Текст книги "Фокусник из трущоб (СИ)"
Автор книги: Луиза Бельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Фома понятия не имел, где находится та самая ванная в таком огромном, как ему показалось в самом начале, доме. Но грубые толчки между лопаток, которыми Клим то и дело награждал его, позволили идти в правильном направлении.
Комната показалась Фоме просто сказочной: стоящая в центре огромная ванна, невысокая, с узорчатой окантовкой по широкому бортику, большой ворсистый ковер, белый, без единого пятнышка, просторная душевая кабина, целый бокс, отделенный прозрачной перегородкой. Кабина была такая большая, что в ней могло бы, пожалуй, с комфортом помыться человек шесть – Клим резко захлопнул дверь помещения, Фома даже вздрогнул от этого звука.
Не решаясь и шагу сделать в сторону ковра, Фома замешкался, обернувшись на своего конвоира.
– Раздевайся! Быстро! – рявкнул тот, в свою очередь стягивая туфли, небрежно, одна о другую.
Фома присел, торопливо развязывая плетение длинных шнурков. Все это промедление, возня просто колошматили и без того беспокойную душу Клима. Взгляд его путешествовал вдоль согнутой спины своего пленника, с непонятной нервозностью пробегаясь по выступающему под облегающей футболкой позвоночнику, опускаясь ниже, к линии ремня, где виднелись ямочки над привлекательными окружностями. Клим внезапно решил, что Фома намеренно принимает подобные позы, чтоб заставить его волноваться.
Второй шнурок не развязывался: узел затянулся слишком уж крепко. Фома пытался его подцепить и так и сяк, но все не выходило.
– Сколько ты можешь копошиться?! – Клим со злобой схватил его сзади за шею, сжав ее чуть ли не до хруста в позвонках.
Фома непроизвольно дернулся вперед, падая на колени, но тут же подобрался и отполз в сторону: это были странные игры, и они настораживали.
– Я сейчас, – узел наконец-то поддался, и второй ботинок расположился возле стены.
Клим хищно склонился над Фомой и, ухватив за ворот футболки, резко рванул того на себя, заставляя подняться на ноги. Взгляд Клима уже не сулил ничего хорошего, и все же Фому томил жгучий интерес: чего конкретно добивался хозяин дома? Если он был недоволен нарушением дисциплины или его поступком на ринге, то просто запретил бы возвращаться в Дом, ну устроил бы конкретный выговор, но сейчас...
Клим на шаг опередил его и распахнул дверцы душевой кабины. Не давая сделать ни одного лишнего движения, быстро и грубо он втолкнул Фому в стеклянный бокс, едва ли не ударяя головой о ближайшую стену. Фома только выпрямиться успел, как ему в лицо ударила мощная струя воды. От неожиданности он немного хлебанул и сразу закашлялся, пытаясь укрыться от такого напора.
– Давай, давай, умойся, – Клим стоял напротив, одной рукой удерживая душ, а другой опираясь на стену где-то в районе плеча Фомы.
Фома пытался отвернуться, но Клим намеренно то и дело ловил его лицо прохладной струей, заставляя парня чуть ли не отбиваться. Фома прикрыл лицо руками и уперся лопатками о стену: его одежда успела намокнуть, и вода темными ручейками растеклась у ног, смывая грязь, пот и кровь с уставшего организма.
Тогда Клим немного успокоился и повесил душ прямо над его головой: бурлящий дождь продолжал омывать тело, изнывающее после тяжелого боя. Пару раз несмело вздохнув, Фома отнял от лица руки, чтобы встретиться взглядом со своим мучителем. Клим с силой сжал точеные плечи, сократив до минимума расстояние между собою и пленником, получая эстетическое наслаждение от одного только созерцания того, как прозрачные ручейки стекали с черных волос, заставляя блестящие пряди прилипать ко лбу и вискам, как те самые ручейки путешествовали дальше, изломанными дорожками окаймляя высокие скулы, смачивая длинные ресницы, спускаясь к полным губам, чуть побледневшим от прохладной воды. Его взгляд продолжил спускаться, упиваясь созерцанием облепленной мокрой тканью так волнующей его фигуры: от холода соски проступили заманчивыми бугорками, грудь тяжело вздымалась, на руках появились пупырышки – Фома постепенно начал дрожать.
