Текст книги "Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти"

Автор книги: Луис Броули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 29

«Каждый раз, когда рождается мысль, рождаешься ты. Когда исчезает мысль, исчезаешь и ты. Но это „ты“ не хочет дать мысли исчезнуть, а мышление даёт непрерывность этому „тебе“».

Однажды днём, когда не было никаких поездок, старинный друг Юджи задал ему несколько вопросов на тему отношений. Юджи начал издалека – с того, что рассказал о своих книгах и своей невовлечённости в них. Описывая процесс создания образов в несуществующем уме, он обратился к примеру физика, который «так сильно ударился головой об стол», когда объяснял в своей собственной уникальной манере неуместность теорий так называемого пространственно-временного континуума. Всё это относилось к тому, о чём спрашивал человек. Нужно было просто сидеть и внимать. Затем он стал разбирать ситуацию со стихами Рэя, посвящёнными Юджи. Рэй писал стихи, чтобы выразить ему свою искреннюю, чистую, неподдельную любовь.

– Все эти книги, которые люди публикуют, мне до лампочки.

– Нет!

– Меня это не впечатляет. Это ваша проблема. Вы делаете это ради себя, а не ради меня.

– Да.

– Ты написал для меня тысячи поэм, для чего?

– Для себя.

– Что?

– Для себя.

– Да. Это даёт тебе определённое приятное чувство. Это эгоистичное действие. Всё, что вы делаете для кого-либо, является эгоистичным действием. Вы можете заработать на нём. Открыть церкви, храмы. Все ашрамы являются… борделями.

Здесь вмешался другой человек:

– Юджи?

– Да?

– Если нет отношений, то что есть?

– Ничего. Вы создаёте отношения, не я.

– Но какое слово ты используешь, чтобы описать свою связь с нами?

– У меня ни с кем нет никакой связи. Когда я смотрю на тебя, я не говорю себе, что я смотрю на того-то и того-то. Если я отвернусь в противоположную сторону, ты совершенно и полностью исчезнешь для меня! Когда смотришь на свою жену или детей, не страдая при этом болезнью Альцгеймера, никогда не знаешь, на что смотришь, до тех пор, пока не возникнет запрос – а этот запрос всегда возникает снаружи. Ты можешь спросить меня: «Кто эта женщина?» – «Моя жена». Что означает «моя жена»? У тебя есть образ того, что стоит за этим словом. Но что касается самого слова, это всего лишь статья в словаре и ничего больше. Если повернёшься в другую сторону, никогда не будешь знать, как она выглядит.

Никто не мог мне этого объяснить: «Что за механизм действует в тебе, который создаёт образ?» Ты знаешь, как выглядит твоя жена, а что создаёт этот образ внутри тебя? Как так получается, что если кто-то спрашивает меня: «Кто это?», я отвечаю: «Это моя дочь»? Но здесь нет отношений: слово «дочь» ничего не означает, слово «моя» я вынужден использовать для того, чтобы сказать, что это не её дочь и не твоя, – исключительно для целей коммуникации. Если ты не знаешь, как они выглядят, и при этом не страдаешь болезнью Альцгеймера, тогда что это за фигня?

Здесь кто-нибудь вставлял:

– Старческое слабоумие.

– Старческое слабоумие. Нет никакого способа, которым ты можешь сказать себе, что ты смотришь на свою жену. Какими тогда будут твои отношения с женой?

Затем начиналась история…

– Недавно один физик-ядерщик приходил – крутой такой парень, проводит исследования разных новых идей в надежде получить Нобелевскую премию. Он приходил ко мне со своей подружкой. И вот он начал грузить меня всякой идиотской чепухой. «Пространства не существует». Я это и без него знаю. Будучи студентом-физиком, я учил всё это. «Времени не существует. Материи не существует! Пространства не существует, существует только четырёхмерный континуум». Я слушал этот бред двадцать минут, а затем спросил этого ублюдка: «Если пространства не существует, можешь ли ты в этом случае трахать эту или любую другую суку?» Он сказал: «Никогда я ещё не слышал, чтобы о пространстве говорили так, как говорите вы». И он ударился головой об стол! «Что мне делать? Весь мой проект рухнет!» – «Иди и мой посуду в ресторане, чтобы заработать себе на жизнь». Я сказал ему: «Убирайся отсюда!»

