Текст книги "Домик в прерии ч.2"

Автор книги: Лора Инглз Уайлдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Длиннорогие техасские коровы

Однажды вечером Лора сидела с папой на пороге. Над темной прерией светила луна, ветер утих, и папа еле слышно играл на скрипке.

Последняя нота задрожала и растаяла далеко-далеко в лунном свете. Кругом была такая красота, что Лоре не хотелось уходить в дом. Но папа сказал, что маленьким девочкам пора спать.

Вдруг издали донесся какой-то странный низкий звук.

– Что это? – спросила Лора.

Папа прислушался.

– Наверное, это ковбои перегоняют стада на север в Форт-Додж, – сказал он.

Лора надела ночную рубашку и подошла к окну. Было очень тихо, даже трава не шелестела, и издали до нее опять еле слышно донесся тот же звук – не то рокот, не то песня.

– Они поют? – спросила Лора.

– Да, – отвечал папа. – Ковбои так убаюкивают коров. А теперь мигом в постель, маленькая разбойница!

Лора легла и стала думать о коровах, которые лежат на черной земле под луной, и о ковбоях, которые тихонько поют им колыбельную песню.

Утром Лора выбежала из дома и увидела возле конюшни двух незнакомых людей верхом на лошадях. Они разговаривали с папой. Кожа у незнакомцев была красновато-коричневой, как у индейцев, а глаза раскосые и узкие, словно щелки. У них были кожаные штаны, шпоры и широкополые шляпы. Шеи были повязаны большими носовыми платками, а за пояс заткнуты пистолеты.

Они попрощались с папой, пришпорили лошадей и ускакали.

– Нам очень повезло, – сказал папа.

Это были ковбои. Они попросили папу помочь им перегнать коров через ручей, чтобы они не застряли в ущелье между утесами. Денег папа брать с них не хотел, но сказал, что от куска говядины не откажется.

– Хочешь хороший кусок говядины, Каролина? – спросил папа.

– Ах, Чарльз! – только и могла выговорить мама. Глаза у нее сияли.

Папа повязал на шею самый большой носовой платок, какой только нашелся в доме, и объяснил Лоре, как можно натянуть его на нос и рот, чтобы не наглотаться пыли. Потом сел на Пэтти, поехал по индейской тропе на запад и вскоре скрылся из виду.

Весь день палило жаркое солнце, дул жаркий ветер, и Лора все яснее слышала глухое заунывное мычанье. К полудню весь горизонт застлало пылью. Мама сказала, что скот истоптал всю траву и с прерии поднялась пыль.

Солнце уже садилось, когда папа, весь в пыли, вернулся домой. Пыль была у него в бороде, в волосах, на ресницах и на всей одежде. Мяса он не привез, потому что стадо еще не перешло через ручей. Коровы передвигаются очень медленно и по дороге щиплют траву. Им надо вдоволь наесться травы, чтобы разжиреть к приходу в город.

В этот вечер папа говорил мало, не играл на скрипке и сразу после ужина лег спать.

Стада теперь подошли совсем близко, и заунывное мычанье разносилось по всей прерии. Когда стемнело, скотина успокоилась, а ковбои запели. Их песни совсем не были похожи на колыбельные. Высокие, протяжные, скорбные звуки скорей напоминали вой волков.

Слушая эти тоскливые ночные песни, Лора никак не могла уснуть. Где-то вдалеке выли настоящие волки. Иногда мычали коровы. Но песни ковбоев не умолкали.

Они звучали то тише, то громче, жалобно замирая под луной. Когда все уснули, Лора тихонько подкралась к окну и увидела, что у темного края земли, словно три красных глаза, горят три костра, а над ними в лунном свете сияет огромное ясное небо. Тоскливые песни, казалось, жаловались на что-то луне. У Лоры подступил комок к горлу.

Назавтра Лора и Мэри целый день поглядывали на запад. Они слышали далекое мычание скота, видели густые клубы пыли. Временами до них доносился короткий пронзительный крик.

Вдруг неподалеку от конюшни из прерии выскочило с десяток длиннорогих коров. Задрав хвосты, они свирепо трясли рогами и топали копытами. Ковбой на пятнистом мустанге бешено пронесся мимо, стараясь их обогнать. Он размахивал шляпой и пронзительно вопил:

– Эй-ий-йи-йи! Эй!

