Текст книги " Жизнь Ленина. Том 1"

Автор книги: Луис Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

«Заранее провозглашать отмирание государства будет нарушением исторической перспективы»,– предупреждал Ленин. Тем не менее, он сослался на свою книгу «Государство и революция», где заранее говорилось, что государство начнет отмирать немедленно после захвата власти пролетариатом. Власть в России была захвачена ровно за 4 месяца до съезда. Отмирания государства не замечалось. Из-за этого несоответствия между дореволюционной фантазией и послереволюционными фактами Ленин запутался в противоречиях. «Государство есть аппарат для подавления,– сказал Ленин съезду.– Надо подавлять эксплуататоров, но их подавлять нельзя полицией, их может подавлять только сама масса...» Однако именно Ленин, а не массы отдали приказ ЧК арестовать правление уральских заводов и конфисковать их имущество. Именно Совнарком, под руководством Ленина, угрожал капиталистам принудительными работами; армия и полиция, а не массы приводили эту угрозу в исполнение. Ленин ставил неисполнимую задачу: создание охватывающего всю страну «общественного счетоводства, учета и контроля, проведенного самим населением, лежащего в основе дальнейших шагов социализма». Это требование было в согласии с его трактатом о государстве, но не имело никакой связи с тогдашней (или теперешней) советской практикой. Тем не менее,

Ленин пишет что «Советская власть есть новый тип государства, форма диктатуры пролетариата, что демократии мы поставили иные задачи...» А в «Государстве и революции» Ленин утверждал, что демократического государства не может быть. Эта «демократическая диктатура» провела «закон о социализации земли», но «мы будем справедливо делить землю, с точки зрения преимущественно мелкого хозяйства». Капиталистические хозяйства на социалистической почве. Очевидно сознавая противоречивость своих доводов, Ленин сказал в заключение: «Может быть, мы делаем ошибки, но мы надеемся, что пролетариат Запада их исправит. И мы обращаемся к европейскому пролетариату с просьбой помочь нам в нашей работе».

От Тома Пэйна до Прудона (1809—1865), от Бакунина до Карла Маркса, Энгельса и Ленина,– всех революционеров отличала ненависть к государству. Боялись государства и либеральные реформисты, утверждая, что государство управляет тем лучше, чем меньше оно управляет. Ибо чем больше власти принадлежит государству, тем больше оно угнетает слабых и служит сильным. Там, где это особенно заметно, в России и в Испании, у анархистов, сторонников безго-сударственного равенства и личной свободы, нашлось особенно много сторонников. Марксизм родился с этой анархической чертой. Но Маркс не заметил, что пороки британского капитализма вытекали из политической системы, в которой правительству принадлежало меньше всего власти. Если бы он остался жив, он увидел бы увеличение правительственной власти, принесшее пользу низшим классам. Ни Маркс, ни Ленин не могли себе представить государства, которое было бы орудием общества, а не одного класса. Чтобы уничтожить классовое государство, Ленин собирался уничтожить классы. Вместо этого он занял исключительное место в истории как архитектор одноклассового государства, ставшего угнетателем всех классов. Сторонник крайних мер в стране крайностей – климатических, имущественных, культурных и государственнополитических,– Ленин ненавидел экстремистское государство. Но именно такое государство он создал.

VII съезд исполнил требования Ленина. Мирный договор был одобрен, в новую программу партии вошли идеи его последних книг – «Империализма» и «Государства и революции». Он продолжал борьбу за мирный договор, против бюрократической «дезорганизации» и экономического банкротства. 28 марта 1918 г. он продиктовал набросок статьи об очередных задачах Советской власти, в которой подчеркивал необходимость практичности и повышения производительности труда. Для этого требовалось привлечь на службу государства «руководителей-специалистов, хотя бы из буржуазной интеллигенции». Это не означало отхода от принципов социализма, утверждал Ленин. Наоборот, буржуазные специалисты могли помочь революции¹. Между тем, финансовое положение становилось катастрофическим. Был представлен план восстановления платежеспособности. По поводу этого плана Ленин 18 апреля заметил: «...даже самый лучший план в настоящее время в области финансовой...– сейчас невозможно выполнить, потому что фактически у нас не организован тот аппарат, который выполнит этот финансовый план... Советы, которые являются властью на местах, в настоящее время не связаны между собою... они оторваны от центральной власти...» У советов нет власти, чтобы исправить свое финансовое положение, «фактически власть находится в руках отдельных групп, которые часто враждуют с Советами, не подчиняются Советам и в распоряжении которых к несчастью находится определенная штыковая сила»^{430 431}. Эти группы сами проводят налоговое обложение. Государство разлагалось, отмирало. Ленин жаловался.

