три удара: сзади, чуть справа, когда потерпевший находился в вертикальном положении – сидел, по всей вероятности. Лицо синюшное. Асфиксия, я думаю, – сказал Горышев, снимая перчатки. – К вечеру проведу экспертизу.

Волин пытался представить себе трагедию, разыгравшуюся в машине. Вот подъезжает Печказов к гаражу, вот подбегает к машине неизвестный, говорит что-то, и Печказов впускает его в машину. Итак, незнакомец сел в машину сзади. Трудно поверить, что один. Печказов грузен, достаточно силен – вряд ли справится с ним один человек, где-то, наверное, подсел и другой.

Три сильных удара по голове – с заднего сиденья. А дальше? Видимо, требовали деньги, ценности.

Волин вспомнил: сослуживцы и знакомые говорили о Печказове, что на грани жизни и смерти не расстанется он со своим добром. Так и случилось. Печказов ответил отказом, преступники настаивали, связали его, и вот смерть. Потом они пытались найти тайник сами – не удалось, решили шантажировать жену Печказова. Мерзость какая. И ради чего? Волин вспомнил перчатку с купюрами, поморщился.

К капитану подошел Николаев, встал рядом, тронул за рукав расстроенного Волина, дружеским жестом успокаивая его, и сказал тихо:

– Следствием займется прокурор. За нами – розыск. Нужен Суходольский.

Волин молча кивнул. Да, нужен Суходольский. Чернов молчит. Пока молчит.

Понедельник. 16.00.

Перепуганный событиями Урсу не стал скрывать своего знакомства с Суходольскими. Анатолий Петрович Ермаков, успевший уже изучить характер своего подопечного, только намекнул, что дело Печказова осложняется и очень возможно, что...

Урсу, пламеней щеками, схватился за голову:

– Неужели и тут я буду замешан?! О господи, за что мне такое, за что? – застонал он.

Не удержавшись, Ермаков мстительно заметил:

– А за легкую жизнь.

– За легкую?! – в возмущенном голосе Урсу преобладала горечь. – Какая же это легкая жизнь! Я за те сотни, что получил от Печказова, столько страху натерпелся. И расплачиваюсь сейчас репутацией, нервами, здоровьем...

– Свободой, – опять не удержался Ермаков.

– Свободой, – покорно согласился Урсу, – и свободой тоже, да и еще много чем – жизнь себе покалечил. А чего ради? Где же те деньги? Я и не видел их! Разошлись куда-то все... А не разошлись бы, так еще хуже – страх постоянный. Мне ведь Георгий Иванович все наказывал: "Вася, осторожно, мол, следить могут, люди заметят".

Урсу замолчал. Молчал и капитан. Разговор напомнил о печказовском богатстве – слежавшихся купюрах на гаражной полке.

Ермаков вдруг подумал, как одинакова судьба этих неправедных богатств: рано или поздно – крах. И по печказовскому делу, и по другим, тем, что были раньше. Крах, только крах.

Словно читая мысли капитана, Урсу произнес убито:

– Конец, всему конец...

Ермакову было жаль этого запутавшегося парня, который тяжело переживал и стыдился происшедшего.

А Урсу рассказывал все без утайки.

– С СухоДольским мы учились вместе в 9 и 10-м классах. Не дружили, нет, – заторопился он, предвосхищая вопрос капитана, действительно собиравшегося уточнить эту деталь. – Я в эту школу пришел уже в девятый, у Сергея компания была своя. Я-то деревенский, жил у тетки, а Сергей, что называется, фирмовый парень, и друзья у него такие же. Приторговывали они всякой иностранной ерундой – майки, сигареты. Я его интересовал мало. После школы не встречались. А вскоре после Нового года случайно в торговом зале встретились. Вижу, позолота с него пооблезла, но все еще о себе много понимает. Магнитофон пришел покупать. У нас, вы знаете, – Урсу смущенно запнулся, – бизнес в разгаре был, и я ему пообещал. Да еще захотелось показать, что и мы в люди вышли. В люди, – повторил он, вздохнув. Короче, сказал ему, чтобы пришел он в магазин через день. Суходольский явился с другом. Я им – магнитофон, они мне деньги, вот и все. Правда, о Печказове меня спросили, завмаг, мол, ваш, поди, миллионами здесь ворочает. Видели, что я деньги-то в кассу не сдал, догадались. – Урсу замолчал.

