Текст книги "Бенгальские душители"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 9

Беспокойная ночь, скудная трапеза. – Безнадежность. – Находка. – Изуродованное украшение. – Деньги. – На вокзале. – Два билета. – Унижение. – Бедность и достоинство. – Лагерь Нищих. – В компании голодающих. – Мокрые от слез глаза.

Кому-то, возможно, и покажется, что спать в жару на свежем воздухе, на мягком мху, под густой кроной дерева, как будто ты Робинзон, – одно удовольствие. Но в действительности это не так, в чем и убедились на собственном опыте Патрик и Мери.

Сломленные усталостью, они моментально заснули, но среди ночи пробудились из-за страшной ломоты во всем теле: слой мха, покрывавшего землю, вовсе не был таким уж толстым, как это представлялось им. Чувствовалась сырость. На лица, руки и одежду оседала рассеянная в воздухе мелкая водяная пыль, заставляя бедняжек поеживаться от холода.

Несмотря на близость большого города, дети ощутили себя отрезанными от внешнего мира и навсегда оставленными наедине с дикой, таящей неизведанные опасности природой, и в их сердца закрался безотчетный страх.

Далекий вой шакалов, пронзительные крики ночных птиц, шелест крыльев ночных бабочек и суетливо метавшихся взад и вперед летучих мышей, неумолчный стрекот насекомых, шорохи, указывавшие на присутствие пресмыкающихся, – все эти резко выделявшиеся в ночи звуки сливались в дикую и грозную какофонию.

Из-за непроглядной тьмы дети боялись даже сдвинуться с места, чтобы не наступить на одну из тех отвратительных тварей, что во множестве ползали по траве.

Боб тоже чувствовал себя неуютно: то и дело вскакивал с глухим ворчанием, а когда лежал, то настороженно прислушивался ко всему, что творилось вокруг.

Но вот наконец небо над горизонтом окрасилось в алый цвет, в ярких лучах солнца вспыхнули на листьях капли росы, мрачное ночное многоголосье сменилось жизнеутверждающим гомоном вьюрков, попугайчиков и сорокопутов. И сразу на душе полегчало.

Расправив онемевшие руки и ноги, Патрик и Мери, гонимые чувством голода, вернулись к деревьям иллупи и с жадностью накинулись на цветы, надеясь смягчить нестерпимые рези в желудке. Теперь они понимали, какие муки должны были испытывать умирающие с голоду, которых в Индии так много, – и это в стране, славящейся богатством и плодородными почвами! В завершение трапезы дети опорожнили по кувшинчику непентеса.

При иных, не столь драматических обстоятельствах, они посмеялись бы над этим убогим, словно на кукол рассчитанным, завтраком – без привычного ароматного чая, красиво порезанного розоватого ростбифа и сочных бараньих котлет. Но сейчас юные скитальцы вспоминали свою бедную мать, которую им никогда больше не суждено увидеть, и отца, чья жизнь постоянно в опасности. На сердце было тяжело, по щекам текли горькие слезы. Так и сидели они, прижавшись друг к другу и страшась подумать о том, что ждет их впереди.

Патрик первым нарушил молчание. Решительно вытерев слезы, он сказал твердо:

– Пора кое-что сделать.

– Конечно, но что? – спросила девочка.

– То, о чем говорили вчера, – отправиться в Пешавар и разыскать папу.

– А он далеко, этот Пешавар?

– Да, очень… Отсюда на северо-запад… За тысячу четыреста миль от Калькутты.

– Мы смогли бы поехать на поезде. Это около трех суток.

– О, гораздо больше! Ведь поезда здесь ходят довольно медленно. Однако, чтобы купить билеты и что-то есть в дороге, нужны деньги.

– Действительно! А их-то у нас и нет. Как же быть?

– Не знаю. Мы и так уже два дня жили как последние нищие. Может, воспользоваться одним из поездов, что бесплатно перевозят отчаявшихся бедняков в места, где не так голодно? Только согласишься ли ты ехать с ними?

– Все лучше, чем просить милостыню.

– Верно!