Клим решительно положил раскрытую ладонь на его грудь: «Тук-тук», – ответило горячее сердце. Фома сильно дернулся от этого прикосновения: с ним такое было впервые.
Вся байка Клима тоже вымокла насквозь, волнистые пряди, спадающие с затылка, переплелись со шнурками, которые сейчас уже не казались абсолютно одинаковыми. Синие джинсы плотно облепили длинные ноги, бывшие белыми носки успели окраситься в серый цвет.
– Зябко, да? – хрипло прошептал Клим прямо на ухо Фоме, буквально вжавшемуся в стену под его напором.
– Да, – тяжело выдохнул тот, внутренне содрогаясь от одной только мысли о том, куда клонит Клим.
– Сейчас хорошо будет, – Клим протянул руку в сторону смесителя, снова приближая свое лицо к лицу Фомы.
Фома смущенно перевел взгляд в сторону, все это уже начало переходить определенные рамки.
– Ты вообщ-щ-ще никого не слуш-ш-шаешься? – Клим нарочно тянул шипящие звуки, носом касаясь то соболиной брови, то поспешно сомкнутых ресниц, то чувствительной мочки уха, – ты против правил?
– Нет, – слабо запротестовал Фома, пытаясь увернуться от этих прикосновений. Он все же был не готов, – я собирался вернуться, клянусь вам.
– Ну что ты, – Клим придавил Фому всем телом, чтобы тот и думать забыл про возможность ускользнуть от него, – что ты, – он заставил пленника поднять руки и, зафиксировав их у самых запястий, прошептал, почти касаясь губами кончика его носа, – ты бы рассказал все это на исповеди? Рассказал, как почти убил человека?
– Да! – Фома слабо затрепыхался: взгляд дымчатых глаз буквально лишал его силы.
Вода стала значительно теплее, она все текла и текла, продолжая поливать своими струями начинающие распаляться страстью тела.
Говорят, что с лица воду не пить. Но глядя на выразительные черты Фомы, Клим понимал, что именно с этого лица он просто жаждал пить воду. Языком он коснулся щеки, начинающей наливаться румянцем от смущения – Клим даже удивился застенчивости этого юноши, смело прошелся вдоль виска и нарисовал дугу правильно очерченного уха. Клим еще плотнее прижался к вздрагивающему под его напором телу – такая реакция вводила искушенного в подобных делах мужчину в легкое замешательство. Но это чувство распаляло его еще больше, требуя других, еще более острых ощущений.
Небольно прикусив мочку уха, Клим властно подцепил Фому за подбородок и повернул его лицо к себе – пухлые губы манили до головокружения, до хмельного желания ощутить их мягкость, безвольность, податливость. Клим до оглушительного, болезненного стука в висках хотел, чтобы Фома пассивно приоткрыл рот, чтобы позволить взять себя так, как хотел этого он, господин. Не дать опомниться и вздохнуть – сразу ворваться бесстыжим опытным языком во влажные недра томного удовольствия.
Фома попытался высвободить руки, но Клим не позволил этого сделать, продолжая удерживать запястья над головой.
Первый поцелуй сумасшедшим дурманом снес все преграды, которые еще существовали в тот момент в голове у Фомы. Волна страсти прокатилась по телу, и Клим с блаженством ощутил эту волнительную дрожь: никто уже давно не реагировал на него таким образом.
Фома неловко начал отвечать на поцелуй, настолько робко и неумело, что Клим завелся еще больше, властно прощупывая скользкое небо, требовательно прикасаясь к поджатому от неловкости языку, глотая воду, стекающую с нежной кожи, глотая слюну, словно нектар с восхитительного цветка.
Фома все никак не мог расслабиться, полностью отдаться накатывающему на него чувству. Это происходило впервые, Клим был значительно старше, опытней во всех делах, да он ему, можно сказать, почти что в отцы годился!