В марте и апреле 1918 г. Ленин пытается спасти Россию от полного хаоса. Он делает заметки: «повышение производительности»; «учиться социализму у крупнейших организаторов капитализма, у трестов»; «6 час. физической работы + 4 час. управления государством» (верный путь к полной неразберихе). «Тейлоровская система. Изучение движения»,– пишет он по-английски, имея в виду систему экономии труда, выработанную Ф. У. Тейлором и подвергшуюся жестоким нападкам со стороны коммунистов и пр. «Сила примера (образцовой общины)»; «единоличное распоряжение» на предприятиях; «черпать обеими руками из-за границы»; «сдельная плата по итогам»; «не воруй, не лодырничай»; «Советская власть плюс прусский порядок железных дорог плюс американская техника и организация трестов плюс американское народное образование etc., ect., = сумма = социализм»¹.

23 апреля он пишет записку А. И. Рыкову, в то время – наркому по внутренним делам, настаивая на замене старых бумажных денег новыми. «Гуковский» – замнаркома финансов – «упирается, а по-моему надо это двинуть. Ваше мнение?»^{432 433}

В апрельской записке наркомпроду А. Д. Цюрупе указывается на «катастрофическое положение продовольствия в Московской губернии». Крестьян тоже надо было кормить, «иначе съедят все семена и не вспашут. Что можно сделать? Что сделали?»^{434 22 мая 1918 г. Совнарком принял предложение Ленина об отправке водой из Царицына в Баку 10000 пудов хлеба в распоряжение Бакинского совета в обмен на нефть. В мае Ленин пишет наркому юстиции Д. И. Курскому; «Необходимо тотчас, с демонстративной быстротой, внести законопроект, что наказания за взятку (лихоимство, подкуп, сводка для взятки и пр. и т. п.) должны биты НЕ НИЖЕ десяти лет тюрьмы и, сверх того, десяти лет принудительных работ»435.}

Это только малая часть тех вопросов, которые тяготели над Лениным в первой половине 1918 г. Он думает и о будущем (планируя снабжение Москвы и Петрограда электричеством). Перед ним ставят принципиальные вопросы и вопросы о персонале. Левые коммунисты, например, считали, что управление национализированными предприятиями должно перейти в руки рабочих. На I Всероссийском съезде Совета народного хозяйства (СНХ) в мае—июне 1918 г. В. В. Оболенский (Н. Осинский) и В. М. Смирнов предложили децентрализовать систему управления промышленностью. Во время заседания Совнаркома Ленин передал Рыкову записку: Вейнберг из ВСНХ звонил ему, что «левые наговорили глупостей об управлении предприятиями». «Что произошло? – спрашивал Ленин – И как быть?»

Рыков ответил: «Смирнов и Оболенский буквально выдумывают «умные глупости». На пленуме они потерпели поражение. В комиссии об управлении принята середина: правление составляется из V3 от рабочих завода, V3 от проф. союза и V3 ^от технических сил. Сверх того высшим органам управления дано право вводить представителя с правом приостанавливать решение»

Ленин остался недоволен. Он изложил свои взгляды 2 июня 1918 г.: «Коммунизм требует и предполагает наибольшую централизацию крупного производства во всей стране... Отнять право у Всероссийского центра подчинять себе непосредственно все предприятия данной отрасли во всех концах страны, как это вытекает из проекта комиссии, было бы областническим анархо-синдикализмом, а не коммунизмом»^{436 437}.

Левые, однако, пользовались довольно широкой поддержкой. Сейчас же после большевистской революции в управлении предприятиями преобладал децентрализованный синдикализм. Рабочие и профсоюзы управляли предприятиями, включая железнодорожный и речной транспорт. Они отменяли государство. По Ленину, это не было коммунизмом. Он постепенно отменил рабочее и профсоюзное управление промышленностью. Власть перешла к центральному правительству. Это называлось «военным коммунизмом».

