Текст книги "Призрак Мельпомены"

Автор книги: Лора Перселл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Гады и аспиды, дайте отдышаться!

А потом это произошло.

Я сразу поняла, что это не сценический трюк. Он начал судорожно хватать воздух, и из его рта хлынула кровь.

В партере вскрикнула дама.

Мы сидели высоко, на приличном расстоянии от сцены, но даже нам показалось, что его слезы стали кровавыми. Скрипки, взвизгнув, умолкли.

Юджин Гривз упал и задергался. Это было похоже на какой‑то припадок и выглядело отвратительно, будто тряпичную куклу дергают за ниточки. Он издавал протяжные мучительные стоны. Я прикрыла Филипу глаза, но было уже поздно.

Актер, исполнявший роль Мефистофеля, воскликнул:

– Боже милостивый!

Остальные артисты выбежали на сцену и попытались привести Гривза в чувство. А потом резко опустился зеленый занавес.

Национального гимна не исполнялось. По балкону пронесся шепот. Какой‑то мужчина в фуражке перекрестился и метнулся к выходу, за ним последовала пожилая женщина. А я была настолько поражена случившимся, что не могла сдвинуться с места.

– Это все было по-настоящему, Дженни? – промямлил Филип. – Дьявол пришел и забрал этого человека в ад?

Я не знала, что ответить брату. Свидетелями какого богомерзкого события мы стали? Мне никогда не забыть этого жуткого зрелища.

– Я думаю, это просто несчастный случай, – неуверенно проговорила Доркас. – Мне кажется, что актер только что… умер.

Но что за страшная кончина. Юджин Гривз был так напуган…

В итоге на сцену выскочил взволнованного вида джентльмен; должно быть, директор театра. Он кое‑как извинился за то, что мистер Гривз «прихворнул». И кого он собирался обмануть?

– Будьте столь любезны, покиньте театр как можно скорее, чтобы мы поскорее занялись этим… печальным происшествием.

Кто‑то в толпе потребовал возмещения. Директор ничего на это не ответил и юркнул за занавес.

За кулисами, видимо, царил хаос. Был ли у Юджина Гривза костюмер, который его одевал, подобно тому, как я должна буду в скором времени одевать Лилит? Кто‑то ведь тщательно укладывал волосы актера и надевал на него эти одежды, которые потом насквозь пропитались кровью? При мыслях об этом я была готова расплакаться.

Я думала, что от вечернего воздуха мне полегчает, но этого не случилось. На Ковент-Гарден было, как всегда, оживленно, и каждая мелочь напоминала о той адской сцене: запах сигарного дыма, искры, летящие из-под катящихся по булыжной мостовой колес.

Филип был бледен как мел.

– Мне больше не хочется, чтобы ты работала в театре, Дженни. Я думал, это будет волшебное место, но это не так. Оно… нехорошее.

Если быть честной, то я почувствовала то же самое. Моя перспектива новой работы скисла, как оставленное на солнце молоко. Но как-никак это была работа. Работа, в которой мы отчаянно нуждались. Я постаралась не задумываться над словами Филипа и проявить благоразумие.

– Только эта пьеса. Не все они так ужасны.

Потом я вспомнила, что в «Макбете» тоже много крови.

Из лавки с печеными каштанами лился багровый свет. Из-за этого ее покупатели становились похожи на демонов.

– Ни слова об этом Берти, – скомандовала всем Доркас. – Ему неделями будут кошмары сниться.

Я подумала, что и мне, наверное, тоже.

Глава 3

У меня не было желания рассказывать об увиденном миссис Дайер, тем более что она очень любила покойного актера. Хотя слово «покойный» не вязалось с подобной кончиной. То, как он кричал, алые следы на щеках… Как бы мне хотелось это забыть.

Но когда я подошла к дому миссис Дайер на очередной урок, меня охватило беспокойство, что с ней приключилось кое-что похуже. Все ставни были закрыты. Брусчатку возле дома устилала солома, а к дверному молоточку была привязана черная лента. Ее муж должен был вот-вот вернуться из Саутенда. Он ведь не умер? Что подобное событие могло бы означать для меня и для театра?

Засуетившись от волнения, я постучала в дверь для прислуги, и мне быстро открыли.

