Текст книги "Фокусник из трущоб (СИ)"
Автор книги: Луиза Бельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Фокусник из трущоб
Луиза Бельская
1. Новые знакомые
Кнопка дверного звонка оказалась какой-то перекошенной: чтобы добиться трели, нужно было еще приноровиться и нажать на черную «пуговку» под определенным углом. После очередного «тыка» дежурная мелодия наконец-таки заиграла, и через несколько секунд дверь осторожно приоткрылась, натягивая наивную стальную цепочку до известного предела.
– Тетя Клава, здравствуйте, – Фома даже не попытался выдавить из себя «липовую» улыбку. Он очень устал: пять часов на поезде и еще три на маршрутке не прошли бесследно.
Из квартиры донесся приятный запах жареных котлет. Неровно подведенные глазки хозяйки сверкнули раздражением и недовольством:
– И тебе не хворать, – она быстро окинула взглядом подтянутую фигуру своего гостя в военной форме, – отслужил, значит?
– Ну, да, – Фома торопливо поправил на плече лямку рюкзака со своими немногочисленными пожитками, – сегодня – все, – он нахмурился: родственница вела себя очень недружелюбно.
– Ага, – тетя Клава досадливо цыкнула зубом: только что она со смаком обглодала жирное свиное ребрышко, и остатки мяса неудачно забились прямо под «коронку», – ну и где ты теперь жить-то будешь? – женщина сделала выразительную паузу и добавила, – бедолага.
– Чего-чего? – Фома вначале подумал, что ослышался. Он даже вытянул шею, словно гусак, и неестественно повернул голову, чтобы как следует взглянуть в бесстыжие зенки своей родственницы, нервно теребящей воротник линялого фланелевого халата.
– Жить ты где будешь? – низким грудным голосом уже намного громче повторила тетя Клава, незаметно для племянника с силой сжав дверную ручку.
– Так, это... – растерялся Фома, почесывая внезапно зазудевший затылок, тем самым сталкивая камуфляжную кепку почти до самых глаз, – здесь я буду, где же еще?
– Э, нет, – с готовностью воскликнула тетя Клава, на всякий случай делая мелкий шаг назад и едва заметно начиная прикрывать дверь, – у меня своих, вон, пять человек, ты мне тут и вовсе не упал.
– Тетя Клава, вы чего? – реакция у Фомы была хорошей: он быстро сунул ногу в высоком берце в дверную щель, а рукой крепко ухватился за металлическое полотно, – я же вам не чужой!
– Вова! К нам в квартиру лезут! – что было силы завизжала тетя Клава, силясь прикрыть неподдающуюся дверь. В конце концов Фома рванул на себя эти захлопывающиеся прямо перед носом ворота в рай – цепочка жалобно звякнула и порвалась, тем самым вызвав у хозяйки квартиры яростный вопль:
– Пошел отсюда! Мерзавец! Вова! Мать твою! Убивают!
– Сейчас полицию вызову, – откуда-то сзади раздался пронзительный голос, заставивший Фому обернуться и на секунду потерять бдительность – тетя Клава улучила момент и тут же лязгнула дверьми.
Фома растерянно сглотнул, оставаясь на лестничной клетке один на один со сгорбленной старухой в сером пуховом платке, завязанном на потерявшейся со временем талии.
– Да я тут жить должен, – начал было оправдываться Фома, то и дело указывая на желанную квартиру, – мне пообещали...
– Умереть спокойно не дадут! Вот позвоню сейчас куда надо, – старушка с неожиданной прытью скрылась в своем логове, выронив напоследок какое-то ругательство.
– Да вы тут чего? Совсем уже? – Фома со всей дури ударил кулаком по звонку, заставляя хрупкий пластик рассыпаться на несколько частей. От накатившего гнева Фома даже не заметил боли: он так хотел отдохнуть, поесть и помыться после дороги, нормально поспать на диване, а не в осточертевшей казарме, поспать часов этак десять, а не подскакивать в шесть утра по команде, поесть по-домашнему, нормально поесть, не припущенную рыбу и постылую сечку, а хорошую такую отбивную, жирненькую, и чтобы обязательно с корочкой, а тут...