После этого он сделал ещё один комментарий, проведя границу, пересечь которую по своему желанию не мог никто из нас:

– Вам нужно всё на свете. В моём же случае связи создаются и в следующий момент разрушаются. Они никак не связаны с эмоциями. «Что я от этого получу?» – для меня это единственная основа отношений. Для меня, понимаете? Даже если вы дадите мне двести тысяч долларов, я не буду их использовать. Я брошу их вам в лицо: «Убирайтесь! Мне не нужны ваши деньги!» Почему вы это делаете? Потому что у вас возникает приятное чувство – ведь вы помогаете бедному, бедному, бедному индийцу. Вы помогаете мне только потому, что вам так комфортно, вы чувствуете себя «благодетелями» – как сказали бы чёртовы психологи.

Затем он выдвинул абсурдное утверждение:

– Вы когда-нибудь видели, чтобы я кому-нибудь помогал? Никогда, никогда я этого не делаю!

Потом всплывала правда… ну или почти правда:

– В отдельных ситуациях, если это требуется… ну… Но даже тогда это не действие просветлённого негодяя! Таковых вообще не существует. Нет такой вещи, как просветление. Как может существовать просветлённый ублюдок? Они все – преступники! С самого начала, на протяжении всей истории нужно было сажать в тюрьму их, а не тех преступников, которых мы создали, присвоив себе всё, что по праву принадлежит каждому на планете, – и это не коммунизм и не социализм! Ни то ни другое! Ничего подобного! Нас на планете всего пять с половиной миллиардов, а планета, или называй её как хочешь, на данный момент в состоянии обеспечить всем необходимым пятнадцать миллиардов человек. Кто-то сказал, что если численность населения достигнет отметки в пятнадцать миллиардов – если, конечно, люди смогут дожить до этого времени (а шансов на это никаких), то они будут уничтожены! Да за то, что мы сотворили со всеми формами жизни на планете, нас надо было уничтожить давным-давно. Присвоив себе всё, те негодяи говорят тебе: «Тебе нужно, тебе просто необходимо много есть – двадцать пять блюд за раз».

После этого Юджи вспомнил, как разозлился его друг, задетый его насмешками по поводу вкусовых пристрастий Джидду Кришнамурти.

– Он был зол. Отлично, если я не буду видеться с тем, кого знал в течение двадцати пяти лет, окажет ли это на меня какое-нибудь влияние? А?

– Ммм… нет.

– Никакого. Никакая сила в мире не может повлиять на меня, ни в одной сфере существования. Понятно?

– Ммм, хм.

– А?

– Да.

Позже, пересматривая видео этого разговора, я обратил внимание на то, какими выразительными были все его движения и жесты, его танцующие изящные руки обладали не меньшим красноречием, чем слова. Всё его существо было выражением чистого движения. Всё способствовало максимально ясному разъяснению, и если что-то понять было сложно, то лишь из-за проявления механизма блокировки, который помогал людям выживать: «живя в страданиях и умирая в страданиях».

ГЛАВА 30

«Это и происходит в тебе: природа пытается разрушить преграду, эту мёртвую структуру мысли и опыта, которые не свойственны ей».

Однажды поздним вечером приехала молодая семья с несколькими детьми, и он тут же сделал меня мишенью мести детей. В комнате было много его старых друзей, именитый пожилой врач, писатель и наша обычная честная компания. Пока комната заполнялась людьми, он дурачился, швырял меня по комнате, как в старые добрые времена, и повсюду слышался смех. Я спрыгнул с внутреннего балкона на пол, он наклонился надо мной, стал угрожать, а затем увидел младшего ребёнка. Схватив одновременно нас обоих, он велел ему бить меня, пока он держит меня на полу.

– Эй! Бей этого ублюдка!

