Текст книги "Фокусник из трущоб (СИ)"

Автор книги: Луиза Бельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

      Лица мужчин были темны, обвислые носы, словно переспелые сливы, лежали на спутанных седых усищах. Усищи эти до такой степени переплелись с косматыми бородами, что наличие рта только угадывалось при этом.

        – Чего у них такие рожи черные? – Фома тяжелым взглядом проводил товарищей по несчастью до самого входа в ворота приема.

       – Это от костра копоть. Пластик с проводов палили, есть готовили, грелись, не мылись, – пояснил Ян, делая глубокую затяжку и прикрывая глаза от удовольствия, речь его становилась все замедленней. Он уже начал подтягивать слова и как будто мяукать. – О! Да ты туда погляди! – плавно, словно в замедленной съемке, своей аристократической кистью Ян махнул куда-то вдаль.

       Фома повернул голову и узнал в новом пешеходе Шурика. С первого взгляда становилось понятно, что Шурик, откровенно говоря, злился: у него тоже была тележка, низенькая, с длинной ручкой и небольшой платформой, на которой находился корпус от газовой плиты. Шурик злился потому, что через каждые три шага здоровый металлический ящик падал на землю. Ящик падал, гулко гремя при этом. Шурик останавливался, громко чертыхаясь приподнимал железку, а через несколько шагов все повторялось снова: грохот, мат и стук колес по древесным корчам.

        – Пойду, помогу, – Фома встал и расправил затекшую спину.

       – Да пошел он на фиг, – отозвался Ян, – глянь, веселуха какая! Пусть помучается.

       – У вас с ним что? Непонятки какие-то?

       – У Шурика со всеми непонятки, потому что он пытается навязать воровские порядки. Он меня раздражает, кстати, этот товарищ за убийство отсидел, опасный тип, скользкий, – взгляд Яна остекленел. Фома помахал перед ним ладонью с растопыренными пальцами.

      «Ну все, завис, наркоман хренов! – он хлопнул себя по щеке, на которую успел опуститься комар, – убил, за убийство отсидел. Эх, нет, все же помогу человеку».

       Шурик почему-то совсем не удивился появлению Фомы и сразу начал указывать, как именно нужно удерживать плиту. Впрочем, Фома и не сопротивлялся подобным распоряжениям и начал ловко придерживать ящик за два нижних угла – таким образом плита в ценности и сохранности была препровождена в место назначения, и Фома получил-таки свою благодарность в виде хриплого «Спасибо».

      Когда Фома вернулся к Яну, тот продолжал сидеть в неизменной позе, напялив на себя солнцезащитные очки вместо обычных. Фома еле-еле сдержал желание отвесить ему хлесткую затрещину, чтобы привести в себя этого обкуренного парня.

       – Эу-еу, – Фома приподнял очки Яна, – дальше что по программе?

       – Самое злачное место, – как ни в чем не бывало отозвался тот, даже не шелохнувшись.

       – Мусорка, что ли? – Фома вернул очки на место.

       – Она, она родная, – Ян тряхнул головой, заставляя себя взбодриться, – он сменил очки и спрыгнул с камня, – пошли.

       Полчаса ходьбы – и перед ними открылся вид грязных городских задворок: между старых домов с темными разводами от беспощадной плесени, невдалеке от запущенной детской игровой площадки со ржавой горкой и поросшей травою песочницы, высилась гора мусора над огромным синим контейнером. Пакеты с отбросами разноцветными комками, корявыми, как попкорн, формировали пеструю вонючую ауру вокруг этого ящика. Аура не только возвышалась, она еще и растекалась протухшей сметаной и мутной жижей, сочившейся из разбитых банок с маринованными огурцами, рассыпалась несвежим винегретом и использованными прокладками.

      Веселые мухи, бодро жужжа, сновали над всей этой баррикадой, крупные вороны то и дело отгоняли обнаглевших голубей, проворный рыжий кошак активно грыз потемневшую сосиску, кусок за куском вытягивая ее из целлофана, а в самом центре этого действия копошились бомжи. Деловито, не торопясь, они раскрывали пакеты, внимательно разглядывая их содержимое. Рядом с каждым бездомным стояло несколько собственных мешков, куда они складывали приглянувшиеся им вещи и продукты питания.

