Текст книги "Маленькие мужчины (др. перевод)"

Автор книги: Луиза Мэй Олкотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 2
Мальчики

Пока Нэт спокойно спит, я расскажу вам, мои маленькие читатели, кое-что о мальчиках, с которыми ему предстоит познакомиться утром.

Начнем с наших старых знакомых. Франц – настоящий немец – был высокий белокурый шестнадцатилетний юноша. Он зачитывался книгами, был внимателен ко всем и очень музыкален. Дядя готовил его в колледж, а тетя Джо старалась, чтобы из него впоследствии вышел хороший семьянин. Она развивала в нем любовь к детям, уважение к женщинам, все равно молодым или старым, и давала ему возможность быть полезным в доме. Трудолюбивый, добрый и терпеливый, Франц был ее правой рукой во всём. И он любил свою веселую тетю как мать, потому что она и старалась быть для него матерью.

Эмиль имел совсем другой характер. Горячий, нетерпеливый и предприимчивый, он страстно любил море. Дядя обещал отпустить его в плавание, когда ему минет шестнадцать лет, а пока заставлял его изучать всё относящееся к морскому делу, давал ему читать биографии знаменитых адмиралов и истории про героические подвиги и позволял проводить все свободное от уроков время на реке, около пруда или ручья. Комната Эмиля напоминала каюту военного корабля. Все его вещи имели отношение к войне и к морю. Капитан Кидд[6]6
  Капитан Кидд – знаменитый пират XVII века.


[Закрыть] был его идеалом, а любимое занятие состояло в том, что он наряжался, как пират, и распевал во все горло воинственные моряцкие песни. Он не признавал никаких танцев, кроме матросской пляски, выработал походку, как у моряков, а в разговоре так и сыпал морскими терминами. Мальчики прозвали его «Командором» и очень гордились его флотом, плававшим в пруду. С этим флотом то и дело случались всевозможные беды, которые наверняка уже давно отбили бы охоту возиться с ним у любого другого капитана, но только не у Эмиля – страстного любителя моря.

Деми принадлежал к числу детей, у которых под влиянием разумного воспитания ум и тело развиваются одновременно. Мать старалась, чтобы он был добрым, любящим ребенком; отец заботился о его физическом развитии, а дедушка Марч, со своей стороны, развивал ум Деми. Он не затруднял его долгими уроками и не требовал, чтобы тот заучивал их слово в слово. Дедушка Марч только помогал ему, стараясь, чтобы мальчик развивался так же естественно, как под влиянием солнца и росы распускаются цветы. Деми был, конечно, далеко не безупречный ребенок, но его проступки были такого рода, что их всегда можно было извинить. Словом, это был милый мальчик, серьезный и вместе с тем веселый, не замечавший своей собственной привлекательности и умственного развития, но очень ценивший это в других.

Дэйзи была прелестной веселой девочкой; так же, как ее мать, она любила заниматься разными домашними делами. У нее была целая семья кукол, которых она прекрасно воспитывала. Она не расставалась со своей рабочей корзиночкой и шила так хорошо, что Деми часто вытаскивал из кармана носовой платок, чтобы похвастаться ее работой. А у крошки Джози была фланелевая юбочка, премило сшитая для нее сестрицей Дэйзи.

Дэйзи очень любила хлопотать около буфета, расставляла на столе солонки и аккуратно раскладывала ложки, а по утрам отправлялась со щеткой в гостиную, чистила кресла и вытирала пыль со столов. Деми подшучивал над ней, но был очень доволен, что она держит его вещи в порядке и помогает ему учить уроки: в учении они шли ровно, и им даже не приходила в голову мысль о соперничестве.

Они горячо любили друг друга, и никто не решался подсмеиваться над нежной любовью Деми к сестре. А если находился такой смельчак, то Деми вызывал его на бой и, как правило, успешно расправлялся с ним. Он положительно не понимал, почему мальчики стыдятся говорить прямо, что любят своих сестер. Дэйзи восхищалась своим братом, считала его самым замечательным мальчиком на свете и каждое утро, завернувшись в одеяло, подходила к его двери и говорила ласково, как мама: «Вставай, мой милый, скоро уже зазвонят к завтраку. Вот тебе чистый воротничок».