Казалось, Ленин метался во все стороны. Но у него был свой метод. Он сознательно строил государство на административном пастыре, и строил его из обломков капитализма, вместо новых социалистических кирпичей. Он был занят не только неотложными вопросами (армия, мирный договор, продовольствие, управление и т. д.), но и делами, которые служат украшению общества. Еще в ноябре 1917 г. он составил меморандум о задачах публичной библиотеки Петрограда, которую, по его мнению, следовало преобразовать, исходя «из принципов, давно осуществленных в свободных государствах Запада, особенно в Швейцарии и в Соединенных Штатах Северной Америки». Он приказал ввести даровой обмен книгами с русскими и заграничными библиотеками. «Читальный зал библиотеки (Публичной, бывшей Императорской) должен быть открыт, как делается в культурных странах в частных библиотеках и читальнях для богатых людей, ежедневно, не исключая праздников и воскресений, с 8 час. утра до И час. вечера»^{438. 25 мая 1918 г. он составил проект об учреждении «Социалистической Академии общественных наук» с издательством «марксистского направления». На заседании Совнаркома 12 июля 1918 г. Ленин передал наркомпросу Луначарскому записку, спрашивая, говорил ли тот с Виноградовым, секретарем комиссии по снятию «царских» памятников. Луначарский ответил: «Еще не говорил». Ленин отправил назад тот же клочок бумаги с новым вопросом: «Когда Вы едете (в Петроград)? День и час?»}

Луначарский: «Завтра в 12 ночи».

Ленин: «Можете ли созвониться с Виноградовым и назначить ему свидание завтра?»

Луначарский: «Конечно».

Ленин: «Имеете его №?»

Луначарский ответил, что узнает. Тогда Ленин послал записку секретарю: «Виноградову позвоните от моего имени: почему он не сговорился с Луначарским? Луначарский здесь».

Ленину очень хотелось снять «монархические» памятники и расписать здания Москвы и Петрограда соответствующими надписями (вроде «Религия – опиум для народа»). «Удивлен и возмущен»,– пишет он Луначарскому, что это еще не сделано. В августе 1918 г. он поручил Наркомпросу увеличить число студентов, принимаемых в высшие учебные заведения, «на первое место, безусловно, должны быть приняты лица из среды пролетариата и беднейшего крестьянства». В сентябре 1918 г. он объявил выговор Луначарскому: «Бюста Маркса для улицы нет, для пропаганды надписями ничего не сделано... требую присылки мне имен всех ответственных лиц для предания их суду. Позор саботажникам и ротозеям». 19 ноября Ленин составил проект постановления СНК о детских домах. Когда на заседании Совнаркома один из ответственных работников выступил с заявлением, что Большой и Малый театры не нужны рабочему государству, так как они только тратят топливо и ставят все те же старые буржуазные оперы вроде «Травиаты», «Кармен» и «Евгения Онегина», Ленин возразил, сказав, что докладчик «имеет несколько наивное представление о роли и назначении театра». Театры были спасены¹.

В своих распоряжениях о новой системе законов, судопроизводства и тюрем Ленин был склонен к суровым мерам. Он предложил исключить из партии тех судей, которые (2 мая 1918 г.) приговорили группу взяточников к 6 месяцам тюрьмы вместо расстрела, «ибо им место рядом с Керенскими или Мартовыми, а не рядом с революционерами-коммунистами»^{439 440}. При обсуждении функций ЧК он предложил «карать расстрелом за ложные доносы». (Ложные доносы на бытовой или личной почве стали широко распространенным общественным явлением в Советском Союзе.) Были, однако, и такие случаи, когда Ленин выступал в защиту несправедливо обвиненных, арестованных и приговоренных. Телефонограмма Дзержинскому или его заместителю Петерсу от 2 ноября 1918 г. гласит: «Есть ли серьезные обвинения против арестованного вами профессора Зернова? Горбунов и Красин просят освободить». Анатом Д. Н. Зернов был профессором Московского университета. Тамбовскому уисполкому Ленин 25 октября 1918 г. телеграфировал: «Больную Азанчевскую, живущую в номерах Михайлова, выселять нельзя. Прошу принять ее на попечение Красного Креста. Телеграфируйте ответ». В начале ноября 1918 г. ЧК арестовала зубного врача К. С. Гинзбурга по подозрению в связях с кадетской партией. Два коммуниста предложили взять его на поруки. Ленин запросил у ЧК сведений. Позже он послал в ЧК телефонограмму: «Сведения эти я затребовал к вечеру И ноября. До сих пор, 10 V2 часов, ответа не имею. Повторяю еще раз свое требование». Члены ЧК утверждали, будто не могут найти Гинзбурга, хотя Ленин настаивал, что он содержится в Бутырках. После телефонограммы Ленина, они быстро нашли и выпустили зубного врача. Позже Ленин добился освобождения Пальчинского, известного русского инженера, служившего в правительстве Керенского. (В 1930 г. Пальчинский был расстрелян в связи с шахтинским процессом.)