– Миссис Дайер принимает… – начала я. Не успела я окончить фразу, как лакей Джеймс поманил меня внутрь. Все время, что он вел меня по знакомому маршруту к гостиной, он не проронил ни слова. Миссис Дайер сидела на своем диванчике вся в черном.

Сердце у меня упало.

– О, мадам… Мне жаль. Я не знала. Вы потеряли родственника?

Она одарила меня слабой улыбкой.

– Такое чувство, что это именно так.

– Я приду в другой день…

– Нет, останься. – Взмахом руки она отпустила Джеймса и пригласила меня сесть на диванчик подле нее. – Пожалуйста, скажи мне, что ты его видела. Скажи, что лицезрела ярчайшую звезду на небосводе перед тем, как она сгорела.

Я стушевалась. Миссис Дайер была человеком театральным: у нее имелась склонность к драматизации, но я никак не могла взять в толк, о чем она говорит.

– Видела?..

– Юджина Гривза, разумеется. По кому же еще я могу скорбеть?

На миссис Дайер было платье из лучшего бомбазина, к закрывавшему горло высокому воротнику приколота черная овальная брошь. На полях шляпки имелась вуаль, опустив которую можно было скрыть слезы. Неужели все это в самом деле из-за актера?

– Я… да, миссис Дайер, я его видела. Я не поняла, что он был вашим другом.

Миссис Дайер покачала головой. Вуаль затрепетала.

– Я разговаривала с Юджином Гривзом всего несколько раз, однако для меня он был воплощением… – Не окончив, она начала заново: – Ты молода, Дженнифер. Едва ли старше двадцати, полагаю.

– Этим летом мне исполнилось двадцать два, мадам.

Мой ответ будто причинил ей боль.

– Тогда тебе будет сложно понять мое горе. Я скорблю по периоду времени в той же мере, что по человеку. Его смерть ознаменовала конец эпохи.

Я изо всех сил старалась не выдать своих эмоций. Все это явно много для нее значило, и мне следовало проявить сочувствие, но память постоянно возвращала меня в те дни, когда умерла наша ма. У меня не было времени вот так сидеть в траурном костюме; мы старались не дать погибнуть малышу Берти и наскрести денег на похороны.

Миссис Дайер не заметила моей неловкости.

– Когда я впервые увидела, как играет Юджин Гривз… хм. – Ее глаза засветились от воспоминаний. – Я была моложе, чем ты сейчас. Боюсь, меня нельзя было назвать хорошей и послушной дочерью. Мои родители… буду с тобой откровенна: они наводили на меня смертную тоску. Их жизнь была сплошь достойной и упорядоченной. Я маялась от скуки. Но когда я увидела игру Юджина Гривза… это показалось мне чудом. Как будто я пробудилась от долгого и ужасного сна. Я была ненасытна. Только походы в театр позволяли мне ощущать себя живой.

Я такого детства не могла себе даже представить: быть настолько богатой, чтобы устать от собственного благополучия. Но, наверное, когда ты рождаешься в такой среде, то просто не замечаешь своей удачи.

– Я истратила на театральные билеты целое состояние. Боюсь, я становлюсь докучливой. Но теперь ты побывала с ним рядом. Ты понимаешь, какой притягательной силой он обладал, особенно когда был молодым и еще более энергичным.

Нужно было что‑то сказать.

– Он был еще и красивым, – вставила я.

Миссис Дайер промокнула платочком глаза и нежно улыбнулась.

– Боже мой, да. Конечно, об этом ни слова мистеру Дайеру. Ты можешь себе представить, как сильно этот актер повлиял на меня, когда я была еще юной девушкой.

Но это все равно не объясняло столь откровенного траура. Интересно, что бы сказал ее муж, окажись он сейчас дома.

– Но… все ведь идет своим чередом, несмотря на эту трагедию? «Меркурий» начинает театральный сезон и мистер Дайер скоро возвращается?

– Да, уже совсем скоро. И везет с собой эту жуткую леди Макбет. – Она протянула руку к маленькому оловянному крестику у меня на шее и мрачно кивнула: – Я рада, что он у тебя есть. Тебе понадобится защита от коварства Лилит.

Можно подумать, что Лилит Эриксон вампир и мне предстоит отразить ее нападение! Рискнуть ли засмеяться? Уместно ли это? Миссис Дайер сегодня утром была такая странная.