Роб был энергичный мальчуган, открывший, по-видимому, тайну вечного движения, так как ни минуты не мог оставаться в покое. К счастью, он не был шаловлив и особенно смел, а потому редко попадал в беду. Он, как маятник, постоянно качался между папой и мамой, всё время тихонько «тикая»: Роб был ужасный болтун.

Тедди был еще слишком мал, чтобы играть заметную роль в делах Плумфилда, но у была своя сфера, в которой он действовал как нельзя лучше. У каждого временами возникало желание повозиться с маленьким ребенком и приласкать его. И в таких случаях на сцену выступал Тедди, очень любивший, чтобы его ласкали. Всюду, куда бы ни шла миссис Джо, он ковылял за ней. Это давало ему возможность совать свои пальчики в разные блюда, но все находили, что они от этого только становятся вкуснее: малютки в Плумфилде пользовались большим почетом.

Дику Брауну и Адольфу, или Долли, Петингилю было обоим по восемь лет. Долли страшно заикался, но так как никому не позволяли над ним смеяться, а мистер Бэр старался вылечить его, советуя говорить как можно медленнее, Долли со временем стал заикаться гораздо меньше, чем прежде. Он был славный, но самый обыкновенный, ничем не выдающийся мальчик. Жизнь в Плумфилде очень нравилась ему; он охотно учил свои уроки и с удовольствием принимал участие в играх.

Дик Браун был горбатым. Но он так весело переносил свой недостаток, что Деми однажды спросил его: «Неужели люди от горбов делаются веселее? В таком случае и мне хотелось бы иметь горб». Всегда оживленный и веселый, Дик старался изо всех сил не отставать от других мальчиков, потому что в его слабом теле билось храброе сердце. Поступив в школу, он первое время очень стыдился своего горба, но скоро и думать о нем забыл. Никто не осмеливался смеяться над ним после того, как мистер Бэр наказал мальчика, вздумавшего потешаться над увечьем Дика.

– Богу это все равно, – рыдая, ответил ему Дик. – Хоть на спине у меня и горб, но душа прямая!

Бэры постарались поддерживать в нем эту мысль и убедили его, что для людей самое главное – его душа, и если они думают о его теле, то лишь с сожалением и сочувствием.

Раз, когда Дик играл вместе с другими в зверинец, кто-то спросил: «А каким же зверем будет Дик?»

– Конечно, верблюдом! – со смехом ответил Дик. – Ведь у меня горб на спине!

– Так ты будешь моим любимым верблюдом, – сказал Деми, расставлявший «зверей» по порядку. – Я не заставлю тебя носить тяжести, и ты пойдешь сразу вслед за слоном.

– Надеюсь, и другие будут так же добры к этому бедняжке, как наши мальчики, – шепнула миссис Джо мужу, когда Дик с сияющим от счастья лицом, гордо выступая, прошел мимо нее. Он казался очень маленьким и слабым верблюдом рядом с высоким, толстым Фаршированным Кочаном, вполне подходившим для роли слона.

Джека Форда отдали в Плумфилд, потому что эта школа была недорогой. Это был очень бойкий и остроумный, но хитрый мальчик, и мистеру Бэру не нравились его недетская резкость и любовь к деньгам.

Нед Баркер был такой же длинноногий и неловкий, как тысячи других четырнадцати летних мальчиков. Его прозвали «Медвежонком», потому что он постоянно натыкался на стулья, стукался о столы и сваливал по пути все мелкие вещи. Он был довольно труслив, часто хвастался тем, что умеет сделать то или другое, но не делал этого; наконец, он был не прочь солгать. Маленьких мальчиков он нередко обижал, а большим льстил. И хоть его нельзя было назвать испорченным, он мог бы легко сбиться с пути.

Джорджа Коля испортила чересчур баловавшая его мать. Она пичкала его сластями до того, что он заболел, а потом решила, что ему нельзя учиться, так как у него слишком слабое здоровье. И он в двенадцать лет был бледным, одутловатым мальчиком, раздражительным, тупым и ленивым.