– Не шуми, – в дверном проеме неожиданно появился здоровенный детина, сын тети Клавы. В одной руке он держал надкушенный огурец, а другой неторопливо почесывал выпирающее брюхо, – ну нету тебе здесь места, понимаешь? Нету. Моя, вон, с ребенком, да еще родаки...
Фома поглядел на него снизу вверх с такой обидой, что Вова почувствовал себя неуютно и даже неуклюже переступил с ноги на ногу.
– Вещи, – прошипел Фома сквозь зубы, – где мои вещи?
– На помойке шмотки твои! – тетя Клава ловко вынырнула из-под сыновней богатырской руки. – Бомжи в них ходят!
Только теперь Фома почувствовал, что означало выражение «Как мороз по коже» – внутри и снаружи все окоченело от ужаса: у него не было дома, совсем не было, не было даже угла, чтобы просто переночевать, не было одежды, книг, не было его моделей самолетиков – не осталось совсем ничего! Фома шморгнул носом и натянул козырек кепки поглубже на глаза – эти люди не должны были видеть его слабость.
– Уходи, – твердо произнес Вова, громко чавкая и не сводя с родственника внимательных глаз, при этом пытаясь предугадать каждое его движение.
Тетя Клава промолчала, продолжая сверлить Фому настороженным, трусливым взглядом.
– Нет, я сейчас позвоню! – дверь сзади опять распахнулась, и на пороге снова возникла беспокойная соседка в теплом платке. На носу у нее красовались очки, а слегка дрожащие сухонькие пальцы елозили по крупным кнопкам радиотелефона.
Фома с горечью окинул пронзительным взглядом и одних и других, мысленно отрекаясь от омерзительной родни, и, ничего не сказав на прощание, застучал подошвами берцев вниз по невысоким ступеням.
Пару месяцев назад Фоме исполнилось двадцать лет, хотя, благодаря постоянной привычке хмуриться и даже слегка щуриться несмотря на отличное зрение, выглядел он значительно старше. Роста он был среднего, сухощавый и мускулистый – служба в армии оставила свой отпечаток. Его карие глаза глядели из-под густых, абсолютно прямых бровей очень проницательно, как говорится, по-умному. Нос был тонкий, орлиный, придававший выражению вытянутого лица хищный и опасный вид. Губы были полными, почти всегда поджатыми, как будто Фома стеснялся их слишком чувственных форм. На красивом, чуть выступающем вперед породистом подбородке пролегла едва заметная бороздка. Пряди коротко стриженных черных волос затронула ранняя седина – никто, обычно никто с первого взгляда не мог угадать его возраст.
Фома был мечтателем: еще в школе он очень сильно стремился в небо. Сначала он попросту любил наблюдать за голубыми просторами из окна своего дома, попозже – с крыши, пока не пришел к мысли о том, что хочет овладеть тайнами полета и победить земное притяжение.
Начиная с десятого класса он четко поставил перед собою цель: непременно поступить в академию авиации. Но мечтам его не суждено было сбыться: он сдал все нормативы по физкультуре, осилил математику и русский язык, получил высший балл по физике и самым глупым образом завалил английский. Проклятые времена! Они, как скользкая рыба в заманчиво-прозрачной глади мыслительного озера, упорно не давались, смешивались в хаотичную стаю, юлили и разбегались в разные стороны. Это был тяжелый удар, но Фома, будучи неисправимым оптимистом по жизни, духом не пал и решил, честно отслужив, снова поступать на факультет гражданской авиации.
Он хотел носить форму с полосатыми манжетами, золотыми пуговицами и замечательным крылатым значком. Он хотел стать пилотом так сильно, что большую часть свободного времени штудировал ненавистный английский язык, он так желал в небо, что, патрулируя город, будучи солдатом внутренних войск, смирялся с непогодой и пьяными дебоширами на улицах.