Не найдясь, что ответить, я тоже стала рассматривать ее украшения. На черной броши под горлом белела женская фигура.

Заметив мой взгляд, миссис Дайер отколола брошь.

– Вот тебе, Дженнифер, еще один театральный урок. Как ты думаешь, кто это?

Я предположила, что это какая‑то богиня: тога, на ногах сандалии, а на голове лавровый венок. В одной руке она держала палицу, а в другой – маску с открытым ртом.

– Я ее знаю, – осенило меня. – Видела изображение этой дамы на потолке в театре Юджина Гривза.

– Ну да, должна была видеть. А может, ты узнаешь и маску у нее в руке? Ты могла заметить ее над сценой рядом с такой же улыбающейся. Это Мельпомена, муза трагедии. Я всегда говорила, что она посетила и вдохновила Юджина Гривза. Он был трагиком на протяжении… ох, уже больше двадцати лет. Даже представить не могу, кто сможет его заменить.

Я провела большим пальцем по поверхности броши. Мельпомена выглядела суровой, неподвластной времени в своей глубокой печали.

– У мистера Гривза были часы, – продолжила миссис Дайер, – с гравировкой Мельпомены на крышке. И я заказала себе такую же брошь.

Мелькнуло воспоминание: Гривз, с широко раскрытыми от ужаса глазами, сжимает эти часы в руке.

– Все это очень печально, мадам. Но, может, в этом есть и что‑нибудь хорошее? Все может сложиться удачно для вашего театра. «Меркурий» ведь специализируется на трагедиях?

– Что ж, пожалуй.

– И разве мы не собираемся помочь Лилит Эриксон стать именно трагедийной актрисой?

Рот миссис Дайер сморщился.

– Да, в целом собираемся. Мне претит, что венец Юджина Гривза достанется такой женщине… Но, как ты говоришь, это было бы хорошо для «Меркурия». Настоящая возможность. И сейчас особенно важно, чтобы ты уделяла пристальное внимание тому, что делает Лилит, и каждую неделю отсылала мне отчет обо всем, что покажется подозрительным.

Я вернула брошь хозяйке. Еженедельный отчет? Что же такое может затевать эта актриса?

Раздался стук в дверь, и в нее просунулась головка сбежавшей от гувернантки малышки Рейчел.

– Можно я посмотрю птичек, мама?

При звуке ее голоса неразлучники защебетали. Печаль на мгновение исчезла с лица миссис Дайер.

– Конечно, дорогая.

Рейчел восторженно взвизгнула и, взмахнув короткими юбками, вбежала в гостиную. Она была милым кудрявым созданием. Миссис Дайер никогда не рассказывала о братьях или сестрах Рейчел. Мне казалось, что у женщины ее возраста детей должно быть больше, но, возможно, у нее имелась на то какая‑то медицинская причина. Тут я вдруг подумала, что ни разу не видела в доме на камине визитных карточек и ни разу не застала выходящей от нее подруги. В сравнении с моей собственной семьей, эта казалась мне маленькой и обособленной от всего мира.

Миссис Дайер встала и подняла дочь, чтобы ей лучше было видно клетку. Птицы чирикали и наклоняли головки набок.

– Не думаю, что смогу рассказать тебе еще что‑то полезное, Дженнифер. Ты оказалась способной ученицей. Мне кажется, ты уже готова к тому, чтобы на следующей неделе приступить к работе. Я пришлю за тобой экипаж.

– В этом нет нужды, мадам, – начала я.

Она улыбнулась.

– Только в первый день. Иди сразу наверх в костюмерную и спроси там миссис Неттлз. Она будет тебя ждать.

Мое обучение закончилось довольно внезапно. С этого момента пьесе и самой Лилит Эриксон предстояло из каких‑то смутных понятий в моей голове стать реальными.

– Спасибо.

– Постоянно наблюдай и жди записки от меня. Я дам тебе время освоиться на новой должности. И мы снова встретимся… скажем, к концу недели.

Я кивнула:

– Да, миссис Дайер.

– Да хранит тебя Господь, Дженнифер Уилкокс.

Я подхватила вещи, стараясь не показывать своего недоумения. Неужто она всегда так эмоциональна? Возможно, меня несколько отвлек блеск ее богатства, и за ним я не разглядела в миссис Дайер романтичную натуру с живым воображением.

