Текст книги "Неандертальский мальчик, или Большой поход"

Автор книги: Лучано Мальмузи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

МАМОНТЫ!

Первое слово, которое произносит ледниковый ребенок, – вовсе не «мама».

Нет: первое слово, которое он произносит, – «мамонт»!

Почему – нетрудно догадаться.

Мамонты особенно любят мох одного определенного вида, который растет на солнечных полянах в еловых лесах; но и ледниковые люди любят солнечные поляны в еловых лесах.

Это и в самом деле лучшее место для постройки хижин.

Пока ледниковые люди и мамонты нацеливаются на разные поляны, никаких проблем не возникает.

Проблемы возникают тогда, когда оказывается, что мамонты и ледниковые люди облюбовали один и тот же лужок.

Представьте себе ряд хижин на поляне, а потом представьте себе стадо мамонтов: почуяв запах любимого мха, они опрометью мчатся туда, сметая все на своем пути.

Промерзшая земля дрожит под копытами тяжеленных туш, пустившихся скакать галопом; глухие раскаты нарастают и наконец превращаются в настоящее землетрясение.

– МАМОНТЫ! – орут папы.

– МАМОНТЫ!!! – визжат перепуганные мамы.

Теперь вы понимаете, почему и ледниковые дети с самых ранних лет тоже голосят, что есть мочи:

– МАМОНТЫ!!!

Еще совсем темно, когда Блошка просыпается и ревет во всю глотку:

– МАМО-О-О-ОНТЫ!!!

У Блошки чутье на всякие неприятности, она всегда первая о них предупреждает. К тому же стоит собачий холод, и мамонты, чтобы согреться, несутся во весь дух и топают, как сто чертей.

– ЧЕРТИ! – вопит дедушка Пузан, ничего не соображая спросонья.

Наши черти на ваших нисколечко не похожи, они обычно являются во время грозы – наглотаются туч и опорожняются с жутким грохотом, раз в тысячу громче того, какой производим мы, ледниковые дети, когда у нас болит живот.

Но тут черти ни при чем; тут, как верно угадала Блошка, скачет галопом семейство мамонтов – и вот эти страшилища всей ордой врываются на нашу поляну.

Мы едва успеваем выскочить из хижины; счастье еще, что наша пижамка состоит из пары шкур, иначе представляете, что бы с нами сталось на ледяном рассвете, когда даже слова, едва выйдя изо рта, замерзают?

– Бр-р, – ежится дедушка Пузан за елкой, бросая косые взгляды на мамонтов, которые роются среди обломков хижины. – Если они потопчут мои припасы, я их всех поубиваю…

– Бр-р-р-р-р-р-р, – откликаюсь я (ледниковые дети мерзнут сильнее, чем взрослые, поэтому и «Бр-р-р-р-р-р-р» произносят раскатистее). – Знаешь что, дедушка Пузан: это ведь не твои припасы, а наши. Свои ты прикончил еще вчера.

– Неужели? А я и запамятовал.

– Дедушка, – шепчет Морж, – это правда, что от мяса мамонта лучше растет борода?

Морж у нас толстый, как медведь перед спячкой, у него такие гладкие, пухлые щеки, что он даже не похож на ледникового ребенка.

У нас, мальчишек, первый пушок пробивается в четыре года, а к семи все лицо зарастает шерстью. Мы ею гордимся: чем она длиннее и гуще, тем краше считается ее обладатель.

Одним словом, Морж с его гладким лицом настоящий уродец!

– Так правда, дедушка?

– Ах, ты про мясо мамонта! Насчет бороды не знаю, что тебе и сказать, но мясо вкусное. Надо только варить его подольше – жестковато. Проблема в другом.

– В чем, дедушка Пузан?

– Не знаю, заметили ли вы, что мамонты – животные, как бы это сказать… чрезмерных габаритов. И характерец у них еще тот. Но все равно прогнать их нужно, иначе они растопчут все наши вещи. Есть один способ. Найдется ли среди вас такой смельчак, который вызвался бы стать приманкой?

– Я! – хором откликнулись двадцать девять голосов.