В то же время Ленин занимается делами общественного страхования, Красного Креста, государственных сооружений, всеобщей переписи, созданием домов отдыха для раненых солдат на юге, поправками к конституции («По мере установления в других странах социалистической советской власти РСФСР входит с ними в единый Союз Социалистических Федеративных Советских Республик» и т. д.). ценой на картофель, оборудованием бактериологической лаборатории, тишиной на заседаниях Совнаркома (записка секретарю: «Во время заседания не разговаривать, а только записками обмениваться»), переводом «Государства и революции» на финский язык, подбором книг, брошюр, газет и других материалов для своей библиотеки в Смольном (он просит Иоффе регулярно присылать ему газетную сводку из-за границы).

Ленин и большевики обзаводились постоянной мебелью. Белые и другие противники большевизма вели себя, как временные жильцы. Они набирали солдат, конфисковали зерно, распределяли министерские портфели и печатали бумажные деньги. Их целью была Москва. Там они надеялись создать государство. Трудно было образовать национальное правительство в Таганроге, Иркутске, Новочеркасске, Омске или Архангельске. Победа красных над бесчисленными врагами в гражданской войне 1917—1921 гг. была в немалой степени обусловлена тем, что в их руках была столица России, даже обе столицы – Москва и Петроград. Но это преимущество осталось бы без применения, если бы Ленин не использовал его в целях создания советского государства. Революция происходит тогда, когда старая администрация разваливается. Советская революция победила в ноябре 1917 г. потому, что Временное правительство было обескровлено ленинской стратегией «двоевластия», т. е. раздела власти между правительством и советами. Точно так же годы гражданской войны и административной анархии, к которой она привела, сделали Мао Дзэдуна властителем Китая. С другой стороны, функционирующая администрация, государство, как шатко бы оно ни было, служит подспорьем действующей армии, укрепляет ее и ведет к победе в гражданской войне. Вспоминается одно исключение: гражданская война в Испании в

1936—1939 гг. Там анархисты, коммунисты и та доля

анархизма, которая заложена в каждом испанце, ослабили правительственную администрацию, что привело к победе более сильной армии, пользовавшейся иностранной поддержкой. Если бы Ленин придерживался заветов своего полуанархического труда «Государство и революция», его режим постигла бы та же судьба. Но, придя к власти, он перестал руководствоваться книгами.

18

ЧИЧЕРИН И ЛЕНИН

Внутренний мятеж в сочетании с иностранной интервенцией представлял смертельную угрозу для молодого и слабосильного правительства. Тот факт, что интервенция союзников началась в то время, как немцы и австрийцы все еще находились на русской территории, делал положение Ленина вдвойне трудным. Но у него была возможность сыграть на противоречиях между двумя лагерями врагов.

Каждая из союзных держав имела свои мотивы, определявшие ее политику со временем. Официальные причины военной интервенции были, в одних случаях, вполне вескими и подлинными, а в других,– только поводами или отговорками. Когда подлинные причины перестали быть актуальны, интервенция не прекратилась. У правительств всегда найдутся объяснения, каковы бы ни были их действия.

Сначала западная интервенция была задумана как мера, направленная против Германии. В длинной ноте, адресованной имперскому кабинету военного времени, Уинстон Черчилль 22 июня 1918 г. писал: «Нужно сделать две совсем простых вещи... во-первых, снова создать боевой фронт на востоке, во-вторых, выработать план наступления во Франции в 1919 году»^{441. Этот пессимизм – перспектива победы не раньше, чем в 1919 г., и добавочные усилия, необходимые для того, чтобы восстановить восточный фронт,– привел к острой неприязни к большевикам в западных державах.}

То что большевики вышли из войны ради собственного спасения, было сомнительным утешением для миллионов семейств, пожертвовавших сыновьями.