       Грязные, с трауром под ногтями, в растянутых вязаных шапках, несмотря на лето, в стоптанной обуви, они были истинными хозяевами этого места.

       – А вон и наши, – Ян легонько толкнул Фому в бок локотком.

       Фома присмотрелся: тетя Маша с самым что ни на есть сосредоточенным выражением лица разбирала чужие отходы. Вот пол-литровая банка с вареньем. Сверху, правда, заплесневело, ну да ничего, верх можно снять – оно ж на сахаре, значит, не испортилось. Вот буханка хлеба – и даже не черствая, а сизую мохнатость можно и о себя обтереть. Вот что-то в бутылке – тетя Маша всплеснула прозрачной жидкостью на уровне глаз и, заинтересовавшись, смело отхлебнула непонятное пойло.

       – Тьфу, пакость, – тетя Маша тут же сплюнула себе под ноги пузырящуюся слюну, – хрен поймешь что, – ну? Как концерт? – она заметила своих молодых друзей по несчастью, вытирая рот пыльным рукавом.

       – Даже похлопали, – ответил Ян.

      Остальные бродяги, суетящиеся тут же, убедившись в том, что новоприбывшие не собираются покушаться на их добро, продолжили свое кропотливое занятие. Целлофановые пакеты шелестели, бутылки звенели, банки из-под пива хрустели под подошвами ботинок, вороны каркали – помойка жила своей обычной жизнью.

      Справа от контейнера была обустроена небольшая свалка мебели и, скажем так, бытовой техники. Здесь уже стояла трехногая кровать без матраса, небольшая тумбочка и старый телевизор.

       – Во! Телек выбросили! – тетя Маша с откровенным восхищением похлопала ставший кому-то ненужным объемный кубик, – Ян, а давай его к себе возьмем, может, он работает?

       – Тетя Маша, у нас все равно электричества нет, – взмолился тот, совершенно не желая тянуть эту тяжесть.

       – Ну и пусть не работает, я просто хочу, чтобы как дома было, поуютней что ли, – она с тихой задумчивостью опустила глаза, будто что-то вспоминая при этом.

      Фоме стало откровенно ее жаль: тетя Маша чем-то отдаленно напоминала ему мать, очень отдаленно. Он даже хотел было согласиться нести злосчастный телевизор, но тут Ян выдохнул последний аргумент:

       – Он в люк не пролезет.

      Тетя Маша вздохнула, и только теперь Фома обратил внимание на то, что она старалась повернуться к собеседникам здоровой половиной лица – стеснялась.

       – Ладно, мы пойдем, – Ян успел ухватить Фому, который уже подался было в сторону телевизора, сзади за ремень, – вечером будет поляна.

       – Поляна, – оживилась тетя Маша, – это хорошо. Я как раз покушать принесу, хороший денек выдался.

       – Это что за поляна такая? – недовольным тоном пробурчал Фома, когда они с Яном вышли на оживленную улицу, – кто накрывает?

       – Ты, – Ян озорно подмигнул, блеснув тщательно протертыми стеклами, – ты накрываешь за то, что тебя приняли, ты должен проставиться. Так положено, – закончил он совершенно серьезно.

       – Хорошо, – согласился Фома. У него все еще оставались какие-то деньги – на заработанные с утра и хранящиеся у Яна он и намекнуть не осмелился: нужно же было внести какой-то вклад в несчастный нищенский общаг.

      Они шагали по проспекту, нищий музыкант профессорского вида, так несоответствующий наряду свободного растамана, и бывший солдат внутренних войск со жгучим, пронзительным взглядом кавказца. Молодые и симпатичные, они не были похожи на бомжей, но вместе выглядели настолько странно, что невольно притягивали к себе взгляды прохожих.

       – Вот здесь подешевле, – Ян остановился возле крыльца с цветастой вывеской «Масти и сласти».

       – Это ж того самого, как его, Святого отца! – вспомнил Фома, усмехаясь.

       – Ага, водки купишь и опять ему подашь! – подхватил Ян.

      Денег хватило на пять по ноль пять.