Одна Блошка промолчала, а я с подозрением осведомился:

– Дедушка Пузан, а что нужно делать?

– Подойти к стаду и пощекотать копьем самого маленького мамонтенка… А потом… потом бежать со всех ног, когда стадо… гм… набросится на тебя. Вот и все. Ну так кто из вас будет приманкой?

– ОН!!! – хором вопят тридцать детишек, указывая друг на друга.

Приходится прибегнуть к считалочке. Жребий выпадает Буйволенку.

Пока наш злополучный приятель направляется к стаду, между мамонтами происходит следующий примечательный разговор.

– Мама, почему детеныши ледниковых людей так шумят?

– Му-у-у-у… не обращай внимания, сынок, они всегда вопят во весь голос, когда встречаются с нами.

– Но почему, мама? Мы им несимпатичны?

– Не знаю… спроси у папы, он много путешествовал и хорошо разбирается в таких вещах.

– Папочка, почему мы несимпатичны ледниковым людям?

– М-м-му-у! Это серьезная проблема, сынок. Ледниковые люди – странные существа. Видишь ли, они ходят на двух лапах, не едят ни мха, ни лишайников… даже не обдирают кору с берез…

– Неужели? А что же они тогда едят?

– Мясо, сынок. Дурно пахнущее, отвратительное мясо.

– Фу-у! Ты хочешь сказать, папочка, что они могли бы съесть… и нас?

– Могли бы… если бы у них получилось, конечно.

– А что тут делает этот карапузик? Зачем он идет ко мне с какой-то острой палкой?

– Это – приманка, сынок.

– Приманка?

– Да, сейчас он тебя пощекочет, ты разозлишься и погонишься за ним.

– А если я не разозлюсь?

– Он будет очень-очень огорчен. Видишь ли, это вошло в традицию: ты погонишься за ним, а мы побежим следом.

– Только постарайся не наступить на него, – вмешивается мамонтиха-мама. – Ледниковые люди такие хрупкие! Твой двоюродный братец в прошлом году нечаянно затоптал двоих… Бедняжки стали плоскими-плоскими, как листочки!

– Я аккуратно, мама.

– Вот он подходит. Позволь ему, пожалуйста, слегка пощекотать себя. Ледниковые люди любят, чтобы все формальности были соблюдены.

Пока Буйволенок щекочет маленького мамонтенка, на поляне стоит полная тишина, только снег скрипит под ногами грозного стада.

Но вот ужасающий вопль Буйволенка на весь лес оповещает о том, что уловка удалась!

СРЕДИ БЕСКРАЙНИХ БОЛОТ

Не так-то легко найти Буйволенка.

Бедняжка убежал так далеко, что мы уже не слышим его воплей. К счастью, следы мамонтов отпечатались ясно, и мы, подобрав пожитки, пускаемся в путь.

– Он побежал к болоту, – шамкает дедушка Пузан с набитым ртом.

– Дедушка, – кричу я ему, – ты бы не подъедал припасы Буйволенка!

– Не суйся не в свое дело… чав-чав. Буйволенок такой толстый, что может немножко и на диете посидеть.

– Вот именно, – кивает Березка, – и тебе, дедушка Пузан, невредно немного поголодать.

– Нам, старикам, нужно хорошо питаться.

– Нам, детям, тоже, – бурчу я себе под нос.

– Что ты сказал, Неандертальчик?

– Ничего… ничего…

– Здесь следы расходятся! – объявляет Рысь. – Мамонты повернули сюда, – рассуждает она, – значит, Буйволенок – в другой стороне. – И девочка бежит к растущей на краю болота березовой рощице, которая четко выделяется на фоне серого неба.

Буйволенок действительно там: глаза вытаращены, сам стоит столбом, не может пошевелиться.

Он, пока бежал, вспотел, а когда остановился, пот мигом замерз, и бедняга превратился в сосульку.

– Быстро! – вопит дедушка Пузан. – Я разведу костер, а вы снимите с Буйволенка одежду и засуньте его в мой меховой мешок.