– А самого Печказова они видели?

– Да, они меня разыскали у Георгия Ивановича в кабинете. Суходольский дверь приоткрыл, я его увидел и вышел.

– Значит, вы только два раза встречались с ним?

– Нет, больше. Они еще несколько раз приходили. Просто так. Ничего не покупали.

– С другом Суходольский вас знакомил?

– Знакомил, конечно. Зовут его Миша. Фамилию не называл. Помню, Суходольский сказал, что у него золотые руки. А кто он, не знаю.

– Расскажите о Суходольском, – попросил Ермаков.

– Суходольский... Расскажу, что знаю. Но я мало о нем знаю, – сразу оговорился Урсу.

– Рассказывайте, что знаете, – подбодрил его капитан.

– Учился он так себе, средне. А компания, я уже говорил, у него своя была – фирмовая.

– Что значит фирмовая? – переспросил Анатолий Петрович.

– Фирмовые – так они сами себя называли, ну и мы тоже, – пояснил Урсу. – Одевались модно, вещи там всякие – "зарубеж", музыка – тоже "зарубеж". Деляги ребята. Все какие-то у них свои разговоры, интересы свои – только и слышно: продал – купил. У нас школа-восьмилетка в поселке, я в девятый приехал в город. Я даже в столовой ни разу не был, а они уже и в ресторанах побывали... Короче, я для этой компании интереса не представлял. И все. Дальше и не знаю, что рассказывать. – Урсу вопросительно посмотрел на Ермакова.

– А родители? – спросил тот.

– Мои родители? – не понял Василий.

– Суходольского!

– А, Суходольского! Мать видел несколько раз. Ничего, нормальная женщина. Дома у них не был, не приглашали. Помню, говорил он, что отец у него – крупный начальник, все время в командировках за границей бывает. Мать тоже – то ли с торговлей, то ли с заграницей связана.

– Начальники, говоришь, большие? – изумился Ермаков. Он знал, что мать Суходольского была паспортисткой в жэке, отец работал заготовителем. А сыну, выходит, они в таком качестве никак не подходили!

– Задавался он много, а сам – так себе, пустой малый, – подытожил Урсу характеристику Суходольского.

– Ну, не скажи, – не согласился с ним капитан. – Попросту недооцениваем мы таких типов. А он, судя по всему, далеко не такой пустой. Зловредный.

Заканчивая разговор, Ермаков поинтересовался:

– Где он живет, знаете? И где друг его живет?

Урсу ответил, не раздумывая:

– Нет. Ни того, ни другого адреса я не знаю. Суходольский женился ведь, он сам говорил. А где живет – не рассказывал. Так что просто не знаю, чем вам помочь, – развел руками Урсу, – могу позвонить одноклассникам, если нужно, поспрашивать. Может, кто знает...

Понедельник. 18.30.

На обратном пути Волин заскочил домой. Высаживая его у подъезда, полковник Николаев шутливо сказал:

– Отпрашивайся, Алеша, на ночь, – и добавил уже серьезно: – Торопись, машину пришлю через полчаса.

Волин кивнул. Яснее ясного: предстоит бессонная ночь. За день Суходольский обнаружен не был – проверили квартиры родителей и жены, установленных знакомых. Искали в столовых, кинотеатрах, на вокзалах Суходольский не появлялся нигде. Предстояло продолжить работу и ночью. Суходольский уехать не мог. Судя по рассказу Лены, денег у него не было совсем, и он намеревался достать их любым путем. Ясно, что путь этот может быть и преступным.