На доли секунды Клим остановился, чтобы перевести дух, а Фома запрокинул голову, позволяя череде последующих поцелуев страстно покрыть его красивую длинную шею. Он уже и думать забыл о деньгах, что лежали в кармане.
Теплые ласковые струи смешивались в шальном хороводе горячих, жадных поцелуев. Пылкие губы спускались все ниже, чувствуя биение жизненной силы – венка так и дрожала под их безудержным напором. Климу хотелось еще больше, еще ниже, сильнее, больнее... Он оставил руки Фомы в покое и оттянул ворот футболки, едва ли не вгрызаясь в треугольник ключицы.
– М-м-м... – простонал Фома, зарываясь пальцами в его влажные волосы.
Пойти дольше мешала ткань. Клим чуть отстранился от Фомы и выпрямился, глядя на прикрытые сладкой истомой прекрасные глаза. Сейчас, настало время!
Клим ухватился за низ футболки и стянул с желанного тела эту преграду. Прозрачные ручьи заструились по обнаженному торсу, стекая на плоский живот и скрываясь где-то там, под ремешком. Клим знал, что там тоже влажно, тепло и влажно, как нужно, как хотелось ему в этот момент. Он положил ладони Фоме на плечи и мягко начал скользить ими вниз, наслаждаясь красивыми очертаниями соблазнительной мраморной груди. Подушечками больших пальцев он провел по соскам, снова заставляя их затвердеть, при этом вынуждая Фому зажмуриться от удовольствия, слегка надавил, потом начал легонько массировать, не сводя глаз с раскрасневшегося лица своего невольника. Руки спустились ниже, пробуя на ощупь рельеф проступающих ребер. Такой тонкий и сильный... Клим обнял его за талию, крепко прижавшись своим восставшим естеством. Глаза Фомы распахнулись – ему стало страшно, он не был готов к подобному продолжению.
Левой рукой Клим обхватил Фому за шею, а второй начал водить вдоль живота, вниз и вверх, туда и обратно, пробегаясь по дорожке из черных волосков от пупка до той линии, заступать за которую Фома уже не хотел. Не терпящие возражений пальцы вцепились в пряжку ремня.
– Не надо, – умоляюще выдохнул Фома, с ужасом замечая, как почернели глаза его мучителя, в этот момент Клим был способен на все.
– Тихо, тихо, – Клим прильнул губами к уху, оставляя в покое ремень и спускаясь ниже, крепко сжал его член. – Гудвин, тихо...
Страх накинул на плечи Фомы колючую сетку, отчаяние придало сил, позволив оттолкнуть от себя возбужденного мужчину. Клим едва не упал, не ожидая от него такого отпора.
– Все, – Фома выставил вперед ладони, – все-все, прекрати!
Клим жутко осклабился – этот парень еще и брыкаться вздумал! Испуганный, мокрый, такой сексуальный. Там, на манеже, он казался абсолютно недоступным, на него смотрели десятки глаз, скользили по его телу, но трогать и ласкать победителя сегодня будет только он, хозяин жизни.
Клим резко стянул с себя байку вместе с майкой, тяжелым мокрым комом отбросив ее в угол кабины. Широкоплечий, полноватый, с выступающим животом и крупным золотым крестом на груди – он был именно таким, каким представлял себе его пару раз Фома перед сном. Вот только тогда он мечтал о нем, а сейчас безумно боялся.
– Прекрати! – повторил он, бочком, по стеночке пытаясь прошмыгнуть к выходу.
Алкоголь, адреналин и бешеная похоть затмили разум Клима. Он одним махом схватил не ожидающего ничего подобного Фому за талию и резко отшвырнул его в сторону – поскользнувшись на мокром полу, Фома упал, больно ударившись затылком о кафель стены.
– Я здесь решаю, – в тот же миг Клим оказался рядом и ударил его по лицу кулаком наотмашь, заставляя кровь ручьем хлынуть из тонкого носа.