Идя по парку, дети остановились у того места, где еще совсем недавно находился родной очаг. С грустью вглядывались они в мрачно черневшие руины, надеясь в душе, что хоть какая-нибудь вещица – не важно, что! – ускользнула от взора вандалов и они смогут взять ее на память. И вдруг у Мери вырвался крик: среди пепла, камней и исковерканных железок что-то блеснуло.

– Патрик, смотри!.. Вон там!.. Похоже на золото!

– Вижу!

Увязая по щиколотку в золе, мальчик стал энергично пробираться через обуглившиеся бревна и порушенную кирпичную кладку. Мери оказалась права: в руке он держал оплавленный кусочек золота – все, что осталось от украшения.

Патрик был рад: благородный металл сам по себе представляет большую ценность. Победно размахивая над головой находкой, он воскликнул:

– Сестричка, теперь мы сможем купить билеты!

– Как хорошо, дорогой! Уедем скорее отсюда, здесь мы так настрадались!

Мальчик спрятал золотой слиток в карман, и, сопровождаемые весело скакавшим Бобом, они направились в Калькутту.

У выхода из парка им повстречались вчерашние индусы: они рассчитывали снова подкормиться цветами иллупи. Увидев юных англичан, туземцы почтительно приветствовали их, и те, в свою очередь, улыбнулись им как старым знакомым.

Мери подошла к тощим от голода ребятишкам, погладила их по курчавым головкам, потрепала по щечкам и, прощаясь, от всего сердца пожелала им счастья.

Придя в Калькутту, дети довольно быстро разыскали в европейской части города ювелирную лавку, но войти никак не отваживались, не зная, поверят им или нет, что они – законные владельцы золота. Так и топтались они на месте, придумывая, что и как сказать, если им станут задавать вопросы. Наконец Мери не выдержала и, как более храбрая, решительно повернула дверную ручку и оказалась лицом к лицу с парсом в очках. Он пересчитывал банкноты, изредка прерываясь, чтобы пометить что-то в толстой тетради.

– Господин, – произнесла она с дрожью в голосе и страшно покраснев, – не смогли бы вы оценить это золото и купить, если, конечно, это устроит вас.

Хотя девочка и обращалась с мольбой, она не теряла чувства собственного достоинства. Ее манеры произвели на торговца самое благоприятное впечатление, и ему и в голову не пришло спросить, откуда у нее драгоценный металл. Поклонившись, он осмотрел слиток, провел им по продолговатому бурому камню и, смочив оставшийся след кислотой из склянки, убедился, что это – чистое золото. Затем на одну из чашечек маленьких лабораторных весов он положил кусочек металла, на другую – гирьки и, взвесив, заявил:

– Мисс, я могу предложить вам ровно тридцать пять рупий.

Пораженная Мери хотела было воскликнуть: «О, так много! Как я счастлива!» – но присущее ей здравомыслие заставило ее воздержаться от столь наивного и неосторожного замечания.

Парс отсчитал названную сумму, вручил ее Мери и, еще раз поклонившись, вернулся к прерванному занятию.

Дети почувствовали себя увереннее: эти, пусть и сравнительно небольшие, деньги позволяли им без особых трудностей добраться до Пешавара. И теперь они думали только о том, как бы побыстрее отправиться туда.

У полисмена, сбитого с толку тем, что белые дети идут пешком вместо того, чтобы ехать в коляске, они узнали, как пройти к центральному вокзалу. Путь до него им показался бесконечно долгим. Ноги болели, страшно хотелось есть.

В кассу пришлось пробираться через огромную, шумную толпу, заполнившую гигантское здание вокзала. Этих людей вполне хватило бы, чтобы заселить небольшой провинциальный город.

Никогда еще мальчик не испытывал такого унижения, как у этой кассы. Когда он попросил два билета до Пешавара, кассир, увидев двух прилично одетых белых детей, решил, что они собираются совершить поездку в одном из тех шикарных поездов, что останавливаются только на таких крупных станциях, как Бурдван, Баракар, Шерхати, Аллахабад, Фатехпур, Канпур, Итава, Агра, Дели, Лахор, Джелам, Атток и Пешавар, и протянул мальчику билеты в купейный вагон:

– Пожалуйста, господин! Два билета до Пешавара, сто двадцать рупий.