       – По бутылке на рыло, – отметил Ян, косясь в корзину, которую держал Фома.

       – Это у мужиков что ли рыла? – возмутился Фома.

       – Нет, это я не пью, – Ян предусмотрительно отошел в сторону, чтобы не схлопотать ненароком. – Ты мне лучше скажи, что будешь есть? Тетя Маша уже пакет скомпоновала, но ты же сам понимаешь...

      Фома почувствовал подступающую тошноту. Видимо, выражение его лица как-то поменялось при этом, потому что Ян, кинув на него понимающий взгляд, положил на бутылки сверху несколько банок с лапшой быстрого приготовления.

       – Бомж-пакет. Зато не отравишься. Приятного аппетита.

      Уже направляясь к своему жилищу и минуя последний двор, молодые люди заметили Захара, заканчивающего чинить скамейку под одним из подъездов. Он подогнал как следует последнюю доску, чуть отошел в сторону убеждаясь, что все сделано ровно, на совесть, и задумчиво почесал короткую бороду – работа удалась на славу.

       – Вот молодец, Захарушка, – к скамейке подошли две местные сплетницы, – а то вчера какие-то шалопаи все тут поразбурили, так и присесть было негде.

       – Да не за что. Время есть, и гвозди, и молоток, и руки пока не отвалились, – скромно улыбнулся Захар, кивая на свой рабочий чемоданчик. А пока подружки оценивали лавку, не переставая нахваливать местного умельца, тот самый умелец быстро отвернулся от собеседниц и, вытащив из внутреннего кармана пиджака маленькую бутылочку, шустро опрокинул в себя ее содержимое.

       – Бояркой уже налупасился, – констатировал факт всезнающий Ян, – поработал, выпил – и вечер свободен. Все. Я тебе сегодня все показал. Твое право – выводы сделать. Смотри, не ошибись.

       – Я буду очень стараться, – пообещал Фома.

       Ту самую поляну накрыли на пустыре возле люка. На скользкой и откровенно грязноватой скатерти, расстеленной на невысоком столе из поддонов, красовались найденные тетей Машей с утра разносолы: маринованные помидоры, кусок подтухшей ветчины, немного хлеба, какие-то котлеты, бутерброды с сыром, слипшиеся единым куском, и самое главное – просроченный на два дня торт, абсолютно целый.

      Это был настоящий праздник: бездомные расселись возле костра на каких-то картонках, Владимир разлил водку по одноразово-многоразовым стаканчикам, тетя Маша протянула Фоме упаковку лапши, уже залитой кипятком из подземной трубы, и тут началось.

       – Фома! За тебя! Я вижу, что ты – хороший человек, и мы с радостью принимаем тебя в наши ряды! Мы все желаем тебе поскорее найти хорошее, по-настоящему хорошее место в жизни! – пять пластиковых стаканчиков сошлись вместе, столкнувшись друг с другом, и тут же разошлись в разные стороны. Водка обожгла воспаленные голодом внутренности. Хмурые лица разгладились захмелевшими улыбками, а руки потянулись к нехитрому угощению.

       – Фома! За тебя! – чтобы ты получил образование! – воскликнул Захар, закусывая очередную стопку водки кислым помидором.

       – И чтобы ты потом всех строил на работе! – подхватил Шурик, звучно икая.

       – Чтобы девочку себе нашел, – со слезами на глазах пожелала тетя Маша.

      Никто и не заметил, как у Фомы нервно дернулся уголок глаза, он хукнул в сторону и залпом выпил уже четвертую по счету порцию «беленькой». Перед глазами слегка поплыло. Лапша закончилась, но брать что-либо со стола Фома даже пьяный побрезговал.

      А потом удалую компанию пробило на воспоминания молодости:

      – И тут я менту такой говорю: лучше грудь в крестах, чем голова в кустах!

      Пьяной радости не было предела. Ян привычно раскурил свою наркоту и напялил темные очки, раскачиваясь из стороны в сторону в такт никому не слышной музыке.

      – Блин, темнота уже, – Шурик потянулся, чтобы снять с него эту нелепицу, но тот легонько шлепнул его по руке.

       –  Не трожь, убери свои клешни.