Вода продолжала литься из душа, тут же смывая багряные разводы. Фома еле слышно застонал, пытаясь подняться, но новый удар по лицу не дал ему этого сделать. Перед глазами начало темнеть, но Фома все же подобрался и снова пополз вдоль стены, стараясь не выпускать из виду своего палача.
Клим был вне себя. Ему посмели отказать, причем так категорично!
– Что ты тут вякаешь? – он начал медленно приближаться к обессиленному Фоме. – Видишь, что у меня? – он красноречиво указал на натянутую желанием ткань своих джинсов, – с этим надо что-то делать! – Он присел на корточки возле Фомы, загнанному в угол и буквально приросшему спиной к покрытому испариной кафелю, – ты, шлюха, так просто пошел в душ, ты позволил себя трогать, а теперь чего-то там скулишь? – он вцепился Фоме в волосы на затылке, – читай молитву, которую ты знаешь, давай! – отче наш! Повторяй! – в ответ Клим услышал лишь сдавленный стон, – сущий на небесах, – он ударил снова – на стене появились кровавые разводы.
Фома не мог сопротивляться. Боль была просто безумной, все смешалось: искаженное злобной гримасой лицо Клима, белая плитка и вода, очень много воды... Она текла, а все вокруг окутывалось паром, пар вокруг, а в глазах хозяина дома – дым. И это начало казаться нереальным. Фому затошнило.
– Да святится имя Твое! – новый удар, и Фома потерял сознание.
Когда Клим понял, что его жертва без чувств, первым делом он проверил пульс, приложив руку к артерии – полный порядок. Сердце билось, и между ног Клима оно билось тоже. Он не мог отступиться так просто. Пара накопилось слишком много, дышать становилось все труднее. Распахнув двери, Клим подхватил Фому под мышки и потянул к ванной, опустив его на мягкий ковер.
В паху все тянуло и начинало гореть от напряжения. Клим с остервенением начал сдирать с себя мокрые джинсы, выпуская на свет уже налитой, пульсирующий от нетерпения фаллос. Фома лежал на ковре, обессилено раскинув руки, из носа и разбитого виска продолжала сочиться кровь, пропитывая собою девственно чистый ворс. Клим никогда бы не подумал, что ему понравится вот так, жестко, оказывается, подобная прелюдия была не менее сладкой, чем обычная.
Полностью раздевшись, Клим подступил к своему желанному объекту. Пара движений – и камуфляжные штаны вместе с бельем поползли к бедрам. Клим освободил от одежды бесчувственного пленника, присев перед ним на колени, одной рукой обхватывая набухшую головку, а второй поглаживая чужой член. Клима очень сильно возбуждало беззащитное, привлекательное тело. Ему нравилось ощущение власти и вседозволенности. Он был пьян, пьян чрезвычайно, он привез к себе в дом красивого молодого человека, победителя, и намеревался овладеть им любой ценой.
Клим осторожно перевернул Фому на живот и раздвинул его ноги, наслаждаясь аппетитным видом округлых ягодиц. Дрожащей рукою Клим провел между ними, нащупывая тугой анус. Он попытался проникнуть пальцем вовнутрь, но насухую не вышло, зато сквозь щель глянцевой головки проступило несколько капель смазки. Клим аккуратно поддел их и перенес на сжатую звездочку, тем самым увлажняя вход.
Очередная волна возбуждения заставила Клима протолкнуть вовнутрь указательный палец – при этом его даже заколотило от страсти: богатая фантазия сразу нарисовала момент проникновения разгоряченного члена в заманчиво узкие недра. Он шумно сглотнул от предвкушения, полностью погрузив палец в вожделенное тело.
В этот момент Фома очнулся, слабо приподняв голову, при этом зарываясь ногтями в белый ворс. Клим понял, что медлить больше нельзя и, вытащив палец, силком раздвинул стройные ноги, пытаясь поскорее пристроится между ними. Сквозь все еще плавающую реальность Фома осознал, чего хочет Клим, но не было сил сопротивляться. В голове будто рой пчел поселился, а перед глазами то и дело мелькали черные мошки.