И у малыша совпало: он имел нужное количество энергии и отсутствие запрета выпускать её. Его родители наблюдали, как он с яростью принялся за работу. Какое-то время было весело, а затем он сосредоточился на своём занятии и начал бить меня в живот со всей силы. Он сидел прямо на мне и дубасил что есть мочи.

Юджи был на седьмом небе от счастья:

– Хорошо! Ещё!

Маму происходящее, казалось, не волновало, а вот папа стал заметно нервничать. Он попытался остановить сына, пригрозив ему, но куда там – ребёнок был занят. Юджи игнорировал отца.

– Юджи, зачем ты это делаешь? – спросил отец. Ответа не последовало. Он снова обратился к ребёнку, как это делают все родители:

– Эй, полегче там!

Когда он это произнёс, Юджи закричал:

– Не слушай его!

Малыш, подбадриваемый Юджи, расходился всё сильнее. Теперь он тяжело дышал, лицо его было полностью сосредоточено, удары сыпались градом. Люди продолжали смеяться, но напряжение между отцом и Юджи продолжало нарастать, и их взгляды начали бегать с одного лица на другое в ожидании развязки.

– Бей сильнее этого ублюдка!

Я высунул язык, принимая новую серию ударов.

– Это всё, на что ты способен, да? Отец уже бесился:

– Юджи, зачем ты это делаешь?

Мальчик на секунду поднял на него глаза, а Юджи закричал с ринга:

– Не обращай внимания! Бей этого ублюдка!

– Юджи, прекрати!

Юджи был немного похож на сумасшедшего, я уже хорошо знал этот взгляд к тому времени – взгляд, означавший, что он не остановится до тех пор, пока сможет это продолжать. Что-то где-то было готово взорваться. Отец мальчика, не желая проигрывать сражение, кричал мальчику, чтобы тот остановился; Юджи кричал, чтобы он продолжал; ребёнок во всей этой суматохе продолжал метелить меня всё сильнее.

Я устал от этой игры, от отца, от всего происходящего, поэтому скинул с себя малыша, и тогда Юджи схватил меня за рубашку, не давая уйти. У него получалось делать это с необыкновенной силой (свидетельство тому – мои несколько порванных рубашек). Я оказался в деликатном положении: мне нужно было освободиться от захвата этой маленькой ручонки так, чтобы не повредить её, – в конце концов, ему было 88 лет («девяносто по индийскому календарю»), но, словно подслушав мои мысли, он закричал на меня своим раздражающим командным голосом, словно инспектор манежа или дрессировщик в цирке:

– Теперь… пой!

Это реально вывело меня из себя.

– Что? Забудь об этом!

Неожиданно я растерялся, поскольку он изменил привычный ход событий. Мне не нравился папа этого малыша. Если честно, мне доставляло удовольствие видеть, что он испытывает дискомфорт. Юджи обломал меня и теперь хотел установить некое равновесие в происходящей сцене.

– Давай, ублюдок! Пой!

– Разбежался! Ни за что!

Я быстро освободился от его захвата и направился к двери. Я слышал, как за моей спиной он кричал мальчику: «Беги и хватай его!» Отец предостерегал: «Довольно!» Юджи снова вопил: «Не слушай его! Пойди и схвати этого ублюдка! Бей его!» Я схватил свои туфли и сумку и сбежал вниз по лестнице.

