Текст книги "Водная пирамида"

Автор книги: Луан Старова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

По мнению Ягулче Дримского, Цветан Горский начал свое выступление с «высокого». Но зачем ему нужно было примешивать ко всему этому русского эмигранта? Увидев, что секретарь Яворов и Трим Тоска никак не реагируют, он подумал, что есть тут что-то, чего ему никогда не понять. Поэтому Ягулче решил не совать свой нос в дела, которые были исключительной прерогативой партии.

Хотя для Дримского был странным и не вполне понятным язык Горского, он делал вид, что слушает его с большим вниманием. А Горский говорил:

– История не очень нас баловала в прошлом, да и география не была особенно щедрой. Редки в мире пространства, где история и география уравновешены.

Мы, товарищи, прежде всего, несем ответственность перед историей и географией нашей планеты за то, чтобы по нашей вине не был прерван путь угрей, путь, которому миллионы лет, из этих пресных озерных вод к морям, к океану и обратно. Путь планетарного биологического масштаба. Мы отвечаем перед всем человечеством, выражаясь научно, за спасение макроэкологического равновесия Земли. Плотины, которые планируется построить на реке, будут стенами, которые отрежут нас от Европы, от наших союзников…

Услышав эти слова, Ягулче Дримский на глазах у всех начал в растерянности вертеть головой. Сначала он вопросительно посмотрел на Трима Тоску, потом на Сретена Яворова. Но, увидев, что секретарь ЦК Республики с явным интересом, время от времени одобрительно кивая головой, слушает докладчика, передумал вмешиваться.

«Раз они не сильно волнуются об отношениях между союзниками и Сталиным, то мне-то какой резон нервничать», – сказал про себя Ягулче Дримский и снова принял позу внимательного слушателя. А Цветан Горский продолжал:

– Угорь, согласно оценкам палеонтологов, впервые появился на Земле сто с лишним миллионов лет тому назад, во времена, когда по планете гуляли динозавры.

Ягулче Дримский, услышав это, не смог сдержаться. Шепнул Триму Тоске:

– Слышишь, в какие дебри уводит нас этот ученый, динозавров вспомнил! Нечего нам голову морочить, пусть себе ее забивает, дурак! Из обычных угрей героев делает!

Трим Тоска услышал комментарий Ягулче, но никак на него не отреагировал. А слова Дримского, хоть и были сказаны совсем тихо, все же нарушили тишину в зале. Секретарь Яворов, который заинтересовался фактами, приводимыми Горским, попросил тишины.

Горский еще более уверенно продолжил:

– Угорь, как редко какое другое существо на планете, следит за судьбой человека, как человек следит за его судьбой. Но для всех нас, уважаемые товарищи, особый интерес представляет угорь европейский, точнее – балканский. О его судьбе сегодня должна принять решение наша партия. И никто другой!

«Уж точно, партия сама решит, – шепнул тихонько Ягулче Триму Тоске, – никак не вы, всякие биологи-ботаники!» Секретарь Яворов услышал, что сказал Ягулче. Хотя он не обратил на его слова большого внимания, но все же ему пришлось вмешаться:

– Товарищ Горский, просим Вас ваши рассуждения сосредоточить на животном мире Озера, на вопросах, существенных для его выживания. Если изменится состав воды в Озере после того, как будут построены гидроэлектростанции и река, ближайшая к Озеру, понесет к нему свои воды, как это скажется на угрях?… хотя на их счет предусмотрены определенные меры. Разумеется, последнее слово будет за партией, которую Вы упомянули.