– Куда? – прорычал Клим, когда Фома все же умудрился взбрыкнуть и, приподнявшись на локтях, пополз в сторону ванной. Клим встал на ноги и даже препятствовать этому не стал, было очевидно, что Фома хотел ухватиться за бортик, чтобы встать, а сам Клим хотел взять жидкое мыло, которое стояло тут же. Нажим на педальку – и тягучая порция вязкого перламутра упала на широкую ладонь.
Пару секунд он стоял и смотрел, с каким трудом Фома пытается подняться, как он обеими руками обхватывает цветную окантовку, как сокращаются при этом мышцы красивого тела, как поджимаются ягодицы при каждом его движении. Клим смотрел и скользил рукой вдоль своего ствола, массирующими, хлюпающими движениями делая его еще тверже, еще больше и проворней. Он ждал, когда Фома поднимется на колени. Сам.
С намокшей челки Фомы продолжала стекать вода, его плечи болезненно вздрагивали, а из груди готово было вырваться надрывное рыдание – такого унижения Фоме испытывать еще не доводилось.
Клим не стал больше тянуть. Он бесцеремонно придавил Фому виском к бортику ванной, вызвав тем самым слабый вскрик, и заломил его правую руку за спину, позволяя второй рефлекторно ухватиться за керамический выступ.
Почувствовав обжигающее прикосновение налитой головки к своему анусу, от безысходности Фома просто зажмурил глаза и стиснул зубы. Клим настойчиво толкнулся вперед, тяжело захрипев от упования на то, что будет очень хорошо, но что настолько, даже не подумал. Он погружался в беззащитное тело туго, с напором, Фома весь напрягался при этом, доставляя мучителю еще большую порцию наслаждения. Толчок за толчком Клим доводил себя до экстаза, а Фома тем временем тихо стонал, до крайней степени отвращения насыщаясь металлическим вкусом крови, текущей из носа, и соленой горечью слез, предательски льющихся из крепко сомкнутых глаз.
Ноги Клима задрожали, он перестал удерживать Фому и обеими руками ухватился за бедра, крепко сжимая их до вероятных синяков. Фома замер, понимая, что его страдания подходят к концу.
Трепет исступления охватил все тело Клима – даже показалось, что он совершенно протрезвел.
Наконец-то ощутив свободу между ягодиц, Фома облегченно вздохнул и, облокотившись о край ванны, подтянул к себе колени, обхватив их руками.
– На! – Клим небрежно бросил в его сторону белый махровый халат, словно собаке кость швырнул, пренебрежительно и с барского плеча.
Фома утер глаза ладонью и потянулся за одеждой, упавшей в полуметре от него.
– Не сбежал, шлюха, – самодовольно проговорил Клим, оборачивая вокруг пояса большое полотенце и победоносно поглядывая на кутающегося в халат Фому.
– Я не шлюха, – в голосе Фомы зазвучал металл. – Я бомж, неуч, но я не шлюха, – он поднялся на ноги, потуже затягивая пояс, – спасибо за первый опыт, я этого никогда не забуду, – он взял первое попавшееся полотенце и принялся вытирать волосы и лицо.
– Гудвин, тебе лет сколько? – нотки сомнения зародились в голосе Клима. – Двадцать пять? Двадцать восемь?
Фома бросил окровавленное полотенце ему под ноги:
– Двадцать, мне двадцать лет. И меня зовут Фома, – он утвердительно кивнул головой.
Клим признался себе, что в белом халате с взлохмаченными волосами, торчащими в разные стороны, Фома выглядел просто бесподобно. «Сколько? Двадцать? Первый опыт? – словно эхом пронеслось в голове у Клима. – Быть этого не может».
Тем временем, босой, слегка покачиваясь, Фома подхватил свои берцы и мокрые штаны и направился в кабину за футболкой.
«А если это правда? – Клима даже в пот бросило. – Это ж грех-то какой!» Изнасиловать шлюху Клим не считал чем-то зазорным, но сделать то же самое с порядочным человеком – это уже казалось недопустимым.