Покраснев, Патрик отдернул руку.

– Это очень дорого, – сконфуженно пробормотал он. – Слишком дорого… У меня нет таких денег… Мы с сестрой поедем в том же вагоне, что и местные жители.

Кассир мгновенно преобразился. Нагло смерив детей взглядом, он воскликнул презрительно:

– Ехать вместе с туземцами!.. Вы же англичане… белые… Ты о чем говоришь, парень?.. И не вздумай… Ты ведь – слуга, а сестра – служанка? Ну и достанется вам от хозяина, когда он узнает!

Мальчик гордо вскинул голову:

– Я Патрик Леннокс, герцог Ричмондский! Быть бедным – разве преступление? Дайте мне два билета в поезд для переселенцев!

На этот раз покраснел грубиян кассир. Пробормотав извинения, он обменял билеты:

– Всего восемнадцать рупий.

Патрик холодно отсчитал деньги, взял сестру за руку, и они вместе с Бобом прошли на перрон, где толпились отъезжающие. В кармане у мальчика оставалось ровно семнадцать рупий.

Дети оказались в одном из вагонов, предназначенных в основном для слуг-индийцев и сообщающихся со спальными вагонами, которые занимают их хозяева – богатые англичане. Боб был рядом: по знаку Патрика он взбежал по ступенькам и забрался под скамейку.

Раздался пронзительный свисток, и, оглушительно грохоча, поезд тронулся. Юные путешественники облегченно вздохнули, простодушно решив, что теперь они так и будут ехать, приближаясь постепенно к месту военных действий. Но не прошло и десяти минут, как у заболоченных берегов канала Бальягхат состав остановился. Это жуткое место окрестили образно Лагерем Нищих, хотя более пристало назвать его Адом Голодных, так как, наверное, никогда еще на памяти людской нельзя было видеть одновременно такого скопища людей, согнанных вместе общей бедой – голодом! Их здесь было сотни тысяч – женщин и мужчин, взрослых и детей. Одни сидели на корточках, другие, совсем обессилев, лежали на голой земле. Невероятно, но эти почти полностью лишенные плоти человеческие существа еще продолжали жить!

При приближении поезда несчастные протягивали в мольбе иссохшие руки, матери повыше поднимали детей, чтобы пассажиры могли разглядеть их безжизненно свесившиеся ручонки и ножки, а заодно и кожу, висевшую складками, словно стала им велика.

В Лагере Нищих собираются со всей Калькутты. Обычно это люди, не сумевшие найти работы и лишенные, таким образом, средств к существованию. Возможно, они смогли бы перебиться как-то, роясь в мусорных свалках, но таким строго-настрого запрещено пребывание в богатейшем городе, чтобы их вид не омрачал богачам настроения!

Справедливости ради заметим: обитатели Лагеря Нищих заброшены не окончательно. Во всех идущих из Калькутты поездах всегда находятся сердобольные люди, которые специально везут продукты питания, чтобы раздать этим беднякам. Сюда доставляют также в товарных вагонах готовую пищу, которая тут же по справедливости распределяется среди голодающих. И, наконец, тех, кто покрепче, особыми составами увозят в глубь страны, где их слегка подкармливают, а затем отправляют в районы широкомасштабных общественных работ. Но, как известно, на государственных стройках трудятся сверх всякой меры, мало едят и часто умирают!

Вот и на этот раз нагруженные снедью леди и джентльмены вылезли из вагонов и смешались с ужасающего вида толпой. Они раздавали лепешки, булочки и бутерброды, которые с жадностью выхватывали у них из рук те из голодающих, кому посчастливилось пробиться. Патрик и Мери завидовали этим пассажирам, баловням судьбы – нет, не их богатству, а тому, что они имели возможность творить добро!

Благотворительная акция длилась минут десять. Затем леди и джентльмены вновь заняли места в своих купе, прозвучал свисток, и послышался грохот отходящего поезда.