      – Они меня непременно дождутся! – Захар размахивал в воздухе помятой семейной фотографией, вытащенной из-за пазухи, и утирал крокодильи слезы.

      – А у церкви-то, у церкви, – с запалом рассказывал Владимир, – эта, без ноги которая, когда на нее собака напала, как бросилась бежать! И нога тут же появилась!

      Все кругом хохотали. Костер уютно потрескивал, а где-то в стороне шумел город. Квартирные огни зажигались то в одних окнах, то в других. Там жили счастливые люди, у них была своя сота в бетонном улье высоких моногоэтажек, была чистая постель и вода в кране, были родные, которые их любили, был телевизор и даже не один, был холодильник с едой и четкие планы на следующий день. У Фомы не было ничего, и от этого непрошенные слезы начинали наворачиваться на глаза.

      – Фокус! Фокус! Фокус!

      От хлопанья немытых ладоней Фома разом пришел в себя. Пять пар захмелевших глаз восторженными взглядами были обращены на него. Бродяги хотели маленького чуда.

       – Ладно, – Фома потянулся за пустой банкой из-под помидоров – Владимир даже жижу успел употребить по назначению, – дайте воды!

       Ему протянули пластиковую бутылку. Фома вылил в банку ее содержимое. Затем он оторвал кусок газеты и, немного скомкав, положил его на дно своего стаканчика.

      – Дамы и господа! – он продемонстрировал всем это изделие, – кто из вас сумеет погрузить стакан в банку, не намочив шарика?

      – Я! Я хочу! – словно в школе, Владимир поднял руку и, подавшись вперед, чуть было не угодил лицом прямо в костер. Он на четвереньках подполз к Фоме и начал тыкать стаканчиком в горлышко банки, попал не с первого раза, но зато сразу опустил стакан до самого дна – вода хлынула через широкое кольцо, и шарик сразу намок.

      Со всех сторон раздался дружный хохот. Шурик извлек из кармана оранжевое яйцо от киндер сюрприза, открыл его и смачно занюхнул его содержимое.

      – Фу, паразит, – тетя Маша с силой толкнула его, – нашманил своим растворителем.

      – Дыши в другую сторону! – ощерился Шурик, вдыхая еще раз зловонные пары, исходящие от смятого влажного бинта, лежащего в скорлупке.

      – Дай, я теперь! – пришла очередь Захара. Он мигом скрутил такой же шарик, закинул его в стакан и очень-очень осторожно начал опускать эту конструкцию в банку. Вода медленно, но верно стала переливаться через край стаканчика, насыщая тонкую бумагу своей влагой.

      – Твою ж мать, – выругался Захар, сплевывая в сторону и доставая сигарету.

       – Вот как надо! – пьяным голосом отозвался Фома, – берем стаканчик, берем бумагу, – он затолкал комок на самое дно, – переворачиваем стакан и бережно погружаем, – перевернутый стакан с необходимой для этого простого трюка порцией воздуха благополучно достиг дна банки, не пропустив внутрь себя ни капли воды.

      – Браво! – зааплодировал Ян. – Физику надо было в школе учить!

      – Да ты тупой! – жестом нетрезвого человека Захар указал на Владимира. – Тупой, как бот!

      – Сам ты тупой, алкаш хренов! – Князь погрозил ему кулаком.

      Не долго думая, Захар что было силы зарядил своему другу прямо в ухо. Началась потасовка. Никто не спешил их разнимать, понимая, что драка не несла в себе серьезной угрозы. Такие разборки имели место быть практически каждый день, и на них уже никто не обращал внимания. Пьяная вдрызг тетя Маша зевала, забывая прикрыть рот, Шурик снова достал ароматный растворитель и с наслаждением факал, Ян негромко бренчал на гитаре, а Фома выдирал листы из своего учебника по английскому, делал из них кривые самолетики и по одному отправлял в огонь.

      Дерущиеся товарищи угомонились и подтянулись к костру за новой порцией водки. Очень скоро все бутылки опустели, и бездомные начали звучно зевать под стать тете Маше.

      – Надо спать идти, – подсказал Владимир, включая персональный фонарик, – холодает.

      – Да, уже поздно вообще-то, – поддержал его Захар, – пора домой.