Коровы повернулись, закружились на месте, сталкиваясь длинными рогами. Потом задрали хвосты и, спотыкаясь, кинулись прочь, а за ними, сгоняя их в кучу, вихрем несся мустанг. Потом все они скрылись за невысоким холмом.

Лора бегала взад-вперед, размахивала капором и вопила:

– Эй! Ий-йи-йи!

Наконец мама велела ей успокоиться, потому что молодым леди неприлично так кричать. Но Лоре хотелось быть не молодой леди, а ковбоем.

К вечеру на западе показались три всадника, которые вели за собой корову. Один из всадников был папа верхом на Пэтти. Всадники медленно приблизились, и Лора увидела, что рядом с коровой плетется маленький пятнистый теленок.

Корова двигалась неуклюжими рывками, словно ныряла. Два ковбоя скакали впереди на порядочном расстоянии друг от друга. К седлам ковбоев были привязаны веревки, а другие концы веревки были намотаны на рога коровы. Когда корова хотела боднуть одного ковбоя, другой натягивал веревку и останавливал ее. Корова ревела, а теленок тихонько мычал.

Мама смотрела из окна, а Лора с Мэри, широко раскрыв глаза, наблюдали за ними, стоя в дверях.

Пока папа привязывал корову к стене конюшни, ковбои держали ее за веревки. Потом попрощались с папой и уехали.

Мама никак не могла поверить, что папа привел домой корову. Но эта корова и вправду теперь принадлежала им. Папа сказал, что теленок слишком слаб для такого длинного перехода, а корова слишком тощая для продажи, и поэтому ковбои подарили их папе. Говядины ему тоже дали – большой кусок мяса был привязан к седлу.

Папа, мама, Мэри, Лора и даже Крошка Кэрри смеялись от радости. Папа всегда смеялся очень громко, и смех его звучал словно звон больших колоколов. Когда мама чему-нибудь радовалась, она улыбалась нежной улыбкой, от которой Лоре становилось тепло. Но теперь мама тоже смеялась, потому что у них появилась собственная корова.

– Дай мне ведро, Каролина, – сказал папа. – Я ее сейчас же подою.

Он взял ведро, сдвинул на затылок шляпу и присел на корточки рядом с коровой. Но корова пригнулась, лягнула папу, и он упал навзничь.

Папа вскочил. Лицо у него покраснело, а глаза метали голубые молнии.

– Ах ты, чудовище рогатое! Ты от меня не уйдешь! – воскликнул он.

Он взял топор, заострил две толстые дубовые доски, потом припер корову к стене конюшни и забил доски в землю рядом с ней. Корова ревела, теленок мычал. Папа взял несколько жердей, привязал их концами к столбам, а другие концы просунул в щели в стене конюшни. Получилась изгородь.

Теперь корова не могла двинуться ни вперед, ни назад, ни в сторону, но теленок мог спрятаться между стеной и матерью Поэтому он почувствовал себя в безопасности и перестал мычать. Он стоял по одну сторону коровы и ужинал молоком, а папа просунул руку за изгородь и доил корову с другой стороны. Ему удалось надоить почти полную жестяную кружку.

– Завтра утром попробуем еще раз,– сказал папа. – Эта несчастная тварь совсем дикая, прямо как олениха. Но мы ее приручим.

Смеркалось. Козодои гонялись за насекомыми. В русле ручья квакали лягушки. «Уип, уип, уилл», – кричали ночные птицы. «Угу-гу-гу», – бормотала сова. Где-то вдалеке выли волки. Джек сердито рычал.

– Эти волки идут вслед за стадом‚– объяснил папа.– Завтра я построю корове хорошую крепкую загородку, чтобы волки не могли к ней подобраться.

Все пошли домой, захватив с собой говядину, а молоко папа, мама, Мэри и Лора решили отдать Крошке Кэрри и стали смотреть, как она его пьет.

Жестяная кружка закрывала ей лицо, но Лоре было видно, как глотки спускаются у нее по горлу. Постепенно Крошка Кэрри глоток за глотком выпила все молоко, потом красным язычком облизала губы и засмеялась.