Всегда, когда он вовлекал детей в эти игры, я злился несколько больше обычного, но на этот раз я, можно сказать, даже был доволен, потому что таким образом как будто мстил встревоженному отцу. Юджи никогда не волновался, как кто из нас себя чувствует, но его внутренняя чувствительность с лазерной точностью определяла, к чему я был готов, и он немедленно втягивал меня в это. Возможно, он демонстрировал глубинную склонность к насилию в «цивилизованном» человеческом существе. Он и раньше это проделывал, преимущественно с мальчиками, разжигая в них глубинную животную ярость и размахивая ею перед взрослыми, словно в насмешку. Во время этих игр, к которым он привлекал не успевших закостенеть детей и людей типа меня, опасности не подвергался никто, кроме него самого. Он был диким. Может быть, именно его дикости я и верил, за исключением тех случаев, когда она была направлена на меня. Таким образом, я снова ушёл в раздражении. Со стороны это, наверное, выглядело как обида. Я снова начал думать о том, чтобы уехать. И снова размышлял: «Если всё будет идти так и дальше, это никогда не закончится, а я больше не собираюсь терпеть это дерьмо». Я посидел у реки, немного поотчаивался – что было приятно – и побрёл назад в свою комнату. Примерно через час зазвонил телефон. Это была Чирантон. Она сказала, что Юджи волновался обо мне и хотел, чтобы она привезла меня назад. Она уже повернула на мою улицу и собиралась ждать снаружи. Ну раз уж она уже проехала через весь город, то почему бы не поехать с ней?

Шри Рамакришна когда-то рассказывал историю о трёх типах докторов. Первый доктор был всегда занят, поэтому он велел больному принять аспирин и позвонить ему в понедельник. Второй доктор был очень участливым, он сразу принимал пациента: «Заходите, пожалуйста, сейчас я помогу улучшить ваше состояние». А третий доктор заходил к вам в дом, бросал вас на пол, садился вам на грудь и заталкивал лекарство в рот. Юджи был третьим типом доктора.

Наше баловство продолжалось. Однажды постучавшись в дверь, за которой прятался непослушный мальчик Юджи, я уже не мог захлопнуть её. Слишком много удовольствия это доставляло ему. Я оказался в ловушке, взяв на себя роль джокера, и на самом деле он был прав, когда говорил: «Ему это нравится! Вы думаете, он бы меня не прервал, если бы захотел?» Это было правдой. Честно говоря, я чувствовал себя не очень комфортно относительно всего, что касалось духовности. Я даже от самого себя скрывал, насколько важна она была для меня, а уж признаться в этом публично… Поэтому я сам назвался груздем и теперь был вынужден постоянно сидеть в этой корзине глупости.

Каждый день, когда я выходил на балкон, он следовал за мной, хватал за воротник рубашки и волок назад. Он даже разорвал навес, отделявший одну часть балкона от другой. Он колотил меня, как безумный, а затем втаскивал в комнату и ещё добавлял. В его серых глазах в это время отражалась всепоглощающая пустота. Она-то и подсказывала мне, что конца этому не предвидится. Такая настойчивость бывает у детей, и он получал от неё такое же удовольствие, как и я.

«Здесь нет „я“, производящего действие. Всё, происходящее внутри тебя, проявляется и снаружи».

Когда мы сидели рядом, он мог посмотреть на меня и сказать: «Глядя на тебя, у меня возникает единственная мысль: „Бей его!“» Он говорил без злости, скорее, с удивлением.

Если я уходил в другую часть комнаты, он подходил, садился рядом и всё начиналось сначала. Сначала он брал меня за руку, затем начинал шлёпать по руке или щипаться – и так по нарастающей. И он был прав – мне это нравилось. Мне это нравилось почти даже чересчур. Было ощущение, что впервые в жизни мне дали свободу. Я едва мог выносить её.

ГЛАВА 31

«Это сознание, функционирующее во мне, в тебе, в садовой улитке и дождевом червяке, – одно и то же».

Каждый год друг Юджи из Рима, архитектор, приезжал к нему в гости. По его поводу шутили, что он всегда обещал заехать на днях, а сам появлялся бог знает когда – чисто в «итальянском стиле». После тридцати с лишним лет общения с Юджи он по-прежнему являлся к нему с вопросами. Ему нравилось таким образом взаимодействовать с Юджи, а поскольку делал он это с исключительной грацией и юмором, было очевидно, что и Юджи это приходится по душе. В этот раз он спрашивал о культуре, и, естественно, Юджи не преминул вспомнить об их общем друге Джидду Кришнамурти.

Юджи объяснял:

– Музыкой управляет дыхание. Где тут музыка? Вы развили вкус или пристрастие к этому, поэтому вам и нравится.