Но, как обнаружили с недоумением Патрик и Мери, их вагон так и остался стоять среди жалкого многолюдья Лагеря Нищих. Дети вылезли из вагона и сразу же поняли, что произошло. Пять или шесть вагонов их поезда подсоединили к локомотиву, который и уносил сейчас на бешеной скорости респектабельную публику подальше от этого места. К остальным же тридцати вагонам, для людей попроще, в данный момент прицепляли маломощный паровоз, использовавшийся обычно только для товарных составов.

Железнодорожные служащие деловито сновали туда-сюда, с шумом раздвигали двери длинных, колониального типа вагонов и отдавали на местном языке какие-то распоряжения, нашедшие у толпы самый живой отклик. Худые, изможденные люди зашевелились, их лица с сухой, как пергамент, кожей озарились болезненным подобием улыбки. Потом вся эта масса молча ринулась к составу. Отталкивая друг друга, обитатели Лагеря Нищих штурмом брали вагоны, набиваясь в них столь плотно, что о таких вещах, как элементарные удобства или санитарные нормы, и речи не могло быть. В поезде разместилось более двух тысяч человек – в купе, коридорах и даже на тамбурных площадках.

Попавших в давку детей майора толпа понесла к одному из вагонов и грубо втолкнула внутрь. Когда они немного пришли в себя, то обнаружили, что сидят на лавке, но понять, как они очутились тут, так и не смогли. Преданный Боб был тут же: огрызаясь и рыча, он старательно пробивал себе путь, чтобы не потерять хозяев.

Оглядевшись, дети с удивлением обнаружили, что судьба вновь свела их с теми индусами, что приходили к ним в парк. Туземцы также заметили их и радостно закивали. Оказалось, что они, смягчив цветами чувство голода, тоже отправились в Калькутту и, пока дети бегали по городу, разыскивая ювелирную лавку, успели перебраться в Лагерь Нищих.

Когда все более или менее разместились, начали раздавать пищу, только что доставленную в товарных вагонах. Многочисленные служащие бегали вдоль поезда, толкая перед собой тележки с продуктами. Из дверей к ним тянулись тощие, словно паучьи лапы, руки, ловко подхватывавшие на лету костлявыми пальцами еду. Внутри вагонов произошла самая настоящая свалка. Лепешки вырывали друг у друга, те ломались, крошились и тут же исчезали в жадно разинутых голодных ртах.

Время шло к полудню. Было невыносимо жарко, хотя у всех вагонов имелись по бокам специальные щитки, защищавшие окна от солнца.

Патрик и Мери буквально умирали от голода. Осмелев, мальчик выглянул за дверь и подозвал служащего – из тех, что раздавали пищу:

– Господин, не мог бы я купить что-нибудь из еды для себя и сестры?

Тот, удивившись, что видит белого мальчика в такой компании, буркнул сердито:

– Это невозможно!

– Но почему?

– Это милостыня для бедняков. А милостыню, видите ли, не продают.

– Но ведь мы же оплатили проезд…

– И зря! Но мне некогда болтать. Раз вам нечего есть, берите…

Не в силах больше бороться с чувством голода, Мери умоляюще взглянула на бедного мальчугана, и тому на этот раз волей-неволей пришлось смирить свою шотландскую гордость. Покраснев, он протянул руку и получил две лепешки. Так как друзья-индусы не собирались претендовать на них, одну он дал сестре, другую, утирая слезы, тотчас съел сам.

И тут резкий свисток возвестил об отправлении поезда.

ГЛАВА 10

Врачебное обследование. – В тюремной больнице. – Официальное освидетельствование смерти Бессребреника. – Американский консул. – Запоздалые почести. – Графиня де Солиньяк. – Ночное погребение. – Обострение и нормализация обстановки. – Странное сообщение. – Снова у могилы. – Пустой гроб. – Исчезновение яхты.

Когда тюремщик в сопровождении слуги вошел в карцер, то обнаружил Бессребреника неподвижно лежащим на полу. Приблизившись, он в нарушение инструкций, строжайше запрещавших служащим его ранга разговаривать с заключенными, позвал:

– Господин!.. Эй, господин!..

Ответа не было.

– Вы слышите, завтрак принесли… Ну и сон же у вас, пушкой не разбудишь!

По-прежнему – никакого результата.