Неприязнь вызывалась и другой причиной. Ленин и Троцкий вели сепаратные переговоры с ненавистной Германией. Некоторые считали их и впрямь германскими агентами. Большевистские пропагандисты пытались смягчить эту враждебность, но словам было не под силу охладить чувства, порожденные долгой смертельной борьбой с кайзеровской коалицией. Мало кто на западе симпатизировал политике большевиков. Подавляющее большинство считало их предателями.

Действия большевиков только усугубляли враждебность Запада. 3 декабря 1917 г. председатель Совнаркома Ленин и нарком по делам национальностей Сталин выпустили «Обращение ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», содержавшее прямую дезинформацию: «Рабочие и солдаты Запада уже собираются под знамя социализма, штурмуя твердыни империализма. А далекая Индия... подняла уже знамя восстания, организуя свои Советы Депутатов». Большевики призывали арабов, персов и турок последовать этому примеру. «Мы заявляем,– говорилось в обращении,– что тайные договоры свергнутого царя о захвате Константинополя... ныне порваны и уничтожены. Республика Российская и ее правительство, Совет Народных Комиссаров, против захвата чужих земель: Константинополь должен остаться в руках мусульман». Договор 1907 г. с Англией о разделе Персии объявлялся также «порванным и уничтоженным». «Мусульмане России! Мусульмане Востока! ...мы ждем от вас сочувствия и поддержки»¹. Британский радж взревел от возмущения... 9 декабря 1917 г. наркоминдел Троцкий уволил русских послов в Лондоне, Токио, Вашингтоне, Риме, Пекине, Мадриде, Париже, Стокгольме, Гааге, Берне, Брюсселе, Лиссабоне, Буэнос-Айресе, Каире, Бухаресте и Афинах, а также многих других дипломатических и консульских представителей России за рубежом^{442 443}. Вокруг каждого из них плелись антисоветские интриги... 28 декабря 1917 г. Совнарком вынес постановление о конфискации имущества Русско-Бельгийского металлургического общества...¹ 19 января 1918 г. советское правительство распустило Учредительное Собрание, свободно избранное уже при большевиках... 10 февраля 1918 г. советы аннулировали все иностранные займы и отказались платить проценты по ним^{444 445}. Этим Москва восстановила против себя десятки тысяч держателей бумаг русского займа за границей, особенно во Франции... 22 апреля 1918 г. советское правительство национализировало внешнюю торговлю, установив государственную монополию на экспорт и импорт, что отрезало советскую экономику от мировой и, по сути дела, почти парализовало деятельность иностранных компаний, ведущих торговлю с Россией...^{446 30 апреля 1918 г. Ленин написал короткую записку Раймонду Робинсу, возглавлявшему Американский Красный Крест в России. 25 апреля Робинс в теплом письме извещал Ленина о том, что уезжает в США, и благодарил его за содействие миссии Американского Красного Креста. Он высказывал «твердую надежду», что Советская республика «разовьется в прочную демократическую державу» и что «конечная цель» Ленина – «создание в России основ экономической демократии» – будет осуществлена. Ленин ответил на английском языке: «Дорогой м-р Робинс, весьма благодарен Вам за Ваше письмо. Я уверен, что новая демократия, то есть пролетарская демократия, установится во всех странах и сокрушит все препятствия и империалистско-капиталистическую систему в Новом и в Старом свете. С сердечным приветом и благодарностью преданный Вам Ленин»447.}

Намекнув на то, что сферу коммунизма следовало бы ограничить Россией, симпатизировавший большевикам Робинс, очевидно, задел Ленина и вызвал краткую отповедь, в которой высказывались смелые планы Кремля. Как видно, Ленину не очень хотелось завоевывать друзей вне коммунистического лагеря. Такое поведение вряд ли могло смягчить растущую во всем мире неприязнь к большевистскому государству.

Пошли ли бы западные союзники на интервенцию в России, если бы советы не стали разглашать своих мечтаний о мировой революции и проводить политику подавления, конфискации и национализации? Или, говоря проще, имела ли бы место западная интервенция, если бы Александр Керенский, умеренный демократ, вывел ослабевшую Россию из войны и подписал мир с Германией без согласия Запада?