Цветан Горский продолжил:

– Благодарю Вас, товарищ Яворов. Прежде всего, я хочу указать на универсальное значение нашего Озера для всего человечества, для спасения его биологической целостности. Если мы сумеем сохранить чистым Озеро как бесценный источник питьевой воды для такого огромного континента, каким является Европа, то ценность Озера возрастет во много-много раз. Вода принесет гораздо большую прибыль, чем миллиарды киловатт-часов электроэнергии…

Ягулче Дримский в этих словах Горского увидел открытую провокацию против проекта. Против партии! Наконец-то хотел что-то сказать и Трим Тоска. Он очень разволновался. В зале, особенно с задних рядов, послышались негодующие возгласы. Все устремили взгляды на Сретена Яворова.

Неужели он это позволит – полностью отклонить проект? Вот что читалось на лицах присутствующих. Но Сретен Яворов, сам экономист, всем на удивление подал знак Цветану Горскому – продолжать. Снова воспрянув духом, он дополнил свою предыдущую мысль:

– Наступит день, когда Озеро станет святилищем нашей планеты. С разных сторон света, с Востока и с Запада, будут приезжать сюда люди, чтобы своими глазами увидеть аутентичных представителей давно погибших миров, которые никогда больше не будут существовать на нашей планете…

Был период, когда сталинизм переживал один из своих последних подъемов. Ощущался его закат. В то время, время холодной войны, когда посреди Европы был опущен железный занавес, ставший непреодолимой преградой между народами, Цветан Горский знал, что в стране есть думающие люди, которые противились распространению сталинизма. Но пока еще за такие «грешные мысли» Цветана Горского легко могли отправить на каторгу, откуда не возвращались. А помимо всего прочего, он был верным учеником стойкого антисталиниста – Игоря Лозинского. Впрочем, Цветан Горский был готов пойти на любые жертвы, не пожалеть жизни ради благополучия Озера.

И сейчас, не обращая внимания на то, как реагировали глупые, невежественные люди вокруг него, и, как ни парадоксально, но в какой-то степени получив поддержку секретаря Сретена Яворова, Цветан Горский убежденно продолжил:

– Как вы знаете, глубоки воды нашего Озера. Но каждая глубина имеет свое дно. Свой конец…

Цветан Горский, пока говорил, старался смотреть только на Сретена Яворова. Ему казалось, что он понимает его мысли лучше остальных.

Было ясно, что храбрый биолог приближался к другому слабому месту проекта – перенаправлению стока рек в Озеро. Последствия этого, согласно категорическому утверждению Горского, могли довести сначала до разрушения целостности системы функционирования Озера как единого живого организма, а через какое-то, пусть и продолжительное, время – до его уничтожения, как бы оно ни было глубоко. Цветан Горский наглядно показал, как много европейских озер исчезло из-за речных наносов в течение более десятков тысяч лет, отметив, что озера продолжают исчезать и сейчас в других частях света.

Цветан Горский, припомнив одну мысль Отца, которую тот часто высказывал в разговорах с Игорем Лозинским, насчет балканских империй, которые Отец изучал на примерах их падений, сказал:

– Ни одна Империя, под властью которой было Озеро, несмотря на разные планы изменить его лицо, не подняла руку на его воды. Не случилось этого ни во время римского, византийского или длительного оттоманского владычества. Всегда верх брал разум. Наверняка и наша партия поступит правильно. Найдет истинный путь, исходя из императивов прогресса, с учетом вечных законов природы…

Даже на этот недвусмысленный намек, который другие партийцы посчитали открытой провокацией, секретарь Сретен Яворов не отреагировал. Товарищ Дримский почувствовал бы себя действительно угрем, оставшимся на суше, если бы на этот раз не сказал:

– Товарищ Яворов, биолог Горский зашел слишком далеко. Углубился в политику. Если он продолжит в том же духе, то я не знаю, к какому решению мы придем по вопросу строительства гидроэлектростанции, а это – директива партии. Какой тогда смысл в моей должности?