Увы, и шкуры, в которые несчастный одет, заледенели и стоят колом; мы переворачиваем Буйволенка вверх ногами, пытаемся стащить одежки через голову, но плечи не проходят.

– Режьте кремниевыми наконечниками! – кричит учитель, который тем временем уже развел костер.

Другие ребята собирают хворост.

Мы разрезаем одежду на сосульке, то есть на Буйволенке, и суем его, голого, посиневшего, как оледенелый червяк, в роскошный меховой мешок дедушки Пузана.

Мешков таких ни у кого больше нет; он, конечно, двуспальный, иначе как бы вместил этакую тушу; состоит из трех шкур мускусного быка, крепко-накрепко сшитых сухожилиями.

Оттаяв, бедный замороженный Буйволенок открывает один глаз, потом другой; нос краснеет, сочится влагой, уши пламенеют, рот растягивается…

– А-А-А…ПЧХИ-И-И-И-И!

Недавнюю нашу сосульку колотит дрожь.

– Я… есть хочу. Дайте мне кусочек мяса, я согреюсь, и… а… пчхи-и-и-и-и!

– Гм… – смущенно бормочет дедушка Пузан, – боюсь, твои припасы пропали. Знаешь, мамонты…

– Ага, – киваю я, протягивая Буйволенку кусок из моих запасов. – Мамонт на двух ногах, с бездонным брюхом.

Буйволенок проглатывает кусок в мгновение ока.

– Мамонты слишком большие, – вздыхает он. – Я больше никогда не буду приманкой.

– Дедушка, – говорю я, – росомахи слишком хитрые, мамонты слишком большие. Не выбрать ли нам какого-нибудь среднего зверя?

– Например?

– Не знаю, дедушка Пузан, ты же у нас специалист.

– Лось, – бормочет старик. – Лося хватило бы на целую неделю. Но стада лосей бродят за болотом, а перейти болото не так-то легко…

– Дедушка, – перебивает Рысь, – мне это кажется, или на самом деле начинает холодать?

– Минуточку, – суетится старик, воздевая к небу указательный палец.

Указательный палец дедушки Пузана – исключительно точный метеорологический прибор. Старик когда-то сломал его на охоте, и с тех пор палец указывает на любое изменение влажности и температуры.

Мы, дети, жадно вглядываемся в его лицо, потому что морщины на лбу выдадут полный прогноз погоды.

Ни одной морщины – погода хорошая.

Одна морщина – легкая облачность.

Две морщины – дождь.

Три морщины – град.

Четыре морщины – снег.

Пять морщин – буря.

Сами понимаете: когда появляется седьмая морщина, нам становится очень и очень не по себе.

Но сам дедушка Пузан безмятежно улыбается:

– Очень хорошо!

Он что, сошел с ума?

– На таком морозе болото замерзнет, – утверждает он. – Мы сможем по нему пройти. Берите с собой все. И съестное в особенности.

Море высохшего тростника простирается перед нами.

Всюду безмолвие, запустение. Птицы, и те улетели на юг.

Дедушка Пузан голодный и злой. Он прикончил все свои запасы, и никто не хочет дать ему ни кусочка из того, что еще осталось в котомках. Время от времени он останавливается, срывает с дерева обледенелый листок и, ворча, отправляет в рот.

Так мы идем почти целый день, и наконец дедушка Пузан приказывает разбить лагерь у какой-то лужи, а сам с тревогой смотрит на солнце, которое низко стоит над горизонтом.

– Проклятье! – вздыхает он. – Сегодня оно стоит еще ниже…

Взгляд у старикана хитрый.

– Прошлой зимой было то же самое, – замечаю я, – но потом оно снова начало подниматься…

– Помолчи, молокосос! Дай сказать старику, умудренному годами. По-твоему, солнце поднимается просто так, за здорово живешь? Нужно взывать к нему, знаешь ли, и подносить дары.

– Дары?

– Ну да. Может быть, вам невдомек, что этот желтенький кружочек очень охоч до мяса.

– Но как же он ест? – недоумеваю я. – Непохоже, чтобы там был рот.