Тюремщик заволновался. Наклонившись, потрогал руку капитана, потом лоб и отступил, прошептав:

– Господи помилуй, да он холоден как лед. Уж не помер ли?

Англичанин попробовал приподнять узника и почувствовал, что тяжелое тело капитана закостенело, как у покойника.

– Ну и влип же я!

Боясь, что из-за этого необъяснимого случая у него могут быть серьезные неприятности, тюремщик стремглав выскочил из карцера, оставив в нем слугу и не заметив, как в его черных глазах мелькнул странный огонек. Промчавшись бегом по коридорам, он как вихрь ворвался в кабинет к старшему надзирателю. Тот немедленно доложил о происшествии начальнику тюрьмы, который тут же вызвал из тюремного лазарета врача, по счастью оказавшегося на месте.

Слуга между тем подошел к узнику, долго и пристально вглядывался в него, а затем, с демонической усмешкой на устах, негромко рассмеялся. Но, услышав раздавшийся под сводами коридора гулкий шум шагов, он вновь принял свое обычное, бесстрастное, как у бронзовой статуи, выражение лица.

В карцер, задыхаясь от бега, торопливо вошли начальник с врачом, который тут же приступил к осмотру. Пощупав пульс, прослушав грудную клетку и приподняв веки, он безнадежно махнул рукой:

– Думаю, что мертв!

– Не может быть! – в ужасе воскликнул начальник, опасаясь, как и тюремщик, за свою судьбу. – А вдруг это летаргический сон?..

– Прикажите принести носилки и отнести тело в лазарет, – прервал его врач.

Дрожащими руками начальник с тюремщиком отомкнули замки на цепях, и через десять минут капитана доставили на второй этаж лазарета в палату для заключенных.

Опять же в присутствии начальника, которым все сильнее овладевал страх, тщательно и не спеша еще раз обследовали тело узника. Были отмечены полное отсутствие чувствительности кожных покровов и респираторных шумов, окоченелость конечностей, неподвижность зрачков и остановка крови в сосудах.

В течение трех часов, почти без перерыва, применялись одно за другим сухие растирания, горчичники и прижигания, подкожные впрыскивания, искусственное дыхание, электрошок. Но все напрасно: тело Бессребреника было по-прежнему неподвижно, бесчувственно и холодно.

В полном отчаянии врач заключил:

– Могу с полной уверенностью сказать, что он мертв. – Но какова, по-вашему, причина столь внезапной смерти, чреватой, как вы знаете, самыми ужасными последствиями?

– Пока я этого не знаю. Вскрытие покажет.

– Ни в коем случае не делайте его! Ведь это – тело подозреваемого, так что по закону мы не имеем на него никаких прав. Другое дело – трупы осужденных…

– Тогда я оставлю его для наблюдения. Хотя бы на сутки.

– Да-да, вы правы, с окончательным заключением подождем. Тем более что я обязан буду доложить обо всем в судебные инстанции, которым, в свою очередь, придется связаться с генеральным консулом Соединенных Штатов… Господи, что за несчастье такое, после угроз этих фанатиков! Еще скажут, что это мы его уморили! Что же будет тогда с несчастными заложниками?

Страх, овладевший начальником, передался и его подчиненным, а затем, вместе с известием о смерти узника, охватил весь город. Даже самые храбрые испытывали ужас при одной лишь мысли об угрозе пандитов. Ведь опасности подвергались не только пятьсот заложников, но все без исключения жители Калькутты, которую ожидало нашествие чумы!

Американский консул, спешно явившийся в тюрьму, был крайне взволнован. Не стесняясь в выражениях, он громогласно обвинял власти в преступной халатности и намекал на то, что кем-то из тюремных служащих попросту совершено убийство. Он потребовал показать ему тело капитана, после чего с новой силой обрушился с ужасными обвинениями на служивших в тюрьме англичан, окончательно перепугав их, хотя в обычное время они, как и другие их соотечественники, с высокомерием относились ко всем без исключения иностранцам. Консул поносил почем зря судебную процедуру, касавшуюся Бессребреника, решение посадить его в карцер, а когда узнал, что узник к тому же был закован в цепи, вообще вышел из себя. Ему пытались робко возразить, ссылаясь на интересы государственной безопасности.