Лора никак не могла дождаться, когда наконец испекутся лепешки и поджарятся бифштексы. Она никогда не ела ничего вкусней этой сочной говядины. И все радовались, что у них теперь будет молоко, а может, даже и масло, чтобы мазать на лепешки.

Мычание теперь еле-еле доносилось издалека, и ковбойских песен почти не было слышно. Все стада уже перебрались на ту строну ручья, в Канзас. Завтра они медленно двинутся дальше на север к Форт-Доджу‚ где стоят солдаты.

Лагерь индейцев

С каждым днем становилось все жарче и жарче. Ветер тоже был жаркий – как из печки, говорила мама.

Трава пожелтела. Птицы умолкли. Было до того тихо, что Лора слышала, как на деревьях у ручья лопочут белки. Иногда над головой с громким хриплым карканьем проносилась стая черных ворон. Потом опять все стихало.

Мама сказала, что наступило летнее солнцестояние.

Папа не мог понять, куда подевались индейцы. Он сказал, что со своей маленькой стоянки в прерии они ушли, и однажды предложил девочкам пойти посмотреть на эту стоянку.

Лора от радости запрыгала и захлопала в ладоши, но мама не хотела их отпускать.

– Это слишком далеко, Чарльз,– сказала она.– Да еще по такой жаре.

Папины голубые глаза сверкнули.

– Индейцы этой жары не боятся, значит, и нам она не повредит,– отвечал он. – Пошли, девочки!

– Можно, Джек тоже с нами пойдет? – спросила Лора.

Папа взял было ружье, но посмотрел на Лору, посмотрел на Джека, посмотрел на маму и положил ружье на место.

– Ладно, Лора. Мы возьмем Джека, а ружье оставим маме.

Джек прыгал вокруг, виляя обрубком хвоста. Когда он понял, в какую сторону они собираются идти, он побежал впереди. За ним шагал папа, потом шла Мэри, а потом Лора. Мэри надела капор, а Лорин капор болтался у нее на спине.

От горячей земли было жарко босым ногам. Солнце проникало сквозь вылинявшие платьица девочек и жгло им руки и спины. Воздух и вправду был жарким, как в печке, и даже попахивал печеным хлебом. Папа сказал, что это пахнут семена травы, пропеченные солнцем.

Они уходили все дальше и дальше в огромную прерию. Лоре казалось, будто она становится все меньше и меньше. Даже папа не казался таким большим, как на самом деле. Наконец они спустились в маленькую впадину, где находилась стоянка индейцев.

Джек вспугнул большого зайца. Когда заяц выскочил из травы, Лора даже подпрыгнула от неожиданности.

– Не тронь его, Джек! – быстро сказал папа.– У нас и так мяса хватает.

Джек сел и стал смотреть, как заяц длинными скачками удирает по лощине.

Лора и Мэри оглянулись вокруг. Они старались держаться поближе к папе. По краям впадины росли низкие кусты – снежноягодник с розовыми ягодами и сумах. Шишки у сумаха были зеленые, но листья уже кое-где покраснели. Кисточки золотарника стали серыми, а желтые лепестки большеглазых ромашек поникли и свисали с чашечек.

И все это пряталось в незаметной впадине. Если стоять возле дома, не было видно ничего, кроме травы, а из этой впадины не было видно дома. Прерия казалась ровной, но на самом деле ровной она не была.

Лора спросила у папы, много ли в прерии впадин, и он сказал, что много.

– И во всех впадинах индейцы? – шепотом спросила Лора, но папа сказал, что не знает, может, они там есть, а может, и нет.

Лора крепко держала папу за руку, Мэри держала его за вторую руку, и все трое смотрели на стоянку индейцев. Там, где индейцы разводили костры, остались кучи золы. Там, где они забивали в землю столбы для своих шатров, в земле остались ямки. Повсюду валялись кости, обглоданные индейскими собаками. По краям впадины индейские лошадки общипали всю траву.

Везде были следы больших и маленьких мокасинов и следы маленьких босых ног. А поверх этих следов виднелись следы зайцев, птиц и волков.