Один знакомый посоветовал матери Джорджа отдать его в Плумфилд, и там он скоро изменился к лучшему. Сласти здесь давали редко, телесных упражнений было много, а учение настолько приятно, что Фаршированный Кочан стал с удовольствием заниматься. В конце концов сильно беспокоившаяся за него мать была поражена произошедшей в нем переменой и убедилась, что в плумфилдском воздухе действительно было что-то особенное.

Билли Йорду было тринадцать лет, но по развитию он стоял не выше шестилетнего ребенка. Раньше у него были замечательные способности, но его отец слишком поторопился с его учением. Он задавал мальчику длинные, трудные уроки и держал за книгами по шесть часов в день, рассчитывая, должно быть, что он поглотит всю эту премудрость, как страсбургский гусь глотает еду, которую ему заталкивают в горло.

Мистер Йорд полагал, что исполняет свой долг, но чуть не уморил сына. Мальчик заболел воспалением мозга, а когда выздоровел, его переутомившийся мозг отказался работать.

Это был страшный урок для его честолюбивого отца: некогда замечательно способный мальчик превратился чуть ли не в жалкого идиота. Мистер Йорд отдал его в Плумфилд. Он не надеялся, что Билли там помогут, но был уверен, что с ним будут обращаться ласково. Билли был кроткий, послушный мальчик; было тяжело смотреть, как он старался учиться, ощупью пробираясь к тем утраченным знаниям, которые обошлись ему так дорого. День за днем он сидел за азбукой, гордо показывал «А» и «Б», но на другой день забывал их и начинал все с начала. Мистер Бэр был необыкновенно терпелив с Билли и продолжал заниматься с ним, несмотря на всю кажущуюся бесполезность этих занятий. Он не задавал ему никаких уроков, но старался осторожно рассеять туман, окутавший его мозг, и настолько вернуть ему рассудок, чтобы он не оставался тяжким бременем для родных.

Миссис Бэр всячески старалась укрепить здоровье Билли, а мальчики жалели его и обращались с ним по-доброму. Он не любил их шумных игр и то сидел целыми часами, глядя на голубей, то рыл ямки для Тедди в таком количестве, что даже этот страстный землекоп оставался доволен, то ходил с места на место за Сайлесом, работником мистера Бэра, и смотрел, как тот работает. Сайлес был очень добр к нему, а Билли хоть и забыл азбуку, но дружеские лица помнил хорошо.

Томми Банг был самым отчаянным шалуном в школе. Он постоянно придумывал разные проказы, как обезьянка. Но в то же время он был так добродушен, что ему невольно прощали его шалости, так рассеян, что пропускал все мимо ушей, и так горячо раскаивался в каждой шалости, что невозможно было сохранить серьезность, когда он начинал давать торжественные обещания исправиться и предлагал подвергнуть его всевозможным, самым ужасным наказаниям. Мистер и миссис Бэр жили в постоянной тревоге и ожидании какой-нибудь беды, вроде того что Томми сломает себе шею или что он добудет пороху, нечаянно подожжет его и взорвет всю школу.

А у няни в комоде был отведен особый ящик, в котором хранились пластыри, бинты и мази исключительно для Томми: с ним постоянно случались различные ужасные происшествия, и, бывало, его приносили чуть живым. Но все сходило ему с рук, и после каждой новой катастрофы силы его даже как будто удваивались.

В день своего поступления в школу Томми чуть не отрезал себе палец, сунув его в косилку, а в течение первой недели с ним приключилось несколько бед подряд: он упал с крыши сарая, чуть не лишился глаза, который ему хотела выклевать разъяренная курица, – за то, что он брал в руки и рассматривал ее цыплят, и, наконец, он едва унес ноги от кухарки Азайи, которая больно выдрала его за уши, застав за роскошным пиром, состоявшим из горшочка сливок и половины пирога, которые он стащил на кухне. Однако все эти неудачи и неприятности совсем не действовали на неустрашимого мальчика, и он продолжал свои подвиги, задевая всех и каждого.