Дедушка Пузан бросает на меня косой взгляд.

– Вечно ты, Неандертальчик, ко всему придираешься. Ясное дело, что солнце само не ест, зато едят его шаманы!

– Ты хочешь сказать, что шаманы едят за него? – уточняет Попрыгунья.

– Именно так. И если они наедаются досыта, солнце довольно и соглашается подниматься.

– А если нет? – спрашивает Медвежонок с тревогой.

– Если нет… ну, такого еще никогда не случалось, но существует опасность, что оно так и будет опускаться все время, пока не скроется навсегда вон за теми горами.

– А потом?

– А потом станет совсем темно и холодно… – вздыхает дедушка Пузан.

– Можно подумать, сейчас тепло! – фыркаю я.

– Сравнить нельзя нынешний холод с тем, какой наступит, если солнце откажется подниматься в небо.

– И что, – спрашивает Березка, – нам теперь делать?

– Я вам уже сказал: принести дары в виде мяса… через шаманов, разумеется.

– А… где же мы их найдем? – хлопает глазами Попрыгунья.

– Один из них перед вами, – произносит дедушка Пузан с невинной улыбкой.

– Ты-ы?! – дружно изумляемся мы.

– Я, я. Мы, шаманы солнца, должны держать это в тайне, но положение отчаянное, поэтому я нарушил обычай.

С минуту царит полная тишина, потом Медвежонок протягивает учителю кусочек мяса.

– М-ням… кусочек маленький, – бормочет старик. – Солнце поднимется невысоко…

Попрыгунья подбегает к нему, протягивает еще кусочек.

Потом – Морж.

Я не знаю, как быть: эта история меня не очень-то убеждает.

День за днем мы идем по замерзшему болоту, солнце опускается все ниже, и вместе с ним тают наши припасы.

Растет только брюхо дедушки Пузана.

Наконец однажды мы вглядываемся в горизонт и замечаем, что солнце стоит чуть выше, чем в предыдущие дни, во всяком случае, ниже не опустилось.

Теперь мы уверены, что оно не скроется окончательно.

– Ты отличный шаман, дедушка! – хлопает в ладоши Попрыгунья.

Старик, однако, мрачен и задумчив – понимает, что привольная жизнь кончилась.

К сожалению, наши припасы тоже.

УРОК РЫБНОЙ ЛОВЛИ

Мы шли все время к северу и наконец остановились у замерзшего водоема. Разбили лагерь, дедушка Пузан усадил нас на охапки травы и приступил:

– Сегодня у нас урок рыбной ловли. Сначала немного теории.

– Ой, опять теория! Терпеть ее не могу, – ворчит Свисток.

– Помолчи, чучело. Теория важнее всего! От усовершенствования технологии рыбной ловли зависит наше выживание. Поэтому будьте внимательны. – Сверившись с дубинкой для записей, учитель провозглашает: – Итак, рыба живет в воде…

– Мы это знаем, дедушка.

– Давай поскорее, холодно.

– Рыба – вкусный и питательный продукт, – невозмутимо продолжает старик. – От рыбы не толстеют, она укрепляет память, но имеются некоторые неувязочки. Главная – то, что рыба живет в воде!

– А мы – нет, – подытоживаю я.

– Молодец, Неандертальчик, отлично подмечено. Это – проблема номер один. Исходя из этого, нужно…

– Или нам забраться в воду, или вытащить рыбу из воды, – заключаю я.

– А это не так просто, – продолжает дедушка Пузан. – Прежде всего потому, что рыбы во что бы то ни стало желают оставаться в воде. Итак, чтобы вытащить рыбу из воды, можно использовать разные технологии. Самую древнюю специалисты называют «Дубинкой-по-башке».

– Дубинкой-по-башке? – переспрашивает Попрыгунья.

– Именно так. Человек гоняется за рыбой и норовит оглушить ее – но эта технология малорезультативна. Отсюда следует…

– Что рыба проворнее человека! – смеется Медвежонок.

– Молодец, – хвалит дедушка Пузан. – Значит, если рыба проворнее, человек должен быть…

– Хитрее! – кричит Вонючка.