Во время разговора с Сальваторе, рядом с Юджи сидел Рэй. Кто-нибудь всегда должен был занимать это место, если Юджи общался. Казалось, ему нужен был человек, который бы строил мост или основание для разговора, не имеющего ни начала ни конца. На Рэя можно было положиться: как только возникала пауза, он всегда был готов вставить «Ммм… ага!», «Да!» или «Точно!», и разговор продолжался снова или начинался с начала. – Как получится. Работка та ещё…

– Когда я впервые приехал в Лондон, кто-то потащил меня слушать одного из тех известных парней, что выступали в Альберт-Холле.

Затем, указав на Нарена (немца, который очень любил музыку) лёгким взмахом салфетки, продолжил:

– Его любимая Девятая симфония Бетховена… он начал… я встал и вышел. А потом я ещё был в Москве.

– Ага…

– Мой гид, сука, настаивал на том, что я должен пойти и послушать концерт, очень знаменитый концерт в Большом театре…

– Ааа…

– Он называется Большой театр… «Мадам, ноги моей не будет в вашем грёбаном театре!», – поглаживая рукой воздух перед собой, сказал он и продолжил:

– Вы до сих пор не создали ничего более интересного, вы по-прежнему играете Моцарта! – Он разминался перед тем, как напасть на проявления творчества, имея в виду Нарена.

– Ага…

Затем взорвался ворчливым немецким: «Баааах!» и состроил насмешливую рожицу.

Нарен в ответ на это пролаял: «Бах! Бах!»

– Что, Нарен? Баааах! – Юджи шлёпнул его и широко улыбнулся оттого, что все смеялись над его произношением.

Преподобный добавил:

– Его Бах хуже, чем его укус!

Когда он это сказал, Нарен побежал к столу и стал колотить по нему, как не в себе:

– Бах! Бах! Бах!

– Бах! Бах! – Юджи не собирался сдаваться. – А Вагнер хуже всех!

И окончательно уничтожил пантеон немецких культурных драгоценностей его последний выстрел:

– Я знаю о музыке больше, чем…

– Мммм…

– Даже лучшие музыканты!

– Мммм!

– Они не в силах этого вытерпеть!

– Не в силах!

– А? Что? – Он хотел, чтобы Преподобный снова повторил ему то, что он уже знал.

– Ты знаешь гораздо больше о музыке!

– Чем лучшие музыканты! – напомнил Юджи, смеясь и указывая вверх, критикуя с радостью пятилетнего ребёнка.

Сальваторе снова встрял:

– Юджи, ты очень-очень прррав, потому что…

Комната разразилась смехом. Мы смеялись над самим фактом его согласия с этим нелепым бредовым разговором. Желая обнаружить причину смеха, он обернулся и рассмеялся сам. Но перед этим Юджи успел вставить:

– Не говори, что я прав!

– Но… э… послушай, потому что я могу… э… с тобой…

– А?

– Потому что… э… это тоже музыка, – сказал он, отстукивая карандашом ритм по столу.

– А ещё лифт… э… который тебе нравится… э… в моём доме… – вспомнил он. – Бррр, тебе нравится, ты помнишь?

– Я знаю.

– Мууурти сказал… э… мне: «Это музыка!» Ла-ла-ла! – ответил он, размахивая карандашом как дирижёрской палочкой. – Ты помнишь? Так же и звук, музыка – это звук…

Он продолжил постукивать по столу, затем добавил бит другой рукой. Начала вырисовываться приятная мелодия.

– Но затем человек начал что-то делать с этим звуком.

Юджи это не поколебало.

– Ничего.

– Ах, но… э… Юджи, звук он сначала, а потом… творчество…

Затем Сальваторе начал напевать, подражая звукам скрипки:

– Хммммм, эмммммммм, аммммммм…

Юджи легко рассмеялся.

Сальваторе снова улыбнулся:

– Ах, Юджи, ты не понимаешь.

– Согласен, не понимаю.