Папа объяснил Мэри и Лоре, как читать следы. Он показал им следы небольших мокасинов возле остатков костра. Здесь сидела на корточках индианка. На ней была кожаная юбка с бахромой – в золе остались легкие следы бахромы. Следы носков были глубже, чем следы пяток, потому что она мешала что-то в горшке, который висел на огне, и для этого наклонялась вперед,

Потом папа подобрал с земли закоптелую раздвоенную палку и сказал, что горшок висел на перекладине между двумя такими палками, воткнутыми в землю. Он показал девочкам ямки, куда были вбиты эти раздвоенные палки. Потом велел посмотреть на кости, валявшиеся вокруг костра, и угадать, что варилось в горшке.

Девочки посмотрели и сказали: зайчатина.

И правда, кости были заячьи.

– Смотрите! Смотрите! – закричала вдруг Лора.

В пыли ярко блестело что-то голубое. Лора подняла красивую голубую бусинку и закричала от радости.

Потом Мэри нашла красную бусинку, а Лора – зеленую, и они забыли обо всем, кроме бусинок. Папа помогал им искать. Они нашли белые, коричневые бусинки и еще много-много красных и голубых. До самого вечера они искали в пыли индейской стоянки разноцветные бусинки. Время от времени папа подходил к краю впадины и смотрел в сторону дома, потом возвращался и помогал девочкам искать. Они тщательно осмотрели всю землю.

Когда бусинок больше не осталось, солнце уже клонилось к закату. И у Лоры, и у Мэри набралось по целой горсти бусинок. Папа аккуратно завязал в один угол носового платка Лорины бусы, а в другой – Мэрины, Платок он положил себе в карман, и все отправились домой.

Когда они вышли из впадины, солнце у них за спиной стояло уже совсем низко. Дом издали казался очень маленьким. Путь предстоял неблизкий. а у папы не было ружья.

Папа так торопился, что Лора едва за ним поспевала. Она бежала очень быстро, но солнце садилось еще быстрее. Дом, казалось, не приближался, а все удалялся. Прерия казалась бесконечной, и ветер, проносясь над нею, нашептывал что-то жуткое. Вся трава дрожала словно от страха.

Папа обернулся, сверкнул на Лору голубыми глазами и спросил:

– Устал, Бочоночек? Слишком долгая дорога для маленьких ножек?

Он поднял ее и посадил себе на плечи, взял за руку Мэри, и так они все трое пришли домой.

В очаге варился ужин, мама накрывала на стол. Крошка Кэрри играла на полу деревяшками. Папа отдал маме носовой платок.

– Мы немного задержались, Каролина. Но ты посмотри, что девочки нашли,– сказал папа, захватил молочное ведро и пошел ставить в конюшню Пэт и Пэтти и доить корову.

Мама развязала платок и ахнула от изумления. Бусинки оказались даже красивее, чем на стоянке индейцев. Лора перемешивала свои бусинки на ладони и смотрела, как они переливаются и сверкают.

– Это мои,– заявила она.

И тут Мэри сказала:

– А я свои подарю Кэрри.

Мама ждала, что скажет Лора. Но Лора ничего не хотела говорить. Она так хотела оставить эти красивые бусинки себе! Ей даже жарко стало. Почему Мэри всегда такая хорошая? Однако позволить, чтобы Мэри была лучше ее, она никак не могла и поэтому медленно выговорила:

– Я тоже свои подарю Кэрри.

– Я всегда знала, что вы хорошие добрые девочки! – воскликнула мама.

Она пересыпала Мэрнны бусинки в руки Мэри, а Лорины – в руки Лоре и сказала, что даст им толстую нитку, чтобы нанизать на нее бусинки. Из бусинок получится красивое ожерелье для Кэрри.

Мэри с Лорой уселись рядышком на кровати и стали нанизывать бусинки на нитку, которую дала им мама. Каждая сунула свой конец нитки в рот, послюнила его и крепко-накрепко скрутила. В каждой бусинке была дырочка. Мэри продевала в дырочки свой конец нитки и одну за другой нанизывала на нее свои бусинки. Лора тоже нанизывала свои бусинки на нитку.

Обе молчали. Может, Мэри про себя и думала, какая она хорошая и добрая, но Лора ничего такого не думала. Стоило ей глянуть на Мэри, как возникало желание ее стукнуть. И поэтому Лора старалась на нее вообще не глядеть.