Если Томми не знал урока, у него всегда находилось какое-нибудь забавное оправдание; у него были хорошие способности, и он не задумывался над ответом, даже ничего не выучив. В общем, учился он вполне успешно, но зато вне класса – ах, как же проказничал Томми после уроков!

Он прикрутил толстую Азайю к столбу ее же бельевой веревкой, и, как она ни бесилась и ни бранилась, ей пришлось простоять так около получаса, да еще в понедельник утром, когда у нее было полно дел. Он подержал над свечой цент и опустил его за воротник хорошенькой Мэри-Энн, когда она прислуживала за столом, к тому же в присутствии гостей. Бедная девушка вскрикнула, опрокинула миску с супом и в ужасе бросилась из комнаты, а сидевшие за столом подумали, что она сошла с ума. Он водрузил на дерево ведро с водой и привязал к ручке ленту, а когда Дэйзи, увидев яркую ленточку, хотела снять ее и потянула к себе, вода окатила девочку. Чистенькое платьице Дэйзи промокло, а сама она была обижена до глубины души. Он положил в сахарницу горсть гладких белых камешков, когда его бабушка пришла к чаю; бедная старушка никак не могла понять, почему сахар не тает у нее в чашке, но из деликатности ничего не сказала. Во время церковной службы он стал передавать товарищам нюхательный табак, причем пятеро мальчиков до того расчихались, что вынуждены были выйти из церкви. Он прокладывал зимой дорожки в снегу и поливал их водой, так что люди скользили и падали. Он чуть не свел с ума бедного Сайлеса, стыдившегося своих огромных ног, тем, что вешал его сапоги в самых видных местах. Он уговорил доверчивого Долли привязать себе нитку к гнилому зубу и выпустить конец нитки изо рта, чтобы он, Томми, мог выдернуть у него зуб, когда он заснет, и тогда Долли не почувствовал бы боли. Но когда Томми дернул за нитку, зуб остался на месте, а Долли проснулся в ужасе и с того дня потерял всякую веру в Томми. Последняя проказа Томми состояла в том, что он накормил кур намоченным в роме хлебом. Они опьянели и взбудоражили весь птичий двор. Да и было от чего взволноваться: старые, почтенные куры ходили, шатаясь из стороны в сторону, клевали землю и кудахтали самым нелепым образом. А вся школа, глядя на них, хохотала до упаду. Наконец Дэйзи сжалилась над курами и заперла их в курятнике, чтобы они там проспались.

Вот каковы были мальчики, так счастливо жившие вместе. Они учились, играли, работали, дрались, но вместе с тем старались избавляться от своих недостатков и постепенно становились всё лучше и лучше. Мальчики в других школах приобретали, может быть, больше знаний из книг, но зато меньше той высокой мудрости, которая делает людей порядочными и достойными. Без сомнения, полезно знать латинский и греческий языки и математику, но, по мнению профессора Бэра, твердость, самообладание и привычка полагаться на свои силы важнее, и именно эти качества он старался развивать в детях. Люди, не согласные с такими взглядами, нередко с сомнением покачивали головами, даже когда видели явные успехи в воспитании мальчиков. Но ведь это была «странная школа», как сказала Нэту миссис Бэр…

Глава 3
Воскресенье

Как только на следующее утро зазвонил колокол, Нэт вскочил с постели и с удовольствием надел платье, приготовленное для него на стуле. Это были неновые, поношенные вещи одного из богатых мальчиков. Миссис Бэр сберегала такие «сброшенные перышки» для бедных «залетных птичек», попадавших в ее гнездо. Не успел Нэт одеться, как появился Томми в белоснежном воротничке и повел его вниз.

Солнце заливало светом столовую, накрытый стол и голодных мальчиков, собравшихся около него. Нэт заметил, что на этот раз они не шумели, как накануне вечером, а стояли смирно, держась за спинки стульев. Маленький Роб, находясь около отца во главе стола, сложил руки, склонил свою кудрявую головку и прочитал коротенькую молитву. Потом все уселись и принялись за воскресный завтрак, состоявший из кофе, котлет и вареного картофеля – вместо хлеба и молока, обычного завтрака в будни.