      Один за другим они начали спускаться по лестнице на дно теплотрассы.

      – Вы идете? – тетя Маша обернулась, замечая, что ни Фома, ни Ян даже не смотрят в сторону люка.

      – Да, мы сейчас, не закрывайте, – попросил Ян, наигрывая «цыганочку». – Ты зачем книгу портишь? – его последние слова относились уже к Фоме.

      – Это книга? Это? – Фома подскочил, как ужаленный. – Дерьмо все это! В пекло! – он начал с ненавистью выдирать листы по нескольку штук за раз и швырять их в вечно голодное пламя, – нафига мне все эти буковки! Все индефиниты и пассифики! Да я же чертов неудачник! – он со злобой швырнул в костер остатки книги, – вот тебе, вот, – он начал с остервенением молотить ногами по обгоравшей обложке, рискуя испортить берцы да и вообще поджечь штанины.

      – Успокойся! – Ян обхватил его сзади за талию и оттащил от костра. – Угомонись!

      – Я не хочу сдохнуть на улице, – Фома одним рывком высвободился из его объятий и медленно опустился на колени, обхватив голову руками, – не хочу!

      – Ну, ну, – Ян опустился рядом с ним, проводя своей узкой белой кистью по его черным волосам, – все у тебя будет хорошо, честное слово.

      Фома всхлипнул пару раз и слегка покачнулся в сторону. Ян тут же подхватил его и положил его голову себе на колени, продолжая гладить короткие блестящие пряди. Очень скоро Фома затих, его дыхание стало ровным, и Ян понял, что тот крепко заснул.

      – Эй! – из люка показалась голова тети Маши, – вы идете?

      – Фома спит, я не затяну его, если не сложно, дайте одеяло, – попросил Ян.

      – Сейчас, – прокряхтела тетя Маша. – Ты тоже останешься?

      – Да, вдруг этот маньяк объявится, мало ли что.

      Через пять минут Фома, как следует укутанный шерстяным пледом, тихо сопел на коленях у Яна. Ян еще долго сидел вот так, с каким-то внутренним трепетом рассматривая его красивый орлиный профиль. Он очень хотел прикоснуться с приоткрытым пухлым губам, но так и не посмел. А потом и его самого одолел тяжелый сон. И Ян уснул, свернувшись калачиком возле своего нового друга.

4. На новом месте

  Под утро Фома немного подмерз. Если бы не плед, пожалуй, плохо бы ему пришлось. Ян все еще спал, как-то беззащитно обхватив себя руками. Шапочка его соскользнула с волос, позволяя пшеничным прядям рассыпаться по утоптанной траве. На щеках виднелась короткая светлая щетина, рыжеватые ресницы были плотно сомкнуты – Фома осторожно привстал, чтобы не разбудить товарища, и аккуратно накрыл его своим пледом. Ян что-то пробормотал во сне, но все же не проснулся.

      Фома глянул на мобильник: зарядка почти что села. Часы показывали половину девятого. Это означало, что ночлежка уже опустела, и нужно было самому куда-то выдвигаться, чтобы заработать денег на этот самый день.

      Перво-наперво Фома снова направился в МакДональдс, чтобы умыться и более-менее привести себя в порядок. Никаких следов от вчерашней пьянки не виднелось и в помине, выражение лица оставалось серьезным, карие глаза смотрели пристально, будто говоря: «Я вижу тебя насквозь». Фома озабоченно принюхался – от футболки пахло потом и костром.

      «Ну, начались проблемы с гигиеной», – подумал он, беспокойно озираясь по сторонам. Единственный посетитель сортира, очевидно, какой-то студент, успел удалиться, и Фома быстро стянул с себя футболку, быстро, чтобы не быть застуканным за подобным занятием. Кое-как ополоснувшись и обтершись обрывками бумажного полотенца, он слегка замешкался, крутя в руках зловонную футболку: выбора не было, пришлось натянуть на чистое тело далеко не чистую одежду.

      Очень хотелось помыть все, что было ниже пояса, особенно ноги. Тем более, сменное белье лежало в рюкзаке, но Фома, только на секунду представив, как отреагируют посетители или служащие ресторана, увидав какого-то парня, моющего ноги в раковине, сверкающей белизной, ноги или чего доброго кое-что похлеще, сразу покраснел и решил отложить это дело на потом.