– Очень хорошо. Вот поэтому-то человек должен выбирать и место, и подходящий момент…

– А сейчас момент подходящий, дедушка Пузан? – спрашивает Попрыгунья.

– Не слишком, – признается учитель, поднимая кустистые брови. – Между нами и рыбами – по меньшей мере три локтя льда! Но мы хотим есть, верно?

– ДА! – кричим мы.

– Очень хотим, верно?

– ДА-А-А-А!!! – кричим мы еще громче.

– Ну, тогда за работу, разгильдяи! Берите кремни, крушите лед: рыбы внизу, в иле.

– Но, дедушка, – недоумеваю я, – ты же сам сказал, что технология дубинки устарела?

– Закрой рот и принимайся за дело, Неандертальчик, иначе вечером нам нечего будет поджарить на углях.

Волей-неволей беру мое кремниевое рубило и вместе со всеми приступаю к работе; дедушка Пузан надзирает за нами, удобно расположившись в тростниках.

Воздух звенит от наших криков, лед трещит под ударами, болото содрогается.

Как бы там ни было, а мы хоть согреемся от этакой зарядки.

– Старайтесь не вспотеть, – предупреждает дедушка Пузан. – Иначе, как тогда Буйволенок, превратитесь в сосульки. Разведу-ка я костер, вдруг придется кого-то отмораживать, а еще… м-ням… когда вы принесете рыбу, угли уже будут готовы. Ах, что правда, то правда: нет ничего вкусней хорошо поджаренной рыбы!

Я долблю лед и время от времени с завистью поглядываю на Щеголька: с яшмовым топором ему гораздо легче.

На память приходит один из первых школьных дней.

Дедушка Пузан учил нас обтесывать пластинки камня, чтобы получились лезвия топора. Щеголек слушал вполуха и испортил три или четыре куска очень редкого минерала, которые принес ему с юга какой-то охотник.

Тут дедушка Пузан, вне себя от подобного расточительства, впервые прибегнул к весьма распространенному педагогическому приему: схватил Щеголька за уши и поднял на метр от земли; тем самым уши олуха стали длиннее, а наше внимание повысилось.

Дедушка Пузан частенько использует этот метод, так что можно с первого взгляда отличить прилежного ученика от лентяя. У Свистка и Мячика, например, уши куда длиннее, чем у всех прочих…

Но вернемся к наглядным пособиям.

Вы должны знать, что школа у нас очень бедная, и мы должны приносить из дому все, что потребуется для урока: кристаллы кварца, кремниевые пластины…

А у Щеголька все из халцедона или яшмы: наконечники, скребки, лезвия топора. К тому же он носит редчайшие шкуры каких-то заморских зверей… И вечно хвастается, выставляется, чтобы все ему завидовали.

Вот и сейчас, на промерзшем болоте, он делает вид, будто долбит лед, а сам глядит на меня с усмешкой. Прекрасно знает – кто бы из нас ни поймал рыбу, он все равно ее выменяет на мед, который лежит у него в котомке.

Мед такой вкусный, пальчики оближешь; нам его нечасто удается попробовать, особенно зимой.

Вот почему, когда я разбиваю последний слой льда и вижу на дне здоровенную сплющенную щуку длиной с руку бабушки Хворостины, мне в голову сразу приходит одна мысль.

Щеголек, от природы не отличающийся умом, тупеет день ото дня, ни во что ни ставя уроки теории, которые проводит дедушка Пузан. Он вечно отвлекается, никогда ничего толком не запоминает, для него щука и сазан наверняка одно и то же.

Именно мне, я убежден, судьбою назначено заставить его почувствовать разницу.

– Ура! – кричу я. – Смотри, какой сазан: дедушка Пузан поставит мне за него хорошую отметку.

Щеголек придвигается ближе, шепчет:

– Хочешь меду?

Открывает котомку, опускает палец в этот нектар, сует в рот.

В морозном воздухе разливается восхитительный цветочный аромат.

– М-м-м-м… как вкусно… – облизывается хитрюга. – Хочешь, дам немножко?