А пока Фома в очередной раз вникал в сущность импортной речи, нес рутинную службу и, преодолевая отвращение, кушал «мясо белого медведя», его мать тяжело заболела. Ей потребовалась срочная операция, дорогая, у отца Фомы таких денег не было вовсе – пришлось продать квартиру в Кремнеземске и переехать к сестре в Восьмидвинск, живя там на птичьих правах, без прописки. Операция не помогла – хирурги только руками разводили. Очень скоро Фома похоронил мать, а через полгода и отца, пьяным шагнувшего под мчавшуюся фуру.
И вот теперь, закончив службу, с большими надеждами и полупустым рюкзачком за плечами, он приехал к единственной родственнице в абсолютно чужой, далекий город, где у него не было ни друзей, ни знакомых. Он приехал, прилетел как выпорхнувшая из распахнутого окна доморощенная канарейка, а потом не смог вернуться назад, потому что фрамуга оказалась уже запертой.
В Восьмидвинске Фома знал только одно место – городское кладбище, да и то только потому, что там лежали его родители. Фома просидел на могилах до самого вечера. Он просидел бы еще, да стало холодать. Легкий китель уже не спасал, а теплых вещей не было и в помине: в рюкзаке лежали только сменное белье, бритва да пара книг по английскому. В животе недовольно заурчало – организм упорно требовал пищу.
Яркие конфеты, оставленные на могилах, то и дело приковывали его внимание, но Фома отбросил шальные мысли в сторону. В его кармане лежала двухмесячная зарплата – смехотворная сумма, но одно только осознание наличия денег заставило Фому устремиться в сторону ближайшего универмага, на ступеньках которого, вооружившись батоном и кефиром, время от времени прикладываясь то к одному, то к другому, он начал лихорадочно размышлять, где лучше провести ночь: в каком-нибудь подъезде или на вокзале.
Он сел сбоку, чтобы никому не мешать, опершись плечом о стену того самого магазина. Люди сновали туда-сюда, хмурые, довольные, веселые – разные, ноги в разноцветной обуви то и дело мельтешили перед глазами, фирменные пакеты с едой шелестели, колбасы выглядывали из чужих сумок, заставляя Фому немного нервничать.
Навязчиво хотелось мяса, но зубы вгрызались в душистый мякиш – Фома экономил: еще неизвестно, какое будущее ждало его через час. Народ с любопытством глядел на юношу в солдатской форме, но ничего не говорил, отворачиваясь в другую сторону и мгновенно забывая о нем, снова сосредотачиваясь на своих проблемах.
Спрятав остатки батона в рюкзак, Фома поднялся со ступенек и уже начал искать среди людей более-менее располагающее к себе лицо, чтобы спросить, где находится вокзал, как вдруг странные крики привлекли его внимание.
Из-за угла «Дома быта», того, что стоял напротив, выскочило несколько подростков. Они бежали с радостными воплями и хохотом, останавливались, оборачивались, а потом снова бежали дальше. Одна из них, девочка лет четырнадцати, усердно выполняла роль оператора, с довольной улыбкой пялясь на экран телефона и снимая результат своей шалости на камеру – следом за детьми из-за дома выскочил человек. Руки, плечи и затылок его были объяты языками пламени, которое с каждой секундой разгоралось все сильнее. Он кричал и крутился, живым факелом освещая сгущавшиеся сумерки, а народ вокруг него шарахался в стороны, стараясь отступить как можно подальше.
Недолго думая, Фома мигом стянул с себя китель и со всех ног бросился к горящему незнакомцу, споткнувшемуся о подставленную кем-то из подростков подножку и покатившемуся прямо по асфальту. Человек кричал от испуга и боли, изо всех сил пытаясь сбить с себя пламя. Фома молнией подоспел к нему и накинул китель на огненное кружево, быстро подоткнув полы, чтобы лишить дьявольское плетение доступа кислорода. Человек под Фомою затих, полностью отдавая себя во власть того, кто пришел ему на помощь.