Из бусинок получилось очень красивое ожерелье. При виде его Кэрри захлопала в ладошки и засмеялась. Мама надела ожерелье ей на шею, и оно ярко заблестело. Лоре стало немного легче. Ее бусинок все равно не хватило бы на целое ожерелье, да и Мэриных бусинок тоже не хватило бы, а из всех вместе получилось целое ожерелье для Крошки Кэрри.

Когда Кэрри надели на шею ожерелье, она схватила его и начала дергать. Она была слишком маленькая и могла порвать нитку. Мама сняла с нее ожерелье и спрятала. Пусть полежит, пока Кэрри подрастет и сможет его носить. Лора часто вспоминала о разноцветных бусинках и, как плохая девочка, жалела, что не оставила их себе.

Но день все равно был чудесный. Она всегда будет вспоминать об этой долгой прогулке по прерии и обо всем, что они видели на стоянке индейцев.

Лихорадка

Поспела ежевика, и мама с Лорой в жаркие дни ходили ее собирать. Большие черные сочные ягоды росли на кустах в русле ручья. Некоторые кусты были в тени деревьев, другие – на солнце, но солнце пекло так сильно, что мама с Лорой старались не выходить из тени. Ягод было очень много.

В тенистых зарослях лежали олени. Они смотрели на Лору и маму. Синие сойки летали вокруг и сердито бранили пришельцев, обрывающих ягоды. Змеи быстро от них уползали, а на деревьях просыпались белки и что-то лопотали. Когда мама и Лора продирались сквозь колючие кусты, оттуда взмывали тучи жужжащих комаров.

Комары густо облепляли крупные спелые ягоды и высасывали из них сладкий сок, но кусать маму и Лору им нравилось ничуть не меньше.

Пальцы и губы у Лоры стали лиловыми от сока. Лицо, руки и босые ноги были исцарапаны колючками и искусаны комарами. В тех местах, где Лора ухитрялась раздавить комаров, тоже оставались темно-лиловые пятна. Но зато они с мамой каждый день приносили домой полные ведра ягод, и мама раскладывала их сушиться на солнце.

Каждый день они вдоволь наедались ягод, а из сушеной ежевики мама будет зимой варить компот.

Мэри ни разу не ходила собирать ягоды. Она была старшая и поэтому оставалась с Крошкой Кэрри.

Пока было светло, в дом залетало не больше двух-трех комаров, но по ночам, особенно когда не было сильного ветра, комары роились тучами. В тихие ночи папа жег вокруг дома и конюшни сырую траву. Густые клубы дыма отгоняли комаров, но они все равно ухитрялись забираться в дом.

Из-за комаров папа вечером не мог играть на скрипке. Мистер Эдвардс больше не приходил в гости после ужина, потому что в пойме ручья было несметное множество комаров. Пэт, Пэтти, Зайка и корова с теленком ночи напролет топали ногами и махали хвостами в конюшне. А по утрам у Лоры было искусано все лицо.

– Это продлится недолго,– утешал их папа. – Скоро осень, и первый же холодный ветер их разгонит.

Лоре было как-то не по себе. Однажды ей стало холодно на солнце, и даже у горящего очага она никак не могла согреться.

Мама спросила, почему они с Мэри не выходят во двор поиграть, и Лора сказала, что играть ей совсем не хочется. Она устала, и у нее все болит.

– Где у тебя болит? – отложив работу, спросила мама.

– Сама не знаю, – ответила Лора. – Болит везде. Ноги болят.

– У меня тоже все болит,– сказала Мэри.

Мама посмотрела на них и сказала, что вид у них совершенно здоровый, но раз они сидят тихо, значит, с ними что-то не в порядке.

Лору вдруг охватила такая дрожь, что у нее даже зубы застучали.

– Не понимаю, почему тебе холодно,– сказала мама, приложив руку в Лориной щеке.– У тебя все лицо горит.

Лоре хотелось заплакать, но она, конечно, не заплакала. Плачут только маленькие дети.

– А теперь мне стало жарко,– сказала она. – И спина заболела.

Мама позвала папу.

– Посмотри на девочек, Чарльз, – сказала мама. – По-моему, они заболели.