Были приняты, казалось, все меры предосторожности. Целый день с Суходольской провела Таня Богданова, работник уголовного розыска. Тот магнитофон, что Лена, не удержавшись, стащила из квартиры Мавриди, она сдала в ломбард. Так что деньги у Лены были, но Суходольский не шел...

...Люся была дома. Чмокнув мужа в щеку, она побежала на кухню, по опыту зная, что он ненадолго, и на ходу крикнула:

– Позвони Печказовым, тебя Тамара разыскивала.

– Давно? – тревожно спросил Алексей Петрович, ставя на пол сына.

– Нет, с полчаса, может быть, или минут сорок.

– Не сказала, зачем? – Волин уже набирал печказовский телефон.

– Не сказала, – ответила Люся.

В трубке раздался голос Нелли Борисовны:

– Слушаю вас.

– Это Волин, – сказал Алексей Петрович и услышал, как облегченно вздохнула Печказова.

– Слава богу, Алексей Петрович, это вы...

– Что случилось? – перебил ее Волин.

И тут же заговорила Тамара Черепанова. Она, видимо, свято выполняла наказ капитана – при каждом звонке брала трубку второго аппарата.

– Алексей Петрович, опять звонок был. Слушайте, я записала:

"Деньги приготовьте срочно. Скоро снова позвоню и сообщу, как передать. Продавать меня не советую. Хуже будет". Разговор станция зафиксировала – мы недавно только трубку положили.

Тамара замолчала.

– Молодец, Тамара, – похвалил ее Волин, – обдумаем все, и я позвоню.

Итак, шантажист был здесь, в городе. И от замысла своего не отказался. Волин еще раз мысленно перебрал всех, кто как-то причастен был к делу: задержаны Курко, Албин и Чернов. На свободе Суходольский и Урсу... Но с Урсу вроде бы Ермаков разобрался, ему можно верить. Значит, остается Суходольский. Но до чего же дерзок! "Интересно, откуда звонил он на этот раз" – подумал Волин, доставая пальто. Он и забыл, что пришел домой поесть перед трудной работой. Из кухни выглянула раскрасневшаяся жена:

– На столе все уже, давай быстро!

Волин подчинился, передал пальто Алешке, погладил его по голове, подумав с огорчением, что некогда совсем побыть с сыном. Наскоро поев, выпив большую чашку крепчайшего кофе, Алексей Петрович вышел в сумерки. Машина начальника уже стояла у подъезда.

Понедельник. 20.00.

Чернов продолжал молчать. Смотрел затравленным зверем и молчал. Не отвечал ни на какие вопросы. И невозможно было до него достучаться.

Николаев еще днем вызвал участкового инспектора Карцева, разъяснил обстановку, попросил:

– Соберите о Чернове все, что можно, даже в школу сходите. На завод. Почему он завод оставил? О жене справьтесь, ребенке. Так ли уж безнадежен этот разрыв? Озлобился он, – пояснил полковник.

– Озлобился, – согласился Карцев.

В кабинет полковника зашел озабоченный следователь прокуратуры Серов в темно-синем, ладно сидящем форменном костюме, подтянутый, строгий. За ним эксперт Пахомов. Николаев, хорошо изучивший своих ребят, видел едва сдерживаемую Пахомовым гордость. "Закончил экспертизы, – догадался он, ах, молодец какой. Везет нам на криминалистов!"

Полковник был прав.

– Это черновики, – смущенно сказал эксперт, протягивая начальнику исписанные от руки листки, – я не успел оформить, но вот Николай Иванович, – он кивнул на Серова, – просил вам доложить.

– Просил, – кивнул головой Серов, – с такими данными можно твердые выводы делать. Смотрите сами.