– А, ну ты… э… шутишь, понятно…

– Нисколечко. – Улыбнувшись, он воспользовался возможностью снова свернуть на свою колею и повернулся к Рэю: – Понимаешь, когда я разговариваю с музыкантами, я обычно говорю: «Видите ли, гармония в западной музыке, а мелодия – в восточной». Раньше в Индии никогда не использовались музыкальные инструменты.

– Хммм!

– Раньше, в Адьяре, в Теософском обществе, я был окружён лучшими музыкантами. Сколько лет я там провёл? С 1932 по 1951-й?

Пока он так разговаривал с Сальваторе, Мэгги, наша хозяйка в Палм-Спрингс, истерически хохотала вместе со своим братом Нареном, по прозвищу «Святой». Это было очень весёлое зрелище. Один вид этой парочки вызывал смех.

Я находился в дальней части комнаты на диване вместе с Майком и Уешей, отпуская комментарии по поводу происходящего, играя в этой компьютерной игре роль тупого боевого оружия. Остальные сидели кто где в разной степени расщепления сознания и, слушая Юджи, покатывались со смеху. Периодически влезая в разговор со своими глупостями, я заставлял половину комнаты взрываться смехом, пока Юджи объяснял вещи, которые мы все уже тысячу раз слышали, и мы словно заново смотрели знакомое кино. Во время разговора он был похож на ребёнка: его руки и ноги постоянно двигались, он смеялся, улыбался, откидывался в кресле.

Его несло, и ничто не могло его остановить.

– Они не в курсе, я очень хорошо знал Кришнамурти, мы были очень хорошими друзьями, он меня очень любил.

Преподобный подыгрывал:

– Он очень тебя любил!

– Каждый день мы ходили с ним на прогулки в Ченнаи, Адьяре. Мои дочери играли с ним. И он не знал, как нужно пить апельсиновый сок. – С этими словами он погладил Преподобного по руке.

– Однажды моя жена пригласила его: «Пожалуйста, покушайте с нами». – «Нет, если я приму ваше предложение, я должен буду принимать предложения всех людей». И он пригласил меня пообедать с ним… «Никогда!»

Юджи рубанул воздух рукой и, перепрыгнув на несколько десятилетий вперёд, начал рассказывать до боли знакомую историю о том, как Джидду Кришнамурти пригласил его прокатиться по дороге в Гштаад. Углубляться в детали не было необходимости: если Юджи что-то упускал, ему помогала вся комната. По сюжету тогда шёл дождь, и машина Джидду Кришнамурти остановилась рядом с шагавшим под дождём Юджи. Словно подтверждая правдивость своих слов, он добавил: «Там был Боб. Я не выдумал это», – как будто мы ему не верили. Но на всякий случай Преподобный подтвердил: «Точно».

– Я спросил его: «Есть ли у вас страхование ответственности перед третьими лицами, Кришнаджи?»

Ещё один взмах руки, означавший, что у Кришнаджи ничего подобного не было, и мы все знали, что после этого Юджи сказал старику: «Я предпочту быть идущим под дождём и поющим под дождём!» На что тот ответил: «Ну как знаешь, старина!» «Он всегда называл меня «старина» на английский манер. Это был первый раз, когда я встретился с ним, и последний».

Несмотря на неточность, а возможно, именно из-за неё, Рэй подтвердил:

– Первый и последний!

– …после 1961 года никогда больше его не видел! Сальваторе пытался вклиниться снова:

– Юджи… э… скажи мне «да» или «нет»…

Раньше, чем он успел задать вопрос, Юджи громко ответил:

– Нет!

– Но… э… как ты… э… думаешь…

– Нет! Нет, нет, нет!

– Но… э… вопрос…

– Нет, послушай меня! (Как будто у Сальваторе был выбор!) Во всём моём словаре есть только два слова: «нет» – для всего, «да» – для денег!

Несмотря на отсутствие логики в этом объяснении, что касалось Юджи, он считал вопрос закрытым, и всё же… и всё же…

– Да… э… – незамедлительно согласился Сальваторе, а Юджи тут же удостоверился:

– Понял? – и улыбнулся.