Тем временем Фома немного оклемался и постарался как можно скорее выйти из ванной, прижимая к груди мокрые вещи и берцы.
– Стой, – Клим опустил ему руку на плечо. – Давай, сейчас тебя в Дом отвезут. Маньяк на улицах все-таки.
– Я уж сам как-нибудь, Святой отец, – процедил Фома, высвобождаясь от захвата.
– Пусть уходит, – дал команду Клим, когда дежурившие тут же охранники сделали дружный шаг вперед, преграждая Фоме дорогу.
Когда мужчины расступились, Фома обернулся и окинул хозяина дома печальным взглядом. В этом взгляде было столько боли и разочарования, что Клим почувствовал, будто сделал что-то очень нехорошее.
Фома хотел покинуть ужасный дом как можно быстрее. Он даже обуться решил на улице, чтобы не оставаться в логове зверя ни единой лишней минуты. Один из охранников проводил его до самых ворот, кидая на гостя сочувствующие взгляды, и очень скоро Фома оказался на улице, вдыхая аромат воздуха свободы.
8. Где вы, деньги?
Сидевший на бордюре Ян, едва завидев Фому, подскочил с насиженного места и бросился к другу. Фома выглядел поистине странно: в белом халате, босой, в одной руке он держал берцы, а другой прижимал к себе какой-то мокрый сверток. Он хотел было сделать шаг вперед, но его пошатнуло – Фома чуть не упал – Ян успел вовремя, поддержав его.
– Что с тобой? – встревожено вскричал Ян, в свете фонарей замечая разбитый висок и мутный взгляд друга. – Что он с тобой сделал? Он тебя трогал?
– Держи, – Фома всучил ему вещи и, покачиваясь, приблизился к ближайшему дереву у дороги – его стошнило.
– У тебя сотрясение, – испуганно, с досадой воскликнул Ян, со всего размаху зарядив ногою в ворота – те противно задребезжали. – Уроды!
Фома не ответил: приступ головной боли нахлынул с неожиданной силой, он ухватился руками за растрескавшуюся кору, пытаясь не упасть, и опустил голову – ему было очень плохо.
– Тебе нужно в больницу! – Ян начал выкручивать мокрые вещи. – Я сейчас тормозну какую-нибудь машину, – вода буквально хлынула на тротуар, – проклятье, да что у вас там происходило? – Он как следует встряхнул штаны, пытаясь придать одежде божеский вид.
– Я никуда не поеду, – глухо отозвался Фома.
– Как не поедешь?! Тебе же хреново! – возмутился Ян, перекидывая штаны через ветку и принимаясь за футболку.
– Сказал, не поеду, – упрямо повторил Фома. – Нормально мне.
– Куда сейчас? В Дом? – Ян ловко расправился со второй шмоткой.
– Ты что, – отдышавшись, Фома присел прямо на землю и начал натягивать ботинки, – я в его пенаты ни за что не вернусь.
– Он трогал тебя, – с горечью проговорил Ян и с такой силой тряхнул в воздухе футболкой, что брызги разлетелись в разные стороны.
– Я решил пойти в приют ночного пребывания, там завтрак, ужин и ночлег, еще с какой-нибудь работой помогут, – Фома поднялся на ноги, – хватит с меня исповедей и молитв.
– Где твой паспорт, Фома? В Доме остался? Его нужно забрать.
– Пофиг! Пусть подавится! Не вернусь я туда. Новый выправлю, прорвемся, Ян. Мобильник тоже там остался, плевать. Давай просто уйдем, – изо всех сил Фома попытался сделать отважное лицо, но вместо этого получилось лишь жалкое, вымученное выражение.
Фома всегда боялся показаться слабым. И даже сейчас в своем абсурдном наряде, с побитой физиономией, униженный человеком, который ему нравился, он попытался расправить плечи, чтобы продемонстрировать военную выправку, тем самым доказать, что ему все нипочем. Не вышло. Позвоночник, отбитый о жесткий пол спортзала, сразу заныл при первой попытке как следует распрямиться. Фома зашипел и уперся руками о колени – такой развалиной ему еще себя чувствовать не приходилось.