Быстро работая ножами и вилками, все оживленно разговаривали. Нужно было потолковать о приготовлении воскресных уроков, договориться насчет прогулки и обсудить планы на следующую неделю.

– А теперь, дети, – сказал папа Бэр, когда завтрак кончился, – принимайтесь за свои утренние занятия и будьте готовы к тому времени, как приедет омнибус, чтобы отвезти нас в церковь.

И мистер Бэр, подавая им пример, пошел в класс, чтобы подготовить книги, которые понадобятся в понедельник.

Все тотчас же принялись за дело. У каждого были свои маленькие обязанности. Одни носили дрова и воду и подметали лестницу, другие выполняли поручения тети Бэр или кормили птиц. Дэйзи мыла чашки, а Деми вытирал их: близнецы любили работать вместе и старались быть полезными в доме. Даже у малютки Тедди было свое маленькое дело: он ковылял то туда, то сюда, снимая со стола салфеточки и расставляя по местам стулья. В продолжении получаса дети суетились, как пчелы в улье, а потом приехал омнибус, и дядя Бэр, Франц и восемь старших мальчиков отправились в церковь – в город, до которого было три мили.

Нэт из-за своего кашля остался дома с младшими детьми и провел с ними все утро в комнате миссис Бэр. Он слушал рассказы, которые она читала вслух, пел гимн, которому она научила детей, а потом вместе со всеми наклеивал картинки в старую книгу.

– Вот мой «воскресный» шкаф, – сказала тетя Джо, показывая Нэту полки, на которых лежали книги с картинками, ящички с красками, кубики и письменные принадлежности. – Мне хочется, чтобы мои мальчики любили воскресенье и считали его спокойным, приятным днем. В воскресенье они отдыхают от уроков, играют в какие-нибудь нешумные, тихие, игры и обучаются кое-чему такому, что важнее всех школьных знаний. Ты понимаешь, что я хочу сказать? – спросила она, взглянув на внимательно слушавшего ее Нэта.

– Вы, должно быть, хотите сказать, что они учатся быть добрыми? – сказал Нэт после минутного колебания.

– Да, быть добрыми и находить в этом удовольствие. Иногда это очень трудно, я это знаю, но когда все помогают друг другу, то выходит легче. Вот как я стараюсь помогать моим мальчикам.

Миссис Бэр сняла с полки маленькую, наполовину исписанную тетрадь и открыла ее на странице, наверху которой было только одно слово.

– Это же мое имя! – с удивлением воскликнул Нэт.

– Да. Тут есть страничка для каждого мальчика. Я записываю здесь, как он вел себя в течение недели, а в воскресенье вечером показываю ему то, что записала. Если он вел себя дурно – меня это огорчает; если хорошо – я счастлива и горжусь им. Но как бы там ни было, дети знают, что я веду этот журнал для их пользы, и стараются вести себя хорошо из любви к дяде Бэру и ко мне.

– Еще бы не стараться! – сказал Нэт.

Тут он вдруг заметил, что на соседней странице стоит имя Томми, и ему очень захотелось узнать, что там написано.

Миссис Бэр заметила это и тотчас же перевернула страницу.

– Нет-нет, – сказала она, покачав головой, – я не показываю этих записей никому, кроме тех, к кому они относятся. То, что написано в этой тетради под твоим именем, не будет знать никто, кроме меня и тебя. Будет ли тебе приятно или стыдно читать то, что я напишу здесь к следующему воскресенью, – зависит от тебя самого. Мне кажется, что запись должна быть хорошая. Во всяком случае, я не собираюсь слишком много требовать от тебя: ты только что поступил в Плумфилд, и всё здесь еще слишком ново и непривычно для тебя. Я буду довольна, если ты начнешь соблюдать наши правила, а их очень немного, станешь жить дружно с товарищами и кое-чему выучишься.

– Я постараюсь, – сказал Нэт, и его худенькое лицо вспыхнуло – ему так хотелось, чтобы миссис Бэр не огорчалась, а была счастлива.

– Должно быть, очень трудно писать так много, – прибавил он, когда тетя Джо, ласково потрепав его по плечу, закрыла тетрадь.