– А ну-ка, – парень с сумкой через плечо ухватил за руку одного из подростков, – совсем охренели?
– Убили! – истошно завопила полная женщина с двумя пакетами, полными продуктов.
Девочка с телефоном резвым козленком скакала по импровизированной арене, окруженной все подтягивающимися зрителями, и с абсолютно наглой улыбкой продолжала вести преступную съемку. Где-то вдалеке завыла сирена случайно проезжавшей мимо полицейской машины.
– Погнали! – хриплым, прокуренным голосом воскликнул пацан, схваченный бдительным прохожим, одним рывком освобождаясь от слабенького захвата.
Как по команде, вся банда малолеток, включая оператора, бросилась врассыпную, виртуозно лавируя между случайными зрителями.
– Скорую! – взвизгнул кто-то.
– Не надо скорую, – отозвался человек из-под кителя и зашевелился.
Фома поспешно снял с него свою куртку, внимательно рассматривая потерпевшего. Им оказался немолодой мужчина. Под светом бегущей магазинной рекламы Фома без труда рассмотрел его обветренное лицо с густой спутанной бородой и не менее густыми отросшими волосами, взлохмаченными и опаленными с левого боку. Нижняя губа его треснула и сверкала кровавой, вечно незаживающей полосой. Глазки-щелочки на опухшем лице смотрели настолько спокойно и буднично, словно минуту назад вообще ничего не происходило. В нос Фоме сразу ударил резкий запах пота, алкоголя и какой-то кислой тухлятины.
– Вы как? – выпалил Фома, преодолевая внезапную брезгливость и помогая мужчине принять сидячее положение.
– Да все пучком, – отозвался тот, приложив руку к обожженной щеке, но, зашипев при этом от боли, он тут же отнял пальцы, – покоцали меня чутка.
– Так скорую вызывать? – на всякий случай переспросила сердобольная женщина с сумками, обращаясь к Фоме. Тот не успел ответить – мужчина с удивительной резвостью поднялся на ноги и слегка покачивающейся походкой направился в сторону клумбы.
– Не надо, – на ходу бросил Фома, подхватывая с асфальта свой китель и устремляясь за незнакомцем.
Народ начал расходиться: все самое интересное закончилось, а дома ждали семьи, телевизор и теплая постель – нужно было успеть еще и к вечерним новостям. Пострадавший уселся на краешек бетонной клумбы и начал ожесточенно чесать подбородок, словно кто-то очень мелкий так и покусывал давно не мытую кожу.
Фома уселся рядом, разворачивая китель на весу.
– Все, можно выбрасывать, – присвистнул он, разглядывая улицу через крупные дыры на спине и рукавах.
Бородатый мужчина оценивающе посмотрел на безнадежно испорченную вещь:
– Да, уж точно ни на что не сгодится, – голос его был низким и густым, – Владимир, – он протянул для знакомства свою широкую ладонь.
Фома вздохнул и, насильно отодвигая подальше гадливое чувство, ответил на рукопожатие:
– Фома.
Владимир похлопал себя по карманам обгоревшей куртки, и, вытащив пачку сигарет со спичечным коробком, закурил, с задумчивостью глядя на светящийся шарик фонарного столба.
Фома медленно скрутил то, что осталось от кителя, без сожаления сунул в ближайшую урну и снова опустился на клумбу рядом, удрученно подперев голову кулаками.
– Ты чего домой не идешь? – осведомился Владимир после очередной затяжки.
– У меня нет дома. Из армии вернулся – тетка к себе не пустила, сволочь, – Фома сплюнул под ноги.
– А прописка?
– Ничего нету, – Фома устало потер глаза и сдвинул кепку на самый затылок. Становилось прохладно – камуфляжные штаны и футболка не спасали от вечерней сырости.
– Бывает, – Владимир снова затянулся и выпустил в небо струйку сизого дыма.
Они помолчали.
– Ох, да у вас все плечи обгорели, – испуганно проронил Фома, начиная внимательно разглядывать своего собеседника: черная куртка из кожзама обуглилась на затылке и местами торчала какими-то несуразными струпьями, а в прогоревших кратерах нескольких слоев одежды виднелась обнаженная плоть.