– Я и сам неважно себя чувствую,– сказал папа. – Меня то в жар бросает, то в холод, и все у меня болит. И у вас то же самое, девочки? У вас тоже все кости болят?

Девочки ответили, что у них тоже все болит. Папа с мамой переглянулись, и мама сказала:

– Ложитесь-ка вы обе в постель,

Было так непривычно ложиться днем в постель! От жара Лоре казалось, будто все кругом колышется. Пока мама ее раздевала, она держалась за мамину шею и спрашивала:

– Что со мной случилось?

– Ничего, все обойдется, ты только не беспокойся,– весело сказала мама.

Лора забралась в постель, и мама укрыла ее одеялом. В постели ей стало лучше. Мягкой прохладной рукой мама погладила ей лоб и сказала:

– А теперь постарайся уснуть,

Лора, казалось, не спала, а просто долго-долго не могла как следует проснуться. Ей чудилось, будто кругом творится что-то непонятное. Среди ночи она увидела, что папа скорчившись сидит у очага, потом вдруг ни с того ни с сего солнечный свет больно ударил ей прямо в глаза, а мама принялась кормить ее с ложечки бульоном. Все было словно в тумане. Вещи то съеживались, то вдруг начинали раздуваться и постепенно заполнять собой весь дом. Два голоса, перебивая друг друга, что-то бормотали, потом вдруг послышался третий. Он так медленно растягивал слова, что Лоре стало совсем невмоготу. Слов она не понимала и слышала только голоса.

Мэри лежала рядом. Она была такая горячая, что все время сбрасывала с себя одеяло, и Лора начинала плакать от холода. Потом жарко стало ей, и папина дрожащая рука протянула ей кружку с водой. Вода пролилась Лоре на шею. Жестяная кружка так стучала о зубы, что она почти совсем не могла пить. Потом мама укрыла ее одеялом. Ее горячая рука обожгла Лоре щеку. Вдруг она услышала голос папы:

– Ложись в постель, Каролина.

– Но ведь тебе еще хуже, чем мне, Чарльз, – отозвалась мама.

Лора открыла глаза. В окно светило солнце.

– Пить хочу! Пить хочу! Пить хочу!– всхлипывала Мэри.

Джек метался от большой кровати к маленькой.

Вдруг Лора увидела, что папа лежит на полу около кровати. Джек трогал его лапой и скулил. Он вцепился зубами в папин рукав и стал его трясти. Папа чуть-чуть приподнял голову и пробормотал:

– Я должен встать. Должен. Каролине и девочкам очень плохо.

Потом голова у него снова упала на пол, и он затих. Джек поднял кверху морду и завыл. Лора попыталась встать, но у нее совсем не было сил. Вдруг она увидела на краю большой кровати мамино красное лицо. Мэри все время плакала и просила пить. Мама посмотрела на Мэри, потом на Лору и прошептала:

– Ты можешь встать, Лора?

– Могу,– ответила Лора.

На этот раз ей удалось слезть с кровати, но когда она попробовала встать, пол у нее под ногами закачался, и она упала. Джек лизал ей лицо и все время дрожал и скулил, но едва Лора схватилась за него, чтобы подняться, он неподвижно застыл на месте. Лора села и прислонилась к нему.

Лора понимала: она должна принести воды, чтобы напоить Мэри, и она поползла по полу к ведру. Воды в ведре было совсем немножко. Лора так дрожала от холода, что едва не выронила из рук черпак, но все-таки набрала воды и поползла назад по огромному, бесконечному полу. Джек всю дорогу шел рядом с ней.

Мэри даже не открыла глаз. Обеими руками она вцепилась в черпак, выпила всю воду и лишь после этого перестала плакать. Черпак упал на пол, а Лора залезла под одеяло. Прошло очень много времени, пока она согрелась.

Иногда она слышала, как всхлипывает Джек. Иногда он выл, и ей казалось, что это волк, но ей совсем не было страшно. Потом она опять услышала, как два голоса что-то бормочут, а третий что-то медленно тянет, и тогда она открыла глаза и увидела, что над ней наклонилось незнакомое черное лицо.

Лицо было блестящее и черное как уголь. Глаза тоже были черные, но добрые. Между толстыми губами блестели белые зубы. Лицо улыбнулось, и густой низкий голос тихо сказал:

– Выпей это, девочка.