Если бы Ягулче этого не сказал, он не был тем, кем он был. Но и у него хватило интуиции, чтобы почувствовать, что сталинская идеология уже не была такой неуязвимой, как в первые дни после войны. Люди стали делиться на группы, сплачиваться вокруг нескольких полюсов. Да и поведение Сретена Яворова, по мнению Ягулче Дримского, говорило о том, что он не был заодно с несгибаемыми сталинистами. Ягулче только теперь понял, что своим назначением обязан тем, несгибаемым, которые еще были сильны, но уж никак не секретарю, который так легко поддался на доводы Цветана Горского в защиту проклятых угрей.

Реагируя на слова Ягулче Дримского, люди заволновались. Многие ожидали, что Цветана Горского лишат слова и попросят покинуть зал заседания. Понятно, что в такой ситуации снова раздался голос секретаря ЦК партии Яворова:

– Успокойтесь, товарищ Дримский. Партия находится перед принятием исторического решения. Она должна учесть все мнения, особенно специалистов, чтобы это решение оказалось правильным, ведь потом оно будет обязательным для выполнения всеми.

Ягулче Дримский ничего не ответил, а только укрепился в мысли, что дело теперь обстоит не так, как раньше, когда партия не нуждалась ни в чьих советах и принимала решения сама. Теперь же было ясно, что Цветану Горскому будет дана возможность беспрепятственно и до конца изложить свою точку зрения. Мог ли он раньше мечтать о таком? Горский заговорил на тему, которая сильнее всего его беспокоила:

– Уважаемый секретарь Яворов, товарищи! Как вам известно, наше Озеро питается исключительно водой из источников. Оно само является огромным источником. Вечным источником. На планете нет другого такого озера. С геологической точки зрения, как я уже говорил, озера на земле имеют конец, который виден заранее и может без труда быть рассчитан. Повторю – главной причиной исчезновения озер являются речные наносы, которые пластами оседают на дне. Они побеждают воды, жизнь в них. Всем озерам, в которые впадают реки, рано или поздно наступит конец. А у нас, к счастью, из Озера вытекает река. Поэтому, товарищи, если в Озеро начнет вливаться река – это будет для него смертельно!

– До чего ловко увиливает от прямого ответа на вопрос, который ему секретарь задал, что тебе угорь, ни слова про рыбопроходные каналы, которые спасут угрей, – снова заметил Ягулче Дримский, но теперь еле слышно, скорее, для себя.

Тут Сретен Яворов, будто реагируя на замечание Ягулче, обратился к Горскому:

– А сейчас, уважаемый товарищ Горский, скажите, что станет с угрями и их миграциями, если проект строительства гидроэлектростанций и плотин будет осуществлен. До какой отметки поднимется уровень воды в Озере, если в него начнет вливаться река? Каково Ваше мнение – сумеем ли мы спасти путь угрей в таких условиях?

Цветан Горский сначала глянул в свои записи, а сделал он это впервые за время своего выступления, и сказал:

– Строительство электростанций наверняка приведет к уничтожению пути для миграций угрей. Но давайте предположим, что все-таки будут проложены, упомянутые ранее, параллельные рыбопроходные каналы. Хотя не забывайте – мы на Балканах знаем, какой здесь рельеф, да и как на практике у нас делаются дела.

Вы, товарищ Яворов, абсолютно правы, когда говорите, что прокладка пути для рыб, то есть создание канала или новой реки до границы, вместе со строительством гидроэлектростанций будет стоить очень дорого и не окупится произведенной электроэнергией.

У нас нет гарантий, что наш западный сосед – Албания – поддержит проект по строительству рыбопроходного пути на своей территории и продлит канал от границы до моря, если и там на реке появятся гидроэлектростанции. А они появятся, Албания уже готова к строительству электростанции «Свет партии». Наверняка им даны такие же директивы, они приходят из одного центра…

«Опять этот лезет не в свое дело. Он что ли будет строить или все-таки партия? Ишь куда замахнулся! Не к добру это», – отметил про себя Ягулче Дримский.