Николаев взял первый лист. Опустив обширную описательную часть, нашел глазами крупно написанное слово: "выводы". Прочел. Ясно. Не ошибся Пахомов. Части отмычки из кожуха замка и стержни из квартиры Чернова изготовлены из остова детской коляски. "С высокой степенью квалификации", – написал эксперт.

Ах, Чернов, Чернов, куда приложил свои золотые руки!

Полковник взял следующий лист.

"...Представленные на исследование переплетения", – начал читать Николаев на другом листе, и Пахомов пояснил:

– Это шнур, которым Печказов был связан.

"...выполнены из шнура бытового плетеного с наполнением из отходов полиамидных нитей: артикул 48-030-01-58 производственного объединения "Химволокно". Диаметр шнура 5 мм. Цена 1 р. 90 коп. Этот шнур идентичен изъятому из квартиры Чернова мотку шнура".

Опять Чернов!

Увидев, что Николаев закончил читать, Серов сказал:

– Звонил Горышев. Причина смерти Печказова – асфиксия. Задушен Печказов. Кровь в машине – Печказова.

– И все-таки Чернов молчит, – задумчиво сказал полковник. – Подход к нему мы пока найти не сумели. И Суходольский на свободе.

Он наклонился к селектору, вызвал дежурного, спросил негромко:

– Что-нибудь от Волина есть?

– Молчит, товарищ полковник, – ответил дежурный.

– И этот молчит, – вздохнул Николаев.

Понедельник. 21.00.

Вскоре позвонил Волин и сообщил неутешительные вести: Суходольского не нашли, как сквозь землю провалился. К жене и родителям он не заходил и не звонил.

Слушая капитана, Николаев представлял себе его усталое, расстроенное лицо и мягко сказал в трубку:

– Вот что, Алеша. Я у себя. Жду тебя. – И положил трубку.

Вскоре пришел Карцев. Развязал белые тесемки картонной папки, достал документы. Характеристики у Чернова оказались, можно сказать, безупречными. Вот личное дело школьника Миши Чернова. Крупные, четкие буквы, нестандартные слова. Добрый, отзывчивый, любит читать...

На заводе у Чернова тоже нет замечаний. Здесь слова суше, формальнее. Словно усреднено все. Вроде и гладко, и хорошо, а не поймешь, что за человек стоит за этими словами.

Просмотрев бумаги, Николаев вскинул глаза на Карцева:

– Как же так, Василий Тимофеевич? Ведь неплохой, казалось бы, парень?!

Карцев сокрушенно покачал головой:

– То-то и обидно, что неплохой. Я думаю, у него все с семьи началось, с разлада Сперва его отец бросил, потом уехала мать, потом жена. Вроде не нужен никому. Остался один, выпивать стал. Известное дело, одиночество и водка к добру не приводят. Характеристика-то, – он кивнул на бумаги, гладкая, а я на заводе поговорил с ребятами: совсем другое говорят. Заметили Мишу в выпивке – ругать стали. То есть кругом плохо – дома и на работе. Озлобился, ушел с завода. И друг тут, конечно, помог. Суходольский. А жена-то от Миши уехала в положении. – Карцев вздохнул.

– Ребенок родился уже? – спросил Николаев.

Карцев кивнул:

– Мальчик.

– Чернов встречался с женой после этого? Видел сына?

– Ездил, говорят, к ней. Не знаю, до чего они договорились. У меня телефон ее записан, позвонить можно. Но сейчас, конечно, поздно...

Подумав, Николай вдруг предложил:

– А давайте, Василий Тимофеевич, вместе поговорим с Черновым.

Карцев заметно обрадовался.

– Я и сам хотел просить, чтобы дали мне с ним поговорить, – сказал он. – Все-таки мы раньше беседовали, и не раз. Сдается мне, сам он переживает сильно, и сбил его с панталыку приятель этот, Суходольский. Вот тот, по всему видать, фрукт!.. И с собачкой надо решить, – добавил он, помолчав.

– Что с собачкой? – не понял Николаев.