Незнакомец приподнял Лору за плечи и своей черной рукой поднес к ее губам кружку. Лора проглотила что-то горькое и хотела отвернуться, но кружка снова приблизилась к ее рту. Мягкий низкий голос снова сказал:

– Выпей, и ты поправишься.

Лора проглотила всю горькую жидкость.

Когда она проснулась, какая-то толстая женщина помешивала уголья в очаге. Лора внимательно на нее посмотрела и убедилась, что она не черная, а загорелая, как мама.

– Пожалуйста, дайте мне попить, – попросила Лора,

Толстуха тотчас принесла ей воды. От вкусной холодной воды Лоре сразу стало легче. Она увидела, что рядом с ней спит Мэри, в большой кровати спят мама с папой, а на полу дремлет Джек. Лора снова глянула на толстую женщину и спросила:

– Кто вы?

– Я миссис Скотт,– с улыбкой ответила толстуха. – Ну как, тебе уже лучше?

– Да, спасибо‚– вежливо ответила Лора.

Толстуха принесла ей кружку горячего бульона из степной куропатки.

– Выпей все, будь умницей,– сказала она.

Лора выпила весь бульон до последней капли.

– А теперь спи,– сказала миссис Скотт.– Я останусь здесь, пока вы все не понравитесь.

На следующее утро Лора почувствовала себя гораздо лучше, и ей захотелось встать, но миссис Скотт велела ей дождаться доктора. Она лежала и смотрела, как миссис Скотт прибирает в доме и дает лекарство папе, маме и Мэри. Потом пришла очередь Лоры. Она открыла рот, и миссис Скотт насыпала ей на язык что-то ужасно горькое из сложенной бумажки. Лора проглотила порошок, запила его водой, но сколько она ни пила, горечь во рту не проходила.

Потом пришел доктор Тэн. Он был чернокожий. Лора еще никогда не видела чернокожих и потому не сводила с него глаз. Он был такой черный, что если бы он ей так не понравился, она бы его испугалась. Он улыбался ей всеми своими зубами. Он разговаривал с папой и мамой и весело, раскатисто смеялся. Все хотели, чтобы он остался с ними подольше, но он очень торопился.

Миссис Скотт сказала, что все соседи выше и ниже по ручью заболели лихорадкой. Здоровых осталось так мало, что они не успевали ухаживать за больными, и поэтому миссис Скотт ходила из дома в дом, работая день и ночь.

– Просто чудо, что вы остались в живых. Надо же свалиться всем сразу! – сказала она. – Не знаю, что бы с вами было, если б доктор Тэн вас не нашел.

Доктор Тэн лечил индейцев. По пути на север, в Индепенденс он случайно наткнулся на их дом. Самое удивительное, что Джек, который терпеть не мог чужих и не подпускал никого к дому без разрешения папы или мамы, вышел навстречу доктору Тэну и сам потащил его в дом.

– И тут-то он вас и нашел, Все вы были еле живые,– сказала миссис Скотт.

Доктор Тэн пробыл с ними весь день и всю ночь, пока не пришла миссис Скотт. Теперь он лечит всех заболевших соседей.

Миссис Скотт сказала, что все это от арбузов.

– Я им сто раз говорила, что эти арбузы...

– Арбузы? Какие арбузы? – воскликнул папа.– У кого есть арбузы?

Миссис Скотт сказала, что один поселенец посадил в пойме ручья арбузы, и у каждого, кто их попробовал, тотчас начиналась лихорадка.

– Я их предупреждала,– сказала она‚– Но они меня не слушали, наелись арбузов, и вот теперь за это расплачиваются.

– Я уже забыл, когда я в последний раз ел арбуз, – сказал папа.

На следующий день папа встал с постели. Потом встала Лора, а вслед за ней мама и Мэри. Все они похудели и едва держались на ногах, но могли теперь позаботиться о себе сами, и поэтому миссис Скотт отправилась домой.

Мама сказала миссис Скотт, что не знает, как ее отблагодарить, но та ответила:

– Глупости! Соседи для того и существуют, чтобы помогать друг другу.