      Вспомнив слова Яна о том, что в пункте питания для бездомных при церкви Святого Петра раздача еды начинается в десять, он поспешил к этому месту, предварительно расспросив прохожих, где находится то самое богомольное заведение. Фоме было безумно стыдно. Ему было стыдно даже порог этой столовой перешагнуть, но голодный желудок думал иначе, постоянно давая о себе знать.

      Пункт раздачи представлял собой довольно большую комнату с длинным столом посередине, с двух сторон от которого стояли скамьи, усыпанные разнокалиберными бездомными, в основном, мужчинами уже привычного для Фомы вида. Они беспокойно поглядывали в сторону, очевидно, кухни в ожидании бесплатного завтрака. Собравшись с духом и поборов смущение, Фома нашел в себе силы, чтобы подойти к этому столу. Бродяги подвинулись, освобождая для него место. Перекинув ногу через скамью, Фома уселся, положив рюкзак на колени.

      В зал вошел служитель церкви, тощий, с козлиной бороденкой и жиденькими усами. В руках он держал две тарелки с каким-то месивом. За ним появилось еще несколько мужчин с такой же ношей. Очень скоро перед каждым голодающим возникла порция перловой каши с крупно нарезанной морковью и изредка встречающимися намеками на мясо, а еще чай. Еда должна была подаваться в одноразовой посуде, но в целях экономии лежала в обычной фарфоровой.

      Каша показалась Фоме очень вкусной, чай – самым лучшим на свете. Учась в школе, Фома даже и не притронулся бы к такой бадяге. Неприятно пахнувший алюминиевым котлом напиток школьники называли «чаем из тряпки», они шутили насчет того, что подобное пойло получается путем настаивания грязных тряпок, которыми техничка моет этажи. Сегодняшний чай на самом деле был не лучше, но Фома этого даже не заметил.

      После завтрака он потянулся искать возможность честно потрудиться, но, едва узнавая о том, что ищущий работу молодой парень не имеет ни образования, ни прописки, ни места жительства, ему сразу бесцеремонно указывали на дверь: такие работники были не нужны. Потратив полдня на бесполезное путешествие по городу, Фома все же поймал за хвост удачу, так, воробышка удачи ухватил за одно перо: в одном из строительных магазинов ему довелось разгрузить автомобили с керамической плиткой. Как оказалось, двое штатных работников не пришли на работу, один заболел, а второй, очевидно, забухал. Машины с товаром все прибывали и, груженые, тосковали возле разгрузочной рампы. Водители были в ярости и трясли путевыми листками перед носом управляющего магазином, угрожая оплатой простоя. Фома со своим горячим желанием подмогуть пришелся как раз кстати, и работа сдвинулась с почти мертвой точки.

      Заплатили ему, конечно, немного, но Фома был и этому несказанно рад. На всякий случай, предложив свои услуги и на завтра, при этом услышав удовлетворительный ответ, с крохами воодушевления он потянулся на ужин, туда же, к пункту раздачи дармового питания. Он чуть-чуть опоздал: все места были заняты. Но на крыльце еще толпились люди – вторая партия изголодавшихся бродяг, покашливающих и почесывающихся в ожидании своей очереди. Покушав со второго захода, Фома направился домой, к люку.

      Всю дорогу ему казалось, что на него подозрительно смотрят, как-то с брезгливостью, что ли. Он принюхался к себе прямо на ходу, оттянув ворот футболки. Снова этот запах: смесь едкого пота, еды из бесплатной столовой, дыма, который все никак не выветривался, и еще дополнительные, самые мерзкие нотки – он начинал пахнуть бомжом. Шея начала нестерпимо чесаться – Фома взмылил затылок так, что под ногтями появилась кровь. Нужно было срочно мыться. Сегодня он видел главный вход городского пункта санитарно-гигиенической обработки, где можно было запросто принять душ да еще и получить медицинскую помощь. Но там тусовались такие жуткие бичи, что Фома даже вообразить не смог себя под душем рядом с этими людьми.