Ее страхи, несомненно, тоже были преувеличены. Лилит Эриксон не могла быть настолько скверной, чтобы для защиты от нее мне понадобились благословение и крестик.

Но в памяти то и дело всплывал вечер в «Геликоне», красное от света в лавке с каштанами лицо Филипа и его слова, когда он назвал театр нехорошим местом.

Театр развратил Грега. Но он ведь не сможет изменить таким же образом и меня?

* * *

«Доктор Фауст» вкупе с причудами миссис Дайер охладили мой восторг. И когда я увидела остановившийся возле нашего дома экипаж, который должен был отвезти меня в «Меркурий» в первый рабочий день, меня внезапно охватил ужас. Но страх не шел ни в какое сравнение с отсутствием возможности заплатить за жилье, поэтому, надевая перчатки и шляпку, я строго себя отчитала.

Берти сидел за столом и склеивал спичечные коробки. Это не приносило нам больших денег, но все же служило небольшим подспорьем. Шляпная фабрика, где работал Филип, отказалась брать Берти из-за больной ноги.

– Не хочу я, чтобы ты туда ехала, – вздохнул он. – Только успел привыкнуть к тому, что ты всегда дома.

– Я ненадолго. До премьеры еще есть время. Так что к ужину вернусь, обещаю.

Он смотрел на меня своими карими, как у Грега, глазами.

– Точно?

– Я вернусь, Берти. И всегда буду возвращаться. – Я видела, как он старается поверить моим словам и в то, что я не исчезну, как Грег. Мое сердце сжалось от боли. – Я тебя люблю. И еще сколочу нам состояние. Вот увидишь.

Транспорт миссис Дайер представлял собой карету с отполированными дверцами и сияющими колесными спицами, запряженную одной черной лошадью. Для меня было большой честью быть доставленной в театр лично. С козел спрыгнул тот же лакей, которого я видела в доме, и распахнул передо мной обитую бордовой обивкой дверцу экипажа. Я неловко забралась внутрь. Дверца за мной закрылась, щелкнул хлыст. Мы тронулись.

Нечасто мне приходилось путешествовать в тишине. Я привыкла к толкотне омнибуса. В редких случаях мы с Доркас расщедривались и брали наемный экипаж. Что бы сказала прислуга миссис Филдинг, если бы увидела меня сейчас?

В фешенебельной части города движение на улицах замедлилось. Глядя в окно, я успевала читать расклеенные на стенах афиши. Была среди них и афиша «Макбета». При виде нее у меня возникло странное чувство, будто в отражении витрины я внезапно узнала свое лицо. Впервые в жизни мне предстояло не просто быть собой, а стать частью чего‑то большего.

Наконец мы подъехали к театру «Меркурий». Конечно, я видела это здание и раньше: привлекательное сочетание красного кирпича и терракотовой плитки; но в подробностях я его никогда не разглядывала. Сверху, на фронтоне, стояла статуя римского бога Меркурия. Миссис Дайер сказала, что он подходящий покровитель для трагедийного театра, потому что сопровождает души в преисподнюю. Под фронтоном поблескивали три арочных окна, отделенных друг от друга колоннами. Ниже располагался балкон, а в самом низу – три квадратные решетчатые двери: для владельцев абонементов, для зрителей балкона и партера и для входа в театральную кассу.

Экипаж повернул за угол театра и остановился в куда менее впечатляющем дворике. С этой стороны здания кирпичная кладка была вся в птичьем помете и лишайнике, а металлические перила побила ржавчина. Здесь, наверное, магия театра заканчивалась: кругом лежали связанные в узлы потрепанные полотнища, мотки изношенной веревки и поломанные декорации, оставшиеся от прежних пьес.

Я выбралась из экипажа и поблагодарила кучера. Он не ответил. По двору слонялось с полдюжины мужчин в вельветовых брюках и сорочках с закатанными рукавами. Кажется, прямо по соседству находилась столярная мастерская. Возможно, мне стоило спросить у одного из парней, как попасть в театр, но все они были сосредоточены на своей работе и, кажется, даже не замечали, как я тихонько семеню по булыжному двору.