У папы ввалились щеки, и он ходил очень медленно. Мама то и дело садилась отдохнуть. Лоре и Мэри совсем не хотелось играть. По утрам все глотали горькие порошки. Но мама, как всегда, улыбалась своей ласковой улыбкой, а папа весело насвистывал.

– Нет худа без добра, – заметил он. – Работать я сейчас не могу, но зато у меня есть время сделать тебе кресло-качалку, Каролина.

Он принес из поймы ручья ивовых прутьев и принялся за дело. Работал он дома и поэтому мог в любое время подбросить в очаг дров или помочь маме снять с огня кастрюлю.

Сначала папа сделал четыре толстых ножки и крепко соединил их поперечинами. Потом нарезал тонких ивовых прутьев, очистил их от коры и сплел из них сиденье.

Потом взял длинный ровный ствол молодой ивы, расщепил пополам, одну половинку изогнул и прикрепил обоими концами к сиденью. Получилась высокая изогнутая спинка. Спинку он хорошенько укрепил, а потом переплел тонкими прутьями – вверх, вниз, вдоль и поперек, чтобы она стала сплошной.

Из другой половинки расщепленного ствола папа сделал два подлокотника. Их он тоже согнул, а потом прикрепил к передней стороне сиденья и к спинке и оплел тонкими прутьями.

После этого папа расщепил толстый кривой ивовый ствол, перевернул кресло вверх ножками и прибил обе половинки к ножкам. Теперь кресло могло качаться.

Это событие решили отпраздновать. Мама сняла фартук, пригладила свои темные волосы и заколола воротничок золотой булавкой. Мэри надела Крошке Кэрри ожерелье. Папа снял с кровати девочек подушки, одну положил на сиденье кресла, вторую прислонил к спинке и накрыл обе подушки одеялом. Потом взял маму за руку, подвел ее к креслу, усадил и дал ей на руки Крошку Кэрри.

Мама откинулась на мягкую спинку. Ее впалые щеки порозовели, в глазах засверкали слезы, но она улыбнулась своей прекрасной улыбкой. Кресло легонько покачивалось, и мама сказала:

– Ах, Чарльз! Я уж и не припомню, когда мне было так удобно!

В очаге горел огонь. Папа играл на скрипке и пел для мамы. Мама качалась в кресле, Крошка Кэрри уснула у нее на руках, а Мэри с Лорой сидели на скамейке и радовались.

Утром папа оседлал Пэтти и, не сказав никому ни слова, ускакал. Мама не знала, куда он мог поехать. Когда папа вернулся, на седле впереди него лежал арбуз.

Арбуз был такой большой, что папа с трудом втащил его в дом, положил на пол и уселся рядом с ним.

– Я боялся, что мне его не дотащить,– сказал папа. – Весу в нем фунтов сорок, не меньше, а я совсем ослабел. Дай мне большой мясной нож.

– Нет, Чарльз! – воскликнула мама.– Ведь миссис Скотт говорила...

Папа расхохотался.

– Все это чушь, – сказал он. – Это превосходный арбуз. При чем тут лихорадка? Всем известно, что лихорадка бывает от сырого ночного воздуха.

– Этот арбуз как раз и вырос на сыром ночном воздухе,– возразила мама.

– Чепуха! – сказал папа.– Давай сюда нож. Я съем этот арбуз, даже если от него у меня опять начнется лихорадка.

– Да уж, это на тебя похоже,– сказала мама, подавая ему нож.

Нож с треском погрузился в арбуз.

Зеленая корка лопнула, и показалась красная мякоть, испещренная черными семечками. Красное нутро арбуза, казалось, было подернуто льдом. Перед этим арбузом, да еще в такую жару и впрямь трудно было устоять.

Мама наотрез отказалась попробовать арбуз и не позволила девочкам съесть ни кусочка. Зато папа поглощал один кусок за другим, а под конец вздохнул и сказал, что остатки пусть доедает корова.

Назавтра его опять слегка знобило и лихорадило. Мама считала, что в этом виноват арбуз, но на следующий день ее тоже слегка знобило и лихорадило, и теперь они уж совсем не могли понять, от чего все они заболели лихорадкой.

В те дни никто еще не знал, что это была не лихорадка, а малярия и что она передается людям через комариные укусы.