Сальваторе не собирался сдаваться так быстро и продолжал продираться сквозь джунгли:

– Как ты думаешь, он был в особенном состоянии или нет?

– Что?

– Кришнаджи. Он был в особом состоянии или нет?

Юджи ловко увильнул от вопроса, задав собственный:

– Хочешь послушать, что я говорил о нём?

Комната снова содрогнулась от смеха, мы все знали, чем грозит этот вопрос.

– Нет, Юджи, только «да» или «нет»!

– Ни да, ни нет, но он был величайшим обманщиком двадцатого века!

– Обман, обман, о`кей, – вторил ему Сальваторе. – Значит, он не был в том состоянии?

– Нет, нет, нет!

Затем неубедительный вывод рухнул при следующем вопросе Юджи:

– В каком состоянии?

– Иногда да, иногда нет?

– Он был очень умным парнем.

Юджи продолжал уклоняться от ответов:

– Эй! Не забывай… мы жили в той же атмосфере, его учителя были моими учителями. А? Ты же это знаешь. – Он снова широко улыбнулся и под общий смех обвёл взглядом комнату – народ наслаждался рассыпавшимся на куски диалогом. – Но я выбрал другого учителя! Кутхуми был моим учителем. Мория был его учителем!

Ещё раз оглядев комнату, он взглядом обратился за поддержкой к Нарену:

– А Кутхуми был великим музыкантом, эй, каким был его…

Нарен был тут как тут со своим ответом:

– …орган, который было слызно во взэ-э-э-эй взэленной!

У него хорошо получилось сказать это. Юджи был доволен.

– Ты слышал? Было слышно во взэ-э-э-эй вселенной!

– И все зузчества, которые были зпозобны чуздтвовать, задрогались в экзтазе и блазэндзтве!

Это был перебор.

– Закрой рот, – сказал ему Юджи на телугу, не вынося грязного слова «блаженство».

– Мы не хотим говорить о нём… – Юджи сделал похлопывающее движение в воздухе в сторону Сальваторе.

– Но это… э… ты… э… говоришь о нём. Я ничего не говорю! – ответил он, пожимая плечами.

– Ты очень хорошо знал его! – напомнил ему Юджи.

– Я… опять же не буду спорить, но я его любил.

Сальваторе был итальянским романтиком до мозга костей.

– А?

Юджи определённо им не был.

– Я… э… люблю его… в определённом… э… смысле.

– Ты любил его? – словно не расслышав, переспросил Юджи.

– Да, я… э… благодарен ему за многое.

– За что? Назови хоть одно!

Смех в комнате снова усилился, когда Юджи театральным тоном продолжил своё объяснение и повёл разговор совсем в другую сторону:

– …потому что он был близким другом мадам Скаравелли. Смеясь, он показал на Сальваторе и, естественно, пошёл дальше:

– … потому что он подтолкнул её мужа к самоубийству.

– О, я не… э… знаю.

– Ты был там, когда она пригласила всех последователей Кришнамурти в Рим, и я должен был проводить беседу, – напомнил он Сальваторе, а затем снова ушёл в сторону:

– Эй, а её сын, он умер или всё ещё жив?

– О, он умер.

– Ты, должно быть, слышал, что он говорил о Кришнамурти. Что он говорил! Ему не нравилось, что мать тратит столько денег. В Риме! Она собрала там столько людей! Ну давай! – Он снова сделал приглашающий жест в сторону Сальваторе и продолжил:

– Нет, мы не говорим о том милом парне. Он был моим хорошим другом. Правда? Что?

И снова все смеялись, пока эта песня бесконечно продолжалась по кругу. Юджи тоже смеялся, то отклоняясь на спинку, то наклоняясь вперёд, улыбаясь своей беззубой улыбкой, дразня Сальваторе очевидностью своих ответов, отказываясь следовать его вопросам…

– Что?

– Ну… ты… э… знаешь… э… Юджи, ты… э… знаешь, я ему… э… в некотором роде благодарен…

– Ему?

– Да.