А потом я увидела знакомое лицо. Девичья привязанность, которую я причисляла к давно отошедшим в небытие, снова чувствительно откликнулась у меня в груди.

– Оскар?

Он выглядел старше и даже красивее, чем я помнила, несмотря на торчащую за ухом кисть и мазок желтой краски на щеке. Он не сразу меня узнал.

– Мисс Уилкокс. Что вы здесь делаете?

Тот молодой человек, которого я знала прежде, всегда держал улыбку наготове, обладал пружинистой походкой и вечно насвистывал известные мелодии. Теперь же при виде меня ему будто сделалось дурно.

Я замялась.

– Я здесь работаю. Миссис Дайер приняла меня на должность.

– Я думал, вы горничная. Что же вы будете здесь делать, прибирать в партере?

Тут ему через плечо заглянул другой мужчина и что‑то шепнул на ухо. Я заметила сердитый взгляд плотника из мастерской. За то время, что я готовилась к новой работе, мне ни разу не пришло в голову, что здесь я могу столкнуться с враждебностью, которую навлек на наше семейство брат. Вероятно, Грег поступил со своими товарищами-художниками не лучше, чем с нами. Я вспомнила, как миссис Дайер сказала, что мы с Грегом похожи, и пожалела, что не могу стереть собственные черты лица, подобно сценическому гриму.

– На самом деле нет, – ответила я со всем достоинством. – Я буду костюмером. Буду одевать приму.

На лоб Оскара упала прядь темных с рыжиной волос.

– Вы? – недоверчиво переспросил он. – Вы будете одевать Лилит Эриксон?

– Да. Именно поэтому я к вам и подошла. Я собиралась спросить, где можно найти миссис Неттлз.

Оскар нахмурился. Это было ему не к лицу. Мне бы хотелось, чтобы он снова стал веселым и жизнерадостным другом Грега. Такой человек мог бы оказаться сейчас на вес золота: он мог бы поддержать меня в театре и тайком заполучить нужные сведения о Лилит Эриксон. Но вместо этого я лицезрела его кислую мину. Что могло его так обидеть? А мой вопрос он так и оставил без ответа.

– Ну ладно… – вздохнула я, но тут он зашевелился.

– Мне все равно надо к декорации, – признался он. – А костюмерная как раз рядом. Так что можете пойти со мной.

– Благодарю.

Остальные работники проводили нас взглядами. Один начал посмеиваться, и я метнула в его сторону ледяной взгляд.

Оскар повел меня мимо мастерской к другой двери со скрипучими петлями. Через нее мы попали в темный коридор, где стоял какой‑то затхлый запах. Там не было ничего красивого, только практичные беленные известью стены с деревянной облицовкой снизу. Мы пошли направо мимо наставленных лестниц, ящиков и мешков с песком. Где‑то вдалеке стучал молоток.

– Я уже сто лет вас не видела, – попыталась поддержать разговор я. – Даже не узнала вас.

Он не обернулся, лишь ускорил шаг.

Будь это кто‑нибудь другой, я бы не придала особого значения и сочла его жалким паршивцем, но, учитывая то, каким я помнила Оскара, его нелюбезность причиняла мне боль. Наше знакомство не было близким. Он был другом Грега, и я видела его лишь мельком, но он всегда производил на меня такое впечатление, что я не единожды грезила о нем, лежа на своей узкой кровати для прислуги.

Оскар повернул налево и полез на приставную лестницу. Я подоткнула юбки и стала взбираться по скрипучим ступенькам за ним следом.

Мы оказались над колосниками [2]2
  Конструкция в виде решетки над сценой. Служит для установки декораций, осветительных приборов и занавеса.


[Закрыть]. Они напоминали оснастку корабля. Во всех направлениях над сценой на головокружительной высоте тянулись веревки и подвесные переходные мостики.

– Я думала, что костюмерная будет внизу, – задыхаясь, пробормотала я.

– Это не так, – отрезал Оскар. – Но вы привыкнете к высоте. Старайтесь не смотреть вниз. Мы идем туда, через мостик, видите?

Над сценой справа налево протянулась длинная широкая платформа. От глаз зрителей ее скрывали полоски крашеной ткани. Упасть оттуда было сложно, но я почему‑то преодолевала фут за футом с великой осторожностью. Я видела, как человек умер на сцене. У меня не было никакого желания рухнуть вниз и сделать то же самое.