– То-то я и думаю, что-то неемко, – Владимир неуютно поежился, пытаясь заглянуть через собственное плечо, – черт, новая куртка...
– Надо рану обработать! – Фома подскочил, как на пружинах.
– Надо, – утвердительно кивнул Владимир, издав мясистым носом хлюпающий звук. Его рука залезла под куртку и через пару секунд показалась, сжимая спасительную чекушку.
– Я метнусь в аптеку! – Фома сделал торопливый жест в сторону крыльца с зеленым крестом, – я мигом! Никуда не уходите!
– Куда же я денусь, – пробормотал себе куда-то в бороду Владимир, прикладываясь к узкому горлышку и опрокидывая в себя порцию дежурного алкоголя. Впервые за последнее время ему повстречался человек, который действительно искренне хотел помочь. Помочь не потому, что страшный инцидент с поджогом превысил тот самый порог человеческой гуманности, а потому, что сердце молодого человека не ожесточилось, а в душе не поселилось высокомерие, не позволяющее снизойти до дурно пахнущего бомжа.
– Дайте чего-нибудь от ожогов! – Фома щучкой нырнул между прилавком и открывшей было рот покупательницей. – Там человек умирает!
В очереди возникать не стали: никто не хотел, чтобы умирали по его вине.
– Перекись давать? И бинты? – уточнил фармацевт, начиная заметно нервничать: нечасто к нему в аптеку врывались подобные посетители – в помещение доносился шум с улицы, и становилось понятно, что помощь нужна действительно срочно.
– И бинты, и вату, и чего-нибудь еще, – залпом выкрикнул Фома, доставая тонкую пачку аккуратно сложенных купюр.
Очень быстро перед ним выросла горка медицинской помощи.
– Так, спрей самый лучший, перекись, перевязка, обезболивающее, – быстро перечислил аптекарь. Сумма получилась такая, что, отсчитав деньги, Фома уменьшил на треть свою заначку.
Когда он снова появился на улице, Владимир уже докурил сигарету и развлекал себя тем, что размазывал крупицы пепла носком ботинка по асфальту, ботинка добротного, правда, не нового, к тому же на пару размеров больше необходимого, но зато целого.
– Надо где-то рану обработать, – Фома привычно нахмурился: прямо здесь, на улице, подобные манипуляции казались ему чем-то недопустимым.
– Надо, – утвердительно кивнул Владимир, болезненно морщась – ожоги, хоть и не сильные, начинали доставлять массу неудобств. – Кстати, забыл уточнить, я – бомж.
– Понял уже, – Фома поправил на плече лямку рюкзака, она начинала больно впиваться в кожу. – Я теперь тоже...
– Ну, тогда пошли, – прокряхтел Владимир, приподнимаясь с клумбы.
– Куда? – насторожился Фома.
Владимир, уже сделав несколько шагов в неизвестном направлении, оглянулся и поманил рукой:
– В люк, под люк, в коллектор, короче. Надо же тебе где-то переночевать, – и, видя нерешительность своего собеседника, он добавил, – да ты не бойся, народ у нас смирный. Ночь перекантуешься, а утром уже дела порешаешь. Так что? Идешь? На улице стремно оставаться. Ты что, не местный? Тут у нас какой-то маньяк завелся, бродяг убивает, что кутят беспомощных. Опасно стало.
Фома еле слышно скрипнул зубами, решительно выдохнул: «Эх, была не была!», – и двинулся вслед за Владимиром.
Уже почти полностью стемнело, когда Владимир наконец-то вывел своего спутника из лабиринта старых пятиэтажек. На самой окраине, посреди большого пустыря, находилось то самое место, где Фоме предстояло провести свою первую ночь в новом статусе. Владимир с натуженным сопеньем начал приподнимать крышку люка, рискуя уронить ее себе на ноги – Фома вовремя подхватил тяжелый круг.