Улица была пустынной: окраина да глубокая ночь, ни прохожих, ни машин, если не считать пары таксистов, промчавшихся мимо. Ян похлопал себя по карману и вспомнил, что денег у него больше не было – он все истратил на дорогу сюда.
Холодало. Неприятный ветерок обдувал спину Яна, закрытую ветровкой, и Ян только теперь понял, насколько промозгло сейчас Фоме в одном только халате. Им нужно было добраться до ночлежки, но это место находилось так далеко, что Ян даже содрогнулся от одной мысли о том, как туда попасть.
– Черт возьми, – вдруг воскликнул Фома, оборачиваясь. – У меня в кармане деньги!
Ян поспешно начал шарить по карманам висевших на ветке штанов и очень скоро вытащил оттуда расползшиеся ошметки: он так добросовестно выкручивал мокрые вещи, что попросту разорвал набухшие от воды банкноты.
– Вот дерьмо, – рассеянно произнес он, разглядывая зеленую размазню на своих ладонях, – это даже не склеишь...
Фома нервно захохотал: столько усилий, и все пошло прахом. Ян с сожалением стряхнул бумажную кашу – определенно, сегодня удача была не на их стороне.
– Ян, пошли! – позвал Фома. Смеяться было тоже больно. Ему нетерпелось уйти подальше от этого дома, хозяин которого оказался самым настоящим подлецом.
Ян ничего не ответил. Он просто повесил на локоть сырую одежду, через шею перебросил руку Фомы, помогая ему идти, и побрел в нужном направлении. Шли они медленно: ослабший Фома очень сильно тормозил Яна, и без того не обладающего выдающимися физическими данными. Квартал за кварталом, еще и еще, двое парней брели под тусклым светом ночной иллюминации, без денег, без жилья, никому не нужные, но сильные духом люди. Ян не знал, сколько они уже шли, знал он твердо только одно, что такими темпами они доберутся очень не скоро.
Споткнувшись на ровном месте, едва не упав и чуть не утянув Яна вслед за собою, Фома прошептал:
– Я больше не могу, все...
Ян чудом дотащил его до автобусной остановки. Провести остаток ночи здесь было не самым плохим вариантом: скамейка с трех сторон окружалась пластиковыми стенками – это защищало от ветра, который почему-то решил разгуляться не на шутку, поднимая с асфальта пыль и прочий мелкий мусор.
Фома устало лег на скамейку, положив голову Яну на колени, он свернулся калачиком, посопел и затих, то ли в беспамятстве, то ли в царстве Морфея. Ян снял с себя ветровку и накинул ее на плечи товарищу, справедливо решив, что это самое тепло тому нужнее. Ян сидел и смотрел на выразительный профиль спящего Фомы, на запекшуюся кровь у самого глаза, на пухлые чуть подрагивающие во сне губы, почему-то проникаясь чувством боли и несправедливости до глубины своей души. Ян и глаз не сомкнул до самого рассвета, охраняя покой покалеченного друга. А под самое утро их подобрал какой-то добряк и доставил прямиком в нужное место.
Очень скоро Фома уже регистрировался в очередной ночлежке, снова сдавал анализы и располагался на новом месте, представляющем помещение казарменного типа. Это была просторная комната на пятнадцать двухъярусных коек – Дом Клима казался шикарной гостиницей на этом фоне. Койки и несколько шкафов – вот и все скромное убранство небогатой обители.
Фома объявил сразу, что паспорт утерян, но ему обещали помочь с документами и даже с работой. Фома очень сильно надеялся, что это будут не пустые слова.
Так вот, ночлежка являлась только ночлежкой: в 8:00 жильцов кормили завтраком, и после девяти они должны были покинуть помещение – кто-то уходил на официальную работу, кто-то в другом направлении, побираться, и только вечером, в 18:00 все снова собирались в столовой, ужинали и расходились по баракам – людей в приюте находилось немало. Основное правило: никакого алкоголя и наркотиков, как и у Клима, – провинившийся немедленно выдворялся на улицу. Жить там можно было не больше года. За это время бездомный должен был найти себе другое место обитания, к примеру, снять комнату. Не подобрал подходящих вариантов – ровно через двенадцать месяцев снова добро пожаловать в официальные бомжи! Фома решил, что года ему бесспорно хватит, чтобы более-менее разобраться с тяжелыми жизненными обстоятельствами.