Здесь Юджи напомнил ему о том, как Джидду Кришнамурти разрушил жизни его так называемых друзей, уведя их прочь от возможности сделать карьеру.

– Ты знаешь, что он не хотел, чтобы ты оканчивал свой архитектурный институт.

– Да.

Он обратился к остальным:

– Он не позволял ему окончить… а сейчас он очень знаменит. Я толкал его: «Не слушай Джидду Кришнамурти! Он жизни стольких людей загубил!»

– Да.

Юджи указал на него, словно говоря: «Видишь, что я имею в виду?»

– Да, я согласен с тобой…

– Он согласен со мной…

– …потому что он берёт тебя с собой в… э… прекрасное, прекрасное путешествие…

Преподобный старался оставаться бесстрастным.

– Правильно.

Юджи не собирался останавливаться…

– А когда они встретились со мной, я оттолкнул их (от него). Все они сейчас на вершине мира… И он тоже!

Указав на Сальваторе, Юджи был прав. Благодаря его вмешательству многие карьеры были спасены. Сальваторе знал это, но всегда смело вставал на защиту Кришнаджи.

– Но… э… путешествие… э… было таким прекрасным…

– А?

– Путешествие… э… было прекрасным…

– Какое путешествие?

– Мышленное, куда мы… э… идём, шах за шахом… – напомнил он Юджи о путешествии – фальшивой обманке.

– Я сказал ему: «Твой самолёт фальшивый!»

Сальваторе тоже рассмеялся.

– Юджи, я любил его.

– Я тоже его любил.

– J’des amore, – на романтичном французском выразил свою любовь Сальваторе.

– Почему мы о нём говорим? – улыбнулся Юджи.

– Да нет, я бы хотел говорить о многом другом…

– А?

– Я хочу говорить о многих других умных вопросах.

– А у тебя есть какие-то умные вопросы?

– Да… э… я составил список, три-пять страниц.

Казалось, Юджи это было не слишком интересно… все смеялись над этим знаменитым списком.

– Сколько мы с тобой знакомы? Тридцать пять лет?

– Да.

Сальваторе продолжал настаивать:

– А ещё я хочу… э… записать… э… кое-что из того, что… э… ты говоришь, чтобы я… э… мог изменить себя… э… за время… э… зимы.

Он сам смеялся, когда говорил это, и, естественно, мы поддержали его.

– Нарен, что?!

Юджи обратился к астрологу, душевно хохотавшему над его выходками вместе со своей сестрой в глубине комнаты. Сальваторе предупредил:

– Эй, там, сзади, не смейтесь!

– Что происходит, Нарен? Он – мой очень хороший друг! И он был лучшим другом Джидду Кришнамурти!

– Да!

Заметив, в какую сторону поворачивает разговор, Сальваторе встрял:

– Я хочу… э… задать Нарену вопрос… если я… э… изменюсь следующей зимой?

– Ха-ха-ха. Ты слышал это, Нарен?

Преподобный перефразировал вопрос для астролога:

– Он хочет знать, изменится ли он следующей зимой?

Немцу и минуты не понадобилось, чтобы выяснить ответ у звёзд. Реакция была моментальной:

– Ни малейжего чанза!

– Ты слышал это? Ни малейшего шанса! – в этот раз поддержал его Юджи. Затем добавил:

– Ты обречён!

– Ок, я знаю!

Последовала пауза, во время которой Юджи непроизвольно постукивал кулаком по ручке кресла, явно наслаждаясь происходящим.

– О, мама мия!

Сальваторе снова принялся за своё:

– Ок, простой вопрос, Юджи…

– А?

– Очень простой вопрос – умный, но простой!

– Да у тебя же ума-то нет, разве не так?

– Как ты думаешь, экологи могут изменить мир?

– Нет. Они его сделают хуже.

– Хуже.

Сальваторе поправил очки и улыбнулся в ответ, что дало Юджи возможность рассказать свою историю о девушке на ресепшене в Эн-би-си, которая совершила ошибку, спросив о его отношении к экологии, – он, естественно, напомнил ей, что попу она вытирает туалетной бумагой… но это совсем другая история!