– Спускайся аккуратно, – предупредил Владимир, поставив ногу на первую ступеньку, – и дверь закрой, чтобы не дуло.
– Хорошо, – отозвался Фома, набирая в грудь побольше воздуха, словно готовясь к погружению в стоячее болото.
Аккуратно, не торопясь, шаг за шагом он спускался все глубже и глубже. Там, внизу, на удивление, его встретила отнюдь не беспросветная темнота. Фома спрыгнул на пол и, пригнувшись, прошел под низким сводом толстых труб, обитых теплоизоляцией, начиная понимать, откуда в этом помещении свет – в металлических мисках стояли разнокалиберные свечи, а на одной из труб в углублении из растерзанной стекловаты грелось какое-то варево, распространяя по всей, так сказать, комнате резкий и неприятный запах несвежей тушенки.
Женщина в красном спортивном костюме неспешно помешивала ту самую еду, а вдоль стен, на цветных матрасах расположились остальные жители этого подземелья: трое мужчин, разительно отличавшихся друг от друга. Один из них, абсолютно лысый с татуированными руками, усердно грыз ноготь. Другой, крупный, с широким открытым лицом классического пролетария прошлого века, что-то мастерил, ковыряясь отверткой в разобранном приборе, похожем на радиоприемник. А третий, в объемной вязаной шапочке красно-желто-зеленой расцветки и очках в золоченой оправе вальяжно развалился на своем лежаке, лениво перебирая струны гитары.
– Во! Князь нарисовался! Наконец-то! – воскликнул мужчина в наколках и весь напрягся, увидав Фому, появившегося вслед за Владимиром.
Остальные обитатели подземной ночлежки тоже насторожились: женщина уперла руки в бока, деловитый мастер покрепче сжал отвертку, а человек в шапочке уселся на матрасе, обняв свою гитару, с любопытством взирая на нежданного гостя при этом.
– Вечер в хату! – с неподдельной радостью воскликнул Владимир, доставая из кармана жменю смятых банкнот и торжественно высыпая ее на обшарпанный стол, колченогий, очевидно, сколоченный из того, что было, прямо на месте. – У нас сегодня гость! Знакомьтесь! Это Фома!
Фома наконец-то решился выйти поближе к свету, проще говоря, на всеобщее обозрение.
– Харе Кришна, – он несмело приподнял кепку, а потом снова водрузил ее на макушку.
– И вам не хворать, – отозвался тот, что в наколках, сплевывая наконец-то отгрызенный кусок ногтя на пол.
– Торжественно приветствуем! – театрально провозгласил музыкант в шапочке и сыграл ломаное арпеджио.
– Влад! Что случилось? – женщина заметила обожженную спину Владимира и начала поспешно стягивать с него куртку и все, что было под ней.
– Малолетки подпалили, а Фома, вот, вовремя подоспел, ай, аккуратней! – он повел локтями, помогая ей.
– Нате вам лекарства, – Фома протянул женщине пакет из аптеки. – Сначала перекисью, потом спреем попшикать, и пусть таблетку выпьет, – добавил он напоследок.
Женщина по-хозяйски усадила Владимира на маленький стульчик, очевидно, вынесенный из детского сада, и принялась обрабатывать ожоги, а сам Князь, предложив Фоме опуститься на небольшую скамейку, обвел взглядом свои угодья и начал знакомство:
– Фома только что с армейки, сегодня дембельнулся, а жить оказалось негде.
– Бывает, – отозвался работяга с отверткой, снова приступая к своему занятию.
– Здесь наше царство! – Владимир сделал такой жест, словно сказку рассказывал, – это вот, – он кивнул в сторону женщины, – Маша, а иначе царевна Несмеяна.
Фома только теперь заметил, что левая сторона лица женщины немного перекошена, из-за чего угол рта оттягивался книзу.
– У нее воспаление этого, как его, тройчатого, нет, тройничатого, блин, – Владимир шикнул от легкого подзатыльника, отведенного крепкой рукой своей благодетельницы.