– Собака Чернова, овчарка-то, – пояснил Карцев, – у соседей осталась. А она тоскует и воет. Соседи пришли ко мне – забирайте. Что делать? Увел я ее к себе, благо смирная. Но скучает она. Не ест ничего. Голову на лапы положила и с двери глаз не спускает. Пусть Чернов собакой бы распорядился...

Когда ввели Чернова, участковый инспектор тихо ахнул. За сутки Миша осунулся, под измученными глазами легли тени, тонкая шея выглядывала из ворота беспомощно и жалко.

Чернов сел на предложенный стул, сложил руки в замок, уронив между коленями.

Николаев уловил настороженный, ожидающий взгляд, брошенный Черновым на участкового инспектора. И сказал:

– Вы спросить о чем-то хотите, Чернов?

Чернов молча кивнул.

– Спрашивайте, – разрешил Николаев.

– Где собака моя? – Голос Чернова, казалось, был таким же осунувшимся, как и его лицо.

– У меня собака, – сказал Карцев, – приютил пока дома.

Чернов впервые поднял голову, в глазах появилось удивление, признательность, а Карцев тихо продолжал:

– Скучает без тебя собачка. Что с нею делать-то прикажешь? Может, подержать, вернешься скоро, невиновен?

– Виновен, – выдавил из себя Чернов. – Не скоро вернусь. Что будет с собакой, не знаю. Делайте, что хотите. – И замолчал, махнув рукой.

– Вот что, Миша, – начал опять участковый, – я собаку не брошу. Не приучен к такому. И жене твоей сообщу – пусть приедет с мальчонкой. Ты натворил дел, а они все страдать должны?! Вспомни, как без отца рос, а теперь и парень твой при живом отце сирота. Да еще, как я знаю, без квартиры они, на птичьих правах семья твоя живет. Думаю, надо их сюда вызывать, пусть хоть в квартире останутся, крыша будет над головой.

Чернов смотрел на Карцева не отрываясь, затем перевел взгляд на полковника.

– Это можно? – спросил он.

– Нужно, – твердо сказал Николаев.

Он встал, подошел к чернеющему квадрату окна, задумчиво побарабанил пальцами по стеклу. Тихо стало в кабинете. Первым молчание нарушил Чернов:

– Не могу больше так, – сказал он, – не могу и не хочу. – Он приложил ладони к вискам, потер их. Кривилось худое темное лицо, тяжело падали слова.

– В магазине Сергей спросил у своего знакомого, мол, начальник твой миллионами, поди, ворочает? Парень усмехнулся как-то многозначительно, хмыкнул так, что мы поняли: есть деньги у завмага.

Чернов помолчал, собираясь с мыслями, затем опять зазвучал его хриплый голос:

– Понаблюдали за этим мужиком, но никакой роскоши у него не увидели, машина разве только, "Жигули". Но мы уже знали, что он "левый" товар получает. Сергей решил, что прячет он денежки. Однажды Суходольский был у меня с женой. Выпили и опять разговорились об этом – в последнее время как болезнь эта мысль в Сергее сидела. Что бы ни делал, что бы ни говорил все равно к завмагу сведет. Услышала Лена наш разговор, вмешалась. Она Печказова давно знала. Подтвердила, что есть у него тайники с ценностями, золото. Один тайник – в квартире матери.

Тут и началось! Сергей заставил Лену на работу пойти к матери завмага. Лена вначале тайник найти не могла, а нам прийти не разрешала. Потом нашла тайник, но он уже был пуст – все перепрятал Печказов... Тогда Сергей и надумал его прижать. Решили зайти к завмагу домой и там потребовать деньги. Утром явились к нему, а он нас не впустил – на лестницу уже вышел. Вот тогда нас соседи и видели...