– Только не для меня, потому что я, право, не знаю, что люблю больше – писать про мальчиков или их самих, – и миссис Бэр засмеялась, увидев, что Нэта это удивило. – Да, я знаю, как многие смотрят на них. Говорят, что они доставляют слишком много беспокойства и что с ними трудно справиться, но так говорят только потому, что не понимают их. А я понимаю. И я ни разу не встречала мальчика, с которым не смогла бы справиться. Да я просто не могла бы жить без моих милых, шумных, безрассудных мальчишек, правда, Тедди?

С этими словами миссис Бэр как раз вовремя обняла этого проказника, собиравшегося засунуть в карман чернильницу.

– Ну, а теперь, Нэт, не хочешь ли пойти в класс и поиграть на скрипке? – спросила миссис Бэр, как будто угадав, чего ему больше всего хотелось. – Хорошо бы тебе выучить какой-нибудь из тех гимнов, которые мы будем петь вечером.

Нэт со своей любимой скрипкой вошел в пустой класс и развернул ноты на освещенном солнцем окне. В доме стояла глубокая, праздничная тишина, и Нэт провел два счастливых часа, разучивая мелодичные старинные гимны и забывая свое тяжелое прошлое в чудном настоящем.

Вскоре вернулись ездившие в церковь. После обеда все занялись разными делами. Одни читали, другие писали письма домой; некоторые выполняли воскресные уроки или просто тихо разговаривали между собой. В три часа мальчики отправились гулять; во время таких прогулок мистер Бэр всегда находил случай научить их чему-нибудь полезному.

Миссис Бэр с Дэйзи и двумя своими мальчиками поехала в город, к бабушке: она всегда навещала ее по воскресеньям. Для постоянно занятой мамы Джо это было настоящим праздником. Нэт чувствовал себя слишком слабым для продолжительной прогулки и попросил оставить его дома с Томми, который любезно предложил показать ему все достопримечательности Плумфилда.

– Ты видел дом, а теперь я покажу тебе сад, гумно[7]7
  Г у м н о́ – сарай для сжатого хлеба или площадка для молотьбы.


[Закрыть] и зверинец, – сказал Томми, когда их оставили одних и поручили Азайе присматривать, чтобы с ними чего-нибудь не случилось: у Томми всегда были самые лучшие намерения, но каким-то необъяснимым образом с ним, как вы уже знаете, постоянно приключались самые невероятные истории.

– Что же это за зверинец? – спросил Нэт, следуя за Томми по огибавшей дом аллее.

– У каждого из нас есть свои любимые зверьки, – сказал Томми, мы держим их на гумне и называем это зверинцем. Вот мы и пришли. Посмотри, какая красавица моя морская свинка! – и Томми гордо показал на самую безобразную свинку из всех, какие когда-либо бывали на свете.

– У меня есть знакомый мальчик, – сказал Нэт, – у которого целых двенадцать морских свинок. Он хотел подарить мне одну, но мне негде было ее держать, и я отказался. Она была беленькая с черными пятнами. Если хочешь, я добуду ее для тебя, – прибавил он, желая доставить удовольствие Томми.

– Конечно, хочу, – обрадовался Томми, – а я тогда подарю тебе вот эту. И они смогут жить вместе, если не станут драться. Вот эти белые мышки принадлежат Робу – их подарил ему Франц, а кролики – Неду. Здесь Деми разводит черепах; в прошлом году у него было шестьдесят две штуки! На спине у одной черепахи он нацарапал свое имя и год и выпустил ее. Он говорит, что, может быть, увидит ее много-много лет спустя и тогда узнает. Он прочитал где-то, что однажды нашли подобную черепаху и по метке узнали, что ей уже сто лет. Деми такой смешной!

– А что в этом ящике? – спросил Нэт, остановившись около большого глубокого ящика, до половины наполненного землей.