– Наши уважаемые гидроинженеры, – продолжил Цветан Горский, – уже изложили проекты по созданию рыбопроходных путей. Представили и другие предложения по спасению угрей, то есть сохранению их пути на нерест с учетом балканского рельефа – гор, ущелий и так далее. Речь идет о комплексных мероприятиях, которые потребуют больших материальных затрат. Необходим и опыт. Подобные пути для рыб рядом с большими реками, на которых построены плотины и гидроэлектростанции, имеются в Америке, Канаде. Но мы только что вышли из войны. Наш балканский рельеф непредсказуем, с перепадами высот. Горы, да и равнинные участки еще не до конца успокоились. Возможны разные природные катаклизмы, я имею в виду и землетрясения. Земля здесь каменистая, трудно рыть каналы. Река миллионы лет прокладывает свой путь.

Цветан Горский по реакции зала понял, что он отклонился от темы, по которой он был приглашен выступать как биолог. В зале чувствовалось скрытое негодование, особенно со стороны местных партийных руководителей, разумеется, и Ягулче Дримский едва сдерживал злобу. Горский счел, что наступил подходящий момент высказать свои окончательные выводы и рекомендации, в которых он оставался до конца верен делу своего учителя Игоря Лозинского. Чувствуя поддержку Яворова, Цветан Горский продолжил:

– Уважаемый товарищ секретарь, если мы сегодня не найдем способ спасения угрей, рассматривая проект возведения плотин и строительства гидроэлектростанций на нашей реке, мы навсегда прервем их путь, созданный еще на заре жизни нашей планеты. Сейчас, в это нелегкое время, для нас слишком дорого создание рыбопроходных путей, шлюзов для преодоления различий в уровнях воды между рекой и плотинами, но будьте уверены, что будущие поколения ученых, инженеров, биологов, когда будут открыты другие источники электрической энергии, потребуют, чтобы путь миграций угрей был снова открыт.

Но если сначала прервать этот путь, а потом обновить любой ценой, то через десять, двадцать или тридцать лет придут, если сумеют, другие угри, с другим заданным кодом памяти. И если такое вообще случится, эти угри окажутся в безвыходном лабиринте, в каком будут и люди в странах с закрытыми границами.

Не получится ли, что, создавая, мы уничтожаем? Не нарушим ли мы ту удивительную непрерывность жизни, которая существовала миллионы лет, мы, несчастный народ с так часто прерывавшейся в прошлом историей, оторванные от Европы веками…

Цветан Горский закончил свое выступление. Было ясно, что он задел людей за живое. Даже Ягулче Дримского.

Охваченные в начале заседания единым порывом, верой в необходимость строительства гидроэлектростанций на реке, теперь почти все присутствующие находились в сомнении относительно целесообразности проекта. Одни начали опасаться за судьбу Озера, другие не знали, чем обернется строительство электростанций для них самих.

А Ягулче не переставал проклинать угрей, а с ними вместе и свое имя. Его судьба висела на волоске в результате дискуссии, развернувшейся после доклада Горского… Видно, не зря Ягулче опасался этого Цветана…

У Сретена Яворова была заранее подготовленная речь, которой он должен был закрыть заседание. Речь весьма патетическая, наподобие той, какой он открыл заседание накануне…

В заключение предполагалось объявить о решении – немедленно приступить к работам. Впрочем, именно для этого Ягулче Дримский и был назначен директором. Но Сретен Яворов не сделал этого. Что-то перевернулось, поменялось в душе Сретена. Она распахнулась. Рухнула в ней плотина, которая должна была перекрыть реку, по которой испокон века свободно передвигались угри…

26

Была ночь. Самая долгая ночь в жизни Отца. Его душа была словно компас, в котором стрелка не стояла на месте. Показывала все стороны света одновременно. Он был весь в мыслях об отъезде. Поздней ночью Отец слушал свое радио в виде паука с растопыренными лапками, купленное в Стамбуле и перевезенное через границу по Озеру. Радио было для нас как нечто живое, как член нашей семьи. Отец всегда слушал его по ночам, включал на малую громкость, когда все спали.