      Поэтому он все же пересилил себя и устремился к обустроенной теплотрассе. У открытого входа расположился Ян, в задумчивости жевавший травинку. Он уже отработал на рынке и сейчас просто сидел и наслаждался теплотой летнего вечера.

      – Ян! – с ходу начал Фома, присаживаясь перед ним на корточки, – где тут можно помыться, а? Я уже больше не могу.

      – А, – мигом отозвался тот, – ну так в речке можно, мы все так делаем, пока погода позволяет. У тебя есть во что переодеться?

      – У меня только белье, – Фома поскреб ногтями внезапно зачесавшуюся коленку – не помогло.

      – Подожди, я сейчас что-нибудь из своего принесу, – Ян неуклюже поднялся с земли: у него изрядно затекли ноги. Уже очень скоро он появился перед Фомой, прижимая к груди целую стопку разноцветных вещей, – и, да, мыло я тоже взял. Айда за мной! – он зашагал вперед, нарочно задевая плечом Фому и устремляясь в сторону леса.

      Там, за деревьями, всего лишь в четверти часа ходьбы показалась небольшая река, неглубокая и не слишком-то чистая: возле берега колыхалась пена весьма подозрительного вида, на песчаных косах, омываемых потоками мутной воды, покоились жестяные банки из-под пива, а несмелое течение время от времени несло за собою пачки из-под чипсов и еще какой-то пестрый мусор.

      Перспектива помыться в подобном месте не слишком-то и нравилась Фоме, поэтому возле самого берега он застыл в нерешительности.

      – Нормально здесь, – понял Ян его мысли, усаживаясь на песке поудобней, при этом вытягивая вперед длинные ноги и откидываясь назад на вытянутых руках, – смелее!

      В конце концов, собравшись с духом, Фома ухватился за край футболки и стянул с себя далеко не чистую шмотку, бросив ее под ноги. Пока он возился со шнурками берцев, Ян, упорно делая вид, будто смотрит на воду, то и дело поглядывал на своего спутника. Ян смотрел на его худые жилистые руки, в которых угадывалась немалая сила, на бугристый рельеф позвоночника, на разворот точеных плеч, на движения проворных пальцев, пытающихся распутать заузлившиеся шнурки, и незаметно вздыхал, продолжая сжимать зубами уже изгрызенную травинку.

      Избавившись от обуви и проклятых носков, Фома с удовольствием зарылся пальцами стоп в теплый, влажный песок – это было самым приятным моментом за последние дни. Он обхватил себя руками за шею, сцепив их в замок на затылке, и слегка запрокинул голову, непроизвольно демонстрируя плавный изгиб длинной шеи. Плеск воды успокаивал, отодвигая на второй план суетный шум вечернего города.

      – Я и не знал, что здесь есть речка, – Фома повернулся к Яну вполоборота.

      – Ты еще много чего не знаешь, – с деловитым видом Ян начал тщательно полировать стекла своих очков подолом рубашки.

      Фома больше ничего не сказал, а принялся поспешно расстегивать ремень, то и дело позвякивая пряжкой. Почувствовав на себе пристальный взгляд, уже собравшийся снять с себя штаны вместе с бельем он поднял голову, но увидел лишь то, как Ян укладывается на берегу в позе отдыхающего на курорте, закинув руки за голову и положив ногу на ногу.

      «Показалось», – решил Фома, полностью раздеваясь и входя в воду. Река была теплой, изрядно прогретой за день. Она заманчиво журчала своими потоками, неровной лентой кружась между островками леса, покрытыми мхом и брусникой, щедро разнося городской мусор в зеленые, ни в чем не повинные недра. Найдя место поглубже, Фома сделал несколько гребков в сторону чащи, давая уставшим за изнурительный день мышцам неподдельное наслаждение.

       Ян продолжал лежать на берегу, надвинув свою шапочку на самые глаза, чтобы избавить себя от соблазна наблюдать за красивым обнаженным телом своего товарища. Фома успел помыться, кое-как постирать вещи и даже одеться, а Ян все не решался перевести на него взгляд, полный неловкости и любопытства.

      – Ян, Ян! Заснул, что ли? – осторожно позвал Фома, кончиками пальцев отодвигая край шапочки.