– На что меняешь?

– На твоего сазана.

– Этот сазан пока единственный, больше мы не нашли ни единой рыбки. Он очень дорого стоит.

– Сколько?

– Отдавай весь твой мед.

– Ты спятил? Папа его выменял на целую кипу шкур!

– Сазан большой, жирный. Вечером все наедимся. Неандерталочке понравится.

Глаза у невежды разгораются.

– Четверть мешочка, – говорит он. – Хочешь – бери хочешь, – нет.

– Половину.

– Идет, – бурчит Щеголек. Длинной щепкой откалывает кусок сотов.

– Мало… – возмущаюсь я. Откалывает еще.

– Ладно уж, рыба твоя. Бери ее… и удачи тебе! Щука очнулась от сна весьма недовольная и свирепо взирает на нас.

Скажу вам больше: щука вообще не любит внезапных пробуждений – разбудишь ее невпопад, она ополчится на весь свет и начнет кусаться.

Особенно, если увидит руку, готовую ее схватить.

Сколько, интересно, зубов у щуки? Видно, немало, судя по воплю, который издал Щеголек.

Да, видите ли, голова у этой щуки не меньше моей и зубы соответственные.

Щеголек бегает, трясет рукой, но щука не ослабляет хватки: крепко вцепилась в ненавистную руку.

– Эй, глядите, Щеголек поймал рыбу!

– АЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

– Молодец, Щеголек, здорово!

– УЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

– Ура, наедимся!

– ОЙ-Й-Й-Й-Й-Й-Й!!!

Пока что, как видно, не Щеголек наелся, а щука.

«Сочный кусочек, – думает рыба, нехотя отрываясь от вкусной руки. – Жалко, времени нету доесть до конца». В самом деле, щука заметила полынью.

ПЛЮХ!

Наш ужин уплывает.

– Мой сазан! – в отчаянии ломает руки Щеголек.

Тут подходит и дедушка Пузан.

– Уй, как больно, – хнычет Щеголек, показывая окровавленную руку. – Дедушка Пузан… я поймал сазана…

При этих словах старик буквально выпрыгивает из шкуры.

– Сазана? Гр-р! Вот что значит не слушать на уроке! У сазанов крохотные зубки, Щеголек! Ты – кладезь невежества! Бездна глупости! Иди-ка сюда: вот ужо я вытяну тебе уши.

И отрывает охламона от земли.

Мой соперник орет как оглашенный, и я, лакомясь восхитительным медом, даже немного ему сочувствую.

ДАР СТАРОГО ЛОСЯ

К вечеру мы ставим хижину посреди болота; лица у всех вытянутые, особенно у дедушки Пузана.

– Плохо, ребята, очень плохо! – брюзжит учитель, когда мы рассаживаемся вокруг костра. – Росомаху мы упустили. Не поймали ни одной рыбы. Скверные времена настанут для ледниковых людей, когда вы будете добывать пищу.

– По правде говоря, дедушка Пузан, – заявляю я, набравшись храбрости, – в твоей методике слишком много теории и слишком мало практики.

– Помолчи, ветрогон. Не дорос ты еще до моей методики. Столько лет я ее применяю, и она всегда приносила добрые плоды.

– Если бы, вместо того чтобы поболтать языком да улечься на соломе, ты бы сам показал нам, как ловить рыбу, – продолжаю я, – у нас бы сейчас в животах не урчало.

– Неблагодарные! У меня ревматизм, артрит, головокружения… кстати, мясца ни у кого не осталось?

– НЕ-Е-Е-ЕТ! – кричим мы хором.

– Да ладно вам, ладно, – бормочет старикан. – Это значит, что… придется готовить тюрю из… ик… у меня все кишки переворачиваются при одной мысли!

Березка, наша травница, бежит в угол хижины и достает большой кожаный мешок. Потом со смехом подбегает к учителю, развязывает мешок и сует ему под самый нос.

Дедушка Пузан чуть не падает в обморок.

Но Березка не отстает:

– Помнишь, дедушка, чему нас учила тетушка Бурундучиха?