Этой ночью, ожидая Цветана Горского с заседания, на котором решалась судьба угрей и их пути, Отец слушал радио и не верил своим ушам!

Тито готовился сказать «нет» Сталину, но все еще не осмеливался сделать это открыто. Он старался не слышать о планах Сталина собрать вокруг себя балканские государства, создав Федерацию, которую потом ему было бы легче подчинить. А что будет, если Сталин рассердится, размышлял Отец, он может навсегда закрыть границы, и в таком случае никому нельзя будет уехать с Балкан.

Сама судьба торопила Отца принять решение. Он нервно ходил по комнате. Время от времени крутил глобус, подсознательно желая обозначить следующий этап бегства. Подошел к книгам. Начал отбирать те, которые брал с собой во время всех переселений семьи.

Мама чувствовала, что в доме что-то не так. Она всегда боялась, как бы угри не оказали слишком сильного влияния на Отца, на судьбу их семьи. Не к добру это, считала Мать. Но несмотря ни на что в решающие моменты она предоставляла полное право на последнее слово – Отцу. Глядя, как Отец ходит вокруг книг и глобуса, она и сама начала верить, что правильное решение кроется в книгах, в чем не раз убеждал ее Отец. Правильная книга, правильная страница, последняя строчка, межстрочное пространство… Они будто скрывали великую тайну, которую Отец и его друзья Игорь Лозинский и Цветан Горский хотели разгадать.

Мама всегда была за то, чтобы остаться у синих прозрачных вод Озера, а Отец за то, чтобы следовать за волнами, вот теперь – по пути угрей. В отцовских размышлениях об отъезде имелась и конечная цель: возвращение в страну у Озера, где мы оставили наш дом, поле, виноградник, мельницу… Отец был убежден, что это возвращение непременно должно было осуществиться, но обязательно через Америку. Первой станцией на пути назад в родную страну, по его замыслу, было бы место, где река впадает в Ионическое море. Оттуда, по направлению к Озеру, отправились предки, которых он помнил.

Отец должен был разорвать этот порочный круг изгнания и на что-то решиться. Он, будто алхимик, мучительно искал способ, каким семья могла бы вернуться на родину. Решение подсказывали угри. Поэтому он был таким яростным противником прерывания их пути.

Тем вечером Отец, терзаемый раздумьями, с нетерпением ждал прихода Цветана Горского. Мама тихонько занималась домашними делами. Отец ждал его, словно доброго ангела, посланного судьбой. Цветан должен был сказать ему последнее слово: уезжать или нет. Следовать ли по пути угрей, пока он еще не прерван, или остаться в городке у реки, берущей начало из Озера?!

Осуществится ли предсказание Игоря Лозинского, что, если сталинизм достигнет Озера, пострадают люди, река и угри, или события повернутся по-другому?

Цветан Горский, попрощавшись с секретарем Сретеном Яворовым, который крепко пожал ему руку, направился по набережной к нашему дому. Первый раз он был счастлив, по-настоящему счастлив, за все эти тяжелые дни, когда решалась судьба угрей и их пути, судьба строительства гидроэлектростанций на реке. Цветан подошел к краю берега и остановился у самой воды. Он словно хотел поделиться с ней своей радостью. Почти ни в одном доме не горел свет. Окно же отцовского кабинета, как обычно, светилось. Калитку Цветану Горскому открыла Мама. Она увидела радость на его лице. Отец с нетерпением ждал Цветана. По-дружески с ним поздоровался. Пригласил сесть там, где Горский сидел в прошлые разы. Между ними пустовало место, которое раньше занимал Игорь Лозинский. Это была их первая встреча в отцовском доме с тех пор, как ушел из жизни их друг.