– Плевать я хотел и на ваше государство, и на его безопасность, – орал тот с чисто американской грубостью. – Если в соответствии с международными нормами вам даны права, значит, у вас должны быть и обязанности. Он же до сих пор здесь, на больничной койке…

– Он находится под медицинским наблюдением, – заявил врач.

– А мне наплевать на ваше наблюдение… Раз вы не смогли или не захотели спасти его, то я требую, чтобы ему были хотя бы оказаны почести – согласно его званию и положению в обществе. Я никому не доверю сообщить его несчастной жене о столь странной и ставящей вас в неловкое положение смерти и сделаю это лично сам.

И американский дипломат отбыл, красный от ярости, оставив в полной прострации служащих-англичан.

Добравшись на катере до яхты, консул сумел уговорить охрану, до того дня неумолимую, разрешить ему подняться на борт. К великому его удивлению, миссис Клавдия уже была оповещена о печальном событии. Бледная как полотно, с сухими, горящими глазами, юная вдова, судя по всему, тяжело переживала утрату.

С безупречным тактом и вежливостью консул заявил, что она полностью может располагать им.

– Я не только ваш соотечественник, но и официальный представитель нашей великой и горячо любимой родины. Отныне вы находитесь под покровительством американского флага, и, что бы ни случилось, вас не оставят в беде!

Глухим голосом, с видимым усилием, бедная женщина отвечала:

– Спасибо! От всей души благодарю вас за то, что вы поддержали меня в столь скорбный час. А теперь я хочу видеть его. Думаю, палачи, отнявшие у меня мужа, не посмеют больше держать меня здесь!

Как раз в это время прибыл от военного коменданта офицер с приказом снять охрану и разрешить владелице яхты и экипажу в любое время дня и ночи покидать судно и посещать город.

Получив наконец свободу миссис Клавдия позвала к себе боцмана Мариуса и рулевого Джонни. Когда они, молчаливые, убитые известием о смерти любимого капитана, явились, хозяйка судна сказала с печалью в голосе:

– Друзья мои, поедемте вместе, чтобы и вы смогли отдать ему последний долг!

Моряки, боясь разрыдаться, почтительно поклонились. Затем все четверо – миссис Клавдия, Мариус, Джонни и консул – покинули яхту, над которой в знак траура был приспущен флаг. Стоявший на пристани экипаж консула быстро доставил их к тюрьме. Испытывая одновременно и гнев и горе, они молча прошли в ворота.

Тем временем консилиум врачей, собравшись у смертного одра капитана Бессребреника, единодушно пришел к следующему заключению: узник мертв и оставалось лишь похоронить его.

В соответствии с распоряжением, спущенным сверху, палате, где лежал покойник, постарались придать более или менее пристойный вид. Кровать застелили американским флагом. Лицо капитана даже после смерти сохраняло гордое и благородное выражение.

Вокруг горело множество свечей, и в палате, превращенной в часовню, тюремный капеллан с помощником читали заупокойные молитвы.

Когда несчастная женщина вошла, она не смогла удержаться от глухого стона, и слезы потоком хлынули из ее глаз. Она с трудом опустилась на колени, прикоснулась к охладевшим пальцам любимого супруга и покрыла безумными поцелуями его мраморный лоб.

– Жорж, любимый мой! – промолвила она надломленным голосом. – Вот как суждено нам увидеться!

Моряки, не скрывавшие слез, встали на колени рядом с ней и попытались вызвать в непослушной памяти отдельные слова из выученных в детстве молитв.

Оба служителя культа, проявив чувство такта, неслышно вышли из палаты, оставив жену и двух преданных слуг наедине с покойником. Миссис Клавдия, склонившись над телом супруга, пристально вглядывалась в него, словно надеялась обнаружить в этом неподвижном лице хотя бы искорку жизни. Ведь сказал же ей факир: «И пусть сердце твое всегда будет преисполнено надеждой, даже если она и покажется тебе беспочвенной!» Вне себя от горя, с болью в сердце, она еще ждала чего-то, хотя для этого не было оснований. Ей обещали чудо! Но о каком чуде могла идти речь, когда светила медицинской науки признали, что граф де Солиньяк мертв!