– Я же сказал вам не смотреть вниз. – По крайней мере он со мной разговаривал.

Вокруг нас располагались большие и сложные механизмы. Мы шли мимо канатов, цепей и цилиндров с противовесами. И каждый служил для своей определенной неведомой цели. Проходя мимо, Оскар провел рукой по ветровой машине.

– Какой же зверь в тебя вселился и меня смутил? Открывшись мне, мужчиною ты был [3]3
  Перевод Ю. И. Лифшица.


[Закрыть].

Оскар остановился и склонил голову набок.

– Это она, – произнес он. – У нее самый сильный голос. Только его и слышно за декорациями. Послушайте.

Актриса на сцене внизу продолжала свою речь. Ее голос был теплым, глубоким, с легкой хрипотой. Он почему‑то навел меня на мысль о кошачьем языке.

– Это Лилит Эриксон?

Оскар кивнул.

Я посмотрела с мостика вниз. Сверху была видна только макушка Лилит, иссиня-черная, как вороново крыло.

– А какая она? – спросила я у Оскара.

– Какая? Она подает надежды. Шеф правильно ее выбрал, у нее определенно талант. Ему только надо раскрыться.

– Нет, а… не на сцене. Какая она как человек?

Оскар пожал плечами. По его лицу скользнула какая‑то тень, но я не смогла определить, что она означала.

– Не знаю. Мы вращаемся… в разных кругах.

Миновав мостик, мы очутились возле шатких лестниц с веревочными перилами. Я сморщила нос от запаха краски и скипидара.

– К запахам вам тоже придется привыкнуть, – сказал мне Оскар. Вытащив из-за уха кисть, он указал ею на дверь. – Вы работаете вот здесь.

– Спасибо, что проводили.

– Ну, мне все равно нужно было идти сюда. Пора заняться делом.

Я понаблюдала за тем, как Оскар взбирается на раму декорации. Полотно, натянутое вдоль стены за сценой, было под стать его поведению: обширная вересковая пустошь в тусклых оттенках фиолетового, голубого и зеленого.

До просмотра «Доктора Фауста» я всегда считала театр веселым местом. Теперь он казался мне полным страдания, демонов и смерти. Но здесь платили деньги, и забывать об этом не следовало.

Я постучала в дверь костюмерной, но ответа не получила. Как только я открыла дверь, меня обдало волной теплого воздуха. В воздухе мятежным духом клубился пар. Шипящим, словно от боли, утюгом женщина разглаживала складки на длинном черном плаще.

С трех сторон женщину окружали стойки с костюмами. Мне еще никогда не доводилось видеть такого разнообразия цветов и выделки: одни вещи были расшиты блестками, другие бусинами, а третьи пронизывала золотая нить. На полке размещались безликие головы в париках и шляпах.

Центр костюмерной занимал длинный стол. За ним восседала хорошенькая черноволосая девушка. Хотя бок о бок с ней стояли швейные машины, она что‑то пришивала вручную и, судя по забинтованному запястью, занималась этим довольно часто.

Я кашлянула.

– Здравствуйте! – Руки работниц продолжали двигаться. – Дженни Уилкокс? – Я отчего‑то произнесла собственное имя с вопросительной интонацией.

Женщина отставила утюг.

– Я ждала вас еще десять минут назад. Входите и закройте за собой дверь. Шляпу повесьте, если найдете куда.

Женщина была худой, плоскогрудой, но одета со вкусом: простое красновато-коричневое платье с ниспадающей до пола спинкой. Это платье было ей очень к лицу, как и каштаново-рыжий цвет волос, изящно перехваченных на затылке. От хозяйки костюмерной я ожидала чего‑нибудь более броского, а ее стиль был прост и элегантен.

– Меня зовут миссис Неттлз. Вы это уже знаете. А это Полли.

Девушка с шитьем кивнула. Все ее внимание снова было направлено на работу.

– Очень рада знакомству с вами обеими.

– Миссис Дайер сказала мне, что последнее время вы работали в услужении, – резюмировала она. – На самом деле, это может оказаться очень полезным. Большинство молодых людей нынче не умеют выслушивать приказания.