Ответить на этот вопрос можно только предположительно. Англичане, французы, итальянцы и американцы в начале вовсе не отказывались оказывать большевикам помощь в организации такой Красной Армии, которая выступила бы на борьбу с Германией. В марте, апреле и мае 1918 г. наркомвоенмор Троцкий обращался к военным представителям союзников за помощью в деле подготовки новых вооруженных сил России. В январе Кремль выпустил декрет о создании Красной Армии. В феврале был открыт корпус для подготовки командиров. Некоторые генералы и офицеры царской армии предложили Троцкому свои услуги – либо из русского патриотизма, ненависти к Германии, материальной нужды, либо из любви к военному делу. Но Троцкому нужны были квалифицированные современные специалисты и вооружение. Запад выказывал готовость снабдить его желаемым. И марта 1918 г. начальник военной миссии США полковник Джемс А. Рагглс имел «удовлетворительный разговор с Троцким», по сообщению американского посла Фрэнсиса, «но определенной программы принято не было». 26 марта Фрэнсис телеграфировал из Вологды государственному секретарю Лансингу, что, по словам находящегося в Москве помощника военного атташе США капитана Риггса, «союзники ответили на просьбу о помощи в деле организации армии весьма щедро, назначив для этой цели 38 офицеров, а итальянцы затребовали еще 10 из Италии. Я авторизовал военного атташе поступить так же, поскольку отказывать было бы не желательно». Фрэнсис прибавил, что хотя новая русская армия «номинально служит для защиты, ее подлинной задачей является сопротивление всем существующим правительствам и распространение социализма во всем мире». В заключение, американский посол открыл свои «подлинные и строго конфиденциальные причины» для оказания помощи советской армии: «Таким образом организованная армия может быть взята у большевиков и использована против германцев и даже против ее создателей, если они окажутся союзниками Германии. Я не предвижу раскрытия этой последней причины Робинсу или Риггсу»¹.

В военное время политика обмана по отношению к иностранному правительству или своим собственным служащим может и не быть бесчестной, но плод ее кисел. Из переговоров о подготовке советской армии ничего не вышло. Западные союзники стали охотиться за Другой добычей. Так как наскоро собранные красные части не смогли бы удержать дальнейшего напора немцев, союзники задумали военную интервенцию в России – на севере, в Мурманске и Архангельске, на юге и на Дальнем Востоке, в районе Владивостока (где немцев не было).

В первую очередь, в Лондоне, а затем и в других местах встал вопрос: возможна ли интервенция с согласия большевиков? Брюс Локкарт, британский агент в Москве, ответил на этот вопрос утвердительно и так и телеграфировал иностранному секретарю Бальфу-ру^{448 449}. На заседании британского военного кабинета 22 апреля, под председательством премьер-министра Ллойда-Джорджа, было решено, что генерал Сматс поедет на Кольский полуостров встретиться с Троцким»^{450. Неизвестно, была ли об этом договоренность с Троцким, и почему Сматс так и не поехал.}

5 апреля Фрэнсис сообщил Лансингу по телеграфу о своем плане «убедить советское правительство, чтобы оно попросило содействия союзников, так что, когда союзники вступят в Россию, вместо отказа их встретит радушный прием со стороны советского правительства»^{451. 2 мая он спросил Робинса: «Думаете ли вы, что советское правительство окажет сопротивление союзной интервенции, если узнает, что она неизбежна?»1 (За день до того, 1 мая, полковник Рагглс телеграфировал из Вологды в американский военный департамент: «...мы должны получить согласие большевиков на немедленное союзное вмешательство через Сибирь и северные порты452 453.}

Не обращая внимания на точку зрения Робинса и позицию советского правительства, посол Фрэнсис сообщил 2 мая в Государственный департамент, что, по его мнению, пришло время для союзного вмешательства. Его доводы носили явный отпечаток вологодского захолустья: во-первых, «советское правительство подчинено Мирбаху, который играет чуть ли не роль диктатора в Москве», во-вторых, Мирбах пообещал советскому правительству, что немцы прекратят наступление, «если союзники эвакуируют Мурманск и Архангельск... Я думаю, что такая эвакуация была бы большой оплошностью»^{454. Иными словами, союзная интервенция стала фактом.}

Она началась в марте 1918 г. прибытием английских и французских военно-морских сил. Мурманский краевой совет, действуя без директивы из Москвы, что неудивительно, если принять во внимание преобладавший в России хаос, заключил с представителями Антанты в Мурманске словесное соглашение: англофранцузское командование признавало, что высшая власть в районе принадлежит Мурманскому совету, принимало на себя заботу о снабжении края необходимыми запасами, обещало не вмешиваться во внутренние дела района и соглашалось на то, чтобы высшее командование всеми вооруженными силами района принадлежало под верховенством Совдепа Мурманскому военному Совету из 3 лиц – одного по назначению Советской власти и по одному от англичан и французов^455.