– Тройничного нерва, – подсказала она, протирая края раны.
Фома неуютно поежился, положив свой тощий рюкзак на колени. Он стянул наконец-таки с головы кепку и начал крутить ее в руках, то и дело поглядывая то на козырек, то на обитателей коллектора.
– Да что ты как неродной! – весело воскликнул Владимир, – здесь все свои и со своей судьбой. Вот Маруха, – он снова кивнул в сторону Марии, – приехала к нам в город в бригаду штукатуров. Поработала эта бригада с месяц, их группу кинули, не заплатили, а домой, на село, уже не вернулась. Стыдно было ни с чем приезжать.
– Да чего уж там, – Мария махнула рукой, – в моей деревне работы не было вообще, тут хотя бы что-то, а потом скатилась...
Фома так и не понял, сколько ей на самом деле лет, то ли сорок, то ли пятьдесят. Ее лицо было настолько отекшим и пропитым, что возраст уже не имел никаких четких рамок. Под глазами нависли тяжелые мешки. Волосы, очевидно густые и богатые в прошлом, закрутились на затылке жиденькой куксой. Однако короткие ногти были накрашены ярким лаком, то ли фиолетовым, то ли лиловым – Фома не разобрал – Мария даже здесь, под землей, хотела выглядеть по возможности красиво.
– Это Шурик, – Владимир указал на мужчину в наколках. – Год назад из зоны вышел, а хаты-то и нет! Хату-то государство оттяпало!
– Туды его в качель! – Шурик громко выругался и нервно почесал тощую шею. Он вообще весь был тощий, длинный, с нескладными, непропорциональными руками, и в этой страшной сказке наверняка играл роль Кощея Бессмертного.
– Это Захар, – Владимир кивнул в сторону прилежного работника.
– И здрасьте, – мигом отозвался тот, учтиво кивнув, а потом снова принимаясь за свой труд.
– История его жизни классическая: учитель труда, примерный семьянин, жена, дочка и все такое, да «горькая» погубила. С работы поперли, жена из дома выгнала. А наш гордец так и не вернулся.
– Вот совсем завяжу с этим делом, – Захар отложил отвертку и поднес ребро ладони к шее, – потом обратно домой вернусь.
– Обязательно, – с самым что ни на есть серьезным видом кивнул Владимир и закашлялся.
Захар выглядел его аккуратней: борода и усы были короткими, да и волосы на голове имели божеский вид, хотя и подстрижены были немного неровно. Лицо носило отпечаток неподдельной грусти и синеватый оттенок, присущий любителю спиртного.
– О! А это наш местный растаман! – Владимир уже успел переключиться на молодого человека в шапочке. – Знакомьтесь! Ян! Редкий вид – бомж идеологический. Сам из дома ушел, по определенным, так сказать, убеждениям.
Ян звонко рассмеялся, непроизвольно демонстрируя обломанный зуб:
– Ну да, я как бродячий кот, бродячу и гуляю сам по себе, – Ян навскидку тянул лет на двадцать пять. Лицо его было гладко выбрито, из-под полосатой шапочки выбивались длинные, спутанные светлые пряди. Очки в тонкой оправе придавали Яну странный оттенок интеллигентности, который никак не вязался с его неряшливым внешним видом. – Так, все, меня не кантовать! – он быстро сменил очки на солнцезащитные, почесал где-то под шапочкой и снова засмеялся, принимаясь наигрывать на гитаре какую-то незатейливую мелодию.
– Опять обкурился, – констатировал Владимир с досадой, отворачиваясь от веселого растамана. – А я, скажем так, бомж классический. С квартирой перемудрил и без жилья остался, еще и паспорт украли. Ну да он мне и вовсе не нужен. Так что располагайся, – он снова закашлялся и указал в сторону свободного матраса, – там Карим жил, узбек приезжий, на днях не вернулся, – он помедлил, – убили.
– Его маньяк убил, – хрипло отозвался Шурик, пытаясь отодрать оттопырившуюся заусеницу. – У него на лбу четыре дырки были.