Соседи по бараку оказались самыми обычными бездомными по типу Владимира, которые некогда пили, выносили вещи из дома, снова пили, а потом их выгоняли родственники. Кто-то попал впросак с квартирой, кого-то попросту неблагодарные дети выставили на улицу – судьбы были похожими, а лица – несвежими и хмурыми с вкраплениями темноты вместо зубов. Однако эти люди очень хотели завязать с постылым бродяжничеством и все для этого делали: работали, не пили, соблюдали график и не буянили по ночам.
Более-менее раззнакомившись, Фома узнал последние новости: маньяк не дремал, а отрывался по полной – за последнюю неделю нашли два трупа. Убийства происходили с наступлением темноты и, как обычно, не находилось ни единого свидетеля этому безобразию. В первом случае бомж был убит опасной «розочкой» прямо в сердце, а во втором – горло жертвы было перерезано самым обычным ножом, который валялся тут же, в растекшейся луже крови. Никаких отпечатков пальцев, зато четыре точки во лбу зияли намеком на неуловимость преступника. Маньяк продолжал чистить город, и никто понятия не имел, кого убийца сделает своей следующей жертвой.
В первые дни, видя плохое состояние Фомы, ему разрешили не покидать даже днем стены приюта. Он не остался без внимания и медицинской помощи, а когда его наконец-то вроде бы как признали здоровым, первым делом после завтрака он завернул на кладбище к родителям.
Мертвая листва начинала опадать, покрывая могилы разноцветным одеялом. Фома не понимал, как можно было вообще сажать деревья на могилах. Он думал так отнюдь не с какой-то там эстетической точки зрения, березки на костях и все такое, а чисто из практических соображений: деревья росли не везде, а листья разлетались по всему кладбищу. Получалось нечестно: кому-то приходилось убирать мусор, принадлежавший чужой могиле. У Фомы не было грабель, у него не было метлы – он голыми руками сгребал иссохшие листья и бросал их в высокий контейнер, специально предназначенный для этого, благо, что сам контейнер находился неподалеку. Он прибрал могилы как мог и долго еще сидел на корточках, молча разглядывая фотографии на дешевых памятниках. А когда затекли ноги, он попрощался с родителями кивком головы и медленно побрел в сторону выхода.
На кладбище было красиво: блеск отшлифованного мрамора, все цвета радуги в тканевых лепестках искусственных цветов, повсюду красивые лица в медальонах различного размера. Все красивые – на памятник крепится всегда самая лучшая фотография.
И тут Фому конкретно перемкнуло, да так, что он и сопротивляться своему навязчивому чувству не сумел – при виде конфет на могилах у него набрался полный рот слюны. В этот момент Фома ясно понял, что безумно желает сладкого.
Воровато озираясь, он начал сгребать конфеты в карманы, успевая одновременно набивать ими рот и громко чавкать при этом. От приторной сладости челюсть сразу свело оскоминой, но потом полегчало. Шоколад, пастила, вафельные батончики – необходимая глюкоза придавала силы, совершенно убаюкивая совесть.
У центральной аллеи, за оградкой, выкрашенной в серебряный цвет, Фома заметил знакомый силуэт: крупная фигура, серьезное лицо, рабочая куртка и широкие штаны – Захар стоял перед двумя могилами, комкая в руках свою черную шапку, и что-то неразборчиво бормотал. Фомы он и не заметил – мало ли людей посещает городское кладбище.
Поспешно сглатывая сладкий ком, Фома зашел со спины и едва не подавился едою: на него смотрели моложавая женщина и девочка-подросток, те самые, фотографии которых Захар когда-то прилюдно демонстрировал, добавляя, что бросит пить и обязательно к ним вернется.