– Не напоминай…

– Ивовая тюря – очень важный продукт в рационе ледниковых людей. Чтобы приготовить мешок ивовой тюри, нужно по меньшей мере десять мешков свежих листьев карликовой ивы…

– Прекрати, Березка, прошу тебя, – хнычет дедушка Пузан, который на дух не переносит все, что хоть отдаленно напоминает о растительной пище. – Я слишком хорошо знаю, что такое ивовая тюря!

Но девчонка безжалостно продолжает сыпать соль на раны.

– Листья срывают в разгаре лета и замачивают в кожаных мешках, на солнце. Потом, когда они упреют…

– Бэ-э-э! Хватит! – Дедушка Пузан хватается за живот.

– Когда листья упревают, это сразу понятно: вонь стоит такая, что близко не подойти, – комментирую я.

– Вот тогда-то, – продолжает Березка, – мы их разминаем и готовим тюрю, добавляя березовый сок и немного ягеля. Смесь плотно закупоривается и бродит несколько лун. Когда наступают холода, мешок зарывают в снег – и к середине зимы тюря готова к употреблению. Как эта, например. Кто хочет?

Березка сует руку в мешок, достает пригоршню липкой массы.

По правде говоря, холод немного отбил отвратительный дух перепрелых листьев, и все же запах ивовой тюри отнюдь не возбуждает аппетит.

Дедушка Пузан и вовсе воротит нос.

– Эй, ребята, у меня идея, – кричу я. – Почему бы не смешать тюрю с медом? Может, так будет вкуснее.

– Ты хочешь разбазарить мой мед? – верещит Щеголек, от изумления вытаращив глаза.

– Разумеется, – киваю я. – Я ведь не такая жадина, как ты; и потом, мед был твоим. А теперь он мой.

На жарком огне мед подтаивает. Лью густую золотистую жидкость в ивовую тюрю, размешиваю палочкой: получается изумительная похлебка!

Даже дедушка Пузан соблазнился – робко пробует, а потом, как всегда, приходится сдерживать старого обжору.

Тюря исчезает в мгновение ока – вот уже все одновременно суют руки в мешок, выскребая остатки.

– М-м-м… вкуснятина! – облизывается Морж.

– Жалко, больше нету, – хнычет Вонючка.

– Неплохо для затравки, – кивает дедушка Пузан. – Теперь бы жаркого.

– Увидишь его во сне, – говорит Попрыгунья.

– Кстати, о сне… Дедушка, расскажи нам на ночь какую-нибудь историю, – клянчит Блошка.

– Гр-р… желания нету, на пустой-то желудок. Этой вашей травой я едва червячка заморил. Просите Умника, он историй много знает.

С этими словами толстяк забирается в свой меховой мешок и тут же принимается храпеть.

Раздосадованные, мы поворачиваемся к Умнику, и он охотно начинает рассказывать: сочинять разные истории – его конек.

– Я поведаю вам историю, которая только что пришла мне в голову, – начинает он. – Историю Одинокого Лося.

Что-что, а голова у Умника работает!

Когда Умник что-то пытается делать руками, разражается настоящая катастрофа, зато думать он умеет, как никто.

По утрам, едва продрав глаза, он вслух задает вопросы, которые всю ночь его мучили:

– Почему на льду скользко?

– Куда уходят облака?

– Почему звезды бывают только ночью?

– Почему сначала мы видим молнию и только потом слышим гром?

– Почему, если я бросаю камень вверх, он падает мне на голову, а не улетает в небо?

– Почему ледниковые люди не могут дышать под водой?

Кстати, о последнем вопросе: Умник часто проверяет свои теории на практике, ставя эксперименты, и если бы в один прекрасный день я не вытащил его за ноги из воды, мир раньше времени потерял бы своего первого ученого!

Но, несмотря на свои причуды, Умник просто прелесть, мы все относимся к нему как к хрупкому, витающему в облаках братцу, которого надо защищать. Хотя, должен сказать, иногда его причуды оказываются весьма полезными…

Мы собираемся вокруг огня, устраиваемся поудобнее на шкурах и слушаем Умника, который начинает свою историю.