Отец, не в силах скрыть своего возбуждения, сразу спросил:

– Ну, что, Цветан? Какие вести? Будут ли строить на реке плотину?

В тот момент в кабинет заглянула Мама, якобы случайно, на самом деле – обеспокоенная тем, что ответит Цветан. Ведь от этого зависело – останется ли семья у Озера или уедет. Мама поставила перед ними чашечки с кофе и стаканы с водой и неслышно вышла.

Цветан Горский, отпив из чашки, хлебнул воды. Понимая нетерпение Отца, сказал:

– Знаешь, дорогой друг, началось все так, что хуже некуда. Все были настроены решительно – хотели немедленно начать строительство первой плотины недалеко от места, где из Озера вытекает река.

Между тем постепенно настроение людей поменялось. Смягчился и секретарь ЦК партии Республики, который должен был огласить окончательное решение. Сначала он патетично, как на митинге, призывал людей поддержать проект. Даже представил директора строительства. Можешь себе представить – кого? Ягулче Дримского. Но когда я начал выступать, он слушал меня очень внимательно. И чем дольше я говорил, тем сильнее менялось выражение его лица – он принял мои доводы относительно того, что сейчас никак нельзя начинать строительство плотин на реке, потому что они помешают угрям беспрепятственно двигаться до океана и обратно. Я до сих пор не могу понять – такой перелом в нем произошел под влиянием моих слов или от чего-то другого?

Отец слушал Горского, затаив дыхание. Немного успокоившись, он заметил:

– Секретарь, видимо, умный человек. Скорее всего, он понял твои аргументы и сделал из них правильный вывод.

– Я согласен. И мне секретарь показался мудрым человеком. Между тем, тут что-то другое. Дело не только в моем выступлении. Не может чело век так быстро поменять свои убеждения, особенно, когда на кон поставлена директива партии! Наверное, что-то происходит в самой партии…

– Со Сталиным теперь отношения другие! – пояснил Отец Цветану. – Наверху что-то меняется. Тито не идет на поводу у Сталина. Может начаться война! Тито сказал ему «нет»! Хотя об этом еще не сообщили.

Наступила тишина. Взгляды обоих уперлись в кресло, где когда-то сидел Игорь Лозинский. Они были уверены, что его дух сейчас с ними. Предсказания Лозинского начали сбываться. Сталинизм распространился в озерной стране как страшная зараза. Повсюду. Она ширилась благодаря революционным песням. Фанатичным песням и лозунгам – изменим человека, чтобы он изменил историю, обгоним Запад…

Удивительная вещь. Вначале сталинизм воздвиг границу между двумя братскими социалистическими странами, находящимися на двух берегах Озера. А теперь эту границу он укреплял еще сильнее, превращая ее в самую непроницаемую в Европе. Судьбе было угодно, чтобы сталинизм все глубже пускал корни в благодатную почву родной страны Отца – Албании, а в той стране, где мы сейчас жили, в Югославии, его начинали корчевать. Эти процессы еще не стали действительностью, но Отец благодаря своей интуиции беженца ясно их предчувствовал. Он хотел быть впереди. Найти выход. Много раз он играл в прятки с балканской историей. И вот сейчас – как обмануть ее? Решение в нем уже созрело. Пора в дорогу! За угрями. В Америку! Осталось только уговорить Мать. Но он был уверен, что это ему как всегда удастся.

Отцу было ясно, что он не сможет последовать за угрями по реке на запад, к границе своей родной страны, чтобы оказаться на море. Там, предполагал Отец, граница, наверняка, закрыта. Ему оставался путь – двигаться по другой реке, большой реке Вардар, которая текла на юг и в Салониках впадала в море. По этому альтернативному пути он с семьей мог добраться до Америки. Так думал Отец, слушая Цветана Горского, который говорил о том, что принятие решения относительно строительства гидроэлектростанции отложено, а это означало, что путь угрей еще какое-то время будет существовать. В этом Отец видел луч надежды, который освещал для него возможный путь исхода, спасения, прежде чем этот путь будет закрыт – сначала для угрей, а потом для людей.