А в городе, за стенами молчаливо застывшей тюрьмы, царила паника. Перепуганные заложники баррикадировали в своих домах двери и окна. Среди туземцев, проживавших в бедных кварталах, началось глухое брожение, из одной лачуги в другую перебегали таинственные посланцы. По улицам, заполненным возбужденной толпой, разъезжали конные и расхаживали пешие патрули. Опасались бунта, и власти готовы были прибегнуть к самым жестоким мерам.

Военному коменданту обстановка показалась настолько тревожной, что он счел необходимым ускорить похороны Бессребреника и совершить их этой же ночью. Миссис Клавдия не возражала.

Принесли гроб. Мариус и Джонни сами пожелали оказать капитану последние почести и уложили его, решительно отказавшись от помощи англичан. Миссис Клавдия дрожащей рукой подправляла простыни и покрывало, чтобы тело ее мужа не ударялось в дороге о стенки гроба.

Все это делалось в присутствии официальных свидетелей погребения, в качестве каковых выступали начальник тюрьмы, судья и судебный секретарь.

Потом миссис Клавдия еще раз поцеловала покойника в лоб. С глазами, полными слез, моряки привинтили крышку гроба.

Во дворе, во мраке ночи, уже стояли экипажи. Гроб, обернутый в черную ткань, поставили в крытую повозку. Миссис Клавдия и Мариус с Джонни сели в один экипаж, священнослужители – в другой. Ворота тюрьмы широко распахнулись, и экипажи с повозкой выкатили на улицу, где их тотчас окружил вооруженный пиками конный эскадрон. Траурная процессия двинулась сперва за город и лишь после долгих плутаний, рассчитанных на то, чтобы сбить с толку преследователей, если таковые имелись, направилась к кладбищу.

Там царили тишина и покой. Могила, вырытая, как обычно, индусами, была уже готова. С великими предосторожностями, при свете лампы, туда был спущен гроб, капеллан с помощником прочли молитвы, и все было кончено!

И тут несчастная женщина, являвшая собой все это время пример мужества и стойкости, не выдержала. Ноги у нее подкосились, и, если бы не верный Мариус, успевший подхватить ее, она грохнулась бы на землю.

Один из могильщиков предложил свою хижину, где женщина смогла бы прийти в себя, и моряки отнесли ее в сплетенное из прутьев жилище индуса. Американка была не из тех изнеженных барышень, которые, чуть что, падают в обморок. Легкое омовение лица холодной водой привело ее в чувство, и вскоре она уже стояла на ногах.

Священнослужители предложили ей сесть в их экипаж, но она лишь поблагодарила их, сказав, что со своими моряками чувствует себя в полной безопасности и к тому же хочет побыть еще некоторое время на кладбище, где оставила свое сердце. Капеллан с помощником откланялись и направились к экипажу, ожидавшему их за кладбищенской оградой.

Было около полуночи.

__________

Начавшееся было в Калькутте волнение внезапно прекратилось. Никто из заложников не пострадал. Войска, хотя и оставались в состоянии боевой готовности, вернулись в казармы, власти с облегчением вздохнули.

И вдруг, часам к десяти утра, поступила новость, взбудоражившая всю администрацию. Какой-то полицейский прибежал к своему шефу и доложил, что он собственными глазами видел, как похитили тело капитана Бессребреника. Его сочли за фантазера, подверженного к тому же галлюцинациям, или за мошенника, надеющегося на денежное вознаграждение. Но тот настаивал и в конце концов добился, чтобы его сообщение было проверено. Однако, когда собрались вскрыть могилу, выяснилось, что местные могильщики куда-то исчезли. Пришлось искать других, и те сделали все, что от них требовалось. Оказалось, полицейский сказал чистую правду: гроб был пуст!

Поехали на пристань, чтобы захватить яхту, но их опередили: судно, более не охраняемое, снялось с якоря еще до восхода солнца. Так как со времени похищения тела прошло более шести часов, быстроходная яхта была уже вне досягаемости.

Конец первой части