Через несколько дней Ленин и Сталин говорили по прямому проводу с руководителем Мурманского краевого совета Алексеевым (Юрьевым). Сталин начал с вопросов: «Договор с англо-французами письменный или устный? Алексеев отметил, что это словесное соглашение, запротоколированное дословно. Сталин: «Какими силами Ваш Совдеп располагает без Англии и Франции? Алексеев: «Имеем 100 человек и дорожную охрану, которая формируется, а также могут быть мобилизованы до 200 моряков военного флота...» Сталин: «Еще вопрос: продовольствие дано англичанами даром или в обмен?» Алексеев ответил, что в кредит. Сталин: «Еще ответьте на один вопрос. Англичане никогда не помогают зря, как и французы. Скажите: какое обязательство пришлось взять Совдепу за военную помощь со стороны англичан и французов?» Алексеев объяснил, что Мурманск – это в военное время единственный путь сообщения России с Англией, Францией и Америкой. «Сохраняя Мурман, они делают это не ради краевых интересов, но ради своих интересов в России. Никаких обязательств поэтому от нас не требуется и не требовалось». Сталин: «Примите наш ответ. Нам кажется, что Вы немножечко попались, теперь необходимо выпутаться... Если Вы добьетесь письменного подтверждения заявления англичан и французов против возможной оккупации, это будет первым шагом к скорой ликвидации того запутанного положения, которое создалось, по нашему мнению, помимо Вашей воли»^456.

Алексеев был горд своей сделкой: пришельцы пообещали накормить голодное население края и предотвратить разграбление огромных складов военного снаряжения, скопившегося в Мурманске, когда союзники еще помогали России. Кроме того, ходили слухи, что финны и немцы готовили прорыв к Мурманску и Архангельску. Алексеев и его люди, по-видимому, предпочитали англичан, французов и американцев, чьи суда заходили в Мурманск еще до войны, немцам, с которыми они сражались на Восточном фронте.

Но в Москве опасались, что англо-французский десайт в Мурманске предвещает приход более значительных сил, которые пойдут на юг, в самое сердце красной России, с намерением свергнуть большевиков. И июня первый эшелон американской морской пехоты (150 человек) высадился в Мурманске. За ним должны были последовать подкрепления. 600 английских солдат под командованием генерал-майора Мэйнарда прибыло в Мурманск 23 июня¹.

Назрел момент для дипломатических действий со стороны советского правительства. Предпринял эти действия наркоминдел Чичерин. В июне 1918 г. он послал одного из своих помощников, левого эсера Вознесенского,– это было еще до июльского мятежа левых эсеров,– для переговоров с дипломатическими миссиями Антанты в Вологде. Вознесенского приняли британский поверенный в делах Фрэнсис О. Линдли, французский посол Жозеф Нуланс и американский посол Дэвид Фрэнсис. От имени Чичерина он заявил им, что советское правительство не воспротивится военным действиям Антанты против немцев в Финляндии, но окажет вооруженное сопротивление, если англо-французские войска продвинутся до линии Кандалакша—Онега по направлению на юг. Чечерин рассказал мне об этом демарше, когда я писал книгу о советской внешней политике^{457 458}. Свои действия он объяснил в письме ко мне, написанном от руки на английском языке: «Войска Антанты уже высаживались в Мурманске. Правительства Антанты заявили, что это было направлено только против немцев в Финляндии, и англичане направлялись в Финляндию, они формировали финский стрелковый корпус, В этот момент мы поймали их на слове: «Если вы говорите, что направляетесь только в Финляндию, пообещайте нам, что не продвинетесь к Кандалакше и Онеге, против нас».

Вологодские дипломаты этого не пообещали.