Наступила тишина. Мама была неподалеку. Прислушивалась. Она знала, что внутренне решение Отцом было принято еще до того, как в дом пришел Горский. Она тихонько вошла в комнату – проверить, не надо ли чего? Ее взгляд уперся в книги Отца, которые тот отложил в сторону. Ей стало понятно, что эти книги они возьмут с собой, когда будут снова – и уже скоро – переселяться. Так было всегда в их семье.

Отец продолжил прерванный приходом Матери разговор:

– Трудно будет искоренить сталинизм, когда он так глубоко врос в людей, люди, дорогой мой Горский, – заметил Отец, – освободятся от Сталина и сталинизма, он не может быть вечным, но с трудом будут изживать сталинизм в себе. Народ у нас тихий, мирный, прирученный, привыкший к покорности. Сталин наверняка оставит здесь много своих последователей…

Цветан Горский ожидал от Отца, что он скажет о будущем сталинизма, увязав его со строительством плотины на реке. А Отец ожидал услышать от Горского, что будет с угрями, если гидроэлектростанции все-таки построят. Существовала какая-то взаимная зависимость между ними, когда дело касалось угрей и Озера. И одного, и другого беспокоило, что будет с ними в будущем.

Цветана Горского ожидали новые испытания. Он должен был сохранить коллекцию животного мира Озера, собранную Игорем Лозинским, подготовить экспонаты к открытию музея, выстоять перед новыми угрозами со стороны таких твердолобых сталинистов, как Ягулче Дримский, требовавших, чтобы плотина на реке была возведена любой ценой…

Отец и Цветан Горский долго разговаривали той ночью.

Оба чувствовали, что находятся на новом перекрестке дорог балканского лабиринта. Они могли заблудиться в нем. Но оба питали надежду, что все-таки найдут выход из этого лабиринта. Пойдя по пути угрей.

После того, как Отец и Мать проводили Цветана Горского до калитки и сердечно попрощались с ним, Отец посмотрел в глаза Матери тепло, по-доброму, умоляюще, нежно обнял ее и тихо прошептал:

– Уезжаем!

27

Мы покинули город на истоке реки из Озера и направились к городу Скопье, столице новой Народной Республики Македония, части новой Югославской Федерации. Сели на маленький поезд, который совершал одну из своих последних поездок после войны. Он ходил по узкоколейке. Этот поезд наверняка был последней железнодорожной реликвией подобного рода на Балканах. После нашего путешествия на полотне выросла полынь, а поезд ушел в небытие. А ведь он, бедняга, пусть по узкоколейке, исправно довозил пассажиров до самого Озера. В один прекрасный день мы могли на этом поезде проехать по берегу Озера и оказаться в родной стране, даже добраться на нем до моря. Но граница между двумя странами – это барьер между двумя душами, который не дает им сблизиться. Граница остановила и маленький поезд…

Путешествие длилось долго-предолго. Поезд, маленький, старый, пыхтя изо всех сил, с трудом карабкался с холма на холм. Он все дальше увозил нас от Озера. Навсегда. Эта поездка, спустя годы, продолжалась в наших снах, всегда по-разному, по-новому.

Сначала поезд шел вдоль реки, вторя пути угрей в реке Дрим, потом сворачивал в сторону большого города на берегу великой реки. В этом городе мы стали заново вить свое гнездо. Отец и тут видел путь, который привел бы семью в Америку – река несла свои воды на юг, к морю.