– Тут склад червей Джека Форда, – сказал Томми. – Он их накапывает целые кучи и держит здесь. Когда мы идем на рыбалку, то покупаем у него червей. Это очень удобно, только он слишком дорого берет за них. Недавно мне пришлось заплатить ему два цента за дюжину, да он еще надавал самых маленьких. Джек иногда бывает очень скуп. Я сказал ему, что буду рыть червей сам, если он не сбавит цену. А еще у меня есть две курицы – вон те серенькие. Куры – первый сорт, и я продаю яйца миссис Бэр. Но я никогда не беру с нее больше двадцати пяти центов за десяток, никогда! Мне было бы стыдно брать больше, – тут Томми бросил презрительный взгляд на склад червей.

– А чьи это собаки? – спросил Нэт, заинтересованный этими торговыми операциями; он почувствовал, что покровительство такого человека, как Томми, будет очень полезным.

– Большая собака – Эмиля. Ее зовут Христофор Колумб, это миссис Бэр ее так назвала, – ответил Томми тоном хозяина зверинца, демонстрирующего своих зверей. Белый щенок – Роба, а желтый – Тедди. Какой-то человек хотел утопить их в нашем пруду, но дядя Бэр ему не позволил. Эти щенята как раз подходят для малышей, меня они не особенно забавляют. Их зовут Кастор и Поллукс.

– А мне хотелось бы иметь вот такого ослика. Он такой маленький, хорошенький, и на нем, наверное, так приятно ездить, – сказал Нэт, вспомнив, как ему приходилось долгими часами ходить пешком и как у него уставали ноги.

– Это ослик Тедди. Мистер Лоренс прислал его, чтобы тете Джо не приходилось на прогулках носить Тедди на руках. Мы все любим Тоби, это превосходный ослик. Голуби у нас общие, но у каждого есть свой любимец. И все птенцы, которых они высиживают, тоже общие. Эти голые птенчики такие смешные! Теперь их нет, но если хочешь взглянуть на старых, залезь наверх по лестнице. А я взгляну, не снесли ли яиц мои Хохлушка и Бабушка. Нэт поднялся на просторный чердак и долго смотрел на хорошеньких голубков, которые целовались носиками, ворковали и бегали туда-сюда. Некоторые сидели на гнездах, другие слетали с залитой солнцем крыши на устланный соломой скотный двор, где шесть красивых коров с глянцевитой шерстью меланхолически пережевывали свою жвачку.

«У каждого здесь есть что-нибудь, только у меня ничего нет, – подумал Нэт, чувствуя себя очень бедным, после того как увидел сокровища других мальчиков. – Хотелось бы и мне иметь голубя, или курицу, или хотя бы черепаху, но только свою собственную».

– Где же вы достаете всю эту живность? – спросил он, спустившись с лестницы.

– Мы или находим их, или покупаем, или нам дарят. Моих кур подарил мне папа. А когда я наберу достаточно денег от продажи яиц, то куплю пару уток, – тоном миллионера сказал Томми. – У нас есть хороший пруд позади амбара. За утиные яйца платят очень дорого, а маленькие утята такие миленькие, и так весело смотреть, как они плавают.

Нэт вздохнул. У него не было ни отца, ни денег, ничего во всем свете, кроме старого пустого кошелька и искусных пальцев, умеющих извлекать чудесные звуки из скрипки. Томми, по-видимому, понял, почему Нэт вздохнул, так как после нескольких минут глубокого раздумья вдруг сказал:

– Послушай-ка, что я придумал. Если ты согласишься разыскивать яйца моих кур – я это дело ненавижу, – то я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. А когда ты сам наберешь дюжину яиц, то продашь их маме Джо. Она заплатит тебе двадцать пять центов, и ты сможешь купить все, что захочешь.

– Ах, как здорово! – воскликнул Нэт, обрадованный таким блестящим предложением. – Какой ты добрый!

– Ну, это как раз пустяки. Начинай прямо сейчас и поищи яйца, а я подожду тебя здесь. Бабушка кудахчет, значит, одно яйцо ты обязательно найдешь.

И Томми развалился на сене с приятным сознанием, что заключил хорошую сделку и вместе с тем оказал услугу товарищу.

Нэт весело принялся за поиски и долго шарил по всем углам, прежде чем нашел два отличных яйца, одно – в самом дальнем уголке, а другое – в старой корзине, которую присвоила себе госпожа Хохлушка.