Стена за моей спиной была увешана набросками и образцами материалов. Впервые за последнее время настроение у меня поднялось. Находиться в костюмерной было приятно, и мне захотелось узнать о рисунках на стенах побольше. Но задавать праздные вопросы сейчас было не время.

– Чем я могу помочь? – поинтересовалась я.

Миссис Неттлз глянула на часы.

– Они будут репетировать еще несколько часов. Полли, у тебя есть еще что‑нибудь в починку?

Кивнув, Полли отложила иголку и пошла к стойкам с костюмами. Ее проворные руки захватили сразу с десяток вещей. Должно быть, она помнила, где что висело.

Я присела на стул рядом с ней и взяла иглу. Мне было только в радость под шипение утюга следить взглядом за ложащимися на ткань стежками. В этом не было ничего зловещего. В комнате было жарко, как в аду. Но это единственное, что напоминало здесь о «Докторе Фаусте».

– От брата вестей нет? – вдруг спросила миссис Неттлз.

Я в испуге посмотрела на нее.

– Нет. Но мне не очень‑то и нужно. Я думала, миссис Дайер вам рассказала. Он нас бросил.

Миссис Неттлз покивала.

– Да, она говорила что‑то подобное. Но уже несколько месяцев прошло. Мы предположили, что теперь уж он написал вам и попросил помощи.

Я осторожно потянула за нитку.

– Помощи?

– Я сказала это, еще когда она встречалась с тем парнем, которого бросила, и скажу снова. Художнику ни за что не обеспечить всех прихотей Джорджианы Милдмей. Она даст вашему брату повод для сожаления, что поехал с ней в Америку, и сомневаюсь, что она оплатит ему дорогу домой.

Голова у меня шла кругом. Мне, конечно же, было известно, что Грег сбежал с молодой актрисой. Я винила ее за то, что дурно подействовала на брата, но мне ничего не было известно о том, что она уже была с кем‑то обручена ранее.

– Я видела ее всего раз, – призналась я, вспоминая ее ямочки на щеках и аккуратный курносый носик. – Мне она показалась ужасной.

Миссис Неттлз фыркнула.

– Сложная. Так мы называем актеров, которые доставляют нам хлопоты.

– Чего бы мы для нее ни делали, все было плохо, – взорвалась Полли. – Ей хотелось работать в таком шикарном театре, где для создания костюмов нанимают художников или пользуются услугами Дома Ворта [4]4
  Чарльз Фредерик Ворт – парижский модельер английского происхождения, открывший первый дом высокой моды. Модели Ворта оставались символом роскоши и высокого общественного положения вплоть до конца существования дома моды после Второй мировой войны.


[Закрыть].

Миссис Неттлз была права: такая женщина никогда не удовольствуется тем, что сможет предложить ей Грег. Может, поэтому он забрал все наши сбережения и украл ту драгоценность? Хотел порадовать свою возлюбленную?

– Похоже, она сущее наказание, – только и решилась добавить я.

Миссис Неттлз поставила свой утюг.

– Едва ли следует удивляться, что художники бегут за ней. Этот народ вечно ищет музу, а заканчивается все слезами. До чего же теперь глупый вид у этого парня! Он так задирал нос, говорил, что женится на звезде. Считал себя лучше других. – Она вздохнула. – А теперь вот и вам, мисс Уилкокс, приходится менять работу. Печальная история.

У меня больше не было никакого желания слушать про Джорджиану Милдмей.

– А что та актриса, которую мне предстоит одевать, Лилит Эриксон? Какая она?

Полли закусила губу. Миссис Неттлз расправила плечи и задумалась.

– Она… другая. С ней не все так просто. Держится сама по себе. От вас мне нужно, чтобы вы сняли с нее мерки. У меня на нее уходит чертова уйма времени. – Она кивнула на стену со стороны двери. – Вон те мерки – это все, что у меня есть, но они уже с год, как устарели. Пока она играла маленькие роли, мы могли обойтись тем, что есть. Но прима – совсем другое дело.

Я перевела взгляд на наброски. То были наряды времен Шекспира: бархатные туники, костюмы эпохи позднего Средневековья и шляпы с перьями. Рядом с кусками кружев висели образцы шотландской клетчатой ткани, и все они были прекраснее, чем все то, с чем мне доводилось работать раньше. Я поймала себя на том, что пыталась отгадать персонажа пьесы, не глядя на имя.