Мы взяли с собой то, что смогли унести. В своих руках. В руках семьи. Главными вещами, конечно, были отцовские книги. А Мама увезла связку ключей, ключей, которые были символом нашего возвращения, нашей, уже долгие годы напрасной, надежды. Мы добрались до нового дома – у большой реки, когда на небе сияла наша счастливая звезда. Мама на глазах у удивленного Отца открыла запертую дверь этого нового дома одним из ключей, который был у нее в связке, от какого-то давно покинутого, забытого дома у моря. Отец спрашивал себя – как может Мать всегда иметь при себе ключ именно такой, какой нужен?! Так вот – это место волею судьбы стало нашим. Потекла жизнь семьи в унисон с великой рекой. Шли дни, годы.

Однажды утром, на рассвете, Отец вышел на балкон, который висел над самой рекой. Когда ему было тяжело среди книг, когда он не мог найти с их помощью желанной подсказки, как быть дальше, он всегда выходил на балкон и смотрел на реку, уверенный, что она подскажет ему правильное решение. Дыхание реки доходило до балкона, оно захватывало Отца, вселяло в него бодрость, освежало его мысли. Ему нравилось смотреть на быструю, буйную реку. Мысленно он переносился от одного полюса реки к другому. Истоки реки находились в долине ближайшей горы, вершины которой почти всегда были покрыты снегом.

Отец представлял себе, как эта счастливая река минует границу и впадает в море. Река пересекала границу на юге, границу, которая выросла, как настоящая балканская стена, после Мировой и Гражданской войн. Он сравнивал свою собственную судьбу скитальца с течением этой реки и снова и снова убеждался, что, как не может та же вода снова вернуться на то же самое место, так и невозможно его возвращение. В голове Отец строил разные комбинации – как вырваться из порабощенного времени с границами, которые закрыты?

Он глядел на редких чаек, которые, держась низко над водой, рискуя жизнью, по реке добирались от берега Средиземного моря до залива в Салониках. Он смотрел на этих чаек, запоздалых балканских альбатросов, и радовался, как ребенок, восхищаясь их полетом. Эти чайки перелетели через границу, повторял Отец про себя шепотом, чтобы не услышал кто-то из домашних.

Счастливые белые существа, движущиеся точки в синей бесконечности, они миновали границу, ведомые инстинктивной надеждой, что существует выход и из наглухо закрытых людьми пространств, из их ошибочных теорий. Отец пытался, в соответствии со складом своего характера, придать другое, дополнительное значение обычному природному феномену – тому, что чайки прилетели, проделав над водой путь в сотни километров, чтобы достичь другой страны с другими людьми. Мысленно сравнивая перелеты птиц с миграциями угрей, Отец стремился открыть истину относительно переселений людей, народов, своей семьи. Если бы он поделился подобными размышлениями с Матерью, то, наверняка, вместе они пришли бы к заключению, что эти явления имеют какую-то связь с небесными, Божественными силами.

Для Отца прилетевшие сюда чайки, как и угри в Озере, были доказательством его мысли о том, что выход существует, а для Матери подтверждением того, что и птицы совершают перелеты, и угри передвигаются по своему пути, следуя Божьей заповеди. Мама так считала, но говорила она об этом редко, тихонько, сама себе – да и не до рассуждений ей было. Житейские заботы и хлопоты – дом, дети – лежали на ней. Отец исчезал в своем кабинете и выходил оттуда, когда у него появлялись очередные идеи насчет переселения. И вот – снова. Но сейчас было не как раньше, во время, когда границы были сметены войной. Теперь границы на Балканах закрылись, стало очень плохо. Куда ни кинь – выхода не было…

Отец смотрел на Деревянный мост. Ему показалось, может быть, оттого, что слишком много читал и думал, что он видит на мосту старого друга семьи Гури Порадеци, того самого, который несколько лет назад в ветхой лодке перевез их с одного берега Озера на другой. Отец был более чем уверен, что это он, но все же ничего не сказал Матери, которая была рядом. Взгляды Матери и Отца встретились. Это именно Гури Порадеци! Оба были уверены в этом. Первый человек из круга знакомых их семьи, который миновал границу, когда она была закрыта.