– Я возьму одно, а ты бери другое, – сказал Томми. – У меня теперь как раз будет дюжина. А завтра мы начнем новый счет. Записывай свои яйца мелом вот здесь, около моих, – и Томми показал на ряд каких-то таинственных значков на гладкой стороне старой веялки.

И владелец одного яйца с восхитительным чувством собственника гордо открыл свой счет рядом с товарищем, который со смехом сделал над значками следующую внушительную надпись: «Т. Банг и К0».

Бедному Нэту яйца казались такими соблазнительными, что Томми с трудом уговорил его отнести свою первую собственность в кладовую Азайи. Затем они пошли дальше, и Нэт познакомился с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями и одним теленком. В заключение Томми привел его к старой иве, ветки которой склонялись над ручейком, и сказал, что покажет ему кое-что очень интересное. Встав на забор, мальчики вскарабкались на дерево и добрались до широкой развилки. Толстые ветки около нее каждый год подстригали, и они пускали молодые побеги, образовавшие над головой густой зеленый свод. Под ним в развилке стояли маленькие стульчики, а в дупле был устроен шкафчик, в котором лежали две книги, несколько недоделанных свистков и лодочка.

– Мы с Деми тут всё устроили, – сказал Томми. – Это наше собственное местечко, и никто не может приходить сюда без позволения, кроме Дэйзи, конечно, – она не в счет.

Нэт смотрел с восхищением то вниз, на журчащий ручеек, то на зеленый свод вверху, где жужжали пчелы.

– Ах, как здесь хорошо! – воскликнул он. – Вы, может быть, позволите мне иногда приходить сюда? Я никогда в жизни не видел такого чудного местечка. Мне хотелось бы быть птицей и всегда жить здесь.

– Да, тут очень хорошо. Приходи, когда захочешь, если согласится Деми, а я знаю, что он согласится. Он говорил мне вчера, что ты ему понравился.

– Неужели? – сказал Нэт, радостно улыбнувшись.

– Да. Деми любит тихих ребят, и вы сойдетесь, особенно если ты так же любишь читать, как он.

Румянец удовольствия, выступивший на щеках Нэта, сгустился при этих словах.

– Я не очень хорошо читаю, – пробормотал он. – У меня не было времени учиться. Ведь я целыми днями ходил по улицам и играл на скрипке.

– Сам я не охотник до чтения, но когда захочу, могу читать хорошо, – сказал Томми, с удивлением взглянув на Нэта. Этот взгляд совершенно ясно говорил: «Надо же, двенадцати летний мальчик – и не умеет читать!»

– Вот ноты я умею читать, – прибавил Нэт, расстроенный тем, что ему пришлось сознаться в своем невежестве.

– А я не умею, – признался Томми уже другим, смущенным тоном.

Это ободрило Нэта, и он твердо сказал:

– Я буду работать изо всех сил и постараюсь научиться всему, чему смогу. Мистер Бэр задает трудные уроки?

– Нет, и он ни капельки не строгий. Он все объясняет и помогает в трудных местах. Другие так не делают, как, например, мой старый учитель. Если, бывало, пропустишь хоть одно слово, он тут же – щелк по голове!

И Томми потер себе голову, как будто она еще трещала от полученных щелчков, которые одни только и остались у него в памяти после целого года занятий с тем учителем.

– Мне кажется, я мог бы прочитать вот это, – сказал Нэт, рассматривая книги.

– Так попробуй, а я помогу тебе, – покровительственным тоном предложил Томми.

Нэт, запинаясь в трудных местах, прочел целую страницу, а Томми ободрял его и в конце концов объявил, что тот скоро будет читать не хуже других.

Потом они потолковали о разных интересных вещах, в том числе и о садоводстве, так как Нэт, глядя вниз со своего насеста, увидел по ту сторону ручейка небольшие грядки.

– Это наш сад, – сказал Томми. – У каждого из нас есть своя грядка. Мы сеем на них что хотим, но только все разное. А когда посеешь, передумывать и менять уже нельзя. Жди, пока вырастет то, что посеял.