Короче, не получилось, но мы узнали, где его гараж, и Сергей изменил план. В общем, вечером Сергей его у гаража подкараулил, велел ехать будто бы в милицию. Завмаг подчинился. Я подсел к ним за углом. Не доезжая до милиции, Сергей велел поворачивать. Вот тут завмаг и заартачился. Сергей сильно ударил его кастетом по голове. Печказов испугался, поехал. Приехали в один гараж: ключ от него Сергею на неделю знакомый дал за четвертную. Заехали туда...

Заметив вопросительный взгляд полковника, Чернов пояснил:

– Адреса не знаю, но покажу, где он находится. Там-то все и случилось. Закрылись мы в гараже, Сергей говорит Печказову: "Деньги давай или прихлопнем тебя сейчас". Нет, нет, – заторопился Чернов, видя, как не удержавшись, закачал головой Карцев, – мы не хотели его убивать, об этом и разговора не было. Так, пугали только...

– ...Он говорит: нет у меня денег. Потом они с Сергеем рядиться начали. Прямо как на базаре, я даже удивился... Сергей сердиться стал, опять два раза ударил его кастетом. Печказов сильным оказался, сопротивлялся. Но в машине тесно, мы его все-таки повалили... Я ноги держал, Сергей голову. Потом он обмяк как-то, и мы связали его. Повернули лицом, а он... мертвый... – Последние слова Чернов выдохнул с усилием и замолчал.

Молчал и Николаев. Собственно, все, что рассказал сейчас Чернов, было ему уже известно. Именно такая картина преступления вставала перед ним, когда они с Волиным обсуждали результаты допросов, обыска, осмотра, когда со следователем читали выводы экспертиз. Точно такая картина. Значит, розыск был на правильном пути. Остается лишь уточнить детали. И еще разыскать Суходольского.

Николаев посмотрел на часы – скоро явится Волин, нужно торопиться. И вначале – главное.

– Где Суходольский? – спросил он.

Чернов рассказал, что Суходольский вначале ночевал у него – дома и на работе.

– Мы ведь не отстали от тайников, – признался он. – Сергей у Печказова ключи забрал, деньги, часы.

– И челюсть? – спросил Николаев.

– И челюсть, – опустил голову Чернов, – она у него в кармане лежала, в платочке. Сергей и взял...

"Точно! – вспомнил Николаев. – Ведь Нелли Борисовна говорила, что муж снимал челюсть, когда один оставался".

– Где все это?

– У Сергея, – тихо послышалось в ответ. – Он сказал, что пока машина в гараже – все будет тихо. У нас есть неделя – надо достать деньги и смываться. День мы переждали, ночью пошли к печказовскому гаражу с ключом, да неудачно. Уговорил Сергей меня отмычки сделать к кладовке, я сделал, но опять неудача – сломались. Тут я окончательно отказался от всего, поругались мы, и он ушел. Больше Суходольского я не видел. Где он, не знаю.

– Каким же образом машина с телом Печказова оказалась за городом?

– Точно не могу сказать. Но Суходольский, видимо, решил избавиться от этой улики. А номера с одного зимующего под брезентом автомобиля мы сняли на следующий день после... После того, как все произошло. Мы же понимали, что искать машину будут прежде всего по номерным знакам.

Что ж, этому можно было верить.

Уже у двери длинная худощавая фигура Чернова замерла в нерешительности, и он повернулся к Николаеву:

– Может быть, это пригодится? Суходольский в последнее время подрабатывал грузчиком на Лесной – там продуктовый магазин есть. Строгости у них небольшие, разгружать машины берут кого угодно. Это ему и нравилось. Я, говорит, свободный художник.

Николаев молча кивнул. Подумалось: откуда у них, этих людей, такая озверелая жестокость, цинизм, не знающий предела. Человек уже мертв, но даже это не удерживает от шантажа, желания любым путем заполучить деньги...

Когда Волин появился в кабинете полковника, то застал его у большой карты города.

– Вот, – полковник прижал пальцем квадратик на карте, – здесь вот, на Лесной, Суходольский подрабатывает. В магазине. Знаешь об этом?