– Которые из них костюмы Лилит?

Полли отложила иглу и сняла листы бумаги со стены. Она разложила их передо мной, и я расплылась в улыбке. Им удалось подобрать материалы, которые были под стать скользкой натуре леди Макбет: тафту оттенка мха и горчицы, паутину черного кружева и похожие на змеиную чешую блестки.

– Они идеальны, – честно призналась я. – Миссис Неттлз, вы сами их рисуете?

– Да. Все задумывается и воплощается в этой комнате. Вам нужно будет с ходу взяться за дело.

– С радостью. – Хоть что‑то в моей работе я смогу полюбить. Актрисы, судя по всему, были сущим ужасом, но к этому я была привычна: знатным дамам тоже было нелегко угодить. Если я смогу проводить большую часть времени здесь, в костюмерной, создавая красивые вещи, то, в общем‑то, смогу находить в работе удовольствие.

В этот момент дверь распахнулась. В комнату вошел мужчина средних лет, картинно держа руку у лба. Он был похож на человека, которого я ожидала увидеть в театре: безукоризненно одетый, с напомаженными волосами и завитыми усами.

– Сайлас! А мы‑то думали, что с тобой приключилось.

Денди бросился на стул.

– Я не опоздал, моя дорогая Полли. Я был внизу, страдал за искусство.

Полли, глядя на меня, закатила глаза.

– Сайлас одевает Энтони Фроста, нашего ведущего актера. Сайлас, это мисс Дженнифер Уилкокс. Теперь она будет одевать Лилит Эриксон.

Он в ужасе повернулся ко мне.

– Не может быть! Она же просто копия того подлеца художника Грегори. Вы с ним близнецы?

– Нет, сэр.

– Что ж, я буду признателен, если будете напоминать вашего брата в другом отношении. Заберите, пожалуйста, эту актрису и увезите куда‑нибудь подальше!

Стало быть, дело не просто в воображении миссис Дайер; костюмеры Лилит не любили. Я ухватилась за возможность собрать кое‑какие сплетни для своего отчета.

– Почему же вам хочется избавиться от Лилит?

Миссис Неттлз качнула головой, предостерегая меня, но было поздно. Сайлас сделал глубокий вдох.

– Первый день репетиций, а она уже приглядывается к Энтони. Вы бы видели ее там, внизу, как она трогала его каждые пять секунд, висла у него на руке, будто играла любящую жену!

– Я думаю, – с запинкой произнесла миссис Неттлз, – что Лилит способна на большее, чем пытать счастье по этой части, Сайлас.

– Вы слишком хорошего мнения о ней. Вы же знаете, какие они, эти актрисы. Хлебом не корми, только дай испытать судьбу. Она их всех приручит. Нет, меня ей не провести. И такая‑то дилетантка будет играть главную роль в паре с бедным славным Энтони!

Я с интересом склонила голову набок.

– Значит, это Энтони Фрост будет играть Макбета? Какие у него костюмы?

Все умолкли. Лицо Сайласа приобрело красновато-коричневый оттенок, будто я произнесла непристойность.

– Мисс Уилкокс! Ни в коем случае не произносите этого!

– Не произносить чего? Что я сделала не так?

Миссис Неттлз неодобрительно поцокала языком.

– Ладно, Сайлас, будь помягче с бедной девочкой, она новенькая.

– Она сгубила всю постановку!

– Все не так плохо, – успокоила его миссис Неттлз. – Дело в том, что мы считаем плохой приметой произносить название этой пьесы в стенах театра, мисс Уилкокс. Будьте так добры, называйте ее «шотландской пьесой», пока находитесь в «Меркурии».

Мое замешательство, должно быть, отразилось у меня на лице.

– Но… почему?

– Это проклятье, – провозгласил Сайлас. – Пьеса проклята. Неужто вам и вправду невдомек, что вы только что натворили? Теперь на нас могут обрушиться несчастья всех мастей, которые выпустил на свободу ваш длинный язык!

Из моей памяти еще не изгладились воспоминания о «Докторе Фаусте». Возможно, именно это и произошло с Юджином Гривзом? Может быть, он умер в муках из-за того, что какой‑нибудь неосторожный костюмер брякнул название пьесы «Макбет»?