– Маньяк с визиткой, – подхватила Мария, заканчивая с раной, – у всех трупов на лбу кровавая отметина – четыре точки.
– На прошлой неделе труп мужика на набережной нашли, – подал голос Захар, – он даже бомжем не был, так, после зарплаты выпил и спать прилег. Маньяк этот, видимо, его за бродягу принял и тоже порешил.
– Город чистит, эстет хренов, – Владимир натянул на себя более-менее чистую майку. – И днем трупы находят, и ночью.
– Да, не повезло и кирдык! – Шурик ухватился зубами за раздражающую его полоску кожи и как следует рванул, – тьфу ты, задрала!
– Не пугайте человека, – Захар пошарил где-то под матрасом и выгреб оттуда две батарейки, – может, завтра он покинет наше мрачное царство и вернется к нормальной жизни.
Фома лишь тяжело вздохнул, продолжая сжимать в руках свою кепку. В помещении повисла неловкая тишина.
– Ты есть будешь? – спросила Мария, намекая на то, что варево в кастрюле на трубе предназначено для всех.
– Нет, спасибо, – поспешил отказаться Фома, – я уже поел.
Зато остальные отказываться не стали и, вооружившись ложками, по очереди начали прикладываться к кастрюле, которую пустили по кругу. Фома даже побоялся себе представить, что едят на ужин эти люди.
Наевшись, Захар расправил мятые купюры, лежащие на столе.
– Ну что? Хватает? – осведомился Владимир, громко чавкая.
– Да, в самый раз выходит, – кивнул Захар, пряча деньги в жестяную банку.
– Это для ментов откупные, – пояснил Владимир Фоме, утирая рот подушечкой большого пальца, – чтобы богадельню нашу не прикрыли.
– Жаль, под землей работать не будет, – удрученно проговорил «мастер на все руки», полностью раскладывая антенну.
– Хоть бы какое-нибудь «радио-пстричка» поймалось, с шансоном, – вставил Шурик, ударяя себя по острой коленке.
– А давайте я буду радио диджеем! – Ян гулко ударил по верхним струнам. – Вашему вниманию станция «Бомж и компания».
– Да завались ты! – рявкнул Шурик, привставая с матраса.
– «Воины света, воины добра!» – Ян завел свою «шарманку», уже всем давно набившую оскомину.
– Можно, я его все-таки заткну? – на всякий случай уточнил Шурик, обращаясь к Владимиру, пытающемуся при тусклом свете разгадать кроссворд, хотя всем и без того было ясно, что трогать наглого музыканта он вовсе не собирался.
– Нельзя, – Владимир в задумчивости пожевал кончик шариковой ручки, пялясь в пустые клетки.
Фома понял, что настало самое время разрядить обстановку, и решил продемонстрировать то, чему успел научиться у своих сослуживцев.
– Товарищи! – он шумно придвинул скамейку к общему столу. – Минуточку внимания! Кому показать фокус на логику и сообразительность?
Все с интересом повернулись в сторону новоявленного иллюзиониста.
– Мне нужен коробок со спичками и ваше внимание! – Фома озорно улыбнулся, привставая и кидая рюкзак и кепку на предоставленный ему по доброте душевной тюфяк. В рюкзаке не звякнули ключи. Не звякнули, потому что их там не лежало, не лежало и в карманах – Фоме попросту ничего было открывать.
– На! – Владимир подбросил коробок в воздухе, Фома ловко поймал его и, открыв, высыпал спички на стол.
– Итак, – он картинно вскинул руки и поиграл пальцами на воображаемом пианино, – смотрите внимательно, сейчас я сложу обратно в коробок примерно половину, – он в несколько щепоток вернул часть спичек снова в коробок, оставив только широкую щель, – а теперь пусть один из вас загадает любое число от десяти до девятнадцати.
– Загадал, – подал голос Захар, с любопытством глядя на деревянные палочки.
– Теперь сложите вместе две цифры этого числа и назовите, – темные глаза Фомы озорно блеснули.