– Однажды на Великом болоте появился на свет необычный лосенок.

Шкура у него была в черную крапинку, кроме того, едва он поднялся на ноги, как все заметили, что этот лосенок не похож на других: если его товарищи послушно шли за матерями, этот направлялся в противоположную сторону. Короче говоря, едва родившись, он уже выказывал независимый нрав.

С годами его нетерпимость росла.

Ну что это за жизнь? Встанешь с утра – и жуешь, то обгладываешь нежную кору, то выкапываешь мох из-под снега. Потом немного поспишь – и опять за еду. Наконец снова сон.

Одинокий Лось чувствовал, что жизнь уходит, день за днем, а он так и не совершил ничего достойного упоминания.

«Да что же такого замечательного может сделать лось? – твердили ему старые мудрецы. – Ешь, спи и радуйся: жизнь коротка!»

Но Одинокий Лось ни в чем не находил отрады.

В один прекрасный день он покинул стадо и пошел бродить по белу свету. Увидел дальние страны, чудесные места; подружился с милыми, добрыми зверями, от других приходилось отбиваться…

Но он остался цел и невредим и, полный воспоминаний, достигнув преклонных лет, вернулся в свое стадо рассказать сородичам о том, что творится за пределами болота.

Но, увы, другие лоси постарели, обленились, потеряли зубы, стали сварливыми.

Всю жизнь они видели только свое болото и не могли даже представить себе что-то еще.

Когда Одинокий Лось рассказывал о своих приключениях, о чудесных местах, которые видел, об открытиях, которые совершил, они смеялись и подтрунивали над чудаком.

Он был уже совсем старый. Еще несколько дней, может быть даже часов – и все, что он пережил и увидел, погибнет вместе с ним.

Судьбе, однако, было угодно, чтобы в эту ночь в то же самое болото забрели детеныши ледниковых людей.

Одинокий Лось слышал голоса, доносящиеся из большой хижины, которую они построили. Ребята устали, проголодались, и всё по вине старого толстяка, который плохо учил их охотиться и ловить рыбу…

– Эй! Да ведь эти ледниковые дети – мы! – вскрикивает Блошка.

– Как мы попали в твою историю? – вторит ей Рысь.

– Дайте закончить, – отмахивается Умник и продолжает рассказ: – Старый Одинокий Лось долго бродил вокруг хижины, вслушиваясь в веселые голоса детей, а потом, не дожидаясь, пока они заснут, принял решение.

Да, он подарит свою жизнь и свои знания этим малышам, чтобы они спаслись, выросли большими, стали мудрыми и отважными, как он сам, и странствовали без страха по белу свету…

– Ты хочешь сказать, что… Одинокий Лось… дал себя… съесть… – шепчет Медвежонок.

– Именно. Подарив свою жизнь ледниковым детям, он будет уверен, что какая-то его частица останется жить в них.

Мы вздыхаем, глядим на пляшущее пламя. У многих слезы на глазах, а Березка не сводит с Умника задумчивого взгляда.

– Бедный Одинокий Лось!

– Красивая история, – говорю я. – Интересно, как это ты их придумываешь?

– Просто закрываю глаза… и вглядываюсь в темноту, – отвечает Умник. – Река, отделяющая реальность от вымысла, не так глубока, ее можно перейти вброд…

И тут мы слышим шорох у входа в хижину, завешенного шкурами.

В страхе жмемся друг к другу. Пещерный лев? Медведь-шатун? Саблезубый тигр?

Слышится звук падения, и вслед за тем над болотами вновь воцаряется глубокая тишина.

Никто не решается выйти посмотреть, и я с бешено бьющимся сердцем поднимаю камни, которыми придавлены шкуры у входа, приподнимаю краешек одной из них – и невольно испускаю крик.

Два желтых глаза смотрят на меня из темноты!

Протягиваю руку и натыкаюсь на ветвистые рога.

Беру головню из очага, вглядываюсь пристальней. На земле лежит старый лось!

Когда Молния говорит, что шкура у него в черную крапинку, я даже не удивляюсь.