      – Стекла мне сейчас залапаешь, – с фальшивой рассерженностью отмахнулся тот и уселся, скрестив ноги по-турецки. – Ну, шмот почти что впору, только штаны подкатай.

      Если бы Фома смог увидеть себя со стороны, он наверняка бы закрыл лицо руками: штаны, с широкого плеча пожертвованные Яном, были велики на несколько размеров, клетчатая рубашка болталась чуть ли не до колена, зато оранжевая байка была маловата – манжеты едва скрывали локти.

      – «Мама, мама, что я буду делать», – мрачно проговорил Фома, глядя на свое убогое облачение.

      – «У меня нет теплого пальтишки, у меня нет теплого белья», – подхватил Ян, получше выкручивая камуфляжные штаны, – к завтраму высохнут, на работу пойдешь в своем.

      Одежда Яна была сомнительной чистоты, да и легкий душок, какой-то прелый и неприятный, исходил от мятой ткани.

      – Спасибо, – Фома протянул ему руку, помогая подняться.

      Ян вложил свою костлявую, сухую кисть в его сильную ладонь. Один рывок – и серые глаза, обрамленные изогнутыми светлыми ресницами, встретились с огнем благодарности завораживающих карих глаз. Вязаная шапочка слетела на песок, позволяя русым прядям сделать грациозный взмах в воздухе и рассыпаться по ссутуленным плечам. Фома едва заметно улыбнулся, разрывая рукопожатие:

      – Почему у тебя не дреды? Ты же растаман.

      – И так голову нормально не вымыть, – пробормотал Ян, наклоняясь и поднимая свою шапку, при этом понимая, что он начинает нести какую-то чушь. – Пошли домой твои вещи сушить, – он снова водрузил шапочку себе на макушку, – а не то вот в этом пойдешь, – он с усмешкой кивнул на подвернутые в несколько раз штанины Фомы.

      И они побрели в сторону теплотрассы.

      В этом же духе прошло две недели. Днем Фома скитался по городу в поисках заработка, а к вечеру возвращался в свое затхлое логово. И если первую неделю ему еще везло, то на вторую пришлось совсем уж туго: в строительном магазине коллектив собрался в полном составе, и Фоме было отказано в месте. Он пару раз разгрузил вагоны, но вскорости его и оттуда попросили – на эту работу имелись свои собственные желающие. К тому же начались проблемы со здоровьем: сильно гноился глаз и все тело жутко чесалось, особенно по вечерам.

      Его соседи по несчастью бухали каждый вечер, вызывая уже не отвращение, а какую-то жалость. Особенно сочувствовал Фома тете Марии, которая что было силы пыталась создать подобие уюта из хлама и приготовить званый ужин из слизких объедков.

      Кожа зудела остервенело. Зудели ноги, живот, плечи, спина, а между пальцами рук и ног начали появляться маленькие белые пузырьки, и тогда Фома ясно понял, что у него чесотка.

      В тот вечер он еще колебался, возвращаясь в свое постылое, пропахшее перегаром, ненавистное место ночевки, когда шум собравшейся толпы на задворках продуктового магазина заставил его приблизиться.

      Аккуратно просочившись между зеваками, Фома умудрился выйти на первый план и тут же застыть от ужаса, не поверив своим глазам: на чахлой траве, раскинув руки в стороны, лежал Владимир с вытаращенными до кровавых жилок глазами. Его рот был слегка приоткрыт, и над потрескавшимися губами с прилипшими на них крошками летали крупные мухи. А между бровей краснели четыре кровавые точки – роковая отметина «маньяка с вилкой». В одной руке Владимира была зажата недоеденная булочка, другая была пустой: рядом валялся аптекарский пузырек от спиртовой настойки – видимо, Князь был занят ужином, когда убийца вонзил в него железный лом – острие торчало из груди наподобие кола, которым в кино упырей убивали. Вот только Владимир не был кровопийцей, он всего лишь хотел пожить еще, пожить хоть как-нибудь, в каком-нибудь тепле, с каким-нибудь алкоголем и каким-нибудь собеседником, но кто-то взял на себя слишком много: роль владельца человеческих судеб и хозяина чистоты небольшого городка.